CC BY
48
УДК 830
ЖАТКИН Дмитрий Николаевич, доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русского и иностранных языков Пензенской государственной технологической академии, академик Международной академии наук педагогического образования, член Союза писателей России, член Союза журналистов России. Автор 250 научных публикаций, в т.ч. четырех монографий и 10 учебно-методических пособий
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ФИЛОСОФИЯ И.Г. ГЕРДЕРА В ТВОРЧЕСКОМ ОСМЫСЛЕНИИ А.А. ДЕЛЬВИГА*
Идиллия, антологическая эпиграмма, традиция, споры о «естественном человеке», эстетизированная предметность изображения, оссианизм
Идеи Ж.Ж. Руссо, И.Г. Гердера, русских просветителей «о «естественном человеке», добром, нравственном, гармоничном по природе, о народе — хранителе исконной морали и эстетической национальной специфики, апология поэтической «первобытности» и критика ложной цивилизации и обывательских добродетелей»1, утверждение идеала природного равенства людей стали основным содержанием, духовным стержнем многих произведений русских поэтов эпохи романтизма. Философские споры о «естественном человеке» затронули и творчество А.А. Дельвига. Одной из характерных особенностей идиллического бытия «естественного человека» становилась его близость народному сознанию, нашедшему отражение в религиозных верованиях, обрядах, произведениях устно-поэтического
творчества. С целью полнокровного раскрытия художественных образов В.И. Панаев стилизовал «русскую идиллию» «Мать и дочь» в духе традиций песенного фольклора, а Н.И. Гнедич в «Рыбаках» использовал материал народных обрядов и преданий. В отличие от предшественников, А.А. Дельвиг не считал необходимым создание национального колорита путем включения элементов народной традиции в описания гармоничной сельской жизни. Более того, в реплике главного героя идиллии «Отставной солдат» мифологические (языческие) верования одного из пастухов, его «простонародные» разговоры о нечистой силе («...везде бывал ты, все видал! / И домовых, и водяных, и леших»2) подвергаются осмеянию: «Вздор мелешь, малый! Уши вянут! Полно! / Старухи врут вам, греясь на печи, / А вы им
*Исследование выполнено при поддержке гранта Президента РФ (МД-1752.2007.6).
верите!»3. Вместе с тем А.А. Дельвиг признает, что обряды старины, в отличие от языческих верований, продолжали занимать достаточно прочное место в сознании солдата («Играл бы все / До солнышка в девичьем хороводе»4). «Естественный человек» представлен А.А. Дельвигом в наиболее типичных жизненных ситуациях; он трудится, испытывает любовные переживания, сострадает окружающим людям.
Антологическую сущность следует относить к числу принципиальных особенностей дельвиговских идиллий. Рассмотрение русскими писателями (прежде всего, К.Н. Батюшковым и С.С.Уваровым в книге «О греческой антологии») антологического произведения как точного выражения «нравственного бытия»5 народа восходит к трудам И.Г. Гердера, проведшего грань между книжной литературой и поэзией, возникшей «на почве естественного мироощущения людей, близко стоящих к природе», а потому далекой от «современной цивилизации, извратившей естественные чувства людей»6. Для того, чтобы жизненные впечатления смогли стать поэзией, им было необходимо, опершись на античный канон, приподняться над действительностью, обрести условность и риторичность, а также воспринять классицистическую рассудочность и рационализм. «Поэзия Дельвига лирична, откровенна и глубоко человечна, — пишет Г.С. Кнабе, — но это та человечность, которая делается осознанной и выраженной, лишь став фактом искусства, причем искусства, которое опирается на культурную традицию, из нее черпает свои приемы и образы и потому не сливается с непосредственной действительностью»7. В идиллиях А.А. Дельвиг осознает жизнь исключительно в рамках художественной формы, античной оболочки, призванной не только передать чувства и впечатления, но и организовать, стилизовать их, приподнять и вписать в эс-
тетическую реальность, придав черты универсальности, внутренней облагороженно-сти и при этом сохранив сопричастность действительности, подлинность в описаниях. Характеристики особого состояния безмятежности духа, возвышенные описания чувств, пластичные образы героев, картины окружающей жизни, создававшиеся при помощи ассоциаций античного мира, служили в идиллиях поэта для эстетизации окружающей действительности, повседневного быта. Такую особенность манеры его письма И.А. Виноградов называл «эстетизированной предметностью изображения»8. Торжество стоящих над человеком природных законов в идиллиях А.А. Дельвига сообщает героям «уверенность, достоинство, дает им ощущение радости», на что обратил внимание В.И. Коровин, установивший близость дельвиговской позиции творчеству А.С. Пушкина9.
Традиция изображения современности средствами античной поэзии (с учетом характерной образности, ритмико-композиционной схемы стиха) была воспринята русскими романтиками, в том числе А.А. Дельвигом, из творчества А. Шенье, а также из немецкой литературы (сочинения И.В. Гете, Ф. Шиллера, И.Г. Гердера, И.Х. Ф. Гёльдерлина). Дельвиговская антологическая эпиграмма «Ф.Н. Глинке» (1820), сопровождавшая пересылку греческой антологии (очевидно, популярной в те годы книги И.Г. Гердера «Цветы из греческой антологии»), создавала впечатление программы определенных действий по современному переосмыслению античной лирики. Дель-виговское сопоставление антологии с пленительным цветочным убранством «легких харит» было обусловлено буквальным пониманием слова «антология», обозначающего в переводе с греческого «цветник», «букет цветов», и полностью соответствовало литературной традиции. Под влиянием при-
сланной антологии в 1820 г. Ф.Н. Глинка написал вольный перевод из Агафия «Греческие девицы к юношам (из Антологии)» и расширенный вариант дистиха Лукиана «К недостойному бессмертия (из Антологии)».
В рамках жанра антологической эпиграммы А.А. Дельвиг в конце жизни дважды обращался к теме поэта и поэзии («Удел поэта», «Поэт»). Под влиянием античности у него сложилось представление об исключительности поэтического дара, великой миссии и гордой независимости поэта, огромной силе творческого вдохновения. Оба дельвиговских текста, характеризовавшиеся «гармонической стройностью» структуры, логически четким развертыванием мысли, обращением к образам, носящим общечеловеческие черты, наглядно реализовывали авторское требование к поэзии «как к искусству, отличающемуся предельной ясностью и искренностью содержания»10. Идея антологической эпиграммы «Удел поэта» в публицистической форме нашла обобщенное выражение в рецензии на «Бориса Годунова» А.С. Пушкина, последней прижизненной публикации А.А. Дельвига: «Истинный талант выше денег ценит свое искусство. Сколько история представляет поэтов, которые, терпя крайнюю бедность, не продавали своего таланта и, питаясь черствым хлебом и водою, не спеша, готовили для просвещенных современников и справедливого потомства яству бессмертную»11. Подобный подход подводит исследователей творчества А.А. Дельвига к мысли, что поэт чувствовал себя «затерянным и лишним в современной действительности»12 . Как справедливо отмечает Н.В. Фридман, «образ поэта дан у Дельвига в двух планах — реально-бытовом и возвышенно-романтическом. Характерно, что в своих стихах Дельвиг очень прочно прикрепляет к себе эпитет «бедный», имеющий как материальное, так и моральное значе-
ние»13. Вместе с тем на «бедном» поэте в произведениях А.А. Дельвига, как мы видели, лежит печать бессмертия, обоснованная чудесным происхождением его творчества, что сближает эпиграммы А.А. Дельвига («Удел поэта», «Поэт») с антологическими стихотворениями В.А. Жуковского «Homer» и «^когда муз пригласил к себе Геродот дружелюбный...», являющимися переводами из И.Г. Гердера.
Стихотворение А.А. Дельвига «Элизиум поэтов» (между 1814 и 1817 гг.) повторило «батюшковский образ «Видения на берегах Леты», образ поэтов прошлого, судящих в Элизии современных «певцов»14. В «Элизии» (1810) ^H. Батюшкова произошло безоговорочно принятое А.А. Дельвигом переосмысление античного образа в свете жизнерадостного идеала эпикурейца. Создавая пластичные, неповторимые по выразительности картины идеальной жизни, ^H. Батюшков акцентировал внимание на том, что смерть — гармоничный переход в античный Элизий, «где все поет песни торжествующей любви, где нет скорби и печали»15, где будут по-прежнему господствовать скромные земные наслаждения и звучать «гимны радости», «.где все тает I Чувством неги и любви,
I Где любовник воскресает I С новым пламенем в крови»16. Таким образом, KH. Батюшков стал предшественником А.А. Дельвига в создании контраста между описаниями Элизия и Аида, мрачного царства теней, куда ввергаются все нарушившие волю богов. Такой подход отражал позиции немецких эстетиков XVIII в. И.Г. Гердера, Г.Э. Лессинга, И.И. Винкельмана. Русские поэты, являвшиеся предшественниками ^H. Батюшкова, признавали факт продолжения жизни в потустороннем мире, однако делали это с сугубо библейских позиций, не прибегая к созданию античного образа Элизия, например: «Помысли о судьбе великой, I Что ждет тебя на небесах, I Что на минуту
лишь едину / Ты призван во юдоль сию, / Что жизнь — расцветшее токмо утро / Бессмертия души твоей» (Ф.И. Ленкевич. «Фео-дицея». 1806)17.
Романтическое пророчество А.А. Дельвига в стихотворении оссиановской тематики «Настанет час ужасной брани...» предшествовало появлению наполненного во многом сходным идейным содержанием «Предсказания» (1830) М.Ю. Лермонтова18. Осси-ановская героика, «сумрачная мифология Севера»19 оказалась недолговечной в русской поэзии и вскоре стала разрушаться под воздействием непосредственных впечатлений, «трезвого подхода к истории»20. По наблюдению Ю.Д. Левина, поэты пушкинской поры создавали свои оссиановские произведения в возрасте до двадцати лет, причем «оссианизм являлся некоей ступенью на пути к овладению романтической поэти-кой»21 . Поэмы Оссиана, вызванные общей тенденцией к усилению элемента народности в литературе, отражали национальный колорит, «внушали мысль, что каждый народ некогда имел героическую поэзию, не уступающую греческой»22. Отдельные авторы, сопоставляя гомеровскую и оссианов-скую традиции, пытались установить определенную общность и специфику, что наглядно проявилось, в частности, в статье П.А. Вяземского «О жизни и сочинениях Озерова»: «Воображение Омера богато, роскошно и разноцветно, как вечная весна, царствующая на отеческих его полях. Воображение Оссиана сурово, мрачно, однообразно, как вечные снега его родины. И у него одна мысль, одно чувство: любовь к отечеству, и сия любовь согревает его в холодном царстве зимы и становится обильным источником его вдохновения»23. И.М. Семенко отмечала предельную близость философского смысла оссиановской темы, овеянной «скорбным ореолом грусти об исчезнувших временах и героях», позд-
ним стихотворениям К.Н. Батюшкова о невозвратимости идеального античного мира, например, «Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы...» (1819)24. Русские поэты осознавали, что и Оссиан и Гомер стремились к свободе в проявлении творческого духа, «не связанного заранее принятыми правилами»25, и это понимание их духовного родства вело, в частности, к употреблению гомеровского размера при переводе на русский язык фрагментов поэмы Оссиана26. Традиция сближения Гомера и Оссиана русскими поэтами была непосредственно связана с творчеством И.Г. Гердера, указавшего в 1773 г. в статье «Об Оссиане и песнях древних народов», что «рапсодии» двух поэтов «были в равной мере impromptus (экспромты), ибо тогда не знали ничего другого, кроме impromptus», и что «воскресни Гомер и Оссиан и услышь они, как их читают и превозносят, они бы не раз подивились тому, что к ним то добавляют что-нибудь, то выбрасывают»27. В связи с обстоятельствами сближения и сопоставления двух культурных цивилизаций воспринимается и определенное «смешение» у А.А. Дельвига скандинавских и греко-римских мифологических имен. В стихотворении «Настанет час ужасной брани...», передававшем свойственное молодости трагическое осмысление жизни, вызванное меланхолическим настроем, А.А. Дельвиг, помимо скандинавского имени, упомянул и реку Кацит, текущую, согласно мифам, в подземном царстве мертвых, и тем самым впервые в своем творчестве обратился к античному ономастикону, занявшему впоследствии значимое место в его художественном наследии, придававшему многим произведениям глубину ретроспективы и наряду с этим представлявшему уникальную возможность преломить легендарное прошлое на современную поэту действительность.
Происходивший в период расцвета творчества А.А. Дельвига отказ от исключитель-
ного следования античным образцам, одновременно сопровождавшийся «признанием эстетического равноправия художественного опыта всех культур», предоставлял возможность посредством различных заимствований обогатить запас стиховых форм; цель для обогащения запаса стиховых форм давало «предпочтение индивидуального чувства перед общечеловеческим разумом, стремление выразить средствами стиха не извечно неизменное, а неповторимо личное, ценное именно своим своеобразием»28. По наблюдению А.С. Курилова, великим открытием эпохи романтизма было установление того обстоятельства, что «именно в единстве народного содержания и народных форм и заключается все совершенство, образцовость, величие и прелесть искусства древних наро-дов»29. В русском обществе были, в частности, известны суждения о Гомере как народ-
ном певце, высказанные Т. Блэквиллом («Исследование жизни и произведений Гомера». 1735; «Письма о мифологии». 1748), Э. Юнгом («Размышления об оригинальном творчестве». 1759), Р. Вудом («Опыт об оригинальном гении Гомера». 1767). «Величайший певец греков, Гомер является одновременно величайшим народным поэтом, — писал И.Г. Гердер. — Созданное им величественное целое — не эпопея, а «epos», сказка, предание, живая история народа»30. А.А. Дельвиг, как и другие его современники, отчетливо понимал, что литература новой исторической эпохи сможет подняться до подлинно художественных высот только в том случае, если, подобно совершенным творениям великих античных певцов, осознает народность как главное достоинство произведения, сможет содержательно отразить особенности жизни и мироощущения конкретного народа.
Примечания
Касаткина В.Н. Романтическая муза Пушкина. М., 2001. С. 11.
2Дельвиг А.А. Полное собрание стихотворений. Л., 1959. С. 209.
3Там же.
4Там же. С. 208.
5О греческой антологии. СПб., 1820. С. 2.
6Тураев С.В. Немецкая литература // История всемирной литературы: в 9 т. М., 1988. Т. 5. С. 216. 1Кнабе Г.С. Русская античность: Содержание, роль и судьба античного наследия в культуре России. М., 2000. С. 143.
8 Виноградов И.А. О творчестве Дельвига // Дельвиг А.А. Полное собрание стихотворений. Л., 1934. С. 26. 9Коровин В.И. Поэзия Дельвига // Коровин В.И. Поэты пушкинской поры. М., 1980. С. 64.
10Григорьева А.Д., Иванова Н.Н. Язык лирики XIX в.: Пушкин, Некрасов. М., 1981. С. 137.
11 Дельвиг А.А. Сочинения. Л., 1986. С. 269.
12Фридман Н.В. Поэзия Дельвига // Литература в школе. 1973. № 4. С. 90.
13Там же.
14Фридман Н.В. Поэзия Батюшкова. М., 1971. С. 366.
15Гуляев Н.А. К.Н. Батюшков // Русский романтизм. М., 1974. С. 74.
16Батюшков К.Н. Стихотворения. М., 1988. С. 174.
17Поэты-радищевцы. Л., 1979. С. 391.
18См.: Шарыпкин Д.М. Скандинавская тема в русской романтической литературе // Ранние романтические веяния. Л., 1972. С. 149.
19Гуковский Г.А. Пушкин и русские романтики. М., 1965. С. 243.
20Фридман Н.В. Поэзия Батюшкова. М., 1971. С. 234.
21Левин Ю.Д. Оссиан в русской литературе (конец XVIII — первая треть XIX века). Л., 1980. С. 56. 22Там же. С. 16.
23Цит. по кн.: Гуковский Г.А. Пушкин и русские романтики. М., 1965. С. 254.
24Семенко И.М. Поэты пушкинской поры. М., 1970. С. 39.
25Альтшуллер М.Г. Литературно-теоретические взгляды Державина и «Беседа любителей русского слова» // XVIII век. Сб. 8. Державин и Карамзин в литературном движении XVIII — начала XIX века. Л., 1969. С. 108.
26См.: Олин В.Н. Темора. Отрывок из пятой песни Оссиановской поэмы // Беседа любителей русского слова. 1815. Чт. 14. С. 60.
27Хрестоматия по западноевропейской литературе. Литература XVIII века / сост. А.А. Аникст, Л.Н. Галицкий, М.Д. Эйхенгольц. М., 1938. С. 587, 588.
28Гаспаров М.Л. Очерк истории русского стиха: Метрика. Ритмика. Рифма. Строфика. М., 1984. С. 105.
29Курилов А.С. Литературно-общественные предпосылки возникновения романтизма в России // История романтизма в русской литературе: Возникновение и утверждение романтизма в русской литературе (1790-1825). М., 1979. С. 23.
30Гердер И.Г. Избр. соч. М.; Л., 1959. С. 72-73.
Zhatkin Dmitry
I.G. GERDER’S ARTISTIC PHILOSOPHY IN A.A. DELVIG’S CREATIVE COMPREHENSION
The article analyses the influence of I.G. Gerder’s artistic philosophy on the literary activity of A.A. Delvig who dealt with creating idylls, anthological epigrams, interpreting Ossian’s «northern mythology», forming creative grounds for philosophical discussions about «the natural man». Gerder’s conceptual views in Delvig’s comprehension are in line with antique culture traditions, Zh.Zh. Russo’s philosophical heritage, aesthetic concepts of the German Romanticism outstanding representatives.
Рецензент — Кудряшова Е.В., доктор философских наук, профессор, заведующая кафедрой философии Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова, заместитель директора Департамента образования и науки администрации Архангельской области
