Несколько мыслей об идеологической сущности принципов уголовного процесса Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

УДК 343.1

Поляков Михаил Петрович Polyakov Mikhail Petrovich

доктор юридических наук, профессор, заместитель начальника (по научной работе) Нижегородская академия МВД России (603950, Нижний Новгород, Анкудиновское шоссе, 3)

doctor of sciences (law), professor, deputy director (for research)

Nizhny Novgorod academy of the Ministry of internal affairs of Russia (3 Ankudinovskoye shosse, Nizhny Novgorod, 603950)

E-mail: polmihpet@rambler.ru

Несколько мыслей об идеологической сущности принципов уголовного процесса

A few thoughts on the ideological nature of criminal procedure principles

В статье предлагается оригинальный подход, объясняющий явную и скрытую идеологическую природу принципов отечественного уголовного процесса.

Ключевые слова: принцип, состязательность, инк-визиционность, мировоззренческая идея, идеология.

The article proposes an original approach, explaining the overt and the covert nature of the ideological principles of Russian criminal proceedings.

Keywords: principle, adversarialness, inquisitorial-ness, worldview idea, ideology.

Американский писатель Марк Твен когда-то давно сформулировал примерно такую мысль: «Когда мне было пятнадцать лет, я считал своего отца полным дураком, но когда мне стало двадцать пять, я вдруг обнаружил, как же старик сильно поумнел за эти десять лет». Аналогичные прозрения случаются и в научной сфере. Некоторые вопросы и проблемы приоткрываются исследователям лишь по истечении лет, а то и столетий. До сущностного понимания фундаментальных вопросов, их сокровенных предпосылок и незримых небесных покровителей нужно не просто дорасти, нужно состариться, обрасти седой бородой, обрести зрение мудрости. Именно такой манящей и многообещающей для меня сегодня становится тема принципов отечественного уголовного процесса.

Интерес к этой теме во многом наследственный. Мой Друг и Учитель Валентин Тимофеевич Томин в одной из своих книг как-то написал, что в свое время он не просто заинтересовался темой принципов, а буквально заболел ей. И с высоты сегодняшних лет я понимаю, что «болезнь» эта оказалась неизлечимой и весьма заразной. Профессор В.Т. Томин заразил интересом к принципам меня и еще многих нижегородских процессуалистов, и даже тех, кто наивно считает, что всем хорошим в науке заразили себя исключительно сами. И вот мы уже много лет с

искренним исследовательским азартом водим хороводы вокруг этой темы, то превознося и развивая томинское учение о принципах, то неуклюже отрицая его, разделяя в нем неразрывное и соединяя несоединимое. Творим, экспериментируем. Пытаемся сначала принимать идеи кандидатами в принципы, а затем напористо переводить их в статус полноценных принципов, как это было с идеей процессуальной экономии. Дерзаем заявлять об открытии новых принципов, с первого взгляда парадоксальных, таких, например, как принцип процессуальной свободы. Ищем, копаем, смотрим через «методологический телескоп» в «процессуальные небеса».

И чем старше мы становимся, тем яростнее нас тянет к познанию сути принципов как явления человеческой культуры, к постижению истоков их объединения в систему и системного сосуществования. Все сильнее и непреодолимее становится влечение постичь «самое само» этих принципов, вникнуть в их исконную идеологическую сущность.

Возможно, кого-то смутит сама формулировка «идеологическая сущность». Но в формулировке этой нет ничего предосудительного, ничего политического, ничего конъюнктурного. Формула «идеологическая сущность» призвана подчеркнуть установку на постижение самой исходной «материнской» идеи, квинтэссенции

понятия принципа. Но не принципа уголовного процесса вообще, а принципа именно отечественного уголовного процесса. Связь принципа с отечеством для нашей научной школы имеет важнейшее значение.

По поводу «отечественной» обусловленности принципов существуют как минимум две позиции. Первая позиция настаивает на том, что принципы есть сущности космополитические, не признающие ни царя, ни отечества. Вторая позиция, напротив, упорствует в том, что принципы суть идеи мировоззренческие и, следовательно, идеи не сугубо универсальные, а в большей степени специфические и социально обусловленные.

Именно вторая позиция и лежит в основе учения о принципах, на которую опирается томин-ская (нижегородская) школа процессуалистов. «Принципы отечественного уголовного процесса» — это не просто красивая удлиненная формулировка принципов. Это формулировка сущностная, методологичски и идеологически оправданная. Доказательства этого тезиса в избытке содержатся в монографии В.Т. Томина [1].

Предположение о том, что принципам отечественного уголовного процесса присуща некая идеологическая сущность, вытекает из самого определения принципов. В нашей научной школе ключевым звеном этого определения выступает формула — принцип есть мировоззренческая идея. Но что значит — мировоззренческая идея? Формула эта достаточно интересная, но и лукавая одновременно.

Впервые я с ней встретился, будучи курсантом Горьковской высшей школы милиции МВД СССР. Определение принципа советского уголовного процесса начиналось понятными в том историческом контексте словами — «принцип — это идея коммунистического мировоззрения». Адресатам этого определения все было более или менее понятно, во всяком случае, вопросов по поводу того, что означает термин «коммунистическое мировоззрение», не возникало. Однако в постсоветское время это определение стало неудобным и слово «коммунистического» из него было изъято. И остались только «мировоззренческие идеи», идеи непонятного «чистого» мировоззрения. Будучи уже преподавателем, я это определение подхватил, понес в учебные аудитории, где с напыщенным видом раскрывал сущность принципов, подчеркивая, что это именно мировоззренческие идеи, будто само слово «мировоззренческие» было каким-то исчерпывающим и самодостаточным.

Никто из курсантов и студентов не спросил меня тогда про то, какого именно мировоззре-

ния эти идеи. И не спросил, скорее всего, по той же самой банальной причине — до такого вопроса нужно было просто дорасти. И вот я, наконец, сам дорос до этого вопроса. И с неподдельным интересом спрашиваю сам себя: если принцип — это идея мировоззренческая, то какое мировоззрение она может выражать? Научное? Религиозное? Буржуазное? Либеральное? Атеистическое? Какое-то еще?

Уже сами эти вопросы дают понять, что тема мировоззрения включает в себя немало направлений, множество уровней, несчетное количество нюансов. Все эти особенности мировоззрения (мировоззрений) можно сравнивать и сопоставлять, лишь принимая во внимание массу дополнительных условий, оглядываясь на специфический контекст, в котором поднимаются мировоззренческие проблемы.

Выход из «мировоззренческой загадки» принципов я для себя пытался найти различными способами. Первый способ объяснения мировоззренческой сущности принципов уголовного процесса базировался на концепции платоновских идей. В контексте самой упрощенной интерпретации этой концепции мое объяснение выглядело следующим образом. Где-то там, в небесах, существует мир универсальных идей, которые обусловливают сущность не только вещей, но и процессов. Эти идеи излучают себя во Вселенную и могут улавливаться человеческим умом, подобно радиоволнам. Поиском (улавливанием) этих идей занимаются особо подготовленные люди — ученые. Однако, несмотря на специальную подготовку, до умных голов и пламенных душ ученых эти идеи доходят в искаженном виде, поскольку вынуждены преодолевать фильтр социально-культурных установок, стереотипов и прочих нелепостей, из которых и складывается картина мира человека и общества. Иными словами, универсальные идеи становятся мировоззренческими, потому что в процессе научного абстрагирования пропитываются определенным мировоззрением, включающим в себя разные аспекты миропонимания. Именно по этой причине и есть необходимость всегда принимать во внимание особенности уголовного судопроизводства, обусловленные не только местом и временем, но и различными социально-культурными факторами.

Исходя их подобных размышлений, я предположил, что идеи относительно идеального уголовного судопроизводства проливаются на служителей юридической науки, образно говоря, не из ясного безоблачного идеологического неба, а из серых непрозрачных мировоззренче-

отраспЕВЫЕ проблемы юридической науки и практики

ских туч. И потому словосочетание «мировоззренческая идея» обозначает идею, скорректированную мировоззрением и в каком-то смысле испорченную им. И именно поэтому идея, заимствованная из зарубежных правовых систем в готовом виде, это уже как бы дважды мировоззренческая идея, со всеми вытекающими из этого негативными последствиями.

Понимаю, что подобные умствования могли устроить далеко не всех обучаемых. Не устроили в скором времени они и меня самого. Но вопроса о сути мировоззренческих идей, дающих начало уголовно-процессуальным принципам, отрицание «платоновского подхода» вовсе не отменило . Вопрос остался , а вместе с ним осталось и ощущение того, что для понимания мировоззренческой сущности исходных уголовно-процессуальных идей одного мира права (и тем более уголовно-процессуального права) будет явно недостаточно. Уголовное судопроизводство очень важный институт общества, но не настолько, чтобы выводить свои принципы из самого себя. Принципы уголовного процесса произрастают из высших сфер; с одной стороны, они выходят из необъятной истории человечества, а с другой — спускаются с небес. И совсем не случайно мой процессуальный соратник, профессор А.В. Агутин, называет эти принципы ни больше ни меньше как духовными ценностями общества.

Подчеркну еще раз свою гипотезу: принципы проистекают из высоких идеологических сфер, в которых формируется глобальное мировоззрение человечества. Именно это «высокое» обстоятельство и позволяет определять их как мировоззренческие идеи.

Однако, отказавшись от концепции платоновских идей, я выдвинул другую гипотезу: принципы являются мировоззренческими идеями не потому, что проходят через мировоззрение, словно через фильтр, а потому, что формируются внутри самого этого мировоззрения, в его бурлящих недрах. Мировоззрение в широком смысле представляет собой целый клубок мировоззренческих подходов к жизни. Я предполагаю, что эти важнейшие идеи возникают на стыке глобальных мировоззрений человечества, в процессе их ожесточенной исторической борьбы.

В этой связи я скажу вещь странную, может быть, даже парадоксальную. Но парадокс здесь только на первый взгляд. При пристальном аналитическом взгляде можно понять, что перед нами вовсе не странное и не неверное суждение. А суждение это следующее — принципы

отечественного (и не только отечественного) уголовного процесса рождаются в стихии конкуренции двух глобальных мировоззрений — ненаучного (религиозного) и научного (атеистического). Оба этих мировоззрения — ветви одного дерева. И хотя внешне они выглядят как соперничающие сущности, внутренне они изначально солидарны; солидарны в том, что базируются на вере: первое — на вере в иррационального, разумом непостижимого, но великого и могущественного Бога; второе — на вере в научный метод, его могущество, всеобщность, проникновенность и т. п .

Исходя из этого, можно вполне серьезно прислушаться к гипотезе, согласно которой сознание современного человека (по преимуществу атеиста) столь же религиозно, как и сознание его далеких предков. Ибо современный человек верит. И хотя на знаменах нашего просвещенного века начертано — «Знание — сила», силу этому знанию дает именно некритичная вера в научный метод. И наш отечественный уголовный процесс опирается как минимум на два постулата веры: на веру в метод и веру в божественное происхождение судебной власти.

Оба эти постулата веры тесно перекликаются в идеологической сущности принципов современного уголовного процесса и отражаются на методологии судопроизводства. Первый постулат — декларируется, второй — презю-мируется. В свою очередь, уголовно-процессуальный метод, рассматриваемый в системном единстве, представляется как научно-обоснованный гарант обоснованности досудебных и правосудности судебных решений. Это общее доверие к методу как к надежной системе усиливается частным недоверием к его отдельным элементам. Внутри уголовно-процессуальной системы царит всеобщее недоверие, подозрительность. Именно этим и объясняется обилие контрольно-проверочных стадий и прочих контрольных процедур. Ранее это обстоятельство я истолковывал как недоверие к уголовно-процессуальному методу в целом, но позже понял, что эта внутренняя недоверчивость в итоге и формирует собой совокупное доверие к уголовному процессу со стороны общества.

Совокупное доверие к уголовно-процессуальному методу опирается на научное мировоззрение. Данное мировоззрение подарило миру идею розыска, которую сегодня начинают называть более точно — идеей инквизицион-ности, подчеркивая тем самым следственный (исследовательский) тип процесса. Идея инкви-зиционности активно продвигалась в уголовное

судопроизводство представителями церкви. Исследуя происхождение идеи инквизиционности и состязательности, я пришел к выводу о том, что само научное мировоззрение и опирающаяся на него уголовно-процессуальная инкви-зиционность берет свое начало в религиозных концепциях, в частности, в концепции богопо-добности человека, из которой следует, что человек может творить и познавать. Сначала человек был допущен церковью к познанию Бога, а затем это дозволение негласно распространилось и на познание мира.

Воодушевленное успехами научного метода, человечество предприняло попытку организовать уголовный процесс на исключительно познавательной (поисковой) технологии. В центре этой технологии оказался познающий субъект, который лишь по инерции назывался судом, но, по сути, осуществлял несудебные функции. Можно говорить о том, что в рамках поисковой технологии суд воплощал собой не методологический принцип, а всего лишь административную структуру, сохраняя только имя, а не сущность.

На мой взгляд, поисковая технология уголовного процесса совсем не смогла отказаться от имени «суд» по идеологическим причинам. И ключевая идея сохранения этого имени уже в некотором роде мистическая — божественное происхождение судебной власти. Без этого второго постулата веры уголовное судопроизводство обходиться не может. Объяснение этому можно дать, опять же исходя из истории эволюции судопроизводства. Несколько упрощенно первые этапы этой эволюции выглядят так — первым источником правосудия признавался сам Бог, а судья земной был лишь арбитром, наблюдающим за соблюдением ритуала. Но само соблюдение ритуала еще не делало источником справедливости ни судью, ни сам этот ритуал. Идеологически источником правосудия был Бог. Именно Бог незримо определял правого в поединке или в испытании огнем,водой.

Все это опирается на идею того, что судебное состязание происходит в конечном итоге не перед судьей, а перед Богом — судья лишь посредник. Не случайно, первые судьи в древности были жрецы. Да и в поздние времена право помилования принадлежало государю, на том основании, что он был помазанником божьим. Этот подход сохранился и сейчас, хотя исходные идеологические основания для этого отпали. Но неизменной осталась традиция — прикрывать решение суда самым высоким авторитетом; в ситуации сегодняшнего дня и современного мировоззрения — авторитетом

государства. Поэтому и приговор по уголовному делу провозглашается от имени Российской Федерации.

Подобные уголовно-процессуальные ритуалы и обряды есть прямое следствие живущей в обществе установки, что источник истинного правосудия находится не в человеке, именуемом судьей, а выше — в небесах. Идея, согласно которой суд дружит с Богом, а судья как минимум сверхчеловек, — лежит в основе нашего судопроизводства. Отсюда вытекает и чисто идеологическое, почти мистическое звучание слов «суд», «судебный». Не просто как инова-циионные, а почти как волшебные преподносятся такие инструменты, как судебный контроль, судебный следователь, следственный судья.

Все эти слова несут особый смысл, обращаясь не столько к вере в научный метод и компетентного субъекта, сколько к вере в чудо. Но стоит только задаться известным литературным вопросом: «А судьи кто?», как тотчас рассыпаются концепции и доктрины, опирающиеся на идею «волшебной судебности». И весь пафос о том, что только в суде творятся доказательства, и прочие методологические достоинства судебного творчества тотчас переходят в религиозную и мистическую плоскость.

Уголовный процесс противоречив. Противоречив во все времена. Противоречив с тех самых пор, как провозгласил своей целью установление объективной истины. Именно эта цель и загоняет судопроизводство в методологические тупики. Но иначе уголовный процесс поступить не мог, поскольку научное мировоззрение, которое стало его фундаментом, иной цели не приемлет. И с тех пор это главное противоречие — между объективностью цели и субъективными средствами ее достижения — будоражит процесс, загоняет его в парадоксы.

В несколько иной плоскости это противоречие можно представить как противоречие между человеком и методом (уголовно-процессуальной формой). История уголовного процесса — это безуспешная попытка разрешить это противоречие. И вполне может быть, что отсутствие успехов заключается в том, что противоречие это всегда пытались разрешить не путем соединения противоположностей, а путем их уничтожения. Было время когда формальная теория доказательств пыталась вытолкать человека на периферию уголовно-процессуального метода, не оставив ему и малейшего усмотрения. Уголовный процесс пытались превратить в чистую технологию, вооружавшую того же судью безапелляционными алгоритмами и шаблонами.

Теория свободной оценки доказательств, напротив, отодвинула на второй план уголовно-процессуальную форму и подняла на методологический пьедестал человека разумного. Этот переход был обоснован поумнением человека, его развившейся способностью умозаключать. Говоря иначе, этот переход был обусловлен официально свершившимся переходом к научному типу мышления.

Но истина, как известно, всегда располагается посередине. И противоположности эти нужно попытаться не изничтожать, а творчески соединять. Нужно совершенствовать и метод, и человека одновременно. Одной пафосной констатацией «Суд это наше все!» дело не решить. Состязательность — лишь модный идеологический тренд, но, увы, не средство разрешения этого противоречия. Поэтому теоретикам уголовного процесса и нужно осуществлять активный поиск мировоззренческих предпосылок принципов, поиск их идеологической сущности.

Принципы судопроизводства — это в первую очередь проводники идеологии. Именно эту цель и преследовали разработчики УПК РФ, сформировавшие отдельную главу с соответствующим названием. С одной стороны, идеи, включенные в данную главу, проложили мост к общей либерально-демократической идеологии и присягнули ей на верность, с другой — законодательное закрепление отдельных принципов есть явная попытка безраздельно прописать в отечественном процессе состязательную идеологию.

Принципы, характеризующие уголовный процесс с инквизиционной (исследовательской) стороны, законодательной презентацией обласканы не были. Но сам факт законодательного игнорирования не растворил их в пространстве реального судопроизводства. Они уподобились тому киношному суслику, «которого не видно, а он есть». Не случайно никто из теоретиков особо не настаивает на том, что только поименованные в законе принципы таковыми и являются. Открыто или тайно научное большинство признает, что есть и другие принципы. И тем не менее получается, что теперь в уголовном судопроизводстве существуют принципы законно рожденные и, соответственно, незаконно. Получается, что состязательность — «жена», а розыск (инквизиционность) — «наложница». Образы эти, может быть, и не самые удачные, но именно они позволяют глубоко задуматься над сложившимся положением вещей.

Если мы вдумчиво посмотрим на идеологию отечественного уголовного процесса, то увидим, что современным процессом почти

безраздельно управляет инквизиционная (исследовательская) идея, что уголовный процесс является выражением поисковой технологии. Именно она и пронизывает собой уголовно-процессуальную форму. Именно она и составляет сущность деятельности сторон. По сути своей методологически деятельность сторон опирается на разыскные, поисковые принципы. Каждая сторона стремится расширить в первую очередь свои познавательные возможности.

Состязательность сегодня являет собой лишь оболочку для реализации розыскной идеологии. Что осталось в состязательности собственно от идеи состязательности? Только идея суда. Суда беспристрастного, суда безучастного, но при этом объективного и справедливого. С сугубо методологической точки зрения состязательность — это отсталый технологический принцип судопроизводства, ибо состязательность в основе своей — это форма нерациональной конкуренции, эмпирический принцип, подсмотренный у самой природы, заимствованный, «дикий» принцип. Уголовно-процессуальная состязательность зародилась в эпоху иррациональных доказательств. В ее основе поединок. И первый судья в состязательном процессе — Бог. Инквизиционность же — принцип сугубо человеческий, рациональный, идущий от коренной специфики гомо сапиенс. По этой причине в отечественном процессе сегодня и существует идеологическая смута. Смешанный тип процесса заключается в том, что перемешиваются не формы, а идеи. Идеи не просто совмещаются, слепляются, а именно перемешиваются.

Главным мировоззренческим, идеологическим вопросом на сегодняшний день является вопрос о рациональных и иррациональных основаниях уголовного процесса. Эмпирическим путем, судьбой многих поколений человечество пришло к выводу о том, что ни те, ни другие идеи не могут полностью властвовать в уголовном процессе.

На этом я пока поставлю точку. Но пусть точка эта станет многоточием, приглашением к дальнейшему исследованию тех проблем, которые в настоящей статье были отмечены лишь легким касанием мысли.

Примечания

1. Томин В.Т. Уголовный процесс: актуальные проблемы теории и практики. М, 2009.

Notes

1. Tomin V.T. Criminal procedure: current problems of theory and practice. Moscow, 2009.