CC BY
35О НЕКОТОРЫХ ФОРМАХ КОНТАКТОВ САРМАТОВ С ВНЕШНИМ МИРОМ
С.А. Яценко
ON SOME FORMS OF CONTACTS OF SARMATIANS WITH THE EXTERNAL WORLD
S. Yatsenko
Ключевые слова: воинские могильники, пограничные дружины, тамги, контакты с Канцзюем
Впервые специально анализируются сарматские могильники, где все мужчины хоронились с оружием. Они расположены на различных границах сарматской Степи, у поселений зависимых земледельцев и, вероятно, являются памятниками дружинной субкультуры. Дружинники не имели стандартной экипировки и часто хоронились рядом с женами. Предположительно дружиной, составленной боспорскими властями из осевших в городе номадов, можно считать часть «общины танаитов» рубежа II-III вв. численностью до 150 человек, связанную с именами, характерными для конца II н.э. Новые находки в Южном Казахстане (тамги редких форм на посуде из Культобе - древнейшей цитадели г. Туркестан II-I вв. до н.э.) имеют прямые аналогии только в Крыму I-II вв., что подтверждает тесную генетическую и политическую связь знати сарматских группировок и Канцзюя.
Keywords: military burial grounds, boundary teams, brands, contacts with Kang-ku
For the first time Sarmatian burial grounds where all men were buried with their weapons have been specially analyzed. They are located on various borders of the Sarmatian Steppe, settlements of dependent farmers and, possibly, are monuments of team subculture. Combatants had no standard equipment and were often buried near to their wives. Presumably as a team made by Bosporous authorities from nomads settled in town ore can to consider a part of «Tanais communities» of II-III centuries numbering up to 150 men, connected with names characteristic for the end of II A.D. New finds in Southern Kazakhstan (brands of rare forms on utensils from Kultobe - the most ancient citadel in Turkestan, II-I centuries B.C.) have direct analogies only in the Crimea of I-II centuries that confirms close genetic and political communication of the nobility of Sarmatian groupings and Kang-ku.
Из ряда основных форм контактов кочевников с внешним миром [см. напр.: Хазанов, 2000. С. 324361], свойственных и сарматам, здесь затрагиваются лишь две. Прежде всего, нас привлекают сарматские воинские могильники, где все мужчины похоронены с оружием. Выясняется, что таковых очень и очень мало, причем они датируются в пределах III вв. н.э. Очень интересно их расположение - на окраинах сарматского степного мира.
«Золотое кладбище» на правобережье средней Кубани (связываемое предположительно с сирака-ми)1 представляло собой практически единую цепочку некрополей между станицами Усть-Лабинская и Казанская [см. напр.: Гущина, Засецкая, 1994]. Оно существовало, видимо, до неудачной войны сираков с Савроматом II Боспорским 193 г. н.э. (в нем отсутствуют материалы III в. н.э.). Здесь господствуют могилы среднесарматского времени, а среди них - мужские. Уникальная форма курганов здесь сочетается с весьма стандартизованной обрядностью. Судя по лучше документированным раскопкам
А.М. Ждановского 1977-78 гг. у Тбилисской / Тифлисской [Ждановский, 1984], в каждой воинской могиле имелся кольчужный или комбинированный дос-пех, во многих - шлем (его, как и меч, похоже, обычно уносили грабители), во входную яму помещали лошадь (на боку или на животе), иногда и конский дос-пех (курган 15 1978 г.). К сожалению, единственная не ограбленная мужская катакомба (Тифлисская, кург. 15 «Денисов» 1902 г. [ОАК за 1902 г., 1904. С. 6971]) не совсем показательна для могильника, т.к. выглядела по ряду параметров гораздо скромнее2: в ней в комплект вооружения входили, кроме панциря, копье и кинжал, а также колчан с луком и стрелами для дальнего боя. Судя по совокупности разграбленных комплексов, высока вероятность того, что меч и копье были в каждой из основных мужских могил этих воинов. Показательна разнотипность такого важнейшего атрибута тяжеловооруженного всадника как копья (4 разновидности из 17 экз., половина из сохранившихся типична для катафрактариев3; встречены и их комплекты по 3 шт.: Казанская, кург. 17).
1 Катакомбный обряд «Золотого кладбища» хотя в деталях и уникален, находит аналогии у сарматов той же Кубани. В целом сейчас кажется наиболее логичным связать его именно с поздними сираками [см.: Марченко, 1996. С. 11, 137-138].
2 Погребение оказалось нетронутым, т.к. было беднее остальных и единственным в группе, впущенным в стоявший в стороне курган эпохи бронзы. Характерно, что покойный, в отличие от других, не удостоился собственного кургана и был лишен меча.
3 Под катафрактарием (катафрактом) понимается всадник в тяжелом доспехе, важным элементом экипировки которого являлось особое длинное копье (контос).
© Яценко С.А., 2014. Сарматы и внешний мир. (УАВ. Вып. 14). С. 257-262.
Важно также, что все пять найденных фрагменти-рованных и целых шлемов происходят только с одного участка у ст. Тифлисской. Попытки ряда коллег представить похороненных здесь как высшую аристократию4 выглядят весьма неудачными: в могилах (в т.ч. женских)5, например, совершенно отсутствовали по-настоящему массивные золотые изделия...
В целом по своему социальному статусу эти люди (вблизи части из которых были похоронены жены, но без детей) могут рассматриваться как члены стабильно расквартированной и хорошо экипированной дружины6. В могилах воинов и их женщин найдены и предполагаемые военные трофеи, подчас весьма экзотичные (вроде вавилонской печати-подвески VI в. до н.э. в кург. 3 1977 г., похищенной, видимо, из древнего храма далеко на юге). Прокормление такой дружины могло обеспечивать ближайшее соседство (в 300-500 м!) с поселениями зависимых земледельцев-меотов. Есть основания думать, что такая дружина имела возможного противника не столько среди катафрактариев стран к югу от Кавказского хребта, сколько в непосредственной близости от места дислокации. Так, в ходе раскопок 1990-1992 гг. на противоположном «Золотому кладбищу» левом берегу Кубани в основном синхронного меотского могильника у хутора Городского [Сазонов, 1992; Сазонов и др., 1995] обнаружена группа погребений (грунтовых и впускных в древние курганы) воинов - всадников с лошадьми, с длинными мечами, каркасными шлемами и оригинальными кольчугами, доходившими до пят7. Возможно, что
именно сиракские дружинники-катафрактарии детально изображены на росписи «склепа Ашика» в Керчи, который ныне датируют 3-й четвертью I в. н.э. [Ростовцев, 1913. Табл. LXXXVШ, 2]: иных «претендентов» на идентификацию пока что-то не видно.
Другим примером такого рода, но в совершенно ином районе, в лесостепных верховьях Дона, можно считать некрополь Чертовицкое I [Медведев, 1990. С. 29-63]. Здесь также все 16 могил с характерным мужским набором вещей содержат оружие. Однако экипировка этих воинов племенного объединения сарматов-гиппофагов и их богатство далеки от кубанских «коллег». Преобладает набор меч + колчан с 10-60 стрелами (в половине случаев); один лишь меч встречен трижды; удила положены в шести случаях. В этом могильнике основным индикатором воинского статуса, несомненно, был именно меч8 (в большинстве случаев - короткий, с кольцевым на-вершием). Значимые персонажи в этой группе, похоже, выявлялись наличием длинного всаднического меча (в кургане 6 к нему крепилась гагатовая подвеска со скоплением оригинальных тамг; в кургане 4 он положен у обезглавленного воина со стрелой в боку). На другом полюсе - единственный погребенный, у которого вся воинская экипировка сводилась к 10 стрелам и конским удилам (кург. 27). Интересно, что здесь примерно такое же количество могил являются женскими и предположительно женскими (о половозрастной дифференциации погребального инвентаря см. напр. [Медведев, 2008. С. 95]): видимо, речь идет о курганах дружинников и их жен. Как
4 А.В. Симоненко [2011. С. 34], кажется, готов распространить особенность западного, воевавшего с римлянами конкретного племени роксолан в определенный период его весьма долгой истории, у которого по Тациту (Hist. I. 79.3), «князья и все наиболее знатные имели это прикрытие» [катафракту]) [Нефедкин, 2011. С. 233] на все сарматские этносы разных периодов. Увы, фактических оснований для этого нет. Справедливо замечание А.М. Хазанова, что «В кочевых войсках социальная грань между тяжеловооруженными и легковооруженными воинами-всадниками отнюдь не была постоянной и больше зависела от превратностей индивидуальных судеб и боевых качеств самих воинов, чем от наследственной социальной стратификации» [Хазанов, 2007. С. 12].
5 Видимо, воительнице принадлежала не разграбленная могила в кург. 32 у Усть-Лабинской, где кроме достаточно обычного набора украшений и посуды найден кинжал.
6 Такая картина принципиально отлична от той, что дают «обычные» могильники, мужчины которых состояли в клановых ополчениях. Для сравнения: в крупном, во многом эталонном могильнике Новый на нижнедонском Левобережье (со 197 могилами среднесарматского времени по В.П. Глебову) высока доля рядовых мужчин до 30 лет с оружием [Ильюков, Власкин, 1992; Батиева, 2011]. Наиболее типичным набором вооружения, положенным с ними, являлся короткий меч и набор стрел из колчана (от 8 до 120 экз.). На общем фоне выделяются лишь три (во всех случаях ограбленные) могилы предполагаемых военных предводителей - мужчин 25-40 лет с копьями (погр. 1 кург 48, погр. 1 кург. 125 и одно из парного погр. 8 кург. 80), у одного из которых обнаружен и пластинчатый панцирь. Ср. у оседлых уже частично или полностью аланов IV - начала VIII вв. в могильнике Клин Яр III специальный участок 30х 10 м для воинов с мечами и т.п. [Харке, 1913. C. 113, 115-116].
7 Одно из погребений этой серии (№ 18) во второй половине II в. н.э. было разрушено катакомбной могилой № 19 воина с мечом, близкой по форме синхронным на «Золотом кладбище».
8 Возникает закономерный вопрос о том, насколько ритуальный, исполненный сложной символики и условностей, комплекс погребения отражает реальный перечень основных предметов вооружения [см. напр.: Симоненко, 2010. С. 33, 36]. Сопоставление материалов различных групп могильников бассейнов Дона и Волги заставляет считать, что в некрополях разных племенных групп и в зависимости от их достатка в данный период, популярности (не обязательно именно знатности!) клана или большой семьи, к котором принадлежали умершие и иных причин, ситуация была весьма различной. Идея А.В. Симоненко о том, что меч в могиле мог символизировать именно принадлежность к особому сословию (?) [Там же. С. 33] пока не вызывает у меня сочувствия (например, у ранних тюрков имелось всего два сословия -простолюдинов-er и знати-beq, но оба были воинскими, в том числе - с клинковым оружием).
и на Кубани, могильник расположен в непосредственной близости (0,5 км к северу) от мысового поселения того времени. Но, в отличие от «Золотого кладбища», на весь некрополь лишь одна могила была ограблена в древности [см.: Яценко, Вдовченков, 2013. С. 84].
Содержание дружин, подобных позднесиракской, было необходимо сарматам лишь при наличии частых столкновений с сильным, хорошо вооруженным противником, имевшим отряды собственных катаф-рактариев (некоторые группы меотов, Иран и страны Закавказья, римляне на Дунае со времени Адриана) и, несомненно, требовало регулярного «кормления» у поселений зависимых земледельцев. Что касается северной периферии сарматских владений, то здесь для охраны территории наиболее важных данников было достаточно дружины с простой экипировкой.
Кажется очень вероятной связь с дружинной субкультурой еще одного памятника - небольшого могильника рубежа II-III вв. у с. Новые Бедражи (Молдова), где почти полностью раскопан ряд из 7 квадратных оград-ровиков (со сторонами около 12 м) с погребениями в 1,5-6 м к юго-западу от каждой [Курчатов и др., 1995] по стандартизованному обряду (рис. 1). Умершие воины (в случае уточнения возраста все - не моложе 30 лет, то есть по тогдашним меркам весьма преклонного возраста!) сопровождались однотипным коротким мечом, одним-двумя сосудами, и обычно - амфорами (от 1 до 5 экз.). Восточный край этого ряда, видимо, предназначался для более значимых лиц. В частности, у сооружения 6 были рядом две могилы - мужчины (№ 7) и женщины (его супруги? № 6), воительницы возрастом около 40 лет с символическим фрагментом того же меча. Мужчина из могилы 7 имел, кроме короткого, длинный меч и кинжал иного типа, чем у других, и отличался наличием дополнительных аксессуаров костюма (пряжки обуви, фибула, бусина на шее). Я склонен считать это необычный некрополь объектом, созданным в считанные дни и вместившим жертвы некой военной акции (сражения, набега), для оформления которого использовали линии ритуальных рвов (единственный случай, когда они тесно увязаны с погребениями).
В целом, в позднесарматское время уменьшается доля воинских мужских погребений, что связано не столько с социальной дифференциацией, сколько с растущей специализацией (увеличение роли воинов в кожано-войлочных панцирях, подчас с металлическим покрытием, вооруженных длинными копьями; рост престижа героического поединка врукопашную, без стрельбы издали стрелами) [ср.: Нефед-кин, 2011. С. 184]. Дружинных (с оружием у всех мужчин) некрополей у нижнедонских сарматов II-III вв. нет. В распространении стандартизованной ременной серебряной гарнитуры видится не аргумент в пользу наличия дружин [Безуглов, 1997. С. 178-179],
а свидетельство концентрации производства в немногих центрах и унификации соответствующих технологий.
Весьма вероятной кажется организация специальных дружин из сарматов в пограничных боспорс-ких городах9 Савроматом II с 70-80-х гг. II в. н.э. (в этом плане перспективен анализ некрополей Танаи-са и Илурата). Материал эпиграфики Танаиса рубежа II-III вв. заставляет задуматься над подобным вопросом. В самом деле, не позже 188 г. н.э. фиксируется уникальная организация местной общественной жизни [ср.: Шелов, 1972. С. 244-277]. При этом в последней трети II в. граждане-мужчины (всего их было в городе около 300 человек), имевшие сарматские по происхождению имена (в каждом поколении их число заметно росло, а в среднем составляло в каждом поколении 40% городского перечня имен, то есть около 130-150 человек) носили лишь такие, которые имели аналогии в других регионах Причерноморья. Это хорошо согласуется с выводом о переселении в Танаис после разорения около 150 г. и с ведома боспорского царя прежних носителей сред-несарматской культуры (уже подвергшихся влиянию новых хозяев Подонья - «поздних сарматов») [Яценко, 2011. С. 205-206]. В первой трети III в. появляется около 60 граждан - носителей сарматских имен нового типа, уже совершенно уникальных (речь, несомненно, идет о господствующих «поздних сарматах»). Община «танаитов», в отличие от эллинов, имела не одного, а одновременно трех лидеров-«ар-хонтов» (отражающих, видимо, этническое разделение этой группы), которые в надписях всегда упоминались впереди эллинарха. Кроме гражданских лидеров общин, «танаиты» имели своего особого военного предводителя-«лохага» (для эллинов он не документирован) [Болтунова, 1951. С. 125-126]; в нем можно видеть начальника дружины численностью до 150 человек (весьма солидной для небольшого го-родка)10.
Еще одно яркое проявление внешних контактов сарматов - их предполагаемая связь с восточной прародиной ряда европейских группировок, обширной «кочевой империей» Кангха /Канцзюй на Средней Сырдарье. Мне уже приходилось отмечать, что именно политическим усилением Канцзюя на рубеже н.э. логично связывать серию подражаний ювелирным вещам в «бирюзово-золотом зверином стиле» с изображением представителей среднеазиатской фауны из могил Сарматии I - нач. II вв. н.э., которые заметно отличаются от достоверно бактрий-ских и парфянских изделий [Яценко, 2000. С. 178-179]. Прослеживается и взаимосвязь знати Канзцюя и сарматов в клановых знаках [Он же, 2001. С. 89-90]. К сожалению, их было до сих пор трудно сравнивать, т.к. могилы кангюйской знати фактически не раскопаны, а дойти до ранних слоев рубежа н.э. на многослойных «тобе» Южного Казахстана весьма непро-
9 Это предположение совершенно естественно, т.к. выходцы из кочевой среды во все времена использовались правителями оседлых стран, в первую очередь, как военные поселенцы. Военные отряды из них обычно формировались по племенному и клановому признаку.
10 Ср. 120 всадников в предполагаемой дружине сарматской царицы Амаги (Ро1уаеп. VIII, 56) [Нефедкин, 2011. С. 83].
Рис. 1. План могильника и ритуальных сооружений у с. Новые Бедражи
сто. Однако в 2011 г. в древнейшей цитадели (Куль-тобе) г. Туркестан11 удалось выявить уникальный миниатюрный «замок» в форме креста с округлыми концами, который датируется сегодня 11-1 вв. до н.э. [Смагулов, Ержигитова, 2013. С. 88] (рис. 2, 1). На плечиках хумов из этого сооружения процарапаны три тамги; две сложных из них представляют немалый интерес12.
Оба они на сегодня не имеют аналогов в Средней Азии, зато хорошо известны в памятниках последующего периода в Сарматии. Первый знак (рис. 2, 2) представляет собой особую, очень редкую разновидность свастики, повернутой по часовой
стрелке. В Сарматии же он входит в число всего 8 типов знаков, которые четыре и более раз представлены в скоплениях («энциклопедиях») в своеобразных общественно значимых, межрегиональных по характеру святилищах. Знатный клан, использовавший эту тамгу, соответственно, играл особую политическую роль на обширных территориях между Волгой и Дунаем [Яценко, 2001. С. 86. Рис. 19]13. Но сам этот знак до сих пор не удавалось связать с конкретным районом Сарматии. Лишь в том же 2011 г. было опубликовано новое его изображение, на сей раз - на краснолаковой тарелке (рис. 2, 4) из подбойной могилы женщины с ребенком 40/2 грунтово-
11 Характерно, что до начала XVII в. этот город именовался Ясы. Топонимы с элементом «яс/ас» сегодня есть все основания сопоставлять и частично отождествлять с этнонимом «алан», в том числе - в Приаралье [см. напр: Кузнецов, 1992. С. 30; Бубенок, 2004. С. 131-135].
12 Благодарю Е.А. Смагулова (Алматы) за предоставление этого материала.
13 Наш знак известен в четырех скоплениях: на двух плитах из Танаиса в Новочеркасском музее - П-207 и П-205 [Там же. С. 74. Рис. 22А и 23а], на одной из плит из Пантикапея 1871 г. [Соломоник, 1959. С. 106, 108, №2 51] и на самой ранней из «энциклопедий» вне греческих городов - на плите с головой лошади из Кривого Рога [Яценко, 2001. С. 68-69. Рис. 12].
к»
СУ 0.
Ъ /о
Рис. 2. Крестообразное сооружение в ранней цитадели г. Туркестан (1), знаки на хумах (2-3) и аналогия им (4, Битак, могила 40/2, Центральный Крым)
го некрополя Битак (у восточной окраины Неаполя Скифского)14 первой четверти II в. н.э. [Пуздровс-кий, 2011. С. 378. Рис. 2, 1].
Знак на другом хуме (рис. 2, 3) также интересен. Он имеет только одну аналогию ... в том же могильнике Битак на женском (брачном) зеркале-подвеске из могилы 56 и датируется более поздним временем (2-я пол. II - начало III вв.) [Пуздровский,
2007. Рис. 129, 17]. Тамга близкородственного клана (отличающейся лишь добавочной точкой в центре) найдена также на женских зеркалах-подвесках, того же периода, но уже в устье Дона - в Кобяково (могила 65 1957 г., могилы 23 и 25 1962 г.) [Косянен-ко, 1994. С. 75-76. Рис. 25, 1-2, 4]. Итак, благодаря находкам в древней цитадели Ясы, тесная генетическая преемственность клановых символов ряда сарматских группировок от кочевой знати Канцзюя убедительно подтверждается.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
БатиеваЕ. Ф. Кочевники Нижнего Дона в IX в. до н.э. -IV в. н.э. (палеоантропологическое исследование). Ростов-на-Дону: ЮНЦ РАН, 2011. 159 с.
Безуглов С.И. Воинское позднесарматское погребение близ Азова // ИАИАНД. Вып. 14. Азов, 1997. С. 113-142.
БолтуноваА.И. Из черновиков В.В. Латышева // ВДИ. 1951. №> 2. С. 120-126.
Бубенок О.Б. Аланы-асы в Золотой Орде (XIII-XV вв.). Киев: Истина, 2004. 324 с.
Гущина И.И., Завещая И. П. «Золотое кладбище» Римской эпохи в Прикубанье. СПб.: Фарн, 1994. 172 с.
Ждановский А.М. Подкурганные катакомбы Среднего Прикубанья первых веков нашей эры // Археолого-этног-рафические исследования Северного Кавказа / Отв. ред. Н.И. Кирей. Краснодар: КГУ 1984. С. 72-98.
ИльюковЛ.С., ВласкинМ.В. Сарматы междуречья Сала и Маныча. Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского ун-та, 1992. 288 с.
Косяненко В.М. К вопросу о хронологии и ритуально-магической роли бронзовых зеркал из некрополя Кобякова городища (по материалам раскопок 1956-1962 гг.) // ИАИАНД в 1993 году. Вып. 13. Азов, 1994. С. 70-83.
Кузнецов В.А. Очерки истории алан. 2-е изд. Владикавказ: Ир, 1992. 390 с.
Курчатов С.1., Симоненко О.В., ЧирковА.Ю. Сарматсь-кий воънський могильник на Середньому Прут1 // Археолойя. 1995. №> 1. С. 112-123.
Марченко И.И. Сираки Кубани. Краснодар: КГУ 1996. 338 с.
Медведев А.П. Сарматы и Лесостепь (по материалам Подонья). Воронеж: ВГУУ 1990. 220 с.
МедведевА.П. Сарматы в верховьях Танаиса. М.: Таус,
2008. 252 с.
Нефедкин А.К. Военное дело сарматов и аланов (по данным античных источников). СПб.: Филолог. факультет СПбГУ; Нестор-История, 2011. 304 с.
ОАК за 1902 г. СПб.: ИАК, 1904. 200 с.
Пуздровский А.Е. Крымская Скифия II в. до н.э. - III в. н.э. Погребальные памятники. Симферополь: Бизнес-Ин-форм, 2007. 480 с.
Пуздровский А.Е. Граффити на краснолаковой посуде из могильников Крымской Скифии // Боспорский феномен. Население, языки, контакты / Под ред. М.Ю. Вахтиной и др. СПб.: Нестор-История, 2011. С. 373-381.
Ростовцев М.И. Античная декоративная живопись на Юге России. Атлас. СПб.: ИАК, 1913. 112 табл.
Сазонов А.А. Могильник первых веков нашей эры у хутора Городского // Вопросы археологии Адыгеи / Отв. ред. Д.Х. Мекулов. Майкоп, 1992. С. 113-137.
СазоновА.А., СпасовскийЮ.Н., Сахтарьек З.Н., Тов А.А. Новые материалы могильника первых веков нашей эры близ хутора Городского // Археология Адыгеи / Отв. ред. П.А. Дитлер. Майкоп: Меоты, 1995. С. 113-137.
Симоненко А.В. О военном деле сарматов Северного Причерноморья // Роль номадов в развитии мирового военного искусства. Научные чтения памяти Н.Э. Масанова / Под ред. И.В. Ерофеевой, Б.Т. Жанаева, Л.Е. Масановой. Алматы: LEM, 2010. С. 26-42.
Смагулов Е.А., Ержигитова А.А. Цитадель древнего Туркестана: некоторые итоги археологического изучения. 2011-2012 гг. // Известия НАН РК. Серия общ. наук. 2013. №> 3.
Соломоник Э.И. Сарматские знаки Северного Причерноморья. Киев: Наукова думка, 1959. 175 с.
ХазановА.М. Кочевники и внешний мир. Алматы: Дайк-Пресс, 2000. 492 с.
Хазанов А.М. Кочевые государства и государства кочевников. Тавтология или история? // Феномен кочевничества в истории Евразии. Номадизм и развитие государства / Под ред. И.В. Ерофеевой, Л.Е. Масановой. Алматы: Дайк-Пресс, 2007. С. 9-16.
Харке Г. Методология социальной интерпертации поздних сарматских и аланских погребений Клин-Яра (Ставропольский край) // Культуры степей Евразии второй половины I тысячелетия н.э. / Отв. ред. Д.А. Сташенков. Самара: СОИКМ, 2013. С. 112-117.
Шелов Д.Б. Танаис и Нижний Дон в первые века нашей эры. М.: Наука, 1972. 352 с.
Яценко С.А. О мнимых «бактрийских» ювелирных изделиях в Сарматии I-II вв. н.э. // НАВ. 2000. Вып. 3. С. 172-185.
Яценко С.А. Знаки-тамги ираноязычных народов древности и раннего средневековья. М.: Восточная литература, 2001. 189 с.
Яценко С.А. К дискуссии об оформлении позднесармат-ской этнокультурной общности 2-й половины II - 1-й половины III века нашей эры // НАВ. 2011. Вып. 12. С. 197-213.
Яценко СА., Вдовченков Е.В. Ограбление сарматских курганов в древности: методы и цели // НАВ. 2013. Вып. 13. С. 78-90.
14 Такие миски обычно находят в могилах женщин и девочек, а само изображение знака - результат браков «поздних скифов» с женщинами из сарматских племен, что зафиксировано с рубежа 1-11 вв. [Пуздоровский, 2011. С. 379-380]. На примере другого женского (брачного) атрибута - зеркал-подвесок в Бельбеке IV - уже отмечалось, что в среднесармат-ское время «поздние скифы» чаще всего брали в жены женщин из сарматских племен: не соседних, а более восточного происхождения, чьи знаки имеют аналогии не ближе Поволжья [Яценко, 2001. С. 40-41]. Характерно, что вне Боспора, в собственно крымских «позднескифских» ритуальных скоплениях («энциклопедиях») знаков донских аланов I - нач. II вв. не выявлено, что может свидетельствовать о непростых отношениях этих двух этносов.
