CC BY
30
Так или иначе, но на изломе «старой» и «новой» Российской империи, в условиях системного кризиса государства и общества, «русскому марксизму» действительно удалось объединить на время и Восток, и Запад и послужить квазирелигиозной идейно-ценностной базой для осуществленной большевиками беспрецедентной модернизации, почти на целое столетие задав основные ориентиры, цель и смысл жизни огромному обществу и тем самым объективно восстановив чуть было не распавшуюся «связь времен» и утраченную цельность бытия Империи и народа с помощью новых тоталитарных символов. И, анализируя причины превращения учения Маркса в советскую квазирелигию, нельзя не заметить неслучайность марксизма и большевизма в нашей истории. А для постижения этой закономерности представляется необходимым отказ от бездумного воспроизводства популярного русофобского мифа о якобы имманентном для русского сознания «правовом нигилизме»1 и философское переосмысление онтологически обусловленной значимости Права и Правды в специфическом для России формате Империи - как особой, адекватной массовому сознанию формы единения власти и масс2.
Подлинной доминантой всех революционных событий в России было массовое сознание3 (и прежде всего - правосознание)4, с которым (причем и с его лучшими, и с худшими чертами) основные интенции русского марксизма оказались парадоксальным образом созвучны5. Поэтому именно «русский марксизм» и стал формой разрешения конфликта между обществом и государством, интеллигенцией и властью, интеллигенцией и народом, «верхами» и «низами», богатыми и бедными, городом и деревней, центром и периферией... Так, марксизм, оказавшийся утопией для западного общества, в котором и для которого он был создан, на практике оказался наименее утопическим (по сравнению с альтернативными ценностными системами) в теоретически несвойственных ему условиях российской истории. На наш взгляд, это убедительно свидетельствует и о том, насколько практичной бывает якобы «абстрактная» философия, и насколько важным является своевременное и адекватное философское обоснование всей правовой системы6.
Поляков Михаил Петрович, доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры уголовного процесса Нижегородской академии МВД России
Несколько философских штрихов к портрету уголовного процесса
Обычно «первый зов философии» случается с исследователями уголовно-процессуальных проблем после успешного преодоления какого-нибудь важного интеллектуального рубежа. Лично мною подмечено, что о философии уголовного процесса любят заговаривать молодые кандидаты наук. Вероятно, публично подтвержденная вера в себя и науку непроизвольно включает особый взгляд на судопроизводство, обостряет любопытство к тайнам и парадоксам, открывающимся только философскому зрению. Весьма азартно окрыляет и добровольная работа над докторской диссертацией. Усердным докторантам непреодолимо хочется вымолвить мудрое слово, указывающее на проблемы, которые в обычном научном контексте обсуждать не принято. Однако после
1 См.: Общественное правовое сознание и отечественная философская традиция в контексте проблем духовного суверенитета России. М.: Соционет, 2016 [Электронный ресурс]. URL: http://users4496447.socionet. ru/files/ops.pdf (дата обращения: 05.11.2018).
2 Марченя П.П. Российская многопартийность: колыбель гражданского общества или могила имперской государственности? // Полис. Политические исследования. 2017. № 1. С. 41-52. DOI: 10.17976/jpps/2017.01.05.
3 Марченя П.П. Массы и партии в 1917 г.: массовое сознание как доминанта русской революции // Новый исторический вестник. 2008. № 2. С. 64-78. URL: http://users4496447.socionet.ru/files/niv2.pdf (дата обращения: 05.11.2018).
4 Марченя П.П. Массовое правосознание как фактор русской революции 1917 г. // История государства и права. 2010. № 19. С. 20-22. URL: http://www.docme.ru/doc/89090/iTiarchenya-p.p.-iTiassovoe-pravosozname-kak-faktor (дата обращения: 05.11.2018).
5 Подробнее см.: Марченя П.П. Крестьянин и Империя: есть ли смысл у «русского бунта»? // История в подробностях. 2010. № 6. С. 88-96. URL: http://users4496447.socionet.ru/files/krest.pdf (дата обращения: 05.11.2018).
6 См.: Треушников И.А. К вопросу о философском обосновании функционирования правовой системы // Юридическая наука и практика: Вестник Нижегородской академии МВД России. 2018. № 1 (41). С. 283-286. DOI: 10.24411/2078-5356-2018-00046.
защиты вдохновение это быстро оставляет исследователя, и философские порывы откладываются до лучших времен, которые зачастую так и не наступают.
«Философские черты уголовного процесса». Как просто придумать фразу для красивого заголовка и как непросто реализовать глубокую мысль, скрывающуюся за этими словами. Да и какие вообще могут быть у уголовного процесса черты, да еще философские? Да и не штрихами теперь создают этот портрет. Нынче в моде другая техника - рисуют его одной извилистой и непрерывной линией, которая вытягивается из идеологем, таких, например, как «состязательный», «инквизиционный».
В годы перестройки излюбленными инструментами «портретистов» были эпитеты «демократический», «тоталитарный», «репрессивный». Именно тогда к общему облику уголовного процесса пытались подойти «антропоморфически». Одни вознамерились строить «социализм с человеческим лицом», другие стали задумываться о том, насколько человеческими являются черты советского уголовного судопроизводства.
Естественно, что в понятие «человечности уголовного судопроизводства» в период его либеральных преобразований вкладывали скорее заботу личности, а не философские рассуждения о человеке, как «мере всех вещей», как истинном основании для трансформации уголовно-процессуальной формы. Личность - это лишь внешний фон, отвлекающий от скрытых идеологических процессов, обусловленных общественной рефлексией по поводу уровня совершенства человеческой природы.
Последняя судебная реформа была названа реформой либеральной. За это ее и превозносят, и критикуют. Но мало кто видит истинную суть, которая происходит за кулисами этой реформы и касается особого понимания процессуальной квинтэссенции человеческой рациональности.
Философский взгляд на историю уголовного судопроизводства позволяет сделать предположение, что в идеологической глубине всякой судебной реформы лежит новый взгляд на человека с точки зрения общей социальной инженерии. Изучая тонкости истории отечественного и зарубежного судопроизводства, мы все больше убеждаемся в том, что любая системная перестройка процесса связана не столько с прорывами в области технических инноваций, сколько с идеологической констатацией особого мировоззренческого статуса человека.
Такие, казалось бы, отдаленные от уголовного судопроизводства статусы человека, как «раб божий», «богоподобный», «homo sapiens», «мера всех вещей» и другие - имеют непосредственное отношение к ключевой формуле типа уголовного судопроизводства того или иного исторического периода. Современная же типология уголовного процесса обращает внимание лишь на форму, поэтому и сталкивается со многими неразрешимыми вопросами. Но неразрешимыми они будут до тех пор, пока на них не посмотрят философским взором.
В связи с этим мы приглашаем всех помудрствовать над сформулированным нами тезисом -«человек, а не процедурные инструменты», является ядром уголовного судопроизводства. Это ядро можно обозначить термином (да простит нас Оккам) «уголовно-процессуальный антропоцентризм». Суть уголовно-процессуального антропоцентризма заключается в том, что в центре модели судопроизводства находится человек как особая эволюционная ступень Homo sapiens - человек процессуальный («Homo vero»). По сути, эволюция уголовного процесса есть прогресс человеческой разумности (рациональности), на определенной ступени предполагающий трансформацию ее в особую логическую разумность, позволяющую человеку обрести навык умозаключения.
Не либеральный взгляд на человека, «угнетенного» свирепым судопроизводством, а философский взгляд на рациональность человека, которой под силу сделать этот уголовный процесс менее свирепым, и наполняет прогресс судопроизводства особым мировоззренческим смыслом, проявляющимся в его философских чертах.
Однако сам прогресс уголовного судопроизводства тоже нуждается в философском осмыслении. Сегодня мы живем в иллюзии созидательного прогресса. А ведь в мире прогрессивной идеологии происходят серьезнейшие подвижки. Изначально идеология прогресса не только не отказывала в прогрессе человеку, но и всячески подчеркивала, что именно прогресс и является основным источником этого совершенства. Но если мы посмотрим на современные прогрессистские течения, то можем легко увидеть, что внутренний интеллектуальный прогресс современного человека мало интересует «жрецов» этой идеологии. Главная ставка делается на технику. И идеалом человека становится не «сверхчеловек», а «человек-машина». Прогресс активно перетекает исключительно в мир техники. Социальные технологии ставят себе соответствующие задачи.
Эти тенденции вполне ощутимы и в современном уголовном судопроизводстве, в который все активнее призывают искусственный интеллект. И хотя общество успокаивают тем, что последнее слово в правосудии все равно останется за человеком, это скорее всего лишь безответственная иллюзия.
Складывается интересная эволюционная картина. Уголовное судопроизводство, развивающееся от точки «слабый человек» до гипотетической отметки «сверхчеловек», вдруг изменило вектор своего движения. По сути, произошла незримая констатация того, что человек («Homo vero») себя исчерпал в развитии. И, следовательно, источник эволюции уголовного судопроизводства теперь может быть только исключительно в зоне технического прогресса. Эта идеологическая подмена происходит незаметно, исподволь. На уровне внешней идеологии мы все еще слышим и видим, что уголовное судопроизводство является антропоцентричным.
В этой ситуации в тщательном и опять же философском исследовании нуждается сам феномен рациональности уголовного судопроизводства. Как мы отметили выше, изначально процесс можно было назвать судопроизводством «слабого человека»; рационально слабого. Факт слабой рациональности можно вывести из преимущественно иррационального мировоззрения, свойственного древнему периоду.
В среде этого мировоззрения человечество не имело надежного процессуального метода достижения правды. Единственным рациональным доказательством, которому можно было доверять, служили показания обвиняемого. Причем, не всякие показания, а лишь те, которые можно было назвать признанием своей вины. И если обвиняемый не соглашался осчастливить суд своим добровольным признанием, то рациональные доказательства этим и исчерпывались. В такой «рационально безвыходной ситуации» стороны предпочитали выяснять свои отношения путем поединка. В этом случае в качестве арбитра призывали самого бога. Идеологическим основанием судебного поединка служила идея о том, что Бог не допустит победы неправого. В несколько измененной форме эта идеология действовала в отношении ордалий, а судопроизводство с подобным инструментарием так и называлось - суд божий.
В уголовном процессе «слабого человека» источником подлинной правды было тело. Да и само слово «подлинный» образовалось от соответствующего названия длинной палки или кнута, которыми били на допросах. К слову, тело как источник истины не потеряло своей ценности и в современном мире. «Полиграф», известный всем как детектор лжи, та же самая облегченная «электронная дыба». Моральное давление этого прибора тоже приносит мучения. И давление его на исследуемого велико.
Дыба традиционная и «дыба электронная» - есть ли между ними связь, которая укажет нам на новые, важные философские черты судопроизводства? Думается, что связь эта есть. Она заключается в одной интересной закономерности - уголовный процесс по-прежнему верит телу больше, чем разуму.
Для себя мы сделали открытие - рациональность человека никогда не была в большой чести и доказательственном авторитете. Рациональные доказательства всегда требовали материального подтверждения. На этой ниве признательные показания обвиняемого очень тесно срослись с пыткой, да так, что до сих пор в сознании обывателя одно почти неотделимо от другого. Именно эта «сиамская близость» и послужила источником искусственного принижения признательных показаний обвиняемого сначала в теории, а потом и в праве. Но тенденции развития уголовного процесса, его тяга к особым производствам показывают, что «царицу доказательств» очень скоро могут вернуть на престол, если изобретут соответствующие технические средства, позволяющие безболезненно добывать нерациональные подтверждения этих показаний. Впрочем, на роль «царских» доказательств в последнее время все больше претендуют электронные доказательства.
Исследование феномена рациональности предполагает и поиск ответа на вопрос, каковы истинные предпосылки всплеска рациональности в уголовном судопроизводстве. Наука уголовного процесса кокетливо уклоняется от исследования этой проблемы. Рациональная революция подается как нечто объективное и закономерное. Получается, что человек вдруг взял, да и научился умозаключать, научился выводить факты из малых следов при помощи ума. Из этого умения вырос основополагающий технологический принцип оценки доказательств по внутреннему убеждению (свободной оценки доказательств). Он с позором изгнал своего предшественника - принцип формальной оценки доказательств, при этом всячески обругав и унизив его. Внешняя (формаль-
ная) оценка доказательств, опиравшаяся на жесткие (формализованные) критерии, была заменена внутренней оценкой, переместилась во внутренний мир судьи, в его внутреннее убеждение.
В уголовно-процессуальной науке это событие всегда рассматривается как прогрессивный этап эволюции уголовного судопроизводства. Объяснение подобных перемен, как правило, сводится к критике разыскного процесса и присущей ему формальной оценки доказательств. При этом игнорируется тот факт, что формальная оценка была присуща и состязательному процессу тоже. Так, англосаксонский тип процесса активно ей пользовался и в отсутствие всякой разыскной формы частично продолжает пользоваться и сейчас.
Формальная оценка доказательств была заменена свободной, однако пути формирования доказательств мало изменились. Само доказывание как было, так и остается формальным; форма по-прежнему является главным фактором допустимости доказательств. Формальные критерии порой уничтожают доказательства раннее, чем они достигнут этапа свободной оценки.
Таким образом, формальная оценка доказательств вовсе не связана с разыскным типом процесса. Но зачем же тогда понадобилась свободная оценка доказательств? Складывается впечатление, что это скорее был акт политический, нежели методологический. С точки зрения развития уголовно-процессуальной технологии свободная оценка доказательств - это не шаг вперед, а два шага назад. Напомним, что свободная оценка доказательств появляется вместе с состязательной формой. Однако состязательная форма (даже в ее современном виде) - это ведь не эволюционный шаг, а возвращение иррациональной формы судопроизводства, только (как это не парадоксально звучит) на рациональных основаниях. Поединок стал рациональным и безальтернативным. Здесь состязаются в умственных практиках и уловках. Вместе с состязательностью возвращается и принцип свободы оценки доказательств. Он является неотъемлемым спутником состязательности и индикатором того, что истина, как «знамя рациональности» уходит на второе место, уступая место игре и выигрышу.
Однако принижение рациональности - есть опять же констатация рациональной слабости человека. Но если раньше право на свободную оценку доказательств выводилось из отсутствия рациональной человеческой технологии формирования доказательств, то сейчас дело идет к тому, что это право будет опираться на отсутствие необходимости в этой человеческой технологии. Естественная рациональность человека предполагается к замене искусственной рациональностью техники. Получается, что высшим этапом интеллектуального развития человека рассматривается возможность создания им искусственного интеллекта, который и заменит интеллект естественный.
При глубоком философском взгляде получается, что современная состязательность - это предпосылка «расчеловечивания» уголовного процесса. Следовательно, создание «уголовного судопроизводства с человеческим лицом» уже не цель «инженеров» уголовного процесса. Цель -создание уголовного процесса с удобным интерфейсом. Но у этого интерфейса, если он все-таки займет свое место, мы тоже будем искать философские черты.
Сулима Игорь Иванович, доктор философских наук, доцент, профессор кафедры философии Нижегородской академии МВД России
Воспитывающее осмысление власти и права в курсе философии
Современная система образования активно дистанцируется от всякого политического процесса, демонстрирует свою непредвзятость, нейтральность, толерантность, неангажированность. Декларативно это ей вполне удается, по крайней мере, в тех странах, которые именуют себя правовыми, демократическими. В этом плане и российская система образования определяет себя как политически нейтральную. В частности, в статье 3 Федерального закона от 29 декабря 2012 года № 273-Ф3 «Об образовании в Российской Федерации» (ред. от 25 декабря 2018 г.) акцент сделан на том, что образование в России строится на свободе выбора получения образования по склонностям и потребностям человека, создаются условия для самореализации каждого человека, свободно развивающего свои способности. Определена свобода педагогических работников в выборе форм обучения, методов обучения и воспитания. При формальной аполитичности системы образования, при недопустимости превращения образования в арену политической конкуренции, на наш взгляд, она
