Немецкая буржуазная историография античности новейшего времени (1917-1975) Текст научной статьи по специальности «История и археология»

скую войну 49—45 гг. до н. э. К тому же к Антонию перешли четыре опытных легиона Децима Брута (App. В. с. III, 97). Даже если Антоний и Лепид вели из Галлии не 26 (App. В. с. IV, 3), а 17 (Plut. Ant. 18) легионов, их военное превосходство над Октавианом было бесспорным, тем более, что Антоний, «лучший генерал того времени» 109, как полководец превосходил тогда Октавиана и любого из его помощников. Поэтому заключение триумвирата было выигрышем прежде всего для Октавиана. Ему предстояло пройти долгий и трудный путь, но, раз добившись власти, он уже не выпустил ее из рук.

Э. Д. ФРОЛОВ

НЕМЕЦКАЯ БУРЖУАЗНАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ АНТИЧНОСТИ НОВЕЙШЕГО ВРЕМЕНИ (1917—1975)

Настоящий обзор возник в связи с подготовкой группою университетских кафедр, во главе с кафедрой истории древнего мира Московского университета, нового учебного пособия по историографии античности. Составленный нами очерк вышел за рамки обычной главы в учебнике и, как нам кажется, мог бы представлять самостоятельный интерес для тех, кто следит за развитием науки об античности в новейшее время. Германия по праву считалась колыбелью европейской науки об античности; проследить судьбы классического немецкого антиковедения в век кризиса буржуазного общества и буржуазной науки было бы полезно со всех точек зрения — и для уяснения тенденций развития буржуазного антиковедения вообще, и для правильного суждения о вкладе, который немецкая буржуазная историография внесла в разработку древней истории.

Историографическая актуальность такой работы также очевидна. В советской литературе есть ряд ценных критических обзоров по отдельным периодам и проблемам немецкого буржуазного антиковедения XX в., имеется также большое количество рецензий на отдельные труды немецких ученых

т Syme. Op. cit., p. 175.

1 Из проблемных обзоров важнейшими являются: Кагоров Е. Г. Фашизация буржуазной науки об античном обществе. — «Сообщения

однако связного общего очерка новейшей немецкой буржуазной науки об античности до сих пор не существует; нет такого очерка, насколько нам известно, и в зарубежной историографии 2.

Настоящий обзор не претендует на безусловную оригинальность. Мы многим обязаны нашим предшественникам; содержательные проблемные обзоры, равно как и специальные рецензии различных советских авторов, были для нас ценными опорными вехами, без которых общий очерк такого рода был бы просто невозможен. Свою задачу мы видели именно в сведении воедино уже имеющихся разрозненных -материалов с тем, чтобы на их основе представить картину общего развития немецкого буржуазного антиковёдения в новейшее время. Наше внимание было сосредоточено главным обраеом на развитии буржуазной историографии античности в Германии (после второй мировой войны —

ГАИМК», 1932, № 9—10. с. 38—41; Богаевский Б. Л. Эгейская культура Ш фашистская фальсификация истории. — В кн.: Против фашистской фальсификации истории. М.—Л., 1939, с. 35—82; Лурье С. Я■ О фашистской идеализации полицейского режима древней Спарты. — ВДИ, 1939, № 1, с. 98—106; Немировский А. И. Вопросы истории древнего Рима в современной западногерманской историографии. — ВИ, 1954, № 12, с. 126— 134; Зельин К. К., Бергер А. К., Штаерман Е. М. О некоторых направлениях в современной буржуазной историографии античности. — ВДИ, 1959, № 1, с. 141—160; Доватур А. И. Вопросы истории афинской демократии в новейшей зарубежной литературе. — В кн.: Критика новейшей буржуазной историографии. М.—Л., ¡961, с. 404—420; Каллистов Д. П. Просопо-графическое направление в зарубежной буржуазной историографии по истории Рима. — Там же, с. 421—431; Корсунский А. Р. Проблемы классовой борьбы в античном обществе в освещении современной буржуазной историографии. — ВИ, 1962, № 8, с. 168—175; Талашова Н, С. Тенденцин развития немецкой буржуазной историографии античности в годы второй мировой войны. — «Учен. зап. Удмуртского пед. ин-та», вып. 21. История. Ижевск, 1970, с. 278—294; -она же. Фашизация германской буржуазной историографии античности (1933—1939 гг.). — В кн.: Сборник аспирантских работ Казанского ун-та, гуманитарные науки (история, литературоведение, журналистика). Казань, 1972, с. 56—65. Что касается рецензий, то важнейшие из них будут указаны ниже, в связи с оценкой соответствующих трудов немецких ученых.

2 Из зарубежных историографических обзоров, затрагивающих в той или иной степени вопросы немецкого антиковедения новейшего времени, заслуживают быть отмеченными: Momigliatio A. Sullo stato presente degli studi di storia anti^a (1946—1954). — In: Relaziom del X Congresso Inter-nazionale di Scienze Storiche, vo!. 6. Firenze», [1955], p. 1—40 (сокр. рус. перевод — ВИ, 1956, № 3, с. 208—217); idem, Studies in Historiography. L., 1966; Kluwe E. Das Problem von Einzelpersönlichkeit und athenischem Staat in der modernen Literatur. «Klio», Bd. 57, 1975, H. 2, S. 477—495.

в ФРГ). Тем не менее мы сочли целесообразным присоединить к основному обзору несколько замечаний о развитии антиковедения в Австрии ввиду чрезвычайно тесных связей и схожести судеб соответствующих классических дисциплин в этой стране и в Германии.

I. -Период с 1917 до 1945 г.

В Германии после первой мировой войны историческая чаука переживала трудные годы. Длительная империалистическая война истощила силы страны и до предела накалила социальную обстановку. Военное поражений кайзеровской Германии и притягательный пример Советской России ускорили развитие немецкого демократического движения. Ноябрьская революция 1918 г. смела прогнившую монархию и поставила вопрос о передаче власти рабочим и солдатским советам. Лишь с большим трудом н главным образом благодаря оппортунистической позиции социал-демократических лидеров, приведшей к расколу рабочего класса, немецкой буржуазии удалось погасить пламя революции. Однако и в последующие годы буржуазной Веймарской республики социальная обстановка в стране продолжала оставаться напряженной.

В этих условиях, в особенности в первые послевоенные годы, положение германской науки и ученых было действительно тяжелым3. Непрекращающиеся экономические и финансовые трудности, уменьшение государственных дотаций на развитие образования и науки и обусловленное этим сокращение штатов университетских преподавателей и научных работников имели тяжкие последствия, в частности и для немецкого антиковедения. Резко сокращается публикация книг и диссертаций, приостанавливается выход ряда периодических изданий. Многие преподаватели и ученые, оставив свои занятия, в поисках хлеба насущного должны были браться за любую работу, дававшую реальный заработок. Резкое снижение научной активности привело к тому, что немецкая наука об античности утратила свое первенствующее положение, уступив место более интенсивно развивавшемуся антико-ведению Франции, Ацглии и США.

3 См.: Бенешевич В, Н. Положение германской науки. — «Анналы», т. 4, 1924, с. 330-333.

Но дело не ограничилось одним лишь сокращением научной продукции. Именно в Германии наиболее полно обнаружился тот внутренний, идеологический упадок, тот кризис мировоззрения, который в эпоху империализма стал характерен вообще для всего буржуазного мира. И общее неустойчивое положение и личные невзгоды, обрушившиеся в Германии на буржуазную интеллигенцию средней руки, которая в основном и поставляла кадры для науки, невероятно содействовали росту пессимистических, декадентских настроений и вызвали к жизни соответствующие философские доктрины. Огромный успех имела написанная еще во время войны, а опубликованная только теперь книга мюнхенского литератора Освальда Шпенглера (1880—1936) «Закат Европы» («Der Untergang des Abendlandes», Bd. I—II, München, 1920—1922; PyC. пер., т. I. M. — Пг„ 1923).

Шпенглер решительно выступил против традиционной доктрины историзма, то есть представления о прогрессивном, обусловленном действием определенных законов развитии человеческого общества. Этому представлению о едином историческом процессе Шпенглер противопоставил свое учение о самостоятельных культурах, или циклах развития, каждый из которых совершается на основе известной расово-географической общности. Таких особенных культур Шпенглер насчитывает восемь: культуры египетская, индийская, вавилонская, китайская, «аполлоновская» (греко-римская), «магическая» (византийско-арабская), «фаустовская» (западноевропейская) и майя.

Ходом истории, по Шпенглеру, управляет судьба. В каждой культуре действуют свои особенные, присущие только данной расе, мистические и иррациональные начала, саморазвитие и самовыражение которых составляет содержание отдельного цикла. Конгениальное познание этих начал людьми другой культуры в принципе невозможно; исключение делается лишь для людей «фаустовской», западноевропейской культуры, которая, таким образом, провозглашается высшей из всех.

Отрицая действие объективных исторических законов, Шпенглер признает для своих культурных циклов лишь один закон и одну форму развития, схожую с формой развития любого живого организма, с такими же периодами рождения, становления, расцвета и упадка. В каждом культурном цикле можно выделить две главные стадии: стадию роста, или собственно культуры, характеризующуюся раскрытием

творческих сил народа, развитием искусств и гуманитарного знания, и стадию упадка, или цивилизации, которой присущи техницизм, милитаризм и бюрократия. Сходство этих фаз развития дает возможность проведения аналогии, что, по Шпенглеру, является важнейшим орудием исторического познания. Современная Европа, согласно Шпенглеру, переживает именно стадию цивилизации, и ее народы должны отдавать себе в этом отчет, чтобы не идти наперекор историческому развитию, а лучше приспособиться к нему.

Своим успехом книга Шпенглера обязана тому, что она как нельзя лучше отразила декадентские настроения буржуазной интеллигенции и придала им, так сказать, научную форму4. Доктрина Шпенглера оказала большое влияние на последующую буржуазную философию истории, в частности и на теоретическую интерпретацию античности. Исходные моменты здесь были указаны уже самим Шпенглером, который вообще широко использовал античный материал для лучшего истолкования — путем контрастного сопоставления — западноевропейской, «фаустовской» культуры. Пространно рассуждает Шпенглер об общем характере античной культуры, об ее основном духовном начале, ее «символе». При этом историю независимой Греции он относит к стадий собственно культуры, а историю римлян — к стадии цивилизации, и в упадке античности видит полную аналогию упадку.современного западноевропейского мира. В условиях общего кризиса многим на Западе эта аналогия казалась очевидной, и вслед за Шпенглером к теме падения античности все чаще стали обращаться и специалисты. В буржуазном антиковедении идеи Шпенглера легко привились еще и потому, что почва для их восприятия давно уже была подготовлена трудом соответствующих предшественников. Так, Эд. Мейер задолго до Шпенглера выступил против традиционного историзма, с его верою в логически последовательный ход развития и действие объективных исторических законов, и взамен представления о едином историческом процессе выдвинул свое учение о двух автономных и схожих циклах развития •— античном и западноевропейском.

Философия Шпенглера' была философией упадка не только потому, что она силилась дать сочувственное объяснение упадку современной буржуазной цивилизации, но и потому,

4 Ср.: Мишулин А, В. Из историографии античности. — ПИДО, 1935, .№ 1—2, с. 67.

что она знаменовала отказ от традиционной научной методологии. Взамен объективной исторической закономерности она выдвигала на первый план мистическое начало, прадуховный характер рас, создавая тем самым повод для мистического, расистского перетолкования 'истории. Не случайно, что именно философия Шпенглера стала одним из источников формирования нацистской идеологии. Утверждение идей Шпенглера в немецкой буржуазной историографии объективно подготавливало ее к усвоению философии нацизма.

Однако в полной мере пагубное воздействие новой «философии жизни» на историческую науку сказалось лишь со временем. Первоначально в немецком антиковедении продолжали действовать прочно усвоенные научные традиции позитивизма, чему в немалой степени способствовали, с одной стороны, непрекращающееся прибывание нового исторического материала, требовавшего рациональной своей обработки, а с другой, — продолжавшаяся деятельность ученых старшего поколения, работавших в традиционной манере.

После войны возобновилось участие немецких ученых в археологическом обследовании очагов древней цивилизации. Важное значение имело участие Адольфа Шультена в работе специальной испанской комиссии, которая на протяжении ряда лет вела раскопки одного из важнейших центров древней Иберии-Нуманции. Начатая еще до войны публикация результатов этих раскопок была теперь доведена Шуль-теном до конца (А. Schulten. Numantia, Bd. I—IV. München, 1914—1931) 5. Немецкие археологи продолжали также исследование полосы римских пограничных укреплений времени Империи (так называемого лимеса). В особенности обстоятельно была обследована полоса этих укреплений между Средним Рейном и Дунаем. Результаты этих работ, много давших для уточнения наших представлений об отношениях Рима с древними германцами, публиковались в фундаментальном труде «Верхнегерманско-ретийский лимее Римской империи» («Der obergermanisch — rätische Limes des Römerreiches», Bd. I—XIV, 1894—1938).

В послевоенные годы в Германии продолжались работы по изданию и исследованию доставленных археологическими раскопками нового времени эпиграфических и паппрологиче-ских материалов. Подготавливались к изданию очередные

5 Ср.: Цветаева Г. А. Обзор материалов о раскопках Нуманцпи. — ВДИ, 1946, № 2. с. 126--138.

7. Закат 5)56 129

тома фундаментальных сводов греческих и латинских надписей («Inscriptiones Graecae», большое и малое издания; «Corpus Inscriptionum Latinarum»). Фридрихом Гиллером: фон Гертрингеном было завершено переиздание замечательного сборника важнейших греческих надписей, составленного в свое время Вильгельмом Диттенбергером (W. Dittenberger. Sylloge Inscriptionum Graecarum, editio III, vol. I—IV, Lip-siae, 1915—1924).

Усиленно трудились папиродоги. Наряду с продолжением начатых ранее серийных изданий (среди них крупнейшее — F. Preisigke, F. Bilabel, Е. Kiessling, Sammelbuch griechischer Urkunden aus Agypten, Bd. I — , Strassburg, 1915—) Уль-рихом Внльксном было предпринято новое издание деловых папирусов птолемеевского времени (U. Wilcken. Urkunden der Ptolemàerzcit, Bd. I—II, Berlin, 1922—1957). На основе предварительных работ Ф. Прейзигке было начато издание в высшей степени ценных пособий, без которых теперь не обходится ни один иапиролог, — общего лексикона греческих деловых папирусов и надписей из Египта (F. Preisigke — Е. Kiessling. Wôrterbuch der griechischen Papyrusurkunden etc., Bd. I— , Berlin, 1925—) и списков исправлений к уже изданным деловым папирусам («Berichtigungsliste der griechischen Papyrusurkunden aus Agypten», Bd. I —, Strassburg, 1922—). Вышли также новые отличные введения щ папирологию В. Шубарта (W. Schubart. Einführung in die Papyruskunde, Berlin, 1918) и К- Прейзенданца (К. Preisendanz. Papyruskunde und Papyrusforschung. Leipzig, 1933).

Наряду с исследованием вновь обнаруженных эпиграфических и паппрологических первоисточников продолжалось изучение и традиционных литературных источников. Здесь особо надо отметить выдающийся труд Феликса Якоби, предпринявшего новое издание фрагментов сочинений древнегреческих историков, с исчерпывающим филологическим и историческим комментарием (F. Jacoby. Die Fragmente der griechischen Historiker, TI. I — , Berlin, 1923—). Колоссальное это предприятие затянулось на полстолетия и лишь сейчас ¡приблизилось к завершению.

Приток новых материалов стимулировал деятельность выдающихся немецких антиковедов старшего поколения. Эд. Мейер в послевоенные годы усиленно продолжал работать над переизданием своей «Истории древности». Вместе с тем увидели свет его новые капитальные труды, посвященные поздней античности — римскому принципату и возникно-

вению христианства (о них пойдет речь ниже). 1\. Ю. Белох наряду с завершением переиздания своей «Греческой истории» выпустил трудно истории раннего Рима (К- J. Beloch, Römische Geschichte bis zum Beginn der Punischen Kriegen. Berlin'-—Leipzig, 1926), сочинение, отличающееся характерными для Белоха обстоятельностью изложения и склонностью к рискованным датировкам и реконструкциям. У. Вилькен, помимо специальных папирологических штудий, о которых уже упоминалось, н исследований по времени эллинизма, дал небесполезный общий очерк греческой истории (U. Wilcken. Griechische Geschichte im Rahmen der Altertumsgeschichte. München, 1924). Наконец Ульрих фон Виламовиц-Мёллен-дорф, признанный глава немецкой классической филологии, следуя своему представлению об универсальном характере науки классической филологии, уже в преклонном возрасте создал ряд ценных трудов, посвященных важнейшим аспектам социально-политической и культурной жизни древних греков6.

Наряду с представителями старшего поколения в послевоенные годы выступили и новые ученые, чье участие в особенности проявилось в разработке отдельных периодов и тем античной истории. С этим новым поколением все более стали вторгаться в науку об античности и те новые идеи, рождение которых было обусловлено кризисом буржуазного миросозерцания и буржуазного историзма. Правда, эти новые веяния обнаружились не везде сразу и с одинаковой силой. Так, в изучении раннегреческой истории на первых порах сохранялось традиционное направление. В начале двадцатых годов была опубликована книга погибшего во время войны Дидриха Фиммена «Крито-микенская культура» (D. Fimmen. Die kretisch-mykenische Kultur. Leipzig—Berlin, 1921). Она подводила итог предыдущей полосе археологических исследований и давала общий обзор до- и протогреческих культур III—• II тыс. до-н. э. В то же время обнаружилась тенденция шире привлекать сравнительный материал для решения темных проблем раннегреческой цивилизации. Эмиль Форрер, исследуя хеттские клинописные тексты из Богазкёя, обратил осо-

6 Wilamowitz-Möllendorff U. v.: 1) Staat und Gesellschaft der Griechen. (Die Kultur der Gegenwart, Tl. II, Abt. 4, Lfg. I), 2. Aufl.. Laipzlg— Berlin, S923; 2) Die hellenistische Dichtung im Zeitalter des Kallimaehos, Bd. I—II, Berlin, 1924; 3) Der Glaube der Hellenen, Bd. I—II. Berlin, 1931 — 1932.

бое внимание на встречающиеся здесь упоминания о стране Ахийява. В этой последней он увидел Ахейскую державу, государство догомеровских греков, существовавшее в Малой Азии уже в XIV в. до н. э.7 Гипотеза Форрера встретила, однако, сильные возражения со стороны других исследователей, в частности Фердинанда Зоммера, который указывал на шаткость общих построений Форрера и обосновывал лингвистическую неубедительность сближения Ahhijava хеттских текстов с греческим 'А%шт8.

В послевоенный период резко упал интерес к классическим эпохам греческой истории. Зато возросло внимание ко времени эллинизма, и объяснялось это не одним лишь притоком новых материалов. Военные и социальные потрясения последних лет породили в немецкой буржуазии тоску по «сильной власти», способной окончательно подавить революционно-демократическое движение и установить в стране «железный порядок». Шовинистические и реваншистские настроения еще более подогревали эту тягу к «новому порядку» и «новому рейху». Естественным было то внимание, которое стало уделяться немецкими буржуазными историками переходному времени между классикой и эллинизмом, когда, по их представлениям, разложившийся от избытка свободы греческий мир был спасен целительным вмешательством македонских царей. Отсюда — ставшие уже традиционными для немецкой буржуазной. историографии развенчание Демосфена и идеализация его противников Филиппа и Александра. Показательной в этом отношении была уже появившаяся в конце войны книга Энгельберта Дрерупа «Из истории древней адвокатской республики», с подзаголовком «Демосфен и его время» (Е. Drerup. Aus einer alten Advokatenrepublik. Demosthenes und seine Zeit. [Studien zur Geschichte und Kultur des Altertums, Bd. VIII, H. 3/4]. Paderborn, 1916) 9. Автор выносит суровый приговор Демосфену и другим афинским

' Forrer Е.: 1) Vorhomerische Griechen in den Keilschriitlexten von Boghazköi. — «Mitteilungen der Deutschen Orient-Gesellschaft», Bd. 63, 1924, S. 1—22; 2) Die Griechen in den Boghazköi-Texten. — «Orientalische Literatur-Zeitung», 1924, Sp. 223—228.

8 Sommer F.: 1) Die Ahhijava-Urkunden. (Abh. Bayer. Akad., N. F., 6). München, 1932; 2) Abhijavafrage und Sprachwissenschaft. (Ahh. Bayer. Akad., N. F., 9). München, 1934; 3) Ahhijava und kein Ende? «Indogermanische Forschungen», Bd. 55, 1937, S. 169—297. Ср. также: Борухович В. Г. Ахейцы в Малой Азии. — ВДИ, 1964, № 3, с. 91 — 106.

0 Ред.: Бизескул В. П. — «Анналы», т. I, 1922, с. 189—193.

«адвокатам», которые своими речами подстрекали народ к ненужной войне с Филиппом. Истинным патриотом был Псократ, «человек с крепкими политическими убеждениями», «аристократическая натура». Он понимал, что будущее эллинов — в союзе с Македонией и в их совместной борьбе с «национальным врагом» — Персией. Битва при Херонее, со-гласно; Дрерупу, была не трагическим концом свободной и независимой Эллады, а закономерным завершением целительной для греков объединительной политики, которую проводил Филипп Македонский.

В этом же году, когда Дреруп опубликовал свой памфлет против афинской демократии, ряд крупнейших немецких антиковедов выступил с публичными, характерно составленными докладами об Александре Македонском: В. Кольбе —• в Ростоке, В. Отто — в Марбурге и У. фон Виламовиц-Мёл-лендорф — в Берлине. После мировой войны тема Александра — его личности, его завоевательных походов, его империи — становится одной из излюбленных в немецкой историографии. У. Вилькен публикует ряд статей, посвященных отдельным аспектам политической деятельности Александра 10, а затем и общий очерк «Александр Великий» (U. Wilcken. Alexander der Grosse. Leipzig, 1931), где личность и дела македонского царя представлены — в русле арриановской традиции — в сильно идеализированном виде. Но особое значение имела книга молодого мюнхенского ученого Гельмута Берве «Империя Александра на просопографическом основании» (Н. Berve. Das Alexanderreich auf prosopographischer Grundlage, Bd. I—II, München, 1926).

Труд Берве состоит из двух частей: в первой систематически рассматриваются важнейшие институты государства Александра — царский двор, войско и система управления, — все поданное и понятое сквозь призму личных намерений н действий царя; во второй части дается обзор сведений о всех исторических персонажах, которые действительно или мнимо находились в каких-либо отношениях с великим царем (свыше 900 имен и соответствующих очерков, расположенных в алфавитном порядке).

10 Wilcken U.\ 1) Alexander der Grosse und die hellenistische Wirtschaft. — «Schmollers'Jahrbuch», Bd. 45, 1921, S. 349—420; 2) Alexander der Grosse und der Korinthische Bund. SB Berlin, 1922, Nr. XVI, S. 97— 118; 3) Alexander der Grosse und die indischen Gymhosophisten. SB Berlin, 1923, Nr. XXIII, S. 150 ff., h äP-

Труд Берве — ценнейшее пособие, без которого не может обойтись ни один исследователь, если он всерьез занимается изучением времени Александра. Вместе с тем книга Берве свидетельствовала об утверждении в немецкой исторической науке нового просопографического направления в его наиболее реакционной форме. Автор не только ставил в центр исследования выдающуюся историческую личность; он все развитие избранного периода сводил к действиям этой наделенной особыми гениальными качествами сверхличиости, помыслы и поступки которой будто бы определялись непостижимыми, иррациональными побуждениями ее духа. В такой трактовке места и роли личности в истории надо видеть отражение восходящего к Ницше и ставшего характерным для немецкой буржуазной историографии культа героев; вместе с тем это — предвосхищение одного из важнейших моментов в фашистской интерпретации всемирной истории.

В истории Рима, как I в истории Греции, классическая эпоха Республики не вызывала особого интереса. Внимание ученых сосредоточилось на переходных, кризисных периодах, причем и здесь преимущественный интерес вызывала деятельность выдающихся полководцев и политиков. В 1918 г. вышла в свет монография Эд. Мейера «Монархия Цезаря и принципат Помпея» (Ed. Meyer. Caesars Monarchie und das Princi-•pat des Pompeius. Stuttgart—Berlin, 1918) и. В противовес Моммзену, видевшему в римском принципате своего рода диархию, а с другой стороны, и тем исследователям, которые склонны были подчеркивать в принципате его монархическое начало (Гардтхаузен и др.), Мейер доказывал аристократически-республиканский характер принципата. Август, по его мнению, действительно стремился к восстановлению республики. Результатом его усилий явилось создание особой формы республиканского устройства, при которой вся полнота власти принадлежала сенату, а его охранителем был первый человек в государстве — принцепс. В этой своей политике Август скорее был продолжателем дела Помпея, нежели Цезаря. Последний, гениально опережая свое время, стремился установить в Риме монархию эллинистического типа, между тем как Помпей вел дело именно к установлению корпоративного правления аристократии во главе с первым среди равных — принцепсом.

11 Критическая оценка — Машкин Н. А. Принципат Августа. М.—Л., 1949, с. 60—61,. 344—345.

Концепция Мей ера не была лишена остроумия; у нее нашлись и сторонники, например в современной английской литературе — Н. Хэммонд. Однако по большому счету она была ущербна. За идеализированным юридическим фасадом принципата Мейер не видел действительно возникавшей монархии. Вдобавок он все политическое развитие Рима в переходный период сводил к действиям и помыслам выдающихся политиков Помпея, Цезаря, Августа. Социальные основания исследуемой им системы оставались практически не учтенными, и это сильно обесценивало его труд.

Если у Эд. Мейера повышенное внимание к политическому творчеству выдающихся римлян носит еще скорее традиционный характер, то у представителей молодого поколения это внимание принципиально обосновывается и находит выражение в .сознательно культивируемом просопографиче-ском направлении их штудий 12. Показательными были в этом •отношении работы М. Гельцера и Ф. Мюнцсра. Маттнас Гель-цер решительно выступил против моммзеновского понимания политической борьбы и политических партий в Риме ,3. Согласно Моммзену, эта борьба в последние два века республики сводилась к борьбе оптиматов и популяров, в которых надо видеть соответственно аристократическую и демократическую партии. Гельцер, настаивая на своеобразии социально-политической действительности древнего Рима, отрицал возможность такого прямолинейного, явно модернизаторского понимания борьбы оптиматов и популяров как принципиального противостояния аристократии и демократии. До такого четкого размежевания политических принципов римская действительность никогда не доходила. Практически политическая жизнь направлялась аристократическими кланами и их выдающимися вождями, по именам которых и обозначались

12 См.: Каллистов Д. П. Просопографическое направление в зарубежной буржуазной историографии по истории Рима. — В кн.: Критика новейшей буржуазной историографии. М.—Л., 1961, с. 421—431.

*3 Первоначально еще в работе, вышедшей до 1-й мировой войны, — «Die Nobilität der römischen RepubliK» (Leipzig, 1912), а затем в целом ряде последующих статей и книг (см.: Geizer М.\ 1) Die römische Gesellschaft zur Zeit Ciceros. — «Neue Jahrbücher», 1920, S. 1—27; 2) Caesar, der Politiker und Staatsmann. Stuttgart—Berlin, 1921; 3) Cato Uticen-sis. — «Die Antike». Bd. 10, 1934, S. 59—91, и др.).

так называемые партии (partes); понятие же «популяр» означало не принципиальную политическую программу, а скорее тактику отдельных вождей нобилитета. Воспринявший эти взгляды Ф. Мюнцер в своей книге «Римские аристократические партии и аристократические семьи» (Е. Münzer. Römische Adelspartein und Adelsiamilien. Stuttgart, 1920) доказывал, что политическая жизнь Рима в первую очередь определялась борьбой знатных родов за влияние и власть. Родовые, семейные и личные связн между отдельными представителями знати играли в политической жизни Рима гораздо большую роль, чем это принято думать.

Исследования ученых просопографического направления имели известное научное значение. Они предостерегали против прямолинейной модернизации политической жизни древних, указывали на действительно большую роль традиций, фамильных и личных связей, инициативы отдельных политиков. Однако по большому счету они вели к искажению исторической картины. Игнорируя социальные основания политических течений, принципиальный характер конфликтов между знатью и народом, закономерность и значимость выступлений рабов, неполноправных италиков и провинциалов,, они сводили все богатое содержание социально-политической, борьбы в Риме к столкновениям внутри одного нобилитета',, к борьбе лидеров этой привилегированной группировки за власть. В конце концов просопографические исследования такого рода ничем существенным не отличались от штудий ницшеан-ствующих поклонников культа героев. Характерным представителем этой группы историков был в 20-х годах Ф. Гун-дольф, автор книги «Цезарь. История его славы» (F. GundoLî. Caesar. Geschichte seines Ruhms. Berlin, 1924). Римский диктатор изображался здесь как герой-спаситель, как творческая сверхличность, своим гением определявшая развитие Римского государства.

В более академическом духе выдержаны исследования Эрнста Штейна по истории позднеантичного государства. Знаток политических институтов, Штейн особое внимание уделял анализу структуры и функций государственного аппарата. Его самый значительный труд — «История поздней Римской империи», первый том которой вышел в 1928 г, (Е. Stein. Geschichte des spätrömischen Reiches, Bd. I, Wien, 1928). В этом томе рассматривается заключительный период собственно античной истории — от начала правления Диокле-циана и до падения Западной Римской империи, то есть с 284 136

и до 476 г. н. э.14. Изложение отличается исключительной обстоятельностью, особенно в том, что касается эволюции государственного строя. Однако и Штейн тоже склонен к переоценке роли «творческой личности»; уделяя известное внимание социальной жизни, положению и составу различных сословий, он все решающие перемены в государственной жизни Рима объясняет реформаторской деятельностью тех или иных императоров.

Наряду с углубленной разработкой отдельных исторических периодов продолжалась работа и по изучению важнейших аспектов античной цивилизации. Здесь также наряду с продолжением старых исследовательских линий можно было заметить появление новых тенденций. В области античной экономики в 20-е и 30-е годы продолжалась начатая когда-то еще К. Бкдером и Эд. Мейером дискуссия о степени развития промышленности и торговли в древнем мире. Линию Бюхера продолжал Иоганн Хазебрек15, его оппонентами выступали Э. Цибарт, В. Шван и др.16. Из работ по истории античного государства и права, помимо упомянутых в другой связи трудов Э. Штейна, выделяются исследования Ульриха Карштедта и Виктора Эренберга по истории греческого, в особенности спартанского полиса: первый систематически исследовал государственные институты17, второй сосредоточил внимание на главных этапах формирования полисного строя 18. В области изучения античной культуры известное значение имели: общий очерк Вальтера Отто «История культуры древности» (W. Otto. Kulturgeschichte des Altertums. München, 1925), книга, замечательная своим вниманием:

14 Второй том, охватывающий период от гибели Западной Римской империи до смерти Юстиниана (476—565 гг.); был опубликован только после 2-й мировой войны на французском языке |Stein Е. Histoire du Bas-Empire, i. II, Paris-Bruxelles-Amsterdam, 1949).

15 Hasebroek J.\ 1) Staat und Handel im alten Griechenland. Tübingen,. 1928; 2) Griechische Wirtschafts- und Gesellschaftsgeschichte bis zur Perserzeit, Bd. I, Tübingen, 1931.

16 См., в частности: Ziebarth E. Beträge zur Geschichte des Seeraubes lind Seehandels im alten Griechenland. Hamburg, 1929.

17 Kührstedt U. Griechische Staatsrecht, Bd. 1 (Sparta und seine Sym-machie). Göttingen, 1922.

18 Ehrenberg V.: 1) Spartiaten und Lakedaimonier. — «Hermes», Bd. 59. 1924, H. I. S. 23—72; 2) Neugründer des Staates. München, 1925; 3) Der Gesetzgeber von Sparta. — In: Epitymbion H. Swoboda dargestellt. Reichenberg. 1927, S. 19—28; 4) Sparta, D, Geschichte. RE, 2. Reihe, Bd. III. Hbbd. 6, 1929, Sp. 1373—1453, и др.

к культурному наследию древнего Востока и взаимодействию цивилизаций Запада и Востока в век эллинизма; затем трехтомная монография Эд. Мейера «Происхождение и начало христианства» (Ed, Mever. Ursprung und Anfänge des Christentums, Bd. I—III," Stuttgart — Berlin, 1921 — 1923), ценная скрупулезным анализом новозаветного предания, но беспомощная в своей концепции наивного историзма, сводящего историю христианства к истории проповедника Иисуса; и наконец небольшая, но содержательная книга Макса Поленца «Политическая мысль и учение о государстве у древних греков» (М. Pohlenz. Staatsgedanke und Staatslehre der Griechen. Leipzig, 1923). Работа Поленца интересна тем вниманием и сочувствием, с которым автор прослеживает развитие монархической доктрины в Греции в период кризиса полиса (IV в. до н. э.). «Там, — замечает автор, — где оказываются бессильными политические институты, взоры и надежды направляются на отдельных людей, там растет тоека по сцльной руке, которая может навести порядок» (с. 143).

Эти характерные для послевоенной буржуазной историографии настроения — страх перед усугубляющейся революционной ситуацией и тоска по «сильной власти» — особенно проявились в тех работах, которые специально трактовали о социальной борьбе в древности и связывали упадок античной цивилизации с разрастанием классовых антагонизмов19. Характерной была в этом отношении позиция Отто Зеека, который еще до мировой войны в труде своем о падении античного мира выступил с теорией «истребления лучших»20. Теперь он опубликовал отдельное извлечение из этого труда под заглавием «История развития христианства», сопроводив его новым «принципиальным» введением (О. Seeck. Entwicklungsgeschichte des Christentums. Stuttgart, 1921). Это — злобный памфлет на пролетариат, пролетарскую революцию и Советскую Россию. Автор вновь развивает свой любимый тезис о том, что причиной гибели античной цивилизации было именно «истребление лучших». Он проводит прямую параллель между тем, что. происходило в позднеантичный период, и тем, что делается в Советской России, где власть взяли в свои руки «худшие», и на этом основании пророчит русским

19 См.: Кагаров Е. Г. Фашизация буржуазной науки об античном обществе. — «Сообщения ГАИМК», 1932, №9—10. с. 38—41.

20 Seeck О. Geschichte des Untergangs der antiken Welt, Bd. I—VI. Berlin, 1894—1921.

полную и окончательную гибель. Патологическое неприятие Зееком любого равенства находит выход в злобных нападках на античное христианство, которое, по крайней мере в начальный период, прокламировало такое равенство среди верующих в Христа. «Мое учение, — заявляет Зеек. — исходит из того, что люди в высокой степени различны, а главное представляют весьма различную ценность для: процветания целого. Небольшая группа высокоодаренных людей идет вперед и медленно тянет за собою ленивую и глупую массу... Процветание народов и государства обусловлено тем, что эти вожди имеют возможность свободно развертывать свою деятельность и после смерти оставляют потомков, которые, будучи наделены теми же дарованиями, продолжают действовать в том направлении» (с. X) 21.

Несколько* позже Зеек а У. Карштедт выступил со статьей «Основы и предпосылки римской революции» (U. Jahrstedt. Die Grundlagen und Voraussetzungen der römischen Revolution. — «Neue Wege zur Antike», Bd. IV, 1926), тоже своего-рода памфлетом против пролетариата и пролетарской революции. Говоря о подъеме демократического движения в Греции накануне окончательного утверждения римского господства (149—146 гг. до и. э.), Карштедт прибегает к следующим выражениям: «Худшие, чернь, толпа рабочих получают власть в руки, долги уничтожаются, рабы освобождаются, частное имущество конфискуется, и в крупных городах с Коринфом во главе происходит уничтожение буржуазии суверенным пролетариатом, избиение всех образованных; провозглашается и осуществляется господство кулачного права бедных, мы бы сказали — диктатуры пролетариата. Но тут, как v:-: знаем, вмешался Рим, очистил острием меча македонский и пелопоннесский очаг заразы и разрушил Коринф, эту твердыню революционного пролетариата с его классовым чутьем. Большевизм в 24 часах езды от Бринднзи был сигналом тревоги для Рима» (с. 111) 22.

Эти примеры ярко показывают усиление реакционных тенденций в .немецкой буржуазной историографии античности. Гордая своими академическими традициями немецкая наука об античности все более оказывалась рупором самых реакционных идей.

Оценивая в целом развитие немецкого антиковедения в те

21 Цит. по: Кагаров Е. Г. Указ. соч., с. 39

22 Там же, с. 40.

15 лет, что отделяют окончание 1-й мировой войны от утверждения фашизма, мы должны, таким образом, отметить сосуществование двух тенденций. С одной стороны, налицо были определенные усилия продолжить прерванные послевоенной разрухой академические штудии. Это нашло выражение как в ряде монографических исследований, о которых шла речь выше, так и в некоторых коллективных предприятиях: продолжалось начатое еще в конце прошлого века переиздание «Реальной энциклопедии науки о классической древности» Паули («Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft»); с 1920 г. под руководством В. Отто началось переиздание, по новому плану и в новом составе, «Руководства по науке о древности» Мюллера («Handbuch der Altertumswissenschaft»); наконец Максом Ебертом был издан фундаментальный «Реальный словарь предыстории» («Reallexikorr der Vorgeschichte», hrsg. von M. Ebert, Bd. I—XV, Berlin, 1924—1932), ценнейшее пособие по археологии и культуре первобытного и раннеклассического общества. С другой стороны, все более усиливались реакционные тенденции, находившие проявление в соответствующих общих историко-философских установках (Шпенглер), в специфическом изменении методологии исследования (просопографическое направление-в лице Гельцера, Мюнцсра и Берве), в тенденциозном освещении вопросов классовой борьбы и кризисных ситуаций в античности (Зеек, Карштедт), наконец в появлении особых серийных изданий, специализировавшихся на «новой» интерпретации античности (сборник «Neue Wege zur Antike», издававшийся с 1925 года).

***

Мировой экономический кризис 1929—1933 гг. с особой-силой поразил Германию, еще не оправившуюся от всех последствий военного поражения. Катастрофическое падение производства, рост безработицы, резкое ухудшение жизненных условий всколыхнули активность немецкого пролетариата, во главе которого теперь выступала Германская коммунистическая партия. Однако в те же годы возросла активность и крайней реакционной партии немецких фашистов — национал-социалистов, которые, спекулируя на экономических и социальных трудностях, разжигали шовинистические и реваншистские настроения, возбуждали ненависть-к «внутренним врагам» — коммунистам и вели разнузданную

националистическую л расистскую пропаганду. В условиях резкого обострения социалБных, классовых противоречий, •опасаясь нового подъема революционного движения, немецкая буржуазия в начале 1933 г. форсировала передачу власти в руки фашистов.

Новый режим уничтожил все демократические завоевания Ноябрьской революции. В стране установилась диктатура наиболее оголтелых реакционных кругов, объединившихся под знаменем нацизма. Ставленница германских монополий, национал-социалистская партия была провозглашена единственной и исключительной «носительницей идеи немецкой государственности». Пользуясь положением господствующей партии, нацисты развернули беспримерную демагогическую кампанию против коммунистов, против всех вообще демократов, которых они объявили «врагами национального единства». Апеллируя к низменным чувствам обывателей, используя взращенные на почве шовинизма и реваншизма доктрины о превосходстве немецкой нации, о недостатке жизненного пространства, о целесообразности войны, которая не только оздоровит нацию, но и вернет Германии подобающее ей положение и принесет всем работу и хлеб, нацисты сумели подчинить своему идейному влиянию значительную часть немецкого народа. Над Германией на долгие годы опустилась коричневая завеса фашизма.

В антиковедении свершившаяся в стране политическая метаморфоза нашла свое отражение в торжестве тех установок, которые профашистские публицисты разрабатывали еще в 20-е годы. Уже тогда началось тенденциозное переосмысление и перекрашивание античной истории с целью установить традиционность исповедуемых фашистами идеалов. Фашистский философ Эдгар Залив в своих сочинениях «Платон и греческая утопия» (Е. Salín. Plato und die griechische Utopie. München, 1921) и «Социализм» в Элладе» (Der «Sozialismus» in Hellas. — In: Festgabe E. Gothcim, München, 1923) выступил против усвоенных наукою представлений о том, что античным обществам была свойственна ожесточенная социальная борьба, что в древней Греции, в частности, получило широкое развитие демократическое движение и были выработаны своего рода социалистические, уравнительные идеалы. Подобные представления Залин объявил злостными вымыслами. На самом деле, утверждал Залин, античная жизнь была безусловным «художественным целым» и в качестве такового должна служить образцом для немец-

кого народа. «От духовной нищеты нынешней немецкой жизни, — возглашал философ, — есть только один путь к исцелению: без ложного стыда и колебаний в минуту опасности выжечь каленым железом язвы последнего поколения—-стремление к демократическому поравнению»23.

Одновременно, в тех же целях, началось и более широкое перетолкование античности с расовой точки зрения. Германский север был объявлен прародиной древних классических народов, и начались поиски «нордических элементов» в этнических конгломератах античности. При этом характерно было стремление обнаружить остатки «нордических элементов» именно среди слоя господ и силою или слабостью «нордических компонентов» объяснить расцвет или упадок отдельных древних цивилизаций. Ведущий фашистский «расовед» Ганс Гюнтер одним из первых обратился к изучению расового вопроса в древности. В 1929 г. он опубликовал книгу «Расовая история эллинского и римского народа» (Н. Günther. Rassengeschichte des hellenischen und des römischen Volkes, München, 1929), где доказывал, что древнейшие сословия эвпатридов в Афинах, спартиатов в Спарте и патрициев в Риме являлись нордическим слоем господ.

Открытая политическая фальсификация античности, проводимая Гюнтером и ему подобными, вызывала протесты со стороны немецкой научной общественности. Так, В. Эренберг выражал уверенность в том, что «книге Гюнтера с ее примитивными методами исследования, вероятно, будет единодушно отказано от серьезной науки»24. Однако сопротивление ученых 'было сломлено грубою силою. Специалисты, «политически неблагонадежные» или «расово неполноценные», были лишены права преподавать и заниматься научною деятельностью. Среди изгнанных из университетов в годы фашизма оказались, в частности, такие известные ученые, как' профессор университета в Бреслау Вильгельм Кролль, профессора университета в Галле Пауль Фридлендер и Рихард Лакёр, профессор Гамбургского университета Эрих Цибарт и др. Некоторым при этом пришлось испытать в полной мере всю

23 Salin Е. Der «Sozialismus» in Hellas, S. 22. Цит. по: Лурье С. Я. О фашистской идеализации полицейского режима древней Спарты. — ЙДИ, 1939, JSfe'l, с. 98.

24 Ehrenberg V. Ost und West. Studien zur geschichtlichen Problematik der Antike. Prag, 1935, S. 221. Цит. по: Талашова H. С. Фашизация германской буржуазной историографии античности (1933—1939 гг.). — В кн.: Сборник нсллрантскнх работ Казанского ун-та, с. 58.

тяжесть фашистских репрессий. Так, Пауль Фридлендер был заключен в концлагерь в Заксенхаузене, а Эрих Груман во время войны был послан на принудительные работы. Спасаясь от преследований, многие опальные ученые эмигрировали за границу. Так, Фритц Гейхельгейм в 1933 г. выехал в Англию, туда же отправились Виктор Эренберг и Фритц Прингсгейм, Георг Каро в 1939 г. выехал в США и т. д.25.

Одновременно с университетами подверглись «чистке» и «перестройке» все научные журналы. В 1935 г. во главе редакции авторитетнейшего в Германии «Исторического журнала («Historische Zeitschrift») вместо неугодного Ф. Мейнеке был поставлен правоверный фашистский историк К. Мюллер. В передовой статье первого выпуска журнала за 1935 г. новый редактор заявил, что в основу деятельности журнала будут отныне положены национал-социалистские принципы. Редакция будет стремиться внести свою лепту в борьбу немецкого народа за «новую цивилизацию» и «подобающее положение» среди других государств, В том же номере был опубликован доклад В. Франка, директора вновь учрежденного «Имперского института истории новой Германии». Франк призывал ученых активно включиться в борьбу за новую эру «германского величия». Перед новым поколением немецких историков он ставил задачу «писать снова такую историю, чтобы творцы истории захотели носить ее в своих ранцах». Фашистский гауляйтер от науки предупреждал инакомыслящих, что любое их возражение против новых установок будет рассматриваться как «бунт дерзких рабов, который должен быть усмирен при помощи кнута»26.

Наряду с общими «перестройке» подверглись и специальные антиковедные издания. В 1937 г. был вынужден уйти с поста редактора журнала «Клио» («КНо») К. Ф. Леман-Гаупт, крупный"Ученый, основатель этого журнала и его бессменный глава на протяжении 30 с лишним лет. Леман-Гаупт не устраивал нацистов своими либеральными настроениями, своим последовательным выступлением в защиту чистой, академической науки. Взамен него редактором «Клио» был назначен известный своими реакционными убеждениями Эрнст

25 См.: Талашова Н. графин античности, с. 61

26 См. хроникальные автора).

С. Фашизация германской сл.

заметки в ИМ, 1936, As 6,

буржуазной историо-с. 256 (без указания

Корнеман27. Равным образом должны были приспособиться к новым условиям и такие специальные журналы, как «Гермес» и «Гномон», и даже в очередных томах сугубо академической «Реальной энциклопедии» Паули начали появляться статьи, пропитанные фашистскими идеями. Так, например, в статье Фритца Шахермейра о Писистрате (RE, Bd. XIX, Hbbd. 37, 1937) совершенно серьезно утверждалось, что этот афинский правитель «по своей крови, несомненно, в очень значительной мере имел северные показатели», что «его отношение к государству имело тоталитарное направление» и что «он стремился к примирению интересов всех групп»2S,

Наряду с реорганизацией старых шло создание новых журналов, специально нацеленных на интерпретацию истории в нацистском духе. Так, с 1935 г. стал выходить общеисторический журнал «Мир как история» («Die Welt als Geschichte»), Основанный по инициативе Шпенглера, журнал этот специализировался на фальсификации всеобщей истории и вел активную полемику с теми изданиями, которые, подобно «Клио» (до ухода Леман-Гаупта), медлили с переходом на новые рельсы.

Одновременное наступление на университеты и журналы привело нацистов к желаемой цели: с относительной самостоятельностью науки было покопчено, оппозиция либерально настроенных ученых была раздавлена. Научная работа была подчинена отныне задачам официальной нацистской пропаганды. Ведущими историко-философскими установками в немецком аитиковеденнн стали нацистские положения о расовом родстве ведущих народов античности с высшей нордической расой — германцами, о достигнутом в образцово устроенных античных обществах, типа Спарты или Перикло-вых Афин, единстве народа и вождей, о провиденциальной роли наделенных особенной волею к жизни и власти героев.

Естественно, что в этих условиях все мало-мальски оригинальные направления пыли обречены на смерть. Примером может служить судьба новогуманистического, культурнического направления, представленного Вернером Егером, автором многочисленных фундаментальных трудов, среди кото-рых особо выделяются два: эссе об Аристотеле (\V, Jaeger.

27 См.: Поляков Г. П. Обзор содержания журнала «Kilo» за 1936 г. — ВДИ, 1937, № 1, с. 162- 1.65; Талашова Н. С. Фашизация германский буржуазной историографии античности, с. 61.

28 Цит. по: Лурье С. Я. Указ. соч., с. 99.

Aristoteles. Grundlegung einer Geschichte seiner Entwicklung. Berlin, 1923) и трехтомная «Пайдейя», посвященная формированию эллинского духовного типа (Paideia. Die Formung des griechischen Menschen Bd. I—III, Berlin, 1934—-1947). Даже это исполненное прекраснодушного идеализма направление, которое никогда нельзя было заподозрить в интересе к жгучим социально-политическим проблемам, было пресечено в своем развитии враждебным отношением официальных нацистских кругов, которым претила любая проповедь гуманизма. В. Егер должен был искать себе приюта в Америке, где и была впервые в полном виде напечатана его «Пайдейя» (все три тома на английском языке в 1943 г.).

Редким ученым в годы фашизма удалось сохранить известную научную самостоятельность, а вместе с тем и оппозицию существующему режиму. Такие немногочисленные случаи, как правило, были связаны с возможностью сосредоточиться на изучении узкоспециальных, чаще всего источниковедческих проблем. Так именно было с Бернхардом Швейтцером, профессором Тюбингенского университета, видным специалистом по классической археологии. Основанный и руководимый им журнал «Античность» («Die Antike», издавался в Берлине с 1925 г.) выделялся среди прочих изданий того времени своей добротной академичностью2Э.

Однако пример с Швейтцером — скорее исключение. В целом же немецкая наука об античности была поставлена под жесткий фашистский контроль и превратилась в рупор нацистской пропаганды. Окончательно тоталитарный охват немецкого антиковедения идеологией фашизма был завершен в годы 2-й мировой войны30. Наука об античности должна была служить «делу нации» и вносить свой вклад в «великую борьбу немецкого народа». Пример такого служения подавали видные историки Гельмут Берве, ставший руководителем нового ведомства, обеспечивавшего «участие науки об античности в войне» («der Kriegseinsatz der Altertumswissenschaft»), Маттиас Гельцер, Эрнст Корнеман, Фритц Тегер, Иозеф Фогт и др. Значительную часть печатной продукции этих и других немецких антиковедов составляли в годы войны

29 Талашова Н. С. Фашизация германской буржуазной историографии античности, с. 62 и 65.

30 См.: Талашова Н. С. Тенденции развития немецкой буржуазной историографии античности в годы второй мировой войны. — «Учен. зап. Удмуртского пед. ин-та. История». Ижевск, 1970. Вып. 21, с. 278—294.

Заказ 5456

145

популярные очерки и брошюры, в которых авторы на античном материале старались показать величие арийского, нордического, духа, силу и свершения чистых нордических рас и их вождей. Немногие солидные издания, претендовавшие на научное качество, — коллективные сборники «Спарта» («Sparta», 1940), «Новый образ античности» («Das neue Bild der Antike», Bd. 1—Ii. Leipzig, 1942), «Рим и Карфаген» («Rom und Karthago», Leipzig, 1943), — были выдержаны в том же духе.

Вообще научная продукция по теме античной истории была в годы фашизма невелика. При этом подавляющее большинство работ было выдержано в нацистском духе, и лишь изредка попадались исследования, выполненные в традиционной академической манере. Нацистскими по своим главным установкам были общие обзоры античной истории: «Греческая история» Г. Берве (Н. Berve. Griechische Geschichte, Bd. I—II, Freiburg im Breisgau, 1931—1933), «Римская история» Э. Корнемана (Е. Kornemann. Römische Geschichte, Bd. I—II, Stuttgart, 1938—-1939) и «История древности» Ф. Теге-ра (F. Taeger. Das Altertum, Bd. I—II, Stuttgart, 1939).

Характерно было стремление фашистских историков дать новую концепцию этногенеза античных народов. Начало расистскому переосмыслению основ греческой истории было положено еще О. Шпенглером. Во 2-м томе своего «Заката Европы» он уже сформулировал принципиальное положение о противостоянии в древнейшей Эгеиде двух миров —■ микенского и минойского, мира подымающегося, растущего и мира, шедшего к своей гибели.

Эта идея была подхвачена реакционными историками и развита дальше в чисто нацистском духе31. Эрнст Корне-ман в работе «Положение женщины в догреческой культуре Средиземноморья» (Е. Kornemann. Die Stellung der Frau in der vorgriechischen Mittelmeerkultur. Heidelberg, 1927) доказывал, что предыстория греков определялась конфронтацией двух рас и двух культур — северной, индогерманской и южной, неарийской. Между тем как культура южан определялась ведущим положением женщины и использованием быка, мигрировавшие с севера индогерманцы привели с собой коня и утвердили «самодержавное правление мужчины». Обладая

31 Подробнее см.: Богаевский Б. Л. Эгейская культура и фашистская фальсификация истории. — В кн.: Против фашистской фальсификаций истории, с. 35—82.

благодаря этому абсолютным превосходством, они покорили слабый, изнеженный юг, положив этим начало собственно греческой истории.

В том же духе толковал предысторию греков в делом ряде своих работ и Эрих Бете32. Он тоже противопоставлял север и юг как два особых «культурных круга», воплощающих противоположные миры полноценной и неполноценной расы. Север —• родина арийцев-греков, которые были «здоровыми и сильными варварами» и обладали «мужским умом», требовавшим «войн и вооруженных действий». Юг —- это «счастливый остров» Крит, где находилось «женское царство». Стараясь доказать «женский характер» культуры Крита, Бете ссылается даже на архитектуру критских дворцов: «Низкие, широкие ступени лестниц лениво подымаются к дворцам; удобные для женщин, они были слишком низки для мужского шага». Естественно, что богатый, но слабый юг стал добычей мужественных северян. Бете намечает основные этапы покорения арийцами-греками неарийского юга. Около 1700 г. он помещает первое вторжение на Крит греков-ионийцев. Эти северяне добились успеха, но затем дали развратить себя изнеженной жизнью в «дамском обществе». Около 1400 г. новые греческие орды — на этот раз ахейцы —- вторглись на юг Эгеиды. Они принесли преждевременную смерть процветавшему Криту, но потом тоже не удержались от соблазнов и дали испортить себя ассимиляцией с местным населением. Господство ахейцев было сокрушено поэтому новыми пришельцами — сохранившими расовую чистоту и воинскую доблесть дорийцами.

Не было недостатка в попытках подкрепить эти общие построения соответствующей интерпретацией археологического материала. Так, Георг Каро (до того как он рассорился с фашистами) в обоснование тезиса о покорении Южной Греции «нордическими» племенами ахейцев ссылается на инвентарь древнейших микенских гробниц: находки оружия в так называемых шахтовых гробницах доказывают, по его мнению,

32 Bethe E.: 1) Troja, Mykene, Agamemnon und sein Grosskönigtum. — «Rheinisches Museum», Bd. 80, 1931, S. 218—236; 2) Tausend Jahre altgriechischen Lebens. (Mykene, Sparta, Milet, Athen, Alexandria). München, 1933; 3) Mykene und Kreta. — «Forschungen und Fortschritte», 1934, 10, S. 140.

«ярко выраженный мужской характер» микенских греков33. Принадлежность носителей микенской культуры к «нордической расе» Каро и сотрудничавший с ним Э. Фишер пытались обосновать и антропологически, исследуя золотые маски и останки костей погребенных в шахтовых гробницах34. Свою лепту в обоснование исконного различия между северной, «германо-греческой», и южной, «иллирийской», культурами внес и Карл Шуххардт, в прошлом видный исследователь эгейской культуры, а затем, при фашизме, столь же крупный ее фальсификатор35. По Шуххардту, керамика с веревочным орнаментом и квадратный дом мегароновидного типа являются безусловными атрибутами северной культуры, а спиралевидный орнамент и круглая хижина — столь же верными признаками южной. Опираясь на эти будто бы твердо установленные показатели, Шуххардт рисует фантастическую картину постепенного продвижения индогерманских племен на юг и их контактов с иллирийцами. Различив таким образом археологические культуры, Шуххардт сумел столь же четко расчленить по расовому признаку и Гомера. В «Илиаде», по его мнению, выступают подлинные герои, истинные паладины германо-греческого типа, тогда как в «Одиссее» главное действующее лицо являет собой совершенно иной расовый тип — хитрого, но по существу трусливого иллирийца.

Противопоставление индогерманского севера неарийскому югу и востоку, а затем «чистых» и «здоровых» дорийцев — «рассеверившимся» ионийцам и ахейцам легло в основу трактовки фашистскими историками и собственно греческой истории. Показательна была при этом идеализация дорийской Спарты, особенно ярко проявившаяся в работах Г. Берве и Т. Леншау36. В касте спартиатов нацистская историогра-

33-Karo G.: 1) Die Schachtgräber von Mykenai. München, 1930—1933; 2) Mykenai. RE, Bd. XVI, Hbbd. 31, 1933. Sp. 1015—1027; 3) Mykenische Kultur. RE. Supplementbd. VI. 1935, Sp. 584—615; 4) Tiryns. RE, 2. Reihe, Bd. VI, Hbbd. 12. 1937, Sp. 1453—1467.

34 Fischer E. Anthropologische Bemerkungen zu den Masken. In: Karo G Die Schachtgräber von Mykenai, S. 320—331,

35 Schuchhardt С.: 1) Alteuropa. Kulturen, Rassen, Völker. 3. Aufl., Berlin—Leipzig, 1935; 2) Alte Sngenzüge in der homerischen Archeologie und Geographie — SB Berlin, 1935, Nr. X, S. 186—202.

3S Berve H.: 1) Griechiche Geschichte, Bd. I—II, Freiburg i. B„ 1931 — 1933; 2) Sparta. («Meyers Kleine Handbüchen», 7) Leipzig, ¡937; Lenschau Th. Die Entstehung des spartanischen Staates. — «KHo», Bd. 30, 1937, S. 269—289. Критический разбор — Лурье С, Я. О фашистской идеализации полицейского режима древней Спарты. — ВДИ, 1939, № 1, с. 99 слл.

фия видела чистый нордический элемент, подлинную расу господ, а в полицейском режиме Спарты — идеальное воплощение тоталитарного государства. Поэтому спартанцы и Спарта беззастенчиво наделялись всеми превосходными качествами: превозносилась непревзойденная мужественность спартиатов, явно нордического происхождения и типа; подчеркивались особенные заслуги спартанцев в защите национального дела греков, з частности, в греко-персидских войнах; восхвалялась несравненная гармоничность социально-политического строя Спарты, где не было тлетворной демократии, где рабы знали свое место, а господствующая группа была сплочена сознанием общности своих интересов и общею же верою в своих вождей.

Наряду с расовой проблемой и темой тоталитарного государства тема вождей также была одной из излюбленных в фашистской историографии. В частности, у Г. Берве она нашла выражение в работах, посвященных истории Афин времени высокой классики37. Берве доказывал, что социально-политическое развитие Афин на рубеже VI—V вв. до н. э. определялось ведущей ролью знатных лидеров, стоявших вне и над полисом. Не гражданская-община, которая как суверенное целое будто бы не существовала вплоть до ¡времени Пе-рикла, а аристократическая сверхличность, не интересы социальных групп и классов, а воля к власти могучих владык, — вот что, по Берве, определяло физиономию Афин того самого времени, когда, по современным представлениям, закладывались основы афинской демократии. Классическим образцом аристократического лидера Берве считает Мильтиада. Последнему в трудную годину войны с персами без труда удалось повести за собой всю массу граждан, ибо «только что принятый в государство демос был слишком юн в своих стремлениях, так что решающими для его позиции были не собственные материальные интересы и не великие политические цели, которых он еще не мог постичь, а воодушевляющий образ ведущей личности»38. Лишь постепенно, указывает

37 Berve Н.: 1) Fürstliche Herren zur Zeit der Perserkrige. — «Die Antike», Bd. 12, 1936, S. 1—28; 2) Miltiades. Studien zur Geschichte des Mannes und seiner Zeit. («Hermes-Einzelschriften», 2) Berlin, 1937; 3) Perikles. («Leipziger Universitätsreden», 2). Leipzig, 1940. Критический разбор — Kluwe E. Das Problem von Einseipersönlichkeit and athenischem Staat in der modernen Literatur. — «Klio», Bd. 57, 1975, H. 2, S. 480—483.

88 Berve H. Fürstliche Herren zur Zeit der Perserkriege, S. 12.

Берве, гражданская община прониклась сознанием своей суверенной силы и, введя остракизм и распространив выборы по жребию также и на архонтов, смирила гордыню аристократов и — как это было с Кимоном и Периклом —• заставила их раствориться в полисе.

Менее тенденциозные, более выдержанные в академическом духе штудии можно обнаружить по истории эллинизма. .Известный интерес представляет, например, работа Альфреда Хейса «Город и властитель эпохи эллинизма в их государственно- и международно-правовых отношениях» (A. Heuss. Stadt und Herrscher des Hellenismus in ihren staats- und völkerrechtlichen Beziehungen («Klio — Beiheft» 39). Leipzig, 1937), где, однако, неверный акцент на чисто внешней юридической стороне дела привел автора к парадоксальному, противоречащему действительному положению вещей, утверждению, что греческие полисы в системе эллинистических монархий обладали подлинной политической самостоятельностью. Более ценной является работа Германа Бенгтсона «Стратегия в эллинистическое время» (Н. Bengtson. Die Strategie in der Hellenistischen Zeit, Bd. I—III [Münchener Beiträge zum Papyrusforschung und antiken Rechtsgeschichte, H. 26, 32, 36]. München, 1937—1952), фундаментальное исследование, важное для понимания военных основ власти эллинистических правителей и их администрации.

По истории республиканского Рима наиболее значительными были работы Франца Альтгейма «Эпохи римской истории» (F. Altheim. Epochen der römischen Geschichte, Bd. I—II, Frankfurt a. Main, 1934—1935) 39, «Lex sacrata», с подзаголовком «Начало плебейской организации» (Die Anfänge der ple-beischen Organisation. Amsterdam, 1940) 40 и «Италия и Рим» (Italien und Rom, Bd. I—II, * Amsterdam—Leipzig, 1941). В первой из них автор старается дать новую периодизацию римской истории; исходными моментами при этом служат шпенглеровские представления об особом духовном начале каждого культурноисторического цикла и о двух стадиях его развития — стадии роста и стадии упадка. Эти шпенглеровские положения Альтгейм дополняет собственными идеями о формировании нового исторического начала в связи с изменениями внешней обстановки и о провиденциальной роли

39 Рец.: Бергер А. К. — ИМ, 1937, № I, с. 171—174.

40 Ред.: Угченко С. Л. — ВДИ, 1947, № 1, с 123—126.

великой личности. В итоге римская история времени Республики подразделяется на следующие 4 эпохи:

I —- от начала исторического бытия Рима до нашествия галлов (390 г. до н. э.), когда определяющим фактором было растущее взаимодействие с греческим миром.

II — от нашествия галлов до конфликта с Тарентом (390— 280), или подготовительная эпоха.

III — от конфликта с Тарентом и Пирром до разгрома Македонии (280—168), когда определяющим началом вновь стало активное взаимодействие — более того, противоборство — с греческим миром.

IV — после 168 г., или кризисная эпоха, когда решающим фактором стали столкновения с окраинными, варварскими народами.

Первые три эпохи соответствуют, по Альтгейму, стадии роста. В эту пору решающим для Рима фактором развития было взаимодействие с греческим миром, от которого он унаследовал идею мирового господства. В четвертую эпоху Рим вступает в стадию упадка. При этом определяющим вновь выступает у Альтгейма внешний фактор — столкновения с молодыми варварскими народами, и лишь в зависимости от этого толкует он о внутреннем социально-политическом кризисе Рима. В этой именно точке развивает Альтгейм шпенглеровскую схему в ярко выраженном нацистском духе, говоря о выступлении сверхличности: «В той мере, в какой нация как целое перестает быть носительницей исторических событий, в какой она сама себя расхищает и разлагается на массу столичного населения, — в такой же мере освобождается место для великого единственного. Он с этих пор делается судьбой народа и государства»41.

В другой своей работе — «Lex sacrata» — Альтгейм занимается решением более частного вопроса о происхождении плебейской организации. Он ищет параллели в развитии социально-политических форм Рима и остальной Италии и в обычае италиков скреплять свои военные предприятия священною присягою (Lex sacrata) видит исходную точку для суждения о происхождении и характере плебейской организации. Плебс, согласно Альтгейму, никогда не составлял в Риме особой гражданской общины. Объединение плебеев было

прежде всего военной организацией, возникшей по образу древ-

41 Цит. по: Бергер А, К. Указ. рец., с. 173.

нейших италийских военных объединений, и, как и эти последние, освящалась и скреплялась она священною клятвою. Соответственно решается вопрос и о плебейском трибунате. Альтгейм отвергает мнение Эд, Мейера,.что плебейские трибуны были представителями четырех триб, и вслед за Мом-мзеном считает, что должность их возникла по образцу военных трибунов (tribuni militum), поскольку они были именно военными представителями плебеев. Работа Альтгейма интересна стремлением решать вопросы социально-политического развития Рима в связи и по аналогии с развитием остальной Италии. Однако выводы автора не бесспорны. В частности, возникает вопрос, как могли италийские священные союзы стать образцом для римских плебеев, если первое известие о подобном союзе у италиков относится к 432 г., а возникновение самостоятельной организации римских плебеев — к значительно более раннему времени, к 471 или даже 494 г. до н. э.

Работа Альтгейма о происхождении плебейской организации написана в акадехмической манере; известное сохранение академических традиций можно констатировать также и на примере исследований о римском принципате. Здесь наиболее значительным явлением была монография А. Премерштейна «О становлении и сущности принципата» (A. Premerstein. Vom Werden und Wesen des Prinzipats. München, 1937) 42. Ha большом историческом материале Премерштейн убедительно показал, как умело использовал Август традиционные доктрины (стоицизм), установления (патронат и клиентела) и нормы («авторитет» — auctoritas) для освящения своей власти. Особое внимание Премерштейн обратил на auctoritas Августа. Врученная ему сенатом, эта auctoritas как бы легализовала его исключительное положение в государстве. Не признавая моммзеновокой концепции диархии, сильнее оттеняя монархическое существо принципата, Премерштейн полностью сохранял выводы Моммзена о юридических основаниях власти Августа — проконсульской империи (imperium proconsulare) и трибунских полномочиях (tribunicia potestas), но к этим двум он добавил третье — особенный «авторитет», воспринятый Августом от сената.

Работа Премерштейна, как и труды Моммзена, Гардтхау-зена и Мейера, не выходила из круга формально-юридических штудий и в этом был ее существенный недостаток. Все же на

42 Критическая оценка — Машкин Н. А. Указ. соч., с. 359—361.

фоне общего упадка науки в фашистской Германии солидное исследование Премерштейна было положительным явлением. По той же теме принципата Августа тон задавали такие выдержанные в нацистском духе эссе, как очерк Г. Берве «Император Август» (H. Berve. Kaiser Augustus. Leipzig, 1934) или книга В. Вебера «Принцепс» (W. Weber. Princeps. Studien zur Geschichte des Augustus. Stuttgart-Berlin, 1936). В этих работах Август прославляется как совершенный тип властителя, причем у Вебера героизация Августа доходила до того, что в его «Завещании» он видел подлинный религиозный памятник, сущее творение новоявленного божества.

Вообще одним из ведущих типов исследования стали про-сопографические штудии. Их развитию, безусловно, содействовал исповедуемый нацизмом культ героев. Со вниманием изучались биографии выдающихся политиков, полководцев и императоров, чья воля будто бы творила историю. При этом любимые герои вроде Цезаря или Августа подавались в совершенно апологетическом плане, как идеальные вожди, соединявшие высокое личное честолюбие с заботами о благе римской державы и неизменно пользовавшиеся симпатиями своих солдат. Характерный пример такого рода работ — неоднократно переиздававшаяся и по-своему небесполезная монография М. Гельцера о Юлии Цезаре (М. Geizer. Caesar, der Politiker und Staatsmann), которая до сих пор остается наиболее обстоятельной книгой о Цезаре в западной буржуазной историографии. Можно указать также на ряд других посвященных Цезарю работ43. Все они, как правило, выдержаны в апологетическом духе; единственное исключение в этом плане — книга Г. Штрасбургера, где Цезарь представлен гениальным авантюристом-неудачником (Н. Strasburger. Caesars Eintritt in die Geschichte. München, 1938). Однако по существу и она тоже являет собою пример индивидуализирующего этюда, где в центре внимания стоит исключительно личность, и лишь успехи этой личности оцениваются иначе, чем в большинстве других работ.

В русле просопографического направления стоят также работы, посвященные карьере выдающихся современников

+3 Vogt J. Caesar und seine Soldaten. — «Neue Jahrbücher», 1940, H. 4, 'S. 120—135; Wickert L. Caesars Monarchie und das Prinzipat des Augustus. — «¡Neue Jahrbücher», 1941, H. i, S. 12—23; Gstzer M. Caesar.— In-.Das Neue Bild der Antike, Bd. II, Leipzig, 1942, S. 188—199; Willrich H. Cicero und Caesar. Zwischen Senatsherrschaft und Gottkönigtum. Cöttin-gen, 1944.

Цезаря — Помпея и Цицерона, причем и здесь выделяются своей основательностью штудии М. Гельцера44. Равным образом и книга Ф. Альтгейма «Солдатские императоры», посвященная римской истории более позднего времени, несет на себе отчетливую печать этого подавляющего интереса к личности (F. Altheim. Die Soldatenkaiser. Frankfurt am Main, 1939). Сводя сплошь и рядом политическую историю Римской империи к деятельности отдельных императоров, Альтгейм вместе с тем придает большое значение этнической принадлежности правителей и в учащавшихся случаях прихода к власти императоров «неримской крови» видит едва ли не важнейший симптом и фактор упадка Римского государства. Подчеркивание одновременно личностного и расового моментов делает эту книгу Альтгейма ярким образцом историографии, шедшей в русле нацизма.

II. Период с 1945 до 1975 гг.

Итогом второй мировой войны был полный военный разгром гитлеровской Германии, а вместе с тем крах нацизма как политического направления и Хоктрнны. Немецкий парод освободился от чудовищной опеки фашизма. Однако страна оказалась расколотой и последующее историческое развитие пошло разными путями: между тем как на востоке страны образовалось социалистическое государство рабочих и крестьян — Германская Демократическая Республика, Западная Германия осталась в лагере капитализма. Здесь по инициативе и при поддержке западных держав летом 1949 г. возникла Федеративная Республика Германия, скоро ставшая образцовой страной капиталистического мира, с провозглашенными, но не гарантированными свободами и действительным господством крупного монополистического капитала.

Развитие немецкой буржуазной историографии в послевоенной Западной Германии, а затем в ФРГ, характеризовалось стремлением возродить традиционные научные направления, уничтоженные или заглохшие во времена нацизма ',5.

44 Geizer M.: 1) Cn. Pompeius Strabo und der Aufstieg seines Sohnee Magnus. Abh Preuss. Akad., 1941, Nr. 14; 2) Der erste Konsulat des Pompeius und die Übertragung der grossen Imperien, Abh. Preuss. Akad.:, 1943, Nr. 1.

45 Cm.: Momigliano A. Studies in Historiography. L., 1966, p. 223—224.

Показателен был в этом отношении вновь пробудившийся интерес к творчеству крупнейших представителей немецкого историзма Л. Ранке, И. Г. Дройзена, Т. Моммзена, Я. Бурк-хардта, нашедший выражение в публикации всевозможных мемуаров и эссе об их жизни и деятельности.

Общее оживление экономической, социальной и культурной жизни сопровождалось возрождением в полном объеме университетского преподавания и научных исследований в области всеобщей, и в частности античной истории46. Возрождаются или возникают заново крупные антиковедные центры при западногерманских университетах в Бонне, Гейдельберге, Геттингене, Мюнхене, Тюбингене и др., а также при Баварской, Гейдельбергской, Геттингенской Академиях наук и при вновь открытой в 1949 г. в Майнце Академии наук и литературы. Возобновляется издание традиционного ведущего органа немецкой буржуазной историографии «Исторического журнала» («Historische Zeitschrift») и менее традиционного и уже не отвечавшего духу времени •— «Мир как история» («Die Welt als Geschichte»), Последний спустя несколько лет прекратил свое существование, зато появился новый журнал по всеобщей истории, ставший скоро, по оценке западных специалистов, «наиболее живым и оригинальным журналом послевоенной германской историографии» — «Saeculum» (издается в Фрейбурге с 1950 г.) 47. Вновь начинают выходить журналы, издавна специализировавшиеся по классической филологии — «Рейнский музей филологии» («Rheinisches Museunf8" für Philologie»), «Филолог» («Philologus»), «Гермес», — а также журнал критических обзоров и аннотаций по антиковедению «Гномон». К ним добавляется новый, специально посвященный проблемам древней истории журнал «Historia» (с 1950 г.). В широких масштабах возобновляется публикация специальных диссертаций и книг по античной истории, равно как и ставшая традиционной для немецкой науки XX в. работа по переизданию «Реальной энциклопедии науки о классической древности» Паули и «Руководства по науке о древности» Мюллера. Печатная продукция ФРГ по темам античной истории непрерывно растет, и можно сказать, что к настоящему времени немецкое буржуазное антиковсде-

46 Об организационных основах западногерманской науки истории подробнее см.: Салов В. И. Современная западногерманская буржуазная историография. М., 1968, с. 8 слл,

47 Momigliano A. Op. cit., р. 224.

ние выходит на один уровень с антиковедением Франции, Англии и США.

В бурном потоке специальной исследовательской и научно-популярной литературы ФРГ причудливо переплетаются самые различные направления. Наряду с отголосками старой нацистской историографии, представители которой, найдя приют в ФРГ, не собираются сдавать свои позиции без боя, набирают силу академические штудии, отталкивающиеся от разнообразных философских посылок идеализма, иррационализма или позитивизма, но при всем этом характеризующиеся высоким техническим уровнем и глубиной затрагиваемых проблем. Наряду с продолжающимся и углубляющимся кризисом буржуазного историзма, не способного дать научно обоснованное, убедительное истолкование проблем античной истории, возникают под воздействием прогрессивных идеологических течений, в частности и марксизма, более жизнеспособные научные направления, концентрирующие внимание на исследовании социально-экономической структуры античных обществ и проблем взаимодействйя и видоизменения древних цивилизаций. Немецкая буржуазная историография вновь переживает мучительный процесс переоценки ценностей; идейная пестрота, чересполосица влияний, отсутствие устойчивого философского критерия составляют характерную черту современной немецкой буржуазной историографии античности.

Обращаясь к более конкретной характеристике отдельных направлений, начнем с того, которое мы выше определили как отголосок нацистской историографии. Это направление и поныне сохраняет устойчивые позиции в антиковедении ФРГ. Для примера можно сослаться на уже знакомые имена Э. Корнемана, Г. Берве, М. Гельцера.

Эрнст Корнеман закончил свой жизненный путь в 1946 г., а два года спустя, посмертно, было опубликовано его итоговое произведение «Всемирная история Средиземноморья от Филиппа II Македонского до Мухаммеда» (Е. Kornemann. Weltgeschichte des Mittelmeerraumes von Philipp II. von Makedonien bis Muhammed, Bd. I—II, München, 1948—1949) 48. Корнеман рассматривает историю античного Средиземноморья как первый этап в формировании того культурно-исторического единства, которое обозначается понятием Европа. Самое это понятие Корнеман определяет, исходя из историко-

48 Рец.: Немировский А, И. — ВДИ, 1952, № 4, с. 115—121.

философских установок О. Шпенглера. Европа — это некое геополитическое целое, складывавшееся на протяжении примерно 1500 лет. Первоначально, в античную эпоху, пределы Европы ограничивались средиземноморской зоной, затем, в период поздней античности, в европейский круг включается Потамическая, или Дунайская зона, а с IX в. н. э. и самая северная — Балтийская. Носителями европейской цивилизации были отнюдь не все вообще народы, населявшие европейский материк, а лишь «ведущие» народы индо-германской расы: сначала греки и иранцы, а затем римляне и, наконец, германцы. В отличие от некоторых других европоцентристов Корнеман включает иранцев в круг «творческих» европейских народов, но отказывает в праве быть активными европейцами славянам.

Историческое развитие Европы всецело определялось, согласно Корнеману, творческим духом и взаимодействием названных «ведущих» народов. У колыбели европейской цивилизации стояли эллины и персы, но настоящая история Европы начинается лишь с выступления Македонии, которая впервые осуществила взаимодействие народов-творцов — греков и иранцев. В соответствии с преимущественной ролью отдельных европейских народов и их вождей Корнеман подразделяет последующую европейскую историю времени античности на 3 периода. Первый, от 359 до 168 г. до н. э., он называет «мировым господством македонян», второй, со 145 г. до н. э. до 305 г. н. э„ — «мировым господством римлян», а третий, с 305 и до 640 г., обозначается как «поздняя античность», с подзаголовком «Новый Рим и Новая Персия».

Решающими факторами истории оказываются у Корне-мана не объективные законы общественного развития, а «творческий дух» избранных народов и провиденциальная миссия их вождей. Так, рождение Европы связывается-с выступлением Македонии, а самое достижение македонянами мирового господства объявляется результатом политического творчества их царей Филиппа и Александра. Что здесь мы имеем дело с излюбленными идеями нацистской историографии — это понятно и без дальнейших разъяснений. Надо, однако, подчеркнуть особое значение европейской концепции Корнемана в условиях послевоенного времени. Когда Корнеман выпячивает культурно-историческое своеобразие Западной Европы, когда он объявляет греков, римлян, иранцев и германцев преимущественными носителями идеи Европы, а самую эту идею — ведущей чертой западной цивилизации

вплоть до наших дней, когда, наконец, в крушении третьего германского рейха он видит угрозу существованию европейскому миру, а единственным средством спасения этого мира провозглашает создание замкнутого европейского сообщества типа Соединенных Штатов Европы, — во всем этом находит выход реакционная, по существу антисоветская подоплека общеисторических построений маститого немецкого антико-веда.

После войны в Западной Германии дважды издавалось собрание принципиальных докладов и эссе Г. Берве под многозначительным заглавием «Формирующие силы античности» (Н. Berve. Gestaltende Kräfte der Antike. München, 1949; 2, stark erweiterte Auflage, 1966) 49. Берве исходит из представления о свойственном народам классической древности особом духовном начале; у греков это — неустанное стремление к первенству, вечное состязаниие между собой и с другими ради победы (статья «Об атональном духе греков»). Формирующими силами античности оказываются эти исконные духовные начала, их воплощения — религиозные и политические институты древних, их наиболее яркие носители — политические лидеры, наделенные чертами героев (афинские аристократы Клисфен, Мильтиад, Перикл, греческие тираны, македонский царь Александр, римские императоры Сулла и Август).

Самым главным результатом творческих усилий античности Берве считает —■ в точности, как и Корнеман — выработку и воплощение идеи Европы (статья «Понятие Европы в античности»). Берве утверждает исконную противоположность Запада и Востока, Европы и Азии. Европейское самосознание греков окончательно сложилось в IV в. до н. э., но тогда же завоеванием азиатского Востока они вошли в опасное для западных народов соприкосновение с восточными культурами, утратили чистоту европейского духа, вследствие чего носителями идеи Европы в дальнейшем выступили римляне. Борьбу Рима с Карфагеном и Понтийским царством Митридата Берве изображает как борьбу с восточной опасностью, восточные походы Помпея и Цезаря объясняет свойст-

49 Критическая оценка — Немировский A. PL Вопросы истории древнего Рима в современной западногерманской историографии, — ВИ, 1954, № 12, с. 127—128.

венным римским полководцам «чувством ответственности за судьбы Европы», а в Августе, который победой над Антонием и консервативной гражданской политикой предупредил якобы угрожавшее Риму вырождение в восточном духе, видит непревзойденного строителя основ, на которых западному миру суждено было простоять долгие столетия.

Вошедшие в сборник «Формирующие силы античности» статьи Берве носят скорее публицистический, чем исследовательский характер; их тенденциозная политическая направленность очевидна. Большее научное значение имеют специальные просопографические штудии Берве, сосредоточенные на его излюбленной теме — авторитарном выступлении сверхличности в истории. Если в начале своего научного пути Берве рассматривал эту тему на примере македонского царя Александра, то теперь, несомненно под впечатлением судьбы гитлеровского режима, объектом особенного изучения он избрал греческую тиранию. Этому сюжету посвящены многочисленные отдельные этюды Берве о сицилийских Дейномени-дах, о Дионе, Агафокле, Гиероне II и, наконец, большой сводный труд «Тирания у греков» (Н. Berve. Die Tyrannis bei den Griechen, Bd. I—II, München, 1967). Этот труд представляет несомненную научную ценность, в особенности максимально полным учетом и анализом источниковедческой традиции и подробным изложением биографий отдельных тиранов. Однако сосредоточение внимания исключительно на личности, практически почти полное игнорирование социально-экономических условий и закономерностей исторического развития в ту или иную эпоху лишают книгу Берве теоретического значения, в особенности в том, что касается причин возникновения и исторической роли древнегреческой тирании.

Сказанное о Берве в полной мере приложимо и к другому столпу буржуазной просопографии М. Гельцеру, В послевоенный период он, помимо очередных переизданий книги о Цезаре (последнее, 6-е издание, вышло в 1960 г.), подготовил и опубликовал итоговый труд о Помпее (М. Geizer. Pompeius. München, 1949) и две монографии о Цицероне (Cicero und Caesar. Wiesbaden, 1968; Cicero. Ein biographischer Versuch. Wiesbaden, 1969), все отмеченные исключительным вниманием к личности и игнорированием социальной обусловленности ее творчества.

В противовес обанкротившемуся нацистскому направлению в послевоенное время в немецкой буржуазной историографии вновь ширятся исследования традиционного академи-

ческого типа, стремившиеся продолжить линии классического историзма. Показательно, что оба новых стандартных обзора по греческой и римской истории, изданные в рамках «Руководства по науке о древности», принадлежали перу Г. Бенгт-сона, ученого, который никогда не был близок к фашизму. «Греческая история» Бенгтсона вышла первым изданием в 1950 г. (Н. Bengtson. Griechische Geschichte. München, 1950) 50. Добротное фактическое изложение, осторожность и трезвость в оценке новейших концепций, богатство источниковедческих и историографических указаний как в специальных вступительных очерках к отдельным разделам, так и в подстрочных примечаниях сделали книгу Бенгтсона незаменимым пособием для всех, кто занимается историей древней Греции. Книга имела большой успех и выдержала уже ряд переизданий (последнее, 4-е издание вышло в 1969 г.).

Однако книга Бенгтсона, при всех своих достоинствах, не свободна от ряда серьезных недостатков. Так, библиографические указания автора, хотя и обильны, все же страдают односторонностью-: во внимание принимаются прежде всего и главным образом работы немецких ученых, благодаря чему складывается неверное представление о подавляющем превосходстве германского антиковедения. Впрочем, если работам англо-американских, французских или итальянских исследователей уделено еще какое-то внимание, то труды русских и советских историков совершенно не учтены, как будто их и не существует.

Далее, историческая концепция автора исходит из представления о саморазвитии государственных форм, вне связи с изменениями социально-экономических условий и развитием классовой борьбы. При этом переход от автономного полиса к территориальной монархии расценивается Бенгтсоном как безусловно прогрессивный шаг. Для позиции Бенгтсона характерна идеализация монархической формы, а вместе с тем и ее идеологов и создателей — Исократа, Филиппа и Александра. В государстве Александра Бенгтсон видит абсолютную монархию, прообраз будущих западных монархий, а венцом развития античной государственности он считает римское единодержавие. Показательно даже самое распределение материала: периоду классического полиса уделено в труде

50 Рец.: Каждан А. П. — ВДИ, 1953, № 1, с. 137—142.

Бенгтсона гораздо меньше места, чем ъремсни эллинизма и римского владычества.

Все это, разумеется, не случайно. Невнимание к характеру экономического развития, игнорирование классовой борьбы, односторонний упор — в традициях немецкой государство- и правоведческой школы — на саморазвитии политических форм, более или менее завуалированная антипатия к демократии и откровенная идеализация монархии, наконец, тенденциозный националистический и политический отбор литературы— все это надо рассматривать как проявление глубоко укоренившихся в немецкой буржуазной историографии реакционных тенденций, восходящих — через полосу нацизма —• к незапамятным временам классического германского анти-коведения, развивавшегося в русле пангерманских и монархических настроений.

В том же духе, что и «Греческая история», составлено и другое пособие Бенгтсона — «Очерк римской истории вместе с источниковедением» (H. Bengtson. Grundriss der römischen Geschichte mit Quellenkunde, Bd. I, München, 1967). Правда, изложение здесь доведено лишь до времени Диоклециана (до 284 г.) ; продолжение — специальный том по историк поздней Римской империи — подготавливается другим западногерманским историком К- Ф. Штроекером.

Стремление дать новую академическую интерпретацию античной истории нашло свое выражен«е не только в монографических обзорах Г. Бенгтсона, но и в коллективных трудах, в частности в соответствующих разделах таких больших пособий по всемирной истории, как 10-томная «Historia Mundi», издававшаяся в Берне с 1953 г., и 35-томная «Всемирная история», публиковавшаяся издательством Фишера во Франкфурте-на-Майне с 1965 г. («Fischer Weltgeschichte»), Строго говоря, это — международные предприятия. Авторские коллективы в каждом из этих изданий включают ученых разных стран, однако доля немецких ученых весьма значительна, а самая инициатива и общая редакция целиком принадлежат немецкой стороне.

Разделы по древней истории в обоих пособиях не лишены известной ценности: они содержат связное изложение основных фактов древней истории, учитывают результаты новейших открытий и преподносят материал в доступной для широкого читателя форме. Вместе с тем им присущ обычный недостаток такого рода пособий — неравномерность изложения и неравноценность отдельных частей в научном отноше-

9. Заказ 5456

161

нии. Так, например, в IV томе «Historia Mundi», где дается обзор времени Римской мировой державы51, наряду с основательным, несмотря на известный модернизаторский уклон, разделом по социально-экономической истории Рима (автор Ф. Гейхельгейм) есть не просто слабые, а совершенно антинаучные главы о первоначальном христианстве, написанные с позиций архаического ортодоксального клерикализма (автор Е. Штауфер).

Но главным пороком обоих изданий оказалась полная неспособность их авторов дать убедительную общую концепцию античности с позиций традиционного буржуазного академизма, игнорирующего своеобразие социально-экономического развития древности, недооценивающего или вовсе не признающего особенной роли рабства и значения классовой борьбы. Научная несостоятельность этого направления в какой-то момент стала ощущаться и частью самих буржуазных ученых, и не без влияния передовых, марксистских концепций и методологии всемирной истории были предприняты попытки вдохнуть новую жизнь в обветшавшие академические штудии.

С начала 50-х годов группа западногерманских антикове-дов во главе с тюбингенским профессором Иозефом Фогтом обратилась к разработке темы рабства. Побудительным стимулом к этому явились, как признавал сам Фогт, достижения советской исторической науки, много уже успевшей сделать в плане изучения этой кардинальной для античности темы. Отчасти в целях восполнения обнаружившихся пробелов по теме рабства в западной" историографии, а еще больше из стремления дать бой марксизму, так сказать, в его же собственном доме и таким образом проверить и опровергнуть основные построения марксистской историографии, Фогт и его сотрудники на протяжении ряда лет выпустили целую серию работ по рабству. Сначала эти работы печатались в Трудах Майнцской Академии наук и литературы («Abhandlungen der Akademie der Wissenschaften und der Literatur in Mainz»), а позднее они стали выходить в виде выпусков специальной серии «Исследования по античному рабству» («Forschungen zur antiken Sklaverei»), которую стала издавать Комиссия по древней истории той же Майнцской Академии Всего к середине 70-х годов было опубликовано около полутора десятка специальных исследований, в том числе не-

51 Ред.: Ковалев С. И. « Немировский Л. И. — ВДИ, 1957, № 4, с. 167—174.

сколько работ самого Фогта, а также систематическая «Библиография по античному рабству», насчитывающая свыше 1700 номеров (J. Vogt. —- N. Brockmeyer. Bibliographie zur antiken Sklaverei. Bohum, 1971) 52.

Работы семинара Фогта неодинаковы по своему характеру и направлению: одни, как штудии самого Фогта, носят характер теоретических или историографических эссе53, другие— таких большинство — являются моногрйфиями аналитического плана; одни имеют в виду позитивное исследование темы, другие ориентированы прежде всего на полемику с марксистской историографией.

Из работ, носящих скорее позитивный характер, заслуживают быть отмеченными монография Гизелы Микнат «Исследования о плене и рабстве в греческой истории», где детально рассмотрен вопрос о рабстве военнопленных по данным гомеровского эпоса (G. Micknat, Studien zur Kriegsgefangenschaft und zur Sklaverei in der griechischen Geschichte, Tl. I, Mainz—Wiesbaden, 1954) 54, и работа Г. Шантрена «Вольноотпущенники и рабы на службе римских императоров», где собран и систематизирован богатый материал, преимущественно эпиграфический, иллюстрирующий различные категории зависимых служителей в императорской администрации до середины III в. (Н. Chantraine. Freigelassene und Sklaven im Dienst der römischen Kaiser. Wiesbaden, 1967) 55.

Примерами работ, небесполезных изучением отдельных вопросов античного рабства, но подчиненных тенденциозной установке непременного опровержения основных марксистских положений, могут служить монографии Зигфрида Лауф-фера «Рабы лаврийских рудников» (S. Lauffer. Die Bergwerkssklaven von Laureion, Tl. I—II, Wiesbaden, 1955—1956) 56 и Франца Кихле «Рабский труд и технический прогресс в Римской империи» (F. Kiechle. Sklavenarbeit und technischer

52 Рец. на эту библиографию: Смирин В. М. — ВДИ, 1974, № 2, с. 221—225.

53 Важнейшие работы Фогта по теме античного рабства собраны в кн.: Vogt ]. Sklaverei und Humanität. Studien zur antiken Sklaverei und ihrer Erforschung («Historia-Einzelschriften». 8). Wiesbaden, 1965. — Ред.: Ленцман Я. А. — ВДИ, 1967, № 3. с. 123—127.

54 Ред.: Ленцман Я. А. — ВДИ, 1956. № 2, с. 107—111.

ss Ред.: Шгаеоман Е. М. — ВДИ, 1970, № 1, с. 167—171.

56 Ред.: Глускина Л. М. — ВДИ, 1959, № 3, с. 181—191.

9*

163

Fortschritt im Römischen Reich. Wiesbaden, 1969) 57. В первой в идеализированном виде представлены условия труда афинских рабов в рудниках Лаврия, опровергается вполне обоснованное представление о жестокой эксплуатации рабов в древности. Лауффер всерьез доказывает, что у рабов в экономическом отношении были даже преимущества перед свободными рабочими, ибо им были гарантированы занятость и материальное обеспечение. В существовании культовых союзов, куда входили рабы, автор видит свидетельство «ошибочности представления об изнурительном труде, не оставлявшем места для других интересов». На этом основании он даже говорит о лучшем положении античных рабов по сравнению с условиями труда рудничных рабочих в средние века и в новое время, когда трудящиеся лишь в результате долгой борьбы добились права устраивать собственные союзы. Автор не хочет видеть того, что культовые объединения были для афинских "рабов отдушиной, которую, как вполне безвредную, допускали для них и античное государство, и их собственные хозяева, тогда как союзы рабочих нового времени были завоеванной ими формой объединения, исходной точкой для развития организованного наступления на капитал.

Борется с марксизмом и Ф. Кихле. Тенденциозно подбирая материал, иллюстрирующий известный технический прогресс в римском ремесле в последний век Республики и в первые два века Империи, то есть в эпоху продолжающегося господства рабства, он делает вывод о несостоятельности марксистского тезиса о том, что рабство было главным тормозом технического прогресса в древности. Он обходит вопросы о характере и пределах этого прогресса, затрагивавшего лишь избранные отрасли производства (например, строительное дело), да и здесь не устранившего совершенно ручной труд и соответствующую примитивную технологию. Он оставляет в стороне главную отрасль античной экономики — сельское хозяйство, где технический прогресс именно в силу господства рабского труда практически отсутствовал, и умалчивает о судьбе многих технических изобретений, которые так и не нашли себе применения в основанной на рабстве экономике античного мира.

Как бы то ни было, изданная в Западной Германии серия работ об античном рабстве, как и осуществленный по инициативе все того же Фогта перевод на немецкий язык неко-

57 Рец.: Арнгольдт А. К. — ВДИ, 1974, № 2, с. 210—221.

торых советских исследований на эту же тему, показывает известную, хотя и крайне непоследовательную, переориентацию буржуазного академического антиковедения под воздействием современных передовых научных направлений.

Менее оригинальными выглядят штудии западногерманских ученых по отдельным периодам античной истории. Здесь, как правило, можно наблюдать идейные рецидивы прошлого, смягченные или переработанные в духе нового времени. Показательна книга Фридриха Матца «Крит, Микены, Троя», посвященная общей характеристике эгейской цивилизации (F. Matz. Kreta, Mykene, Troja. Die minoische und die homerische Welt, 3. Aufl., Stuttgart, 1957) 5S. Матц широко использует результаты послевоенной дешифровки линейного письма В, привлекает данные критского, микенского и пилосского архивов об использовании рабов в дворцовом хозяйстве. В его изображении отчетливо выступают черты сходства социально-экономического и политического строя древнейшего Крита и Микенской Греции с общественными установлениями древневосточных центров. Автор, однако, допускает употребление терминов и выражений, модернизирующих древние отношения и создающих впечатление, что на Крите, например, существовало государство феодально-абсолютистского типа. Трактуя о происхождении эгейской культуры, Матц воздерживается от широко распространенной ранее в немецкой науке теории индогерманской колонизации Балканского полуострова. Он признает самобытный в целом .характер эгейской культуры, однако не может совершенно освободиться от миграционистских представлений и связывает происхождение отдельных культурных элементов с переселениями носителей так называемой ленточной керамики с севера и ливийцев с юга.

В работах, посвященных истории классической Греции, по-прежнему доминирует интерес к знатной элите и ее выдающимся представителям59. Так, Ганс Шефер видит в родовой знати главного носителя национального самосознания греков и всю политическую жизнь Афин времени ранней классики, начиная с Клисфена, объясняет соперничеством и борьбою за

58 Рец.: Ельницкий Л. А. — CA, 1959, № 1, с. 310—312.

» Подробнее см.: Ktuwe Е. Op. cit., S. 489—493.

власть знатных родов и знатных лидеров60. По Шеферу, аристократия играла ведущую роль в жизни Афин даже во времена Перикла, ибо «аттическая демократия вплоть до начала Пелопоннесской войны еще не была государственной формой в узком смысле слова, она покоилась скорее на индивидуальном свершении какой-либо личности и «а мастерском использовании известных обстоятельств»61.

Со своей стороны, Ф. Кихле доказывает, что вся жизнь Афин после отражения персов в 479 г. до н. э., в частности и строительство морской державы, направлялась согласием ведущих аристократических родов62. Афинский демос, с его собственными социальными и политическими интересами, играет в построении Кихле сугубо подчиненную роль. Обеспечивая материальными подачками послушность народной массы, знать правила Афинским государством совершенно самовластно до тех пор, пока Кимон своим исключительным возвышением не нарушил равенства и согласия в среде аристократов и не возбудил роковой для них внутрисословной распри.

Традиционным остается также интерес к выдающимся, «творческим личностям» времени поздней классики и раннего эллинизма. Карл-Фридрих Штроекер посвятил специальную монографию еиракузскому тирану Дионисию Старшему, в котором он видит «пионера нового времени», «видного представителя позднеклассической, предэллинистической монархии» (К. F. Stroheker. Dionysios I. Gestalt und Geschichte des Tyrannen von Syrakus. Wiesbaden, 1958). Работа Штроекера, безусловно, вносит свой вклад в выяснение особенностей политического развития Греции в переходный период между классикой и эллинизмом, однако нельзя не признать, что личность и свершения Дионисия заслоняют для автора несравненно более широкий исторический объект — развитие самого сиракузского общества и государства.

60 Schaefer H.: 1) Das Problem der Demokratie im klassischen Griechentum. — In: Studium Generale, Bd. 4, 1951, S. 495—500; 2) Das Problem der griechischen Nationalität. — «Relazioni del X Congresso Internationale di Scienze Storiche», Vol. II, Firenze, [1955], S. 297—373; 3) Politische Ordnung und individuelle Freiheit im Griechentum. — «Historische Zeitschrift», Bd. 183, 1957, H. 1, S. 5—22.

61 Schaefer //. Das Problem der Demokratie im klassischen Griechentum, S. 499 f.

62 Kiechle F. Athens Politik nach der Abwehr der Perser. — «Historische Zeitschrift», Bd. 204, 1967, S. 265—304.

Равным образом и у Ф. Альтгейма в книге «Александр и Азия» гениальная сверхличность грозит совершенно заслонить исторический горизонт (F. Altheim. Alexander und Asien. Geschichte eines geistigen Erbes. Tübingen, 1953) 63. По-прежнему исходя из шпенглеровской концепции особенных культурно-исторических циклов, чье развитие определяется действием иррациональных сил, носителями которых выступают «творческие сверхличности», Альтгейм выделяет в историческом развитии древних народов две культуры — азиатскую и античную и их формирование связывает с выступлением двух провиденциальных фигур — Заратустры и Александра. Надо, однако, заметить, что изложение Альтгейма содержательнее его исходных установок; на практике он не ограничивается констатацией исторической роли Заратустры и Александра, а пытается дать общий обзор развития древних культур. Уделяя особое внимание проблеме взаимодействия греческого и иранского начал, он фиксирует элементы позитивного контакта эллинства с зороастризмом при Александре, затем, при преемниках Александра, возрастание эллинизирующих тенденций и реакцию на них со стороны Востока, наконец, в связи с приходом в движение мира кочевников и пробуждением к активной жизни иранских народов, новое возрождение зороастризма при Сасанидах.

Особенно заметно продолжающееся воздействие идей нацистской историографии в работах западногерманских ученых по истории Рима. Здесь же мы сталкиваемся с наиболее яростными попытками опровержения марксизма, примерами чему могут служить выступления А. Хейса и М. Гельцера64. Первый в статье «Закат Римской республики и проблема революции» пытается доказать неприменимость к' античности марксистского тезиса об определяющей роли классовой борьбы на том основании, что ни одна из социальных групп, участвовавших в Гражданских войнах, за исключением разве что италиков во время Союзнической войны, не имела собственной принципиальной программы (А. Heuss. Der Untergang der römischen Republik und das Problem der Revolution. — «Historische Zeitschrift», Bd. 182, 1956, H. 1). Однако, не го-

63 Критическая оценка — Бергер А. К. — ВДИ, 1959, №1, с. 146.

64 Разбор и оценка даются в статьях М, Л. Гаспарова: 1) Новая зарубежная литература о гражданских войнах в Риме. — ВДИ, 1959, .№2, с." 203; 2) Зарубежная литература о принципате Августа. — ВДИ, 1958, № 2, с. 222.

воря уже о сомнительности исторических указаний Хейса, — так, едва ли правомерно отрицать принципиальный характер гракханского движения, —■ очевидно злонамеренное искажение им марксистской теории, которая никогда не ставила классовый характер антагонизмов в зависимость от сознательной воли их участников.

М. Гельцер, в свою очередь, в рецензии (в журнале «Гномон»' за 1955 г.) на труд советского историка Н. А. Машкина о принципате Августа выступает против трактовки марксистской историографией принципата как особой формы рабовладельческой диктатуры. Основанием при этом опять-таки служит ссылка на то, что никакой борьбы рабов с рабовладельцами древность не знала, а.великие восстания II—I вв. до н. э. объяснялись свободолюбием обращенных в неволю варваров; они не угрожали сложившейся системе отношений, а следовательно, и не могли быть даже косвенной причиной установления императорской диктатуры.

Не социальная сущность и даже не юридическая форма привлекают теперь особенное внимание западногерманских исследователей принципата. Их интерес сосредоточивается на более абстрактной теме, на изучении понятия, идеологического обоснования и выражения императорской власти. Образцом может служить большая и по-своему небесполезная статья Л. Викерта «Принцепс» в «Реальной энциклопедии» Паули (RH. Bd. XXII, Hbbd. 44, 1954), где досконально исследуются термин и развитие понятия принцепса, но совершенно обходится стороною социально-политическая сущность принципата.

Отрицая объективный характер политических перемен в Риме, их обусловленность социально-экономическим развитием и классовой борьбой, немецкая буржуазная историография по-прежнему уделяет исключительное внимание исторической роли и свершениям отдельных выдающихся политиков. Ведется схоластический и бесплодный спор о том, в какой именно _ степени Юлий Цезарь был великим человеком: был ли он лишь гениальным честолюбцем, стремившимся только к личному могуществу (точка зрения Г. Штрасбургера), или же и замечательным реформатором, создателем нового порядка (мнение М. Гельцера) 65. Равным образом и в политической

65 Strasburger Н. Caesar im Urteil der Zeitgenossen. — «Historische Zeitschrift», Bd. 175, 1953, S. 225—264; Geizer AI War Caesar ein Staatsmann;? «Historische Zeitschrift», Bd. 178, 1954, S. 449—470. Критический разбор — Гаспаров M. Л. — ВДИ, 1959, № 2, с. 214—215.

истор!'" поздней Римской империи внимание исследователей привлекает прежде всего творческий вклад императоров-реформаторов — Константина и Юстиниана. Характерна в этом отношении монография И. Фогта «Константин Великий и его век» (J. Vogt. Konstantin der Grosse und sein Jahrhundert. München, 1949)~6ft. Внимание Фогта сосредоточено на личности Константина, которого он, безмерно идеализируя, представляет как проводника «последовательно христианской политики», как императора-спасителя, наметившего новые пути для развития Римского государства. В том же духе индивидуализирующего метода написана и работа Б. Рубина «Время Юстиниана» (В. Rubin. Das Zeitalter Justinians. Bd. I, Berlin, 1960), где история Восточной Римской Империи VI в. сведена к проблеме личных психологических мотивов и деятельности императора Юстиниана 67.

Общие черты современной западногерманской историографии в особенности хорошо проступают в подходе к двум кар- . динальным темам античной истории, тесно связанным друг с другом, — темам классовой борьбы и падения античности. Выше уже отмечалось отрицательное отношение Хейса и Гельцера к марксистскому положению о классовой борьбе как ведущем факторе исторического развития. Это отношение характерно для большинства современных буржуазных апти-коведов68. В одних случаях ставится под сомнение самая возможность принципиальных классовых выступлений эксплуатируемых масс. При этом ссылаются на отсутствие у рабов ярко выраженного классового сознания или на их общее якобы достаточно удовлетворительное положение, в силу чего восстания вспыхивали лишь по случайным причинам и не могли угрожать существующей социально-политической системе (эта точка зрения отражена не только в полемических статьях Хейса и Гельцера, но и в специальных штудиях Фогта и Лауффера). В других случаях самый факт классовой борьбы признается, но отрицается ее значение, возможность воздействия выступлений эксплуатируемых масс на ход исторического развития. При этом опять-таки ссылаются на не-

60 Критическая оценка: Немировский А. И. — ВИ, 1954, № 12,

с, 131

67 Ср.: Курбатов Г. Л. История Византии (историография). Л., 1975, с. 234,

68 См.: Корсунский А. Р. Проблемы классовой борьбы в античном обществе в освещении современной буржуазной историографии. — ВИ, 1962,

8, с. 168—175.

способность рабов к историческому творчеству (Фогт) или же соглашаются допустить лишь косвенное воздействие рабских восстаний в плане развития в античном обществе филантропических настроений (Лауффер).

Соответственно и заключительная проблема древней истории — проблема падения античности и перехода к средневековью — решается, как правило, без учета той роли, которую сыграла здесь классовая борьба, выступления рабов, колонов и других эксплуатируемых и зависимых слоев римского населения. Решающее значение придается не глубинным переменам в социально-экономическом строе общества и обусловленным этими переменами сдвигам в социальной и политической жизни, а внешним случайным факторам. Так именно трактуется эта проблема в книге Ф. Альтгейма «Упадок древнего мира» (F. Altheim. Niedergang der Alten Welt, Bd. I—II, Frankfurt ara Main, 1953) б9. Автор рисует широкое полотно исторической жизни в III в. н. э., который он по справедливости считает переломным в истории древнего мира. Он старается показать во взаимодействии судьбы всех народов древнего мира от Геракловых столбов до Желтого моря. Однако решающим фактором, определившим судьбу всех этих народов — и Римской империи, и Ирана, и Китая, — он считает переселение «молодых народов», кочевников, и даже более конкретно — их особенный вид вооружения и тактики, то, что они обладали массовой боеспособной конницей, которой не было у древних оседлых народов. Этим Альтгейм объясняет все: и поражения римлян на границах, и внутренний кризис Римского государства, который был вызван, по его мнению, перенапряжением сил, и даже установление до-мината как такой «системы принудительного государства», которая лучше всего обеспечивала тотальную мобилизацию всех сил и ресурсов для отпора внешнему врагу.

Более традиционной по своему плану является книга И. Фогта «Упадок Рима», написанная для издающейся на английском языке серии «История цивилизации» и посвященная в основном культурному развитию западной части Римской империи (J. Vogt. The Décliné of Rome. The Metamorphosis of Ancient Civilisation. London, 1967) 70. Автор уделяет большое внимание анализу симптомов и причин упадка античной пи

69 Рец.: Немировский А. И., Ременников А. М. — ВДИ, 1955, № 2, с. 132-140.

70 Рец.: Штаерман Е. М. — ВДИ, 1968, № 3, с. 191—198.

вилизации. В ряду этих ¡причин он видит и такие важные явления социально-экономического порядка, как сокращение числа рабов, развитие колонатных отношений и сужение внутреннего рынка. Однако для него не существует понятия социально-экономической формации, и главную причину заката античной цивилизации он видит не в кризисе рабовладельческого строя, а в общем упадке культуры, трактуемом в духе шпенглеровских идей. Фогта в особенности интересует проблема смены культур, и эту проблему он решает с позиций континуитета: «молодые народы» (речь идет прежде всего о германцах), затопившие территорию Римской империи, явились восприемниками античной культуры и, вдохнув в нее новую жизнь, заложили, таким образом, основы новой западной цивилизации. Книга Фогта замечательна своим оптимистическим пафосом. В противовес распространенным в буржуазной историографии тенденциям рассматривать закат античности как полное крушение однажды созданной Западом культуры и на этом основании пророчить гибель и современной западной цивилизации, Фогт доказывает неуничто-жаемость, преемство культур, -возможность усвоения «молодыми народами» культурного наследия отживающей цивилизации. Однако самый процесс отживания античности обрисован у Фогта неглубоко; в культурном развитии позднего Рима он видит лишь черты упадка (даже в античном христианстве он отказывается видеть альтернативу отживающему язычеству) и всю проблему перехода от античности к средневековью сводит к внешнему моменту — своевременному появлению «молодых народов», способных воспринять

и продолжить культурное развитие Запада.

***

В Австрии развитие антиковедения после 1-й мировой войны определялось в принципе теми же общественно-политическими факторами, что и в Германии. Свержение монархии Габсбургов и установление буржуазно-демократической республики могли содействовать оживлению общественной мысли и научной деятельности, однако тяжкие последствия военного поражения, затяжные экономические кризисы и обусловленное этим обострение социальных отношений блокировали открывавшиеся возможности.

Противоречивые условия жизни определили и противоречивые тенденции развития науки. С одной стороны, наблюда-

лись стремления следовать академическим традициям, заложенным наукою XIX в., с другой — усиливалось влияние декадентских и реакционных идей, подготовлявших почву для усвоения нацистских доктрин,

-Первая линия была представлена в особенности трудами археологов и эпиграфистов. В послевоенное время австрийскими учеными было продолжено археологическое обследование исторических областей Восточного Средиземноморья, ¡в первую очередь Малой Азии. Особенно важными по размаху работ и значительности результатов были раскопки в Эфесе, которые проводились Австрийским археологическим институтом при участии таких ученых, как О. Бенндорф, И. Кейль, Ф. Мильтнер. Одновременно Австрийская Академия наук продолжала работу по изданию свода древних надписей, найденных на территории Малой Азии («Tituli Asiae Minoris», vol, I—III, 1901—1944). С успехом продолжал свою научную деятельность один из крупнейших эпиграфистов нового времени Адольф Вильгельм, чьи многочисленные статьи по отдельным сюжетам греческой и специально аттической эпиграфики непрерывно печатались в трудах Венской Академии71.

Вместе с тем в Австрийском антиковедении непрерывно усиливались позиции иного, реакционного направления, развившегося в русле идей Шпенглера, а затем воспринявшего и идеи нацизма. Включение Австрии в состав гитлеровского рейха (1938 г.) обеспечило этому направлению на весь период фашизма господствующее положение, О характере идей, развивавшихся в ту пору в подпавшем под контроль нацизма австрийском антиковедении, можно судить, в частности, по работам Фритца Шахермейра. В 30-е и 40-е годы этот бесспорно крупный историк подхватывает и развивает в своих трудах излюбленные положения нацистской историографии

0 миграции с севера воинственных индогерманских племен и освоении ими неарийского юга « юго-востока72, о нордическом типе вождей, выступающих в раннюю пору греческой

71 В особенности важны две серии его этюдов: Wilhelm Л.: 1) Neue Beiträge zur griechischen Inschriftenkunde, I—VI (SB Wien, Bd. 166, Abh.

1 u. 3; Bd. 175, Abh. 1; Bd. 179, Abh. 6; Bd. 214, Abh. 4; Bd. 183, Abh. 3). Wien, 1911—1932; 2) Attische Urkunden, I—V (SB Wien, Bd. 165, Abh. 6;. Bd. 180, Abh. 2; Bd. 202, Abh. 5; Bd. 217, Abh. 5; Bd. 220, Abh. 5). Wien,. 1911—1942.

12 Schachermeyr F.: 1) Hethiter und Achäer. Leipzig, 1935; 2) Wände-rung und Ausbreitung der Indogermanen im Mittelmeergebiet. — «Festschrift für H. Hirt», Heidelberg, 1936, S. 229 ff.; 3) Zur Rasse und Kultur im mimischen Kreta. Heidelberg, 1939.

истории73, о вечном противостоянии рас и превосходстве классических античных народов индогерманского корня над неарийцами-семитами и арменоидами74.

Освобождение Австрии от фашизма, осуществленное советскими войсками в конце 2-й мировой войны, и возвращение страны на путь независимого и демократического развития содействовали и здесь возрождению традиционных академических штудий. Вместе с тем итоги 2-й мировой войны заставили ряд австрийских ученых, которые ранее сотрудничали с нацизмом, критически пересмотреть свои позиции. Показателен в этом отношении пример Ф. Шахермейра — и очевидным, стремлением осмыслить только что свершившуюся историческую трагедию и в свете ее уроков произвести переоценку усвоенных ранее истин, и характерной непоследовательностью 'этой переоценки. В современном австрийском антиковедении Шахермейр — несомненно крупнейшая величина. Его многочисленные, нередко фундаментальные труды касаются различных периодов древней, по преимуществу греческой истории, и почти в каждом из них наблюдается причудливое переплетение новых, подсказанных свершившимися историческими переменами положений с так до конца и не изжитыми идеями нацистской историографии.

Большая группа работ посвящена Шахермейром древнейшему периоду греческой истории (F. Schachermeyr. Die ältesten Kulturen Griechenlands. Stuttgart, 1955; Die minoische Kultur des alten Kreta. Stuttgart, 1964; Ägäis und Orient. [Denkschr. Öst. Akad., 93]. Wien. 1967) 75. Автор демонстративно отказывается от усвоенного ранее взгляда, что эгей-ская культура была порождена гением нордической расы, принесшей в результате миграции из Северной Европы в Средиземноморье основные формы материальной культуры. Он придает теперь гораздо большее значение местным средиземноморским факторам развития, в особенности культурным взаимодействиям Балканского полуострова с малоазийским побережьем. Однако решающим моментом в этногенезе греков он по-прежнему считает миграцию с севера: явившиеся на

73 В качестве примера можно указать на уже упоминавшуюся выше статью Шахермейра о Писистрате (RE, Bd. XIX, Hbbd." 37, 1937, Sp. 156—191).

74 См., например: Schachermeyr F. Karthago in rassengeschichtlicher Betrachtung. — In: Rom und Karthago. Leipzig, 1943, S. 9—43.

75 Рец. на первую из них: Ельницкий Л. А. — CA, 1959, № 1, с. 312—314.

рубеже ранней и средней бронзы носители культуры шнуровой керамики и боевых топоров и были теми индогерманцами, которые содействовали оформлению балканского этнического* конгломерата в эллинов.

Другая группа работ Шахермейра посвящена проблемам формирования греческого полиса и истории раннеклассиче-ских Афин (наиболее важные среди них — Die frühe Klassik der Griechen, Stuttgart, 1966; Perikles. Stuttgart, 1969) 76. Здесь историк по-прежнему подчеркивает ведущую роль, аристократической элиты и ее вождей; последние в его изображении выступают исключительными носителями культурного прогресса, защитниками национального и политического единства, строителями гармонического общества. Показательна в этом плане идеализация афинских аристократических родов Алкмеонидов и Филаидов и их выдающихся представителей Клисфена, Мильтиада, Кимона, отчасти Перикла, а с другой стороны — отрицательное отношение к политикам радикального направления Фемистоклу и Эфиальту.

Большой интерес с точки зрения того, как идет переоценка ценностей в австрийском буржуазном антиковедении, представляют работы Шахермейра об Александре Македонском (Alexander, der Grosse. Ingenium und Macht. Graz, 1949; Alexander in Babylon und die Reichsordnung nach seinem Tode. [SB Wien, Bd. 268, Abh. 3]. Wien, 1970; Alexander der Grosse. Das Problem seiner Persönlichkeit und seines Wirkens. [SB Wien, Bd. 285]. Wien, 1973) 77. По-прежнему взор историка приковывает к себе исключительно личность Александра, в замыслах и свершениях которого автор ищет ключ к пониманию судеб античного и восточного мира в начальную эпоху эллинизма. Однако в общей оценке этой личности у Шахермейра звучат новые нотки, продиктованные, по его собственному признанию, уроками недавнего прошлого. Всех великих исторических деятелей Шахермейр делит на два главных разряда: на гениев рационального типа, умевших сообразовывать свою деятельность с требованиями и возможностями социальной среды, и необузданных властителей, ставивших свою волю выше общества и в титаническом порыве увлекавших и это общество и самих себя к неизбежной катастрофе. Замечательным образцом деятелей первого типэ Шахермейр

76 Критический разбор — Kluwe Е. Op. cit., S. 483—489,

77 Ред.: на первую — Ботвинник- М. Н., Селецкий Б, П. — ВДИ, 1954, № 3, с. 117—121; на вторую — Функ, Б. ...... ВДИ, 1974, № 2, с. 203—21Ö.

считает Филиппа Македонского; напротив, в его сыне Александре он видит титаническое начало, столь же великое, как и ужасное. Воля Александра не считалась нй с чем, а главное, в своем безудержном порыве он разрушил то национальное единство греков и македонян, над созданием которого так много потрудился Филипп и которое одно могло быть прочным основанием великой державы. Дело Александра было обречено, и ранняя смерть царя лишь ускорила ту катастрофу, которая естественным образом должна была постичь созданную им империю.

Труды Шахермейра об Александре Македонском представляют несомненную научную ценность как скрупулезным разбором традиции, так и подробнейшим изложением всех фактов, относящихся к жизни и деятельности великого царя. Симптоматично также общее критическое суждение о политическом творчестве Александра. Однако изменения в самом методе, в подходе к историческому материалу и его интерпретации по существу нет: титаническая фигура Александра закрывает у Шахермейра горизонт и лишает его возможности показать глубочайшие закономерности и все богатство исторического процесса.