CC BY-NC-ND
12
И. А. Шаронов
О роли симптоматики в коммуникации
Статья посвящена роли симптоматических знаков эмоционального состояния человека в коммуникации и возможностей использования эмоциональных проявлений в качестве функциональных эквивалентов диалогических реплик.
Ключевые слова: симптоматика, паралингвистические средства, диалог, вокальные жесты и междометия.
— На будущей неделе письмоводитель у нас в приюте уходит в отставку. Если хотите, поступайте на его место!.. Временский, не ожидавший такой милости, <...> просиял.
— И отлично, — сказал директор. — Сегодня же напишите прошение. (А. Чехов. Дамы).
Григорий Ефимович Крейдлин — один из самых известных исследователей паралингвистики в России. Его увлеченность и энтузиазм всегда пробуждают живой интерес коллег к пограничным аспектам коммуникации и, в частности, подтолкнули автора к написанию статьи о роли симптоматических знаков в диалоге.
К эмоциональным симптомам человека относят разного рода жестовые, мимические и звуковые проявления, за которыми угадываются изменения в психическом состоянии человека, его реакции на то или иное воздействие. Центральная функция симптоматических знаков — познавательно-прагматическая: эти знаки предоставляют наблюдателю важную информацию об объекте. Как пишет Н.Б Мечковская: «Движения тела и выражения лица всегда находятся в поле внимания: глядя на своих близких и дальних, старших и младших, клиентов и конкурентов, человек все время спрашивает себя о своем партнере <...>: «что может значить этот быстрый (или прямой) взгляд, эти растопыренные пальцы», «что это он так ноги расставил» или «отчего кусает губы»?»1
Считается, что симптомы человека передаются непроизвольно и неадресованно, что позволило Т. Милевскому2 считать их «односторонними» знаками, т. е. знаками исключительно для воспринимающего. При этом они играют немаловажную роль в коммуникации.
© Шаронов И.А., 2016
Особенно значимы при получении информации о человеке мимические реакции, что находит отражение в языке через сочетания: на лице написано, читать по лицу / лицам / по глазам и др. Ср.:
(1) — С чего вы взяли? — спросила Катерина. — У вас все это на лице написано. — А вы читаете по лицам? — Да, как вы сами в этом убедились. (В. Черных. Москва слезам не верит).
(2) Этруск, читая по лицу тревогу друга, заговорил снова. (И.А. Ефремов. На краю Ойкумены).
Психологи и этологи пишут о существовании особых правил раскодирования эмоциональных проявлений3. Эти правила учитывают социальные, половые и возрастные особенности в той или иной культуре. На свободу эмоциональных проявлений накладываются социальные, возрастные, национальные и религиозные фильтры, по-разному и в разной степени влияющие на стиль и оценку поведения члена социума. Ф. Пойатос4 пишет о существовании техник выражения эмоций, связанных с саморегулирующей функцией (скрывать эмоции, чрезмерно их выражать, выглядеть бесстрастно или притворяться, разыгрывая эмоциональность).
Можно говорить о двух наиболее общих стратегиях контроля над эмоциональной симптоматикой:
а) подавление неуместных эмоций или попытки их «спрятать»;
б) подчеркивание или усиление выражения эмоций.
Остановимся кратко на каждой из стратегий.
А) Подавление неуместных эмоций или попытки их «спрятать»;
Традиционно считается, что находясь в обществе, следует подавлять выражение непроизвольных эмоций. В европейских и российских кодексах этикетного поведения XVIII — XIX вв. специально указывалось на то, что неприлично зевать от скуки, кусать от злости губы, потирать руки от предвкушения, морщить нос и т. д.5. В социально значимых ситуациях человеку необходимо «сохранять лицо»: контролировать себя, выражать только уместную или соответствующую приличию эмоцию и прятать прочие. Ср.:
(3) Среди гостей будут различные, ох, очень различные, но никому, королева Марго, никакого преимущества! Если кто-нибудь и не понравится... Я понимаю, что вы, конечно, не выразите этого на своем лице... нет, нет, нельзя подумать об этом! Заметит, заметит в то же мгновение. (М. Булгаков. Мастер и Маргарита).
(4) — Ух! — сказал Грызлов, глядя на это изобилие, но сказал мысленно, потому что партийный руководящий товарищ не может иметь человеческих эмоций, а если еще имеет, то поостережется выражать их при подчиненных. (В. Войнович. Монументальная пропаганда).
Если же человек не в силах сдержать несоответствующую ситуации эмоцию, ему приходится сделать все, чтобы она не была замечена. Ср. описания поведения персонажа в подобных ситуациях:
(5) Коломнин склонился над ящиком стола, чтобы не выдать невольное облегчение — худшие опасения не оправдались (С. Данилюк. Бизнес-класс).
(6) Через час солдаты пришли вынести стол, но миледи заметила, что на этот раз Фельтон не сопровождал их. Значит, он боялся часто видеть ее. Миледи отвернулась к стене и улыбнулась: эта улыбка выражала такое торжество, что могла бы ее выдать (А. Дюма. Три мушкетера. Пер. В. Вальдман и др.).
Б) Демонстрация и усиление выражения эмоций.
Подчеркивание или даже усиление эмоциональной симптоматики возможно в случаях, когда внутреннее состояние человека соответствует его коммуникативной стратегии и нормам социальной ситуации. И. Гоффман описывает такие эмоциональные проявления как до некоторой степени театрализованное представление: «Субъект анализирует свое внутреннее состояние и действует так, чтобы были очевидны особые условия, которые предположительно вызывали их. Он рассказывает маленькую историю ситуации. Он позволяет всем присутствующим интерпретировать себя <...>. Это представление — коммуникация в этологическом, нелингвистическом смысле слова»6
Во многих социальных ситуациях этикетно приемлемое симптоматическое проявление приветствуется и входит в ткань коммуникации наравне с речью, а порой и в качестве ее полноценного аналога. Коммуникативные функции симптоматики проявляются в способности этих знаков заменять собой самостоятельные языковые выражения, чаще всего отдельные реплики диалога. Авторы рассказов или романов могут интерпретировать информацию, передаваемую через симптоматические сигналы.
(7) Во взгляде у Прохорова: «Ну, как? » У Гуревича: «Все путем». (В. Ерофеев. Вальпургиева ночь, или Шаги командора).
(8) В ее глазах был только немой вопрос... Зачем привел, почему не сказал? (О. Павлов. Асистолия).
(9) Взрослые смотрели друг на друга с немым вопросом: неужели конец? (В. Аксенов. Таинственная страсть).
(10) Мне казалось, что на его лице застыл немой вопрос, который мучил нас всех: почему так внезапно оборвалась жизнь? (Л. Гурченко. Аплодисменты).
Русские частицы мол и дескать, происходящие от глаголов речи молвить и сказать, описываются в толковых словарях как
маркеры, вводящие чужую речь или мнение. Наряду с указанной функцией частицы могут вводить также «перевод» предъявляемой собеседникам симптоматической информации в полноценные реплики диалога. Ср.:
(11) Два года назад ставропольский губернатор Александр Черного-ров разрешил и эту проблему, отрядив в целевой казачий фонд несколько десятков тысяч гектаров сельхозугодий. На первых порах атаманы морщились — дескать, этого мало. (Н. Гритчин. Не любо. Ставропольские станичники не готовы ни охранять границу, ни самоуправляться, ни землепашествовать // Известия. 2001.08.13).
(12) Рина тихо сказала Варе: - Поедем в «Савой», но без Зои. - Куда я ее дену? Рина пожала плечами, мол, твое дело, тебя берем, а ее нет, отделывайся как знаешь. (А. Рыбаков. Дети Арбата).
Как можно видеть из представленных примеров, частица ставит знак равенства между симптоматической и языковой информацией. Некоторые мимические выражения в конкретных диалогических ситуациях настолько стереотипно выражают эмоциональную реакцию человека, что даже не требуют комментариев и символически передаются на письме изолированными вопросительным и восклицательным знаками. Чаще всего они используются в качестве ответных реплик диалога. Ср.:
(13) С е м е н С е м е н о в и ч. Ты, Мария, мне прямо скажи: ты чего домогаешься? Ты последнего вздоха моего домогаешься? И до-можешься. Только я тебе в тесном семейном кругу говорю, Мария
— ты сволочь.
М а р и я Л у к ь я н о в н а. ? (Н.Эрдман. Самоубийца).
(14) — Я только не успел рассказать вам, — стараясь, чтобы его слышала только одна Юля, произносит он, — что у донны Анны было ваше лицо.
— ?!
(А. Тарковский. Гофманиана).
(15) — Кирилл, смотаемся в перерыве? — ?
— На «Плату за страх».
— !
(В. Аксенов. Апельсины из Марокко).
Более того, эмоциональная симптоматическая реакция может вступать в конкуренцию со стандартным языковым высказыванием в ситуациях, когда собеседник ждет реакции на свое сообщение. Чтобы обнаружить, в какие моменты такая конкуренция может происходить, необходимо кратко остановиться на некоторых принципах построения диалога. Одним из основных средств структурирования диалога являются так называемые интерактивные блоки:
связанные в пары смежные реплики типа осуждение - извинение; вопрос - ответ; запрос - предложение; просьба - согласие / отказ и т. д.7 Важность таких смежных пар при анализе диалога объясняется их текстовой предсказуемостью. При наличии первого элемента пары второй элемент, в соответствии с правилами речевого взаимодействия, является ожидаемым. Выраженное лицом, позой или выкриком эмоциональное состояние непосредственно выражает оценку человека того, что он только что услышал в инициирующей реплике. Из этой информации собеседник может легко вывести речевое намерение непроизнесенной ответной реплики. Рассмотрим конкретные примеры.
(16) «Неужели мошенники? — тревожно спросил у гостя маг, — неужели среди москвичей есть мошенники?». В ответ буфетчик так горько улыбнулся, что отпали все сомнения: да, среди москвичей есть мошенники. — Это низко! — возмутился Воланд. (М. Булгаков. Мастер и Маргарита).
Комментарий:
Из симптоматически выраженной эмоции огорчения собеседник извлекает подтверждающую информацию, аналогичную той, которую он получил бы при помощи адресованных коммуникативных знаков — кивка подтверждения или реплик типа Да; Увы; Безо всяких сомнений. Непроизвольная реакция в таком этически неприятном разговоре может выступать как тактический ход, оправданный с точки зрения вежливости: говорящий, не желая связывать себя негативными оценками и заслужить репутацию брюзги и моралиста, через горькую улыбку намекает на реальное положение дел.
(17) — На будущей неделе письмоводитель у нас в приюте уходит в отставку. Если хотите, поступайте на его место!.. Временский, не ожидавший такой милости <.> просиял. — И отлично, — сказал директор. — Сегодня же напишите прошение. (А. Чехов. Дамы).
Комментарий:
Выражение радости на лице как реакция на неожиданное и приятное предложение диагностирует согласие с предложением без вербально выраженного ответа и позволяет продолжать диалоговое взаимодействие с учетом переданной симптоматическим жестом информации.
(18) «Что касается того, как надежным путем доставить письмо ее величеству, — начал, краснея, Арамис, — то я беру это на себя. Я знаю в Туре одну очень ловкую особу». Арамис замолчал, заметив улыбку на лице Атоса. «Вот так раз! Вы против этого предложения, Атос!» — удивился д'Артаньян. «Я не совсем его отвергаю, — ответил Атос, — но только хотел заметить Арамису, что он не может оставить лагерь». (А. Дюма. Три мушкетера. Пер. В. Вальдман и др.).
Комментарий:
Из скептически-насмешливой улыбки собеседника в ответ на предложение говорящий и третьи лица легко выводят информацию, оценке предложения как несерьезного и функционально равноценную отказу.
Наряду и совместно с мимикой и жестами, эмоциональное состояние выражается и вокальными жестами — непроизвольными неязыковыми выкриками, передаваемыми на письме через первичные междометия8. В некоторых случаях, писал Макс Мюллер, «одно краткое междометие может быть выразительнее, точнее, красноречивее длинной речи»9. К приведенному списку характеристик можно добавить: убедительнее любой речи, проиллюстрировав тезис М. Мюллера через анекдот:
(19) — Ты что такой грустный?
— Ты знаешь, я предложил одной девушке руку и сердце, а она мне отказала.
— Ну, чудак, когда девушка говорит «нет», это еще не значит, что...
— Она не сказала «нет». Она сказала: «Что?! Тьфу!».
Такие «некоторые случаи», о которых говорит М. Мюллер, в большинстве своем укладываются в диалогическую позицию реактивной реакции на реплику собеседника. Рассмотрим несколько примеров из художественных произведений, в которых авторы заставляют персонажей реагировать на междометие как на речевое произведение, даже не сопроводив междометие соответствующими жестами и мимикой.
(20) Шатен внезапно преобразился: — Ну, а... лик... всевидящего?
— Гм. — То есть как это — гм? А звезды?! Разве ничего вам не напоминают?..
(В. Ерофеев. Записки психопата).
(21) [Пепел.] А скушно... чего это скушно мне бывает? Живешь-живешь — все хорошо! И вдруг — точно озябнешь: сделается скушно... [Бубнов.] Скушно? М-м... [Пепел.] Ей-ей! (М. Горький, На дне).
Первичные междометия «Гм» и «Мм...» передают в диалоге вокальный жест сомнения, служащий одной из возможных реакций на утверждение говорящего. Говорящий, желая добиться успеха в своей речи, не может оставлять состояние собеседника без внимания и вынужден реагировать — возвращаться к предшествующему этапу своей речи, чтобы привести дополнительные разъяснения, постараться уверить собеседника в истинности своей речи и т.д. Приблизительно к такому же эффекту — необходимости давать дополнительные разъяс нения — приводит и выражение изумления слушателя. Ср.:
(22) — Вы атеисты?! — Да, мы — атеисты, — улыбаясь, ответил Берлиоз <...>. — Ох, какая прелесть! — вскричал удивительный иностранец и завертел головой, глядя то на одного, то на другого литератора. — В нашей стране атеизм никого не удивляет, — дипломатически вежливо сказал Берлиоз, — большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о боге (М. Булгаков. Мастер и Маргарита).
Передаваемый междометием «Ох!» вскрик изумления при соответствующей жестово-мимической поддержке «перевешивает» лексическое значение реплики «какая прелесть», не позволяет собеседникам думать, что говорящий восхищается. Им приходится не благодарить «иностранца» за комплимент, а аргументировать свое утверждение, поскольку эмоция изумления таит в своей глубине определенное недоверие к услышанному.
(23) — Скажу вам прямо, без обиняков: я познакомился, я сблизился с этим молодым человеком, господином Курнатовским, в надежде иметь его своим зятем». <...>. «А кто его отец?» — спросила Анна Васильевна. — «<...> Отставной, кажется, майор, всеми имениями графов Б... управляет». «A!» — промолвила Анна Васильевна. «А! что: а? — подхватил Николай Артемьевич. — Ужели и вы заражены предрассудками?». «Да я ничего не сказала», — начала было Анна Васильевна... — «Нет, вы сказали: а!.. Как бы то ни было, я счел нужным вас предупредить о моем образе мыслей и смею думать... смею надеяться, что господин Курнатовский будет принят a bras ouverts (И. Тургенев. Накануне).
В пророненном женой Николая Артемьевича вокальном жесте, переданном междометием «А!» (исходя из контекста, с интонацией разочарованного понимания того, каков социальный статус потенциального мужа ее дочери) муж услышал негативную эмоциональную оценку предмета речи, что и обусловило его обвинения.
(24) Гость осведомился: — «Профессия?». — «Поэт» <...>. Пришедший огорчился. — «Ох, как мне не везет! — воскликнул он, но тут же спохватился, извинился и спросил: — А как ваша фамилия?». — «Бездомный». — «Эх, эх...» — сказал гость, морщась. — «А вам что же, мои стихи не нравятся?» — с любопытством спросил Иван. (М. Булгаков. Мастер и Маргарита).
Тяжелый вздох, передаваемый на письме междометием «Эх, эх» однозначно передает негативную оценку персонажа только что услышанному и подобно стандартной реплике диалога стимулирует к продолжению коммуникативного взаимодействия.
Кроме замены ответных реплик в диалоге симптоматика может использоваться также для организации входа в коммуникативную ситуацию. Эмоциональные вскрики, стоны, плач, возгласы интере-
са, а также их жестово-мимические аналоги непроизвольно обращают на себя внимание окружающих, заставляют их начать общение с субъектом эмоционального состояния. Ср.:
(25) Юрковский вдруг яростно хлопнул себя по лбу. «Что с тобой?» — встревоженно спросил Дауге.
— «Дьявольщина!.. Я забыл электробритву в гостинице» (А. и Б. Стругацкие. Страна багровых туч).
(26) Парамон Иваныч начал охать.
— Что вы? — спросил молодой купец.
— Ногу смерть ломит (Н. Лейкин. В банях).
Вокальный жест может брать на себя интродуктивную функцию, т. е. функцию зачина речи и введения сообщения. Говорящий обнаруживает что-либо, вспоминает о чем-либо значительном, актуальном, интересном и выражает свою взволнованность выкриком, который предваряет эмоциональную речь. В русской культуре ведения диалога наиболее частотен в таких случаях вокальный жест Ой. В работе Н.А. Земской, М.А. Китайгородской и Н.Н. Розановой указывается на популярность начального Ой прежде всего у женщин: «В речи некоторых женщин это ой начинает почти любое высказывание или начальный отрезок реплики» 10. Говорящий при этом не ждет расспросов, а сразу переходит к сообщению. Ср.:
(27) Ой, так было весело, я про тебя все время рассказывала, все тебя ждали, ты чего не приехал? (А. Найман. Любовный интерес).
(28) Ой, а про коробочки и говорить-то нечего: в любую залезет, даже в самую маленькую. (Ю. Павликова. Парашютист // Биржа плюс свой дом. Н. Новгород. 2002.03.11).
(29) Ой, Славочка, мы будем мясо кушать! — Раиса двумя пальцами держала стэйк, вытащенный из пакета, и разевала ротик.
(Н. Медведева. Любовь с алкоголем).
К интродуктивным относятся также социализованные покашливания, которые используются для привлечения внимания в отсутствии общего визуального контакта, например, когда потенциальный собеседник стоит спиной или увлечен беседой с другим лицом.
(30) Он смотрел на фотографию не отрываясь, не моргая, на глаза навернулись слезы... «Кхе-кхе... — Савелий услышал за спиной старческое покашливание и голос соседа — Могилку-то их навестил?»
— А-а, это вы, Павел Семенович?! (В. Доценко. Срок для Бешеного).
(31) Гм, гм, откашлялся Шухов, стесняясь прервать образованный разговор (А. Солженицын. Один день Ивана Денисовича).
Зачин речи может осложниться поиском первого слова, сомнениями в выборе правильной стратегии передачи мысли, отсутствием решимости и т. п. Такие эмоциональные состояния симптоматичес-
ки выражаются разного рода хмыканиями и меканиями, передаваемыми на письме через междометия Гм, Ммм; Кхм и др. Ср.:
(32) Когда встали из-за стола, Антон Пафнутьич стал вертеться около молодого француза, покрякивая и откашливаясь, и наконец обратился к нему с изъяснением: «Гм, гм, нельзя ли, мусье, переночевать мне в вашей конурке, потому что извольте видеть...». (А. Пушкин. Дубровский).
(33) М-м... — протянул Илья. — Даже не знаю, откуда начать... (В. Бе-лоусова. Жил на свете рыцарь бедный).
(34) Тут <...> на сцену вышел Мишка. Он довольно смело вышел, дошел до середины и остановился. <...> Потом он вдруг стал откашливаться: «Кхм! Кхм!.. Кхме!..» <...> Потом поднял глаза в потолок и сказал: «Стих». (В. Драгунский. Смерть шпиона Гадюкина).
Реальная роль симптоматики в коммуникации недооценена и требует разностороннего лингвистического, социо- и психолингвистического исследования. Такое исследование являлось бы важной частью типологического описания коммуникативного взаимодействия, стереотипных ситуаций бытового и официального общения.
Примечания
Мечковская Н.Б. Семиотика. Язык. Природа. Культура. М., 2004. Milewski T. Jezykoznawstwo. Warszwa, 2004.
Смотри об этом, например, в Бутовская М.Л. Язык тела: природа и культура. М., 2004. С. 87.
Poyatos F. Cross-Cultural Study of ParaliBnguistic «Alternants» in Face-to-Face Interaction // Organization of Behavior in Face-to-Face Interaction / Eds. Adam Kendon, Richard M. Harris, Mary R. Key., Mouton. 1975. P. 285-314. См. об этом, например, в: Крейдлин Г.Е. Кинесика и проблемы понимания // Язык в движении. М., 2007. C. 339.
Goffman, E. Response Cries || Language. 1978. Vol 54, Num 4. P. 787-816. Подробнее об этом см.: Schegloff, E.A. Analyzing Discourse: Text and Talk // Georgetown University Round Table on Languages and Linguistics, 1981. P. 71—93; Баранов А.Н., Крейдлин Г. Е. Иллокутивное вынуждение в структуре диалога // Вопросы языкознания. 1992. №2. С. 84—100. См.: Шаронов И.А. Междометия в речи, тексте и словаре. М., 2008. Мюллер М. Лекции по науке о языке. СПб., 1865: 282.
Земская Е.А., Китайгородская М.А., Розанова Н.Н. Особенности мужской и женской речи // Русский язык в его функционировании. Коммуникативно-прагматический аспект. М., 1993. С. 122.
4
5
