CC BY
43
УДК 821.161.1
А.Э. ЕРЕМЕЕВ, д-р филол. наук, профессор
НОВЫЕ ПОДХОДЫ К ОСМЫСЛЕНИЮ МИРОТВОРЧЕСТВА В РУССКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Рецензия на книгу Л.А. Ходанен «Миф в творчестве русских романтиков». - Томск, Изд-во Томского государственного университета, 2000. - 320 с.
Монография Л.А. Ходанен посвящена месту и роли мифа в творчестве русских романтиков. В книге впервые систематически на материале эстетических трудов, литературно-художественной критики конца XVIII - первой трети XIX веков, поэзии и прозы рассматривается эстетика и поэтика мифа, который формировался в русской литературе в процессе освоения трудов отцов Церкви, национального фольклора и был потенцирован философскими идеями Шеллинга, Гегеля и других немецких романтиков.
На огромном литературном поле художественных произведений В.А. Жуковского, А.С. Пушкина, К.Н. Батюшкова, П.А. Вяземского, А.А. Дельвига, В.К. Кюхельбекера, А.И. Одоевского, Н.В. Гоголя, М.Ю. Лермонтова в монографии изучаются особенности трансформации мифа в художественную структуру произведений, что уже само по себе представляет определенную новизну и актуальность.
Несколько десятилетий в нашей академической вузовской науке отсутствовало должное внимание к проблеме мифа в творчестве русских писателей, ибо изучение этой проблемы до последнего времени было затруднено среди прочих причин и тем, что наша официальная наука большей частью находилась в плену «прогрессивной» логики, идеологических штампов, наконец, атеистического учения. Отсюда ставшее привычным и более незаметным искажение общего пафоса, порядка и направленности идейно-творческой деятельности писателей, поэтов, эстетиков прошлого.
В настоящее время создались все предпосылки для спокойного и освобожденного от спекулятивных подмен изучения мифа в творчестве русских романтиков. Именно в романтизме возникает широкое обращение к христианским текстам, к ветхозаветным мотивам, где по определению исследовательницы «главной стала, по сравнению с духовной поэзией XVIII века, личностная позиция поэта, - именно романтизм создает миф о божественной природе поэтического слова в контексте постижения вечных истин христианства» (с. 1).
«Завершить» мир произведения, иначе говоря, создать границы жизни героя и смысла этой жизни возможно только с «внежизненной» позиции, находясь в совершенно ином «плане бытия», - эту функцию и выполняет миф в структуре художественного произведения. «Внежизненная активность» автора-творца по отношению к герою (героям), его особая заинтересованность в нем подобны, по мнению М.М. Бахтина, отношению Бога к человеку (в трактовке христианской религиозной философии). Изнутри земной человеческой жизни нельзя увидеть ее итоги - ни фактические, ни смысловые, но извне ее, в абсолютном сознании, эти итоги уже наличествуют, так что возможно любовное созерцание становящейся жизни как уже совершившейся. Согласно мифу, божественные деяния впервые создают сакральное время, которое тем самым неотделимо от наполняющих его событий. Исходя из этого, сакральное время может быть воссоздано в структуре художественного произведения путем «соучастия» в событии во время его совершения, но не передано «в готовом виде» дистанцирующимся от него повествованием.
Главный признак мифа в структуре художественного произведения, как видится из осмыслений Л.А. Ходанен, не наличие в произведении определенных (общественных) мифологических персонажей и сюжетных мотивов, а создаваемая художественной структурой возможность превращения всего сиюминутного, эмпирически или
исторически реального в мире и человеке в отражение и воспроизведение вечных прообразов.
Методологически верными и значимыми замечаниями, на которых базируются историко-литературные осмысления исследователя, являются мысли, из которых можно сделать заключение, что система варьирования архетипических образов и мотивов, а также архаических пластов семантики слова в литературном произведении открывает в точках непрерывно меняющегося эмпирического времени область вневременного настоящего и придает всему современному глубинный и неумирающий смысл, укрупняет масштаб изображения, создает неколебимую нравственную меру. Романтики начала XIX века, как мы видим из глубоко продуманных мыслей автора, впервые в русской литературе с помощью введения в текст произведения «мифа» начинают выявлять важные тенденции современной действительности, тем самым автор-творец в их произведениях предстает не как замкнутое сознание, а как некий отвердевший взгляд на «нечто», как субъект собственной деятельности в плане постижения бытия. Таким образом, можно сделать вывод, что методологическая база книги весьма основательна, и тем самым дает возможность исследовательнице произвести весьма глубокий историко-литературный анализ.
Несомненное достоинство монографии, ее актуальная новизна в историко-литературном плане заключается в том, что автор восполняет существенные пробелы, направляет свое внимание на изучение типологии романтических мифов в связи с изучением мифологических форм: мифы о музе и пророке; широко осмысляется историко-героическая мифология, гипнология, демонология, - тем самым выявляются централизующие основы формирования мифопоэтической картины мира в русском романтизме первой трети XIX в.
Автор восполняет существенные пробелы, направляет свое внимание к малоизученным или вовсе не исследованным сторонам изучения мифа в творчестве русских романтиков, стремится прозреть внимание писателей изучаемого периода непосредственно к архаическим структурам национального мифа и в составе фольклорной традиции. В центре работы оказывается миф как эстетическая категория и как элемент поэтики в творчестве русских романтиков. Успешное решение поставленной задачи позволяет Л.А. Ходанен не только всесторонне уяснить роль мифа в поэтической системе русского романтизма, но и по-новому осмыслить теорию мифа в эстетике и литературной критике 1810-1830-х гг., восполнить мифопоэтическую картину русского романтизма в ее целостности, по-новому осознать масштаб влияния мифа как формы художественного мышления, его органичности романтической эстетики, прозреть его доминанту в творческом процессе А.С. Пушкина, В.А. Озерова, Е.А. Баратынского, М.Ю. Лермонтова, К.Н. Батюшкова, А.А. Дельвига, А.И. Одоевского, Н.В. Гоголя, О.М. Сомова и др. При этом, что весьма ценно, соискательница опирается в своей методологии исследования мифологии на историко-литературный и типологический подходы, а в изучении конкретных произведений, содержащих трансформированные авторами мифологические структуры, использует структурно-семиотический анализ, герменевтические и этногерменевтические наблюдения. Изучение функционирования мифа в структуре художественных текстов было проведено с точки зрения исторической поэтики, что, в свою очередь, потребовало изучения жизни мифа в последующих эпохах с применением культурологического анализа.
Стремление к подобному синтезу дает возможность исследовательнице «увидеть миф как системный, структурообразующий элемент формы художественного мира, созданного русскими романтиками, в развитии которого выразилось своеобразие романтического художественного мышления, сочетающего трансцендентную, персоналистическую устремленность в сферы жизни духа, и универсализм, тяготеющий к открытию «бесконечного в конечном».
В монографическом анализе концептуальной совокупности осмысления мифа в творчестве русских романтиков следует особо выделить разделы, посвященные проблеме «гения» и вдохновения в русской эстетической мысли 1820-1830-х годов, а также осмысление споров о народности в русской критике и развития мифологии и фольклора. В
этой связи продуктивным и интересным представляется анализ эстетических трактатов любомудров Д.В. Веневитинова, В.П. Титова, АС. Хомякова, С.П. Шевырева и др. По мысли исследовательницы «русская романтическая поэзия создает свою мифологию поэзии, основой которой является жизнь романтической души поэта-творца. В ее развитии будут использованы мифологические мотивы, мифологическая символика античности и христианства». В мифах отразился поиск новых идеалов, обращение к проблемам развития внутренней духовной жизни личности, стремление выработать новое миросозерцание, осознать новые цели общественной жизни 1820-1830-х годов. Эстетический идеализм и натурфилософия Шеллинга, по справедливому замечанию автора, больше всего отвечали этим настроениям. Русская культура выбрала путь самопознания личности и проникновения в сущность природы, дающей возможность индивиду спроецировать эти духовно-философские искания на практическую деятельность. Литература и эстетическая мысль переживают в этот период своеобразную эволюцию, интеллектуализируются, чему немало способствовал философский способ мышления. Именно в области литературы и эстетики осуществляются в русской культуре поиски возможностей целостного проявления личности. «Поэзия и философия - вот душа сущего», - пишет в этот период Н.В. Станкевич. Трудно не согласиться с мыслью Л.А. Ходанен, что именно в «русском романтизме формируется философская эстетика, в которой представление о прекрасном, концепция поэтического вдохновения синтезирует на национальной почве идеи романтической науки об искусстве. В области формирования романтической мифологии это сказалось в освоении новых мифологических сюжетов, а в развитии темы поэтического творчества - в создании новых мифопоэтических форм».
Действительно, интерес к мифологическим теориям античности и нового времени создавал эстетический контекст исканиям русских романтиков в области мифотворчества и мифологии искусства. Как аргументированно доказывает исследовательница, романтический миф о вдохновении проходит в русской эстетике 1820-1830-х годов свое развитие и глубоко осваивается русскими романтиками. Они создадут целый ряд повестей о творческой личности, в основу которых ляжет романтический миф божественного озарения, встречи с божественным идеалом. В этом плане круг осмысляемых в могорафии писателей и эстетиков можно было бы продолжить следующими именами и произведениями, это: «Владимир Паренский» Д.В. Веневитинова (1827), «Две жизни» (1832), «Остров» (1838) И.В. Киреевского, «Несколько мгновений из жизни графа Z***» (1834) Н.В. Станкевича, «Разговор о возможности найти единый закон для изящного» С.П. Шевырева, «Rapsodia Sonatina» И. Срезневского. Впрочем, нельзя объять необъятное, и тот круг произведений, который представлен в исследовании, вполне дает возможность согласиться с очень весомыми аргументами автора, а наши дополнения подтверждают справедливость выводов Л.А. Ходанен.
Следует только заметить, что мифологические мотивы в этот период проявились не только в создании образа поэта-гения, но и в целом способствовали изображению «универсума». Это универсальный образ XIX столетия в «Русских ночах», наука и техника будущего в повести «4338-й год» В.Ф. Одоевского; это жизнь фантастической колонии греков в утопии И.В.Киреевского «Остров», это произведения А.И. Герцена, в частности «3 августа 1833» и «Вильям Пен», где Пен собирается в Новом Свете заложить основы «нового мира», основы идеального общественного строя.
Несомненная заслуга соискательницы заключается и в том, что Л.А. Ходанен в свою активную аналитическую орбиту внедряет другой значительный источник, питавший романтическую концепцию мифа в русском художественно-эстетическим сознании первой трети XIX века - просветительскую традицию изучения национальных культур, исторических периодов в развитии цивилизации, отталкивающуюся в первую очередь от идей Гердера.
Произведя тщательное изучение двух направлений в исследовании народной культуры (фольклора и мифологии) - академического и литературного, а также литературно-критического и художественного творчества Н.М. Карамзина, В.А. Жуковского, А.С. Кайсарова, О.М. Сомова, В.К. Кюхельбекера, Л.А. Ходанен выявляет специфику романтической концепции мифологии в русской критике и литературе 1820-
1830-х годов, которая выражалась в спорах о «народности». В воплощении именно этого требования к современной литературе автор усматривает вектор осваивания сменяющихся научных концепций мифа и славянской мифологии (славянской, славяно-русской мифологии, народоведческого фольклорно-мифологического комплекса), - именно благодаря этим масштабным осмыслениям открывался путь к духовному космосу европейской и национальной культуры, классической и библейско-христианской, фольклорной и литературной, древней и новой.
Несомненная заслуга ученого заключается и в том, что отдельные произведения
A.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, К.Н. Батюшкова, А.А. Дельвига, Н.В. Гоголя рассматриваются в контексте общих тенденций развития мифопоэтики русского романтизма 1820-30-х гг., который вписывается в непосредственную динамику историко-литературного процесса. Это позволяет Л.А.Ходанен, с одной стороны, весомее оценить произведения, содержащие отчетливый мифопоэтический уровень в своей художественной структуре, а с другой - отчетливее уяснить типологические закономерности уникальной мифопоэтики русской литературы.
Для полнокровного изучения развития мифологии в творчестве русских романтиков на материале произведений 1820-1830-х годов, содержащих отчетливую мифопоэтическую парадигму, Л.А. Ходанен подвергла детальному историко-литературному анализу, вкупе с типологическим, наиболее значимые «мифы» о поэте-гении, героический миф, миф о силе слова, «аркадские мифы», «скульптурный» миф, историко-героическую мифологию, романтическую гипнологию, демонологию.
На таком фоне, а также обращаясь к фактам усвоения русской поэзией эстетики немецкого романтизма и философии искусства Шеллинга, автор определяет новое понимание в национальной поэзии природы искусства как высшей формы интуитивно-интеллек-туальной деятельности, на основе которой формируется новая мифология искусства, а пальму первенства в ведении мифа о поэте среди романтиков отдает
B.А. Жуковскому.
Аргументированно осмысляя динамику развития мифа о поэте-творце от классического античного мифа о любимце Аполлона и муз к углубленному драматическому образу Пророка, навеянному библейскими мотивами в творчестве А.С. Пушкина, и, далее, заключая наблюдения над образом поэта уже в творчестве М.Ю.Лермонтова и выявляя у последнего в его поэзии трагический пафос, Л.А. Ходанен справедливо делает вывод, что «романтическая концепция поэта-пророка значительно усложнилась, в нее вошли не только ветхозаветно-христианские мифы о древних пророках, о псалмопевце Давиде, уже освоенные романтизмом, но и новые вариации архаических основ, которые связаны с историко-культурным и современным конкретным наполнением».
Автор анализирует знаменитое послание Пушкина «Моему Аристарху» (1815), обращенное к Н.Ф. Кошанскому, в котором «сгущена мифологическая лексика, упоминание муз, харит, Феба-Аполлона, но эта лирическая ситуация почти всегда разрушается, неизменно оборачиваясь игрой, иронической улыбкой, шуткой над святостью поэтического горения». Именно «муза» «первоначально была «героиней» лицейской поэзии Пушкина, пришедшей к нему из французской «легкой поэзии» и анакреонтики, которыми поэт увлекался в эти годы». Сюда же исследовательница относит и другие стихотворения этого периода: «Мечтатель», «Послание к Юдину». Это заключение исследовательницы наталкивает на определенные размышления. Достаточно вспомнить известную статью И.В. Киреевского «Нечто о характере поэзии Пушкина» (1828), в которой молодой критик, характеризуя первый период творчества Пушкина, писал: «Сладость Парни, непринужденное и легкое остроумие, нежность, чистота отделки, свойственная характеру французской школы, соединились здесь с роскошью, с изобилием жизни и свободою» (подчеркнуто нами - А.Е.). Именно в изобилии жизненных сил и свободе поэтического творчества поэта кроется неприятие позиции Кошанского; это своеобразный диалог Моцарта и Сальери. На первый взгляд, ранние произведения Пушкина определяет французская культура poesie fugitive, молодость, влекущая к чувственным наслаждениям. Но так ли это, из чего же тогда вырастает Пушкин-философ, национальный гений? Кажется,
вся гамма чувств обычно персонифицируется по классицистическому канону (Венера, Эрот, Вакх), условны и поэтические имена (Делия, Лила, Хлоя и т.п.). Все в первом чтении условно и представляет аллегорию молодости и свежести чувств. Характеристика, применяемая Пушкиным в его ранних стихах, это - поэтическая маска не просто философа-ленивца, но «монаха», «чернеца», «расстриги». В послании «Моему Аристарху», которое составляет единое поле с посланием «К другу стихотворцу», перед читателем предстает единый диалог, в котором сначала учитель-ритор назидает неопытного, но убежденного в своей одаренности «ученика», а затем «ученик», обретший свой «голос» в поэзии, отвечает «грозному Аристарху». Именно в этот период Пушкин-лицеист обращается к истинному учителю в послании «К Жуковскому» (1816), здесь его душа уже устремлена к «священному» диалогу с учителем-поэтом (он внутренне противополагается диалогу с учителем-ритором). В этом «противоположении» и рождается соотнесенность, цикличность этих стихотворений, отсюда и возникает определенная серьезность, драматичность стихотворения «Моему Аристарху», прозревается «феномен возникновения поэта», где мифопоэтика, конечно же, играет не заглавную роль, и именно она свидетельствует, что лицейская лирика - это не столько ученический этап в творчестве Пушкина, сколько особый период рождения гениального пушкинского сознания, согласно которому юный поэт не следует за логикой чужого художественного мышления, не подражает изначально, а преображает «чужое» в «свое». Впрочем, анализ поэтического «начала» Пушкина-поэта логично приводит исследовательницу к справедливой мысли, что это было «движением Пушкина от классического мифа о певце к христианско-православному мифу о поэте-пророке».
Важность и ценность исследования Л.А. Ходанен заключается и в том, что оно полезно для уточнения личностной и творческой типологии таких разных деятелей русской литературы, как только что упомянутые Пушкин, Жуковский, Лермонтов, как А.И. Одоевский, О.М. Сомов, П.А. Катенин, В.К. Кюхельбекер, К.Н. Батюшков, А.А. Дельвиг, П.А. Вя-земский, Н.В.Гоголь и другие. В книге в целом усматривается как бы тройное освещение, что придает ей методологическую полноту и бесспорную научную весомость.
Анализ развития романтической эстетики мифа, мифотворчества оказывается в результате проделанных изысканий необходимым не только для уяснения его собственного самостоятельного значения, но и для выявления не всегда замеченных сторон как в деятельности конкретных писателей и поэтов первой трети XIX века, так и в историко-литературном процессе в целом (формирование национальной мифологии, тесно связанной с освоением традиции фольклорного эпоса, древнерусской литературы, использование мифологем из библейско-христианских текстов, создание крупных жанровых форм). Эти формы, по верному выводу ученого, «создавали универсальный мир романтической мифологии во всей его полноте и многообразии, включавшей язычество, античное и славянское, и библейско-христианскую мифологию. Свобода и фантазия, «народность» и «местность» как основополагающие эстетические принципы создания романтической мифологии давали возможность ведущим русским романтикам выйти в духовный космос национальной и европейской культур в единстве прошлого и настоящего».
Таким образом, есть все основания заключить, что монография Л.А. Ходанен «Миф в творчестве русских романтиков», - весьма нужное, своевременное и плодотворное синтетическое исследование. Автору удалось с помощью обильного и одновременно тщательно выверенного фактического материала соединить теоретический и историко-литературный анализ, прозреть важнейшие эстетические и поэтические достижения русских романтиков, родовую и жанровую перспективу развития отечественной литературы не только первой трети XIX века, но и определить магистральные пути развития русской литературы в целом.
