CC BY
23
УДК 81:704:003 Л. А. Ноздрина
доктор филологических наук, профессор, заведующая кафедрой общего и сравнительного языкознания МГЛУ, профессор кафедры грамматики и истории немецкого языка ФНЯ МГЛУ; e-mail: caf.sprachwissen@yandex.ru
О СЕМИОТИЧЕСКОМ АНАЛИЗЕ ТЕКСТА Э. ШТРИТТМАТТЕРА «ЛЕБЕДИ»
Статья посвящена семиотике и семиотическому анализу немецкоязычного текста. В ней рассматриваются три аспекта: семантический, синтаксический и прагматический как составляющие семиотики. Текст Эрвина Штрит-тматтера «Лебеди» дан в оригинале (на немецком языке) и в переводе на русский язык.
Ключевые слова: семиотика; семиотический анализ; целое речевое произведение; синтаксис; семантика; прагматика; читатель; автор.
Nozdrina L. A.
Doctor of Philology, Head of the Department of General and Comparative Linguistics, Professor at the Department of Grammar and History of German, German Language Faculty, MSLU; e-mail: caf.sprachwissen@yandex.ru
A SEMIOTIC ANALYSIS OF «DIE SCHWÄNE I» BY E. STRITTMATTER
The article undertakes a semiotic analysis of «Die Schwäne I» by E. Strittmatter. The text in question is studied in terms of semantics, syntax and pragmatics, that is from the standpoint of the three branches of semiotics. E. Strittmatter's text is introduced both in German, which is its original language, and in its literal translation into Russian.
Key words: semiotics; semiotic analysis; a single verbal unit; syntax; semantics; pragmatics; reader; author.
Семиотика как наука знает имена не только зарубежных, но и отечественных авторов. Г. Г. Почепцов приводит в качестве ее предвестников целый ряд ученых, чьи имена могут быть названы в этом списке: А. Н. Веселовский, Н. В. Крушевский, А. А. Потебня, А. А. Богданов, П. А. Сорокин, Н. Д. Кондратьев, В. М. Бехтерев и другие. Кроме Г. Г. Шпета и А. Белого в послереволюционный период в этой области трудились П. А. Флоренский, Е. Трубецкой, Вяч. Иванов и многие другие, все имена которых не могут быть названы в данной статье не в силу их незначимости для развития этой науки, а в силу
многочисленности. Их теории, многоплановость и значение которых не вызывают сомнения, могут быть отнесены к отечественной семиотике и упоминаются Г. Г. Почепцовым в его труде [6].
Язык художественного произведения, независимо от его объема, как известно, представляет собой некую систему, состоящую из ряда семиотических сущностей. В. В. Фещенко и О. В. Коваль относят к их числу как морфологические, так и синтаксические категории. К знаковым сущностям в поэтической речи ученые причисляют метрический размер, инструментовку, грамматические формы, пробелы, образы, мотивы. К синтаксическим средствам относятся длина предложений в прозаическом художественном тексте, объем абзаца, протяженность текста. Наряду со знаковыми сущностями текста поэтического они также представляют собой «семиотический арсенал», который находится в распоряжении художника слова, его языковой инвентарь для смыслообразования, и в который входят на языковом уровне инструментовка, грамматические формы, словоразделы и т. д. [8, с. 48].
Рассмотренный с этих позиций текст-миниатюра Э. Штриттмат-тера «Die Schwäne I» («Лебеди») выступает в аспекте художественной семиотики как образец-иллюстрация выдвинутого положения. Прежде чем начать анализ используемых писателем приемов, приведем весь текст:
Die Schwäne I
Neun junge Schwäne waren's im Mai, acht waren's im Juni, sechs im September. Wer hat die Schwär vom See gerissen? Der Habicht, die Weihe, ein großer Hecht?
Das Leben hat die Schwäne gerissen. Der Mensch sagt dem Leben nichts Böses nach. Er nennt die Fraßgier des Lebens - den Tod. [12, с. 122]
Лебеди I
Девять молодых лебедей было в мае, восемь было в июне, шесть в сентябре. Кто отнял у озера трех лебедей? Коршун, лунь, большая щука?
Жизнь отняла лебедей у озера. Человек не бросает злых слов вслед жизни. Ее прожорливость он зовет смертью [9, с. 438].
В предисловии к книге сказано, что читатель сам сможет оживить ландшафт и людей, описанных в текстах, но в первую очередь сможет определить личность автора, ведущего беседу, диалог с собой
и окружающим его миром [там же, с. 122]. Точка зрения автора («внутренняя» по Б. А. Покровскому) начинает проявляться уже в заголовке текста.
«Заглавие - ключ к интерпретации», - пишет У. Эко [10, с. 10]. Заглавие миниатюры «Die Schwäne I», на наш взгляд, - возврат к романтизму. Оно носит явно романтический характер. Название миниатюры - одна из «сильных позиций» текста - могло бы быть и другим. В выборе именно этого варианта выражено авторское желание показать связь человека с природой, осмысление течения жизни, характерное для романтического направления. Размышления о смысле жизни, об одной из ее сторон идет от романтизма как направления в искусстве, в данном случае - в словесном произведении. Мир воды (природы) -мир птиц (части природы) - мир человека (составляющей природы) даны здесь как единая линия. Для всех трех частей окружающей жизни действуют одни и те же законы. В этом единстве заключается то «семиотическое напряжение», которое разряжается в созерцании и в сознании читателя, о чем и говорит В. Кандинский [3, с. 307; цит. по: 8, с. 224]. Это - история-загадка. У. Эко пишет: «... и медицинский диагноз, научный поиск, метафизическое исследование - тоже догадки. В сущности, основной вопрос философии (и психоанализа) -это и основной вопрос детектива: кто виноват? Здесь автор сам дает ответ: это и есть жизнь» [10, с. 224].
Обращаясь к семиотическим идеям С. Дягилева, высказанных им совместно с Д. Философовым в одной из статей, В. В. Фещенко и О. В. Коваль называют четыре постулата для оценки художественного произведения (написание и грамматика оставлены прежними).
1. Творец есть всеобъемлющее начало бесчисленных переживаемых нами художественных моментов . (с этим трудно не согласиться. - Л. Н ).
2. Красота в искусстве есть темперамент, выраженный в образах (вполне допустимое предположение. - Л. Н.).
3. «. для всякого воспринимающего художественное произведение ценность и значение последнего заключается в наиболее ярком проявлении личности творца и в наиближайшем соответствии ее с личностью воспринимающего» (что мы и видим в тексте Э. Штритт-маттера. - Л. Н.).
4. «Искусство и жизнь нераздельны и рефлектируют одно другим» (это также доказывает текст художественной миниатюры. - Л. Н.) [2, с. 569-570; 573, 575; цит. по: 8, с. 52-53].
Те же авторы (В. В. Фещенко и О. В. Коваль) отмечают важность этих постулатов для всех последующих теорий авангарда [8, с. 53]. Нам же представляется, что этим положениям вполне отвечает и характеристика текста Э. Штриттматтера, т. е. они в полной мере подходят и к той парадигме, которая господствовала в немецкой художественной литературе 60-х гг. прошлого века.
Паола Волкова, лекциями и очерками которой многие сейчас зачитываются (соглашаясь или не соглашаясь с ее трактовками), говорит о театре и приводит хорошо известные слова В. Шекспира: «Весь мир есть театр, и люди в нем актеры», отмечая, что в греческом театре, который оказал большое влияние и на нас, поскольку все в нем лежит в области психологии и сознания человека, главное -зритель. «Театр для того и существовал, чтобы он - зритель, участвуя в ситуациях, осознавал себя, мир, свою духовную жизнь и свои отношения» [1, с. 125]. То же можно, вероятно, сказать и о большой литературе, которая существует для читателя. Театр играет самую важную роль в оппозиции «автор - читатель». Автор выбирает именно эти языковые средства, чтобы донести до читателя, как воспринимающего художественное произведение, его ценность и значение, которое оно имеет для автора (писателя) (см. постулат третий С. Дягилева и Д. Философова) [2]. Именно читатель должен создать гармонию с Логосом, «ибо мир и есть Логос» [там же, с. 127]. В. В. Фещенко и О. В. Коваль отмечают, что в русском модерне поворот к языку принял вид обращениия к Логосу [8, с. 315]. Логос, пишут ученые, обозначал глубочайшее единство слова и мысли. Это единство стало ключевой константой в живописи, в авангарде, в частности, у В. Кандинского, о котором говорят особо. Логос - это речь самой природы, «скрытой сущности мира» [8, с. 316].
«Любое искусство замечательно, когда оно больше себя», - пишет П. Волкова. «Микельанджело потому и Микельанджело, что он больше скульптуры, а Рембрандт больше живописи. И Чаплин больше кинематографа» [1, с. 130]. По всей вероятности, в текстах «Шульценгофского календаря "Всякая всячина"» Э. Штриттматтер -больше, чем писатель. Он, скорее, писатель-философ, поскольку стремится не только дать свое видение природы и людей, но и сообщить читателю, что мир - это некий порядок, Логос, система, не подвластная воле человека. Человек должен вписаться в эту систему, стать ее частью, но при этом не разрушить ее.
Теперь о другой составляющей оппозиции «автор - читатель». Анализируя научные взгляды Г. Г. Шпета и Х.-Г. Гадамера, В. В. Фещенко и О. В. Коваль отмечают: Г. Г. Шпет показал, что искусство, также как и наука, как и повседневная жизнь, есть вид знания и вид познания, но его специфичность заключается в том, что посредством произведения искусства мы познаем не только объективный мир, но в первую очередь личность художника. Проецируя его ощущения на свой мир, мы познаем себя [8]. Таким образом, мы познаем мир художника и себя, как читателя. «В работе материал проявит свои природные свойства», пишет У. Эко, «но одновременно напомнит и о сформировавшей его культуре (эхо интертекстуальности) [10]. Он, читатель, «...читая о самом себе, и развлекаясь этим, получал еще кое-что дополнительно, становился немножко другим человеком. Развлекаясь, он обучался. Узнает ли читатель новое о мире или же он узнает новое о языке - это специфика того или другого типа поэтики, но главное не меняется».
У. Эко пишет о так называемом эмпирическом читателе: «Это вы, я, любой человек, читающий текст. Эмпирические читатели прочитывают текст по-разному, и не существует закона, диктующего им, как именно читать, поэтому они зачастую используют текст как вместилище своих собственных эмоций, зародившихся вне текста или случайно текстом навеянных» [11, с. 18-19].
Итак, как уже говорилось ранее, предложение выступает в роли одной из крупных языковых единиц в составе текста и обладает своими характеристиками, отличающими его от остальных текстовых и семиотических единиц, составляющих макротекст [5]. Использованное в качестве зачина целого текста, предложение построено автором в данном тексте таким образом, что его содержание (быстро уменьшающееся число лебедей на озере) тесно связано с его формой (каждая из трех составных частей предложения меньше предыдущей по объему): если первая представляет собой двусоставное распространенное предложение, из шести членов, то вторая часть значительно короче первой и включает в себя уже четыре члена предложения, а последняя, третья, свернута совсем и состоит лишь из двух членов. Это и есть их синтаксическая характеристика.
Объем предложения поддерживается и числительными: они расположены в порядке убывания (neun - acht - sechs - девять - восемь -шесть). Две эти линии - линия расположения числительных по убыванию и линия свертывания синтаксической структуры
предложения - поддерживают и усиливают друг друга в создании художественного образа, который автор текста стремится создать и передать читателю.
Числа вообще играют особую роль в тексте. «Высший образ является нам через образ числа. Это - дух, явленный через материю мира», пишет П. Волкова. «Человек - это тоже число. Число - самое мудрое из всех вещей» [1, с. 223]. С этим утверждением можно соглашаться или нет, но вот автор выводит его в ряд первый, самый наглядный, самый значимый для всего содержания, и число начинает «играть» свою роль, заставляя читателя, самый важный персонаж разыгрываемой пьесы, задуматься над всей структурой Логоса-мира. Число - это тот семиотический элемент, без которого невозможен мир как система, как некий порядок, неподвластный человеку и потому объективный, мир как гармония. Число, по мнению П. Волковой, входит в ряд семантических составляющих семиотического подхода [1].
С. Махлина, говоря о семиотике и семиотическом подходе, выделяет три уровня исследования знаковых систем: синтактику, занимающуюся изучением синтаксиса систем, т. е. структуры сочетаний знаков и правил их использования и преобразования без учета значения и функций систем; семантику, изучающую знаковые системы как средства выражения смысла с интерпретацией знаков и знако-сочетания; прагматику как отношения между знаковыми системами и воспринимающими, интерпретирующими и использующими содержащиеся в них сообщения. Внимание уделяется и взаимосвязям, существующим между этими уровнями [4, с. 494].
Прагматика (соотношение между языком как знаковой системой и читателем, воспринимающим ее) передается автором читателю с целью сообщить ему свое отношение к мироустройству. Вопрос о том, воспринимает ли читатель жизнь так, как автор текста или по-иному, остается открытым, но не в этом главная задача автора. Задача в возможности заставить задуматься. В этом заключается прагматика семиотического подхода. Заставляя читателя воспринимать мир так же, как сам создатель текста, автор дает импульс к размышлению («я думаю так же или иначе?»), «...анализ дуалистично-сти визуально-вербальной картины мира дает возможность глубже разобраться в природе человеческого языка и в работе когнитивных механизмов, влияющих на языковую упаковку информации о мире и способах его репрезентации, в том числе и средствами пластической образности»[8, с. 332].
Разумеется, средства всех языковых уровней действуют в тексте не разобщенно, не отдельно, а в тесной взаимосвязи, дополняя друг друга. Фонетический, лексический, грамматический аспекты и объединяющая их стилистика соединяются в тексте и создают единый текст-знак, передающий некую ситуацию и восприятие ее творческим опытом автора. Его творчество, его познание мира сведено в анализируемом нами тексте к показу мира природы, частью которого является человек. На примере природы автор доносит до читателя основную мысль текста - о Логосе, о закономерностях, царящих в природе и воспринимаемых человеком как частью этой природы. Здесь речь идет о тех семиотических аналогиях, которые существуют между словесным языком и миром, в котором живет человек. Для создания образа, возникшего в художественном представлении автора, и выбираются те языковые категории, которыми автор пытается передать читателю свое понимание мира. Это его позиция, его точка зрения, которую он стремится сообщить читателю.
Этим текстом автор утверждает еще одну семиотическую мысль, свое понимание условности знаковой природы языка: то, как человек называет одно и то же явление разными единицами: die Fraßgier des Lebens - der Tod. - Прожорливость жизни - смерть. В концовке текста, в его «сильной позиции», звучит мораль, превращающая обычную художественную миниатюру в сентенцию, сообщая, таким образом, поучительное положение: Der Mensch sagt dem Leben nichts Böses nach. Er nennt die Fraßgier des Lebens den Tod. - Человек не говорит ничего злого. Он называет прожорливость жизни смертью. Это восприятие смерти лишь как перехода из одного состояния в другое и есть та «остановка во времени», о которой говорит П. Волкова и которая роднит этот переход с искусством («уйти красиво» как драматург, как сценарист своей жизни, а не только как ее исполнитель, по словам П. Волковой). Обуздывая себя, свои страсти, человек создает великую гармонию с Логосом, иными словами, с миром, в котором он живет, пишет П. Волкова [1, с. 221].
Семиотический подход к анализу данного текста, на наш взгляд, заключается в том, что читатель достаточно полно видит не только используемые автором приемы, но и понимает (поскольку это выражено вербально) композицию и само содержание текста. Важно отметить, что композиция текста позволяет отнести его к притчам: сначала дается повествовательная часть, содержание, а затем - мораль, вывод.
В так называемой сильной позиции, т. е. в концовке текста, приводится вывод. Б. А. Успенский, говоря о композиции иконы, включает ее в семиотический анализ и отмечает связь иконописи с языком, а иконописного изображения - с письменным и устным текстом. «Оба вида письма (словесное и иконное) выступают как два равноправных и дополнительных способа выражения» [7, с. 229]. Напомним, что мы рассматриваем только одну семиотическую систему - словесное письмо.
Подразделению на повествование и мораль способствует не только графическое построение текста (мораль отделена от повествования и подается как отдельный абзац), но и словесное: в повествовании используются две временные формы глагола: претерит и перфект. Мораль же, как нечто важное для жизни вообще, для каждого ее периода, выдержана в презенсе. Итого - три временные формы для небольшого по объему (семь строк) произведения!
Несмотря на то, что в тексте все изображается с одной точки зрения, через восприятие одного лица, и ни разу не появляется личное местоимение ich («я»), текст передает именно внутреннее состояние автора-рассказчика, его оценку. Здесь необходимо вспомнить, что эта миниатюра имеет как бы двойственный характер: с одной стороны, она - вполне самостоятельное произведение, имеющее свое заглавие, зачин и концовку, с другой - составная часть другого макротекста -книги-календаря, которая представляет собой структурированное собрание текстов, представляющих восприятие автором разных времен года и часто написанных от первого лица, с употреблением личного местоимения ich.
Таким образом, анализируемый текст Э. Штриттматтера с точки зрения семиотики может быть определен как некая семиотическая система в ее действии. В завершение статьи хотелось бы предложить читателю еще раз обратиться к переводу текста на русский язык, выполненный Е. Вильмонт и Н. Ман, и определить, сохранилась ли эта семиотическая система при переводе.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Волкова П. Д. Портреты. Книга вторая. - М. : Мелихово, Хорошая книга, 2015. - 272 с.
2. Дягилев С., Философов Д. Сложные вопросы // Мир искусства. - 1899. -№ 3/4. - С. 37-61 (см. : То же // Искусствознание. - 1999. - № 1. - С. 574).
3. Кандинский В. В. Избранные труды по истории искусства: в 2 т. - Т. 2. -М. : Гилея, 2001. - 446 с.
4. Махлина С. Словарь по семиотике культуры. - СПб. : Искусство-СПб., 2009. - 752 с.
5. Ноздрина Л. А. Поэтика грамматичских категорий. - М. : НВИ-ТЕЗАУРУС, 2004. - 212 с.
6. Почепцов Г. Г. Русская семиотика (образовательная библиотека). - М. : Рефл-бук : Киев : Ваклер, 2001. - 768 с.
7. Успенский Б. А. Семиотика искусства. - М. : Школа «Языки русской культуры», 1995. - 360 с.
8. Фещенко В. В., Коваль О. В. Сотворение знака: очерки о лингвостилистике и семиотике искусства. - М. : Языки славянской культуры, 2014. -640 с.
9. Штриттматтер Э. Лебеди // Избранное. - М. : Художественная литература, 1971. - С. 438.
10. Эко У. Заметки на полях «Имени розы». - М. : Астрель : CORPUS, 2011. -160 с.
11. Эко У. Шесть прогулок в литературных лесах. - СПб. : Симпозиум, 2002. -285 с.
12. Strittmatter E. Schulzenhofer Kramkalender. - Berlin: Aufbau Verlag, 1966. -314 S.
