CC BY
38
Страницы истории
нравственные институции в финансовых воззрениях м. а. балугьянского и его общественной деятельности
А. А. АШКЕЕВА, кандидат экономических наук, доцент кафедры финансов и кредита Е-mail: anikeeva_aa@vlpost. ru Волжский гуманитарный институт
В статье рассматриваются нравственные институции финансиста М. А. Балугьянского — ученого и государственного деятеля первой половины XIXв. Осмысливается, какими институциями должен обладать человек на государственной службе. Раскрываются заслуги М. А. Балугьянского в становлении российских финансов.
Ключевые слова: М. А. Балугьянский, институции, история, государство, финансы.
Нравственные нормы государственного чиновника служат фундаментом его служебной деятельности. Давая характеристику результатам этой деятельности, мы одновременно оцениваем и облик исполнителя: за хорошими делами видим хорошего человека, а за плохими — личность с изъянами. Нравственные институции как устойчивая форма социальных отношений чаще всего проявляются рефлексивно. Их сложно скрыть. Та или иная нравственность человека очевидна окружающим по его поступкам. Чем выше положение чиновника в государственной иерархии, тем в большей степени «прозрачна» его личность.
Проблема соответствия нравственных норм личности институциям государственного чиновника, которому общество делегировало исполнение его воли, во все времена была актуальной. История дает нам множество примеров для понимания того, какими нравственными институциями должен
обладать человек, чтобы быть профессионально пригодным к служению государственной власти и обществу. С этих позиций рассмотрение нравственных институций финансиста, ученого и государственного деятеля первой половины XIX в. М. А. Балугьянского представляет как исторический, так и практический интерес.
Австро-венгерский ученый-финансист Михаил Андреевич Балугьянский приехал в Россию в 1804 г. Пригласивший его по поручению российской научной общественности и правительства писатель и педагог И. С. Орлай отмечал в своем письме: «Профессора в России имеют такие привилегии, как нигде в мире» [20]. И. С. Орлай знал, о чем писал. Он был соотечественником М. А. Балугьянского (родился в Венгрии). Приехав в Россию, педагог-иностранец увидел успехи российской власти в стимулировании развития научной и практической финансовой деятельности. За успехи в этой сфере поощрялись как зарубежные, так и российские ученые. И отечественных, и иностранных профессоров в России не разделяли на «своих и чужих». Например, 04.09.1807 император Александр I присутствовал на экзамене в Педагогическом институте. «Ему приятно было свидетельствовать познания и таланты тех, коим вверены будут надежда и подпора отечества». Оставшись довольным результатами, император «Всемилостивейше пожаловать соизволил всем
Профессорам бриллиантовые перстни; Магистрам и учителям — золотые табакерки» [16].
Педагог И. С. Орлай не только способствовал приглашению М. А. Балугьянского в Россию. Он познакомил ученого с видным государственным деятелем М. М. Сперанским. К этому моменту И. С. Орлай и М. М. Сперанский знали друг друга уже несколько лет по Александро-Невской семинарии. «Орлай представил Балугьянского старому своему соученику по семинарии, управлявшему в то время второй экспедицией министерства внутренних дел» [14]. С тех пор и до конца жизни, как сообщает историк М. А. Корф, Михаил Андреевич оставался одним из замечательных людей в окружении М. М. Сперанского [19]. Их знакомство началось с того, что М. А. Балугьянского попросили «изложить его мысли и предложения в средствах по лучшему устройству наших финансов» [14]. Выполненную работу Михаил Андреевич показал М. М. Сперанскому, уже ставшему его начальником. Труд был одобрен, а изложенные в нем идеи были использованы в «Плане финансов». Эта работа не осталась не отмеченной российским правительством, и автора щедро наградили. В письме писателя и историка А. И. Тургенева, датированном 12.01.1810 и адресованном брату — помощнику статс-секретаря Государственного совета Н. И. Тургеневу в Геттинген сообщается о награждении М. А. Балугьянского: «он получил Анну на шею, перстень в 4000 р. и 5000 р. единовременно. Много награжден; но не за ученые подвиги, а за труды по части финансов» [1].
Награда в 1807 г. за образовательную деятельность в Санкт-Петербургском педагогическом институте, награда в 1810 г. за чиновничью деятельность — это лишь первые из множества других наград, которые получил Михаил Андреевич. «Государство оценило его заслуги: помимо многих знаков отличия, чинов и денежных наград, он был удостоен звания статс-секретаря, сделан сенатором и возведен в дворянское достоинство» [2]. Прав был И. С. Орлай: в России в те времена умели ценить и поддерживать талантливых людей. М. А. Балугьянс-кий, приехав на три года, в конечном счете остался в нашей стране навсегда. Он получил от власти звания, от общественности — признание, принял российское подданство, православную веру [20]. Австро-венгерский ученый вместе с коренными россиянами стал создавать научно-практическую основу финансов нашего Отечества.
Свою карьеру в России Михаил Андреевич начал в 35-летнем возрасте. То есть он был зрелой
личностью. Зрелость эту характеризуют сформировавшиеся нормы поведения, жизненные принципы, способы движения к поставленной цели — нравственные институции. Они высвечивают человеку границу между добром и злом и не позволяют эту границу нарушать, где бы она ни проходила: в научной деятельности, чиновничьей службе, быту. Поскольку одними из важных признаков институции являются ее стабильность и повторяемость в социальных отношениях, то они становятся неотъемлемой частью личности человека. Говорят: привычка — это вторая натура. Но по своей значимости нематериальная, духовная сущность человека первична. Эту природу практически невозможно скрыть ни от себя, ни от других. Она обязательно проявится, как проявилась в деятельности и научных трудах М. А. Балугьянского.
Вскоре после приезда в Россию М. А. Балугьян-ский представил научной общественности свои сочинения «Национальное богатство» (1806) и «О разделении и обороте богатства» (1808). И уже в этих работах проявились его нравственные институции. Через свою призму экономических категорий он выразил нравственные институции государства и его финансов. Речь шла не о российских государстве и финансах (они в то время ему были мало известны), а о государствах по типам (торговым, сырьевым, производящим) экономических систем, описанных в политэкономических теориях.
Главное в «Национальном богатстве» — это анализ теорий меркантилистов, физиократов и теории А. Смита. Нет смысла раскрывать сущность этих теорий — они хорошо известны. Обратим лишь внимание на то, как каждая из этих теорий связана с финансами и нравственными институциями.
В системе меркантилистов на первое место ставятся отношения на стадии обмена общественного воспроизводства. В этих отношениях развиваются присущие торговцам институции, которые проникают, по мнению М. А. Балугьянского, во все сферы, в том числе в государственную власть. Власть покупается, «через великие владения приобретаются друзья, власть...» [3]. Государственная власть становилась зависимой от вельмож и купцов, «неутомимая деятельность коих. подчинила политику всего мира» [3]. М. А. Балугьянский приводит множество примеров и доказывает, что в период развития торговых отношений, начиная с XIII в., «правила купеческие и ремесленнические сделались Государственными. С начала восемнадцатого столетия служат они единственным руководством всем Государствам и кабинетам» [3].
Теория экономистов или физиократов предложена французским философским обществом — «весьма ученых и остроумных мужей» [4]. В ней все население государства составляет два класса. Первый — класс производителей. Второй — класс, разделенный «1 , на бесплодных или неприбыльных работников, каковы суть фабриканты, ремесленники, купцы; и 2, на потребителей или иждевателей,.. .от первого Государственного чиновника до последнего тунеядца» [4]. Далее в анализе М. А. Балугьянский группу потребителей еще более дифференцирует: «1, все состоящие в службе Государственной и приватной; 2, все ученые, художники, домашние служители; 3, все тунеядцы, воры и проч.» [4]. Такая градация общества обусловливает и градацию опеки государства, которая, предполагает, например, разный уровень налогообложения. Кроме финансовой дискриминации разных социальных слоев населения более страшной, жестокой является человеческая, личностная дискриминация по профессиональному положению. Например, «физик и математик в Государстве предпочитаются метафизику, грамматику, стихотворцу, художнику и проч.». Доминирование роста более бесплодного класса ведет к опережающему росту государственных расходов по сравнению с государственными доходами. И в результате «Государство будет ощутительно ослабевать и приходить в скудость». Поэтому в теории физиократов обосновывается то, что «каждая степень занятия в Государстве» нуждается в государственном контроле рождаемости населения, государство должно «приложить старание о населении или размножение народа» [4]. Таким образом, по мнению М. А. Балугьянского, система физиократов на основе социальной, а точнее — профессиональной дифференциации населения, выявляет неодинаковое влияние каждого слоя на состояние финансов государства. В связи с чем государственная политика строится на негативных нравственных нормах дискриминационного характера в зависимости от степени «бесплодности» той или иной социальной группы. Поэтому государство должно более поддерживать, например, физиков нежели лириков.
Не в теориях меркантилистов и физиократов, а в теории А. Смита, основанной на труде, усматривает М. А. Балугьянский позитивные нравственные институции государства. В ней Михаил Андреевич находит доказательства того, что «Правосудие, покровительство и свобода промышленности, купно с просвещением граждан и распространением торга, суть единственные действительные средства к обо-
гащению нации» [5]. Эта теория, как и две других, рассмотренных М. А. Балугьянским, представлена в тесной связи с финансами и нравственными институциями. В исследовании каждого типа национальной экономики (коммерческой, сырьевой, производящей) обосновывается влияние этих типов на характер финансовых отношений, реализации которых служат универсальные для каждого типа нравственные институции государства. Таким образом в научных работах 1806—1808 гг. М. А. Балугьян-скому, в то время еще мало знакомому с Россией, удалось представить ее научной общественности финансовые отношения, реализующиеся посредством универсальных нравственных институций государственной власти. Эти институции могут быть позитивными или негативными в зависимости от типа национальной экономики.
Постановка вопроса нравственности государственной власти в экономико-финансовом сочинении свидетельствует не только о важности для автора решить этот вопрос, а следовательно, о высоком нравственном уровне М. А. Балугьян-ского, но и о его выдающихся интеллектуальных способностях.
О Михаиле Андреевиче, выделявшемся в обществе своей ученостью, писали многие. Причем не только его биографы [2], но и те, кто встречался с ним в коридорах российской государственной власти. Например, предводитель эстляндского дворянства Р. Е. Гринвальд [22], М. А. Корф [14], М. М. Сперанский [20], министр иностранных дел России К. В. Нессельроде [20]. Упоминали о нем и ученые, которым М. А. Балугьянский был известен как профессор Санкт-Петербургского университета. Например, историк литературы, академик А. В. Никитенко [20], поэт, критик, академик П. А. Плетнев [7], профессор Санкт-Петербургского университета Я. В. Толмачев [24]. Писали не только те, кто по-доброму относился к Михаилу Андреевичу, но и те, кто его явно недолюбливал. Например, Н. И. Тургенев, который в 1812 г. приехал из-за границы и был принят на службу в ученое бюро под начало М. А. Балугьянского. Задачу совершенствования российских финансов этому бюро поставил сам император Александр I [8]. Н. И. Тургенев не отрицал эрудированности своего начальника. Но это, пожалуй, единственное его положительное высказывание о Михаиле Андреевиче. Н. И. Тургенев не без ехидства характеризовал Балугьянского: «Не умея правильно изъясняться ни на русском, ни на любом другом из живых европейских языков, вел занятия на кухонной латыни»
[21]. Заметим, что выражение «кухонная латынь» здесь не означает, что владел М. А. Балугьянский этим языком слабо. По мнению Р. Е. Гринвальда, «латинский язык пользовался его особой любовью и все его заметки, все, что он записывал для себя, было на латинском» [22].
О том, что у Михаила Андреевича существовала проблема с русским языком, многим было известно. Но на фоне его научных достижений, усердия в государственной службе плохое знание русского языка большинство его знакомых воспринимало как забавный, маленький изъян. Например, вспоминая своего учителя М. А. Балугьянского, в шутливой форме об этом говорил император Николай I: «... толковал нам на смеси всех языков, из которых не знал хорошенько ни одного» [15]. Но слабое знание русского языка не мешало М. А. Балугьянскому донести до слушателя смысл своих идей. «Он был профессор истинно вдохновенный! Ни одним языком хорошо не владея, никогда он не затруднялся, говоря на всех живо, скоро и по-своему, но в то же время увлекательно» [7], — так писал об ученом нетерпимый к человеческим порокам П. А. Плетнев.
Ученость М.А. Балугьянского отмечали многие его современники. Но лишь единицы из них, как например, Н. И. Тургенев, пытались эту бесспорную характеристику окрасить в неприглядные оттенки, унизить и оскорбить его, показать объектом «постоянных насмешек общества» [21]. Мнение Н. И. Тургенева важно знать потому, что сама его личность значима в истории российских финансов. Но, чтобы не углубляться в тонкости взаимоотношений финансистов Н. И. Тургенева и М. А. Балугьянского, отметим лишь следующее: характеристика Н. И. Тургенева субъективна и не делает честь его нравственности.
За ученостью М. А. Балугьянского каждый биограф и исследователь видел что-то свое. Широту познаний «многостороннего ученого» [24] отмечал Я. В. Толмачев. «Кладезем знаний» [20] называет его граф К. В. Нессельроде. О фундаментальности мировоззрения Балугьянского высказался А. В. Никитенко: «ученый, основательно знакомый с историческим ходом и современными требованиями науки. Причем это был человек с обширными знаниями, соединявший способность одушевлять своих слушателей и их природное расположение и наклонность к знанию возводить на степень живой веры в науку и любви к истине» [20]. Биографу Михаила Андреевича он виделся как «энциклопедически образованный, обладающий колоссальной памятью и рабочей силой» [2].
Но, по мнению автора, высшую оценку, которую можно поставить учености М. А. Балугьянс-кого, — это творческое или, говоря современным языком, креативное мышление (от лат. Creto — созидание). Такое мышление не сводится лишь к владению некоей суммой знаний, к хорошей памяти, т. е. способности удерживать и накапливать сведения, только к тиражированию знаний. Это и способность по-разному интерпретировать, комбинировать знания различных областей наук и в результате продуцировать новое знание. М. А. Балугьянский был способен творчески мыслить, выдвигать идеи, разрабатывать варианты различных проектов, положить начало созданию нового государственного документа. Эти качества М. А. Балугьянского выделил еще в самом начале их многолетнего сотрудничества М. М. Сперанский, представив Михаила Андреевича следующим образом: «Это весьма хорошая голова, которую всегда можно употреблять с пользой для кабинетной работы первообразной» [20].
Многие современники знали об интеллектуальном потенциале М. А. Балугьянского, пользовались его знаниями. Хотя и не всегда окружающие способны были понимать его — с годами это происходило все чаще. Поэтому со временем знакомые Михаила Андреевича стали упрекать его в старческих причудах: «в последнее время. он как будто терялся посреди массы своих знаний, и его не без основания прозвали. опрокинутая библиотека.» [22].
Известные в России общественные деятели, в том числе ученые и министры, люди образованные, умные удивлялись учености М. А. Балугьянского. Но огромный объем знаний, накопленных ученым, объясняется не столько природной одаренностью, сколько ежедневным и многолетним трудом. Даже в 70-летнем возрасте «вставал он в 5 часов; от 11 до 3, а после обеда от 6 до 9 часов отдыхал он. и затем уже бодро работал долго за полночь, так что для ночного сна оставалось у него очень немного времени» [22]. Такой режим дня был сродни марафону длиною в жизнь. Не жалея себя, жертвуя своим здоровьем, которого было у Михаила Андреевича не так уж и много, он торопился сделать как можно больше для России и ее финансов. Но не всем это было понятно. Молодой Н. И. Тургенев «не поладил со своим начальником, который вечно работал над целой массой проектов, и «шарлатанство» которого ему не понравилось с самого начала» [8]. Со слов Н. И. Тургенева, нововведения его начальника М. А. Балугьянского были «часто роковыми для казны» [21].
Однако такое мнение нельзя считать объективным. Изучение деятельности М. А. Балугьянского показывает, как по мере укоренения ученого на российской земле все в большей степени проявлялись его позитивные нравственные институции. Та среда, в которой оказался М. А. Балугьянский, стала для него благодатной почвой. В России раскрылись его таланты, выросла его любовь к новому своему Отечеству, проявившаяся в служении российской власти. Это служение отмечено многочисленными и весьма значимыми, можно сказать, судьбоносными для России делами.
Достижения М. А. Балугьянского имеют свою специфику, которая как ничто другое служит видению его нравственных институций. Одним из первых судьбоносных для российских финансов дел было участие М. А. Балугьянского в создании «Плана финансов». Это было время, когда Н. И. Тургенев еще сидел на студенческой скамье. Подробно рассказал о процессе создания «Плана финансов» М. А. Корф, но более выверено с исторической точки зрения повествование академика РАН В. С. Иконникова.
Первоначальная записка, послужившая основой «Плана финансов», «была написана профессором Петербургского университета Балугьянским, но переделана Сперанским и в таком виде поступила на рассмотрение доверенного кружка лиц, собиравшегося по преимуществу на обеденных совещаниях у Северина Потоцкого и состоявшего, кроме Сперанского, из Мордвинова, Кочубея, Кампенгаузена и Балугьянского. Выработанный таким образом проект поступил на рассмотрение комитета, собиравшегося у Гурьева», а затем передан в Государственный совет [12]. Процесс создания «Плана финансов» не оставляет сомнений в том, что этот документ является результатом коллективного труда, начало которому положила записка М. А. Балугьянского. Он сформулировал идею или, по словам М. М. Сперанского, выполнил «работу первообразную» [20]. Кроме того, Балугьянский заложил теоретическую основу «Плана финансов», использовав в том числе теоретические принципы А. Смита [17]. Михаил Андреевич принимал участие в обсуждении положений плана. Таким образом, очевиден его существенных вклад в создание этого проекта развития российских финансов. Но говорить о том, что это полностью его сочинение нельзя. Он был лишь одним из членов творческого коллектива и не претендовал на авторство. Тем не менее спор о приоритетном участии М. А. Ба-лугьянского или М. М. Сперанского в закладке
первого камня в основание русских финансовых реформ не утихает до настоящего дня [6].
Не только в связи с «Планом финансов» наши современники говорят об авторском праве М. А. Балугьянского. «Создание Свода законов Российской империи в исторической литературе обычно причисляют к заслугам Сперанского. Между тем в действительности важную роль в этом грандиозном деле играл и Балугьянский» [20].
М. М. Сперанский никогда не присваивал себе трудов М. А. Балугьянского, они сотрудничали. Балугьянский разрабатывал первый образ документа, теоретически обосновывал его, а Сперанский при необходимости сокращал, делал привязку к существующим российским условиям, законам, создавал форму официального документа. Такой механизм создания государственных проектов, творческий тандем виден из введения к документу, написанному М. М. Сперанским и представленному императору [18]. Как и множество других документов он создан совместно М. М. Сперанским и М. А. Балугьянским, но автором называют одного Михаила Михайловича, а имя его соавтора, как правило, остается «за скобками».
Однако не всегда М. А. Балугьянский и М. М. Сперанский работали вместе. Порой труды ученого озвучивали такие государственные сановники, как министр финансов граф Д. А. Гурьев, дипломат В. П. Кочубей, министр народного просвещения граф С. С. Уваров, граф К. В. Нессельроде [20]. Представляя написанное М. А. Балугьянским, они как гарантию ставили свое имя, звание. И идеи, о которых они публично заявляли, имели дальнейшее их покровительство при реализации. Известное всем благородство этих людей не дает основания упрекнуть их в присвоении чужих мыслей.
Михаил Андреевич был чиновником, но не сановником, которого в прошлом называли бы «вельможа». Он не принадлежал к знатному роду, не имел высокого сана, но зато чиновником являлся выдающимся, хотя порой проходил в государственных документах как «Неизвестный». Именно так значился автор ряда подготовленных записок с мероприятиями по управлению финансами, представленных Балугьянским в Секретный комитет, учрежденный Николаем I 26.12.1826 для обсуждения государственных реформ [9, 10, 11].
Однако «неизвестным» он не был ни для императора Николая I, которому адресовались записки, ни для председателя Секретного комитета В. П. Кочубея, ни для многих входящих в этот комитет государственных деятелей, в том числе
М. М. Сперанского. М. А. Балугьянского знали император и высший государственный менеджмент. Например, на одном из заседаний Секретного комитета В. П. Кочубей предлагал поручить М. А. Ба-лугьянскому рассмотреть региональные расходы на управление, а точнее определить штаты и оклады губернских чиновников. Как докладывал В. П. Кочубей Николаю I, это дело было «ему совершенно известно и им составлены уже разные положения», и «который охотно примет на себя сию работу» [11]. Балугьянский пользовался доверием российской власти как профессионал в финансовых региональных расходах, представители власти считали его добросовестным, инициативным исполнителем, знатоком региональных финансов.
Многолетнее активное участие Михаила Андреевича в создании судьбоносных для России документов не подлежит сомнению. Но при этом обществу была мало известна его деятельность [2]. Так было в XIX в. Мало что изменилось и в XXI в. В. А. Томсинов в одной из своих работ привел фрагмент из воспоминаний дочери М. А. Балугьянского — М. М. Медем, который объясняет подобное положение. По ее мнению, «одна из причин этого лежит в странности или, вернее, оригинальности его характера. Сам он никогда не любил говорить о себе, не старался быть на виду и не выставлял себя вперед. Он не приготовил себе памятника и после себя не оставил ни мемуаров, ни писем, ни записок, которые бы указывали на его желание быть оцененным по заслугам в среде государственных деятелей. Тщеславие было ему незнакомо. Одно из любимых его изречений — «vanitas vanitatum» («суета сует») — доказывает это. Этим изречением он нередко останавливал даже порывы искренности близких ему людей, которые ценили его как человека, и когда о лести не могло быть и речи»» [20].
Заметим, что отсутствие тщеславия — это христианский принцип, нравственная религиозная институция, которая выражалась у М. А. Балугьянского в нежелании быть в центре внимания, равнодушии к чествованию за его многочисленные важные для государства достижения.
Излюбленная фраза ученого Vanitas vanitatum, et omnia vanitas (перевод с латыни — суета сует и все суета) — изречение царя Соломона, третьего и величайшего царя израильского народа, второго сына Давида от Вирсавии (Ветхий Завет, Кн. Еккле-зиаст). Это слова престарелого мудреца, который в течение своей долгой жизни постиг всю суетность земного и из груди которого вырывается глубоко трагическое восклицание: все — суета!
В цитате из Екклезиаста, ставшей девизом для М. А. Балугьянского, заключена вся его жизненная философия. Неутомимый в научных изысканиях и государственных делах Михаил Андреевич стремился уйти от суеты и отдавал все силы служению новой Отчизне. М. А. Балугьянский не опускался до записок низкого содержания, а до мемуаров у него не доходили руки. Хотя «в последние месяцы своей жизни, сознавая приближение смерти, Балугьянс-кий собирался привести в порядок свои рукописи, сочинения по политической экономии, финансам, юридическим наукам., но так и не собрался» [20].
В воспоминаниях дочери М. А. Балугьянского названа основная причина его неизвестности в широких общественных кругах: Михаил Андреевич не был тщеславен. В отсутствии гордыни и была основа его нравственных институций.
В. А. Томсинов видит иную причину, по которой о М. А. Балугьянском осталось мало сведений. Она заключается в том, что «Михаил Андреевич был не просто государственным деятелем, но государственным деятелем-ученым или, говоря современным языком, «экспертом». Он был человеком-тенью, т. е. невидимым для постороннего глаза творцом различных записок, докладов, проектов законов и других подобных документов, которые представлялись императору от имени министров, представителей разнообразных комитетов и комиссий. Это не значит, что он совсем не выступал как самостоятельный деятель. Однако чаще всего Балугьянский действо -вал за спиной других сановников.» [20].
По мнению автора, быть экспертом и человеком-тенью — не одно и то же. Эксперт в современном мире — у всех на виду, его видишь на экранах телевизоров, на страницах популярных и научных изданий. Современный эксперт выдвинулся из-за спины чиновника и уже выступает как самостоятельное лицо. Но, комментируя то или иное событие, явление, эксперт рискует лишь своим именем. Мнение же М. А. Балугьянского, озвученное государственным чиновником, было много раз взвешено, обеспечено высоким статусом того, кто это мнение представлял на суд высшей власти.
Было бы точнее назвать М. А. Балугьянского не экспертом, а консультантом-администратором. Их австрийский и американский экономист и социолог Й. А. Шумпетер называл камералистами [23]. М. А. Балугьянский был камералистом, ученым-чиновником — тем, кто делал слово государственной власти научно и практически обоснованным. Профессионал, творчески мыслящий труженик он был невидимым для постороннего глаза творцом различных
проектов государственных реформ. По мнению автора, нравственная институция, основанная на отсутствии честолюбия, служит фактором состоятельности камералиста, консультанта-администратора. Камералист как невидимый «ангел-хранитель» выступает гарантом духовного, интеллектуального здоровья своего начальника. Он, как показал М. А. Балугьянский, должен сознавать свое значение и ответственность в обосновании предложений, поиске оптимальных политических решений, выработке программных документов, рекомендаций, видении последствий и т. д.
Далеко не все нравственные институции М. А. Балугьянского рассмотрены в данной статье. В том числе и потому, что многое из архивного материала не опубликовано [2]. Но можно дать интегральную оценку высокой нравственности М. А. Балугьянского на основании той, которую сделала императрица Мария Федоровна. Она выбрала Михаила Андреевича одним из учителей для своих детей — Великих князей Николая и Михаила. Чтобы участвовать в обучении будущего императора в то время человек должен был обладать высокими нравственными качествами. «За такую репутацию ручался бдительный взор и светлый ум Марии Федоровны и ее горячая привязанность к детям, заставлявшим ее быть крайне осмотрительной при выборе наставников» [13].
Итак, М. А. Балугьянский предстает перед нами неутомимым в деятельности, творчески мыслящим профессионалом, лишенным тщеславия, служащим опорой высшему государственному финансовому менеджменту. Видимо, это может помочь понять, какими нравственными принципами, нормами, законами должен руководствоваться чиновник, чтобы его дела, служили развитию государственных финансов.
Список литературы
1. Архив братьев Тургеневых. Вып. 2-й: Письма и дневник Александра Ивановича Тургенева геттин-генского периода (1802—1804 гг.) и письма его к А. С. айсарову и братьям в Геттинген. 1805—1811 гг. С введением и примечаниями В. М. Истрина. С. Пб.: тип. Имп. Акад. Наук. 1911. 526 с.
2. Алмазов Б. Н. Балугьянский. Критико-биографичес-кий словарь русских писателей и ученых (от начала образованности до наших дней). С. Пб.: Семеновская Тип. -Лит. (И. Ефрона). 1889. С. 80—83.
3. Балудянский М. Национальное богатство. Изображение различных хозяйственных систем // Статистический журнал. 1806. Т. 1. Ч. 1. С. 45—71.
4. Балудянский М. О национальном богатстве // Статистический журнал. 1806. Т. 1. Ч. 2. С. 33—70.
5. Балудянский М. О разделении и обороте богатства // Статистический журнал. 1808. Т. 2. Ч. 2. С. 1—76.
6. Белозеров С. А., Дубянский А. Н. Михаил Андреевич Балугьянский. Очерки по истории финансовой науки: Санкт-Петербургский университет / под ред.
B. В. Ковалева. М.: Проспект. 2009. С. 109—116.
7. В. Н. Жизнь и литературная деятельность П. А. Плетнева // Русская Старина. 1908. Т. 134. № 4—6.
C. 633—658.
8. Вишницер М. Барон Штейн и Николай Иванович Тургенев // Минувшие годы. 1908. № 7. С. 232—272.
9. Заседание 19 февраля 1828. Чтение записки неизвестного об учреждении губерний. Сборник Императорского Русского Исторического Общества. 1891. Т. 74. С. 265—267.
10. Заседание 26 февраля 1828. Об инструкции Обер-Секретарям. Чтение записки о губерниях. Сборник Императорского Русского Исторического Общества. 1891. Т. 74. С. 273—278.
11. Заседание 30 апреля [1830 г.] О штатах губернских мест. Сборник Императорского Русского Исторического Общества. 1891. Т. 74. С. 458 — 460.
12. Иконников В. С. Граф Н. С. Мордвинов. Историческая монография, составленная по печатным и рукописным источникам. С. Пб.: тип. -лит. А. Траншеля. 1873. 624 с.
13. Корсаков А. Детство и отрочество Николая Павловича // Русский архив. 1896. № 5—8. С. 278—290.
14. Корф М. А. Жизнь графа Сперанского. Т. 1. С. Пб.: изд. Имп. Публ. Библ. 1861. 283 с.
15. П. Император Николай I // Русская Старина. 1903. Т. 115. № 7—9. С. 541—557.
16. Разные известия по части народного просвещения // Периодическое сочинение об успехах народного просвещения. 1807—1808. № 17—21. С. 259—291.
17. Романович-Славатинский А. В. Государственная деятельность гр. М. М. Сперанского // Отечественные записки. 1873. Т. 207. № 4. С. 171—199.
18. Сперанский М. К L-ти летию П-го отделения Собственной Е. И. В. Канцелярии // Русская Старина. 1876. № 3. С. 586—598.
19. Ссылка М. М. Сперанского в 1812 г. Исторический очерк по вновь открытым материалам // Русская Старина. 1876. № 5. С. 73—88.
20. Томсинов В. А. Балугьянский Михаил Андреевич // Законодательство. 1998. № 1. С. 95—104.
21. ТургеневН. Россия и русские: пер. с французск. М.: ОГИ. 2001. 744 с.
22. ЧумиковА. А. Сперанский и Балугьянский // Русская Старина. 1882. Т. 35. № 7—9. С. 41—58.
23. Шумпетер Й. А. История экономического анализа: пер. с англ. // под ред. В. С. Автономова. С. Пб. : Экономическая школа. 2001.
24. Яков Васильевич Толмачев, ординарный профессор Санкт-Петербургского университета (автобиографическая записка) // Русская Старина. 1892. Т. 75. № 7-9. С. 699-724.
