CC BY-NC-ND
57
П.Н. Лебедев
«Noster est magis Caesar, a nostro deo constitutus»: образ императора в христианской апологетической литературе II-III вв.
В статье исследуются особенности образа императора в апологетических сочинениях II-III вв. Сам факт адресации апологий римским правителям, приписывание им христианских качеств и мыслей, переосмысление исторических решений римских властей в более позитивном для христиан ключе - все это формировало образ «христианского императора». Этот идеальный образ пока не мог соответствовать напряженным взаимоотношениям церкви и государства в рассматриваемый период. Однако в апологетической литературе конструируется модель желаемого будущего, в которой можно даже встретить вопрос о возможности появления императора из числа христиан (Tert. Apol. 21.24). Представление об императорской власти как о необходимом и важном элементе установленного свыше христианского миропорядка способствовало интеграции христиан в жизнь Римской империи и было частью стратегии выстраивания групповой идентичности.
Ключевые слова: апологетика, раннее христианство, римские императоры, II-III века, образ власти.
Христианство в первые два века своего существования претерпело значительные метаморфозы. В I в. н. э. представления христиан о мире наполнены эсхатологическими ожиданиями и проникнуты явным неприятием языческой Римской империи. Но время шло, а конец света не наступил, и Рим - «вавилонская блудница» - никуда не исчез. Во II-III вв. перед новой религией встает необходимость сформировать желаемый образ взаимоотношений новой религии с окружающим миром и с римскими властями, от
© Лебедев П.Н., 2017
Статья подготовлена при поддержке РФФИ в рамках гранта «"Псевдоисторическая реальность" и модусы исторического нарратива в сочинениях греческих авторов II в. до н. э. - III в. н. э.» (проект № 17-31-01061).
позиции и решения которых зависело положение христиан в империи. Для христианства начинается эпоха активных поисков собственной идентичности и путей самоопределения в более широком культурном контексте античного мира. В этих условиях появляется апологетическая литература, т. е. сочинения, в которых христианские авторы защищают свои взгляды против обвинений и критики в адрес своей религии. Настоящая статья будет посвящена исследованию особенностей конструируемого в данных произведениях образа власти и конкретно - «христианизации» образа императора. Под этим предлагается понимать приписывание христианских качеств и мыслей, рассказы о прохристианских симпатиях отдельных императоров, включение фигуры императора в христианский контекст и т. д.
В церковной историографии IV в. н. э. были заложены основания для восприятия апологий второй половины II в. н. э. как прошений, непосредственно переданных в руки конкретным императорам. Евсевий Кесарийский называет апологиями только произведения, адресованные римским властям: сочинения Квадрата и Аристида - императору Адриану (Eus. Hist. Eccl. 4.3.1-3), Иусти-на - Антонину Пию (Ibid. 2.13.2; 4.8.3, 11.11, 16.1, 18.2), Аполлинария и Мелитона - Марку Аврелию (Ibid. 4.13.8, 26.1, 27.1), Тер-туллиана - римскому Сенату (Ibid. 3.33.3; 5.5.5). В современной историографии понятие «апологетика» трактуется более широко, а относительно его смысловых границ существуют разногласия1. Излагать в настоящей статье содержание этих дискуссий представляется нецелесообразным, так как сосредоточиться хотелось бы именно на упомянутых выше сочинениях, адресованных римской власти. Сохранившимися произведениями такого рода являются: «Апология» Аристида Афинского, «Предстательство за христиан» Афинагора Афинского, I и II апологии Иустина Философа, сохранившаяся в пересказе Евсевия Кесарийского апология Мелитона из Сард, «Апологетик» и «К Скапуле» Тертуллиана.
Вопрос о формальном адресате и предполагаемой читательской аудитории указанных выше произведений вызывает большие противоречия среди исследователей. Значительная группа авторов считает реальной возможность фактической передачи апологий заявленным в них адресатам, признавая при этом возможность распространения этих сочинений и среди более широкой языческой аудитории2. Другая часть историков предполагает, что адресация произведений императорам является только литературной фикцией и риторическим приемом, призванным расположить читателей к более легкому восприятию содержания апологий3. В последние
десятилетия в историографии обретает всё большую популярность гипотеза о том, что основная целевая аудитория апологетики находилась не вне, а внутри христианских общин, так что основными читателями были представители христианских общин, а вовсе не императоры и римляне-язычники4.
Следует признать, что принять какое-либо окончательное решение по вопросу о реальном адресате апологетики на текущий момент не представляется возможным. Наиболее правдоподобной будет гипотеза о том, что апологии могли циркулировать как в среде христианских общин, так и среди языческого населения5. Христиане жили не в социальном вакууме, но находились в кругу семьи, друзей, соседей и коллег по работе, так что не следует недооценивать степень их интеграции в повседневную жизнь античного общества и пытаться провести глубокие границы между аудиториями. В контексте настоящей статьи ключевое значение имеет только то обстоятельство, что апологии были созданы яркими представителями христианской интеллектуальной элиты и в ряде случаев были формально адресованы императорам и представителям римской власти в провинциях.
Образ и фигура императора занимали центральное структурообразующее место в системе взаимоотношений человека и государственной власти в Римской империи. Начиная со времени правления Адриана (117-138) переписка главы центральной власти с гражданским населением провинций становится важнейшим каналом коммуникации и одним из ключевых элементов управления средиземноморской империей6. Во II в. к императорам поступало множество письменных прошений (НЬеШ) как от локальных сообществ, так и от частных лиц. Тот факт, что христианские авторы встраиваются в общий хор обращений к императорам, не следует рассматривать как незначительную деталь. Это демонстрация того, что христиане могут и считают правильным обращаться к представителям римской власти как высшим арбитрам, общим для всех в империи7.
Даже если адресация апологий императорам является литературной фикцией, то в любом случае речь идет о сознательном выборе литературной формы, которая должна была влиять на восприятие читателей. Появление подобных произведений является признаком того, что христианство уверенно вышло из катакомб на широкую социально-политическую сцену. Адресация апологий римскому императору становилась частью стратегии конструирования христианской идентичности, так как помещала ее авторов и представляемую ими религиозную группу в контекст сложившей-
ся системы отношений между императором как всеобщим патроном и населением империи.
Не менее важным обстоятельством представляется то, что апологеты обращаются к своим адресатам как к философам. Иустин, обращаясь в своей «I Апологии» к Антонину Пию и его сыновьям, называет императорскую семью «философами, блюстителями справедливости и почитателями учености» (фЛооофог Kai фйХак^ SiKaiooûvnç Kai épaoxai naiôeiaç; lust. I Apol. 2.2)8. Афинагор Афинский также излагает свою защитительную речь императорам Марку Аврелию и Коммоду «прежде всего как философам» (то 5è цеуштоу фЛооофоц; Athen. Leg. 1)9. Аналогичную черту подчеркивает в своем адресате и епископ Мелитон из Сард, когда пишет о человеколюбии Марка Аврелия и его любви к философии: «ты и более человеколюбив, и более предан философии [чем твой отец]» (Kai noXû ye фxlav0pюлoтépav Kai ф^Xoooфютépav; Eus. Hist. Eccl. IV.26.11).
Безусловно, существенную роль в объяснении этой общей тенденции в сочинениях греческих апологетов II в. играет хорошо известное увлечение Марка Аврелия философией, в целом характерная для династии Антонинов любовь к греческой культуре и жанровая специфика сочинений. Однако важно обратить внимание и на то, что одной из стратегий защиты и саморепрезентации христианства во II в. н. э. было уподобление своего учения философской школе и представление его в ряду традиционных философских направлений античности10. Эта особенность наиболее заметна в апологии Мелитона, который прямо называет христианство словом «ф^Xoooфía» и надеется, что император будет хранить «философию, которая возросла вместе с империей и получила начало с царствованием Августа» ^uXâooœv rrçç ßamXeíaç т^ ouvтpoфov Kai ouvap^a^évnv Аиуоиотю ф^Xoooфíav, Eus. Hist. Eccl., IV.26.7; пер. М.Е. Сергеенко). Таким образом, представление об императорах как философах, к которым христианские интеллектуалы могут обратиться с изложением ученых рассуждений о сути христианского учения, соответствует популярному в христианстве этого времени варианту самоопределения и не может быть объяснено лишь требованиями жанра.
Примечательной особенностью рассматриваемых апологий является то, что важное место в них занимает обоснование политической благонадежности христианства. Этот сюжет мог быть равно значимым как для убеждения римлян-язычников в безобидности новой религии для социального порядка, так и для укрепления самих христиан в готовности идти на какие-то компромиссы в условиях повседневной жизни римского мира. Для христиан II-III вв.
отказ от компромиссов во взаимоотношениях с римской властью, как известно, мог закончиться мученической смертью.
Апологеты в своих сочинениях цитируют фрагменты священных текстов, соответствующие по духу основополагающему тезису апостола Павла: «...нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены» (Рим 13:1). Например, Тертуллиан приводит в «Апологетике» слова из послания апостола Павла к Тимофею (1 Тим 2:2), в которых содержится призыв молиться за «царей, за начальников и власти» (Tert. Apol. 31.3). Иустин пересказывает в «I Апологии» известную евангельскую историю про вопрос фарисеев к Христу, завершающуюся принципом «кесарю кесарево и Божие Богу» (Iust. I Apol. 17.2). Афинагор Афинский пишет, что императоры получили свою власть свыше и цитирует Книгу Притчей: «душа царя в руке Божией» (Притч 21:1; Athen. Leg. 18). Во всех приведенных выше примерах авторы прямо указывают на то, что они цитируют священные для христиан тексты. Вероятно, это должно было придать убедительности рассуждениям о политической лояльности христиан и, равно как и в предыдущем случае, могло работать в обе стороны: как для подкрепления своих рассуждений перед лицом внешнего читателя, так и для убеждения самих христиан в правильности подобной позиции. Таким образом, исключительная позиция императора в христианской модели общественного устройства подкрепляется в апологетике ссылками на наиболее авторитетные для христиан источники.
Вопрос о взаимоотношениях христианства с римскими властями достаточно хорошо изучен в историографии, так что останавливаться на этом подробно в настоящей статье будет излишним11. Отметим только некоторые особенности того, как в апологетике происходит «христианизация» образа императора. Вполне естественно, что в прошениях о справедливости постоянно подчеркивается гуманность и рассудительность тех, к кому авторы обращаются за защитой (Iust. I Apol. 12.5; Athen. Leg. 1, 18; Eus. Hist. Eccl. IV. 26.11; Tert. Apol. 5.5-7). Однако апологеты этим не ограничиваются.
Показательны в этом отношении два места в «Предстательстве за христиан» Афинагора Афинского, в которых в одном случае соотношение между миром и сотворившим его Богом поясняется на примере отношения подданных к императорскому дворцу и самому императору (Athen. Leg. 16). В другом же случае читателю предлагается прямо сопоставить власть Бога и власть императора: «Подобно тому (râç), как у вас отцу и сыну все покорны, ибо царская власть дана вам свыше. точно так же (ouxœç) единственному
Богу и Слову Его, нераздельно мыслимому Сыну все подчинено» (Athen. Leg. 18; пер. А.В. Муравьева). Это, конечно, риторические приемы, но повторное использование подобных сравнений формирует определенную модель восприятия и показывает направление мысли христианского интеллектуала второй половины II в. н. э.
Гораздо дальше границы возможного раздвигает яркий христианский мыслитель и апологет Тертуллиан. Данный автор легко может написать, что «[императоры] знают, что Я дал им власть» (sciunt, quis illis dederit imperium), «чувствуют, что Он - единственный Бог, в чьей власти они пребывают» (sentiunt eum esse deum, solum, in cuius solius potestate sint), «постигают Бога» (deum intellegunt) и т. д. (Tert. Apol. 30.1-2; пер. А.Ю. Братухина). В «Апологетике» также встречается фраза, ставшая частью заглавия настоящей статьи: «Я с полным основанием мог бы сказать: "император больше наш, чем ваш, так как он поставлен нашим Богом"» (ut merito dixerim: «Noster est magis Caesar, a nostro deo constitutus» (Tert. Apol. 33.1)). Император, как и у Афинагора, показательно оказывается в одном ряду с Богом, и оба они могут рассматриваться для христианского автора как «наши» (noster).
Действительно, христианские авторы словно «присваивают» себе фигуру принцепса, что хорошо заметно в рассказах о симпатиях к христианству со стороны отдельных императоров. Вслед за римской традицией в апологетике прохристиански настроенными императорами оказываются положительные персонажи римской истории, а в число гонителей записываются «плохие». Мелитон из Сард и Тертуллиан единодушно обвиняют в преследовании христиан Нерона и Домициана (Eus. Hist. Eccl. 4.26.9; Tert. Apol. 5.3-4, Ad Nat. 1.7), а Тертуллиан затем еще и восклицает: «из стольких последующих принцепсов вплоть до нынешнего... укажите хоть одного, кто преследовал бы христиан» (Tert. Apol. 5.5). Мелитон из Сард также пишет, что сложившийся из-за «плохих» императоров «нелепый обычай» (аХоую ouvnOeia) в отношении христиан «пытались исправить» (énnvœpOœoavTO) «благочестивые предки» Марка Аврелия (oi ooi eüoeßei^ nmépeç): Адриан и Антонин Пий (Eus. Hist. Eccl., IV.26.10). Адриана положительно выделяет в своей апологии также Иустин Философ, представляющий этого императора защитником христиан (lust. I Apol. 68). При этом, как известно, во II-III вв. сам факт принадлежности к христианству уже считался в римском суде достаточным основанием для казни, и ни один из императоров этой практики не отменил12.
Ряд аналогичных примеров конструирования христианского варианта истории взаимоотношений церкви с императорской вла-
стью можно обнаружить в «Апологетике» Тертуллиана13. В указанном сочинении встречается наиболее яркая и впечатляющая реплика о возможности существования христианского императора: «да и императоры могли бы поверить в Христа, не будь они необходимы миру или если бы и христиане могли быть императорами» (sed et Caesares credidissent super Christo, si aut Caesares non essent necessarii saeculo, aut si et Christiani potuissent esse Caesares; Tert. Apol. 21.24). В приведенном высказывании используется особый вид условного придаточного предложения - casus irrealis, когда подразумевается, что говорящий рассматривает как условие, так и следствие из него невозможными и неисполнимыми. Однако при этом следует заметить, что Тертуллиан едва ли не первым из христианских авторов ставит вопрос о возможности христианина стать императором. Хотя ответ на этот вопрос пока является отрицательным и формулируется в виде casus irrealis, тем не менее само появление подобной мысли в литературном произведении говорит о расширении границ возможного и допустимого для христианского интеллектуала в конце II - начале III в.
Конечно, внимание современного историка это место из апологии Тертуллиана привлекает в силу искушения провести прямую линию между casus irrealis в вышеприведенном предложении конца II в. и вполне реальным принятием христианства императором Константином в начале IV в. Так или иначе, эти события разделяют всего 100 с небольшим лет. Образ симпатизирующих христианам императоров, к которым наравне со всеми остальными жителями империи можно обратиться с прошением и рассчитывать быть услышанными, в творчестве апологетов II-III вв. предвосхищает реальность и прокладывает символический путь для будущего союза церкви и светской власти. Конструирование образа христианского императора являлось для христианских интеллектуалов одним из способов выстраивания групповой идентичности и интеграции в социокультурное пространство Римской империи.
Примечания
1 См., например: Jacobsen A.-C. Apologetics and Apologies - Some Definitions // Continuity and Discontinuity in Early Christian Apologetics / Ed. by J. Ulrich, A.-C. Jacobsen, M. Kahlos. Frankfurt a/M.: Peter Lang, 2009. P. 5-21.
2 Болотов В.В. Лекции по истории Древней Церкви: В 4 т. Т. 2. СПб.: Тип. М. Мер-кушева, 1910. С. 165-166; Керн К.Э. (архим. Киприан). Патрология. Т. 1. М.; Париж: Изд-во Православного Свято-Тихоновского богословского ин-та, 1996.
С. 143-145; Вдовиченко А.В. Христианская апология: Краткий обзор традиции // Раннехристианские апологеты II—IV вв.: Переводы и исследования. М.: Ладомир, 2000. С. 5, 22, 27, 29; Муравьев А.В. «Этот муж проповедовал христианство, сохраняя мантию философа...» // Там же. С. 41—42; Братухин АЮ. Рождение стиля христианской литературы (Климент Александрийский и Тертулли-ан): автореф. дис. ... д-ра филол. наук. СПб., 2016. С. 16; Fiedrowicz M. Apologie im frühen Christentum. Die Kontroverse um den christlichen Wahrheitsanpruch in den ersten Jahrhunderten. Paderborn: Schöningh, 2001. S. 15; Justin, Philosopher and Martyr: Apologies / Ed. by D. Minns, P. Parvis, Oxford: Oxford Univ. Press, 2009. P. 45—46; Ulrich J. Apologists and apologetics in the second century // In Defence of Christianity: Early Christian Apologists / Ed. by J. Engberg, A.-C. Jacobsen, J. Ulrich. Frankfurt a/M.: Peter Lang, 2014. P. 30.
3 См., например: MacMullen R. Christianizing the Roman Empire (A.D. 100—400). New Haven, L.: Yale Univ. Press, 1984. P. 20—21; Buck PL. Athenagoras's Embassy. A Literary Fiction // Harvard Theological Review. 1996. Vol. 89. P. 209—226; Idem. Second-century Greek Christian apologies addressed to emperors: Their form and function. PhD thesis, Univ. of Ottawa. Ottawa, 1998. P. 240.
4 См., например: Benko S. Pagan Rome and the Early Christians. Bloomington: Indiana Univ. Press, 1984. P. 42; MacMullen R. Op. cit. P. 21; Edwards M. et al. Introduction: Apologetics in the Roman World // Apologetics in the Roman Empire: Pagans, Jews, and Christians / Ed. by M. Edwards, M. Goodman, S. Price. Oxford: Clarendon Press, 1999. P. 8—9; Kannaday W.C. Apologetic Discourse and the Scribal Tradition. Atlanta: Society of Biblical Literature, 2004. P. 35; Jacobsen A.-C. Op. cit. P. 13—17.
5 Pattison S.E. A Study of the Apologetic Function of the Summaries of Acts. PhD thesis, Emory Univ. Atlanta, GA, 1990. P. 392; Gamble H.Y. Books and Readers in the Early Church. A History of Early Christian Texts. New Haven: Yale Univ. Press, 1995. P. 112—113; Rhee H. Early Christian Literature: Christ and Culture in the Second and Third Centuries. N.Y.: Routledge, 2005. P. 28; Rankin D. From Clement to Origen: The Social and Historical Context of the Church Fathers. Aldershot, Burlington, VT: Ashgate, 2006. P. 44; Wilhite D.E. Tertullian the African: An Anthropological Reading of Tertullian's Context and Identities. Berlin: Walter de Gruyter, 2007. P. 62—63; Jacobsen A.-C. Op. cit. P. 9.
6 Cortes-CopeteJ.M. Governing by Dispatching Letters. The Hadrianic Chancellery // Political Communication in the Roman World / Ed. by C. Rosillo-Lopez. Leiden, Boston: Brill, 2017. P. 112—113, 115, 133—134.
7 «Мы обратились к вам не с тем, чтобы льстить вам. но требовать, чтобы вы судили нас по строгому и тщательному исследованию» (Iust. I Apol. 2.3; пер. П.А. Преображенского); «все подданные Империи наслаждаются безмятежным миром благодаря вашей просвещенности. Мы же, называемые христианами, обойдены вашей заботой» (Athen. Leg. 1; пер. А.В. Муравьева). См. также: Nasrallah L.S. Christian Responses to Roman Art and Architecture. The Second-
century Church amid the Spaces of Empire. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 2010. P. 28.
8 См. также: Iust. I Apol. 1.1, 12.5, II Apol. 2.1.
9 См. также: Athen. Leg. 2, 6, 7, 9, 11.
10 Пантелеев А.Д. Самоопределение христианства как философского течения // Жебелевские чтения-II: Тезисы докладов научной конференции 26-27 октября 1999 г. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1999. С. 73-76; Сидоров А.И. Христианство как философия или любомудрие по Христу по свидетельству греческих отцов Церкви и церковных писателей II—VIII вв. // Анастасий Синаит. Избранные творения. М.: Паломник, 2003. С. 459-476; Mason S.N. Philosphiai: Graeco-Roman, Judean and Christian // Voluntary Associations in the Graeco-Roman World / Ed. by J.S. Kloppenborg, S.G. Wilson. L.: Routledge, 1996. P. 33; Justin, Philosopher and Martyr... P. 60; Karamanolis G. The Philosophy of Early Christianity. Durham: Acumen, 2013. P. 2-3, 237-240; Malherbe A.J. Light from the Gentiles: Hellenistic Philosophy and Early Christianity. Collected essays, 1959-2012: In 2 vols. / Ed. by C.R. Holladay et al. Leiden, Boston: Brill, 2014. P. 781.
11 См., например: Свенцицкая И.С. Первые христиане и Римская империя. М.: Вече, 2003; Пантелеев А.Д. Христианство в Римской империи во II-III вв.: К проблеме взаимоотношений новых религиозных течений и традиционного общества и государства: автореф. дис. ... канд. ист. наук. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2004; MacMullen R. Christianizing the Roman Empire (A.D. 100-400). New Haven, L.: Yale Univ. Press, 1984; Brent A. A Political History of Early Christianity. L.: T&T Clark, 2009; Cook J.G. Roman Attitudes Toward the Christians. From Claudius to Hadrian. Tübingen: Mohr Siebeck, 2010.
12 См., например: Plin. Ep. 10.97. Подробнее см.: Croix G.E.M., de Sainte. Why were the Early Christians Persecuted? // Past and Present. 1963. Vol. 26. 6-38.
13 См., например: Tert. Apol. 5.2-7.
