CC BY
110
6. Линде Ю.В. Маски народного театра в советской драматургии 20-х - 30-х гг. // Вопросы языка и литературы в современных исследованиях: Материалы Международной научно-практической конференции «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. Х Юбилейные Кирилло-Мефодиевские чтения». 12-14 мая 2009 г. - М.: Редмер, 2009. - С. 197-207.
7. Лихачёв Д.С. От исторического имени литературного героя к вымышленному // Человек в литературе Древней Руси. - М.: Наука, 1970.
8. Ожегов С.И. Словарь русского языка. - М.: Русский язык, 1984. - 797 с.
9. Петровский Н.А. Словарь русских личных имён. - М.: Русск. яз. 1980. - 384 с.
10. Ушаков Д.М. Большой толковый словарь современного русского языка: 180 000 слов. - М. Альфа-Принт, 2009. - 1280 с.
11. Чириков Е.Н. Красный Паяц и белая Пьеретта: любовь во дни террора. Драма в 3-х действиях с прологом и эпилогом. Личный архив Е.Е. Чирикова-младшего, внука писателя Е.Н. Чирикова // Малоизвестные страницы и новые концепции истории русской литературы ХХ века: Материалы Международной научной конференции. Москва. 27-28 июня 3005 г. - М.: Водолей Publishers, 2006. - Вып. 3. - C. 161-196.
Меньщикова А.М.
Незавершенное как авторская стратегия позднего творчества
А. Ахматовой
В статье рассматриваются некоторые принципы поэтики незавершенного, характерные для позднего периода творчества А. Ахматовой. Обращение к элементам, на различных уровнях текста воплощающих идею незавершенности, позволяет сделать вывод о творческих установках Ахматовой и особенностях художественного мышления поэта.
Ключевые слова: поздняя поэзия А. Ахматовой, поэтика незавершенного, авторская стратегия, тип художественного мышления, фрагмент.
В записных книжках Ахматова называет себя «поэтом 1940-го года», и это становится определением нового творческого периода, связанного с кардинальным изменением стиля художника: «... почерк у меня изменился, ... голос уже звучит по-другому. Возврата к прежней манере не может быть.1940 - апогей. Стихи звучали непрерывно, наступая на пятки» [4, с. VII]. Именно этот фрагмент автобиографии1 Ахматовой чаще всего предваряет исследования позднего творчества поэта, определившей ключевой поворот периода 1940-1960-х г.г. как «Выход из жанра “любовного дневника”» и переход на «раздумия о роли и судьбе поэта, ... о ремесле,. на легко набросанные широкие полотна, . которые утверждают равенство всего для поэта» [4, с. VII].
В это время завершается «Реквием», создаются «Северные элегии», стихи, впоследствии объединенные в циклы «Венок мертвым», «Черепки»,
1 Многочисленные фрагменты автобиографии рассеяны по «Записным книжкам» поэта. Тем не менее, целостный готовый текст отсутствует.
243
«Шиповник цветет», поэмы «Путем всея земли», «Поэма без героя», пьеса «Энума Элиттт. Пролог, или сон во сне».
Материалы «Записных книжек», впоследствии оформленные в «Прозу о Поэме», позволяют выявить характерную для поздней Ахматовой черту: упоминание об одном тексте - в генетической связи с другим. Так, о работе над «Поэмой без героя» поэт говорит в «Prodomomea»: «Я начала ее в послеежовском опустелом Ленинграде (в мой самый урожайный 1940 год) <...> Рядом с ней, такой пестрой несмотря на отсутствие красочных эпитетов и тонущей в музыке, шел траурный Requiem, единственным аккомпанементом которого может быть только Тишина и редкие отдаленные удары похоронного звона. В Ташкенте у нее появилась еще одна попутчица -пьеса “Энума элиш”, одновременно шутовская и пророческая.» [1, III, с. 234]. В одной из редакций «Поэмы без героя» в черновом варианте появляются строки, близкие пьесе: «Видят все - по какому краю / Лунатически я ступаю, / Как по шелковому ковру». В той же редакции, в тексте сноски к впоследствии перемещенной и измененной строфе («И со мною моя “Седьмая” х) / Одичалая и немая - / Рот ее сведен и открыт, / Словно рот трагической маски, / Но он черной замазан краской / И сухою землей набит») дается примечание переводчика: «Седьмая элегия автора еще не написанная» [8, с. 323].
В. Мусатов приводит свидетельства Л. Чуковской о первоначальных замыслах Ахматовой: «Начав работу над будущей “Поэмой без героя”, она мыслила ее как продолжение “Китежанки”, то есть тоже как некий акт воскрешения прошлого, как сопротивление историческому беспамятству» [5, с. 313]. Подобные связи могут свидетельствовать о монолитности замысла, которому подчинялись строки, созданные в поздний период с характерным для него «острым ощущением истории» [4, с. VII].
В.Н. Топоров, обращаясь к известному высказыванию Ахматовой о «Поэме» («. этот волшебный напиток, лиясь в сосуд, вдруг густеет и превращается в мою биографию.» [4, с. 137]), говорит об «органичнейшем пресуществлении биографии в историю и истории в биографию» и приходит к выводу, что это свойство «могло бы быть отнесено уже и к первым. поэтическим книгам» [6, с. 266].
Столь значимая для позднего периода тема исторической и, как следствие, личной памяти, обусловливает, как представляется, тяготение поэта к незавершенности. Топоров замечает, что «Она (память. - А.М.) обеспечивает ту целостность и как бы непрерывность образа жизни (точнее - она делает несущественными лакуны), без которых распался бы не только этот образ, но и сама жизнь, и живущий ее человек [6, с. 267]. Таким образом, воспроизведение «целостности образа жизни» не может быть закончено, поскольку со временем требует возвращения поэта к произведению (по Топорову, «пост-редактуры» по причине ориентированности на «гешталь-тизм»), введения новых мотивировок, установления прежде не предвиденных связей.
244
Такая природа незавершенного у поздней Ахматовой соотносится с идеями, высказанными А.В. Мироновым: «Феномен незавершенного текста возможно связать со стремлением автора создать идеальный, универсальный текст. Проблема в том, что иногда со временем текст утрачивает универсальность; он требует соответствия новым, сегодняшним помыслам автора и требует дозавершения, начинает взывать к доработке» [7, с. 460], и Т.Е. Барышниковой, выделяющей два основных аспекта феномена незавершенного (онтологический и эстетический), где последний объясняет незавершенность как «свидетельство непрерывного становления личности автора и создаваемого им текста» [7, с. 416].
Оказываясь явлением, относящимся к природе психологиитворчества, к специфике сознания поэта, феномен незавершенного, безусловно, характеризуется определенной поэтикой. Так, А.В. Миронов, обращаясь к примеру «отсутствующих» строф в «Евгении Онегине», замечает: «... ситуация незавершенности текста обретает свою поэтику <...> (пропущенные строфы. - А.М.) считаются необходимой частью окончательной редакции романа. <...> Явление отсутствующих.строф, выделенных лишь графически, можно было бы избежать, попросту сомкнув текст, опустив строфы, заполненные отточиями. Но наличие строф. работает на специфику хронотопа романа» [7, с. 461].
О специфике художественного сознания Ахматовой можно судить, обращаясь не только к художественным текстам, но и - к их редакциям (в случаях с «Поэмой без героя» - уровням правки), а также к записям поэта, относящимся к литературоведческим наблюдениям. «Записные книжки», хронологически совпадающие с поздним периодом творчества поэта, включают суждения, затрагивающие проблему незавершимости вербального воплощения авторского замысла. Показательна запись от 2 октября 1964 года о «Демоне» М.Ю. Лермонтова: «Он никогда бы не кончил “Демона”. <.> Он искал бы все новые и новые формы для воплощенья этого образа.» [4, с. 561]. Другая запись, от 7 сентября 1965 года, - о «Поэме без героя»: «Август оказывается был вовсе не таким уж мирным, а наоборот завершал бурное сорокалетие (1925-1965). Зрелище почти величественное, и завершал ли? Неужели опять думать и говорить о поэме?» [4, с. 660].
«Поэма без героя», одно из центральных и итоговых произведений Ахматовой, может быть охарактеризовано как воплощение идеи незавершенности [7, с. 435-460]. Вместе с тем, обращаясь к уже обозначенной идее монолитности замысла всего позднего творчества поэта, можно выделить некоторые ключевые проявления незавершенности в других поздних текстах.
Наиболее очевидными кажутся формальные проявления незавершенного и, в частности, установка на фрагментарность, которая, по наблюдениям В.М. Жирмунского, «.не нарушает. художественного впечатления, но придает ему (незаконченному сюжету. - А.М.) многозначительную не-
245
досказанность» [3, с. 105]. «Иллюзия незамкнутости стихотворения, принадлежности его к более обширному целому», по Жирмунскому, достигается введением определенных синтаксических конструкций, в первую очередь, союзами и или а1 в начале первой строки [3, с. 106]. Кроме того, формально незавершенность может быть выражена многоточиями и графически обозначенными пропущенными строками (и реже - строфами). В контексте поэтики незавершенного важно, что многоточие служит «указанием на смысловую незавершенность текстового фрагмента <...> выступает как сам факт повествования, организации нарратива» [7, с. 260].
Примерами формально выраженной незавершенности могут служить стихи из цикла «Смерть» (1942): «А я уже стою на подступах к чему-то, / Что достается всем, но разною ценой.» [1, IV, с. 402], стихотворение «На Смоленском кладбище» (1942): «А все, кого я на земле застала, / Вы, века прошлого дряхлеющий посев! / .................../ Вот здесь конча-
лось все: обеды у Додона, / Интриги и чины, балет, ткущий счет.» [1, IV, с. 287-288], стихи из цикла «Венок мертвым» и, в частности, «Учитель» (1945): «А тот, кого учителем считаю.» с многоточиями в середине и конце строк [1, IV, с. 435]. Строки «Пятой» (1940-1945) из цикла «Ленинградских элегий», заканчивающиеся многоточием, служат условными границами между тремя «эпохами воспоминаний»: 1) «И, как печать на сердце, поцелуй - / Единственный, прощальный, незабвенный. / Но это продолжается недолго.»; 2) «И стряхивают беглую слезинку / С усталых век -и тяжело вздыхают. / Но тикают часы, весна сменяет / Одна другую, розовеет небо» [1, IV, с. 409]. Именно на стыках незавершенных фраз и противительных союзов но обнаруживается суть невысказанного, пафос незавершенного.
Многоточия, стоящие в абсолютном начале строки, как и обозначенные выше союзы, придают стихотворению иллюзию неначатости или про-долженности более объемного целого. Это ощущение усиливается, когда после многоточия строка начинается со строчной буквы: «. и отступилась я здесь от всего, / От земного всякого блага» («Нас четверо», 1961) [1, IV, с. 440].
Особым интонационным и смыслообразующим с точки зрения незавершенности значением обладают паузы в середине строки. Говоря об этой позиции многоточия в тексте, А.В. Кубасов и О. А. Михайлова отмечают, что «.при “обрыве” предложения многоточие маркирует. неожиданный переход от одной мысли к другой» [7, с. 261]. Такой «обрыв» характерен не только для многих стихов, но и - прозы Ахматовой и, может быть признанным одним из принципов тайнописи поэта: иллюзия неожиданности перехода мысли лирической героини позволяет оставить ощущение невы-
1 В.М. Жирмунский приводит статистику: алфавитный указатель. регистрирует 74 случая начала на и, 23 - начала на а.
246
сказанного (или недосказанного). Пример «обрыва» - строки из стихотворения «И вот, наперекор тому...» (1940): «Я голосую за: / <...> Чтоб сердцем стал угрюмый зверь / В груди. А дело в том, / Что суждено нам всем узнать...» [1, I, с. 478].
Помимо графически (и интонационно) выраженной незавершенности, поздние стихи зачастую незавершены на грамматическом уровне. Одним из таких примеров может служить стихотворение, входящее в цикл «Черепки»: «Мне, лишенной огня и воды, / Разлученной с единственным сыном. / На позорном помосте беды / Как под тронным стою балдахином.» (1930-е) [1, I, с. 451].
Объединение таких стихотворений в циклы поддерживают иллюзию незавершенности. Частое изменение состава стихотворений, образующих единство, перемещение строф внутри «Поэмы» служит свидетельством варьирования структуры целого, что, в свою очередь, является одним из важнейших проявлений незавершенного. Многие стихи, входящие в более крупные единства, были напечатаны как автономные строфы или лишь в конце 50-х- 60-е годы объединяются поэтом в цикл. Так, в комментариях к «Черепкам», помещенным в Собрании сочинений А. Ахматовой в 6 т., указывается, что, вопреки пониманию лирического цикла1, «Цикл. был составлен. в 1958 г. <.> В разное время Ахматова объединяла в цикл “Черепки” различные стихи» [1, I, с. 915].
Дробность, фрагментарность поддерживается поэтикой названий: помимо «Черепков» - стихотворения «Из набросков», «Ташкентские наброски», «Отрывок» (неоднократно: в качестве названия и жанрового определения), «Два отрывка из поэмы без названия», «. полупрервана беседа...», «Из седьмой северной элегии» «Лирические отступления Седьмой
элегии» и т. д. Характерно, что неначатость может быть выражена не только графически, посредством многоточия, но и на уровне структуры: включение «Вместо предисловия» в композиции «Поэмы без героя» и «Реквиема».
Таким образом, неначатость и незаконченность структуры оказываются одним из наиболее явных принципов поэтики незавершенного. Именно он позволяет эксплицировать фрагментарность, «вырванность» строк из некоего большего единства, невыраженного вербально.
Часть поздних произведений содержит метаописание, включает нередко прозаический текст-предысторию появления и дальнейшего (в случае с «Поэмой без героя» - автономного) существования текста. В подобных описанияхможно обнаружить еще одно проявление незавершенного: раскрытие причины отсутствия нескольких строк, нарушения целостности произведения. Так, пьеса «Энума Элиш» (1940-е, 1960-е) начинается атри-
1 Например, В. Брюсов, выражающий понимание поэтического цикла, сформировавшееся в начале XX века, указывает, в том числе, на невозможность вольной перестановки частей целого: «Стихотворение, выхваченное из общей связи, теряет столько же, как отдельная страница из связного рассуждения» [2, с. 484].
247
бутированием: «Пьеса “Пролог”, по-видимому, переводная и представляет собой внутреннюю часть некой трилогии Энума элиш, обнаруженную в Ташкенте при довольно загадочных обстоятельствах (смыто океанской водой)... году» [1, III, с. 304]. В «Записных книжках» также встречается упоминание об океанской воде, которое следует за строфами, «мерцающими» в некоторых редакциях «Поэмы без героя» и помещенных в «Энума элиш»: «Дальше будто бы была еще одна строфа - совершенно волшебная, но полусмытая океанской водой, попавшей в бутылку, в которой якобы приплыла рукопись поэмы» [4, с. 182]. В случае с «Поэмой без героя» объяснение незаконченности некоторых частей текста связано с их потерей или сожжением. Приложение «Из письма к N.N.» в Пятой редакции «Поэмы» (1956) заканчивается предложением: «Но. я замечаю, что письмо мое длиннее, чем ему следует быть, а мне еще
надо./............../............/............/» и текстом сноски:
«Кусок письма кем-то сожжен. (Надо четыре строки точек)» [8, с. 333]. В других редакциях с тем же Приложением строки точек и сама сноска от-сутствуют.И в «Поэме», и в «Энума Элиш» встречаются указания на фигуру переводчика и упоминания о надписях на незнакомом языке (в «Поэме без героя» - на неразборчивый почерк). Этот прием также можно считать проявлением феномена незавершенности, поскольку часть текста остается зашифрованной, скрытой.
Экспликация незавершенности художественного произведения становится авторской установкой, стратегией позднего периода творчества Ахматовой, связанной как с феноменологией возраста, так и типом художественного мышления поэта.
Список литературы
1. Ахматова А. А. Собрание сочинений: в 6 т. - М. : Эллис Лак, 1998-2005.
2. Введение в литературоведение. Литературное произведение: Основные понятия и термины: учеб. пособие / Л.В. Чернец, В.Е. Хализев, С.Н. Бройтман и др. / под ред. Л.В. Чернец. - М.: Высш. шк.; Академия, 1999.
3. Жирмунский В.М. Творчество Анны Ахматовой. - Л.: Наука, 1973.
4. Записные книжки Анны Ахматовой (1958-1966) / сост. К. Н. Суворова. - М., Torino, 1996.
5. Мусатов В.В. «В то время я гостила на земле.». Лирика Анны Ахматовой. -М.: Словари. Ру, 2007.
6. Топоров В.Н. Об историзме Ахматовой // Петербургский текст русской литературы. Избранные труды. - СПб.: Искусство СПб., 2003.
7. Феномен незавершенного / под общ. ред. Т.А. Снигиревой и А.В. Подчиненова. -Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2014.
8. «Я не такой тебя когда-то знала»: Анна Ахматова. Поэма без героя. Проза о Поэме. Наброски балетного либретто: материалы к творческой истории / под ред. Н.И. Крайневой, О.Д. Филатовой. - СПб.: Мiръ, 2009.
248
