CC BY
21
Нормативное определение правового статуса контролирующего лица должника: аспекты развития правоприменительной практики
Коростелев Артём Павлович,
аспирант, Университет «Синергия» E-mail: korostelev.artem @yandex.ru
В статье раскрывается особенности правового статуса контролирующего должника лица. Автор дает комментарий некоторых положений законодательства о несостоятельности и гражданского законодательства, связанных с особенностями установления статуса контролирующего лица, приводит позиции многих авторов и дает критическую оценку их суждений. Особое место в работе уделяется тенденциям судебной практике в рассматриваемой сфере и дается их оценка. Помимо этого, в статье раскрывается множество понятий, такие как объективное банкротство, контролирующее должника лицо и другие. Автор уделяет внимание и пониманию процессуальных особенностей установления статуса контролирующего лица, поднимает проблемы ограничения прав номинальных руководителей в арбитражном процессе по делу о банкротстве. Также в статье приведены решения Верховного Суда Российской Федерации, которые подкрепляют теоретические выводы практическими примерами и позволяют определить направленность развития сферы несостоятельности в правоприменительной деятельности судов.
Ключевые слова: банкротство, субсидиарная ответственность, контролирующее должника лицо, номинальный руководитель, арбитражный процесс, правосудие, восстановление нарушенных прав.
Современный этап развития экономических отношений в Российской Федерации характеризуется крайней нестабильностью, выражающейся в череде сменяющих друг друга экономических кризисов, прямом вмешательстве государства в экономику, уходу многих крупных игроков с рыночной арены. Этому способствует множество факторов, как-то: естественные циклы экономики, которым отличаются капиталистический уклад и свободный рынок, геополитическая ситуация, нестабильность курса валют, а также многочисленные «серые» зоны, так называемые офшоры, лишающие отечественную экономику законных налоговых поступлений.
В этой связи широкую популярность приобретает институт несостоятельности (банкротства). Многие видные ученые-правоведы справедливо отмечают, что юридический и экономический инструмент несостоятельности является эффективным [1, С. 21-24], позволяет экономике «очищаться» от убыточных предприятий, не способных выдерживать вызовы рынка, освобождая место для других организаций.
Однако в настоящее время трудно представить банкротство как институт права и как судебный процесс без такого правового феномена, как субсидиарная ответственность, которая по емкому определению Верховного Суда Российской Федерации, данному в Постановлении Пленума от 21.12.2017 № 53 [2], «является исключительным механизмом восстановления нарушенных прав кредиторов».
Итак, для того чтобы исследовать саму возможность привлечения к субсидиарной ответственности и подходы судов по данному вопросу, необходимо определить, кто может быть привлечен к субсидиарной ответственности и на каком основании.
Для целей Федерального закона от 26.10.2002 № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» [3] контролирующим должника лицом признаются юридические и физические лица, которые имеют или имели в течение трех лет, предшествовавших возникновению признаков банкротства, в том числе после их возникновения вплоть до принятия судом заявления о банкротстве возможность давать обязательные указания или иным образом определять действия должника, включая совершение сделок и определение их условий.
При этом важен не только характер взаимоотношений с должником или с лицами, имеющими возможность принимать управленческие решения, но и временной аспект. Так, лицо должно иметь возможность воздействовать на должника в течение 3 лет до возникновения признаков объектив-
5 -о
сз ж
■с
ного банкротства. Объективное банкротство в экономической науке определяется как превышение размера пассивов (долговой нагрузки) над активами (денежными средствами, имущественными правами, иным имуществом) [4, С. 68-71].
В правовой науке впервые данный термин был введен Определением Судебной коллегии по экономическим спорам Верховного Суда Российской Федерации от 20.07.2017 № 309-ЭС17-1801 по делу № А50-5458/2015 [5]. Высшая судебная инстанция определила объективное банкротство как «критический момент, в который должник из-за снижения стоимости чистых активов стал неспособен в полном объеме удовлетворить требования кредиторов, в том числе по уплате обязательных платежей». Впоследствии данный термин был уточнен в уже упомянутом Постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации и стал определяться как «момент, в который должник стал неспособен в полном объеме удовлетворить требования кредиторов, в том числе об уплате обязательных платежей, из-за превышения совокупного размера обязательств над реальной стоимостью его активов».
Такой критерий отнесения лица к контролирующим должника лицам, как возможность давать указания или иным образом определять действия должника, не зависит от формально-юридических оснований или должностного и корпоративного положения лица. Тем не менее, стоит учитывать, что дискреция судебных органов в обособленных спорах о субсидиарной ответственности не является неограниченной [6, С. 52-59], она в силу существа российской правовой системы как неотъемлемой части романо-германской правовой семьи ограничена рамками, заданными законодателем. К последним относится необходимость установления степени вины лица, являющегося ответчиком по иску о привлечении к субсидиарной ответственности, неразумность и недобросовестность его действий, наличие конкретных оснований привлечения к ответственности.
На наш взгляд, действующая законодательная база и тенденции правоприменительной практики представляют собой достаточно сбалансированную и выверенную систему, позволяющую судам и сторонам в споре проявлять гибкость в установлении исследуемого статуса и доказывании различных обстоятельств, но при этом не отклоняясь от заданных рамок и конечной цели права и правосудия - а именно восстановление нарушенных прав и положения, существовавшего до совершения деликта.
Законодательство о несостоятельности закрепило, что возможность определять действия должника может достигаться в силу нахождения с должником в отношениях родства или свойства, — должностного положения, наличия полномочий со-2 вершать сделки от имени должника, а также иным Я образом.
° Однако, как справедливо указывает высшая ав судебная инстанция, вышеуказанные основания
аффилированности не подразумевают автоматического наделения лиц статусом контролирующих должника. В противном случае кредиторы и арбитражные управляющие могли воспользоваться формальными признаками и начать масштабное злоупотребление правом путем предъявления исков только на том основании, что лицо занимало определенную управленческую должность или находится в родственных отношениях с управленцем или собственником должника. И хотя п. 2 ст. 61.10 Закона о несостоятельности сформулирован так, что не устанавливает презумпции, тем не менее разъяснения Верховного Суда Российской Федерации были своевременными, позволившими ограничить нижестоящие суды в вольной трактовке рассматриваемых норм.
Вместе с тем, интересным представляется вопрос определения содержания терминов «родство» и «свойство» для целей применения норм законодательства о субсидиарной ответственности. Действующее российское законодательство не раскрывает данные понятия. Однако в Общероссийском классификаторе информации о населении, введенном в действие Приказом Росстан-дарта от 12.12.2014 № 2019-ст [7], указано, что к данным лицам относятся муж, жена, отец, мать, сын, дочь, дедушка, бабушка, внук, внучка, брат, сестра, отчим, мачеха, пасынок, падчерица, тесть, теща, свекр, свекровь, зять, невестка (сноха), другая степень родства (свойства). Иными словами, данный вопрос предопределяет предоставление суду широкого простора для усмотрения в установлении так называемых «родства» или «свойства». Аналогичного подхода придерживается также Банк России в своих разъяснениях кредитным организациям [8].
Кроме того, законодательство о несостоятельности прямо устанавливает, что наличие полномочий на совершение договоров и иных сделок от имени банкрота, выраженных в доверенности, нормативно-правовом акте или ином специальном полномочии, может свидетельствовать о наличии статуса контролирующего должника лица. Однако в то же время важно отметить, что не любое полномочие на совершение сделок может быть истолковано как атрибут контролирующего лица. Сам по себе факт выдачи доверенности на совершение общехозяйственных ординарных сделок, не выходящих за пределы стандартной коммерческой практики и не подпадающих под признаки крупной сделки, определенной отраслевыми законами о хозяйственной деятельности [9], не может рассматриваться как основание считать то или иное лицо контролирующим.
Так, Арбитражный суд Западно-Сибирского округа, оставляя в силе решение двух инстанций об отказе в привлечении к субсидиарной ответственности, правомерно подчеркнул, что «кредитные договоры, подписанные ... от имени Банка по доверенности, являются ординарными (обычными) хозяйственными операциями в рамках правосубъектности Банка», в связи с чем «проанализи-
ровав вовлеченность каждого конкретного ответчика в совершении вменяемых сделок применительно к каждой из них, принимая во внимание отсутствие у ... статуса контролирующего должника лица, учитывая, что приведенный Агентством в дополнениях к заявлению расчет степени негативных последствий в отношении каждого из указанных лиц (в %), относительно масштабов деятельности должника существенным не является, пришел к выводу об отсутствии оснований для их привлечения к субсидиарной ответственности» [10].
Вместе с тем, если полномочия лица идентичны полномочиям лиц, являющихся единоличным исполнительным органом в организациях, то его можно расценивать как контролирующее должника лицо. Это вполне укладывается в логику законодателя, который в качестве признака КДЛ признает возможность совершать последним любые сделки от имени должника, а учитывая, что право на заключение договоров без установления предела по размеру сделки по существу приравнивается к возможности определять экономическую и юридическую судьбу должника, такой вывод вполне справедлив.
Однако суды в каждом конкретном деле обязаны выяснять все обстоятельства хозяйственной жизни банкрота, для того чтобы правильно квалифицировать те или иные действия лица, которому вменяют в том числе совершение неразумных и убыточных сделок. Эта предусмотрительная необходимость обусловлена тем, что юридическая квалификация действий ответчика будет верной только в том случае, если будет учитывать масштаб деятельности должника. Только таким образом, путем сопоставления оборота должника и цены сделки можно будет установить, являлось ли то или иное лицо контролирующим.
Интересным в правовом смысле может являться подп. 4 п. 2 ст. 61.10 Закона о несостоятельности. Он гласит, что возможность определять действия должника может достигаться в том числе путем оказания определяющего влияния на руководителя должника или членов органов управления иным образом. Исходя из буквального толкования данной нормы КДЛ может стать любое лицо, которое, по мнению суда, может влиять на руководителя, в т.ч. в рамках обычной управленческой практики.
На наш взгляд, данная норма избыточно широко толкует категорию контролирующего должника лица, что потенциально создает предпосылки для злоупотребления правом и привлечения к ответственности лиц, исполнявших свои трудовые обязанности, предусмотренные трудовым договором и должностной инструкцией. В итоге суды де-юре и де-факто наделяются правотворческими полномочиями, самостоятельно определяя смысл нормы, а также характер и степень «определяющего влияния» на руководителя. В рамках российской правовой системы такой подход в настоящее время представляется неуместным и преждевременным, поскольку может значительно нарушить еди-
нообразие практики судов в определении признаков контролирующего должника лица.
Помимо примерных критериев, позволяющих признать лицо контролирующим, в п. 4 ст. 61.10 Закона о банкротстве установлены презумпции КДЛ. Так, исследуемый в настоящей статье статус презюмируется, если лицо являлось генеральным директором должника, управляющей организации, членом исполнительного органа либо ликвидатором. При этом, как следует из толкования положений закона и разъяснений судов, данная презумпция является опровержимой, так что на лицо, занимавшее вышеуказанные должности, переходит бремя опровержения статуса контролирующего лица.
Интересным, на наш взгляд, является вопрос о возможности привлечения номинального руководителя к субсидиарной ответственности. Он, как и лица, извлекшие реальную выгоду из деятельности должника, подлежит субсидиарной ответственности при наличии оснований в рамках дела о банкротстве. Это обусловлено тем, что имея формальные полномочия по управлению должником, он мог осуществлять контроль за деятельностью организации, подбирать представителей, выполнять иные функции, свойственные добросовестному и разумному управленцу. В свою очередь, его бездействие также явилось предпосылкой причинения вреда независимым кредиторам, ввиду чего было бы несправедливо освободить его от гражданско-правовой ответственности.
Вместе с тем, законодатель определил, что номинальный руководитель вправе рассчитывать на уменьшение размера ответственности в случае предоставление информации, которая недоступна кредиторам и суду, позволившая установить лицо, фактически руководившее должником, его имущество или имущество банкрота, за счет которого могут быть удовлетворены требования независимых кредиторов. При снижении размера ответственности суд дает оценку, насколько его информация способствовала восстановлению нарушенных прав кредиторов. Однако руководитель, лишь номинально управлявший должником, с процессуальной точки зрения находится в несколько ограниченном положении по сравнению с иными лицами, участвующими в деле о банкротстве. Так, согласно п. 1 ст. 61.15 Закона о банкротстве лицо, к которому предъявлен иск о субсидиарной ответственности, обладает правами участника дела лишь в рамках обособленного спора. На это обстоятельство справедливо указывает Е.Н. Бычкова [11, с. 31-42], указывая на то, что Верховный Суд Российской Федерации поддержал практику нижестоящих судов о том, что лицо, привлекаемое к субсидиарной ответственности, наделено соот- р ветствующими правами исключительно в рамках Д данного обособленного спора, что лишает послед- Ч
m
него возможности обжаловать иные судебные ак- К ты, в том числе о признании сделок недействитель- S ными. По нашему мнению, это ограничивает права у лица на справедливое судебное разбирательство А
и на обжалование судебных актов, принятые о правах и обязанностях конкретного лица.
Также законодательство о несостоятельности устанавливает презумпцию КДЛ в отношении лица, имеющего возможность распоряжаться самостоятельно или с другими лицами 50% и более голосующих акций или долей в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью, либо право назначать руководителя должника. Однако с правовой точки зрения больший интерес представляет пп. 3 п. 4 ст. 61.10 Закона о банкротстве, согласно которому контролирующим должником лицом признается лицо, извлекавшее выгоду из незаконного или недобросовестного поведения лиц, поименованных в п. 1 ст. 53.1 ГК РФ. В результате контролирующими лицами признаются выгодоприобретатели от неправомерного поведения должника. Проанализировав судебно-арбитражную практику, можно прийти к выводу, что основными противоправными «схемами» по извлечению выгоды является либо приобретение актива, в том числе по цепочке сделок, на безвозмездной основе либо на условиях, существенно отличающихся от рыночных, либо аккумулирование долговой нагрузки на одной компании в рамках холдинга, объединенного единым производственным циклом. Подобная практика исключает для лиц, юридически не связанных с должником, заниматься недобросовестной деятельностью и причинять вред кредиторам.
Вместе с тем, следует обратить внимание на недостаток юридической техники рассматриваемой нормы. Согласно взаимосвязанным положениям законодательства о банкротстве и гражданского законодательства КДЛ должно извлекать выгоду из действий руководителя должника. Однако, как исследовано выше, от имени должника сделки могут совершаться на основании доверенности, по сути предоставляющей такие же полномочия, как присущие единоличному исполнительному органу. Выходит, что данная презумпция исключает из сферы своего применения указанных лиц, что не может отвечать интересам независимых кредиторов и принципам правосудия. Таким образом, предлагается данную норму изменить, добавив в нее указание на иных лиц, действующих от имени должника на основании предоставленных законом, иным правовым актом или доверенностью полномочий.
В заключение следует отметить, что несмотря на проработанное законодательство и обширную правоприменительную практику понятие «контролирующего должника лица» до сих вызывает споры в правовой науке, поскольку не является предельно четко определенной категорией. Однако исследованный в настоящей статье статус не может быть определен путем перечисления исчерпы-^ вающих признаков, поскольку законодательство £ не может и не должно охватывать все случаи экономической жизни, в результате данная обязанность ~ возлагается на суды, применяющие абстрактные ^ нормы права к конкретным обстоятельствам.
Литература
1. Беляев С.Г. О банкротстве: во сне и наяву // Арбитражный управляющий. 2021. N 2. С. 2124.
2. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 21.12.2017 N 53 «О некоторых вопросах, связанных с привлечением контролирующих должника лиц к ответственности при банкротстве»
3. Федеральный закон от 26.10.2002 N 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)»
4. Кураженков М., Шерстюков К. Как установить момент объективного банкротства банка // Банковское обозрение. Приложение «FinLe-gal». 2022. N 1. С. 68-71.
5. Определение Судебной коллегии по экономическим спорам Верховного Суда РФ от 20.07.2017 N 309-ЭС17-1801 по делу N А50-5458/2015.
6. Абдулкадиров Т. Судебная дискреция по вопросам о субсидиарной ответственности нуждается в ограничении? // Вестник арбитражной практики. 2021. N 3. С. 52-59.
7. Приказ Росстандарта от 12.12.2014 N 2019-ст «О принятии и введении в действие Общероссийского классификатора информации о населении (ОКИН) ОК 018-2014»
8. Письмо Банка России от 23.09.2021 N 1426/10523 «О применении Федерального закона N 23-ФЗ»
9. Федеральный закон от 08.02.1998 N 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью», Федеральный закон от 26.12.1995 N 208-ФЗ «Об акционерных обществах»
10. Постановление Арбитражного суда ЗападноСибирского округа от 04.05.2023 N Ф04-6135/2017 по делу N А03-1785/2017
11. Бычкова Е.Н. Правомочия лица, привлекаемого к субсидиарной ответственности, на обжалование судебных актов в деле о банкротстве должника // Арбитражные споры. Информационно-аналитический журнал. 2020. N 4. С. 31-42.
REGULATORY DETERMINATION OF THE LEGAL STATUS OF THE CONTROLLING PERSON OF THE DEBTOR: ASPECTS OF THE DEVELOPMENT OF LAW ENFORCEMENT PRACTICE
Korostelev A.P.
University Synergy
The article reveals the features of the legal status of the controlling debtor of the person. The author gives a commentary on some provisions of the insolvency law and civil legislation related to the peculiarities of establishing the status of a controlling person, cites the positions of many authors and gives a critical assessment of their judgments. A special place in the work is given to trends in judicial practice in the field under consideration and their assessment is given. In addition, the article reveals many concepts, such as objective bankruptcy, the person controlling the debtor, and others. The author pays attention to the understanding of the procedural features of establishing the status of a controlling person, raises the problems of limiting the rights of nominee managers in the bankruptcy arbitration process. The article also presents the decisions of the Supreme Court of the Russian Federation, which support the the-
oretical conclusions with practical examples and allow determining the direction of the development of the sphere of insolvency in the law enforcement activities of courts.
Keywords: bankruptcy, subsidiary liability, controlling debtor, nominee, arbitration process, justice, restoration of violated rights.
References
1. Belyaev S.G. About bankruptcy: in a dream and in reality // Arbitration manager. 2021. N 2. P. 21-24.
2. Resolution of the Plenum of the Supreme Court of the Russian Federation dated December 21, 2017 N 53 "On some issues related to holding persons controlling the debtor liable in bankruptcy"
3. Federal Law of October 26, 2002 N 127-FZ "On Insolvency (Bankruptcy)"
4. Kurazhenkov M., Sherstyukov K. How to establish the moment of objective bankruptcy of a bank // Banking Review. Application «FinLegal». 2022. N 1. P. 68-71.
5. Determination of the Judicial Collegium for Economic Disputes of the Supreme Court of the Russian Federation dated July 20, 2017 N 309-ES17-1801 in case N A50-5458/2015.
6. Abdulkadirov T. Does judicial discretion on issues of subsidiary liability need to be limited? // Bulletin of Arbitration Practice. 2021. N 3. P. 52-59.
7. Order of Rosstandart dated December 12, 2014 N 2019-st "On the adoption and implementation of the All-Russian Classifier of Population Information (OKIN) OK 018-2014"
8. Letter of the Bank of Russia dated September 23, 2021 No. 1426/10523 "On the application of Federal Law No. 23-FZ"
9. Federal Law of 02/08/1998 N 14-FZ "On Limited Liability Companies", Federal Law of 12/26/1995 N 208-FZ "On Joint-Stock Companies"
10. Resolution of the Arbitration Court of the West Siberian District dated May 4, 2023 N F04-6135/2017 in case N A03-1785/2017
11. Bychkova E.N. The powers of a person brought to subsidiary liability to appeal judicial acts in a debtor's bankruptcy case // Arbitration disputes. Information and analytical magazine. 2020. N 4. pp. 31-42.
