CC BY
5
R.I. Bravina
Archaeological researches of the ancient cultures of Yakutia
The article reviews the results of the Archaeological Department, Institute of Humanities Research and Indigenous Studies of the North, Russian Academy of Science, Siberian Branch, over the last five years and presents the main results of the field works and comprehensive researches in the study of ancient and medieval cultures of Yakutia.
Keywords: archeology, Yakutia, Department of archeology, archaeological sites, mutual influence of archaeological cultures, ethnogenesis and ethnic history, dating methods, interdisciplinary connections.
УДК 902+39(571. 56)
Л.Н. Жукова
Неолитическое погребение Каменка II на средней Колыме (палеоэтнографический анализ)
Предпринимается попытка объяснить с точки зрения этнографии и палеоэтнографии отдельные элементы погребального обряда в поздненеолитическом захоронении, обнаруженном и исследованном к.и.н. В.А. Каши-ным. Это преднамеренное разрушение черепов погребаемых и символическое значение фрагмента глиняного сосуда, отсутствие тазовых и некоторых других костей в групповом детском грунтовом захоронении свидетельствует о его вскрытии еще в древности.
Ключевые слова: три детских костяка, состояние черепов, ритуал, репродуктивная магия, аборигенные и привнесенные элементы.
В начале XX в. пионер юкагироведения В.И. Иохельсон [2005а, с. 187, примечание № 5; см. также: 2005б, с. 305-321] считал, что в прошлом древние насельники Северо-Востока Азии не хоронили покойников в грунте. «Этот способ погребения (в земле. - Л. Ж.) древним обитателям края юкагирам, чукчам и корякам раньше не был известен». В 1930 г. писатель и ученый, к.э.н. Н.И. Спиридонов (Тэки Одулок) [1996, с. 52] писал о своих сородичах - лесных юкагирах следующее: «Предавать покойника земле - большой грех и мучение для покойника и его живых сородичей. Последний способ, однако, под влиянием христианства стал отчасти также распространяться». Эти исследователи характеризовали древние дохристианские могилы юкагиров как наземные и воздушные.
Территорией традиционного проживания юкагиров (юк. одул) и их предков считаются пространства к востоку от нижнего течения р. Лены, в том числе Колымский регион. В 1980-1990-х гг. на нижней и средней Колыме археологами были обнаружены и исследованы несколько грунтовых могил, принадлежавших периоду неолита [Ки-
стенев, 1980; 1992; Кашин, 1993; Кашин, Калинина, 1997; Кашин, 2001; 2013, с. 21-23, 140141]. Палеоэтнографический анализ некоторых погребений показал присутствие культурных элементов, привнесенных из Байкальского региона и Приморья [Жукова, 2015а].
В среднем течении р. Колымы ымыяхтахскую кратковременную стоянку Каменка II с грунтовой могилой открыл и исследовал к.и.н. В.А. Кашин в 1997 г. В могиле (см. фото) обнаружены останки трех человек. «Погребение находилось
Каменка II. Поздненеолитическое захоронение детей [Кашин, 2013]
© Л.Н. Жукова, 2015
под дерном, в культуросодержащем коричневом суглинке. Контуры могильной ямы ни в плане, ни в разрезе не прослеживались, хотя о ее устройстве свидетельствовало положение антропологических останков в кровле бежевого суглинка» [Кашин, 2001, с. 78]. В северной части могилы костяки лежали непосредственно на скальном основании террасы. Глубина могильной ямы 18-20 см., глубина от современной поверхности 24-27 см.
У двух скелетов (длина 1,2 м и 1 м) черепа раздавлены, между ними в области берцовых костей находился третий, малый скелет, плохо сохранившийся. «Размеры черепов, костей, зубов и в целом скелетов, - пишет В.А. Кашин, - уже в ходе раскопок не оставляли сомнений в том, что это детское погребение» [Там же]. Позже со ссылкой на определения Е.Г. Шпаковой В.А. Кашин [2013, с. 140] писал: «Антропологические исследования показали, что погребенными были генетически родственные мальчик 8-9 лет, девочка 6-7 лет и новорожденная девочка. Выявленное у детей своеобразное сочетание краниологических и одонтологических признаков связывается с мети-сационными процессами, происходившими в среде представителей арктических и североазиатских монголоидов».
Некоторое недоумение вызывает примененная методика для исследования черепов. Антрополог Е.Г. Шпакова [2001, с. 141]пишет: «Для проведения дальнейшего сравнения с имеющимися в научной литературе краниологическими параметрами древнего населения Восточной Сибири метрические данные детских черепов из Якутии были видоизменены до «взрослых» размеров. Для этого была использована методика Н.С. Сы-сака..., [что позволило] определить предположительные параметры черепов из Каменка II, которые они приобрели бы после окончания роста. Учитывая несомненную условность подобного приема, необходимо все же отметить его значительно большую объективность по сравнению с визуальной оценкой морфологических особенностей детских черепов».
Возникает вопрос, насколько примененный метод учитывает физические особенности древних арктических аборигенов Северной Азии. В
конце XIX - начале XX в. на основе антропометрических замеров В.И. Иохельсон [2005б, с. 59] считал юкагиров «самым низкорослым народом Северо-Восточной Сибири», средний рост мужчин - 1560 мм, женщин - 1470 мм. К концу XIX в. колымские юкагиры уже были смешанным народом, в особенности, с тунгусами. Этот фактор мог оказать влияние на антропометрические характеристики народа в сторону их увеличения. К тому же из-за архаических способов захоронений (воздушные и наземные) наука едва ли располагает древними костными останками аборигенного населения Якутии.
Палеоэтнографический анализ коллективного поздненеолитического захоронения Каменка II с привлечением этнографических материалов, в особенности юкагирских, позволил выявить в обряде захоронения детей некоторые специфические черты.
Исследователи обратили внимание на состояние черепов, несущих следы прижизненных и посмертных ударов. Это касается черепов двух старших детей, поскольку от костяка новорожденной девочки «сохранились лишь мелкие фрагменты» [Шпакова, 2001, с. 141]. Причиной смерти старшей девочки мог быть сильный удар: «после ранения в левую височную область ребенок мог прожить, по крайней мере, в течение нескольких дней» [Там же, с. 143]. В отношении черепов мальчика и девочки выявлен ритуал преднамеренного посмертного деформирования путем нанесения ударов тупым предметом. «Оба черепа характеризуются однотипными повреждениями основания, свода и лицевого отдела. Наличие подобных травм могло быть обусловлено определенным набором ритуальных действий» [Там же, с. 141, 144]*.
Предположение о ритуальном деформировании подтверждает женское Родинкское захоронение на нижней Колыме: при относительно хорошей сохранности всего костяка череп женщины разрушен. Родинкское захоронение не несет следов позднего вскрытия с какими-либо целями: ограбления инвентаря, нанесения вреда останкам врага и проч. [Кистенев, 1980]. С.А. Федосеева [1988, с. 90] проанализировала археологические
* У чукчей в конце XIX в. существовало разделение умерших по тому, какой смертью умер человек. По одним представлениям, северное сияние - «местообитание мертвецов, которые умерли внезапной, преимущественно насильственной смертью». Согласно другим данным, под северным сиянием, в царстве Тьмы, неподалеку от Луны, «живут» убитые дубинами [Богораз, 1939, с. 44].
материалы о причинах разграбления могил еще в древности. Выясняется, что иногда «разоряли захоронения не с целью грабежа ценных бронзовых, золотых и нефритовых вещей: последние оставались нетронутыми. Раскапывали могилы, разбивали черепа и разрушали останки верхних частей туловища с намерением нанести непоправимый вред врагу». В данном случае череп женщины был преднамеренно разрушен, по-видимому, при ее захоронении.
Вопрос в том, почему неолитические жители р. Колымы преднамеренно разрушали черепа погребаемых в землю (родственников?). Возможно, для того, чтобы высвободить из физического тела его духовную субстанцию - дух/душу. Вместилищем этой субстанции, скорее всего, представлялась голова человека. У многих народов мира считалось, что «голова имеет органы ориентации и управления, благодаря которым человек ориентируется в пространстве и находит свою дорогу вопреки возможным трудностям» [Жюльен, 1999, с. 467].
Приведем ситуативно-сходные этнографические параллели по северным народам. Когда умирал верхнеколымский юкагир (женщина или мужчина) присутствующий вкладывал ему в рот щепку/ложку для того, чтобы разжать зубы и «выпустить дух» (ПМА; сообщение В.И. Шадрина*).
То же зафиксировано у северных манси: вставляли в рот умирающему палочку, чтобы он не стискивал зубы, иначе душа «не сможет выйти» [Семейная обрядность., 1980, с. 127]. Не исключено, что с целью «освобождения» души осуществлялся древний ритуал разрушения черепа покойника при погребении. Впоследствии ритуал мог быть заменен на менее жесткий -разжимание зубов умирающего. К этим же обрядовым действиям могут быть отнесены следующие, выявленные исследователями. Тундровые юкагиры при изготовлении крышки гроба на уровне носа и ушей делают три отверстия, чтобы через них вылетел дух умершего [Атласова, 2000, с. 39]**. Лесные юкагиры просверливают на крышке четыре отверстия [Юкагиры, 1975, с. 50]. Селькупы на правой стенке гроба сверлили небольшое отверстие. «Это делалось на тот слу-
чай, если шаману потребуется общаться с душой умершего, чтобы душа могла входить и выходить» [Семейная обрядность., 1980, с. 155156]. Ханты и манси считали, что на гробе не должно быть отверстий. «Когда умерший лежал в доме, делали его изображение - вместилище его души. Это изображение хранили на любимом месте умершего, «кормили» его, укладывали спать. По истечении срока траура изображение сжигали или бросали в могилу» [Там же, с. 142]. Подобные изменения можно объяснить естественной трансформацией обряда на протяжении значительного времени.
В случае, если не был осуществлен ритуал с высвобождением тени/души (несчастный случай, эпидемии, голодовки), последняя могла мыслиться, как продолжающая находиться в мертвом теле, точнее в его голове. Тогда тело и душа погибшего по сложившейся еще в древности системе двоичных оппозиций (живой - мертвый, хороший -плохой, горячий - холодный) и в соответствии с семантическим рядом мертвый - плохой - холодный приобретали отрицательную коннотацию. Подобные представления могли быть источниками суеверий о привидениях.
Предполагается, что тень/душа «правильно» захороненного человека реинкарнирует в нового члена родового коллектива, в новорожденного. В прошлом вера в реинкарнационное переселение души была известна многим народам, она ныне существует у юкагиров [Винокурова, Шадрин, 2006; Жукова, 2012, с. 215-216; Иохельсон, 2005б, с. 233; Прокопьева, 2011]. Становятся понятными слова родителей юкагирской девушки, согласившихся на присоединение к своей семье избранника-жениха: он «.наши кости хорошо положить сумеет (похоронит)» [Иохельсон, 2005а, № 102]. В них выражена надежда на «правильное» исполнение похоронного обряда, что обеспечит в будущем перерождение теней/душ старых людей.
Такое объяснение причин преднамеренного разрушения черепов в неолитических грунтовых могилах находит подтверждение в наличии среди сопровождающих предметов символов репродуктивной магии. Здесь обнаруживается еще одна особенность захоронения детей.
* В.И. Шадрин - представитель лесных юкагиров, научный сотрудник сектора арктических исследований ИГИиПМНС СО РАН.
** Со слов автора, к.ф.н. Э.С. Атласовой, в статье допущена неточность: в ней названо всего одно отверстие.
- Л.Ж.
В детском коллективном погребении нет глиняных сосудов или их фрагментов, положенных с утилитарной целью. Единственный небольшой фрагмент вафельной ымыяхтахской керамики лежал на лобной кости разрушенного черепа мальчика. Эта находка подтверждает семантическую соотнесенность головы человека и глиняного сосуда, в данном случае представленного символически его обломком. Полагаем, что сосуд семантизирует женское начало и имеет отношение к реинкарнационному циклу тени/души умершего, т.е. находка подтверждает гипотезу о сакральной значимости керамики в погребальной обрядности [Жукова, 2012, с. 319-325]. Таким способом отмечена важность возвращения тени/души будущего мужчины - воина и промысловика. Либо символ реинкарнации мог иметь особую магическую силу, распространявшуюся на всех погребенных. Отсутствие обломка керамики на черепе девочки показывает особую связь женщины/девочки с глиняным горшком, которую не требуется дополнительно манифестировать.
Не исключено, что фрагмент сосуда попал в погребение позже - по ряду признаков погребение было вскрыто еще в древности спустя несколько лет после захоронения. Свидетельствует об этом то, что у обоих костяков тазовые кости представлены небольшими фрагментами (pars pro tote), что могло быть результатом изъятия крупных тазовых костей мальчика и девочки. Исследовавший памятник В.А. Кашин [2001, с. 79] писал, что эти кости вместе с костями кистей рук и стоп не сохранились.
В отличие от схематического рисунка [Там же], качественное фото [Кашин, 2013, рис. 116] показывает, что анатомическое положение костяка девочки нарушено, в особенности это явствует из положения берцовых костей - они близко сдвинуты. Сверху от пояса и до колен костяк усыпан украшениями - перламутровыми колечками из створок пресноводных ракушек. Берцовые кости костяка мальчика сохраняют анатомическое положение, пространство между ними вниз от пояса засыпано такими же украшениями. Перламутровые колечки, должно быть, принесены в качестве дара/жертвоприношения взамен изъятых костей. Судя по фотографии, площадь распространения колечек не выходит за пределы берцовых костей, т.е. они не представляли украшений одежды, как предположил В.А. Кашин. Возможно, часть колечек была нанизана на сухо-
жильные нити. Принесение украшений в качестве дара/жертвоприношения известно юкагирам. «Основную часть подношений (божествам, духам местности, предкам и проч. - Л. Ж.) составляют материалы, из которых делают украшения», в их числе названы лоскутки ткани, кусочки одежды, сухожильные нитки, конский волос, олений мех, монеты [Иохельсон, 20056, с. 300].
Если наше предположение об изъятии крупных костей таза у двух костяков верно (т.е. они не были разрушены по естественным причинам), то правомерен вопрос, с какой целью они были взяты. Обратимся вновь к материалам этнографии.
В прошлом многие народы каждой части тела человека приписывали определенную символическую силу и значение. На приобретении этой силы основан ритуальный каннибализм. «Широко распространен обычай ритуального съедения бога в образе его представителей (человека или животного) или в виде хлеба, выпеченного в форме человека или животного... Употребляя тело человека или животного в пищу, - писал Д.Д. Фрэзер [1984, с. 463], - [дикарь] пребывает в уверенности, что приобретает не только его физические, но нравственные и интеллектуальные качества. Что же касается бога, то вместе с его телом первобытный человек по простоте душевной рассчитывал проглотить часть его божественной субстанции». Когда воинам горных племен Юго-Восточной Африки (XIX в.) «удается убить врага, отличавшегося храбростью, они из его тела вырезают и сжигают печень (местопребывание мужества), уши (вместилище ума), кожу со лба (вместилище стойкости), тестикулы (вместилище силы), а также члены, которые считаются вместилищем других добродетелей. Пепел тщательно хранят в бычьем роге, и племенной жрец, смешав его с другими ингредиентами, дает его юношам во время обряда обрезания». Это делается для того, чтобы «вдохнуть в новичков мужество, ум и другие положительные качества» [Там же, с. 466].
Пример ритуального каннибализма находим в фольклоре лесных юкагиров. Употребление в пищу фрагмента тела предка не рассматривается одульской сказкой как противоправное действие и не влечет за собой гибель персонажа, в то время как в сказках постоянно звучит тема запрета на поедание родственника, независимо от голода, по незнанию и проч., за нарушение запрета неминуемо следовала смерть [Иохельсон, 2005а, № 23].
В сказке юноша сварил в котле кусок отвалившейся кожи с живота старухи-предка. Во время варки кожа стала лосиным жиром, который юноша съел. Тогда старуха-предок-лосиха превратилась в девушку-невесту. Знание обрядового поведения (варка в котле и употребление ритуальной пищи) в отношении мифологического предка по женской линии открыло герою перспективу достижения поставленной цели. Сюжетная линия построена на поиске невесты и продолжении рода. Этот сказочный эпизод, считаем, имеет отношение к культу предка-лося, культу женщины и культу плодородия. В действиях главного персонажа можно видеть следы древнего ритуального каннибализма, как акта посвящения: испробовав ритуальной пищи, человек приобщился к миру благодательных сил - родовых покровителей [Жукова, 2012, с. 45-51]. Особо отметим значимость котла в метаморфозах персонажей.
У юкагиров свое значение имели сердце, печень, особо почиталась голова предка, из которой изготовляли родовую святыню. Еще в конце XIX-начале XX в. тела умерших шаманов или уважаемых людей, расчленив, сушили; делили между членами рода кости и мягкие ткани, свой пай каждый хранил и использовал в качестве амулета-охранителя и помощника [Иохельсон, 2005а, № 37; 2005б, с. 70, 238-239, 430]. По этому поводу Тэки Одулок (Н.И. Спиридонов) [1987, с. 218] писал следующее: «... костями он (предок. - Л. Ж.) постоянно связан со своими родичами. Его конечности и весь он простирается на все пространство, на котором находится каждый из его сородичей, обладающий какой-либо частью скелета». Далее автор описывает обращение к черепу предка в целях магической защиты от назойливого якутского купца: «.наш большак укрепил у входа в юрту купца с наружной стороны череп нашего предка и попросил его прогнать этого жадного человека. Так и вышло...» [Там же, с. 219].
Есть основание полагать, что из Каменского захоронения кости были изъяты с определенной магической целью. Тазовая часть тела человека имеет отношение к деторождению и биологическому воспроизводству (ср. со сказочным эпизодом о значимости кожи с живота старухи-предка). Отсутствие тазовых костей разнополых детей может указывать на изъятие их с целью использования в обрядах репродуктивной магии. Для косвенных параллелей вновь обратимся к юкагирским материалам.
«К талисманам любви относятся: пара лягушек, накрытых во время полового совокупления. Их берут, связывают в позе и высушивают» [Спиридонов, 1996, с. 52]. Во многих традициях лягушка является символом плодородия, производительной силы, возрождения и женщины [Топоров, 1982]. Высушенная в определенной позе пара земноводных и изъятые тазовые кости двух разнополых детей могли являться атрибутами специфических обрядов. Н.И. Спиридонов [1996, с. 52] писал, что талисманы любви «нужно хранить в укромном местечке в строжайшей тайне. В противном случае их сила улетучивается, т.е. они теряют магическую силу своего назначения». На наш взгляд, просматривается смысловое тождество разных вещественных атрибутов любовной магии, документированных для разных хронологических эпох и разделенных многими тысячелетиями (поздний неолит - начало XX в.).
В условиях древнего матрилинейного рода практическая магия преимущественно обслуживалась женщинами, на этом основании полагаем, что одна или несколько женщин могли иметь отношение к вскрытию захоронения с целью приобретения магических предметов и принесения жертвоприношений бусами-украшениями. Неизвестно, было ли что-то еще изъято из погребения (например, фаланги пальцев) или наоборот, положено. Не исключено, что тогда же на череп мальчика был положен фрагмент глиняного сосуда.
К другим атрибутам первобытной магии в захоронении Каменка II относятся следующие предметы. «Особо примечательны находки трех разных по размеру (согласно количеству и физико-возрастным данным усопших) зубов снежного барана и двух симметрично обломанных и сошли-фованных по дистальным отделам половинок нижней челюсти жвачного животного. Само их присутствие в погребении и положение в изголовье указывает на то, что они имели некое сакральное значение и играли важную роль в наборе ритуальных действий» [Кашин, 2013, с. 140]. Примечательно, что названы зубы снежного барана и половинки нижней челюсти жвачного животного, т.е. представлены травоядные, а не хищники. Особое отношение к нижней челюсти старика-людоеда отмечено в сказочном фольклоре одулов: с помощью этой дугообразной кости людоед возвращает сбежавших от него детей [Иохельсон, 2005а, № 19]; по нижней челюсти зайца юкагиры гадали.
Кроме украшений и предметов магии в погребении найдены орудия. Трем костякам детей соответствуют три колюще-режущих предмета. Между черепами мальчика и девочки одно на другом лежали шило из метаподии лося длиной около 12 см и тщательно обработанный со всех сторон нож из халцедона. Возле останков новорожденной девочки слева внизу находился миниатюрный ножичек из кремня. Каменные ножи являлись необходимыми предметами домашнего обихода и находились слева от костяков девочек, костяное шило - справа от мальчика (местонахождение предметов согласуется с древней системой парных классификаторов: женское - левое, мужское - правое). По определению В.А. Кашина, ножи тяготеют к североазиатским памятникам (нижняя Индигирка, нижняя Колыма, Чукотка). Шило близко по форме нижнеиндигирскому изделию из поздненеолитической стоянки Бурулги-но [Кашин, 2001, с. 81], в культурных слоях и сборах которой представлена серия костяных остроконечников разных форм и величин [Федосеева, 1980б, рис. 85, 86, 93]. Шило, по-видимому, является оружием ближнего боя, костяным кинжалом. Как варианты костяного шила-кинжала можно рассматривать каменные остроконечники длиной более 10 см, они также обнаружены на средней Колыме [Кашин, 2013, рис. 85, 4; 86, 1].
На территории Якутии костяные шилья находят на древних стоянках и в захоронениях. В сопроводительном инвентаре женского Родинкского захоронения имеются несколько таких изделий [Кистенев, 1980, табл. 4, рис. 1, 6, 8; табл. 6, рис. 4]. С.П. Кистенев [1992, с. 78] сравнивает их с проколками и шильями из костей лося/оленя погребений Большого Оленьего острова на Кольском полуострове. Исследователь приводит рисунки двух оленеостровских костяных кинжалов, рукояти которых украшены резными орнаментами [Там же, табл. 4, рис. 4, 5] и сопоставляет их с каменным (из роговика) кинжалом Родинкского захоронения [Кистенев, 1980, табл. 5, рис. 9]. Можно предположить, что найденные на нижней и средней Колыме, нижней Индигирке отдельные поздненеолитические костяные шилья и камен-
ные кинжалы относятся к одному ряду оружия ближнего боя.
Костяной остроконечник (кинжал-шило) обнаружен в IV средненеолитическом слое стоянки Таланда II на среднем Вилюе [Федосеева, 1980а, табл. 3, рис. 8]. На нижней Лене в Бугачанском поздненеолитическом погребении найдены два плоских костяных кинжала длиной до 15 см. У одного рукоять и прилегающая к ней часть лезвия украшены резным орнаментом, у другого на конце рукояти имеется сквозное отверстие [Федосеева, 1980б, с. 59, рис. 44, 10, 11]. Последнее изделие на одной из широких боковых плоскостей имеет характерный желобок вдоль спинки и относится к праформам поздних «якутских/юкагирских» ножей из металла [Жукова, 2013]. Рукоять такого костяного кинжала могли усиливать двумя деревянными накладками, соединив их крупной шпонкой и обмотав сверху шнуром*.
Таким образом, в позднем неолите Якутии костяные орудия ближнего боя представлены разными формами: от простейших (шило из метаподии лося) до орнаментированных кинжалов. Длина изделий колеблется от 7 до 15 см. К этой же группе личного оружия принадлежат вкладышевые кинжалы с основой из кости или дерева, а также тщательно обработанные каменные остроконечники. В рассматриваемом захоронении на стоянке Каменка II найдено архаическое и простейшее оружие этой группы - шило из метаподии.
Анализ погребения детей на ымыяхтахской стоянке Каменка II показал, что оно оставлено населением со смешанными антропологическими и культурными элементами. Исследование черепов привело Е.Г. Шпакову [2001, с. 145] к заключению: «Сложная морфологическая комбинация краниологических особенностей двух неолитических черепов из Северной Якутии вобрала в себя признаки, присущие представителям как арктических, так и североазиатских монголоидов. В генезисе представленной группы, скорее всего, могли принимать участие более южные группы неолитического забайкальского населения - носители признаков байкальского типа и представители арктической расы из северо-восточных областей ее распространения».
* В коллекции Бурятского научного центра имеются медно-бронзовые и бронзовые ножи [Симухин, 2013], прототипами которых были, скорее всего, костяные орудия ближнего боя. Ножи из металла сходны с бугачан-скими костяными кинжалами: они имеют сквозные отверстия на конце рукояти, клиновидные или желобчатые сечения и копируют шилья из метаподии.
Выводы антрополога подкрепляют результаты палеоэтнографического анализа. О северных автохтонных элементах в погребальном инвентаре свидетельствуют каменные ножи и простейшей формы костяной кинжал-шило. К этим же северным элементам, по нашему мнению, предварительно следует отнести ритуал разрушения черепов погребаемых. Этот древний ритуал и назем-но-воздушные способы захоронения оставляют археологам мало шансов найти целые черепа пра-юкагиров. Вскрытие могил в древности известно повсеместно, но изъятие отдельных костей скелета с магическими целями, полагаем, является архаической особенностью колымских погребений.
Также повсеместно глиняные сосуды имели магическую составляющую. Однако у юкагиров эта составляющая возобладала настолько, что использование глины оказалось вовсе под запретом. Этим можно объяснить отсутствие у них изделий из глины в историческое время, в том числе посуды. Для данного погребения на стоянке Каменка II не ясно, является ли отсутствие утилитарных керамических сосудов явлением аборигенной традиции.
Влиянием на местные ымыяхтахские племена пришлой южной группы населения, возможно из Байкальского региона, надо считать способ захоронения в грунтовой могиле. Как привнесенный, грунтовый способ захоронения умерших не закрепился в силу разных причин, в особенности, мировоззренческих и природно-климатических. Юкагирские традиционные древние наземные и воздушные могилы просуществовали на Колыме вплоть до начала XX в.
В поздненеолитических ымыяхтахцах большинство ученых видят возможных предков юкагиров. «Можно предположить, что ымыяхтахцы сыграли немаловажную роль в сложении северовосточных палеоазиатов. Не исключено, что какая-то часть ымыяхтахцев, ассимилированная новыми пришельцами, могла принять участие и в этногенезе юкагиров» [Федосеева, 1980б, с. 215]. В свете этого предположения привлечение для сравнительно-исторических сопоставлений юкагирских этнографических материалов имеет веское обоснование.
Таким образом, палеоэтнографические изыскания подтверждают предположение ученых о том, что колымские юкагиры представляют результат длительного смешения базового арктического и пришлого южного компонентов. Вы-
явлены, например, следы влияния древнекитайских мифов на фольклор лесных юкагиров [Жукова, 20156].
Элементы культуры аборигенного населения Якутии (носители арктического антропологического типа) дольше всего сохранялись в высоких северных широтах. Исследователи предложили выделить зону Арктики и Субарктики на востоке Азии в неолитическое время в особую культурную область [Алексеев, 1999]. Для продолжения работ в этом направлении требуются дальнейшие сравнительные палеоэтнографические исследования археологических памятников Северо-Востока Азии, Центральной Якутии и сопредельных территорий.
Сокращения
ПМА - полевые материалы автора
Литература
Алексеев А.Н. «Северный» локальный вариант ымыяхтахской культуры позднего неолита // Археология Северо-Восточной Азии. Астроархеология. Пале-ометрология. - Новосибирск: Наука, 1999. - С. 22 -26.
Атласова Э.С. Современный погребальный обряд у нижнеколымских юкагиров // Традиции и обычаи у народов России. - Т. 1. - СПб., 2000. - С. 38-40.
Богораз-Тан В.Г. Чукчи. - Т. 2: Религия. - Л.: Изд-во Главсевморпути, 1939. - 195 с.
Винокурова Л.И., Шадрин В.И. Лесные юкагиры Якутии: Состояние этнической культуры // Межэтнические взаимодействия и социокультурная адаптация народов Севера России. - М.: Стратегия, 2006. - С. 75-95.
Жукова Л.Н. Очерки по юкагирской культуре. -Ч. 2: Мифологическая модель мира. - Новосибирск: Наука, 2012. - 360 с.
Жукова Л.Н. Феномен «якутского» ножа // Очерки по юкагирской культуре. - Ч. 3: (Из ранее опубликованного). - Якутск: Бичик, 2013. - С.71-79.
Жукова Л.Н. Древние грунтовые погребения р. Колымы (палеоэтнографический анализ) // Homo Eur-asicus в системах социальных коммуникаций: (Материалы VI Всероссийской науч.-практ. конференции. СПб., 26 окт. 2015). - М.; Берлин: Директ-Медиа, 2015а. - С. 317-342.
Жукова Л.Н. Юкагирско-китайские фольклорные параллели // Филологические науки. Вопросы теории и практики. - Тамбов: Грамота, 2015б. - № 7. -С. 72-76.
Жюльен Н. Словарь символов: (Иллюстрированный справочник). - Челябинск: Изд-во Урал LTD, 1999. - 498 с.
Иохельсон В.И. Материалы по изучению юкагирского языка и фольклора, собранные в Колымском округе. - Якутск: Бичик, 2005а. - 270 с.
Иохельсон В.И. Юкагиры и юкагиризированные тунгусы / Пер. с англ. В.Х. Иванова и З.И. Ивановой-Унаровой. - Новосибирск: Наука, 20056. - 675 с.
Кашин В.А. Погребальный обряд в неолите Колымы // Языки, культура и будущее народов Арктики. -Якутск, 1993. - Ч. 2. - С. 94.
Кашин В.А. Неолитическое захоронение детей на средней Колыме // Археология, этнография и антропология Евразии. - 2001. - № 2. - С. 78-81.
Кашин В.А. Неолит средней Колымы (сборник трудов). - Новосибирск: Наука, 2013. - 224 с.
Кашин В.А., Калинина В.В. Помазкинский археологический комплекс как часть циркумполярной культуры. - Якутск: Северовед, 1997. - 109 с.
Кистенев С.П. Новые археологические памятники бассейна Колымы // Новое в археологии Якутии. -Якутск: Изд-во ЯФ СО АН СССР, 1980. - С. 74-87.
Кистенев С.П. Родинкское неолитическое захоронение и его значение для реконструкции художественных и эстетических возможностей человека в экстремальных условиях Крайнего Севера // Археологические исследования в Якутии. - Новосибирск: Наука, 1992. - С. 68-83.
Прокопьева П.Е. Узнавание души новорожденного в культурной традиции лесных юкагиров // Праздники и обряды как феномен этнической культуры: материалы X Санкт-Петербургских этнографических чтений. -СПБ.: ИПЦ СПГУТД, 2011. - С. 219-221.
Семейная обрядность народов Сибири: (Опыт сравнительного изучения). - М.: Наука, 1980. - 240 с.
Симухин А.И. Коллекция бронзовых ножей музея Бурятского научного центра СО РАН (11-1 тыс. до н.э.) // Древние культуры Монголии и Байкальской Сибири. -Ч. 2. - Чита: Изд-во ЗабГУ 2013. - С. 277-286.
Спиридонов Н.И. (Тэки Одулок). Одулы (юкагиры) Колымского округа // Советский Север. - 1930. -№ 9-10. - С. 166-214. То же. - Изд. 2-е. - Якутск: Северовед, 1996. - 80 с.
Топоров В.Н. Лягушка // Мифы народов мира. -Т. 2. - М.: Советская энциклопедия, 1982. - С. 84-85.
Тэки Одулок (Спиридонов Н.И.). На Крайнем Севере. - Якутск, Кн. изд-во, 1987. - С. 96-236.
Федосеева С.А. Археологические памятники среднего Вилюя // Новое в археологии Якутии. - Якутск: Изд-во ЯФ СО АН СССР, 1980а. - С. 46-54.
Федосеева С.А. Ымыяхтахская культура СевероВосточной Азии. - Новосибирск: Наука, 1980б. - 224 с.
Федосеева С.А. Диринг-Юряхский могильник: (Ограбление могил и проблема зарождения первобытного атеизма) // Археология Якутии. - Якутск, Изд-во Якут. ун-та, 1988. - С. 79-98.
Фрэзер Д.Д. Золотая ветвь. - М.: Политиздат, 1984. - 703 с.
Шпакова Е.Г. Антропологическая характеристика детского погребения поздненеолитического времени со стоянки Каменка II // Археология, этнография и антропология Евразии. - 2001. - № 2. - С. 140-152.
Юкагиры. Историко-этнографический очерк / Под ред. А.П. Окладникова. - М.: Наука, 1975. - 244 с.
L.N. Zhukova
Neolithic burial Kamenka II in the Middle Kolyma (paleoethnographic analysis)
An attempt is made to explain from the point of view of ethnography and paleo-ethnography individual elements of burial ritual in the Late Neolithic burial site, discovered and studied PhD in History V.A. Kashin. It is the deliberate destruction of skulls the buried and symbolic meaning of a fragment of a clay vessel, the lack of pelvic bones and some other group of children in a soil burial shows its opened in ancient times.
Keywords: three children's bones, the condition of the skulls, ritual, reproductive magic, indigenous and introduced elements.
