CC BY
291
Г.Г. ИЛЬИНА
О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ ЧУВАШСКИХ ТОПОНИМИЧЕСКИХ ПРЕДАНИЙ
В современной фольклористике изучение устной прозы является одним из основных направлений. Однако до сих пор не выработаны единые критерии жанровой дифференциации. Чувашские топонимические предания не рассматривались отдельно от исторических преданий вплоть до сегодняшнего времени, ни в одном из сборников текстов по устному народному творчеству они не выделены в отдельный раздел, та же самая ситуация у фольклористов соседних финноугорских народов. Подобная ситуация сложилась явно по причине присутствия топонимического мотива практически во всех видах устной прозы.
При выработке систем классификации несказочной прозы топонимические предания одними исследователями включаются в исторические, другими же - в местные предания. С точки зрения Н.А. Криничной, подобное разделение не совсем правомерно: «предание, в котором топонимический мотив играет сюжетообразующую роль, не утрачивает своего историзма; а наоборот, предание, в котором стержневым является исторический мотив, не исключает наличия в его структуре топонимического. Нам представляется, что определения «исторический» и «топонимический» соотносится между собой как «общее» и «частное» [5, с. 70]. Мнение С.А. Каскабасова полностью совпадает с мнением Н.А. Криничной: «... деление предания на исторические и топонимические - чисто условное, и оно основано только на тематическом принципе. По существу и топонимическое предание имеет реальную основу, а в историческом предании нередко присутствует также топонимический мотив. Зачастую в таких случаях не содержание предания, а тема или мотив носит топонимический характер, поэтому очень нелегко различать эти два типа жанра» [4, с. 156].
Прослеживается определенная трудность также при записи и изучении топонимических преданий. Если предания с историческими мотивами сразу же узнаются исследователем в потоке бытовой речи, то с преданиями на топонимические мотивы труднее. Подчас они настолько органично связаны в речи, что даже опытный фольклорист не всегда придает какому-либо сообщению должное значение. Другой немаловажной причиной, затрудняющей сбор материалов, является то, что предание, хотя и встречается в какой-либо местности, находится в пассивном репертуаре информатора.
Форма и содержание чувашских топонимических преданий своеобразны. Они имеют свой стиль, свои художественные формы. Главная функция топонимических преданий заключается в том, чтобы дать информацию об истории возникновения топонимов той или иной местности.
Сюжеты топонимических преданий обычно короткие, а художественная сторона слабая. Изложение в них сухое. Идейное содержание выражено лаконично, правильно связывает между собой события. Характерной стороной топонимических преданий является то, что в них рассказы связаны с историческим воззрением. Предания подобного рода остаются в большинстве своем в стороне от внимания фольклористов и являются объектом изучения историков, этнографов, языковедов.
Иногда какой-то исторический случай может стать фактом, предпосылкой для возникновения предания, который как бы сохраняет долю истины. Топонимические предания строятся на реальной основе. В них также могут использо-
ваться элементы вымысла. Предания могут иметь историко-этнографический характер и повествовать о возникновении названий той или иной местности или рассказывать о появлении того или иного обычая. Изложение в них идёт в пространственном аспекте. Некоторые предания появляются вокруг топонима, и они ценны своим информативным сюжетом, поясняющим то или иное значение. Текст в них построен на основе бытовых реалий.
К числу чувашских преданий о заселении и освоении края относятся и предания о выборе места для поселения или сооружения культового объекта. Эти предания представлены различными типами. В основе древнейшего из типов лежит сюжетообразующий мотив выбора места для поселения посредством языческого обряда: «Обряд, посредством, которого выбиралось место для поселения или сооружения храма, некогда включал в себя три момента: жертвоприношение, предварившее или заключавшее центральную часть обряда; молитву или заклинание: собственно действие» [5, с. 52]. Чувашскому фольклору известны произведения, указывающие на существование в древности особого обряда при выборе мест для поселения, который называется в фольклористике обрядом принесения «строительной жертвы». Приведём для сравнения следующее топонимическое предание, записанное С.М. Шпилевским, в котором говорится об основании города Казани: «Хану самому не нравился его город, поэтому он послал своего наследника с двумя вельможами и с 100 воинов к устью реки Казанки отыскать лучшее место, и как они об этом согласятся, раскрыть его запечатанное повеление. Они выбрали место нынешней Казани. В ханском приказании заключалось, чтобы один из трёх посланных, на которого падёт жребий, был зарыт живым на выбранном месте. Жребий пал на наследника хана, но его скрыли и вместо него зарыли рыжую собаку» [13, с. 69].
Истоки этого обряда уходят корнями в седую древность. По мифологическому сознанию, возводимое сооружение заполучает собственного духа лишь в результате совершения обряда жертвоприношения. Из приведённого текста видно, что обряд претерпел трансформацию. Здесь налицо заместительная жертва (рыжая собака), по причине жалости к сыну царя. И.И. Одюков отметил, что данное предание по содержанию схоже с преданиями об основании крепости Нижний Новгород [9, с. 67]. Мордовский материал о построении каменной церкви в Старой Бесовке полностью подтверждает существование такого обычая в старину: «каменные стены на крови надо ставить. И чтоб кровь непорочной была. Девушку невинную надо под церковь положить» [6, с. 61-63].
Тексты с данным сюжетом встречаются среди чувашей и поныне. От жительницы д. Очакасы Моргаушского района ЧР, М.К. Кирилловой, нами записан текст о девушке, замурованной под церковью. Информатор утверждает, что русские улбуты выгнали всё село в поле, для рытья фундамента под церковь. Девушку по имени Оча замуровали. А почему так это сделано никто не знает.
В процессе своего развития чувашские топонимические предания срослись с генеалогическими преданиями. Широко распространён в чувашском фольклоре мотив переселения с целью создания нового поселения путём следования за тем или иным животным. В хунский период в образе животного-тотема выступал волк. Кроме волка почитаемыми животными для чувашей являлись: бык, олень, конь. О бытовании преданий у народов Волжско-Уральского региона о происхождении отдельных родов и племён (в более поздних версиях - поселений) от потомков «мифического оленя» или «быка» Н.И. Егоров пишет: « В архетипе все эти образы восходят к образу копытного животно-го-тотема, который, безусловно, зародился ещё в эпоху господства охотничьего хозяйства. Первоначально это животное-тотем почиталось как прародитель
рода и племени. При смене охотничье-собирательского способа ведения хозяйства пастушеско-животноводческим, естественно, первоначальная роль диких животных-тотемов была перенесена на животных - быка, корову, коня» [3, с. 112] По мнению В.Д. Димитриева, мотив переселения за животным встречается в фольклоре многих тюркских народов (каракалпаков, башкир и др.). Такие предания нисходят к гуннской эпохе [2, с. 21].
В генеалогических преданиях присутствует сюжетообразующий мотив выбора места для поселения посредством языческого обряда. О возникновении селений на Хоме (Ибресинский район. - И.Г.) сложено предание, в котором говорится о чувашенине Камае, создавшем их. В данном тексте мы имеем пример жертвы в виде хлеба. Отец Камая при прощении с сыном дал ему жеребую кобылу, сказав: «Где кобыла ожеребится, там ты останешься жить навсегда». И когда кобыла ожеребилась, Камай говорит: «Прими, земля, мой хлеб, который даю тебе в дар. Я приехал сюда жить, прими меня. И до тех пор не откушу куска твоего хлеба, пока ты не попробуешь сама» [7]. В сказаниях об улыпах данный мотив имеет следующую форму: «Через семь лет сыновья улыпа дошли, наконец, до слияния двух больших рек. Здесь они остановились и в среду (древний жертвенный день чувашей), зарезав утку, сотворили молитву» [8, с. 1-7 ] .
Многие чувашские предания сообщают, что основателем их деревни был йомзя, или же прорицатель: «Деревня Аккозино носит ещё другое название, Топай Исмель. В этой деревне в старину жил закоренелый йомзя Топай, который вмещал в себя, как говорят, достоинства пророка. У Топая в саду, было жертвенное святое место.» [10, с. 387]. Г.И. Тафаев считает, что: «большинство народных преданий представляют Тупая как известного по сей округе могущественного жреца или знахаря, жившего в деревне Большое Аккозино. При внимательном изучении доступного материала выясняется, что под мифологическим налетом легендарного образа Тупая скрывается реальная личность. Есть все основания полагать, что Тупай скорее всего был местным чувашским князем-десятником (вун пу) или сотским (дёр пу)» [11, с. 26].
У чувашей довольно распространённым является верование в чудотворное влияние предков. Например, в мусульманской традиции это - чудо, совершаемое святым после смерти на его могиле, именуемое Кире-мет/Керемет - «Священное место, от араб. Кирамат. Киремет, собственно, есть место, где пребывает злой дух, напр. Дух какого-нибудь известного, некогда жившего на этом месте чуваша-героя. Культ Киреметя возник у чувашей из почитания умерших, слившегося впоследствии с культом мусульманских святых, на что указывают и слова киремет, мачавар» [1, с. 230-240 ]. Так, в этнографических очерках Г.Т. Тимофеева «Тахар ял» автор, опираясь на предания, записанные в данной местности, даёт следующее объяснение: «На эти земли первым поселился мурза, пришедший неизвестно откуда. . Именно он показал и обучил нас новым чувашским обрядам. Мы живём на его земле, на его крови. Нам не следует забывать это» [12, с. 59].
Использование сравнительно-исторического метода изучения сделало возможным расшифровку ряда архаических мотивов, которые в чувашских сюжетах оставались во многом загадочными, а порою - вовсе не тронутыми. Возникшие в глубокой древности как объяснительные повествования, топонимические предания, как и исторические, прошли длительный путь развития, в процессе которого архаичные мотивы «обрастали» поздними напластованиями.
Литература
1. Ашмарин Н.И. Словарь чувашского языка: В 17 вып. Казань; Чебоксары: Чувашгосиздат, 1928-1950.
2. Димитриев В. Д. Чувашские исторические предания. Ч. I: О жизни и борьбе народа с древних времен до середины XVI века. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 1983. 112 с.
3. Егоров Н. И. По следам златорогого оленя // Межэтнические общности и взаимосвязи фольклора народов Поволжья и Урала. Казань, 1983. С. 128-133.
4. Каскабасов С.А. Казахская несказочная проза. Алма-Ата: Наука КазССР 1990. 238 с.
5. Криничная Н.А. Русская народная историческая проза: Вопросы генезиса и структуры. Л.: Наука, 1987. 225 с.
6. Легенды и предания мордвы / Сост. Л.В. Седова. Саранск: Морд. кн.изд-во, 1982. 119 с.
7. НА ЧГИГН, к.п. 10, инв. №3825.
8. НА ЧГИГН, отд.111, ед.хр.489, 1-7.
9. Одюков И.И. Чувашские исторические предания о древних и волжских болгарах (I-XVвв.): Учебное пособие. Чебоксары: Изд-во Чуваш. ун-та,1984. 79 с. (на чув. яз.)
10. Фёдоров М. Предания чуваш Бичуринского прихода Чебоксарского уезда и способы лечения у них болезней // Дореволюционная чувашская литература / Сост. А.В. Васильев, Г.Ф. Юмарт. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 1984. С. 386-389.
11. Тафаев Г.И. Малая родина. Ч. II. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во,1997. 172 с.
12. Тимофеев Г.Т. Тхръял. Этнографические очерки и фольклорные материалы. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 1072. 491 с. (на чуваш. яз.)
13. Шпилевский С.М. Древние города и другие булгаро-татарские памятники в Казанской губернии. Казань, 1877. 586 с.
ИЛЬИНА ГАЛИНА ГЕННАДЬЕВНА родилась в 1969 г. Окончила Чувашский государственный университет. Старший преподаватель кафедры чувашского и сравнительного литературоведения Чувашского университета.
