CC BY
109
УДК 94(47).072
О ФАКТОРАХ, ЛИМИТИРОВАВШИХ КРЕПОСТНИЧЕСКУЮ ЭКСПЛУАТАЦИЮ И РАЗОРЕНИЕ КРЕСТЬЯНСКИХ ХОЗЯЙСТВ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА
© 2010 Л. М. Рянский
канд. ист. наук, ст. науч. сотрудник каф. истории России e-mail: rianskii@,mail. ru
Курский государственный университет
В статье анализируются экономические, социальные и юридические факторы, которые препятствовали неограниченному росту повинностей крепостных крестьян и разорению их хозяйств.
Ключевые слова: крепостные крестьяне, законодательство, эксплуатация, патернализм, община, барщина, дворяне
Российские и советские историки в общем-то признавали существование определенных ограничителей, сдерживавших безудержный рост крепостнической эксплуатации, приводившей к разорению крестьянства. Однако при выходе на широкие обобщения эти факторы историками фактически не принимались во внимание. Приведем для иллюстрации оценки степени эксплуатации крепостных историками основные выводы, сформулированные в обобщающих трудах по истории крестьянства, изданных в 80-90-х гг. XX в. Так, В. А. Александров безапелляционно утверждал: «Непомерный рост барщины и оброка во владельческой деревне подрывал ее производительные силы и тем самым экономику всей страны»1. Мало чем отличался от только что приведенного и итоговый вывод, содержащийся в другом обобщающем труде: «Тенденция к увеличению феодальной ренты, будь она в форме барщины или в форме денежного оброка, подрывала основы феодального способа производства и вела к краху крепостнической системы в России» . Более реалистично, на наш взгляд, но, конечно, с поправкой на существовавшую тогда обстановку, трактовал этот вопрос П. Г. Рындзюнский, подчеркивавший: «Обличение бесчеловечного крепостнического режима в нашей исторической литературе понятно и необходимо. Но мы должны отрешиться от следов народнического понимания отношения помещиков к крестьянам как основанных только на грабеже и насилии, умеряемых лишь гуманными чувствами дворян или их боязнью крестьянских выступлений... Поскольку помещики Центральной России (в отличие от многих своих собратьев по классу из западных областей) были заинтересованы в поддержании этих отношений, они не могли в такой степени, как часто описывается, подрывать самую основу феодализма - наделение производителей средствами производства» . В. А. Федоров также писал о том, что помещику было невыгодно. подрывать ту базу, на которой основывалось крепостное хозяйство»4. Правда, это не помешало ему сделать вывод о непосильности эксплуатации для крестьян и о разорении их хозяйств5.
Таким образом, исследователи выделяли прежде всего экономический фактор, хотя и не всегда придавали подобающее ему значение. Между тем сами помещики считали его исключительно важным. Они хорошо осознавали вред чрезмерной эксплуатации и прямую зависимость собственного благополучия от состояния хозяйства и положения крестьян. При этом позиция помещиков абсолютно
диссонировала с приведенными выше выводами, содержащимися в обобщающих работах по истории крестьянства. К тому же в высказываниях помещиков не прослеживается какого-либо классового интереса и апологии крепостных порядков. Их мотивация носит исключительно хозяйственную направленность.
Особенно емко и точно фактор экономической целесообразности сформулировал и обосновал сенатор М. Бакунин: «Безрассуден должен быть тот помещик, который для усиления годового своего дохода обременять будет крестьян своих: потому что на будущее время лишится и умеренных доходов, которые бы бездоимочно получал. Помещичьи крестьяне на хлебопашестве (т.е. барщинные. -Л.Р.) - богатство России, имеют также свою собственность, которую помещик обязан охранять; достаток крестьянина обеспечивает его благосостояние, он знает, что изнуренный крестьянин дурной работник и безлошадной оставляет господские и свои поля невспаханными, незасеянными; не имеющий же скота не может удобрить земли своей, вскормить детей и что крестьянина, не могущего себя пропитать, помещик должен кормить»6. Как видим, с точки зрения сенатора, помещик не только не должен доводить до разорения крестьянские хозяйства, но и охранять крестьянскую собственность, и в этом он был далеко не одинок.
Ясное понимание того, что поддержание крестьянского хозяйства в тяглоспособном состоянии является обязательным условием нормального функционирования хозяйства помещичьего, продемонстрировал Бланк. Он писал: «Весьма ошибаются почитающие хорошим такое распоряжение, которое принесет прибыль владельцам в ущерб их крестьянам или, наоборот, этим последним со вредом первых; впоследствии будет оно непременно причиною многих зол и убытков». Автор приводит развернутую и вполне убедительную аргументацию высказанного тезиса: «если бы кто вздумал обезсилить крестьян скотом или тем более лошадьми, какие же были бы они пахари? Если бы кто захотел забирать у них все время и обременять излишнею против сил и своих средств обработкою земли, то не говоря уже о том, что это юридически и физически невозможно, представятся самые простые вопросы: как же уберешь урожай, каков он будет и чем будешь содержать крестьян? Или [крестьянское] зерно попадет под ненастье, осыплется и сгниет в поле, или его будет мало от худой обработки. явный убыток помещику, который еще в добавок должен заботиться о продовольствии до нового урожая крестьян с их женами, вдовами, стариками, детьми и до весны их скота. Найдутся ли хозяева, которые бы разоряли своих крестьян, не видя соответственной в том гибели? Это такие исключения, такие злоупотребления, на которые ответ один: для сумасшедших есть больницы, для
7
преступных - уголовные судьи» .
Курский помещик Н. А. Пузанов, наладивший эффективное производство в своем Александровском имении, вообще считал жизнеспособное крестьянское хозяйство своим главным приоритетом. По его мнению, «неустройство домашнего (т.е. крестьянского хозяйства. - Л.Р.) влечет за собой и неустройство полевого» (т.е. помещичьего хозяйства. - Л.Р.). Поэтому, чтобы «домашнее находилось в устройстве», ни при каких обстоятельствах нельзя бестягольных крестьянина и крестьянку отвлекать на какие бы то ни было «господские занятия». Если же во дворе не будет бестягольного крестьянина, то следует оставлять дома тяглового работника. В случаях, когда во дворе имеется только один тягловый работник, необходимо «ему для работ как полевых, так и домашних, кроме его рабочих дней, давать сколько необходимо будет и господских рабочих дней и оставлять для хозяйства женщину». Пузанов придавал особое значение обеспеченности крестьянских хозяйств достаточным количеством рабочего скота. Кроме лошадей, использующихся на барщине и других господских работах, «необходимо иметь излишних, чтобы бестягольные крестьяне в господские дни могли
производить на них свои работы». Только при этом условии у крестьянина будет
«збруя хорошая и сильная лошадь, они хорошо вспашут свою землю и будут иметь
время ее удобрить, отчего будет достаточно сена и овса накормить лошадей во время
обработки земли». Иначе он не сможет хорошо работать, да и лошадь может
изнуриться и пасть. «Для поправки такого жалкого положения крестьянина необходима
помощь самого владельца, ибо всякая потеря крестьянина есть собственная потеря
помещика», - подчеркивал автор. С точки зрения Пузанова, на каждое тягло «в
черноземных почвах» должно отводиться не более шести казенных десятин в трех
полях барской запашки и столько же надельной пашни. Автор уверен: «большее же
этого количество посевов не только не принесет ни малейшей пользы, но совершенно
расстроит все хозяйство крестьян; от них нельзя уже будет требовать надлежащей
обработки», да и урожай зерна будет «пополам с травою», т.е. с семенами сорных -8
растений .
Следует подчеркнуть, что Н. А. Пузанов был не только опытным и умелым хозяином, но и авторитетным человеком в дворянской среде. Недаром он несколько раз избирался предводителем дворянства и уже поэтому хорошо представлял общую ситуацию в курской деревне.
Подобным же образом смотрели на диалектику взаимоотношений и взаимосвязей между помещичьим и крестьянским хозяйством и другие курские землевладельцы или их администрация. Так, князь Б. Н. Юсупов, убедившись, что резкое усиление эксплуатации стало пагубно сказываться на благосостоянии крестьян, потребовал от собственной администрации соблюдать «трехдневку»9. А в одном из донесений приказчика Ивановской вотчины Барятинских говорилось о необходимости и целесообразности проявить «участие о благе крестьян, могущем приносить его сиятельству пользы»10.
Описанные представления землевладельцев по рассматриваемому вопросу, очевидно, получили широкое распространение в помещичьей среде и проникли даже в художественную литературу. Персонаж «Тарантаса» В. Сологуба, «старозаветный помещик» рассуждал следующим образом: «смотри, чтоб мужик был исправен, да смотри в оба, чтоб у мужика было полное имущество. У исправного мужика должна быть всегда в наличности хорошая крытая изба с сараем, две лошади, одна корова, десять овец, одна свинья, десяток кур, две телеги, одна соха, одна борона, одна коса, два серпа, . в яровом и озимом поле должен иметь по две засеянные десятины и выгон для скота. Пала у него лошадь - на тебе лошадь: заплатит помаленьку. Нет у него коровы - возьми корову: деньги не пропадут. Главное дело - не запускать: недолго так разстроить имение, что и поправить потом будет не под силу. Даже при сдаче рекрута бери издержки на себя.»11.
Содержащиеся в архивных и изданных источниках свидетельства убедительно подтверждают заинтересованность помещиков в поддержании крестьянского хозяйства на должном уровне. Они действительно оказывали нуждающимся крестьянам необходимую помощь в приобретении рабочего скота, строевого леса, семенного и продовольственного зерна и т.п.12 Не менее важно отметить, что в земледельческих барщинных и оброчных селениях Черноземного центра крестьянские хозяйства в целом соответствовали «стандарту», обрисованному В. Сологубом.
Другим фактором, удерживавшим помещиков от чрезмерного угнетения крестьян, была сельская община, которая в первой половине XIX в. оставалась широко распространенным институтом в крепостной деревне. Это было подмечено еще историками-народниками, как известно, идеализировавшими крестьянский «мир» и проявлявшими к нему самое пристальное внимание. Вот как характеризовала и оценивала роль общины И. И. Игнатович: «Значение общины очень важно в другом
отношении. Община, мир, соединяла крестьян в одно целое, иногда очень сплоченное, если только не было сильного давления со стороны помещика. При существовании «мира», готового вступиться за каждого отдельного крестьянина, входящего в его состав, помещик не мог эксплуатировать отдельного крестьянина, вымогать от него непосильные подати, отнимать земли, вообще насиловать личность в той мере, как в
13
том случае, если бы мира не было» . Однако не только историки народнического направления, но и советские исследователи давали миру высокую оценку именно в контексте рассматриваемого вопроса. Известный специалист по истории русской общины В. А. Александров писал, что на всех этапах своей истории она оставалась силой, препятствовавшей крайним проявлениям власти крепостников: «Одновременно сельская община представляла собой сословный орган крепостного крестьянства. факт его существования объективно сдерживал крепостническое всевластие феодалов. При абсолютной власти над крестьянством помещики вынуждены были учитывать мнение сельской общины»14.
И. И. Игнатович вполне убедительно объяснила еще один фактор, удерживавший крепостников от крайностей и ограничивавший их произвол в отношении своих крестьян, заключавшийся в угрозе их реального или хотя бы потенциального протеста: «Устрашающее влияние имело противодействие крестьян и на дворян. Страх перед убийством, восстанием крестьян уменьшал произвол помещиков. При волнениях и побегах помещичье хозяйство терпело большие убытки, так как лишалось работников иногда в горячее время, крестьяне приходили в разорение, распродавая зачастую свое имущество за бесценок, но главное зло для помещиков заключалось в страхе, что подобные случаи могут явиться каждую минуту и нарушить все их хозяйственные расчеты»15. Правда, Игнатович дает эту характеристику лишь в рамках вопросов о крестьянском движении и причинах отмены крепостного права в России, вне связи с вопросами о повинностях и положении крестьян, что, скорее всего, не случайно.
Нельзя не согласиться и с оценкой крестьянского движения, данной советским и российским историком В. А. Федоровым: «Борьба крестьян сдерживала стремление помещиков к безграничному увеличению феодальных повинностей, а иногда заставляла смягчать крепостной гнет, идти на уступки.»16. Однако, как это ни удивительно, советские историки, в том числе и В. А. Федоров, считавшие классовую борьбу крестьянства главным движителем исторического процесса в эпоху крепостничества, ее явно недооценивали в контексте рассматриваемой темы. Поневоле возникает вопрос: почему же тогда эта борьба не предотвратила рост эксплуатации крестьян до по существу запредельного, по их мнению, уровня.
В первой половине XIX в. все возрастающее значение приобретали такие факторы, как гуманизация общественного мнения, в первую очередь дворянства, и пусть и половинчатая и нерешительная политика правительства, направленная на поэтапную отмену крепостного права, что было замечено еще современниками. Например, Е. Лодыженский писал: «Одно уже общественное мнение не допустит их, даже не дозволит им увлечься прихотливыми затеями необузданного своеволия; а ответственность перед правительственными властями за многочисленные обязанности людей, порученных русскому помещику судьбою, отнимает возможность пренебрегать их бытом и состоянием еще менее, нарушать в отношении их закон справедливости,
17
притеснениями, истязаниями» .
Неверно недооценивать и тем более игнорировать роль и значение
законодательства и политики верховной власти по «крестьянскому делу». В
действительности закон вовсе не был «мертвым звуком», как полагала та же
И. И. Игнатович, хотя, конечно, он не столь уж и редко нарушался. К примеру, в
литературе настойчиво подчеркивалось, что Манифест 1797 г. о трехдневной барщине
носил всего лишь рекомендательный характер и не выполнялся многими помещиками.
Но, по мнению А.Н. Долгих, самодержавие достаточно ревниво относилось к усилению
власти дворян над крестьянами, считая последних своими подданными. Автор
отмечает, что «чем больше власти над крестьянами помещики приобретали, тем
больше самодержавие теряло свои права в этом отношении». Комментируя Манифест
1797 г., он совершенно верно подчеркивает: «Это была позиция императора, власти,
самодержца, к которой нельзя было не прислушиваться и которую нельзя было просто
18
игнорировать» . Вопреки господствующей в историографии точке зрения о том, что в первой половине XIX в. правовое положение помещичьих крестьян ухудшалось, Долгих, по нашему мнению, совершенно обоснованно утверждает: «.несмотря на причудливые повороты в реализации законодательства на местах, все же ее направление в изучаемый период нам представляется именно таким - в сторону смягчения крепостного права» . С А. Н. Долгих по существу солидарен американский
историк А. Рибер, по мнению которого с 1746 по 1861 г. «объемы законной власти
20
дворян над крестьянами существенно сокращались от царствования к царствованию» .
Приведенные только что новые оценки законодательства по крестьянскому
вопросу и его правоприменительной практике звучат в унисон с мнениями
современников. Вот как, к примеру, высказывался по данному вопросу Л. А. Перовский
в записке 1846 г.: «Не говоря уже о том, что древняя, безусловная власть господина над
рабом теперь давно не существует, должно обратить внимание на те постепенные
ограничения крепостного права, которые все, в совокупности, бесспорно сделали, что
21
оно в настоящее время не составляет и половины того, что было лет за 50 перед сим» .
Стоит сказать и о той ответственности, которую предусматривало законодательство в отношении помещиков, злоупотреблявших своей властью над своими крепостными и разорявших их непомерными поборами. Законодательством не регулировался объем налагаемых на крестьян повинностей, но в нем содержались два ограничения: 1) чтобы крестьяне не доводились до разорения; 2) чтобы положенное по закону количество дней оставалось крестьянам для работы в своем хозяйстве. За обременение их поборами и тяготами в сочетании с изобличенными жестокостями не только данное имение владельца, но и все остальные должны браться в опеку, а сам он лишался права управления в собственных хозяйствах. Кроме того, в ряде случаев ему навсегда запрещалось участвовать в дворянских выборах, иметь в услужении своих крепостных, он должен подвергаться заключению в смирительный дом на 1-3 года и лишался права поступать на государственную и общественную службу.
И. И. Игнатович расценивала все эти наказания как «не особенно страшные» для
дворян, с чем согласиться, конечно, трудно даже по престижным соображениям, ведь
22
они теряли существенную долю своих привилегированных прав22. Исключительно важно отметить, что перечисленные законодательные меры претворялись в жизнь. За обременение повинностями, жестокое обращение с крепостными и недостаточное их продовольствие в ведении опеки состояло в 1838 г. 140 имений России, в 1840 - 159, в 1851 - 240, в 1852-1853 - 19323. В 1826 г. из Петербурга было направлено на места секретное предписание, обязывающее губернаторов, губернских и уездных предводителей дворянства тщательно расследовать все случаи злоупотреблений помещичьей властью и выяснять все находящиеся «в непомерном ли распорядке или в непомерных наказаниях». В 1832 г. издан секретный циркуляр «Об отвращении злоупотреблений помещичьей властью». На следующий год последовало распоряжение императора Николая I: «Строжайше подтвердить всем местным властям все буйства укрощать не потворством, а наказанием виновных даже силою». Необходимо также назвать циркуляр 24 марта 1848 г. «О поддержании законной власти помещиков»,
предписывавший отдавать наиболее жестоких помещиков под суд и брать их имения в опеку. Только с 1834 по 1840 г. 1540 помещиков России привлекались к суду, из них 414 подвергались наказанию.
При менее серьезных проступках с помещиков брались подписки о гуманном обращении с крестьянами. Примером может служить подписка помещика Ф. А. Всеславова, взятая в 1828 г.: «Я, нижеподписавшийся, обязуюсь содержать крестьян своих и дворовых людей согласно званию дворянина, доброго помещика и истинного христианина, снабжать их всем нужным как в пище, так и одеждою, в рогатках и оковах отнюдь никого не держать и не истязать строгими наказаниями, а в случае их проступков - пьянства, дерзостей и нерадения к исполнению должностей своих и обязанностей, ослушания - отсылать их для обуздания в земскую или городскую полицию, в противном случае подвергаю себя законному осуждению»24.
Конечно, местные власти, включая губернаторов, порой покрывали виновных в злоупотреблениях помещиков, но в этих случаях они рисковали подвергнуться достаточно ощутимым наказаниям. Так, в 1840 г. объявлен выговор могилевскому губернатору, губернскому и уездному предводителям дворянства за незнание или сокрытие многолетнего жестокого обращения со своими крепостными помещика Сводковского, а военно-уездный начальник, земский исправник и становой пристав преданы уголовному суду. Предписывалось сообщить об этом губернаторам, которые обязывались информировать о случившемся губернских и уездных предводителей и потребовать от них более бдительно наблюдать за управлением помещиков своими крестьянами. В 1846 г. был предан суду уездный предводитель из Калужской губернии за несвоевременное донесение о жестокостях помещика Хитрово. В том же году и по той же причине преданы суду три уездных предводителя Тульской и Орловской губерний и объявлен строгий выговор с внесением в формулярный список губернскому предводителю дворянства. Об этих мерах сообщалось всем губернским и уездным предводителям25.
Таковы, на наш взгляд, основные факторы, лимитировавшие субъективные устремления помещиков к повышению доходности своих хозяйств за счет увеличения эксплуатации крепостных крестьян. Ранжировать их по степени важности не представляется возможным, но то, что они были достаточно значимыми и с ними помещики считались, не должно вызывать сомнения.
Совершенно необходимо преодолеть сохраняющееся до сих пор в отечественной историографии противоречие, когда исследователи признают и порой весьма убедительно обосновывают рассмотренные выше факторы, но изображают положение крестьян таким образом, как будто никаких ограничений для помещиков не существовало.
1. История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма. Т. 3. Крестьянство Европы в период разложения феодализма и зарождения капиталистических отношений. М., 1986. С. 337.
2. История крестьянства России с древнейших времен до 1917 г. Т. 3. Крестьянство периода позднего феодализма (середина XVII в. - 1861 г.). М., 1993. С. 376.
3. Рындзюнский П. Г. Вымирало ли крепостное крестьянство перед реформой 1861 г.? // Вопросы истории. 1967. № 7. С. 70.
4. Федоров В. А. Помещичьи крестьяне Центрально-Промышленного района России конца XVIII - первой половины XIX в. М., 1974. С. 28.
5. Там же. С. 243, 249.
6. Крестьянский вопрос в России (1796-1830 гг.): Дворянское общество и власть: сб. док. Т. 2 / подготовка материала, вводная статья и коммент. А. Н. Долгих. Липецк, 2005. С. 160-161.
7. Бланк. Русский помещичий крестьянин // Труды ВЭО. Т. 2. 1856. № 5. С. 126127.
8. Пузанов Н. А. Практические замечания по сельскому хозяйству в отношении благосостояния владельца и его крестьян // Курские губернские ведомости. 1856. № 22.
Ч. неоф. С. 143-145.
9. Насонов А.Н. Из истории крепостной вотчины XIX века в России // Известия АН СССР. Сер. 6. Т. 20. № 7 - 8. Л., 1926. С. 523.
10. Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки. Ф. 19 (Барятинские). Оп. 1. Д. 156. Л. 156.
11. Цит. по: Рянский Р. Л., Рянский Л. М., Рянская М. Л. Об экономическом
факторе отношений между помещиками и крестьянами в первой половине XIX в. // Курский край в истории Отечества: материалы регион. науч.-практ. конф.,
посвященной 230-летию учреждения Курской губернии и 75-летию образования Курской области. Ч. 1. Курск, 2009. С. 47.
12. См.: Рянский Р. Л. Взаимоотношения помещиков и крепостных крестьян Южного Черноземья в первой половине XIX века: эксплуатация и попечительство // Вестник Саратовского государственного социально-экономического университета. 2009. № 5. С. 183-185.
13. Игнатович И. И. Помещичьи крестьяне накануне Освобождения. СПб., 1910.
С. 149.
14. Александров В. А. Сельская община в России (XVII - начало XIX в.). М., 1976. С. 314-315.
15. Там же. С. 261-262.
16. Федоров В. А. Крестьянское движение в Центральной России 1800-1860 (по материалам центрально-промышленных губерний). М., 1980. С. 124.
17. Лодыженский Е. Русский помещик // Труды ВЭО. 1856. Том 2. № 4. С. 68.
18. Крестьянский вопрос в России (1796-1830 гг.). Т. 1. С. 30, 32.
19. Там же. С. 12.
20. Рибер А. Социальная идентификация и политическая воля: русское дворянство от Петра I до 1861 г. // П.А. Зайончковский (1904-1983 гг.): статьи, публикации и воспоминания о нем. М., 1998. С. 288.
21. Федоров В. А. Сборник документов по истории СССР для семинарских и практических занятий (период капитализма). Первая половина XIX века. М.: Высшая школа, 1974. С. 53.
22. Игнатович И. И. Указ соч. С. 2, 35.
23. Там же. С. 250.
24. Федоров В. А. Крестьянское движение в Центральной России. С. 122-123.
25. Игнатович. И. И. Указ. соч. С. 44.
