CC BY
148С.А. Яценко
ДРУЖИНА У КОЧЕВЫХ САРМАТОВ: МАТЕРИАЛЬНЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА
В специальной литературе периодически фигурируют кратко формулируемые догадки о наличии у сарматов в I-IV вв. н.э. особых боевых дружин профессиональных воинов (см., например: Хазанов, 1971. С. 85; Яценко, 2008. С. 305; Нефедкин, 2011. С. 83). К сожалению, аргументы при этом до сих пор строились почти исключительно на трактовке единичных кратких и не очень ясных фраз из античных источников: Полиена
- о элитной группе всадников царицы Амаги (Polyaen. VIII. 55-56) и Фавстоса Бузанда
- о «коренном полку» царя маскутов Санессана (Фавстос Бузанд, 1953. С. 15-16).
Гораздо более значимым для решения этой проблемы представляется анализ сарматских воинских могильников, где все мужчины похоронены с оружием. Выясняется, что таковых очень и очень мало, причем они датируются в пределах с начала I до рубежа II-III вв. н.э. Весьма показательно и их расположение - на окраинах сарматского степного мира.
«Золотое кладбище» на правобережье средней Кубани (связываемое сегодня с влиятельным племенем сираков)1 представляло собой единую цепочку некрополей между станицами Усть-Лабинская и Казанская (см., например: Гущина, Засецкая, 1994). Оно существовало, видимо, до неудачной войны сираков с Савроматом II Боспорским в 193 г. н.э. (Корпус.., 1965. № 1237) (в нем отсутствуют материалы III в. н.э.). Здесь господствуют могилы среднесарматского времени, а среди них - мужские. Уникальная форма курганов (вытянуты в широтном направлении, причем восточная сторона более крутая) здесь сочетается с весьма стандартизованной обрядностью. Судя по лучше документированным раскопкам А.М. Ждановского 1977-8 гг. у станицы Тбилисской / Тифлисской (Ждановский, 1984), в каждой могиле воина имелся кольчужный или комбинированный доспех, во многих - шлем (его, как и меч, похоже, обычно уносили грабители), во входную яму помещали лошадь (на боку или на животе), иногда и конский доспех (курган 15, 1978 г.). К сожалению, единственная не ограбленная мужская катакомба (Тифлисская, кург. 15 «Денисов» 1902 г.: ОАК за 1902 г., 1904. С. 6971) не совсем показательна, т.к. выглядела по ряду параметров гораздо скромнее (в ней в комплект вооружения входили, кроме панциря, копье и кинжал, а также колчан с луком и стрелами для дальнего боя). Если судить по совокупности разграбленных курганов, высока вероятность того, что меч и копье были в каждой из основных мужских могил этих воинов. Интересна, однако, разнотипность такого важнейшего атрибута тяжеловооруженного всадника как копья (4 разновидности из 17 экз., половина из сохранившихся типична для катафрактариевъ; встречены и их комплекты по 3 шт.: Казанская, кург. 17). Попытки ряда коллег представить похороненных здесь как высшую аристократию4 выглядят весьма неудачными: в могилах (в т.ч. женских), например, со-
1 Катакомбный обряд «Золотого кладбища» хотя в деталях и уникален, находит аналогии у сарматов той же Кубани. В целом сейчас кажется наиболее логичным связать его именно с поздними сираками (см.: Марченко, 1996. C. 11, 137-138).
2 Погребение оказалось нетронутым, т.к. было беднее остальных и единственным в группе, впущенным в стоявший в стороне курган эпохи бронзы. Характерно, что покойный, в отличие от других, не удостоился собственного кургана и был лишен меча.
3 Катафрактарий (катафракт) - всадник в тяжелом доспехе, важным элементом экипировки которого являлось особое длинное копье-контос.
4 А.В. Симоненко (Симоненко, 2011. С. 34), кажется, готов распространить особенность западного, воевавшего с римлянами конкретного племени роксолан в определенный период его весьма долгой истории,
вершенно отсутствовали по-настоящему массивные золотые изделия1... В целом по своему социальному статусу эти люди (вблизи части из которых были похоронены жены, но без детей) могут рассматриваться как члены стабильно расквартированной и хорошо экипированной дружины2. В могилах воинов и их женщин найдены и предполагаемые военные трофеи, подчас весьма экзотичные (вроде вавилонской печати-подвески VI в. до н.э. в кург. 3 1977 г., похищенной, видимо, из древнего храма далеко на юге). Прокормление такой дружины могло обеспечивать ближайшее соседство (в 300-500 м) с поселениями зависимых земледельцев-меотов. Есть основания думать, что такая дружина имела возможного противника не столько среди катафрактариев Армении и Ирана, сколько в непосредственной близости от места дислокации. Так, в ходе раскопок 1990-1992 гг. на противоположном «Золотому кладбищу» левом берегу Кубани в основном синхронного могильника оседлых меотов у хутора Городского (Сазонов, 1992; Сазонов и др., 1995) обнаружена группа погребений воинов - всадников с лошадьми, с длинными мечами, каркасными шлемами и оригинальными кольчугами, доходившими до пят . Возможно, что именно сиракские катафрактарии детально изображены на росписи «склепа Ашика» в Керчи, который датируют 3-й четвертью I в. н.э. (Ростовцев, 1913. Табл. LXXXVШ, 2): иных реальных «претендентов» на идентификацию нет.
Другим примером такого рода, но в совершенно ином районе, в лесостепных верховьях Дона, можно считать некрополь Чертовицкое I (Медведев, 1990. С. 29-63). Здесь также все 16 могил с характерным мужским набором вещей содержат оружие. Однако экипировка этих воинов племенного объединения сарматов-гиппофагов и их богатство далеки от кубанских «коллег». Преобладает набор меч + колчан с 10-60 стрелами (в половине случаев); один лишь меч встречен трижды; конские удила положены в шести случаях. В этом могильнике основным индикатором воинского статуса, несомненно, был именно меч4 (в большинстве случаев - короткий). Значимые персонажи в
у которого по Тациту (Hist. I. 79.3), «князья и все наиболее знатные имели это прикрытие» (катафракту) (Нефедкин, 2011. С. 233) на все сарматские этносы разных периодов. Увы, фактических оснований для этого нет. Справедливо замечание А.М. Хазанова, что «В кочевых войсках социальная грань между тяжеловооруженными и легковооруженными воинами-всадниками отнюдь не была постоянной и больше зависела от превратностей индивидуальных судеб и боевых качеств самих воинов, чем от наследственной социальной стратификации» (Хазанов, 2007. С. 12).
1 Так, в кургане 46 у Усть-Лабинской украшения диадемы (символа статуса) и фибула у дамы из парного погребения не золотые, а бронзовые, и т.п.
2 Такая картина принципиально отлична от той, что дают «обычные» могильники, мужчины которых состояли в клановых ополчениях. Для сравнения: в крупном, во многом эталонном могильнике Новый на нижнедонском Левобережье высока доля рядовых мужчин до 30 лет с оружием (Ильюков, Власкин, 1992; Батиева, 2011). Наиболее типичным набором вооружения, положенным с ними, являлся короткий меч и набор стрел из колчана. На общем фоне выделяются лишь три (во всех случаях ограбленные) могилы предполагаемых военных предводителей - мужчин 25-40 лет с копьями (погр. 1 кург 48, погр. 1 кург. 125 и одно из парного погр. 8 кург. 80), у одного из которых обнаружен и пластинчатый панцирь. Ср. у оседлых уже частично или полностью аланов IV- нач.УШ вв. в могильнике Клин Яр III специальный участок 30 х 10 м для воинов с мечами и т.п. (Харке, 1913. C.113, 115-116).
3 Одно из погребений этой серии (№ 18) во второй пол. II в. н.э. было разрушено катакомбной могилой воина с мечом № 19, близкой по форме синхронным на «Золотом кладбище».
4 Возникает закономерный вопрос о том, насколько ритуальный, исполненный сложной символики и условностей, комплекс погребения отражает реальный перечень основных предметов вооружения (см., например: Симоненко, 2010. С. 33, 36). Сопоставление материалов различных групп могильников бассейнов Дона и Волги заставляет считать, что в некрополях разных племенных группах и в зависимости от их достатка в данный период, популярности (не обязательно именно знатности!) клана или большой семьи, к котором принадлежали умершие и иных причин, ситуация была весьма различной. Идея А. В. Симоненко о том, что меч в могиле мог символизировать именно принадлежность к особому сословию (?) (Там же. С. 33) пока не вызывает у меня сочувствия (например, у ранних тюрков имелось всего два сословия - простолюдинов-er и знати-beq, но оба были воинскими, в том числе - с клинковым оружием).
этой группе, похоже, выявлялись наличием длинного всаднического меча (в кург. 6 к нему крепилась подвеска со скоплением оригинальных клановых знаков-тамг; в кургане 4 он положен у обезглавленного воина со стрелой в боку). На другом полюсе -единственный погребенный, у которого вся воинская экипировка сводилась к 10 стрелам и конским удилам (кург. 27). Интересно, что здесь примерно такое же количество могил являются женскими и предположительно женскими (о половозрастной дифференциации погребального инвентаря см.: Медведев, 2008. С. 95): видимо, речь идет о курганах дружинников и их жен. Как и на Кубани, могильник расположен в непосредственной близости (0,5 км к северу) от мысового городища оседлых земледельцев того времени. Но, в отличие от «Золотого кладбища», на весь некрополь лишь одна могила была ограблена в древности (см.: Яценко, Вдовченков, 2013. С. 84).
Содержание дружин, подобных позднесиракской, было необходимо сарматам лишь при наличии частых столкновений с сильным, хорошо вооруженным противником, имевшим отряды собственных катафрактариев (некоторые группы меотов, Иран и страны Закавказья, римляне на Дунае со времени Адриана) и, конечно, требовало регулярного «кормления» у поселений зависимых земледельцев. Что касается северной периферии сарматских владений, то здесь для охраны территории наиболее важных данников было достаточно дружины с простой экипировкой.
Кажется очень вероятной связь с дружинной субкультурой еще одного памятника - небольшого могильника рубежа II-III вв. у с. Новые Бедражи (Молдова), где почти полностью раскопан ряд из 7 квадратных ритуальных оград-ровиков с погребениями в 1,5-6 м к юго-западу от каждой (Курчатов, Симоненко, Чирков, 1995) по стандартизованному обряду. Умершие воины (в случае уточнения возраста все - не моложе 30 лет, то есть по тогдашним меркам - старые) сопровождались однотипным коротким мечом, 1-2 сосудами, и обычно - амфорами. Восточный край этого ряда, видимо, предназначался для более значимых лиц. В частности, у сооружения 6 были рядом две могилы -мужчины (№ 7) и женщины (его супруги? № 6) воительницы возрастом около 40 лет с символическим фрагментом того же меча. Мужчина имел, кроме короткого, длинный меч и кинжал иного типа, чем у других, и отличался наличием дополнительных аксессуаров костюма (пряжки обуви, фибула, бусина на шее). Я склонен считать это необычный некрополь объектом, созданным в считанные дни и вместившим жертвы некой военной акции (сражения, набега), для оформления которого использовали линии чуть более ранних ритуальных рвов (которые в других случаях никогда не связаны с погребениями).
В целом в позднесарматское время уменьшается доля воинских мужских погребений, что связано не столько с социальной дифференциацией, сколько с растущей специализацией (увеличение роли воинов в кожано-войлочных панцирях, подчас с металлическим покрытием, вооруженных длинными копьями; рост престижа героического поединка врукопашную, без стрельбы издали стрелами) (ср.: Нефедкин, 2011. С. 184). В политическом центре сарматского мира II-III вв. в низовьях Дона дружинных (с оружием у всех мужчин) некрополей нет. В распространении здесь стандартизованных наборов серебряных деталей поясов видится не аргумент в пользу наличия дружин (Безуглов, 1997. С. 178-179) а свидетельство концентрации производства в немногих центрах и унификации соответствующих технологий.
Весьма вероятной кажется организация специальных дружин из сарматов в пограничных боспорских городах1 Савроматом II с 70-80-х гг. II в. н.э. Материал эпиграфики Танаиса рубежа II-III вв. заставляет задуматься над подобным вопросом. В самом
1 Это предположение совершенно естественно, т.к. выходцы из кочевой среды во все времена использовались правителями оседлых стран, в первую очередь, как военные поселенцы. Военные отряды из них обычно формировались по племенному и клановому признаку.
деле, не позже 188 г. н.э. фиксируется уникальная организация местной общественной жизни (ср.: Шелов, 1972. С. 244-277). При этом в последней трети II в. граждане-мужчины (всего их было в городе около 300 человек), имевшие сарматские по происхождению имена (в каждом поколении их число заметно росло, а в среднем составляло в каждом поколении 40 % городского перечня имен, то есть около 130-150 человек) носили лишь такие, которые имели аналогии в других регионах Причерноморья. Это хорошо согласуется с выводом о переселении в Танаис после разорения около 150 г. и с ведома боспорского царя прежних носителей среднесарматской культуры (уже подвергшихся влиянию новых хозяев Подонья - «поздних сарматов») (Яценко, 2011. С. 205-206). В первой трети III в. появляется около 60 граждан - носителей сарматских имен нового типа, уже совершенно уникальных (речь явно идет о господствующих «поздних сарматах»). Община «танаитов», в отличие от эллинов, имела не одного, а одновременно трех лидеров-«архонтов» (отражающих, видимо, этническое разделение этой группы), которые в надписях всегда упоминались впереди эллинарха. Кроме гражданских лидеров общин, «танаиты» имели своего особого военного предводителя-«лохага» (для эллинов он не документирован) (Болтунова, 1951. С. 125-126); в нем можно видеть начальника дружины численностью до 150 человек (весьма солидной для небольшого городка)1. К сожалению, анализ наиболее «военизированных» провинциальных некрополей Боспора (восточный курганный могильник Танаиса и Нижний некрополь Илурата) практически не возможен из-за почти повального ограбления таких могил (ср.: Горончаровский, 1998. С. 88).
Список литературы и источников:
Батиева Е.Ф. Кочевники Нижнего Дона в IX в. до н.э. - IV в. н.э. (палеоантропологиче-ское исследование). Ростов-на-Дону: ЮНЦ РАН, 2011. 159 с.
Безуглов С.И. Воинское позднесарматское погребение близ Азова // ИАИАНД. 1997. Вып. 14. Азов. С. 113-142.
Болтунова А.И. Из черновиков В В. Латышева // ВДИ. 1951. № 2. С. 120-126. Горончаровский В.А. Погребения с оружием в некрополе Илурата // Военная археология. Материалы международной конференции / Отв. ред. Г.В. Валенбахов, В.М. Масон). СПб.: Изд. Гос. Эрмитажа, 1998. С. 85-89.
Гущина И.И., Засецкая И.П. «Золотое кладбище» Римской эпохи в Прикубанье. СПб.: Фарн, 1994. 172 с.
Ждановский А.М. Подкурганные катакомбы Среднего Прикубанья первых веков нашей эры // Археолого-этнографические исследования Северного Кавказа / Отв. ред. Н.И. Кирей. Краснодар: КГУ, 1984. с. 72-98.
Ильюков Л.С., Власкин М.В. Сарматы междуречья Сала и Маныча. Ростов-на-Дону: Изд. Ростовского ун-та, 1992. 288 с.
Корпус боспорских надписей / Под ред. В.В. Струве. М.: Наука, 1965. 954 с. Курчатов С.!, Симоненко О.В., Чирков А.Ю. Сарматський вогнський могильник на Се-редньому Прут // Археолопя. 1995. № 1. С. 112-123. Марченко И.И. Сираки Кубани. Краснодар: КГУ, 1996. 338 с.
Медведев А.П. Сарматы и Лесостепь (по материалам Подонья). Воронеж: ВГУ, 1990. 220 с.
Медведев А.П. Сарматы в верховьях Танаиса. М.: Таус, 2008. 252 с.
Нефедкин А.К. Военное дело сарматов и аланов (по данным античных источников). -
СПб.: Филолог. Фак-т СПбГУ; Нестор-История, 2011. 304 с.
ОАК за 1902 г. СПб.: ИАК, 1904. 200 с.
1 Ср. 120 всадников в предполагаемой дружине сарматской царицы Амаги (Polyaen. VIII, 56) (Нефедкин, 2011. С. 83).
Ростовцев М.И. Античная декоративная живопись на Юге России. Атлас. СПб.: ИАК, 1913. 112 табл.
Сазонов А.А. Могильник первых веков нашей эры у хутора Городского // Вопросы археологии Адыгеи / Отв. ред. Мекулов Д.Х. Майкоп, 1992. С. 113-137. Сазонов А.А., Спасовский Ю.Н., Сахтарьек З.Н., Тов А.А. Новые материалы могильника первых веков нашей эры близ хутора Городского // Археология Адыгеи / Отв. ред. П.А. Дитлер. Майкоп: Меоты, 1995. С. 113-137.
Симоненко А.В. О военном деле сарматов Северного Причерноморья // Роль номадов в развитии мирового военного искусства. Научные чтения памяти Н.Э. Масанова / Под ред. И.В. Ерофеевой, Б.Т. Жанаева, Л.Е. Масановой. Алматы: LEM, 2010. С. 26-42. Хазанов А.М. Очерки военного дела сарматов. М.: Наука, 1971. 172 с. Хазанов А.М. Кочевники и внешний мир. Алматы: Дайк-Пресс, 2000. 492 с. Хазанов А.М. Кочевые государства и государства кочевников. Тавтология или история? // Феномен кочевничества в истории Евразии. Номадизм и развитие государства / Под ред. И.В. Ерофеевой, Л.Е. Масановой. Алматы: Дайк-Пресс, 2007. С. 9-16. Харке Г. Методология социальной интерпертации поздних сарматских и аланских погребений Клин-Яра (Ставропольский край) // Культуры степей Евразии второй половины I тысячелетия н.э. / Отв. ред. Д.А. Сташенков. Самара: СОИКМ, 2013. С. 112-117. Фавстос Бузанд. История Армении / Пер. М.А. Геворкяна. Ереван: АН АрмССР, 1953. 238 с.
Шелов Д.Б. Танаис и Нижний Дон в первые века нашей эры. М.: Наука, 1972. 352 с. Яценко С.А. Алания I-II вв. н.э. как кочевая империя // Монгольская империя и кочевой мир. Кн. 3 / Отв. ред. Б.В. Базаров, Н.Н. Крадин, Т.Д. Скрынникова). Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2008. С. 281-310.
Яценко С.А. К дискуссии об оформлении позднесарматской этнокультурной общности 2-й половины II - 1-й половины III века нашей эры // НАВ. 2011. Вып. 12. С. 197-213. Яценко С.А., Вдовченков Е.В. Ограбление сарматских курганов в древности: методы и цели // НАВ. 2013. Вып. 13. С. 78-90.
Список сокращений
ВДИ - Вестник древней истории
ИАИАНД - Историко-археологические исследования в г. Азове и на Нижнем Дону
ИАК - Императорская Археологическая комиссия
КГУ - Кубанский государственный университет
НАВ - Нижневолжский археологический вестник
НАН РК - Национальная Академия Наука Республики Казахстан
ОАК - Отчет Императорской Археологической комиссии
СОИКМ - Самарский областной историко-краеведческий музей
