CC BY
24
УДК 80/81
Е. А. Сипрова
https://orcid.org/0000-0002-2743-7494
«Нравственные ценности»: языковое и концептуальное членение мира
В статье затрагивается вопрос о границах языкового и концептуального членения мира на уровне предельно абстрактных категорий, отличающихся от категорий базового уровня меньшим набором категориальных признаков и большей открытостью, позволяющей им постоянно изменять семантический объем и коннотативный потенциал. Предпринята попытка выяснить, как проецируются системные отношения на зону абстрактных понятий. В качестве материала исследования выбрана суперкатегория НРАВСТВЕННЫЕ ЦЕННОСТИ (ДОБРОДЕТЕЛЬ), которая рассматривается в оппозиции к суперкатегории ГРЕХ. Была поставлена задача описать не только особенности систематизации знаний в рамках суперкатегории, но и диахронические изменения в этой систематизации. Было выявлено, что развитие суперкатегории ДОБРОДЕТЕЛЬ пережило три культурно-исторически обусловленных периода и характеризовалось направленностью от преобладания смыслов, сформированных религиозным мышлением (XVIII - начало XX вв.), через их постепенное вытеснение компонентами, сформированными бытовым мышлением (20-80-е гг. ХХ в.), до полной десакрализации (1990-е гг. - по настоящее время). Была поставлена задача проанализировать структуру антиномических суперкатегорий ДОБРОДЕТЕЛЬ и ГРЕХ и проследить, какое воплощение она получила в языке, менялась ли вслед за описанными выше изменениями в самой категории. Мы сузили область нашего анализа до семи смертных грехов, которые в своем развитии проходят те же три этапа, и поставили перед собой задачу установить, какие добродетели им противопоставлены. В данной статье содержится анализ категорий ТЩЕСЛАВИЕ и ЗАВИСТЬ. Результаты исследования показывают неравномерность распределения смыслов между суперкатегориями. Доказывается, что системные языковые связи не тождественны концептуальным.
Ключевые слова: абстрактные категории, категоризация, языковое членение мира, концептуальное членение мира, добродетель, грех, противопоставление, тщеславие, зависть.
E. A. Siprova
«Moral Values»: Linguistic and Conceptual Division of the World
The article touches upon the issue of boundaries of linguistic and conceptual division of the world at the level of extremely abstract categories that differ from basic categories by the smallest set of categorical attributes and the greatest openness, which allows the category to change its semantic volume and connotative potential. We tried to figure out how systemic relations are projected onto the zone of abstract concepts. A research material was the supercategory MORAL VALUES (VIRTUE), which is considered in opposition to the supercategory SIN. The task was to describe not only the features of the systematization of knowledge within the supercategory, but also the diachronic changes in this systematization. It was revealed that the development of the supercategory VIRTUE had three cultural-historically conditioned periods and was characterized by directionality from the prevalence of meanings formed by religious thinking (18th century - early 20th century), through their gradual replacement by components formed by everyday thinking (20-80-s of the 20-th century), until complete desacralization (the 1990-s - until now). The task was to analyze the structure of the antinomic supercategories of WITNESS and SIN, and to trace how it was embodied in the language, whether it changed after the changes described above in the category itself. We narrowed the area of our analysis to seven deadly sins, which in their development pass through the same three stages, and we set ourselves the task of determining which virtues they are opposed to. This article contains the analysis of the categories CONCEIT and ENVY. The results of this research showed uneven distribution of meanings between supercategories. It is proved that systemic language connections are not identical with conceptual ones.
Keywords: abstract categories, categorization, linguistic division of the world, conceptual division of the world, virtue, sin, opposition, conceit, envy.
Наше сознание членит мир, аккумулируя знания, которые объективируются с помощью языка. Границы между единицами знания и единицами языка совпадают на уровне базовых категорий, в которых фиксируются постоянные, конститутивные признаки объектов. В рамках данной работы рассматривается вопрос о том, будут ли совпадать границы языкового и концептуального членения
действительности на уровне предельно абстрактных категорий, характеризующихся меньшим набором категориальных признаков и большей открытостью, позволяющей таким категориям постоянно изменять семантический объем и кон-нотативный потенциал.
Поскольку большая часть наших знаний систематизируется на уровне базовых категорий, они
© Сипрова Е. А., 2018
являются наиболее дифференцированными [5, с. 81] и характеризуются наличием относительно устойчивых системных отношений между воплощающими их словами. Мы решили выяснить, насколько четки и неизменны во времени логические отношения между абстрактными категориями.
Основоположник теории прототипов Э. Рош подчеркивала, что категории существуют в системе, и такая система включает в себя противопоставленные категории [5, с. 79]. Мы выбрали для изучения противопоставление как яркое проявление системных отношений. На поверхностном языковом уровне оно должно выражаться в антонимии. Известно, что категории базового уровня «характеризуются максимальной дистинктивно-стью - воспринимаемое подобие между членами категории в них максимизируется, в то же время воспринимаемое подобие между противопоставленными категориями минимизируется» [8, с. 37]. Важным для нашего исследования является то, как будут проецироваться системные отношения (синонимия и антонимия) на зону абстрактных понятий.
Мы будем опираться на тезис, что область смыслов в языке организована не как система, а как плазма, через которую непрерывно, по все время изменяющимся направлениям, проходят токи ассимилятивных и ассоциативных взаимодействий [2, с. 14]. Справедливость этого утверждения становится явной при обращении к уровню предельно абстрактных понятий, границы которых подвержены постоянным изменениям. Смысловые компоненты содержания этих категорий под влиянием меняющейся культуры, научных знаний, накапливающегося опыта и горизонтов ожидания в каждый переломный момент «контаминируются, сливаются, перетекают друг в друга, включаются во все новые соположения, высвечивающие в каждом из них все новые аспекты и свойства, подвергаются всевозможным модификациям и перефокусировкам» [2, с. 14]. Важным является тот факт, что значимое для нашей работы противопоставление при таком подходе не нейтрализуется: «полярные по своему изначальному значению элементы оказываются не чем иным, как различными поворотами этой непрерывно движущейся смысловой плазмы» [2, с. 341]. Происходящее в каждый отдельный период изменение объема категорий приводит лишь к корректировке системных связей, вызванной изменением смысловых компонентов категорий.
В данной работе рассматривается предельно абстрактная суперкатегория НРАВСТВЕННЫЕ
ЦЕННОСТИ (ДОБРОДЕТЕЛЬ) в оппозиции к суперкатегории ГРЕХ. Языковым материалом исследования послужило номинативное поле каждой из категорий. Рассматривалась сочетаемость и системные связи языковых единиц, воплощающих обе категории.
Поскольку ставилась задача описать не только особенности систематизации знаний в рамках суперкатегорий НРАВСТВЕННЫЕ ЦЕННОСТИ (ДОБРОДЕТЕЛЬ) и ГРЕХ, но и диахронические изменения в этой систематизации, мы проанализировали изменения в понимании ДОБРОДЕТЕЛИ и определились с периодизацией.
Как показывают данные Национального корпуса русского языка, на первом этапе (XVIII - начало XX вв.) суперкатегория ДОБРОДЕТЕЛЬ, сформированная религиозным мышлением (Божественный закон, нравственный закон) переживает постепенные изменения под влиянием бытового (светского) мышления (здесь и далее все примеры приводятся по Национальному корпусу русского языка [6]). Это проявляется в метафорической проекции отвлеченного понятия на конкретные, освоенные жизненным опытом реалии. Сначала это метафора ДОРОГИ (стезя добродетели, путь добродетели, дорога добродетели), ориентационная метафора (высшая добродетель), с помощью которых задаются пространственно-временные характеристики. Аксиологические характеристики опосредуются с помощью метафоры ДРАГОЦЕННОСТЬ: добродетель - золото, алмаз. К ним добавляется прагматическая оценка: польза добродетели. Во второй половине XIX в. формируется антропоморфная метафора: лицо добродетели (М. Е. Салтыков-Щедрин, 1872), которая будет развиваться и в начале следующего -советского - периода (путешествие добродетели - Г. В. Плеханов, 1916-1918; голос добродетели - Ю. Н. Тынянов, 1935). Впрочем, несмотря на то, что светские компоненты приобретают все больший объем в содержательном наполнении категории, перевес на первом этапе остается за теми смыслами, которые сформированы религиозным мышлением.
Интересно, что в середине XIX в., в период адаптации идей Французской революции, периферия суперкатегории ДОБРОДЕТЕЛЬ попадает в суперкатегорию СОЦИАЛЬНО-
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ЦЕННОСТИ. Появляется субкатегория ГРАЖДАНСКАЯ ДОБРОДЕТЕЛЬ: «Петр, уважил представление Долгорукого, отменил указ. Вот черты добродетели граждан-
ской, черты, непонятные и не понимаемые настоящим временем» (Н. Кутузов).
Второй этап развития супекатегории ДОБРОДЕТЕЛЬ приходится на советский период (20-80-е гг. ХХ в.). Христианские ценности заменяет «Моральный кодекс строителей коммунизма». В довоенный период (1925-1940 гг.) ДОБРОДЕТЕЛЬ начинается оцениваться с позицией СТАРЫЙ (ЛОЖНЫЙ) / НОВЫЙ (ИСТИННЫЙ), и языковая единица попадает в контексты отрицательной оценки: фальшивая добродетель, напускная добродетель. Слово часто употребляется в кавычках.
Под влиянием отчасти ницшеанских идей, отчасти осмысления библейской и российской истории русские философы-эмигранты открыли для себя антиномичность суперкатегории: «По своей природе» порок от добродетели ничем не отличается» (Л. И. Шестов, 1929). Так, языковые антонимы добродетель - порок/грех на концептуальном уровне слились в субкатегорию ЕСТЕСТВЕННАЯ СВОБОДА.
В военное время в суперкатегорию ДОБРОДЕТЕЛЬ попадают новые компоненты -мужество, сила, исполнительность.
В послевоенное время наступает кризис ценностей. Добродетель оказывается в рабстве у порока. Она вынуждена склонять колени, просить разрешения, просить прощения и проч. Снова актуализируются смыслы ИСТИННЫЙ/ЛОЖНЫЙ, из-за чего множатся контексты с негативными коннотациями: притворная добродетель, мишурная добродетель, маска добродетели. В 1980-90-е гг. антропоморфная метафора приобретает агрессивные черты: воинствующая добродетель, по приказу добродетели, наказание добродетели.
Третий, постсоветский, период развития суперкатегории ДОБРОДЕТЕЛЬ (1990-е гг. - по настоящее время) характеризуется окончательной десакрализацией понятия, что проявляется в речи следующим образом:
— растет число отрицательных контекстов употребления: жалкая добродетель, мнимые добродетели, добродетель мертва и малоценна, добродетели деградировали, фашистские добродетели и др. К ним можно добавить контексты иронического употребления: «...замужняя женщина, довольствующаяся только двумя любовниками - образец добродетели» (коллективный форум: Древний Рим и общество потребления); «Женщины к нему так и липли, и это жутко отвлекало от добродетели» (А. Иванов);
— добродетель и ее противоположность порок укладываются в модель ПРИЧИНА -СЛЕДСТВИЕ или осмысляются как составляющие одного целого: «Бывает, что достоинства перерастают в недостатки, и чрезмерная добродетель давит на близких, раздражает не меньше, чем порок» (Н. В. Кожевникова);
— осуществляется перенос с человека на неодушевленные предметы и явления: «Российские частные нефтяные компании прославляют свои добродетели и продвинутый менеджмент, но «горячей нефтью», когда 30 долларов за баррель, не брезгуют» (В. Попов);
— суперкатегория включается в другую суперкатегорию ПОТРЕБЛЕНИЕ (добродетели потребителя) или в метафору ПОТРЕБЛЕНИЕ: одноразовая добродетель, цены на добродетель, добродетели отпускаются напрокат;
— выделяются субкатегории ЖЕНСКАЯ ДОБРОДЕТЕЛЬ и МУЖСКАЯ ДОБРОДЕТЕЛЬ. Гендерные различия говорят о переходе от духовной к биологической интерпретации понятий;
— становятся возможными профессиональные добродетели: добродетели научного сотрудника, добродетель сыщика, добродетель тюремщика.
Десакрализация, вероятнее всего, связана с получившим широкое распространение нравственным релятивизмом.
Подводя итог первого этапа исследования, можно сказать, что развитие суперкатегории ДОБРОДЕТЕЛЬ пережило три культурно-исторически обусловленных периода и характеризовалось направленностью от преобладания смыслов, сформированных религиозным мышлением, через их постепенное вытеснение компонентами, сформированными бытовым мышлением, до полной десакрализации.
Для реализации целей нашего исследования необходимо проанализировать структуру антиномических суперкатегорий ДОБРОДЕТЕЛЬ и ГРЕХ и проследить, какое воплощение она получила в языке, менялось ли ее языковое воплощение вслед за описанными выше изменениями в самой категории. Необходимо подчеркнуть, что суперкатегории ДОБРОДЕТЕЛЬ и ГРЕХ изначально асимметричны: в Евангелии упоминается 73 греховных дела, а добродетелей всего 23. Асимметрия грехов и добродетелей в Новом Завете обычно трактуется как характеристика сил зла в земном мире и несовершенства природы падшего человека, которому необходимо через покаяние и очищение восстановить утраченную связь с Богом, то есть обрести свое духовное естество, это и
есть высоконравственный, добродетельный, истинный путь жизни. [4, с. 103]. Мы сузили область нашего анализа до семи смертных грехов и поставили перед собой задачу установить, какие добродетели им противопоставлены.
Стоит отметить, что список семи смертных грехов основан не на библейских, а на богословских текстах и что на начальном этапе выделения категорий нам пришлось решать вопрос о критериях отбора слов, которые можно считать общими наименованиями соответствующих категорий. Достаточно частотным является представление, что в качестве наименования выбираются слова, объективирующие информацию, важную для данной культуры. Но определение степени важности такой информации требует отдельного большого исследования, выходящего за рамки нашей работы, поэтому мы решили опираться на формальный показатель отбора ключевых слов - частоту употребления. С помощью такого метода нами выделены следующие категории: ТЩЕСЛАВИЕ, ЗАВИСТЬ, ГНЕВ, УНЫНИЕ, АЛЧНОСТЬ, ЧРЕВОУГОДИЕ, БЛУД. Исследование показало, что в своем развитии они проходят те же три этапа, которые были выделены нами для суперкатегории ДОБРОДЕТЕЛЬ. В данной статье представлен анализ категорий ТЩЕСЛАВИЕ и ЗАВИСТЬ.
Для того чтобы определить, какие категории им противопоставлены, то есть наполняют суперкатегорию ДОБРОДЕТЕЛЬ, мы проанализировали ближайшее контекстное окружение соответствующих слов, их системные и ассоциативные связи. Продуктивным оказалось обращение к «образ-схеме» [5, с. 368], [7, с. 240] ИСТОЧНИК -ПУТЬ - ЦЕЛЬ, которая на нашем материале получила выражение ГРЕХ - ПОКАЯНИЕ -ДОБРОДЕТЕЛЬ. При анализе каждой категории частные варианты этой образ-схемы организуют оппозиции.
Категория ТЩЕСЛАВИЕ на первом этапе (период господства религиозного осмысления пороков) противопоставлена двум категориям -ЛЮБОВЬ и СМИРЕНИЕ: людское / человеческое / суетное тщеславие - покаяние - ангельское смирение и людское / человеческое / суетное тщеславие - покаяние - Божественная / святая любовь.
Тщеславие оказывается синонимичным славолюбию («..льстить человеческому тщеславию и славолюбию» - М. А. Корф). Это указывает на смысловое пересечение с категорией ЛЮБОВЬ. Любовь к собственной славе - это проявление любви к себе. Неслучайно ТЩЕСЛАВИЕ осмысляется через метафору контейнера, двояко связан-
ного с человеком: он либо является вместилищем тщеславия (в оном таится гордыня), либо сам в него вмещается (гордыня нас обымет). Тесная связь с субъектом проявляется и в сочетаемости слов с буквальным значением: личное тщеславие, мое тщеславие. Если тщеславие - это любовь, направленная на себя, то Божественная / святая любовь - это любовь, направленная на весь мир, то есть от себя. В этом проявляются различия греха и добродетели.
В то же время концептуальные метафоры выдают начавшееся уже на первом этапе вытеснение религиозного осмысления категорий светским. Проявлением этого служит сходное восприятие любви и тщеславия как эмоциональных состояний: «Любовь в душе, пылкой, страстной есть болезнь» (Ф. В. Булгарин) и «Тщеславие вообще опасная болезнь, но она становится неизлечимою, когда поселится в душе плохого стихотворца» (А. В. Никитенко).
Тот факт, что ЛЮБОВЬ и СМИРЕНИЕ являются последним компонентом единой образной схемы, позволяет нам поставить вопрос о наличии пересечений этих категорий. Действительно, СМИРЕНИЕ (покорность, кротость) является структурным компонентом концепта ЛЮБОВЬ [3, с. 394]. Их роднит, в частности, ориентационная метафора: оба состояния направлены от человека: ср.: любовь к ближнему, к миру, к Богу и «... когда смирение твое не могло тронуть ожесточенного врага» (Н. М. Карамзин).
На втором этапе развития категории ТЩЕСЛАВИЕ разрушается образ-схема ИСТОЧНИК - ПУТЬ - Цель. Прежде всего, это связано с тем, что ПОКАЯНИЕ утрачивает дея-тельностный характер. Противопоставление ТЩЕСЛАВИЯ и ЛЮБВИ минимизируется.
Меняется метафорическое осмысление тщеславия. Теперь это надутый, наполненной пустотой шар: пустое тщеславие, гордыня как дыра, дутое тщеславие, гордыня изверглась (= шар лопнул). В основе этих метафор лежат физиологические ощущения, а не душевные переживания, как прежде.
Оппозиция ТЩЕСЛАВИЕ - СМИРЕНИЕ оказывается прочной, так как она поддерживалась советской идеологией. Если ТЩЕСЛАВИЕ моральным кодексом и правовыми документами никак не регламентировалось, то СМИРЕНИЕ отвечало принципу «Свобода, равенство, братство!», поскольку, по сути, было умением не демонстрировать свои таланты на фоне других, менее способных людей. Напротив, ТЩЕСЛАВИЕ не может
не выказывать превосходство одного над другими (неравенство).
Размежевание религиозного и светского мышления проявляется в том, что оппозиция ДОБРОДЕТЕЛЬ - ГРЕХ начинает маркироваться: религиозное смирение. Немаркированное светское (советское) мышление оппозицию нейтрализует: тщеславие как законная черта. Категория ТЩЕСЛАВИЕ приобретает градуальность: невинное тщеславие, обыкновенное тщеславие, чрезмерное тщеславие. Градуальность проявляется и на лексическом уровне: гордыня - гордость. Показательно, что и при таком обозначении оппозиция ДОБРОДЕТЕЛЬ - ГРЕХ нейтрализована: гордыня смиренна, смиренная гордость.
Устаревание лексемы тщеславие и вытеснение ее словом гордость оказывает значительное влияние на структуру категории, так как гордость, в отличие от однозначного тщеславия, имеет четыре значения, три из которых наделены положительными коннотациями и одно отрицательным. С одной стороны, это 1) чувство собственного достоинства, самоуважения, 2) чувство удовлетворения от сознания достигнутых успехов, 4) о том, кем (чем) гордятся, с другой - 3) гордыня [1], то есть высокое мнение о себе и пренебрежение к другим, высокомерие. Перевес значений с положительными коннотациями приводит к тому, что на третьем этапе тщеславие из самой пагубной страсти переходит в «одно из наиболее простительных качеств» (В. Санин). Теперь оно понимается как амбициозность, желание занять лучшее положение в своей сфере деятельности: тщеславие литератора, педагогическое тщеславие, тщеславие актера.
В рамках нашего исследования был проведен опрос, в котором информантам предлагалось подобрать антоним к слову тщеславие. Среди ответов оказались милосердие (часто входит в микроконтекст слова любовь, см. [3, с. 90, 335], скромность, робость (ассоциаты СМИРЕНИЯ), великодушие, самоотречение (входят в категорию АЛЬТРУИЗМ, противопоставленную АЛЧНОСТИ - четвертому греху из нашего списка).
Этот эксперимент показал, с одной стороны, сохранение следов оппозиции ТЩЕСЛАВИЕ -ЛЮБОВЬ / СМИРЕНИЕ, а с другой - смещение фокуса внимания на периферию категорий ЛЮБОВЬ и СМИРЕНИЕ и даже на другие категории, входящие в ту же суперкатегорию. Таким образом, мы подтвердили, что рационально-логическое структурирование концептуального содержания сознания оказывается нестойким,
границы между категориями с течением времени размываются.
Другой смертный грех - ЗАВИСТЬ - это градуированная категория, обозначающая различные уровни неприязни и вражды от соревнования (зависть - сестра соревнования - А. С. Пушкин) через ревность (подробнее см. [3, с. 210-256]) вплоть до ненависти. Градацию отражает и ассоциативно-образный признак категории: она осмысляется через цвета с противоположными символическими значениями - черная и белая.
Для анализа данной категории мы взяли два крайних члена - чувство соревновательности (вызывающее досаду из-за невозможности достичь чужого уровня) и ненависть (вызывающую злобу).
Чувству соревновательности с семантической точки зрения оказались противопоставлены доброжелательность (входит в категорию ДОБРОТА), дружелюбие (ДРУЖБА), уважение к сопернику (УВАЖЕНИЕ). Две последние категории древнегреческие философы включали в категорию ЛЮБОВЬ: они выделяли любовь-дружбу (фгАла), и любовь-уважение (оицлаВеш) [Цит. по: 3, с. 57].
Если мы говорим о зависти, граничащей с ненавистью, то в качестве добродетели ей противопоставляется ЛЮБОВЬ (выражается языковой антонимией ненависть - любовь). Анализ концептуальных метафор позволяет выявить противопоставление любви-союзника (каузатора) зависти-противнику: любовь побужда-
ет/заставляет/доводит до, но подавить зависть, бороться с завистью, зависть обовьет тебя и сдавит, как змеи.
Мы видим, что градуальность категории накладывает отпечаток на членение концептуального содержания сознания: чем меньше проявляется чувство зависти, тем больше корреляций у категории ГРЕХ с категорией ДОБРОДЕТЕЛЬ, и наоборот, чем чувство сильнее, тем оппозиций меньше, но они проявляются отчетливее. Кроме того, выяснилось, что ЛЮБОВЬ оказывается добродетелью, противопоставленной как минимум двум грехам - ТЩЕСЛАВИЮ и ЗАВИСТИ.
Своеобразие категории ЗАВИСТЬ проявляется в том, что диахронически она не изменяется. Так что и по этому показателю симметрия суперкатегории с ее частями, а также частей (категорий) между собой отсутствует.
Результаты исследования, включая и результаты анализа не представленных в данной статье оппозиций, обобщены в виде таблицы (см. Таблица 1).
Таблица 1
Противопоставление суперкатегорий ДОБРОДЕТЕЛЬ и ГРЕХ
^ч Добродетель
Грех Любовь Смирение Доброта Щедрость Жажда знаний Аскетизм Верность Целомудрие Радость Трудолюбие
Тщеславие + +
Зависть + +
Гнев + +
Алчность + +
Чревоугодие +
Блуд + + +
Уныние + +
Таблица показывает неравномерность распределения смыслов между суперкатегориями ДОБРОДЕТЕЛИ (не менее 10 включенных категорий) и ГРЕХИ (7 категорий). Одной категории из группы грехов могут быть противопоставлены 1 или 2 категории из группы добродетелей, одной добродетели противостоят от 1 до 4 грехов. Кроме того, наше исследование не выявило в суперкатегории ГРЕХИ смысловых компонентов, которые можно было бы противопоставить обнаруженным нами в контексте сочетаний нравственные ценности, вечные ценности понятиям честь, достоинство; долг, служение; самосовершенствование; ответственность.
Можно сделать вывод, что системные языковые связи не тождественны концептуальным. На концептуальном уровне противоположное со временем может становиться подобным или тождественным, а таксономия выстраивается в соответствии с законом относительности.
Библиографический список
1. Большой толковый словарь русского языка [Текст] / гл. ред. С. А. Кузнецов. - СПб. : Норинт, 2004. - 1534 с.
2. Гаспаров, Б. М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования [Текст] / Б. М. Гаспаров. - М. : Новое литературное обозрение, 1996. - 352 с.
3. Евтушенко, О. В. Художественная речь как инструмент познания [Текст] / О. В. Евтушенко. - М. : Языки славянской культуры, 2010. - 552 с.
4. Куркина, Т. Н. Семантика добродетели в русской литературе XVIII века [Текст] / Т. Н. Куркина // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: Русская филология. - М. : Изд-во МГОУ, 2011. - № 5. - С. 102-108.
5. Лакофф, Дж. Женщины, огонь и опасные вещи. Что категории языка говорят нам о мышлении [Текст] / Дж. Лакофф. - М. : Яз. славян. культуры, 2004. - 792 с.
6. Национальный корпус русского языка [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.ruscorpora.ru
7. Gibbs, R. W. The Cognitive psychological reality of image schemas and their transformations / H.-L. Colston, R. W. Gibbs // Cognitive linguistics: basic readings / ed. by D. Geeraerts. - Berlin; New York : Mouton de Gruyter, 2006. - P. 239-268.
8. Rosch, E. H. Principles of Categorization / E. H. Rosch // Cognition and Categorization. - Hillsdale, N. J. : Lawrence Erlbaum, 1978. - P. 27-48.
Bibliograficheskij spisok
1. Bol'shoj tolkovyj slovar' russkogo jazyka [Tekst] / gl. red. S. A. Kuznecov. - SPb. : Norint, 2004. - 1534 s.
2. Gasparov, B. M. Jazyk, pamjat', obraz. Lingvistika jazykovogo sushhestvovanija [Tekst] / B. M. Gasparov. -M. : Novoe literaturnoe obozrenie, 1996. - 352 s.
3. Evtushenko, O. V Hudozhestvennaja rech' kak instrument poznanija [Tekst] / O. V. Evtushenko. - M. : Jazyki slavjanskoj kul'tury, 2010. - 552 s.
4. Kurkina, T. N. Semantika dobrodeteli v russkoj literature XVIII veka [Tekst] / T. N. Kurkina // Vestnik Moskovskogo gosudarstvennogo oblastnogo universiteta. Serija: Russkaja filologija. - M. : Izd-vo MGOU, 2011. -№ 5. - S. 102-108.
5. Lakoff Dzh. Zhenshhiny, ogon' i opasnye veshhi. Chto kategorii jazyka govorjat nam o myshlenii [Tekst] / Dzh. Lakoff. - M. : Jaz. slavjan. kul'tury, 2004. - 792 s.
6. Nacional'nyj korpus russkogo jazyka [Jelek-tronnyj resurs]. - Rezhim dostupa: http://www.ruscorpora.ru
7. Gibbs, R. W. The Cognitive psychological reality of image schemas and their transformations / H.-L. Colston, R. W. Gibbs // Cognitive linguistics: basic readings / ed. by D. Geeraerts. - Berlin; New York : Mouton de Gruyter, 2006. - P. 239-268.
8. Rosch, E. H. Principles of Categorization / E. H. Rosch // Cognition and Categorization. - Hillsdale, N. J. : Lawrence Erlbaum, 1978. - P. 27-48.
Reference List
1. Big explanatory dictionary of Russian / editor-inchief S. A. Kuznetsov. - SPb. : Norint, 2004. - 1534 pages.
2. Gasparov B. M. Language, memory, image. Linguistics of language existence/ B. M. Gasparov. - M. : Novoe Literaturnoe Obozrenie, 1996. - 352 pages.
3. Evtushenko, O. V. Artistic speech as knowledge instrument / O. V. Evtushenko. - M. : Yazyki Slavyanskoy Kultury, 2010. - 552 pages.
4. Kurkina T. N. Semantics of virtue in the Russian literature of the 18th century / T. N. Kurkina // Bulletin of Moscow State Regional University. - M. : MSRU Publishing House, 2011. - No. 5. - Page 102-108.
5. Lakoff J. Women, fire and dangerous things. What categories of language tell us about thinking / J. Lakoff. -M. : Yazyki Slavyanskoy Kultury, 2004. - 792 pages.
6. National case of Russian [An electronic resource]. - Access mode: http://www.ruscorpora.ru.
7. Gibbs R. W. The Cognitive psychological reality of image schemas and their transformations / H.-L. Colston, R. W. Gibbs // Cognitive linguistics: basic readings / ed. by D. Geeraerts. - Berlin; New York : Mouton de Gruyter, 2006. - P. 239-268.
8. Rosch E. H. Principles of Categorization / E. H. Rosch // Cognition and Categorization. - Hillsdale, N. J. : Lawrence Erlbaum, 1978. - P. 27-48.
Дата поступления статьи в редакцию: 12.04.2018 Дата принятия статьи к печати: 16.05.2018
