CC BY
133
ИСТОРИЯ РОССИИ Ш1ШШ1Ш1ШШШШШШШШШШ1МШ1ММШ1ШШШШШШ1Ш1МШ1
ПРОВИНЦИАЛЬНОЕ ДВОРЯНСТВО И ВЫРАБОТКА ПРОЕКТОВ РЕФОРМЫ ОТМЕНЕНЫ КРЕПОСТНОГО ПРАВА: СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ (на примере Центрального Черноземья)*
В статье рассматривается проблема социопсихологического восприятия реформы отмены крепостного права провинциальным поместным дворянством, его социальные прогнозы и ожидания от предстоящей реформы в контексте работы в дворянских губернских комитетах. Особо акцентируется внимание на социопсихологическом феномене сословного традиционализма в период кардинального социального переустройства общества.
Ключевые слова: история России, XIX век, отмена крепостного права, дворянство, крестьянство, Центральное Черноземье, социальная психология.
Вопросы подготовки проектов отмены крепостного права столичной бюрократией и представителями дворянских фамилий, близким к высшим эшелонам власти, отдельными дворянскими губернскими комитетами разработаны в отечественной историографии довольно подробно1. Но фактически не изучена социопсихологическая сторона разработки проектов отмены крепостного права, особенно в провинции, с учетом губернской и уездной специфики. Изучение данной проблемы дает возможность проанализировать общее и особенное в эволюции дворянского традиционализма в конкретном регионе в переломную эпоху, каковой и являлся конец предреформенного периода. Социопсихологический подход поможет выявить широкий спектр социальных ожиданий у представителей отдельных страт и групп поместных дворян в рамках восприятия потенциальной возможности отказа от «крещеной собственности». Особо нас здесь интересует тот факт, что личность помещика, как представителя и любой другой сословной общности, являлась открытой саморазвивающейся системой, где границы между внешним и внутренним в психологическом облике дворянина были достаточно прозрачны2.
Шаповалов Владимир Анатольевич — доктор исторических наук, профессор кафедры российской и всеобщей истории БелГУ. Е-шаД: Shapovalov@bsu.edu.ru
* Работа выполнена при поддержке ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России на 2009-2013 гг.», Государственный контракт № 16.740.11.0545 от 23.05.2011 г.
1 Захарова 2011; Литвак 1991; Христофоров 2002; Долбилов 2000; Баграмян 1962.
2 Нартова-Бочавер 2001, 203.
'^огорск-НО»001
© 2012
В. А. Шаповалов
Накануне отмены крепостного права весь жизненный уклад подавляющей части дворян-помещиков центрально — черноземных губерний находился в рамках сословно-корпоративного традиционализма, на котором базировались все сферы жизнедеятельности поместья. Основной сферой, которая «корректировала» социальный статус поместного дворянина, оставалась хозяйственная. Поэтому во внутрикорпоративном понимании помещиков значимость собственного «Я» находилась в прямой зависимости от имеющегося количества крепостных душ. В отличие от сословно-корпоративных привилегий, наличие которых не зависело от конкретной личности отдельного дворянина, материальное благополучие в его обыденном сознании обеспечивалось им сами3.
Способов улучшения материального благосостояния в дворянской среде было много: начиная от рациональной хозяйственной деятельности, усиления эксплуатации крепостных крестьян до прямой протекции всесильного родственника или удачной женитьбы. Но данная вариативность в Центральном Черноземье для широкого круга поместных дворян, основу которых составляли мелкопоместные (около 80 %), была ограничена в основном хозяйственной деятельностью, которая имела свою специфику, сдерживающую расширение спектра предпринимательской деятельности.
Черноземье являлось одним из центров барщинной системы и крепостнического земледельческого хозяйства. В производственном отношении это был район классического трехполья, крайней распаханности, исключительного господства зернового хозяйства и «серых хлебов» — ржи и овса, почти полного отсутствия посторонних крестьянских заработков, а вместе с тем отсутствия и «посторонних» доходов помещика, кроме земледельческого барщинного хозяйства. Отрезанный от внешних рынков отсутствием путей сообщения и ржаным направлением своего производства, этот район связан был практически исключительно с внутренним рынком. Но и на нем помещик не только не находил достаточного простора для увеличения своего производства, но, наоборот, стал больше встречаться с конкуренцией южных районов. Недаром уже в 1840-х гг. некоторые помещики начинают говорить о необходимости установления внутренних таможенных пошлин для ограждения черноземного центра от конкуренции юга4.
Таким образом, не состоя на государственной службе, для большей части поместного дворянства, нельзя было рассчитывать на дополнительное материальное обеспечение. Земля и бесплатный труд крепостных были основой их благополучия. Личные дворяне, составлявшие в центрально-черноземных губерниях накануне отмены крепостного права 35,3 % от числа представителей всего сословия, не имея привилегий потомственных дворян, в целом серьезно не влияли на сословную психологию дворянства как целой корпоративной единицы. Они конечно привносили в нее элементы социальной психологии других сословий, но те быстро трансформировались, хотя бы внешне, под влиянием стереотипов общекорпоративных ценностных ориентиров5. Отсюда, с точки зрения поместного дворянства их привычный жизненный уклад, достаток непосредственно были связаны с крепостным правом. А. А. Корнилов справедливо отмечал: «Русское
3 Шаповалов 2002, 124.
4 Лященко 1952, 571.
5 Шаповалов, Шаповалова 1998, 63.
дворянство сложилось и развивалось на почве крепостного права. Весь быт его, все его значение в государстве опиралось на право владеть населенными имениями. Не приобретя никаких политических прав, никакого участия в государственной власти, дворянство тем более дорожило своей привилегией владеть крепостными крестьянами»6.
К моменту отмены крепостного права в России большая часть помещиков Центрального Черноземья психологически была подготовлена как прессой, слухами, так и разговорами о скором открытии дворянских губернских комитетов к неизбежным кардинальным социально-экономическим переменам. В то же время предстоящая реформа личного освобождения крестьян ставила дворянина-помещика в сложную психологическую ситуацию. Несмотря на планируемый временнообязанный период, помещик уже переставал быть полновластным господином своих бывших крепостных крестьян. А ведь весь его жизненный уклад строился на почти безраздельном господстве и эксплуатации последних. Весь микромир помещика, представленный границами поместья, замыкался в социальной структуре — «Я» и «Они», то есть, крестьяне. Следовательно, пусть даже и отдаленная перспектива полной утраты контроля над крепостными крестьянами не давала психологически четкой перспективы дальнейшего хозяйствования. Тем более, навыков самостоятельной хозяйственной деятельности, без использования принудительного труда, у подавляющего большинства помещиков не было, как не было в достаточном количестве собственного инвентаря и рабочего скота. Помещичье сознание не понимало и не принимало, в своей основе, целесообразность данной реформы, которая в корне должна была разрушить их привычный мир. Как отмечают социальные психологи, объективная реальность существует независимо от нас, но наблюдаем мы за ней через призму собственных убеждений, установок и нравственных ценностей. И это обстоятельство — одна из причин исключительной важности наших убеждений: они формируют интерпретацию всего остального. То есть, помещичий хозяйственный традиционализм не мог выйти за рамки института крепостничества и базировался на убеждении исторической справедливости и целесообразности этих отношений.
До конца неизвестное, тем более, ожидаемое с нескрываемым страхом, вызывало чувство тревоги, давило на психику. Автор известного цикла «Оскуднение», тамбовский помещик С. Н. Терпигорев (С. Атава), в связи с этим подчеркивал: «Это очень скверное состояние. В такое время люди живут только настоящим, прирастают к нему и только думают о том, чтобы не отняли хоть этого скудного настоящего, чтобы оно протянулось еще, ну, хоть денек. В такое время люди ни за что серьезное не берутся, ничего не начинают, потому что не знают, придется ли им видеть плоды этих начинаний. Такое время, если оно продолжительно, непременно производит массу трусов, эгоистов и лентяев. Это очень скверное время.
Такого общего пьянства, вызванного у одних потерей веры в свое будущее и обманутыми надеждами на скорое наступление лучшего будущего у других, кажется, в России еще никогда не было ни до, ни после этой эпохи. И это продолжалось вплоть до появления манифеста об улучшении быта помещичьих крестьян»7.
6 Корнилов 1905, 119.
7 Терпигорев, 1899, 13.
Эмоциональная разгрузка помещиков, по свидетельству современника, была связана с «традиционной» формой психологического расслабления — пьянством, что являлось показателем определенной социальной деградации, из которой не каждому удавалось выйти.
Таким образом, в конце 1850-х гг., в социопсихологическом плане помещики ожидали реформу освобождения крепостных крестьян как что-то неизбежное, но, по крайней мере, нежелательное, которое как можно дальше необходимо было отложить. И это хорошо было видно из ответов губернских дворянских предводителей, по поводу рескрипта на имя генерал-губернатора трех западных (литовских) губерний В. И. Назимова от 20 ноября 1857 г., на имя министра внутренних дел С. С. Ланского: «Полного безусловного сочувствия и желания приступить к освобождению крестьян, на указанных правительством основаниях, не обнаружилось ни в одной губернии. Отовсюду поступали отзывы о затруднениях, препятствиях и даже совершенной непримиримости опубликованных начал устройств крестьянского быта». Особенно неприятны были отзывы, наполненными зловещими страхами, приходившие от губернаторов и предводителей центральных губерний... Тамбовский (губернский дворянский предводитель — В.Ш.) выражал опасения за нерушимость прав дворян, заявляя о неподготовленности реформы, о долгах помещиков, о чересполосности владений и проч. Он прибавлял, что дворяне «благодарны за доверие», но желают обождать, чтобы «воспользоваться уроками опытности». Воронежский (кн. Гагарин) писал о тревожных слухах среди крепостных, о святости прав дворян и о неисполнимости рескрипта. Орловский (Апраксин) писал, что вошел в сношение с соседними предводителями и что сам считает «священной обязанностью склонять всякого дворянина к содействию видам правительства, если не по убеждению, то по чувству личного самосохранения»8.
Тем не менее, к августу 1858 г. все губернские предводители дворянства на имя императора подали адреса с просьбой разрешить им участвовать в разработке проектов предстоящей реформы, исходя из основных принципов, представленных правительством. По мере поступления адресов император давал разрешения, где указывалось о необходимости открытия дворянских губернских комитетов для составления проекта освобождения крепостных крестьян. В соответствии с данным рескриптом в состав каждого комитета входили: губернский предводитель дворянства в качестве председателя, дворяне, по два представителя от каждого уезда, выбираемые собственной сословной корпорацией, и два представителя от коронной администрации, назначаемые губернатором. Комитетам было предписано в шести месячный срок составить проекты освобождения крестьян для представления их в Главный комитет9.
Сам моносословный состав губернских комитетов и обращение верховной власти к поместному дворянству в содействии и детализации разработки реформы отмены крепостного права объективно способствовали тому, что у помещиков зарождалась определенная уверенность быть услышанными, а, главное, понятыми, исходя из своих «законных» прав душевладельцев. Сомнений в обратном,
8 Корнилов 1905, 176-177.
9 Макаров 1911, 300.
вероятно, у большинства не было. То есть у подавляющей части поместных дворян на уровне сознания ощущалось проявление конформизма10, когда большая часть сословной корпорации отвергала тех, кто выражал сомнения относительно справедливости их социальных ожиданий, включая и отдельных представителей коронной администрации. В данном аспекте необходимо учитывать и то, что систематическое внешнее выражение в устной или письменной форме неприязни к «мерзости» крепостничества нередко на деле не подтверждалось реальными поступками. Другими словами, несмотря на внутреннее отрицание права владения крепостными, их владельцы, сталкиваясь с постоянной необходимостью поддерживать привычный жизненный уровень, не только не пользовались имеющимися законными основаниями для отпуска крепостных крестьян на волю, но не сокращали даже размеры и объемы барщины, оброка. Так, известные своим общественным порицанием крепостничества и тяжкой доли крепостных крестьян виднейшие представители славянофильства А. С. Хомяков и А. И. Кошелев как помещики ничем не отличались от своих собратьев по владению «крещеной собственностью». Как отмечал В. И. Семевский: «В Ефремовском уезде Тульской губернии у Хомякова было 230 душ (кроме 20 дворовых), составлявших 82 тягла. Здесь почти вся земля имения была отдана в пользование крестьян, и ее приходилось по 4,8 дес. на душу, за что они платили помещику оброка по 32 руб. с тягла или по 11 руб. с души и еще, кроме того, отдавали помещику 1/5 часть сена со всех лугов и 1/5 часть ржаной соломы, караулили и чинили господский дом. При сравнении с 10 другими оброчными имениями Ефремовского уезда, о которых мы имеем сведения, оказывается, что имение Хомякова занимало первое место и по величине надела, и по высоте денежных платежей, но если принять во внимание, что на крестьянах Хомякова тяготели еще, как было указано, и некоторые натуральные повинности, то будет совершенно ясно, что их положение было весьма нелегко», добавляя: «Главное имение Кошелева в Сапожсковском уезде Рязанской губернии; во второй половине 50-х гг. в нем числилось 2682 души крестьян мужского пола и 114 душ дворовых. Из крестьян 858 тягол состояло на барщине и только 86 на оброке; эти последние платили по 25 руб. оброка с каждого тягла. Из всех 13 имений Сапожсковского уеза, относительно которых размер оброка нам известен, в 10 оброк был ниже, чем у Кошелева, а в 2 одинаков с его имением; относительно же величины надела имение Кошелева (2,75 дес. на душу) занимает среднее место. Таким образом, и тут, как у Хомякова, положение крестьян было тяжелее среднего уровня, да еще следует помнить, что огромное большинство крестьян оставалось на барщине»11.
Социальные представления, во многом убеждения, в хозяйственной сфере не всегда регулировали повседневные поведенческие стереотипы, которые, в свою очередь, определялись материальными и физиологическими потребностями. Подобные владельцы имений в принципе были не против упразднения крепостного права, но только с определенной компенсацией, которая не позволила бы снизить привычный уровень повседневного комфорта.
10 Майерс 2011, 367.
11 Семевский 1888, 399, 411.
Приступив к выборам в губернские комитеты, как отмечал М. Марков, «Правительство не ошиблось в своих ожиданиях относительно составов комитетов. Уже на уездных дворянских совещаниях, которые были разрешены правительством при выборе членов в комитеты, было видно, что большинство в комитетах будет принадлежать к партии крепостников. Так и оказалось», продолжая: «Черноземные комитеты собственно признавали только личную свободу крестьян и наделяли крестьян возможно малым земельным наделом, да и то только на срочно-обязанный период, в надежде, что и эта земля после окончания этого периода поступит в полное распоряжение помещиков»12.
Сословный традиционализм не приемлил перспективу хозяйствования без использования бесплатной рабочей силы, тем более передачи части своего земельного фонда крестьянам. Здесь необходимо учитывать, что традиция всегда имеет коллективную природу. Коллективный характер традиции, в свою очередь, способствует сплочению отдельных звеньев любой социальной общности13. Воронежское дворянство пыталось даже объединиться с помещиками соседних губерний, чтобы создать нечто вроде «единого фронта» для отстаивания своих интересов14. В отношении дворянства традиции, с одной стороны, способствовали возникновению определенных норм поведения, хозяйственно-бытовой деятельности, с другой стороны, они давали каждому представителю дворянского сословия ощущение оправданности и целесообразности существовавших корпоративных норм поведения15. Это хорошо иллюстрирует монолог мелкопоместного дворянина из рассказа «Дворянин Евстигней Чарыков» С. Н. Терпигорева (С. Атавы): «... дворянин без слуги своего быть не может. Какой же после этого он может быть дворянин, когда слуга его будет равный с ним. И на что он, дворянин, нужен после этого? Дворянин — высокое слово. Он отец — все равно, худой или добрый — своим детям, людям своим; но если у него этих детей, людей его берут, — зачем и кому тогда он нужен? Что он без них?.. Торговать ему пойти?.. Служить?.. На что он служить будет? Из-за жалованья? На это чиновники есть. Землю частью, говорят, оставляют. Что он с землей будет делать? Сам пахать ее не может. Нанимать, — как это делается теперь у купцов на их хуторах, — да разве это дворянское дело?»16.
В этом монологе раскрыт весь драматизм предреформенного поместного дворянства, сознание помещиков было дезориентировано предстоящими коренными социальными преобразованиями.
Центрально-черноземное дворянство, как, собственно, и все российское имело внутренние разногласия в ходе разработки проекта реформы в губернских комитетах. Так, в курском губернском дворянском комитете существовали три группировки: «большинство», «меньшинство 7 членов», «меньшинство 10 членов», но различия между ними небыли непреодолимыми, в основном, они касались размера крестьянского надела и характера помощи мелкопоместному дворянству17.
12 Марков 1911, 303, 306.
13 Шкуратов 1997, 116-119.
14 Шевченко, Бригиневич 1961, 12.
15 Шаповалов 2002, 119.
16 Терпигорев 1988, 286.
17 Проект положения быта помещичьих крестьян Курской губернии Б.г.
Исходной базой решения земельного вопроса для всех группировок была неприкосновенность дворянского земельного фонда. Воронежское дворянство, опираясь на действующее законодательство, настаивало на том, чтобы за помещиками было сохранено неограниченное право собственности на поместные угодья, включая леса, луга, воды и чтобы это право гарантировалось правительством и защищалось силой закона18. Эти предложения легли в основу проекта воронежского губернского дворянского комитета. В этом и состояла специфика требований центрально-черноземного дворянства, в отличие от помещиков промышленных регионов, земля имела приоритет перед размерами выкупных платежей. Аграрный менталитет местного дворянства, опосредованный региональной спецификой барщинного хозяйства, сельскохозяйственной специализацией и высокими ценами на черноземы, не допускал возможного сокращения фонда помещичьих земель, главного материального богатства рассматриваемого региона.
Практически не было возражений у местного дворянства в отношении уступки усадеб в собственность крестьян, с небольшими вариациями на данную тему. Например, орловский губернский дворянский комитет в двух своих проектах: «. различали в крестьянском наделе два разряда земель: полевые (пашню и сенокос) и присельные. Под последним разрядом разумелись отделяемые в проектах от усадьбы: внутренний выгон, конопляник. и весь излишек овощного огорода и прочих усадебных угодий, остающийся за уменьшением настоящего размера усадеб до положенной нормы 600 саж. на двор. Орловский комитет не признавал не признавал этих присельных земель подлежащими выкупу вместе с усадьбами и оставлял в пользовании крестьян в счет положенной нормы полевого надела»19. В целом помещики понимали, что требование лишения права крестьян на эту часть земли обречено на провал. Это был тот минимум, который мог гарантировать неприкосновенность остальной части помещичьего земельного фонда. С другой стороны, они осознавали, что лишение крестьян усадебной земли в перспективе лишило бы их дешевых рабочих рук из-за массовой миграции последних в этом случае. Но в тоже время чувство собственника требовало максимальной концентрации в своих руках лучших земель имения, к которым, несомненно, относились и усадебные земли. Отсюда дворяне в своих проектах требовали узаконить право помещика на перенесение усадеб без согласия крестьян. Размеры усадеб в Воронежской губернии предполагались в зависимости от характера почв от 1/4 до 3/4 дес. В Курской губернии помещики устанавливали размер крестьянской усадьбы в 840 саж., а в случае, если было меньше, — оставить в том же размере. При этом, при переносе усадьбы без согласия крестьян предлагалось выдавать им единовременное пособие от 20 до 25 руб. серебром. В этом случае помещики выигрывали на каждой десятине усадебной земли до 50-60 руб. серебром, так как 1 саж. ее оценивалась в 10 коп. серебром и выше20.
18 Свод предметов обративших на себя внимание дворянства Воронежской губернии на уездных совещаниях по вопросу об устройстве быта помещичьих крестьян. Б.г., 10-12.
19 Скребицкий II, 1863, ч.2, 214-215.
20 Свод предметов обративших на себя внимание дворянства Воронежской губернии на уездных совещаниях по вопросу об устройстве быта помещичьих крестьян. Б.г., 10-12; Проект положения быта помещичьих крестьян Курской губернии. Б.г., II.
Проблема размера крестьянского надела, которая непосредственно касалась будущего сокращения дворянских земель, больше всего вызывало споров среди помещиков. Ведь вопрос мог идти о сокращении земельного фонда воронежских дворян на 699 377 дес., или на 39% от общего фонда поместных земель губернии, у курских помещиков — на 868 993 дес. (50%), если принять в 2,2 дес. предлагаемый Редакционными комиссиями средний надел крестьян в этих губерниях21.22 При определении размера крестьянского надела несомненную роль играл и социально-психологический фактор непосредственного ощущения давления со стороны верховной власти. Помещики в ходе подготовки проектов отмены крепостного права продолжали оставаться владельцами своих крепостных и это накладывало отпечаток на их предложения. Но, с другой стороны, правительство однозначно предписывало освобождение крестьян с землей и с этим нельзя было не считаться. Помещичье сознание должно было найти «золотую середину», но чувства социально-экономического самосохранения и собственника объективно делали крен в сторону минимизации размера крестьянского надела.
Определенное единодушие по данному вопросу было у курских помещиков. В их проекте реформы устанавливался единый размер в 1,1 дес. на ревизскую душу. Курские дворяне мотивировали оптимальность этого количества земли тем, что крестьяне, большую половину года не занятые земледелием, получат больше времени для промыслов и ремесла, а тем, кто хотел бы заниматься хлебопашеством, можно было арендовать земли у помещиков22. В среде воронежского дворянства были разногласия на уездном уровне. Помещики Воронежского, Бобровского, Коротоякского уездов добивались определения количества, условий и срока наделения землей только по обоюдному согласию с крестьянами. Это, вероятно, было связано с тем, что в указанных уездах крестьяне имели больше всех усадебной земли и помещики рассчитывали во время торгов о размере надела поставить вопрос, в случае неуступчивости отдельных членов губернского комитета или крестьян, о сведении участка усадебной земли к проектируемому минимуму. Дворяне Острогожского уезда настаивали на едином размере надела в 3 дес. на тягло. В Новохоперском уезде помещики требовали оставить размер надела прежним — в 6 дес. на тягло, тем самым выигрывая 3 дес. с каждого тягла. В остальных уездах предполагаемый размер земельного надела колебался от 1 до 2 дес. на ревизскую душу. Всех их объединяло требование наделить крестьян землей только на период временнообязанного состояния, после чего она должна была быть возвращена помещикам23. Мизерные предлагаемые крестьянские наделы указывают на определенную неуверенность в исполняемости требования возврата земель после выхода крестьян на выкуп. Чувство корпоративной солидарности и сословной исключительности могли придавать этой акции определенную уверенность. Тем более, корпоративная солидарность по данному вопросу придавала помещикам осознание законности и исторической оправданности требования возврата земель.
21 Обручев 1871, 189; Скребицкий 1868, 1234.
22 Проект положения об улучшении быта помещичьих крестьян Курской губернии Б.г, IV.
23 Свод предметов, обративших на себя внимание дворянства Воронежской губернии на уездных совещаниях по вопросу об устройстве быта помещичьих крестьян. Б.г, 12-13.
На последних уездных совещаниях дворяне Воронежского, Павловского и Нижнедевицкого уездов Воронежской губернии предложили с некоторыми вариациями, альтернативную правительству идею освобождения крестьян посредством полного их освобождения с землей. При этом их проект, с точки зрения либерально-буржуазного подхода, шел значительно дальше правительственного. Крестьяне сами должны были выкупать землю у помещика, но с содействием правительства. По их мнению, предлагаемый способ разрешения крестьянского вопроса имел ряд преимуществ по следующим причинам: 1. Он заменит для крестьян право пользования землей правом собственности на землю и создаст в государстве новое сословие землевладельцев; 2. Оградит права недвижимой собственности помещиков, обеспечив надлежащее вознаграждение за принадлежащую им землю. Но для этого необходимо три года переходного периода только для приведения крестьянского надела к одному месту24. Данные предложения резко дистанцировали на фоне проектов основной массы центрально-черноземных помещиков. Вероятно, эта была та часть поместных дворян, которая окончательно осознала и приняла неотвратимость буржуазной модернизации русской деревни и, исходя, из принципа пожертвовать малым ради оставления большего, однозначно решила пе6редать в собственность крестьянам часть своей земли. Однозначно, основным мотивом дворян, предлагавшим этот проект, была вторая названная ими причина. Хотя и первая причина органично вписывалась в общую канву их рассуждений. Необходимо отметить, что эти предложения во многом предвосхитили основные положения Столыпинской аграрной реформы. Указанные предложения не получили поддержки у основной массы воронежских помещиков.
Дворянская солидарность проявилась в вопросе о судьбах мелкопоместных усадеб, где было менее 100 дес. земли и 21 ревизской души. Эти хозяйства составляли около 85 % от всех поместий в Центральном Черноземье. По проекту реформы курского губернского дворянского комитета предлагалась крестьян у мелкопоместных помещиков выкупить в казенное ведомство с выдачей владельцам по 100 руб. серебром за каждую ревизскую душу, и по усмотрению правительства пересилить их в многоземельные губернии. Планировалось также и переселение мелких дворян по их желанию в другие губернии с гарантией предоставления им земли не менее 100 дес. В проекте реформы воронежских дворян звучало требование, в первую очередь, выдачи значительной денежной компенсации, с вариациями в зависимости от числа ревизских душ и качества земли в этих хозяйствах25.
Естественно, большая часть предложений местных помещиков, исходивших из региональных и сословных интересов, не вошли в правительственный проект отмены крепостного права, но они отразили определенный спектр социопсихологических воззрений поместных дворян на ущемление своих традиционных привилегий и потенциальную возможность межсословной эмансипации.
Как показывали пореформенные высказывания консервативных дворянских публицистов, отражавших широкие настроения помещиков, в реформе отмены
24 Свод предметов обративших на себя внимание дворянства Воронежской губернии на уездных совещаниях по вопросу об устройстве быта помещичьих крестьян. Б.г., 12-13.
25 Свод предметов обративших на себя внимание дворянства Воронежской губернии на уездных совещаниях по вопросу об устройстве быта помещичьих крестьян. Б.г, 12-13; Проект положения об улучшении быта помещичьих крестьян Курской губернии. Б. г.
крепостного права благородное сословие ощущало себя жертвой брошенной на алтарь России, а отсюда, оно требует к себе особого отношения. Н. П. Семенов в работе «Наше дворянство» особо подчеркивал: «Служа верой и правдой Престолу и Отечеству поместное дворянство, при этой реформе, принесло в жертву, за себя и потомство, даровую рабочую силу своих крепостных людей и отдало отошедшие от него в надел крестьянам земли за весьма скромное выкупное вознаграждение»26. Ему вторил А. Пазухин: «Несмотря на то, что в экономическом отношении реформа сопровождалась для дворян самыми суровыми мерами, закрытием обязательным погашением долгов при выкупе и свободною продажею дешевого вина, дворянство переносило экономический кризис спокойно. В материальных жертвах приносимых ради государственных целей дворянство видело лишь временное экономическое стеснение»27. Чувство жертвенности всегда имеет под собой какой-либо элемент социальной неудовлетворенности, ожидание определенной компенсации, а при лучшем раскладе — возврате утраченного.
ЛИТЕРАТУРА
Баграмян Н. С. 1962: Помещичьи проекты освобождения крестьян // Революционная ситуация в России в 1859-61 гг. М.
Долбилов М.Д. 2000: Сословная программа дворянских «олигархов» в 1850-1860-х годах // ВИ. 6, 32-51.
Захарова Л. Г. 2011: Александр II и отмена крепостного права в России. М.
Корнилов А. А. 1905: Очерки по истории общественного движения и крестьянского дела в России. СПб.
Лященко П. И. 1952: История народного хозяйства СССР. Т. I. М.
Майерс Д. 2011: Социальная психология. СПб.
Марков М. 1911: Губернские комитеты // Крепостное право в России и реформа 19 февраля. СПб., 297-311.
Нартова-Бочавер С. 2001: Психология личности и межличностных отношений. М.
Обручев Н.Н. (ред.) 1871: Военно-статистический сборник. Вып. IV СПб.
Пазухин А. 1885: Современное состояние России и сословный вопрос // Русский вестник. 175, 5-57.
Проект положения быта помещичьих крестьян Курской губернии. Б.г. Б.м.
Свод предметов обративших на себя внимание дворянства Воронежской губернии на уездных совещаниях по вопросу обустройства быта помещичьих крестьян. Б.г. Б.м.
Семевский В. И. 1888: Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX века. Т. II. СПб.
Семенов Н. П. 1899: Наше дворянство. СПб.
Скребицкий А. 1863: Крестьянское дело в царствование императора Александра II. II. Ч. 2. Бонн-на-Рейне.
Скребицкий А. 1868: Крестьянское дело в царствование императора Александра II. IV Бонн-на-Рейне.
Терпигорев С. Н. (С. Атава) 1899: Собрание сочинений. Т. I. СПб.
Христофоров И. А. 2002: «Аристократическая» оппозиция Великим реформам. Конец 1850-середина 1870-х гг. М.
Шаповалов В. А. 2002: Дворянство Центрально-Черноземного региона России в пореформенный период. М.; Белгород.
26 Семенов 1899, 34-35.
27 Пазухин 1885, 11.
