CC BY
126
Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2019. № 3 (23). С. 16-24. УДК 930
DOI 10.25513/2312-1300.2019.3.16-24
К. В. Черепанов
О ПОЗИЦИИ И. В. СТАЛИНА В ОТНОШЕНИИ ЯПОНО-КИТАЙСКОЙ ВОЙНЫ
Японо-китайская война 1937-1945 гг., на всём её протяжении остававшаяся важнейшим фактором мировой политики и международных отношений и являвшаяся частью Второй мировой войны, рассматривается как отражение противоречий в отношениях между государствами Азиатско-Тихоокеанского региона. Позиция СССР в отношении этого крупного военного конфликта первой половины XX в. выясняется через обращение к взглядам и оценкам советского руководителя И. В. Сталина. Доказывается, что советский вождь, по сути, был заинтересован в японском нападении на Китай, обезопасившим советские дальневосточные рубежи, а помощь, оказывавшаяся СССР сражающемуся против японской агрессии Китаю, носила необходимый и далеко не бескорыстный характер: Китай сражался и за интересы Советского Союза, что очень хорошо понимал советский руководитель.
Ключевые слова: Гоминьдан; Чан Кайши; СССР; И. В. Сталин; китайско-советский пакт о ненападении; китайский национализм; Японская империя; квантунская армия; Маньчжоу-Го; Хасан; Халхин-Гол.
K. V. Cherepanov
ABOUT THE POSITION OF J. V. STALIN REGARDING THE SINO-JAPANESE WAR
The Sino-Japanese War of 1937-1945 remained the most important factor in world politics and international relations in its entirety. Being an integral part of the Second World War, it was a reflection of contradictions in relations between states in the Asia-Pacific part of the globe. It is extremely interesting and fruitful in terms of clarifying the position of the USSR in relation to this large military conflict of the first half of XX of century seems to appeal to the views and assessments of the Soviet leader J. V. Stalin. A soviet leader, in fact, was interested in the Japanese attacking China, securing the soviet Far-Eastern borders. The help rendered to the USSR to battling against Japanese aggression China carried necessary and far not unselfish character. China battled and for interests of Soviet Union, that a soviet leader understood very well.
Keywords: Kuomintang; Chiang Kai-shek; USSR; J. V. Stalin; Sino-Soviet non-aggression pact; Chinese nationalism; Japanese empire; the Kwantung Army; Manchukuo; Hassan; Khalkhin Gol.
Взаимоотношения внутри своеобразного «дальневосточного треугольника» 20-30-х гг. минувшего века, вершинами которого, соответственно, являлись Токио, Нанкин и Москва, были важнейшей составляющей так называемой дальневосточной проблемы, в свою очередь вносящей свой значительный вклад во возникновение Второй мировой войны. Роль и значение отношений стран, столицами которых являлись вышеуказанные города, на наш взгляд, незаслуженно находятся на втором плане по сравнению с событиями и процессами, происходившими в тот же пери-
© Черепанов К. В., 2019
од на европейском континенте. Общеизвестна, едва ли не со школьной скамьи, хрестоматийная череда событий и инцидентов, приведшая в итоге к началу новой мировой войны, первым эпизодом которой стало вторжение гитлеровских полчищ в Польшу в сентябре 1939 г.
Однако ситуация в международной обстановке именно на Дальнем Востоке, особенно в связи с взаимоотношениями трёх вышеуказанных держав, долгое время внушала не менее, а может и более серьёзные опасения за судьбы мира. Обстановка выгля-
дела здесь более нестабильной и взрывоопасной по сравнению с Европой, имея в виду прежде всего нескончаемые вооружённые конфликты, сотрясавшие в той или иной степени потерявшее свою политическую стабильность после свержения монархии китайское государство. Китай, превратившийся, по меткому выражению одного из замечательных персонажей российской и всемирной истории белогвардейского генерала Р. Ф. фон Унгерна-Штернберга, в «место кровавой бойни, безысходного голода и черной смерти» [1, с. 162], благодаря деятельности доморощенных революционеров на десятилетия утратил политическую стабильность и погрузился в пучину кровавых междоусобиц.
Естественно, что такой ситуацией в соседнем государстве не могли не попытаться воспользоваться внешние силы, прежде всего ближайшие соседи, особенно приложившие руку к возникновению политического хаоса в Китае. Япония в событиях синьхайской революции выглядит, по крайней мере, небезучастной, о степени же вовлечённости России, во всех её ипостасях первой половины XX в., во внутриполитическую историю Китая не рассуждал только ленивый. Можно с уверенностью утверждать, по крайней мере, хотя бы то, что российское коммунистическое государство в виде СССР сыграло выдающуюся роль в формировании гоминьдановской государственности в годы национальной революции 1925-1927 гг., как, впрочем, и внесло свой фундаментальный вклад в разжигание гражданской войны, бушевавшей на просторах Китая с разной степенью интенсивности последующие более чем два десятилетия.
Внутриполитическая нестабильность в Китае 1920-1930-х гг. дополнялась и усугублялась фактором внешнеполитического характера. Обе соседних с Китаем страны -и Россия, и Япония - находились в состоянии многолетнего соперничества, причём по поводу территорий, входящих или входивших когда-либо в состав Китая. Вся эта сложная, многоаспектная и противоречивая ситуация и приводила к постоянным военным столкновениям и кризисам в международных отношениях. После акции японских экспансионистов из числа офицеров квантунской армии, предпринятой ими в сентябре 1931 г.,
можно, зная будущее развитие событий, с уверенностью говорить о возникновении «дальневосточного очага второй империалистической войны». Тезис этот появляется в советской внешнеполитической риторике и соответствующих текстах уже в 1932 г.
Фактический руководитель советского государства и мирового коммунистического движения, генеральный секретарь ЦК ВКП(б) И. В. Сталин 1 марта 1936 г. в беседе с председателем американского газетного объединения «Скриппс-Говард Ньюспейперс» Р. Говардом сделал ряд сенсационных заявлений, касавшихся возможности так называемой «позитивной акции» СССР в отношении Японии в случае нападения последней на МНР. Любопытно, что именно в беседе с американским газетным магнатом советский руководитель определил два очага военной опасности. «Первый очаг, - рассуждал советский вождь, - находится на Дальнем Востоке, в зоне Японии. <...> Второй очаг находится в зоне Германии. Трудно сказать, какой очаг является наиболее угрожающим, но оба они существуют и действуют.» [2, с. 468].
Руководство СССР, особенно после событий 1929 г., рассматривало китайских «милитаристов» как своего наиболее вероятного противника на Дальнем Востоке. Пользуясь таким антикитайским настроем Москвы, представители японской военно-политической элиты вполне справедливо рассчитывали, как минимум, на нейтральное отношение Советской России к возможному японо-китайскому конфликту в Маньчжурии. До поры до времени эти расчёты оправдывались, но прямое наступление японской Квантунской армии на позиции СССР в Китае похоронило эти надежды. Восстановление советско-китайских отношений в декабре 1932 г. и установление советско-американских дипломатических отношений в ноябре 1933 г. имели явно антияпонскую направленность, что не осталось незамеченным в Токио.
Отношения между сталинской Россией и гоминьдановским Китаем носили очень сложный и противоречивый характер. Эти отношения характеризовались сочетанием острой ненависти и неприятия друг другом с сотрудничеством и военно-стратегическим партнёрством. Характеристики эти распро-
странялись и на отношения руководителей, вождей двух наций - советской и китайской. Естественно, ни о какой дружбе после событий апреля 1927 - декабря 1929 г. речь идти не могла, но обе стороны по-прежнему объективно нуждались друг в друге, преследуя собственные цели.
Ещё в 1932 г., когда СССР и Китай вели переговоры о нормализации отношений, го-миньдановский министр иностранных дел Ло Веньчан поднимал вопрос о заключении договора о ненападении и/или договора о взаимопомощи между двумя странами. Однако в условиях «поглощения» и «переваривания» Японией Маньчжурии, сопровождавшихся вытеснением Советского Союза из этого китайского края, любое советско-китайское сотрудничество объективно бы имело антияпонскую направленность.
Не желая до поры обострять отношения со своим могучим островным соседом, советское руководство внешне никак не реагировало на эти китайские зондажи. Более того, именно тогда советская дипломатия настойчиво предлагала японской стороне заключение пакта о ненападении, делавшего в принципе невозможным и бесперспективным любой советско-китайский альянс.
В свою очередь, осознав бесплодность попыток стравить Советский Союз с Японией из-за Маньчжурии, китайская сторона вынуждена была приноравливаться к аппетитам своего островного соседа и, не признавая формально потерю Маньчжурии, даже сотрудничать с последним. По крайней мере, основа для такого сотрудничества между Японией и Китаем, а именно общая борьба с коммунизмом, существовала.
После вытеснения Японией большевистской России из Маньчжурии и создания на её территории «государства маньчжур» Москва продолжала удерживать значительные куски китайской территории под своим влиянием (Внешняя Монголия, Урянхай, Синьцзян). Это, естественно, не могло нравиться китайским националистам, но китайское руководство вынуждено было мириться с присутствием на китайской земле иноземных захватчиков. Причём сам факт наличия японо-советского соперничества на китайской земле был выгоден в какой-то степени и самому Китаю.
Нанкин надеялся, что рано или поздно произойдёт столкновение между империалистическими хищниками, результатом которого будет их взаимное ослабление, а может быть, и взаимоуничтожение. Этот вариант мог осуществиться в чистом виде как прямое японо-советское столкновение из-за Маньчжурии и КВЖД в 1931-1935 гг., из-за Внешней Монголии и Северного Китая в 1935-1937 гг.
Подписание советско-монгольского Протокола о взаимопомощи пробудило новые надежды у руководителей Китая, связанные с приближением японо-советского конфликта. Китай был готов примириться даже с «незаконностью» этого соглашения, о чём признался на встрече с советским полпредом в Китае Д. В. Богомоловым председатель исполнительного юаня Кун Сянси 27 мая 1936 г. По его словам, китайское правительство послало Москве протест в значительной степени под давлением японцев [3, с. 64]. Последние полагали, что за монгольским протоколом скрывалось секретное китайско-советское соглашение. Однако ситуация на деле выглядела ещё более интригующей и загадочной.
Публично заявив о намерении противостоять японским поползновениям в отношении части Китая, что было в интересах самого Китая, прикрываясь идеей маловероятного тихоокеанского пакта безопасности (тактика, опробованная ещё в Европе), советское руководство категорически отказывалось вести какие-либо переговоры о подписании подобного соглашения уже с руководством Китая, хотя Китай с военно-стратегической точки зрения был куда более предпочтительным союзником в борьбе с Японией, чем марионеточное монгольское государство.
Второй вариант японо-советской войны мог быть осложнён для Китая собственным участием в этом столкновении на стороне одной из соперничавших держав (вопрос о том, на чьей стороне более выгодно находиться Китаю, решался в 1933-1936 гг. и зависел не только от позиции СССР, но и от позиции Запада). На этот вариант Китай также был готов и фактически решился в пользу военного блока с СССР после сианьских событий декабря 1936 г. (поворотным событием в этом смысле стало согласие Чан Кайши
на совместное антияпонское сотрудничество с китайскими коммунистами).
Однако в итоге для Китая реализовался наименее выгодный вариант в виде японо-китайской войны (после провозглашения политики единого национального антияпонского фронта японское нападение становилось неотвратимым), ведущейся практически в одиночку и, во многом, за чуждые интересы. Понятно, что этот вариант дальневосточной войны был наиболее выгоден для Советского Союза. Переломным (в очередной раз) моментом в отношениях СССР и Китая, по всей видимости, явились решения VII конгресса Коминтерна. Заметим, что для Чан Кайши важны были не сами по себе решения очередного международного форума коммунистов в виде призывов к единому народному (национальному) фронту, поскольку коммунисты Китая к лету 1935 г. с военно-стратегической точки зрения ничего серьёзного собой не представляли. Помощь и поддержка Советского Союза, приобретённая в случае союза с московской креатурой - КПК, устраивали Чан Кайши лишь в одной форме - участия СССР в войне с Японией.
В решениях международного форума коммунистов для Чан Кайши было важно то, что Москва чётко и определённо назвала врагов мирового коммунистического движения и призвала всё прогрессивное человечество встать на пути агрессивных замыслов Германии и Японии. Чан Кайши услышал то, что уже давно хотел услышать: «Япония, равно как и Германия, враги, с которыми предстоит борьба не на жизнь, а на смерть».
Однако это всё ещё не означало, что Москва была на деле намерена сотрудничать с гоминьдановским Китаем и уж тем более связывать себя с последним какими-нибудь обязательствами, могущими вовлечь СССР в войну с Японией. Данная ситуация была предельно ясна всем трём сторонам дальневосточного конфликта: Москве, Нанкину, Токио. Вторая половина 1935 и весь 1936 г. (вплоть до сианьских событий) оказались периодом, полным сложных интриг, комбинаций и действий, имевших целью для Советского Союза - спровоцировать японо-китайский конфликт и погрузить Японию в болото бесперспективной войны, для Китая -столкнуть Советский Союз с Японией,
не останавливаясь, в том числе, и перед собственным участием в войне с Японией, для Японии - достигнуть выгодного и долговременного соглашения с гоминьдановским руководством Китая на основе антикоммунистической идеологии и действий, максимально усилив и укрепив свои позиции как на северо-востоке, так и в северных провинциях Китая (Чахар, Хэбей, Суйюань), по возможности способствовать ослаблению позиций и в перспективе полному вытеснению Советского Союза из Китая.
Япония в основу политики в отношении Китая положила так называемые «три принципа Хирота», провозглашённые Хирота Коки в бытность министром иностранных дел на заседании парламента 21 января 1936 г., но введённые в оборот ещё в 1935 г. Принципы Хирота заключались в следующем: 1) прекращение Китаем антияпонской деятельности, отказ от ориентации на Европу и США и осуществление японо-китайского сотрудничества; 2) официальное признание Китаем Маньчжоу-го, урегулирование взаимоотношений между Японией, Маньчжоу-го и Китаем в Северном Китае; 3) совместная японо-китайская оборона в целях предотвращения «красной опасности» [4, с. 67].
Подобное «соглашение» было заветной целью, к достижению которой были направлены усилия как японских дипломатов, так и военных. Такие условия соглашения устраивали Японию, но в том и дело, что националистическое руководство Китая никогда не могло бы пойти на сотрудничество с Японией на таких унизительных для себя условиях.
Альянс с Москвой представлялся для китайского руководства в этих условиях меньшей опасностью, но постращать советское руководство возможной перспективой японо-китайского сотрудничества на антикоммунистической основе (а после ноября 1936 г. с выходом на сотрудничество с державами «оси» в целом) было просто необходимо.
Как минимум с 1928 по 1935 г. включительно Москва разжигала пламя гражданской войны в Китае, всемерно препятствуя усилению власти национального правительства Китайской Республики. Даже новая тактика и стратегия Коминтерна, провозглашённые
на VII конгрессе этой организации, не заставили китайских коммунистов отказаться от лозунгов национально-революционной войны и борьбы за свержение клики Чан Кайши. Более того, новая тактика позволяла под прикрытием лозунга «единого антияпонского фронта снизу» по-прежнему сочетать борьбу с Японией с борьбой против «клики Чан Кайши, предающей и унижающей Китай». И именно Чан Кайши, а не японские милитаристы являлись для китайских коммунистов врагом № 1. По крайней мере, декабрьское 1935 г. Постановление Политбюро КПК вполне определённо свидетельствовало об этом [5, с. 211].
Советская антимаоистская историография ответственность за подобного рода «самодеятельность» возлагала исключительно на Мао Цзэдуна и его присных. Последние, по мнению советских историков, только и занимались тем, что извращали и искажали «рекомендации» Коминтерна.
Оставляя в стороне значительный анти-чанкайшистский запал, по-прежнему содержавшийся и в выступлениях на конгрессе Ван Мина, и в августовском и ноябрьском воззваниях ЦК КПК (представительство КПК в Коминтерне) 1935 г., отметим, что уже в силу существовавших тогда отношений между руководством Коминтерна и его секциями, в силу полной зависимости (в плане физического существования) от позиции Москвы, руководство КПК просто не могло принимать решения по столь важному вопросу, «в корне противоречившие официальной линии Коминтерна». Одними лишь происками Мао такое было не объяснить.
Подтверждение тому, что Москва была в курсе всех замыслов руководства КПК и во многом сама направляла китайских коммунистов по этому пути - вплоть до Сиани -до декабря 1936 г., обнаруживаются и в воспоминаниях Чжан Готао [6, р. 257], и у советского историка А. Г. Крымова (Го Шаота-на) [7, с. 289].
В период же сианьских событий, когда многолетние чаяния китайских (да и не только китайских) коммунистов, казалось, наконец-то были близки к осуществлению, Сталин вновь сделал ставку на Чан Кайши. В новой международной обстановке, возникшей после заключения Антикоминтерновского
пакта, Сталин должен был сделать выбор: либо слабый, раздираемый гражданской войной Китай и очень вероятная в таком случае агрессия Японии в отношении МНР и даже Советского Союза, либо объединённый Китай и, в таком случае, переориентация направления японской агрессии на Китай.
Прекращение гражданской войны и объединение двух противников, бывших до того времени непримиримыми именно на антияпонской основе, провоцировали японских военных на последующие агрессивные действия против Китая, теперь уже и из опасения за свои приобретения на северо-востоке страны.
В июле 1937 г. Япония втянулась в многолетний, бесперспективный и кровавый конфликт, а Китай, в свою очередь, постепенно превращался в сферу влияния Советского Союза, в младшего военно-политического сателлита. Советское руководство долгое время упорно отвергало любые попытки китайской стороны, направленные на заключение договора о взаимопомощи. У китайской стороны возникали вполне законные вопросы и сомнения по поводу того, чего же на самом деле хочет и добивается Москва на Дальнем Востоке.
Подписание в августе 1937 г. вместо договора о взаимопомощи договора о ненападении во многом имело курьёзный характер. Ведь не от нападения же Советского Союза страховался Китай, так же как и Советский Союз вряд ли мог опасаться нападения «китайских милитаристов» в условиях уже начавшегося японо-китайского конфликта. Однако в дополнение к пакту было достигнуто строго конфиденциальное устное джентльменское соглашение о том, что Китай во всё время действия пакта о ненападении не подпишет ни с одним государством так называемый антикоммунистический договор. С другой стороны, советское правительство брало на себя обязательство «не заключать пакта о ненападении с Японией на время состояния Китая в войне с Японией» [3, с. 118].
Каждая из сторон могла расценивать данное соглашение в своих интересах. Москва страховалась от присоединения Китая к «антикоминтерновскому пакту», а Нанкин страховался от возможности японо-советского сотрудничества за счёт Китая. Так что
этот договор отнюдь не являлся соглашением двух друзей и союзников.
Договор обеспечил политическую основу для широкомасштабных поставок в Китай советского вооружения и всесторонней военной помощи. Но эта помощь, включая и значительные кредиты, шедшие в основном на покрытие поставок советской же военной техники, была лишь, по большому счёту, платой Китаю за ведение войны против Японии. У Сталина это называлось «дёргать японского тигра за хвост руками китайских товарищей». Платить Китаю и помогать оружием было в интересах Советского Союза. Мало того, что Советский Союз фактически воевал с Японией руками китайцев, так и сам Китай превратился для советских военных в испытательный полигон для советской военной техники, школу боевого искусства для сотен и тысяч советских офицеров и, в конце концов, в надёжный и постоянный рынок сбыта советского оружия и источник доходов.
Обращаясь к точке зрения крупнейшего специалиста по проблеме японо-китайских отношений, коим, несомненно, являлся германский коммунист и советский разведчик Р. Зорге, сошлёмся на его утверждение о том, что именно «Советский Союз рассматривает всё это развитие событий, по-видимому, с известным удовлетворением» [8, с. 130]. Обрисовывая дальнейшие перспективы японо-китайской войны, Зорге отмечал: «Дальнейший ход боевых действий будет зависеть, прежде всего, от двух факторов. Во-первых, от того, удастся ли японской авиации сломать, наконец, хребет китайской обороне. Во-вторых, от того, как долго ещё у китайских войск будет вдоволь боеприпасов для ведения успешных оборонительных боёв» [8, с. 142].
Отсюда следовали вполне определённые рекомендации для советского руководства. Для того чтобы Китай был в состоянии оказывать успешное сопротивление Японии, а значит, делать невозможными любые крупномасштабные акции против Советского Союза со стороны Квантунской армии, страна Советов должна была посылать в Китай, прежде всего, лётчиков, иных военных специалистов и в достатке боеприпасов с оружием, что в соответствии с августовскими
1937 г. договорённостями и делалось с 1937 по 1941 г.
Китайская сторона первые полтора года войны весьма интенсивно пыталась под любым предлогом втянуть Советский Союз в конфликт с Японией. Чан Кайши, другие представители военно-политического руководства Китая едва ли не ежемесячно обращались с призывами о помощи к стране Советов. Вплоть до сентября 1939 г. китайское руководство во многих его обличиях настойчиво приглашало СССР вступить в войну с Японией. Сталин отказывался, но должен был делать это с осторожностью, дабы не толкнуть Чан Кайши безоговорочным отказом на поиски мира с Японией.
Советский Союз должен был объяснять своё «неучастие» в войне с Японией акциями пропагандистского, агитационного характера, оказывавшими воздействие в равной степени как на сражающийся Китай, так и на «увязнувшую» в большой войне Японию. Самыми громкими и известными мероприятиями в этом смысле были, конечно, бои у озера Хасан в июле - августе 1938 г. и пограничная война в мае - сентябре 1939 г. на монголо-маньчжурской границе в районе реки Халхин-Гол.
Китай дважды в критические для себя периоды, находясь на грани капитуляции, как бы получал весьма недвусмысленные послания от своего северного соседа: «Держитесь! И мы поможем». Сталин ещё 18 ноября 1937 г. в беседе с маршалом Ян Цзэ и его заместителем Чжан Цюном по вопросу о советской помощи Китаю в войне с Японией весьма откровенно и цинично заметил в ответ на почти мольбы и стенания китайских военноначальников: «СССР сейчас не может начать войну с Японией. Если Китай будет успешно отражать натиск Японии, СССР начинать войну не будет. Если же Япония начнёт побеждать, то СССР вступит в войну» [9, с. 156].
Причины, заставлявшие Сталина опасаться прямого вмешательства Советского Союза в японо-китайский конфликт, довольно очевидны, и сам советский руководитель не очень-то тщательно скрывал их. В разговоре с председателем законодательного юаня Китая Сунь Фо Сталин, по информации самого китайского руководителя, сообщённой
им американскому послу во Франции У. Буллитту, довольно откровенно делился своими опасениями. Со слов Сунь Фо, Сталин заверил его в том, что он «знает, что Китай сражается как за себя, так и за Россию; что окончательная цель японцев состоит в захвате всей Сибири, как и озера Байкал; что Китай будет продолжать получать всю возможную помощь от России в виде снаряжения, самолётов и прочего; что Советский Союз не предпримет, однако, вооружённого вмешательства в войну. Сталин опасается, что Германия может напасть на Советский Союз, если он вступит в войну с Японией. Сталин также чувствует, что ни Великобритания, ни Соединённые Штаты не допустят, чтобы Япония была разгромлена Советским Союзом» [9, с. 242].
Тот же У. Буллитт сообщал немногим ранее в Вашингтон мнение бывшего посла Китайской Республики в Советском Союзе Цзян Тинфу о перспективах вступления СССР в войну против Японии. В частности, китайский дипломат заметил, что Советский Союз откажется вступить в китайско-японский конфликт при любых и при всех условиях [9, с. 188]. По словам У. Буллитта, Цзян Тинфу пришёл к выводу, что даже вступление в войну с Японией другой мировой державы (Великобритания, Франция, США) не заставило бы Советский Союз вступить в войну с Японией. Цзян Тинфу утверждал в беседе с американским дипломатом, что наркоминдел СССР М. М. Литвинов ясно дал ему понять, что Советский Союз ни при каких условиях не имел намерения вступать в войну с Японией [9, с. 188].
«История любит шутить, - во время беседы с Сунь Фо произнёс Сталин, - она иногда выбирает дурака, как палку, которая подгоняет исторический прогресс. Японская военщина думает, что она сможет завоевать Китай, в действительности же она представляет собой такого дурака. Она не понимает этого, но ей придётся в этом убедиться» [9, с. 198].
Все приведённые выше высказывания и соображения Сталина позволяют сделать некоторые выводы об истинных мотивах заинтересованности СССР в инспирировании и продолжении японо-китайской войны. При внешней озабоченности безопасностью со-
ветских рубежей заметна явная заинтересованность советского руководителя в интернационализации японо-китайского конфликта. Сам японо-китайский конфликт рассматривался сталинским руководством как вполне подходящий случай для возникновения конфликта мирового уровня, так как потенциально в противоборство с Японией могли быть вовлечены мировые державы Запада, прежде всего США и Великобритания. Достаточно вспомнить о получившем в то время в советской печати распространении термина «дальневосточный очаг второй империалистической войны».
Отсюда и глубокомысленная фраза Сталина о той исторической роли, которую должна сыграть против своей воли японская военщина. По всей видимости, подобную роль на Западе, где возникал «европейский очаг второй империалистической войны», в соответствии со сталинскими представлениями играли фюрер Германии Адольф Гитлер и дуче фашистской Италии Бенито Муссолини.
Любопытно и то, что участие Советского Союза в войне с Японией в той ситуации, по всей видимости, не намечалось даже при возможном вовлечении в конфликт одной из великих держав. Подобная позиция объяснялась традиционными для сталинского руководства опасениями насчёт того, что «мировые империалистические державы» смогут в случае втягивания СССР в войну против одной из них забыть о своих межимпериалистических противоречиях и единым фронтом обрушиться против страны Советов. Со времени заключения так называемого «антико-минтерновского пакта» существовала и формальная основа для подобного единого антисоветского фронта.
Сталин довольно внятно обращал внимание китайских руководителей на такую возможность при объяснении причин неучастия Советского Союза в войне с Японией. В частности, во время уже упоминавшейся встречи с Сунь Фо советский руководитель счёл объявление войны Японии нецелесообразным, поскольку «оно лишило бы Китай возможности использовать помощь других стран, некоторые из которых в этом случае перешли бы на сторону Японии» [9, с. 199].
Сами по себе эти сталинские сомнения выглядели довольно спорно с точки зрения
интересов Китая, ибо даже союзная по «ан-тикоминтерновскому пакту» Японии нацистская Германия продолжала оказывать существенную помощь гоминдановскому режиму вплоть до лета 1938 г. (японцы даже с горькой иронией характеризовали первый период японо-китайского конфликта как «немецкий», намекая на наличие в этот период «инцидента» десятков германских военных специалистов в гоминьдановских армиях и значительные германские поставки оружия и снаряжения в адрес сражающегося Китая) [10, с. 263]. Однако создать трудности прежде всего самому Советскому Союзу в плане использования межимпериалистических противоречий подобная внешнеполитическая акция несомненно могла.
Вообще использование «межимпериалистических противоречий», проистекавших в соответствии с ленинским учением об империализме, якобы из самой сути империализма, было любимым сталинским внешнеполитическим методом и средством в борьбе против того же мирового империализма. В этом смысле весьма примечательна мысль «цепного пса» сталинского режима А. Я. Вышинского, высказанная им в разговоре с китайским коммунистом Лю Шаоци 30 июля 1949 г.: «Использование противоречий в лагере наших врагов всегда должно быть в поле нашего зрения. Своевременно понять и умело использовать противоречия врагов -это, значит, обладать важным стратегическим резервом. В этом отношении нас очень хорошо учит товарищ Сталин, и мы говорим, что это сталинская дипломатия» [11, с. 112].
После 23 августа 1939 г. для Советского Союза отношения с японской империей опять вышли на первое место по сравнению с поддержкой сражающегося Китая. Когда в Москве происходили советско-германские переговоры о содержании пакта о ненападении, детально обсуждался и японский вопрос. Сталин в ответ на предложение рейс-хминистра И. Риббентропа оказать влияние на улучшение японо-советских отношений ответил, что Советский Союз действительно желал бы улучшения отношений с Японией, но есть пределы его терпения в отношении японских провокаций. Если Япония желает войны, она может получить её; Советский Союз не боится этого и готов к этому. Если
же Япония желает мира - тем лучше. Сталин считал помощь Германии в этом вопросе полезной, но не желал, чтобы у Японии складывалось впечатление, что инициатива в этом направлении исходит от Советского Союза [12, с. 149]. И. В. Сталин не хотел «большой войны» с Японией. И итоги Хал-хин-Гола об этом свидетельствовали с полной очевидностью.
По воспоминаниям маршала Советского Союза М. В. Захарова, Сталин в ответ на предложения советских генералов перенести военные действия на территорию Маньчжоу-го ответил фактическим отказом. «Вы хотите развязать большую войну в Монголии. Противник в ответ на ваши обходы бросит дополнительные силы. Очаг борьбы неминуемо расширится и примет затяжной характер, а мы будем втянуты в продолжительную войну» [13, с. 194]. Как бы ни велики были надежды китайского руководства в связи с советско-японским конфликтом на втягивание СССР в войну с островной империей на стороне Китая, итог его их полностью убил. Советский Союз действительно был готов к войне с Японией, но эта война была совершенно не нужна Сталину. Отсюда и нежелание расширять масштабы конфликта и превращать его в длительную войну на истощение одной из сторон.
У советского вождя были все основания быть довольным собой и международной ситуацией к 23 августа 1939 г. В каком-то смысле, это была вершина его внешнеполитических успехов. Большая часть ведущих мировых держав боролась за его внимание и желала сотрудничать, Япония же, пытавшаяся ему перечить и оспаривать влияние в Китае, была разбита, унижена и брошена своими европейскими союзниками. Можно было начинать новый раунд сложнейшей внешнеполитической игры, призом в которой должна была стать вся Европа. В таких условиях спасение Китая становилось «делом рук самих утопающих». Всё, о чём мог позаботиться Советский Союз в отношении го-миньдановского Китая в последующие годы, так это во время переговоров В. М. Молотова в Берлине в ноябре 1940 г. предложить в секретном протоколе в качестве одного из пунктов сказать о необходимости добиваться для Китая (Чан Кайши) почётного мира,
в чём СССР, может быть с участием Германии и Италии, готов был взять на себя посредничество, причём особо оговаривалось, что СССР готов был признать Индонезию сферой влияния Японии при оставлении Маньчжоу-го за Японией [14, с. 113]. Пункт об этом содержался в сталинских инструкциях, продиктованных лично В. М. Молотову во время беседы перед отправкой в Берлин, на переговоры фактически об ожидаемом разделе мира.
Что же касается позиции западных, демократических государств, то если в ноябре 1937 г. они лишь ставили вопрос о возможном участии Советского Союза на стороне Китая в войне против Японии, то уже в августе 1938 г. и, особенно, в августе 1939 г. они настойчиво приглашали советское руководство оказать помощь Китаю и ничего не имели против вмешательства советских военных в японо-китайский конфликт, хотя бы и под лозунгами «освободительного похода». Время для вступления Советского Союза в войну против Японии пришло, но значительно позже, уже тогда, когда островная империя находилась на грани своего поражения, а Запад в качестве платы СССР за участие в войне против Японии был готов смириться не только с гегемонией Советского Союза на севере Китая и Кореи, но и со сталинскими претензиями в отношении Восточной Европы.
Информация о статье
Дата поступления 15 марта 2019 г.
Дата принятия в печать 29 июля 2019 г.
Сведения об авторе
Черепанов Константин Владимирович -
канд. ист. наук, доцент кафедры всеобщей истории Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского (Омск, Россия) Адрес для корреспонденции: 644077, Россия, Омск, пр. Мира, 55а
E-mail: k.v.cherepanov@mail.ru Для цитирования
Черепанов К. В. О позиции И. В. Сталина в отношении японо-китайской войны // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2019. № 3 (23). С. 16-24. DOI: 10.25513/2312-1300.2019.3.16-24.
ЛИТЕРАТУРА
1. Барон Унгерн в документах и мемуарах. - М. : Т-во науч. изд. МКМ, 2004. - 661 с.
2. Шишов А. В. Россия и Япония. История военных конфликтов. - М., 2001. - 576 с.
3. Славинский Б. Н. СССР и Япония - на пути к войне: дипломатическая история, 19371945 гг. - М., 1999. - 540 с.
4. История войны на Тихом океане : [в 5 т.]. -М., 1957-1958. - Т. 2 : Японо-китайская война. - 1957. - 416 с.
5. Браун О. Китайские записки (1932-1939). -М., 1974. - 368 с.
6. Chang Kuo t'ao. The rise of the Chinese Communist Party 1928-1938. Vol. II. - Lawrence, 1972. - 626 p.
7. Го Шаотан (Крымов А. Г.) Историко-мемуар-ные записки китайского революционера. - М., 1990. - 384 с.
8. Зорге Р. Статьи, корреспонденции, рецензии. -М., 1971. - 221 с.
9. Русско-китайские отношения в XX веке. - М., 2000. - Т. IV : Советско-китайские отношения. 1937-1945 гг. - Кн. 1 : 1937-1944 гг. -870 с.
10. Дирксен Г. фон. Москва, Токио, Лондон. Двадцать лет германской внешней политики. -М., 2001. - 445 с.
11. Ледовский А. М. СССР и Сталин в судьбах Китая : документы и свидетельства участника событий 1937-1952. - М. : Памятники исторической мысли, 1999. - 344 с.
12. Канун и начало войны: Документы и материалы. - Л., 1991. - 431 с.
13. Горбунов Е. А. Крах планов «Оцу», 10 августа 1938, 20 августа 1939. - Владивосток, 1988. -224 с.
14. Черевко К. Е. Серп и молот против самурайского меча. - М., 2003. - 384 с.
Article info
Received March 15, 2019
Accepted July 29, 2019
About the author
Konstantin V. Cherepanov - PhD in Historical
Sciences, Associate Professor of the Department
of General History of Dostoevsky Omsk State
University (Omsk, Russia)
Postal address: 55a, Mira pr., Omsk, 644077,
Russia
E-mail: k.v.cherepanov@mail.ru For citations
Cherepanov K.V. About the Position of J. V. Stalin Regarding the Sino-Japanese War. Herald of Omsk University. Series "Historical Studies", 2019, no. 3 (23), pp. 16-24. DOI: 10.25513/ 2312-1300.2019.3.16-24 (in Russian).
