CC BY
287
HISTORY OF CATHERINE THE GREAT'S COLLECTION OF WORKS: PUBLICATION OF THE MEMOIRS OF THE EMPRESS
A. D. Ivinsky
The article is devoted to the history of publication of Catherine the Great's Memoirs in the twelfth volume of her Collection of works. Its editors, A. N. Pypin and Y. L. Barskov, had to solve problems of Catherinian textual criticism and Great Prince Konstantin Konstantinovich, the president of Academy of science, to publish these documents.
Key words: Catherine II, A. N. Pynin, Y. L. Barskov, persuade Great Prince Konstantin Konstantinovich, autobiographical notes
© 2015
Т. М. Уздеева
НОВЫЕ «НОВЫЕ ЛЮДИ» В РОМАНЕ «ЧТО ДЕЛАТЬ?» Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКОГО
Статья посвящена анализу образов второстепенных героев романа «Что делать?». Тема духовного становления Кати Полозовой, Бьюмонта, «дамы в трауре» сопряжена с пятой, шестой, главами романа. Автор обнаружил в них черты бытописательства. Установлена принципиальная инвариантность сюжетных комбинаций, построенных на повторе. Разгадан авторский замысел, указывающий на более позднее появление в романе «новых» «порядочных людей», служащий свидетельством поступательного нарастающего общественного развития в середине XIX века в России. Обозначена роль эпизода «зимнего пикника» в романе. Намечена идейно-художественная функция образа «дамы в трауре». В статье полнят вопрос о его автобиографизме.
Ключевые слова: новые люди, порядочные люди, особенный человек, автобиографизм
В романе «Что делать?» в V главе присутствуют два самостоятельных, по-своему замкнутых сюжета, объединенных общим названием «Новые лица и развязка». Один из этих сюжетов — рассказ о спасении Кати Полозовой Кирсановым, второй — о ее знакомстве с Бьюмонтом и их взаимной любви. Каждый сюжет разработан достаточно полно и неторопливо, но в их совокупности сжато, почти конспективно просматривается схематический рисунок сюжетного движения предшествующих глав.
Рассказ о вмешательстве Кирсанова в судьбу Кати Полозовой — это та же, в своем существенном значении уже знакомая читателю история спасения человека в результате встречи его с одним из «новых людей». Исходные обстоятельства не
Уздеева Татьяна Магомедовна — доцент кафедры отечественной и мировой литературы Чеченского государственного университета. E-mail: yzdeeva@mail.ru
те, что соединили Верочку Розальскую и Лопухова, не те характеры, совсем не те события, но совершенно тот же смысл истории. Более того, и в жанровом отношении эта часть главы тяготеет к тому же типу бытописательной повести, что и две первые главы романа. В свою очередь, история Кати Полозовой и Бьюмонта возвращает читателя к смыслу коллизии Вера Павловна — Лопухов — Кирсанов и, продолжая линию бытописательства, использует приемы психологического анализа третьей и четвертой глав.
Сюжет романа как бы повторяется — без прежней напряженности коллизий и остроты конфликтов, но в прежних смысловых границах. Повторяется и тема духовного становления человеческой личности — только с другой героиней. Для судьбы Кати Полозовой, как раньше для судьбы Веры Павловны, стала решающим фактором встреча с «порядочными людьми». Как и раньше, внутренний смысл повествования не находится в обязательном, необходимом соответствии с внешними событиями. Бьюмонт оказался Лопуховым, но он мог и не быть им; чтобы войти в те отношения с Катей Полозовой, в которые он вошел, и повлиять на нее так, как он повлиял, он мог быть и просто Бьюмонтом или кем угодно еще, лишь бы был человеком тех же взглядов на жизнь и того же характера. Катя Полозова стала первым, довольно случайно встретившимся Лопухову-Бьюмонту человеком, через которого ему показалось удобным узнать о Кирсановых то, что важно было ему узнать, но если бы она не была к тому времени тем человеком, каким она была, и не имела того образа мыслей, какой имела, если бы она не была готова последовать примеру Веры Павловны, она, может быть, сослужила бы нужную Бьюмонту-Лопухову службу, но не стала бы «новым лицом» романа.
Принципиальная инвариантность личных комбинаций при исторически закономерной и общественно-действенной встрече «порядочных людей» между собой, показывает рассказчик, вытекает из объективно возрастающей в обществе тенденции развития. Вот почему автору важно повторить ту ситуацию, которая уже была прослежена и выяснена в ходе предшествующего повествования. В 1852 году Вера Павловна встретила одного из «порядочных людей», и это был редкий случай, и дело ее спасения было трудное дело, и ее путь к счастью был долгий и далеко не простой путь. Теперь, в 1860 году, Катерина Васильевна встретила не одного, а трех людей этого типа, и ни один из них не был бедным студентом, как Лопухов за восемь лет до этого. Никому из этих людей не пришлось просвещать Катю, вытравлять из ее сознания предрассудки среды — это сделала она сама. Более того — это как будто само собой в ней сделалось. Между ее словами, сказанными Бьюмонту во время первого их разговора: «Дайте людям хлеб, читать они выучатся и сами»1, — и обыкновенными взглядами общества на этот счет лежит целая пропасть; Катя прошла ее самостоятельно. Убеждение, выразившееся в этой фразе, не явилось итогом ее сближения с «новыми людьми», напротив — оно послужило толчком, после которого эго сближение еще только начнется. А это значит, что за восемь лет далеко вперед шагнуло общественное развитие, коренным образом изменилась общественная атмосфера: «порядочных людей» стало больше, встретиться им стало легче, сблизиться проще, а, с другой стороны, их взгляды на жизнь и главные ее проблемы проникли в общественную среду и воздействуют на нее все глубже и все радикальнее.
1 Чернышевский 1906/9, 319.
Осуществилась и развязка, обещанная рассказчиком: дело кончилось «весело, с бокалами, песнью». Сюжет романа, вернувшись к проблематике начальных глав, тем самым исчерпал свои возможности и завершился. Было бы вполне естественным видеть роман на этом законченным.
Сначала так и кажется: рассказ об устройстве двух неразлучных семейств — Кирсановых и Бьюмонтов — воспринимается читателем как простой эпилог. Но этот эпилог затягивается, а затем разрастается в новый большой самостоятельный эпизод. И, кроме того, последние полстранички почему-то вообще оказываются выделенными в особую, шестую, главу.
Что это значит?
С предыдущим сюжетом романа эпизод «зимнего пикника нынешнего года» не имеет ничего общего. Правда, и Вера Павловна, и Александр Матвеевич, и Катя, и Чарли (Лопухов) участвуют в нем, но наряду с другими лицами, и прямого (сюжетного) отношения специально к их романической истории этот эпизод не имеет. В центре и этого эпизода, и VI главы стоит совершенно новое в романе лицо — «дама в трауре». Ею — ее настроением, ее темпераментом, ее несчастьем — окрашен весь эпизод, а ее полутаинственный, полузашифрованный рассказ о себе и своем возлюбленном составляет ядро его содержания.
Существуют две версии в истолковании образа «дамы в трауре». Одни исследователи считают, что «дама в трауре» — это спасенная Рахметовым «вдова лет 19»2, ставшая с тех пор тоже «особенным человеком». Другие доказывают, что образ «дамы в трауре» намекает на Ольгу Сократовну Чернышевскую и что, следовательно, героем ее рассказа является сам Чернышевский — узник Петропавловской крепости. Первые ссылаются на «Заметку для А. Н. Пыпина и Н. А. Некрасова», помеченную Чернышевским тем же днем, что и окончание романа, и приложенную к последней части рукописи романа при посылке ее в редакцию «Современника», вторые — на текст романа, находя близкое соответствие между «дамой в трауре» и ее рассказом о своей любви и характером О. С. Чернышевской, а также историей ее сближения с Н. Г. Чернышевским, документально зафиксированной в его саратовском дневнике 1853 года.
Обе версии в равной степени допустимы, но в равной же степени и необязательны. И «Заметка для А. Н. Пыпина и Н. А. Некрасова», и тем более дневник Чернышевского находятся вне текста романа, а текст одинаково питает обе версии и ни одну из них не утверждает как единственно возможную. Чтобы понять смысл заключительного эпизода романа, не только не обязательно, но и не нужно подставлять никакого конкретного лица из жизни или из предыдущей фабулы романа на место «дамы в трауре» и ее возлюбленного, ибо ни одна из подстановок, даже самых вероятных, ничего не изменяет в содержании и ничем существенным не обогащает глубинного смысла этого эпизода. Как раз наоборот. Он оказывается наиболее ясным для понимания и расшифровки тогда, когда сохраняет всю свою «отрывочность» и «загадочность», и напротив, оказывается затрудненным для понимания тогда, когда путем той или иной конкретной расшифровки имен разрушается его «загадочность» и восполняется «отрывочность».
Каково композиционное, а вместе с тем и идейное значение заключительного эпизода романа? То единственное событие, которое здесь описывается, — зимний
2 Чернышевский 1906/9, 319.
пикник кирсановско-бьюмонтовского кружка — служит как будто исключительно тому, чтобы ввести в роман еще одну группу «новых лиц». Но эти «новые лица» играют в романе совсем не ту сюжетную роль, что, например, первая группа «новых лиц» из V главы. Катя Полозова и Бьюмонт внесли в роман элемент сюжетного параллелизма, замкнули тем самым внешнюю линию развития романического действия. Они оказались, следовательно, в той же сюжетной плоскости, что и прежние герои романа.
«Дама в трауре» и ее компания — «новые лица» в другом отношении, чем Катя Полозова и Бьюмонт. Те же или такие же лица упоминались в романе неоднократно: они или похожие на них составляли кружок Кирсанова, из которого вышел Рахметов; ничем не отличалась от них и та молодежь, с которой любил беседовать Лопухов и которая находила «полезными для себя разговоры с Дмитрием Сергеичем», считая его «одною из лучших голов в Петербурге»3. В сущности, «дама в трауре» одна остается загадочной и таинственной для читателя, но благодаря именно этой ее загадочности и таинственности читатель и ее ощущает как не совсем незнакомую себе. Отношение к ней молодежи, да и самих Кирсановых и Бьюмонтов, удивительно напоминает отношение окружающих к Рахметову, а черты недосказанности, эскизности в ее обрисовке лишь усиливают сходство этих героев друг с другом.
Но образ «дамы в трауре» постепенно пробуждает в сознании читателя еще одну аналогию. «Дама в трауре» — это «дама», женщина; ее история — печальная, но и высокая история любви; ее возлюбленный — неизвестно, муж ли, жених, — безусловно герой, рыцарь идеи и дела; его «дело», как и «дело» Рахметова, не «личное занятие», это «чужое дело или ничье в особенности дело»4. Женщина — любовь — революция — вот какой образно-идеологический комплекс привносит с собою в роман «дама в трауре». Но этот же поэтический комплекс уже был воплощен в романе в образе героини снов Веры Павловны, «сестры своих сестер, невесты своих женихов»5, воспитательницы и защитницы младшей сестры — «светлой красавицы»6, любви-равноправности7. Пройдя по роману бестелесной фигурой, фантазией героини, она теперь совместилась с реальной женщиной, облеклась ее плотью, на мгновение вошла в сюжет, для того чтобы бросить клич к революционному действию.
Вся эта группа «новых лиц» романа в своей совокупности несет, таким образом, только одну и при этом не новую для романа тему, неожиданно по- новому вдруг зазвучавшую здесь для читателя. Это — тема рахметовского «дела». Раньше — прорисовка фигуры «особенного человека» среди «новых людей» — не досказанная, не выявленная в качестве обязательного и необходимого условия успешного разрешения всех современных вопросов, всех наболевших проблем, эта тема теперь в финале романа, решительно отодвигает в небытие все прочие его темы, всю предыдущую его проблематику и выступает как исключительная, всеобъемлющая, единственная.
3 Чернышевский 1906/9, 141.
4 Чернышевский 1906/9, 208.
5 Чернышевский 1906/9, 283.
6 Чернышевский 1906/9, 277.
7 Чернышевский 1906/9, 283.
Художественная острота заключительного эпизода романа определяется резким противоречием между его тематической однозначностью (благодаря чему его единственная тема звучит предельно обнажено) и очевидной зашифрованностью содержания, разгадка которого читателем означает разрешение указанного противоречия, а вместе с ним и завершение уже не только внешней, но и внутренней линии художественного действия романа. Более того, эта разгадка является одновременно ответом на главный вопрос романа, сформулированный в его названии, и, следовательно, означает подлинное и окончательное разрешение его центральной проблемы.
До сих пор «новые люди» изображались в романе как люди «обыкновенные», рассказчик специально подчеркивал качественную разницу между ними и «особенными» людьми их круга. И пафос финального эпизода романа состоит в том, чтобы снять так настойчиво утверждавшееся раньше противопоставление «обыкновенных» и «особенных» «новых людей». «Дама в трауре» именно «обыкновенных новых людей», тех самых, вровень с которыми «должны стоять, могут стоять все люди»8, «зовет в подполье».
Главные герои романа впервые поставлены в условия новых, не существовавших до сих пор общественно-политических обстоятельств — в условия революционной ситуации. Испытание человека этими условиями — не только редкое испытание, но и такое испытание, которое люди не могут создать своей волей, по своему желанию, и потому это испытание является для них высшим и по своим результатам безапелляционным. В условиях революционной ситуации все «порядочные люди» — и «орлы», и «не орлы» — получают одинаковое право и одинаковую обязанность стать солдатами революции, и их готовность выполнить эту волю истории и тем самым подтвердить свою человеческую «порядочность» является для них последней проверкой и раскрывает в их духовном облике последнее, высшее из всех возможных в человеке, нравственное качество. «Новые люди» выдерживают и это, окончательное, испытание, поднимаются и на эту, последнюю, ступень своего духовного становления.
Таким образом, только в сцене пикника завершается внутренняя линия развития действия романа. И с этим связано вычленение последнего момента заключительного эпизода романа в особую главу. «Перемена декораций» — это как бы эпилог эпилога. Реальностью для романиста и его читателей была тревожная общественная ситуация. Ее желательный исход — в революционном взрыве и победе. Призывом идти на борьбу заканчивается V глава. И пауза между этим концом и «Переменой декораций» вбирает в себя все это — и сегодняшнюю напряженность, и завтрашнюю борьбу, и послезавтрашнюю «победу». Но завтра и послезавтра, внушает рассказчик читателю, должны совершиться не на страницах романа, а в жизни. Лишь после этого и роман может иметь продолжение, на которое намекает глава «Перемена декораций». Она вновь переводит события из сферы действительности в сферу художественного повествования и обрывает все на полуслове.
8 Чернышевский 1906/9, 233.
Художественное отражение фольклорных традиций в творчестве Ш. Бабича 221
ЛИТЕРАТУРА
Бахтин М.М. 1970: Эпос и роман // Вопросы литературы.1, 95-122.
Водовозов Н.В. 1980: Вступительная статья к роману «Что делать?» и комментарии к роману // Чернышевский Н. Г. М.
Верховский Г.О. 1959: О романе «Что делать?». Ярославль.
История русской литературы: в 10-ти т. Т.8. М.; Л.
Лебедев А.А. 1962: Герои Чернышевского. М.
Рейсер С.А. 1975: Примечания к тексту романа «Что делать?» Н. Г. Чернышевского. Л.
Чернышевский Н.Г. 1905-1906: «Что делать?»: Полное собр. соч.: в 10-ти т. Т.9. СПб.
NEW "NEW PEOPLE'' IN THE NOVEL "WHAT TO DO?'' BY N. G. CHERNYSHEVSKY
T. M. Uzdeyeva
This article analyzes the images of the secondary characters of the novel "What to do?". The theme of spiritual formation of Katya Polozova, Beaumont, "the lady in mourning" is associated with the fifth, sixth and final chapter of the novel. The author has found in them the description of the way of life. The principle invariance of scene combinations built on repetition is established. The author's plan indicating later emergence in the novel "new" "decent people", serving as the evidence of the forward accruing social development in the middle of the 19th century in Russia is solved. The episode role of "winter picnic" in the novel is designated. Ideological and art function of an image "lady in mourning" is planned. In the article the question of its autobiographism is discussed.
Key words: new people, decent people, special person, autobiographism
© 2015
Н. А. Хуббитдинова
ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ОТРАЖЕНИЕ ФОЛЬКЛОРНЫХ ТРАДИЦИЙ В ТВОРЧЕСТВЕ Ш. БАБИЧА: К 120-ЛЕТИЮ БАШКИРСКОГО ПОЭТА
В своих поэтических произведениях видный башкирский поэт Ш. Бабич обращался к народной устно-поэтической традиции исполнения стихотворений под мелодию определенной песни, прибегал к жанру национального эпического жанра ку-баир, в художественно-эстетических целях использовал половицы, поговорки и т.д. По мнению автора статьи, изучение в этом ключе творчества национального поэта, в частности, и башкирской литературы начала ХХ века, в целом, способствует более глубокому раскрытию и обобщению процессов творческого освоения и перевоплощения фольклорных традиций.
Ключевые слова: фольклорная традиция, литература, поэт, мотив, сюжет, песня, художественное использование
Хуббитдинова Нэркэс Ахметовна — доктор филологических наук, старший научный сотрудник Института истории, языка и литературы Уфимского научного центра РАН. E-mail: narkas08@ rambler.ru
