CC BY
87
Вестник ПСТГУ I: Богословие. Философия
2012. Вып. 2 (40). С. 32-45
О НЕКОТОРЫХ АСПЕКТАХ ЖИЗНИ И ФИЛОСОФИИ ПРОТОИЕРЕЯ Ф. А. Голубинского
В. И. Коцюба
В статье рассматриваются некоторые аспекты жизни и взглядов профессора философии МДА первой половины XIX в. протоиерея Феодора Голубинского, приводятся отзывы современников о Голубинском, анализируется контекст, в котором формировались религиозно-философские взгляды Голубинского, его отношение к масонской и мистической традиции, исследуется оценка Голубинским и митрополитом Филаретом (Дроздовым) взглядов Ф. Сидонского и Н. П. Гилярова-Платонова.
Отзывы о Голубинском
Протоиерей Федор Александрович Голубинский (1797—1854) известен, прежде всего, как один из самых значительных представителей русской духовноакадемической философии первой половины XIX в. Высокую оценку его философские взгляды получили на страницах «Истории русской философии»
В. В. Зеньковского, писавшего, что в среде духовно-академической философии «выше всех по силе философского дарования стоит Ф. А. Голубинский»1. Зень-ковский отмечает широкую и основательную философскую эрудицию Голубинского, «стройность и внутреннюю законченность его построений», цельность мышления, направленного на «синтез свободной философской мысли и данных Откровения»2. Еще обучаясь в Московской духовной академии, Голубинский обратил на себя внимание своими способностями, нравственными качествами и успехами в изучении философии, о чем свидетельствуют данные ревизий МДА3. Позднее святитель Филарет так охарактеризовал Голубинского в качестве бакалавра философских наук МДА: «Очень способен и прилежен. Духа доброго. В познаниях возрастает благопоспешно»4. Как явствует из характеристик других преподавателей, редкие из них удостаивались такой оценки. И в последующие годы святитель Филарет не изменил своего положительного суждения о Федоре
1 Зеньковский В. В. История русской философии. СПб., 1991. Т. 1. Ч. 2. С. 104.
2 Там же. С. 106.
3 См.: Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского по учебным и церковно-государственным вопросам. СПб., 1885. Т. 1. С. 400.
4 Собрание мнений и отзывов Филарета... Т. 2. С. 54.
Александровиче, с которым в течение многих лет он имел дело как с профессором философии МДА и цензором Московского духовно-цензурного комитета.
С. Глаголев в статье, посвященной памяти Ф. Голубинского, приводит слова святителя Филарета: «Пока Голубинский преподает философию в Академии — я не опасаюсь»5. Он же отмечает, что святитель рекомендовал обращаться к мнению Голубинского и направлял к нему иностранцев, интересующихся Православи-ем6. В некоторые годы, как, например, в 1848 г., на время отъезда ректора МДА Голубинский занимал его должность. В качестве цензора духовной литературы Голубинский также принимал непосредственное участие в издании святоотеческих творений Оптиной пустыни, осуществляемом под руководством Оптин-ского старца прп. Макария (Иванова). Впоследствии имя протоиерея Феодора Голубинского пользовалось уважением в Оптиной пустыни. Архимандрит Леонид (Кавелин), бывший насельник Оптиной пустыни, впоследствии наместник Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, в своей книге о прп. Макарии Оптинском писал: «Благомыслящие люди, которых по вышеприведенному отзыву старца, воздвиг сам Господь для содействия сему полезному делу, были: во-первых, покойный Ф. А. Голубинский, цензор и профессор Московской духовной академии, который, по любви своей к духовному просвещению и по личной неисчерпаемой доброте своего сердца, оказал незабвенные и всегда искренне ценимые старцем услуги святому делу»7. Примечательно, что в келье преподобного Амвросия Оптинского среди портретов митрополитов Филаретов Московского и Киевского, затворника Илариона Троекуровского, епископа Феофана Затворника, св. Иоанна Кронштадтского, Оптинских старцев Льва, Макария, Моисея и Антония висел и портрет Федора Александровича Голубинского8.
И. В. Киреевский, с которым Голубинский имел дело в связи с оптинским книгоизданием святоотеческой литературы и у которого неоднократно бывал, так писал сыну Голубинского после смерти его отца, незадолго до своей собственной кончины: «Жена моя, которая не меньше меня любила и уважала Вашего Батюшку, поручает мне передать Вам сердечное уверение ее искреннего участия»9. «Его влияние на всех окружавших его, на всех сколько-нибудь прикасавшихся действию его великого ума и прекрасной души было огромное, и весьма благодетельное. ...Милосердый Господь послал нам его именно в то время, когда защита святой истины была для нас всего необходимее»10.
Несмотря на то что в современных изданиях Голубинский рассматривается как один из основателей русской академической религиозно-философской шко-
5 Глаголев С. С. Протоиерей Федор Александрович Голубинский // Богословский вестник. 1897. № 12. С. 474.
6 Там же.
7 Житие оптинского старца Макария / Архимандрит Леонид (Кавелин), сост. Оптина пустынь, 1995. С. 162.
8 Агапит (Беловидов), архим. Житие преподобного Амвросия Оптинского. Оптина пустынь, 2008. С. 119.
9 Киреевский И. В. Письмо к Д. Ф. Голубинскому 17. 09. 1854 // ОР РГБ. 76/2. 10. 3. Л. 2 об.
10 Там же. Л. 1.
ЗЗ
лы11, «один из ярких философских умов русских духовных академий»12, едва ли можно назвать какие-либо современные отдельные исследования о Голубинском за исключением нескольких статей. Между тем его взгляды, его философское наследие, на наш взгляд, достойны специального изучения в рамках истории духовно-академической традиции и русской философии. Наиболее интересными в данном случае могут быть исследования воззрений Голубинского на соотношение философии и богословия, на европейскую философскую традицию, на задачи философии как науки с точки зрения христианского мировоззрения. Может представлять интерес также изучение влияния Голубинского на последующую духовно-академическую традицию. Среди учеников Голубинского были Д. Г. Левитский, труд которого «О конечных причинах» содержит обстоятельный и глубокий анализ ряда философских тем (свобода воли и Божественный промысел, философия и христианство и др.) и В. Д. Кудрявцев-Платонов, философская система которого давно уже вызывает интерес у историков философии.
Среди немногих современных работ о Голубинском отдельно следует упомянуть объемную статью проф. МДА Н. К. Гаврюшина, в которой рассматривается жизнь протоиерея Феодора, формирование его мировоззрения и взаимоотношения с современниками, а также бегло анализируются его лекции13. Однако в данной статье, на наш взгляд, имеется ряд недостатков: иронический тон, подбор исключительно негативных цитат и свидетельств о Голубинском без упоминания положительных высказываний о нем у тех же авторов, отсутствие систематического изложения взглядов Голубинского. Существенным недостатком статьи Н. К. Гаврюшина, на наш взгляд, является то, что в статье приводятся различные утверждения Голубинского, но при этом не указываются его доводы в защиту своих утверждений и не объясняется, почему эти утверждения и доводы неправильные и какова должна быть правильная, по мнению автора, точка зрения. В статье Н. К. Гаврюшина также есть множество догадок, основанных на спорных, как нам представляется, допущениях.
Данная статья предлагается как одна из предварительных работ в деле изучения наследия протоиерея Феодора Голубинского и его значения для духовноакадемической традиции. И в этой статье, по ограниченности ее объема, мы далее остановимся только на некоторых аспектах жизни и взглядов протоиерея Феодора, тех, которые могут вызвать, как показывает статья Н. К. Гаврюшина, неоднозначное к себе отношение. Речь идет об отношении Ф. Голубинского к мистицизму и масонской традиции и о его отношении к другим представителям духовно-академической среды. У читателя статьи Н. К Гаврюшина может сложиться впечатление, что Ф. А. Голубинский был мистиком-масоном, по своим взглядам далеким от православной святоотеческой традиции, ориентированным
11 См., например: Голубинский Ф. А. Дневник-размышления на педагогические темы / Н. В. Солодова, ред. // Богословский вестник. 2005-2006. № 5/6. С. 455; Абрамов А. И. Русское духовно-академическое философствование как феномен русской философской культуры // Сборник научных трудов по истории русской философии. М., 2005, С. 98.
12 Круглов А. Н. Философия Канта в России в конце XVIII — первой половине XIX веков. М., 2009. С. 404.
13 Гаврюшин Н. К. «Столп Церкви»: протоиерей Ф. А. Голубинский и его школа // URL: http://www.bogoslov.ru/ text/299750.html (дата обращения: 07. 03. 12).
З4
преимущественно на неправославную духовную литературу. При таких выводах у многих читателей может возникнуть недоумение, как такому преподавателю мог покровительствовать один из самых значительных авторитетов в области православного вероучения святитель Филарет, которого называли Филаретом Мудрым. Нет оснований думать, что святитель мог просто не знать о взглядах Голубинского. Как отмечает С. Смирнов: «Из дел академических видно, что м. Филарет входил со строгим исследованием во все части ученой жизни академического общества, следил за ходом преподавания каждой науки, строго пересматривал конспекты и делал на них свои замечания, требовал от наставников сведений, по каким источникам и в какой полноте прочитаны ими лекции в течение курса, требовал иногда и самих лекций, если они были записаны»14. Так что обличение Голубинского, очевидно, имеет отношение и к святителю Филарету. Кроме того, может создаться впечатление, что прот. Феодор вместе со святителем Филаретом были врагами талантливых философов, не разделявших их мистических увлечений. Насколько это верно, мы рассмотрим по ходу изложения статьи.
Голубинский, масонство и мистическая традиция
Приступая к рассмотрению отдельных аспектов жизни и воззрений Голубинского, хотелось бы заметить, что автор данной статьи не ставит перед собой цель намеренно затемнить те стороны его жизни, которые могут вызвать оправданное недоумение и неприятие у православных верующих. Речь идет об участии Голубинского в масонских собраниях, некоторые представители которых, как видно из взглядов В. Арсеньева, считали свой масонский орден более надежным хранителем учения Христова, чем Православную Церковь15. Вместе с тем, в дневнике Арсеньева, на который ссылается и Николай Константинович Гаврюшин, говоря о масонстве Голубинского, нет свидетельств о том, что Голубинский разделял подобные взгляды. О Голубинском упоминается весьма редко сравнительно с другими членами ордена. Рассказывается о его вопросе к В. И. Кутневичу относительно своего жизненного выбора после смерти жены и, вслед за изложением речи Кутневича об ордене как «филиале» церковности для защиты Церкви от нападок философии мира, говорится: «как сильно такое свидетельство у милейших и образованнейших людей, как В. И. К. и Ф. А. Г.»16 В предисловии к дневнику Арсеньева отмечается, что «во второй половине XIX столетия происходит все большее сближение последних вольных каменщиков с официальным православием, чему способствовала активная работа в их рядах православных священников», среди которых называется и Ф. А. Голубин-
14 Смирнов С. История Московской Духовной Академии до ее преобразования (1814-1870). М., 1879. С. 189.
15 Арсеньев писал в своем дневнике: «Посреди шатаний церквей, ибо и Православие и Католичество и секты в смятении, — благо тому, который, уважая светильники Церквей, держится центра, т. е. Того, Кто по видению Апокалипсиса посреди светильников находится и дарует им свет. Сей центральный Сион знают истинные братья ордена...» (Арсеньев В. С. Воспоминания и дневник. СПб., 2005. С. 273).
16 Там же. С. 288.
ский. Можно предположить, что Голубинский, вступив в масоны под влиянием своего окружения в ту пору, когда масонство в русском обществе было распространенным явлением, оставался прежде всего верным Церкви, а в ордене сохранял свое присутствие, чтобы помогать другим представителям масонства не удаляться от Православия, тем более что у разных масонов было разное личное отношение к церковной жизни и ее значению для спасения человека. Так, например, отец того же Арсеньева, оценивал соотношение Церкви и ордена совсем иначе, чем его сын, утверждая, что «Святая Церковь и есть центр ордена»17. Весьма вероятно, как признает и проф. Гаврюшин, что святителю Филарету было небезызвестно посещение Голубинским масонских собраний, но он не запрещал этого с вышеуказанной целью привлечения данного круга не порвавших с Православием масонов к Православной Церкви. Показательно также и суждение о протоиерее Феодоре в воспоминаниях графа М. В. Толстого, который с юности хорошо был знаком с жизнью Академии в Лавре и лично с Голубинским, и при этом сам весьма неприязненно относился к масонству и к «таинственным путям к исправлению нравственности» вне Церкви. Граф писал о Голубинском: «Теперь, достигнув старости, могу сказать искренне, что не встречал в жизни моей ни одного лица, более достойного уважения и вместе с тем более привлекательного и симпатичного, как Ф. А. Голубинский»18. По словам Толстого, «в числе добродетелей Голубинского главное место занимало смирение»19. Об осознании самим протоиереем Феодором смирения как важнейшей христианской добродетели свидетельствует его статья «О смирении», с приведением высказываний из свт. Василия Великого и прп. Исаака Сирина, в ней можно заметить и влияние взглядов святителя Филарета, которые очень ценил Голубинский20.
Н. К. Гаврюшин из причастности Голубинского к масонам делает, на наш взгляд, неверный вывод о том, что он должен был разделять и учение ряда масонов и мистиков о «внутренней церкви», которая противопоставляет себя «внешним церквям» как носительница истинного христианства и выражает свое сокровенное учение в произведениях мистиков разных эпох и направлений независимо от их конфессиональной принадлежности (как это видно из взглядов вышеупомянутого В. С. Арсеньева). По мнению Гаврюшина, приверженность Голубинского доктрине «внутренней церкви» выражается в его лекциях, где говорится, что «в древнейших восточных религиях Божество представляемо было в ближайшем отношении к человеку как источник блага, как Существо, имеющее собственную личность и обладающее духовными совершенствами», что соответствует стремлениям розенкрейцеров превозносить мудрость древних мистических традиций (как линии «истинной церкви», идущей от Адама). Но Голубинский в данной цитате, как видно из лекции, имел в виду преимущественно только персидскую религию сравнительно с греческими языческими представлениями. Такое же представление, даже более радикальное, о соотношении персидской
17 Арсеньев В. С. Воспоминания и дневник. С. 304.
18 Воспоминания графа М. В. Толстого // Русский архив. 1881. Кн. 1. С. 277.
19 Там же. С. 307.
20 Голубинский Ф. прот. О смирении // Прибавление к творениям святых отцов. М., 1854. Ч. 13. Кн. 3. С. 452-459 (1-я пагинация).
Зб
и греческой религии мы находим у современника Голубинского А. С. Хомякова в его знаменитой «Семирамиде», а его сложно заподозрить в приверженности розенкрейцерам21. Прп. Серафим Саровский в беседе с Мотовиловым говорил о том, что Бог и из среды язычников «находил избранных Им людей, каковы, например, были сивиллы-пророчицы». «Так и философы языческие, которые хотя и во тьме Божественного неведения блуждали, но, ища истины, возлюбленной Богом, могли быть по этому уже боголюбезному исканию ее не непричастны Духу Божиему»22. При этом, говоря о «высоких представлениях древних», Голу-бинский подразумевал, что некоторые религии были «чище» других, но это не означало для него, что более приближенные к теизму религии не имели недостатков. И в пифагорейской школе, упоминаемой Гаврюшиным в качестве чтимой розенкрейцерами, Голубинский находил следы нечистого антропоморфизма и политеизма23 и в персидской религии ошибочные представления. Об отношении Голубинского к Православию свидетельствует, на наш взгляд, его реакция на некоторые высказывания философии религии Фр. Бутервека: «Называть слепою верою Кафолическую Христианскую веру Церкви — не значит ли оказывать оной величайшую несправедливость»24.
Область интересов Голубинского
Материалы архива Голубинских показывают, что круг интересов протоиерея Феодора был достаточно широким. В дневнике Голубинского были выписки из свт. Иоанна Златоуста, перевод сочинения свт. Григория Богослова «О душе»25, заметки о переводе из прп. Иоанна Дамаскина и выписки из слов, сказанных Иоанну Дамаскину его наставником26. Из анализа дневниковых записей протоиерея Феодора можно сделать вывод о том, что его с юности и в течение жизни особенно интересовала аскетическая литература. В дневнике Голубинского можно найти записи бесед с «П. И. — слепцом», советующим деятельно читать Слова прп. Марка Подвижника, поучающим о том, что «истинный подвижник чем более к Богу приближается, тем более чувствует тяжесть
21 Хомяков полагал, что древнее учение о высшем Боге в Ведах «есть одно из самых чистых, самых высоких выражений духа», близко к нему находилось единобожие Ирана, которое, кроме него, было присуще только Израилю и древнейшему Китаю (см.: Хомяков А. С. Сочинения: В 2 т. М., 1994. Т. 1. С. 138-140). Подобно Голубинскому, Хомяков греческую религию оценивал ниже, нежели религию древних персов. «Поэмы Гомера и Гесиода не дают нам такого выгодного понятия о религиях южной Европы или племени эллинского. Человекообразное представление божества, грубая вещественность в служении, отсутствие почти всякого нравственного начала в сказках мифических, торжество силы и красоты телесной и, наконец, почти совершенная бесчувственность поэтов к идее правды и добра» (Там же. С. 139).
22 Записки Николая Александровича Мотовилова, служки Божией Матери и преподобного Серафима. М., 2005. С. 228-229.
23 Голубинский Ф. А. Лекции по философии и умозрительной психологии. СПб., 2006. С. 340-341.
24 ОР РГБ. 76 / 1. 5. 10. Л. 3 об.
25 Там же. Л. 14, 18.
26 Там же. Л. 4, б.
грехов своих»27. Выписки из прп. Антония Великого, прп. Иоанна Лествичника, прп. Исаака Сирина о смирении, свт. Григория Паламы, из аскетических правил свт. Василия Великого, обширные выписки из жития прп. Арсения Великого, прп. Пафнутия Боровского и вообще из житий и поучений святых28. И хотя Голу-бинского отличала широкая эрудиция, востребованная его деятельностью преподавателя и духовного цензора (как один из примеров можно привести правку писем А. Н. Муравьева, показывающую знание церковной истории, агиологии, литургики, прекрасное знание французского29), сам он считал свои занятия в области философии и богословия «наружной деятельностью»30, восполняющей недостаток жизни внутренней, которой придавал более важное значение. На стенах приемной его квартиры висели портреты свт. Тихона Задонского, не прославленных еще тогда Серафима Саровского, Паисия Величковского, Георгия Затворника31, письма которого Голубинский считал «совершенно согласными с чистым христианским учением» и полезными для назидания и христианского утешения читателей32. В статье Гаврюшина говорится, что «круг чтения Кутне-вича, Голубинского и их собратьев в значительной мере сложился под влиянием Лопухина и издававшегося при его прямом участии журнала «Друг юношества». В своих лекциях Голубинский порой просто транслирует усвоенные из него идеи», но далее не указано, где именно можно встретить их у Голубинского. В круг чтения, как пишет Гаврюшин, входили наряду с трудами некоторых православных святых подвижников в основном западные мистики: Иоганн Таулер, Вейгель, Беме, Арндт, из новейших: Дютуа-Мамбрини, мадам Гюйон, Пуаре, Фенелон. Но материалы архива Голубинских показывают, что круг интересов Голубинского был значительно шире, и мистические западные авторы не занимали в нем первенствующего места. Из западных авторов многие интересовали Голубинского прежде всего как преподавателя философии. То, что Голубинский считает рассуждение известного католического богослова Фенелона о бытии Божием одним из лучших пособий для умозрительного богословия, нисколько не бросает тень на православие Голубинского. Ведь умозрительное богословие входило в состав философских дисциплин, и в нем шла речь о возможности естественного, а не богооткровенного познания бытия Божия. Конечно, современного православного читателя, знающего труды святителя Игнатия (Брянчанинова), может неприятно поразить то, что Голубинский ценил Фому Кем-пийского. Но в то время было распространенным положительное отношение к произведениям данного автора. «Подражание Христу» имело хождение между монахами. Известно, что во взглядах на Фому Кемпийского святитель Игнатий (Брянчанинов) расходился со святителем Филаретом (Дроздовым), который в
27 ОР РГБ. 76 / 1. 5. 10. Л. 7.
28 Там же. Л. 3-28.
29 Там же. Л. 7.
30 Об этом записал в своем дневнике И. В. Киреевский 20-го апреля 1854 г.: «Голубин-ский в тот день провел вечер у Киреевских, это было за три месяца до его кончины» (Киреевский И. В. Дневник // Разум на пути к истине. М., 2002. С. 445).
31 Глаголев С. С. Прот. Ф. А. Голубинский: (Его жизнь и деятельность) // Богословский вестник. 1897. Т. 4. № 12. С. 446.
32 ОР РГБ. 76 / 1. 2. 14. Л. 5°б.
свою очередь указывал на слова святителя Димитрия Ростовского, что «Фома Кемпийский хотя иностранный купец, но приносит добрый товар»33. Первоначально святитель Филарет был настроен вполне отрицательно к позиции святителя Игнатия (1840 г.): «Мне странною кажется мысль писать назидательную книгу именно против Фомы Кемпийского»34. Впоследствии (1856 г.), правда уже по другому вопросу, он, однако, приводил в качестве довода мысль святителя Игнатия, что мы не знаем, когда святитель Димитрий был введен в благодатное достоинство святого отца, и, может быть, данные слова высказал, когда был «просто благочестивым писателем или проповедником»35. Святитель Игнатий, как видим, настаивая на опасности книг Фомы Кемпийского, само одобрение их все же не считал явным признаком отсутствия благочестия. Действительно, в первой половине XIX века, когда духовное образование во многом строилось по западным учебникам, пособиям и сочинениям, ссылка на западных авторов и рекомендация их сочинений не воспринимались как признаки отступления от православия, и такие ссылки встречаются у многих церковных писателей, далеких от масонства. Так, например, святитель Иннокентий Херсонский говорил о Фоме Кемпийском, что «нравственность у него чистая и годная для всякого»36. Он же говорил о Фенелоне как о «человеке с ангельской душой», который любил изображать деятельную любовь христианскую. Святитель положительно оценивал труды Таулера и госпожи Гион37. Святитель Иннокентий (Смирнов), противник мистицизма и масонства, пострадавший за это от князя А. Н. Голицына, в изъяснении Символа веры, составленном для духовных школ, цитирует Бернарда Клерворского как церковного писателя38. Он же в многократно переиздаваемом «Начертании церковной истории» пишет о том, какие из сочинения Иоанна Бонавентуры39 более достойны уважения, положительно оценивает Иоанна Таулера, Екатерину Сиенскую. В Музее книги РГБ имеется экземпляр сочинения Ж. Ф. Дютуа-Мамбрини «О присутствии Божием» с надписью: «Из книг наместника Т. С. Лавры архим. Антония» и далее: «Пожертвовано Лавры наместником архим. Антонием в Библиотеку Т. С. Лавры 1865 г. 29 января»40. Очевидно, преподобный Антоний (Медведев) не стал бы отдавать в библиотеку книгу, которую он считал вредной и опасной.
Из всего сказанного можно сделать выводы: «круг чтения» Голубинского был значительно шире рамок масонской мистической литературы, включая множество святоотеческих творений и классических философских произведений. По-
33 Святитель Филарет, митрополит Московский. Письма преподобному Антонию, наместнику Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Сергиев Посад, 2007. Ч. 3. С. 11-12.
34 Там же. Ч. 2. С. 205.
35 Там же. Ч. 3. С. 12.
36 Свт. Иннокентий Херсонский. Лекция пятая: Введение в нравственное богословие // Он же. Сочинения. Единецко-Бричанская епархия, 2006. С. 581.
37 Там же. С. 581.
38 Иннокентий (Смирнов), еп. Догматы истинной веры: изъяснение Символа веры. М., 2002. С. 44.
39 Иннокентий (Смирнов), архиеп. Начертание церковной истории от древнейших времен до ХУЛІ века. СПб, 1817. Т. 2. С. 268.
40Дютуа-Мамбрини Ж. Ф. О присутствии Божием. СПб., 1817.
ложительное отношение к Фоме Кемпийскому, произведениям Таулера, Фене-лона, г-жи Гюйон и др. в то время было характерно не только для Голубинского, но и для многих выдающихся представителей Церкви, которые впоследствии были причислены к лику святых, и само по себе оно не может служить указанием на уклонение Голубинского от Православия в некий внеконфессиональный мистицизм. Положительную оценку указанных западных авторов в то время, думается, можно объяснить тем, что в них видели голоса, стремящиеся оживить веру и благочестие в европейских странах, голоса, противостоящие вольтерьянству, просветительскому деизму и атеизму, влияние которых наблюдалось и в России, притом что отечественное образование, как светское, так и духовное, строилось преимущественно на западной учебной, научной и художественной литературе.
Протоиерей Феодор Голубинский в своих лекциях по умозрительному богословию ссылается на позднейших западных богословов и мыслителей, но также приводит цитаты и из прп. Иоанна Дамаскина, свт. Афанасия Великого, свт. Василия Великого, свт. Григория Нисского, свт. Григория Паламы и др. При этом следует учесть, что умозрительное богословие являлось частью философии, а не богословия и показывало пути естественного познания бытия Бога, выполняя в то время распространения вольтерьянства и атеизма функции христианской апологетики. Показательно, что именно берет Голубинский у западных авторов. Так, из Реймара Голубинским процитирован пример с «Энеидой», с помощью которого Реймар демонстрирует нелепость предположения, будто мир и существа в нем возникли случайно41. Такой же подход мы можем встретить и у святителя Луки Войно-Ясенецкого, когда он приводит положительные свидетельства о Священном Писании антихристиански настроенного Генриха Гейне, апеллирует к «проповедникам высокой морали» Белинскому, Чернышевскому, Добролюбову, Герцену, об отношении которых к Церкви нет надобности и напоминать, к «великому Канту», который, как известно, отрицательно относился к Православию, отвергая почитание икон и необходимость молитвенного об-
41 В таком виде выглядит цитата из Реймара полностью: «Известно, что в животном теле сотни тысяч разнородных частиц приведены в один стройный состав, безмерно превышающий всякую человеческую смышленость, остроумие и мудрость. Что крайне нелепо было бы стройное сочетание бесчисленного множества частиц в организмах животных производить от случая, это можем мы объяснить себе, взяв для примера “Энеиду”. Число стихов в Вергилие-вой “Энеиде” очень незначительно в сравнении с многочисленностью частичек какого-нибудь животного организма. Несмотря на это, не было ли бы в высшей степени странно, если бы кто-нибудь на вопрос, как произошли стихи Вергилия? — отвечал: невзначай, наудачу брошены буквы и из них составилась “Энеида”. Известно, что 24 буквы (в лат. языке) могут иметь чрезвычайное множество переложений, именно более 628 триллионов; а в “Энеиде” содержится около 363 тысяч букв. Если все возможные переложения 24 букв простираются до 628 триллионов, то что же будет из 363 тысяч букв? Теперь по нелепому предположению слепого случая оставалось бы, для проверки дела, положить все эти буквы в ящик или мешок, перетрясти, потом высыпать, и вот вышла бы из этого “Энеида”: это один вероятный случай из множества децимиллионных случаев. Что же значат 363 тысячи букв в сравнении с неисчислимым множеством частиц тела в целом мире? Здесь сколько может быть переложений? И, однако, из всего этого необъятно великого множества переложений случай дает только один порядок такой стройный, какой видим на самом деле» (Голубинский. Лекции по философии... С. 385).
ращения к Богу. В книге «Дух, душа и тело» святитель Лука также цитирует примеры ясновидения из «Философии мистики» Карла дю Преля, случаи из жизни медиумов, все это, однако, не означает некоего отступления от Православия святителя Луки.
Отношение Голубинского и свт. Филарета Московского к прот. Ф. Сидонскому и Н. П. Гилярову-Платонову
Далее мы рассмотрим отношение Голубинского и святителя Филарета к некоторым современникам, чтобы определить, насколько верно обвинение против первых в некой пристрастности к мыслителям не их круга. Во многих работах по русской философии часто упоминается о Ф. Ф. Сидонском как пострадавшем за свою книгу «Введение в науку философии» из-за предвзятого к нему отношения со стороны ректора СПДА архим. Венедикта (Григоровича) и протопресвитера В. И. Кутневича. При этом, к сожалению, не рассматриваются те взгляды несомненно талантливого Сидонского, которые стали предметом дискуссии. Гаврю-шин говорит также и о предвзятости Голубинского. В архиве Голубинских сохранилась рецензия Голубинского на книгу Сидонского «Введение в науку философии». Рецензия написана в уважительном и благожелательном тоне. В начале указаны сомнительные места, а в конце перечислены достоинства книги, среди которых названы: «ревность об истине как цели изысканий философии», указание главной обязанности философии показать зависимость человека от Бога, «во многих местах живо изображена надобность самосознания», «хорошо поставлено главным средством поверки исследований философии сличение их с опытом внешним и внутренним», видно желание избегать крайностей, «слова рождаются из мыслей, а не подбираются из книг, часто нет у него определенности и ясного расположения и изложения мыслей, но зато есть некоторый свет»42.
Не перечисляя всех, указанных Голубинским, сомнительных мест книги, укажем на главные, возле которых было поставлено несколько знаков вопроса. Это фраза на с. 17943 книги Сидонского: «Только чрез посредство философии убеждения веры могут прививаться к душе во всей чистоте; только собственная работа мышлением — отличительный характер философии, как увидим ниже, обращает нам в сок и кровь истины религиозные, исправляет убеждения смысла общего». Сидонский не отрицает значение веры и здравого смысла, но только как первоначальной ступени усвоения христианских истин, требующей самостоятельных мыслительных операций для окончательного усвоения этих истин, для обеспечения «ясности и сознания основательности своих убеждений»44. Си-донский пишет, что у религии и философии одна цель — указать истину, но если религия больше подходит для простых людей, довольствующихся слабыми основаниями, то для образованных и сильных умом нужна философия, которая, в отличие от религии, «открывает и основания, на которых известная мысль долж-
42 ОР РГБ. 76 / 1. 3. 8. Л. 23.
43 Сидонский Ф. Ф. Введение в науку философии. СПб., 1833.
44 Там же. С. 177.
на быть признана за верную. Она вводит всякого самого в тайну рождения сей мысли, указует, как она произникает из начал своих, усиливается соприкосновением с другими мыслями и возрастает до ясности неотрицаемой»45. Согласно Сидонскому, мы самой своей разумностью призываемся к «самоотчетливости своих мыслей» и потому обязываемся к «самовразумлению» себя, поэтому мы должны разумным ведением «обнять убеждения той Религии», которую усвоили «доселе без ясного сознания оснований». «Теперь спрашивается, — пишет Сидонский, — где же будешь искать подкрепления в основательности известного религиозного убеждения, если вздумаешь отвергнуть всякую философию? В самых мыслях человеческих сего подкрепления положить не возможно, в требованиях сердца еще менее; первые без философии могут быть ошибочны; последние превратны; авторитет религии подлежит еще только подтверждению. Таким образом, там, где ищут отчетливого убеждения в вере, только наука, помогающая высшему развитию нашего самосознания, может подавать надежную помощь»46. Как видно из этих утверждений, по Сидонскому, именно философия, как некая автономная сфера со своими методами и принципами, обеспечивает основательность, безошибочность наших религиозных убеждений благодаря развитию нашего самосознания. Философствуя, человек переводит свои убеждения в разряд предположений, нуждающихся в обосновании, ищет их, и только так, по Сидонскому, убеждения человека могут приобрести ясность и основательность. Но в христианстве, как замечает прп. Иустин Попович, «нет такой догматической истины, которая бы полностью могла вместиться в сосуд человеческого разума, срастворенного с грехом, поэтому нет и такого догмата, который можно было бы до конца логически понять, объяснить и обусловить»47. Прп. Иустин приводит слова свт. Иоанна Златоуста: «Все наши самые важные догматы чужды умствованию и доступны единственно вере». На нескольких примерах Златоуст показывает, что, пытаясь понять умом свойства Божии (без-начальность, вездесущие, бесплотность), человек придет к противоречивым выводам и впадет в мрак. У святителя Феофана Затворника мы находим следующее суждение по вопросу о вере и мышлении, он пишет: «У нас вошло в обычай слепой вере противополагать разумную, а под разумной верой разуметь веру ученую, которая не довольствуется одним тем основанием, что “Бог так повелел, и верую”, — но ко всему примешивает и соображения своего ума, и когда начнет говорить о предметах веры, то говорит о них так, как бы это было постижение его ума, стыдясь даже помянуть, что так Бог повелел, видя в этом унижение уму своему. У иных это доходит до того, что они и совсем верить не хотят ничему такому, что не сумеют подвести под начала своего разума и согласовать с суммой добытых им понятий и с установившимися в голове воззрениями на сущее»48. Признавая, что хотя «никакого нет греха доискиваться некоторых умовых соображений в уяснение и полнейшее уразумение предметов веры, это делали неред-
45 Сидонский Ф. Ф. Введение в науку философии. С. 185.
46 Там же. С. 178-179.
47 Прп. Иустин (Попович). Догматика православной церкви // Собрание творений преподобного Иустина (Поповича). М., 2006. Т. 2. С. 32.
48 Свт. Феофан Затворник. Письма о вере и жизни. М., 1999. С. 4.
ко и святые отцы, свт. Феофан подчеркивает: «Но надо заметить, что к существу веры это ничего не прибавляет, и есть совсем побочное или придаточное дело». Но для верующего это опасное занятие. Свт. Феофан указывает, что стремление решить недоумения, опираясь на силу своего мышления (к чему и призывает Сидонский, предлагая в помощь недоумевающему философию), приводит не к уменьшению недоумений, а к умножению их. При этом ум станет отдавать предпочтение своим соображениям и, таким образом, доверять более не Богу, а своим выводам. По логике же Сидонского, в случае недоумений, затруднений по тем или иным религиозным вопросам следует обращаться к философии как науке, дающей «познание себя и разумение вселенной», науке, способной обеспечить основательность религиозным взглядам. Это учение Сидонского и было оценено Голубинским как весьма сомнительное. У Сидонского философские изыскания естественного разума начинают выполнять функции, которые в христианстве относят к благодати Божией. «И философия здесь принимает только на себя дело всего человечества, когда со всею ревностию, и вместе со всею осмотрительностию трудится над указанием и исправлением того, что в нашем положительном примешалось субъективного. Пусть люди иногда гневаются на ее усилия: она может быть уверена в благодарности следующих родов, радоваться сознанием, что она возводит к нравственной свободе человечество. Ибо познаете истину и истина освободит вас: говорит небесная Премудрость». «Напрасно, — замечает на эту фразу Голубинский, — текст, относящийся к Спасителю, применен к философии»49. Голубинским было выписано еще множество других высказываний, которые он нашел сомнительными. Но, как представляется, и указанных мест достаточно, чтобы понять, почему книга Сидонского не была одобрительно воспринята ни Голубинским, ни свт. Филаретом. И у современных исследователей религиозной философии Сидонского, благожелательно относящихся к его взглядам, отмечается, что для Сидонского был характерен «пожалуй, самый радикальный в духовно-академической традиции взгляд на соотношение философии и религии»50, с чем нельзя не согласиться. Поэтому в оценке Голубинского имеет место не предвзятость, а объективное несовпадение позиций Голубинского и Сидонского.
В статье Гаврюшина о Голубинском пишется также о том, что вмешательством святителя Филарета была остановлена карьера восходящей звезды академии Н. П. Гилярова-Платонова. Цитируя Н. Я. Грота51, Гаврюшин в сноске замечает, что «Филарет, собственно, уже в 1846 г. не допустил к защите магистерскую диссертацию Н. П. Гилярова-Платонова, поскольку «усмотрел в ней “философский дух”, подавлять который он считал своею обязанностью». То, что Гаврюшин вполне доверяет сказанному Гротом, видно из его собственных слов: «Надо здесь заметить, что когда с более глубокой и основательной критикой гегелевской онтологии выступил бывший студент Голубинского Н. П. Гиляров-
49 ОР РГБ. 76 / 1. 3. 8. Л. 12.
50 Векслер Е. И. Религиозная философия Ф. Ф. Сидонского: опыт реконструкции: Дис. ... канд. филос. наук. Уссурийск, 2007. С. 94.
51 Гиляров-Платонов Н. П. Онтология Гегеля // Вопросы философии и психологии. 1891. Кн. 8. С. 1 (примеч. ред. — Н. Г.).
Платонов (1855), его дерзновение было остановлено вмешательством правящего архиерея». Одним из комментирующих статью Гаврюшина уже указывалось на неверность свидетельства Грота: в МДА невозможна была магистерская диссертация на философскую тему. А это была «полукурсовая» работа об онтологии Гегеля, с блеском защищенная Гиляровым в 1846 г., после чего он, как первый студент Академии, получил стипендию митр. Платона (Левшина) и прибавку к фамилии. Что касается борьбы святителя Филарета с философским духом, из-за чего якобы пострадал Гиляров, приведем изложение этой истории на основе архивных материалов в диссертации историка М. А. Федотовой: «Очевидно, конфликт Гилярова-Платонова с Филаретом возник в 1854 г., когда тот потребовал лекционные записи преподавателя за прошедший учебный год. ...Митрополит внимательно проанализировал рукописи и нашел в них недочеты, двусмысленности, неуместно приведенные цитаты»52. Святитель отмечал, что в них «не достает не только многого, но и важнейшего». Он писал обер-прокурору Св. Синода: «Дошло до меня, что в его уроках встречаются сомнительные мысли, и не имеет способа повторить их, потому что он письменные уроки дает студентам поздно и не всем. Посему я потребовал письменных его уроков и нашел их в неудовлетворительном состоянии, и по герменевтике встретил некоторые неверные мысли, заимствованные у немецких писателей. Он согласился прекратить сие затруднение самым удобным способом, то есть оставить академию»53. По поводу сомнительных мыслей на лекциях в комментариях книги воспоминаний Гилярова-Платонова «Из пережитого» приводятся воспоминания архиеп. Саввы (Тихомирова), что Гиляров на лекциях «ругал Златоуста и вообще недружелюбно относился к Отцам Церкви». Его курс еще терпел это, но в следующем курсе слушателем оказался грек Анфим, будущий экзарх Болгарский. Он был возмущен лекциями Гилярова и донес о них митрополиту Филарету»54. Так что дело было здесь вовсе не в философии.
В заключение мы хотели бы выразить надежду, что изучение наследия протоиерея Феодора Голубинского и его значения для духовно-академической философии будет иметь продолжение в работах по истории русской философии.
Ключевые слова: история русской философии, духовно-академическая философия, Ф. А. Голубинский, Ф. Ф. Сидонский, митрополит Филарет (Дроздов), Н. П. Гиляров-Платонов.
52 Федотова М. А. Общественно-политические взгляды и деятельность Н. П. Гилярова-Платонова: 1824—1887: Дис. ... канд. ист. наук. М., 2004. С. 64.
53 РГИА. Ф. 1661. Оп. 1. Д. 1611. Л. 6. Цит. по: Федотова М. А. Общественно-политические взгляды. С. 65.
54 Гиляров-Платонов Н. П. Из пережитого. Автобиографические воспоминания. СПб., 2009. Т. 2. С. 484.
On Some Aspects of the Life and Philosophy of Archpriest Feodor A. Golubinsky
V. Kotsyuba
(Moscow Institute of Physics and Technology)
This article describes a few aspects of the life and work of Feodor Golubinsky, a noted professor of philosophy of the Moscow Theological Academy of the first half of the nineteenth century. It analyses the context of the time in which he lived and in which he formulated his philosophical and theological views, as well as Golubinsky’s thoughts on masonry and the mystical tradition. Finally Golubinsky’s opinion of the thought of F. Sidonsky and N. P. Gilyarov-Platonov is compared with that of Metropolitan Philaret (Drozdov).
Keywords: History of the Russian philosophy, Philosophy of the Moscow Theological Academy, F. A. Golubinsky, Metropolitan Philaret (Drozdov), F. Sidonsky, N. P. Gilyarov-Platonov.
