CC BY
99
УДК 261.7 М. Ю. Смирнов*
О «НАУЧНОМ АТЕИЗМЕ»
И «РЕЛИГИОЗНОМ ЭНТУЗИАЗМЕ»
Статья посвящена проблеме формирования отношения к религии в образовательном пространстве Российской Федерации. Предусмотренные Федеральным законом «Об образовании в Российской Федерации» ориентиры рассматриваются как в контексте современной ситуации в российском религиоведении, так и в связи с советской практикой отношения к религии в образовательных и идеологических институтах. Понять, что и как звучало, а главное, что и как оседало в сознании, — представляется немаловажной исследовательской задачей, поскольку современный акцент на религии, который наблюдается со стороны общества и государственных институтов, находит свою параллель с антирелигиозным пафосом советских общественных и образовательных институтов, что во многом определило и образ верующих, наполняющих конфессиональные институты.
Ключевые слова: религия, молодежь, СССР, Россия, диалог, общество.
М. Y. Smirnov On «Scientific Atheism» and «Religious Enthusiasm»
The article examine the formation of relation to the religion in Russian education. The Federal Law «On Education in the Russian Federation» regarded as mark in the context of the current situation in the Russian religious-studies, and in connection with the Soviet relation to the religion in educational and ideological institutions. Understand that sounded, and most importantly, what and how to settle in the mind — seems importance of research problem, because a modern emphasis on religion, which is observed by the social and state institutions, finds its parallel with the anti-religious pathos of the Soviet public and educational institutions, which largely determined the face of believers filling confessional institutions.
Keywords: religion, youth, Soviet Union, Russia, dialogue, society.
Вступление в силу Федерального закона «Об образовании в Российской Федерации» № 273-ФЭ, многие положения которого продолжают вызывать полемическую реакцию в разных слоях общества, побуждает к размышлению о причинах и мотивах
* Михаил Юрьевич Смирнов — доктор социологических наук, доцент кафедры философии религии и религиоведения философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета, [email protected].
314
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2014. Том 15. Выпуск 1
идеологического направления, выраженного в некоторых формулировках этого закона.
С точки зрения религиоведения наибольший интерес вызывает, конечно, набор установок в статье № 87 указанного закона, определяющих особенности получения обучающимися знаний «о нравственных принципах, об исторических и культурных традициях мировой религии (мировых религий)» (п. 1).
Обращает на себя внимание интегрированность образовательных знаний о религиях со знаниями «об основах духовно-нравственной культуры народов Российской Федерации». Причем, как сказано в стилистически неуклюжей формулировке нормы этого закона:
...примерные основные образовательных программы в части учебных предметов, курсов, дисциплин (модулей), направленных на получение обучающимися знаний об основах духовно-нравственной культуры народов Российской Федерации, о нравственных принципах, об исторических и культурных традициях мировой религии (мировых религий), проходят экспертизу в централизованной религиозной организации на предмет соответствия их содержания вероучению, истории и культурным традициям этой организации в соответствии с ее внутренними установлениями (ст. 87, п. 3).
Следует заметить, что регламент таких экспертиз пока не имеет четкого документального оформления, а общее описание процедур подобного рода в законе «Об образовании в Российской Федерации» носит размытый характер, позволяя существовать расходящимся трактовкам.
В то же время, согласно статье № 3 этого закона, шестым в ряду из дюжины «основных принципов государственной политики и правового регулирования отношений в сфере образования» стоит пункт о «светском характере образования в государственных, муниципальных организациях, осуществляющих образовательную деятельность».
Представляется, что в этом небольшом сегменте федерального закона отразились не только какие-то новые реалии образовательной ситуации в Российской Федерации, но и плохо упорядоченные искания механизмов управления мировоззренческим состоянием современного российского общества со стороны политико-административного руководства страны. Одной из существенных черт этих исканий видится инструментальное отношение к так называемому религиозному фактору, который рассматривается как своего рода средство социального конструирования. Обращение к религиозному фактору в таком именно качестве можно считать показателем доминирующих умонастроений на руководящем уровне российского государства.
Люди, занимающие ключевые должностные позиции на этом уровне, принадлежат к поколениям, прошедшим значительную, иногда большую часть своего жизненного пути в условиях советского общества, с присущими ему способами воспитания, идеологическими приоритетами и стереотипами управленческого поведения. Поэтому небесполезным было бы попытаться соотнести их нынешнее отношение к религии с тем отношением, которое предполагалось в период их становления, пребывания в возрастной категории молодежи советского времени [см. 8].
В личной практике работы преподавателем высшей школы, многие годы ведущим занятия по религиоведческим дисциплинам, автору неоднократно, особенно в последние полтора десятилетия, приходилось встречаться с возникающими у студенческой аудитории вопросами об отношении к религии первых лиц нынешнего российского государства и вообще — представителей разных уровней власти в стране. В подтек-
сте этих вопросов (впрочем, исходящих не только от студентов) зачастую кроется недоумение по поводу нарочито подчеркнутого пиетета перед религией со стороны носителей светской власти, тогда как известно (или очень вероятно), что по своей биографии они принадлежали к той среде, где культивировалось отрицательное отношение ко всему религиозному
Понятно, что трансформация отношения к религии в постсоветское время касается гораздо более широких слоев российского общества. Но интерес всегда, и прежде всего, вызывают группы и персоналии, обладающие наиболее весомым социальным влиянием и, в какой-то своей части, находящиеся в пространстве заметной публичности.
Не буду касаться динамики религиозности населения страны в целом за последние десятилетия — исследовательские работы об этом в нашей научной литературе существуют, сам я также неоднократно высказывался по данному вопросу [см. 5; 7]. Обращу внимание лишь на ту грань, которая реже затрагивается в исследованиях, — возможное влияние мировоззренческих приоритетов и идеологической индоктринации в сфере высшего образования советского времени на отношение к религии нынешнего руководящего слоя страны.
Пока еще большинство людей, в настоящее время занимающих ведущие позиции во всех сферах российской жизни, особенно в политике и крупном бизнесе, это выпускники вузов советского времени, когда наличие высшего образования было обязательным элементом статусного набора руководящих работников [см. 4]. И надо признать, что взгляды на религию этой немалой части политического и административного управленческого аппарата современной России до сих пор остаются маргинальны для научной аналитики, представления о них не выходят за рамки публицистических оценок.
Конечно, вряд ли отношение этого контингента к религии формировалось исключительно под действием одного лишь образовательного и идеологического «контента» советской высшей школы. Но так была устроена наша жизнь советского периода, что с определенного времени именно в вузовских условиях будущий специалист мог получить хоть какие-то систематизированные знания о религии [см. 1].
Выяснить, как препарировался материал религии в идеологизированном высшем образовании, что и как звучало, а главное, что и как оседало в сознании, — представляется немаловажной исследовательской задачей. Ее решение может способствовать пониманию оснований и направленности того «административного восторга» перед религией, который демонстрируют многие в прошлом активисты КПСС, комсомольские вожаки и сотрудники всяких специфических органов.
Впрочем, обозреваемый контингент, конечно же, более широк. В личном составе нынешних институтов власти и управления значителен массив и тех советских выпускников вузов, кто не имел в «анамнезе» партийной или комсомольской работы, но нашел свое место в руководящей среде благодаря социальным трансформациям постперестроечного периода. Если соотнести мировоззренческое и идеологическое содержание образования в советской высшей школе с довузовской и вневузовской «историей мировоззрения» (семья, школа, круг общения) образованных слоев населения, то можно приблизиться к пониманию нынешней ситуации вокруг религии в России.
В свете сказанного весьма актуальным представляется внимательное изучение такого источника для научной реконструкции возможных оснований нынешних взглядов на религию, как материалы исследований отношения вузовской молодежи к религии и атеизму, периодически проводившихся в СССР под эгидой «повышения
эффективности атеистического воспитания». Отчасти эти исследования раскрывают и характер ответных реакций (явных и скрытых) на атеистическое воздействие.
Многое из этих материалов, к сожалению, ныне либо пребывает где-то под спудом в дальних уголках хранилищ, либо просто физически утрачено. Но как минимум остались публикации — книги, брошюры, статьи в научной и партийной периодике, содержащие более или менее развернутое изложение полученных результатов [см. 2; 3]. При корректном прочтении этих публикаций, т. е. с учетом их тогдашней идеологической адаптации, можно извлечь немало интересной информации об отношении к религии поколений будущих руководителей нынешней России в период их вузовского образования.
Позволю себе несколько примеров из собственного изучения исследований по социологии религиозности и атеизма в Ленинграде 1960-80-х годов [см. 6].
В Ленинграде такими исследованиями занималась межведомственная социологическая группа, действовавшая в 1960-70-х годах. Ее состав в разное время представляли специалисты сектора атеизма Ленинградского общественного института социальных исследований (ЛОИСИ) при ОК и ЕК КПСС (затем — Института социально-экономических проблем), секции атеизма и религии ленинградского отделения Советской социологической ассоциации, социологической группы ленинградского Государственного музея истории религии и атеизма (ГМИРИА), социологического сектора Совета по научно-атеистической пропаганде при ОК КПСС, атеистической комиссии ОК ВЛКСМ, лаборатории социологических исследований ЛГУ им. А. А. Жданова, преподаватели ряда городских вузов. На уровне города и области к «социологическим обследованиям» в разном качестве привлекались отделы пропаганды местных органов КПСС, научно-методический совет по научно-атеистической пропаганде ленинградского отделения Всесоюзного общества «Знание», крупные городские библиотеки и вузовские учреждения.
В 1966 году лабораторией социологических исследований ЛЕУ им. А. А. Жданова и атеистической комиссией ОК ВЛКСМ проводилось исследование (анкетирование и интервью) степени атеистической убежденности старшеклассников (403 чел. в возрасте 15-18 лет — 1948-1951 г. р.) из числа участников слета комсомольского актива страны в лагере «Комсомольский» Всероссийского пионерского лагеря «Орленок». По результатам оказалось, что в совокупности 24% «активистов» индифферентно относятся как к религии так и к атеизму, 14,4% опрошенных допускают возможность существования сверхъестественных сил, а 1,4% от общего числа заявили о своей религиозности.
В 1967 году сектор атеизма ЛОИСИ и кафедра этики, эстетики и научного атеизма ЛЕПИ им. А. И. Еерцена провели исследование (анкетный опрос) эффективности научно-атеистического воспитания в школе и отношения к религии выпускников средних школ Ленинграда. Было опрошено 1619 учащихся 8-х и 10-х классов 28 городских школ (т. е. ребята 1950 и 1952 г. р.). В гипотезу заложили предположение о 5-6% старшеклассников в той или иной мере подверженных влиянию религии. Действительная ситуация дала меньший показатель — 3,2%. Отрицательное отношение к религии высказали 1152 респондента (71,1%). В то же время 8,6% опрошенных отрицательно отозвались о научно-атеистической пропаганде, а безразличие к ней выразили еще 28%.
Отношение молодежи города к вопросам религии и атеизма выяснялось и в рамках комплексного социологического исследования жизненных планов и интересов
молодежи, проведенного в 1968 году ленинградским отделением Советской социологической ассоциации совместно с социологической группой ГМИРиА и преподавателями ЛЭТИ им. В. И. Ульянова (Ленина). Анкетный опрос показал, что из 1030 первокурсников (1950 и 1951 г. р.) всех факультетов ЛЭТИ и 500 выпускников ЛГУ, ЛГИТМИК, Горного института и Консерватории в качестве верующих определили себя 18 студентов (1,2%).
Наиболее интересным исследованием того времени в Ленинграде можно считать зондаж общественного мнения о религии и атеизме, проведенный путем опроса 1000 представителей 12 профессиональных категорий ленинградской интеллигенции в 1971-1972 годах социологической группой ГМИРиА и социологическим сектором Совета по научно-атеистической пропаганде при ОК КПСС. Оказалось, что в среднем 20% опрошенных считали атеистическую пропаганду ненужной (17% из группы учителей, 37,6% медицинских работников, 40,9% ИТР, 44% писателей и музыкантов, 53% архитекторов, 57,9% художников), а 19 чел. полагали, что в ближайшей перспективе следует ожидать оживления религии.
Десятилетие спустя обследование моральных ориентаций советской молодежи, проведенное в первой половине 1980-х годов под эгидой Ленинградского ОК ВЛКСМ, обнаружило «нейтралистские, неклассовые позиции в оценках социальной роли религии в жизни общества» в среднем у Уз опрошенных из различных групп молодежи города; причем наибольший процент носителей представлений о совместимости науки и религии был установлен в среде молодых ученых Ленинграда (31%).
Общим итогом можно считать, что от % до % опрошенных учащихся вузов и молодых специалистов в 1960-х, 1970-х и в доперестроечный период 1980-х годов заявляли об отрицательном отношении к религии. Верующие составляли не более 2%, что соответствовало среднему показателю и других обследований советской молодежи, проводившихся тогда в стране. Остальные же, из тех, кто, не будучи верующим, высказал положительное отношение к религии (от до Уз респондентов), вероятнее всего руководствовались общим неприятием официальных идеологических доминант, включая атеизм, нежели личной потребностью в религии.
Иными словами, среда, в которой возрастало нынешнее поколение руководящего слоя российского общества, была по преимуществу нерелигиозной и не испытывала, так сказать, религиозного голода. Скорее можно говорить о воспитанной у этих поколений привычке к наличию господствующей идеологии. Такая привычка не может оцениваться только как конъюнктурный феномен, дань обстоятельствам времени. Она вполне адекватна фундаментальным социокультурным параметрам российского общественного сознания, с его приоритетами авторитарности и мо-ноидеологизма.
От этого востребованность религии в современных условиях может рассматриваться вовсе не в плане якобы внезапно обострившихся мистико-сотериологических исканий, но как своего рода достраивание «социального космоса» до привычной целостности, где не имеет особого значения вероучительное содержание религиозных традиций, но крайне важен сам факт их присутствия в качестве эквивалента обязательной идеологии. От советских времен ситуация отличается лишь преобладанием тактических интересов над стратегическими.
При анализе спектра отношений к религии советской молодежи времен, непосредственно предшествовавших радикальной трансформации государства и общества на рубеже XX и XXI веков, наибольший интерес вызывают основные практики
взаимоотношений по поводу религии в советской высшей школе. Условно их можно обозначить как «диктат», «монолог» и «диалог». Раскроем эти понятия.
«Диктат» — это общая идеологическая стратегия на официальное внедрение антирелигиозных/атеистических установок. К ней относятся:
а) партийные директивы органам образования, соответствующие пунктам Постановлений ЦК КПСС по вопросам идеологической, политико-воспитательной работы и образования;
б) ведомственные документы союзного и республиканских МВ и ССО;
в) единые программы «Основы научного атеизма» — учебной дисциплины, с конца 1950-х годов обязательной по четырем группам вузов страны — университетам, вузам министерств культуры, здравоохранения, сельского хозяйства, а также присутствовавшей в большинстве других ведомственных вузов;
г) начавшаяся с 1964/1965 учебного года в ряде университетов и крупных вузов страны специализация студентов и подготовка аспирантов по специальности «научный атеизм», что предполагало не только научное обеспечение атеистического воспитания, но и создание «кадрового» барьера религиозному влиянию в высшей школе.
«Монолог» — экспликация научно-материалистического содержания преподаваемых дисциплин в обработке, соответствующей уровню профессиональной и общекультурной компетентности преподавателей и их личному отношению к религии; эта практика не предполагала, говоря по-современному, интерактивности [в частности, предусмотренные вузовской программой семинарские занятия по «Основам научного атеизма» посвящались главным образом: а) политике КПСС и Советского государства в отношении религии; б) формам и методам атеистического воспитания, — то и другое превращалось в дополнительное воспроизведение критических установок].
«Диалог» — активное либо вынужденное выявление себя приверженцами положительного отношения к религии и формирование полемических дискурсов на разных уровнях — официальных и неофициальных; здесь многое зависело от желания и умения преподавателей научного атеизма выслушать и обсудить с верующими студентами или коллегами вопросы, возникавшие по поводу религии.
Если о первом виде практик хоть какой-то материал существует и он может быть подвергнут изучению, то второй и третий виды этих практик фактически выпали из сферы исследования (не в последнюю очередь — в силу скудности документальной фиксации) и их адекватное понимание уже явно замещается некими мифотворческими интерпретациями. Скажем, вне научной аналитики остается большой массив учебнообразовательной литературы по научному атеизму, которая повсеместно списана за ненадобностью. А ведь внимательное знакомство хотя бы только с программами, учебниками и учебными пособиями, беспристрастный взгляд на их содержание может дать интересную картину того образа религии, которым она жила в восприятии и массовом сознании миллионов образованных людей в нашей стране.
Или, к примеру, распространенными ныне являются свидетельства об исключительно репрессивном воздействии на верующих студентов и преподавателей. Таких историй, имевших реальную основу, действительно было немало. Однако подлинные обстоятельства, а главное — их последствия, чаще всего остаются без должного прояснения.
Очевидно, что те немногие студенты вузов, которые относили себя к верующим, испытывали дискомфорт от атеистической тональности обществоведческих и гуманитарных дисциплин. Вместе с тем следует заметить, что примерно с середины 1960-х годов в высшем образовании преобладала не антирелигиозная, а научно-атеистическая
направленность (кстати, любопытно своего рода сужение диапазона — противо-религиозное замещается без-божным, да еще и с отсылкой к авторитету науки).
Введение курса «Основы научного атеизма» как учебной дисциплины, независимо от декларируемых целей, как бы переводило ознакомление с религией из агитационнопропагандистского занятия в учебно-образовательное. В результате изучение данной дисциплины объективно способствовало менее агрессивному, относительно взвешенному взгляду на религию, по крайней мере — на ее роль в мировой и отечественной истории. Кроме того, большинство советских студентов не имело практически никакого личного опыта регулярного соприкосновения с религией, если не считать за таковой какие-то ситуации в общении со старшим поколением в семье.
В позднесоветский период происходит заметное изменение содержательных и формальных аспектов отношения к религии в академических учреждениях и высшей школе. В этом процессе выделяются два направления.
Первое направление относится к «смене вех» в системе академических исследований и легализации позитивных «подтекстов» о религии внутри научно-атеистического дискурса. Определяющим фактором для этого стало изменение отношения к религии на всех уровнях — от государственного руководства до повседневной жизни людей. Религия входит в ряд духовных приоритетов, религиозные организации претендуют на участие в социально-политическом процессе.
Однако сохраняла инерционную силу и научно-атеистическая «заряженность» обществознания. В начале «перестройки» еще воспроизводится устоявшаяся за прежние десятилетия тематика и тональность работ по проблемам религии и атеизма. Вопросы «преодоления религии» еще ставятся в повестку конференций и отдельных исследований. Для вузов остаются обязательными задачи атеистического воспитания учащейся молодежи. Подвижки, наблюдаемые в сфере религиозной жизни общества, объясняются как признаки «размывания» религиозного сознания, а также — попытками модернизации религиозной идеологии.
Но не замечать реальных изменений общественного звучания религии уже было невозможно и это побуждало пересматривать сложившиеся трактовки. Исследователи обращаются к выяснению нового облика верующих и религиозных объединений в СССР, причем в эту работу включаются и конфессиональные авторы.
Второе направление связано с проекцией изменяющегося отношения к религии в учебно-образовательную сферу. В высшей школе начинается переориентация с научно-атеистической нормативности на религиоведческую дескриптивность. Постепенно устраняется скрытое до того расхождение между реальным кругом исследовательских интересов значительной части преподавательского состава кафедр «научного атеизма» (и им подобных) и формальным содержанием учебных программ. В итоге совершается эволюционное переустройство «теории и истории религии, атеизма и свободомыслия» (так одно недолгое время называлась специальность советских религиоведов) в философию религии и религиоведение.
Существенным результатом таких перемен стало встраивание опыта идеологического функционирования научного атеизма в новую «парадигму» отношения к религии. Утрачивался пафос безбожия, но удерживались навыки адаптации к очередным актуальным идеологическим задачам.
1. 50 лет кафедре философии религии и религиоведения философского факультета МГУ им. М. В. Ломоносова / Под общ. ред. 3. П. Трофимовой, И. Н. Яблокова. — М., 2003.
2. Акинчиц И. И. Анализ религиозности молодежи и некоторые аспекты ее атеистического воспитания: Автореф. дис.... канд. филос. наук. — Минск, 1971.
3. Арсенкин В. К. Кризис религиозности и молодежь: Методологические аспекты исследования. — М., 1984.
4. Проказина Н. В. Образование как фактор мобильности в системе государственной службы // Питирим Александрович Сорокин и современные проблемы социологии / Отв. ред. А. О. Бороноев, Н. Г. Скворцов: В 2 т. — СПб., 2009. — Т. 1. — С. 433-437.
5. Синелина Ю. Ю. Религиозность в современной России // Отечественные записки. — 2013. № 1 (52).
6. Смирнов М. Ю. Социология религии в Ленинграде: от «оттепели» до «перестройки» // Социология в Ленинграде — Санкт-Петербурге во второй половине XX века: Межвуз. сб. / Под ред. А. О. Бороноева. — СПб., 2008. — С. 254-279.
7. Смирнов М. Ю. Образ религии в современной России // Религия в современном обществе / Редкол.: А. К. Мамедов, Е. С. Элбакян, М. Н. Ситников. — М., 2009.
8. Смирнов М. Ю. Религия и верующие в советской высшей школе: практики «диктата», «монолога» и «диалога» // Религиозные практики в СССР / Под ред. А. С. Агаджаняна. — М., 2012.
