CC BY
23
вать статью по теме доклада в "Ежегоднике Тюменского областного краеведческого музея".
Этнографическая тематика прозвучала и на секции музееведения в докладах тюменских исследователей М.Г. Вольхиной "Этническая культура чувашей-переселенцев в единой краеведческой экспозиции Тюменского областного краеведческого музея" и ТА. Курбатовой "Русская народная одежда в собрании Тюменского областного краеведческох'о музея им. И.Я. Словцова".
На заключительном пленарном заседании кроме подведения итогов работы конференции были приняты и некоторые рекомендации. Среди них - больше внимания уделять истории разных гуманитарных наук, особенно культурологии, музееведения и этнографии XX в.; изучить вопрос о возможности возобновления археологических раскопок исчезнувшего города "Мангазея"; продолжить издание каталогов Тюменского областного краеведческого музея по этнографическим коллекциям в научной серии "Культура народов мира в этнографических собраниях российских музеев", продумать вопрос о написании монографии по истории тюменского музея к его 125-летию; рекомендовать музеям с целью увековечения памяти выдающихся и видных ученых, исследовавших историю, культуру и природу родного края и связанных с музеями, а порой и ставшими их создателями, открыть разделы или уголки экспозиций, посвященные деятельности таких ученых. В этих работах могли бы активно участвовать и омские ученые.
Очень обширной была культурная программа конференции - экскурсии по г. Тюмени и его музеям, работа видеозала, вернисаж выставки минералов "Галерея чудес природы", презентация альбома "Творчество народов Тюменской области", посещение строящегося музейного комплекса и другие мероприятия. А 18 ноября были празднества в честь 1.20-летия тюменского музея - прием ученых и музейных работников губернатором Тюменской области Л.Ю. Рокецким и затем торжества в помещении культурного театра Тюмени.
Следующие "Словцовские чтения" состоятся в ноябре 2000 г.
Н. А.Томилов,
профессор, доктор исторических наук, директор
Омского филиала Объединенного института истории, филологии и философии, заведующий кафедрой этнографии и музееведения ОмГУ, академик АГН и
ACH, член.-корр. РАЕН
Новый взгляд на историю тюркских народов Южной Сибири XVII-XIX веков
Шерстова Л.И. Этнополитическая история тюрков Южной Сибири в XVII-XIX веках / Науч.ред. Ю.В.Куперт. Томск: Изд-во Томск, политехническ. ун-та, 1999. 434 с.
В опубликованной монографии "Этнополитическая история тюрков Южной Сибири в XVII-XIX ве-
ках" ее автору Людмиле Ивановне Шерстовой удалось прежде всего глубоко исследовать и в целом решить проблему этнополитической истории тюрко-язычного населения южносибирского региона XVII-XIX вв., тесно увязывая ее с этнотерриториальны-ми, этнодемографическими, этносоциальными, этио-конфессиональными и этнокультурными процессами, протекавшими у этих народов и в целом в обозначенном регионе (охватывает современные Алтайский край, часть Красноярского края, Кемеровскую, частично Новосибирскую и Томскую области, республики Алтай и Хакасию), а также с аборигенной политикой Русского государства и затем Российской империи. Основным итогом работы стал впервые (и так можно сказать) полученный на очень объемном объекте и большом массиве материалов опыт в российской науке по сопряжению этнической и политической динамики и по выводу результатов исследования в сферу исторической интерпретации. Это главный методологический, да и методический результат выполненной работы. В этом и ее основная научная новизна, и, скажем прямо, новаторство исследовательских подходов.
Актуальность избранной темы по изучению этнополитической истории тюрков Южной Сибири XVII-XIX вв. не вызывает сомнений, т.к. ее социальная значимость связана с необходимостью человечеству постоянно заниматься как в глобальном, так и в локальном объеме решением национальных проблем. Этнополитический фактор на протяжении всей истории цивилизации играл и продолжает играть существенную роль в развитии общества. Особенно четко это видно на примере полиэтнических государств, каким является и Российская Федерация. Нередко этничность - это ведущее явление в политической, социальной и даже экономической истории и в современном развитии человечества. Изучение и познание взаимосвязей этнических и политических сфер жизни общества, их выраженности в национальных движениях и процессах - это путь к выработке сбалансированной национальной политики. Данное исследование имеет и более конкретное значение - оно может быть использовано в практике управления национальными процессами в субъектах Российской Федерации, расположенных в Южной Сибири. Актуальным данное исследование Л.И. Шерстовой является и в научном плане - оно призвано инициировать научные работы по изучению этнополитической истории населения и конкретных народов других регионов России, а также внедрению в такого рода исследования разных методологических и теоретических подходов и основ.
Монография Л.И. Шерстовой - довольно объемная работа, вместе с примечаниями она составляет более 25 условных печатных листов. Такого объема потребовала необходимость обосновать выдвинутые научные положения и полученные выводы большим количеством материалов, а также методологическими (включая историографические) и теоретическими обоснованиями. Основные выводы автора монографии представляются обоснованными и доказанными. Это выводы об объединяющих все южносибир-
ские тюркоязычные народы экзогенных и эндогенных началах, обоснованных тенденциях этнической динамики аборигенного населения Южной Сибири, о направлениях и формах управления коренными народами со стороны органов самодержавной власти от высших до низших ступеней, об усилении национальных запросов и устремлений у этих народов во второй половине Х1Х-Х1Х вв., о смене тенденций в российской государственной политике по отношению к народам Сибири на протяжении Х\Л1-Х1Х вв. и противоречивости этой политики, об основном ходе этнической (включая ее этнополитическую компоненту) истории у тюркских народов Южной Сибири после включения этой территории в состав Русского государства, о влиявших на этнические процессы политических и социальных факторах и др. Верным и значимым в методолого-теоретическом отношении представляется вывод о неоднозначности и неодносторонности сопряжения политической истории и этнической истории. И, наконец, отметим, что в работе достаточно подробно и доказательно изучен конкретный ход этнополитической истории тюркоязычных народов Южной Сибири в заданный и довольно значительный по протяженности хронологический период.
Научная новизна полученных в работе результатов, научных положений и выводов определяется, как нам представляется, и решением в целом конкретной проблемы по выявлению основных направлений, хода и тенденций этнополитической истории тюркских народов Южной Сибири ХУП-Х1Х вв., и методолого-теоретическими и методическими разработками.
Достоверность научных результатов определяется тем многообразием и достаточностью источников, которые использовала в своем исследовании Л.И. Шерстова, а также ее критическим разбором и характеристикой этих источников. Прежде всего это письменные источники - архивные документы, как неопубликованные (материалы взяты в 7 центральных и местных архивах), так и опубликованные в сборниках, документов, в работах разных ученых, в периодической печати, материалы переписей населения, данные лингвистики, этнографии и других гуманитарных наук. Многие архивные материалы вводятся в научный оборот автором монографии впервые. И в этом, кстати, тоже проявляется новизна монографии. Л.И. Шерстова использует также историко-этнографические материалы, собранные ею в поездках но Горному Алтаю и Хакассии на протяжении более 20 лет (1977-1997 гг.), а также неопубликованные полевые материалы В.Д. Славнина. Правда, характеристика и критика этих материалов во "Введении" работы отсутствуют (с.21), поэтому о содержании этих источников читатель узнает лишь по ходу чтения работы и по сноскам на них. Важно то, что эти полевые материалы являются новыми и впервые вводятся в науку.
Обоснованность и достоверность научных результатов определяется также тем, что полная и квалифицированная историография (именно историография, а не перечисление того, что изучали те или
иные ученые), написанная Л.И. Шерстовой, позволила ей выявить степень изученности темы предшественниками как конкретно по этнической истории у тюркских народов Южной Сибири, так и по методолого-теоретическим, методическим и источниковедческим аспектам этнополитической истории как особого исторического научного направления в целом. И выявленная недостаточная, а во многих случаях слабая или отсутствующая изученность большинства вопросов по теме монографии открыли ее автору новые и широкие возможности для исследования и решения проблемы этнополитической истории. Следует заметить, что высокая квалифицированность в выполнении автором монографии историографической части работы во многом определяется, как нам представляется, высоким уровнем в целом томской историографической шко лы.
При знакомстве с монографией Л.И. Шерстовой возникает глубокое убеждение, что данное исследование - это новое слово в науке. Тем не менее, скажем и о наших некоторых несогласиях с автором монографии по ряду вопросов. Но тут же считаем нужным твердо заявить и о праве автора на свои методолого-теоретические поиски и историографические оценки. Определенное возражение вызывает критика в диссертации научного материализма как возможной методологической основы исследования. Конечно, нужны поиски и других методологических подходов, нужно избавление от некоторой жесткости, категоричности и догматичности марксизма. Но ведь в целом научный материализм (марксизм) как методология - это большое научное достижение Х1Х-ХХ вв. Так часто оценивают его и в зарубежной науке. Например, данные проведенного несколько лет назад американским экономистом-социологом Нейлом Смелсером опроса среди наиболее известных ученых Запада, показали, что около 80% опрошенных назвали марксизм самой престижной теорией, объясняющей жизнь общества, а около 60% назвали марксизм и наиболее перспективным из всех обществоведческих учений.
Не могу согласиться и с утверждениями Л.И. Шерстовой о полном размежевании в советский период исторической и этнографической наук, о том что история в России "...часто (получается, что почти всегда - Н.Т.) выполняла функцию подбора "иллюстраций" к догмам теории или партийной практики" , а этнография стала теоретически несамостоятельной и скатилась к "народоописанию" (с. 4). Но именно во второй половине XX в. этнография после разгромов в 1930-х годах анучинской школы, московской школы этнологии и т.д., оправившись, еще более развернулась в своих обществоведческих исследованиях и укрепила свои иозиции именно как одна из основных исторических дисциплин. Возникли и определенные условия для плюрализма научных мнений и изысканий, что видно, кстати, и из рассуждений самого автора монографии о работах Л.Н. Гумилева и некоторых сибирских этнографов. Неприемлемой представляется и поверхностность Л.И. Шерстовой в оценке вклада Ю.В. Бромлея в методолого-теоретические аспекты этнографии и шире истори-
ческой науки в целом (с.4-5).'Именно этот ученый сумел внести наибольший вклад в мировую науку своими разработками теории историко-культурных (этнических и этнографических) общностей, теории этноса, теории этнической (в т.ч. этнополитической) истории, теории этнических процессов и т.д. Именно этот ученый позволил этнографам и ученым других гуманитарных наук увидеть гораздо более широкое и многообразное поле этнической сферы жизнедеятельности людей.
Выскажем и свой взгляд на место этнополитической истории не столько как процесса, а столько как научного направления. Как составная часть она входит в этническую историю - направление, возникшее на стыке истории и этнографии, в котором работают как историки, так и этнографы. Приемлемым представляется (и свое мнение по этому вопросу нам приходилось много раз высказывать в литературе [1] понимание этнической истории как отрасли знаний, охватывающей изучение этнических и этносоциальных процессов и на стадии формирования этнических и этнографических общностей, и на стадии их этнического развития вплоть до трансформации, если речь идет об исчезнувших историко-культурных общностях и входивших в их состав этносов. В качестве разделов этнической истории выделяются этноязыковая, этнокультурная, этнодемо-графическая, этносоциальная и т.д., в том числе и этнонолитическая история. В нашем понимании этногенез является первичной фазой этнической истории, в то время как автор монографии, как нам показалось, придает этногенезу расширительное толкование вслед за Л.Н. Гумилевым.
Вряд ли можно согласиться с утверждением Л.И. Шерстовой, что основной метод ее исследования - этнологический. Нам показалось, что ею широко использован прежде всего метод социально-исторического анализа. В работе отсутствуют прямые определения объекта и предмета исследования. В целом об объектно-предметной области работы сказано следующее: "Нами предпринята попытка более глубокого анализа проблемы "аборигены - государство", исходя из влияния государственной политики на этнические процессы и особенности этногене-зов современных тюркских народов Южной Сибири. Такой подход имеет теоретическое значение, позволяя осмыслить механизмы соотношения этнических и политических факторов в ходе исторического развития..." (с. 14). Во "Введении" не раскрыты методы исследования, нет обоснованности структуры работы.
Следует сказать, что сделанные замечания не снижают нашей высокой оценки исследования Л.И.Шер стовой. И еще раз повторяем, что те наши несогласия с характеристикой отдельных дефиниций (в том числе и понятия этноса), с некоторыми другими методологическими подходами автора монографии не должны считаться негативом выполненной работы. Л.И.Шерстова имеет право на свои методолого-теоретические пристрастия и на собственные разработки в этой области. И она показала себя в этом плане высококвалифицированным и самостоятельно
думающим ученым.
H.A. Томилов,
профессор, доктор исторических наук, директор Омского филиала Объединенного института истории, филологии и философии, заведующий кафедрой этнографии и музееведения ОмГУ, академик АГП и
ACH, член.-корр. РАЕН
Трансформация отношения к смерти в западной культуре
Феномен смерти наряду с другими является важным основанием человеческого бытия. На протяжении всего периода своего существования человек вырабатывал различные формы отношения к смерти. Я выделяю шесть этапов трансформации подобного отношения: Первоначально человек был гармонично сплетен со своим родом, он не мыслил себя вне и помимо его. Связь с родом не прекращалась и после смерти. После земной кончины человек переходил в состояние предка. Род включал не только непосредственно сейчас живущих, но также предков и потомков, которые были так же реальны, как живущие.
В отношении к смерти человека беспокоила не столько собственная смерть, сколько сохранение рода. Основной принцип, которым руководствовался человек — польза для своего рода. Существовала традиция, когда сын отвозит старого отца в лес и оставляет там умирать, т.к. он не полезен уже роду, а еды на всех не хватает.
В раннем средневековье улучшение условий жизни позволяют человеку стать более независимым от общины, но связь с ней еще крепка. Доказательством к этому может служить тот факт, что в раннем христианстве существовала идея всеобщего воскрешения, о личном спасении речь не шла. Воскрешение было всеобщим и безо всякого суда. Смерть не была страшна, она была даже приятна, т.к. умирая, человек знал, что он соединиться со своими близкими и всеми, кто жил до него на земле. Единственное опасение человека состояло в том, что он мог не успеть умереть до конца света и тогда ему не суждено было воскреснуть с уже умершими. Таким образом, христианство выразило идею единства человека со всем родом человеческим.
В средневековом обществе отношение со смертью регулировались всевозможными ритуалами. Смерть позволялась, но только когда человек был подготовлен к ней, существовал продуманный до мелочей обряд подготовки к смерти, куда входило прощание с друзьями и вещами, окружавшими умирающего, воспоминания о жизни и подвигах. Проникнутый сознанием смерти как коллективной судьбы, человек знал, что скоро умрет и имел время покориться неизбежному.
Смерть была близка и понятна. "Не было представления об абсолютной отрицательности, о разрыве перед лицом пропасти, где нет больше памяти, люди не испытывали головокружения или экзистенциальной тоски, или, по крайней мере, ни то, ни другое,
