CC BY
117
но быть дополнено еще и «аналитическим инакомыслием», оригинальностью подходов, что будет способствовать полноценному диалогу критики, автора и читателя.
Литература
1. Балъбуров Э.А. «И что без бури океан?» // Аврора. 1979. № 4. С. 104-109.
2. Романенко Д.И. У могучих истоков. М.: Современник, 1963. С. 3-6.
3. Романенко Д.И. Юван Шесталов / Романенко Д. Рождение романа. М.: Советский писатель, 1970. С. 49-58.
4. Комисарова Т.Н. Как продолжить традиции? // Байкал. 1978. № 2. С. 139-140.
5. Танина Ю.Н. Простота мудрости // Полярная звезда. 1976. № 4. С. 98-99.
6. Андреева Г.Т. Живая страница прошлого // Полярная звезда. 1978. № 5. С. 113-117.
7. Комисарова Т.Н. О современной Чукотке // Литературная газета. 1985. 20 октября. С. 4.
8. Огрызко В.В. Современные легенды Ю. Рытхэу // Поляр-наязвезда. 1981. № 4. С. 105-108.
9. Михайлов А.К. Ускорение. Якутск, 1983. С. 113.
10. Пошатаева A.B. Проза Ювана Шесталова // Полярная звезда. 1983. № 3. С. 103-107.
11. Санги В.М. От фольклора к художественной литературе // Полярная звезда. 1976. № 4. С. 79-82.
12. Добренко Е. «Запущенный сад величин» (Менталитет и категории соцреалистической критики: поздний сталинизм) // Вопросы литературы. 1993. № 1. С. 21-45.
13. Чалмаев В.А. Следующий шаг // Сибирский огни. 1984. № 6. С. 169-171.
14. МихайловаМ.Г. Новые люди Семена Курилова // Полярная звезда. 1985. № 3. С. 107-110.
15. Комисарова Т.Н. Проза поэта // Полярная звезда. 1988. № 6. С. 114-115.
16. Хомутова Е.В. Два пленника // Литературное обозрение.
1986. № 5. С. 46-48.
17. Соболькова М.Н. Основоположник нивсхкой литературы // Санги В. Женитьба Кевонгов. М.: Современник, 1983. С. 503-505.
18. Переверзин В.М. Энергия синтеза // Полярная звезда. 1985. № 5. С. 103-107.
19. Огрызко В.В. Долговечен сказ // Полярная звезда. 1989. № 2. С. 98-100.
20. Гачев ГД. Повесть эвенкини // Литературная учеба. 1989. № 4. С. 72-77.
21. Михайлов А.К. Новый этап в развитии литератур (О творчестве Галины Кэптукэ) // Полярная звезда. 1993. № 2. С. 161164.
Yu.G. Khazankovich
Prose of indigenous small-numbered peoples of the North, Far East and Siberia in the criticism of 1970-1990-s
The article presents historical-typological analyses of critical studies made in 1970-1990-s and devoted to prose of indigenous small-numbered peoples of the North, Siberia and the Far East.
‘•r‘V*r
УДК 82 (091) (4/9)
А.И. Ощепкова
НЕКРАСОВСКИЕ ТРАДИЦИИ В ПОЭЗИИ АНДРЕЯ БЕЛОГО
Стихотворения Андрея Белого интерпретируются в фольклорном контексте, прежде всего, в соотнесении с поэзией
H.A. Некрасова. Особое внимание уделяется анализу стихотворных форм, в которых реализуются основные принципы «парафольклорного» текста.
Л. К. Долгополов первым из исследователей отметил принципиальную черту творчества Андрея Белого - установку на литературную традицию XIX века. Он подчеркивает, что именно поворот к писателям XIX века охарактеризовал новый период творчества поэта 1905-1911 гг. В эти годы А. Белый открыл для себя пространство литературной традиции после «наивно-романтического» этапа написания первых «симфоний». Благодаря переосмыслению литературной традиции «тема личной судьбы, осмысленная сквозь призму общего - и общечеловеческого, исто-
рически-мирового и конкретно-социального, российского - неблагополучия, становится едва ли не главной темой творчества Белого» [1, с. 58]. Исключительное значение в этой связи приобретает «выход Белого к широким темам творчества, в которые неминуемо вливалась национальная традиция»; он был осуществлен путем «нещадной эксплуатации литературной традиции»: в «Пепле» поэт опирается на «Последние песни» H.A. Некрасова, в повести «Серебряный голубь» - «на сказовую манеру Гоголя», в «Петербурге» представлен сложный синтез Пушкина, Достоевского и
Толстого» [1, с. 59]. Ориентация поэтов-символистов на литературную, и шире - культурную традицию - общеизвестна . Период с 1906 по 1909 гг. отмечен наибольшим ин-тересом поэта к национальной традиции, олицетворением которой на данном этапе становится именно литературная традиция. Однако обозначенный Л. К. Долгополовым круг литературных имен показателен в несколько ином аспекте, чем просто опора на ту или иную литературную традицию. В указанном круге авторов важна не только установка на «чужое слово» как таковая, а то, что в период с 1906 по 1909 гг. А. Белый приходит к осознанию национальной традиции, ее целостности («Пушкин целостен») в аспекте специфически понимаемого фольклорного начала. Понятие национальной традиции ассоциируется не с литературным, а с фольклорным началом у H.A. Некрасова, Н.В. Гоголя. Обращение А. Белого к фольклору опосредовано литературной традицией, именно она оказала влияние на формирование фольклоризма писателя, фолькло-ризма «опосредованного», «вторичного», если так можно выразиться, идущего через освоение фольклоризма А. С. Пушкина, Н. А. Некрасова и Н.В. Гоголя. В этом смысле можно говорить о некоторой условности фольклориз -ма А. Белого, принимающего на первых порах опосредованный характер; неслучайно непосредственное внимание к фольклору совпадает с сознательным обращением к фольклоризму Некрасова. Исходя из этого представляется необходимым специально рассмотреть, каким образом литературная традиция оказала влияние на фольклоризм А. Белого в том его понимании, которое характерно для теоретика символизма.
Для символизма в целом характерно обращение к «чужим текстам», реминисценции из которых составляли неотъемлемую часть символистского искусства; «представителем традиции» в таком произведении оказывалась цитата. З.Г. Минц, специально исследовавшая функцию реминисценций в поэтике А. Блока, подчеркивает, что цитата в символистском понимании, воспринимаемая как «чужое слово», «как представитель какого-либо текста» [2, с. 365], до сих пор еще недостаточно изучена, прежде всего, в функциональном отношении. При этом для исследователя характерно расширительное толкование цитаты. С одной стороны, в символистском тексте цитата имеет функцию «отсылки к источнику», поэтому в определенных случаях «цитатам функционально тождественны разнообразные перефразировки «чужого текста», сохраняющие значение сигналов об обращении к этому тексту» [2, с. 367]. С другой стороны, выделяет не только лексическую цитату, но и метрическую, строфическую, эвфоническую и т.п., так как «понятие цитаты... можно распространить и на иные, чем лексика, уровни художественного текста» [2, с. 371].
Принцип обращения к «чужому тексту» был типологически общей, характерной чертой для всех символистов. Тем самым одним из основных приемов освоения А. Белым «чужого текста» была цитация. Вместе с тем следует подчеркнуть, что в задачи исследования не входит изуче-
ние всего круга проблем, связанных с цитацией в творчестве А. Белого. В данном случае необходимо ограничиться анализом лишь тех его произведений рассматриваемого периода, в которых в наибольшей степени выразился его фольклоризм. Интерес писателя к фольклору, фольклорному началу нашел выражение как в различных формах (стих/проза), так и в разной степени, но в любом случае - в виде преломления, цитации «чужого» текста.
Эпиграфом к своему сборнику «Пепел» А. Белый использовал строки стихотворения H.A. Некрасова «Что ни год уменьшаются силы», посвятив его памяти сборник. Это одно из самых скорбных стихотворений поэта, и оно как нельзя лучше подходит на роль эпиграфа для книги стихов, по словам самого автора, отражающей «картину растущих оврагов с бурьянами, деревеньками - живой символ разрушения и смерти патриархального быта» [3, с. 103].
Начиная с современников А. Белого, в исследовательской литературе чаще всего указывается влияние H.A. Некрасова на тематику и проблематику сборника стихов «Пепел» (Л.К. Долгополов, Н.Н.Скатов и др.).
«В “Пепле”, - по мнению Л.К. Долгополова, - Белый впервые ощутил себя в России, а Россию ощутил в себе своим “лирическим героем”, своим скрытым “я”. Как и всегда у Белого, это было переживание в миге сознания, когда объект воспринимается в сиюминутной ситуации... Изменится действительность - изменится и его восприятие, и сам автор станет оценивать «Пепел» уже по-иному» [1, с. 63]. H.H. Скатов, рассматривая некрасовские традиции в «Пепле», отмечает, что «Белый пишет по-некрасовски, его демократизм несомненен, его способность проникать в мир другого человека бесспорна, его поэзия здесь по-некрасовски органична» [4, с. 184]. Органичность «Пепла», по утверждению исследователя, таится именно в том, что Белый «продолжает некрасовскую тему», находя опору в «песне, как у Некрасова, сделанной по типу народных» [там же, с. 186]. Также H.H. Скатов отмечает, что в цикле «Деревня» наблюдается некоторое противоречие с позицией Некрасова: Белый не видел оптимистического будущего России. Поэтому, считает исследователь, «не случайны у Белого как бы срезы национальной истории в «Осинке», в «Камаринской», в «Горе». Это уже не поиски почвы, а стремление проникнуть в подпочву» [там же, с. 187]. Итак, несмотря на ряд указанных исследователями тематических, жанровых аспектов сближения Белого с некрасовской традицией, не совсем проясненным остается вопрос об ее воздействии на поэтику «Пепла». В связи с этим представляется необходимым рассмотреть, каким образом происходит рецепция некрасовской традиции на поэтику стихотворений этого сборника.
Исследователи не раз отмечали, что прямое включение Белого в некрасовскую традицию сказалось, прежде всего, на жанровом уровне [1, 4]. В сборнике «Пепел» проявились такие редкие для его раннего творчества качества, как сюжетность, тенденции к эпическому повествованию. Это уже было явное стремление к преодолению лиризма и
тяготения к эпизации, к эпическому началу. Поэт разрабатывает сюжетность в стихотворениях: «Подобно Некрасову, Белый стремится к сюжетной разработке темы» [4, с. 154]. Это стихотворения «Купец», «Свидание», «Телеграфист», «Виселица» и др.
Первое приобщение к творчеству Некрасова началось у Белого, по всей видимости, с июня 1904 года, именно этим временем датировано стихотворение «Тройка». Это произведение было написано под влиянием «Тройки» Некрасова, на что указывает ряд моментов. Точное воспроизведение названия известного некрасовского стихотворения уже показывает обращение к «чужому тексту». В данном случае он использует цитату в целях «отсылки к источнику». Для текста Белого характерны перефразировки некрасовского «текста-источника».
Некрасов: Белый:
И зачем ты бежишь Ей, помчались! Кони
торопливо бойко
За промчавшейся тройкой Бьют копытом вослед? взвонкийлед;
Не нагнать тебе бешеной Разукрашенная тройка
тройки:
Кони крепки и сыты и бойки, - Закружит и унесет.
Все лицо твое вспыхнуло......... Чей румянец ярче
вдруг вспынет
Сквозь румянец щеки твоей На обветренном лице?
смуглой
[5, с. 87] [3, с. 65]
Перефразировки представляют собой почти точную цитацию, с выделением ключевых слов источника («тройка», «кони бойки»/«кони бойко», «лицо - румянец»).
К числу отсылок к некрасовскому стихотворению следует также отнести: синтаксическую структуру риторического вопроса, которая традиционно используется в фольклорном тексте и характерна для Некрасова: «Что ты жадно глядишь на дорогу / В стороне от веселых подруг?» (Некрасов) - «Чей румянец ярче вспыхнет / На обветренном лице?» (Белый). В тексте Белого описание женского персонажа отсылает к некрасовскому персонажу: «Все лицо твое вспыхнуло вдруг», «Сквозь румянец щеки твоей смуглой... / Смотрит бойко лукавый глазок». Некрасов здесь воспроизводит тип фольклорного описания девичьей красоты -«румяной», «бойкой» и «веселой». Белый почти дословно передает основные предикаты в характеристике своей героини: «. ..румянец ярче вспыхнет / На обветренном лице.», «...Улыбнется», восходящие, в свою очередь, кНекрасову. Ориентация Белого на фольклорную стилистику, опосредованную через Некрасова, находит выражение в постоянных эпитетах («сырая могила», «корнет молодой», «алая лента» у Некрасова - «молодой ямщик» у Белого); в фольклорных оборотах речи (у Некрасова - «Знать, забило сердечко тревогу», «И схоронят в сырую могилу» / у Белого -«Ей, помчались!», «Здравствуй, молодец...»). Наконец, общим для Белого и Некрасова является то, что оба поэта
используют метры, традиционно восходящие к фольклорной традиции. Это трех-, четырехстопный анапест у Некрасова, двухстопный пеон III у Белого. При этом оба размера воспроизводят ритм разговорной интонации.
Таким образом, цитаты в стихотворении Белого являются знаком общей установки на цитацию некрасовского текста. Отсылка к уникальной структуре «Тройки», имеющей ярко выраженный фольклорный характер, выявляет ориентацию Белого именно на фольклоризм Некрасова.
В период с 1906 по 1908 гг. некрасовские реминисценции отчетливо приобретают в творчестве Белого только фольклорный характер. Цитата этого периода затрагивает у него уже глубинные уровни построения стихотворного текста: метрический, ритмико-синтаксический, не ограничиваясь только смысловой точностью. В этой связи следует подчеркнуть то, что в своих поэмах Некрасов часто обращался к размеру двустопного пеона, являющегося для XIX века экспериментальным («Адмирал-вдовец по морям ходил // По морям ходил, корабли водил» // [5, с. 99]).
Ю.Н. Тынянов, специально изучив стиховые формы Некрасова, в качестве характерной черты его поэтики отмечал использование песенных форм. В то же время он подчеркивал, что «не внесением песенных форм, а вводом в них прозаических элементов сказал новое слово Некрасов» [6, с. 67]. Прозаические элементы, по мнению Ю.Н. Тынянова, содержатся в «перебоях песенного стиля», которые зачастую выражаются: в enjambement - переносах, характерных для «стихотворного драматического диалога или прозаической конструкции»; в принципиальном использовании говорного стиха; в употреблении в лексике прозаизмов, диалектизмов. В частности, исследователь отмечал, что «у Некрасова в песенных формах, как «Похороны», встречаются также перебои прозаической интонацией:
И пришлось нам нежданно-негаданно Хоронить молодого стрелка,
Без церковного пенья, без ладана,
Без всего, чем могила крепка...
Без попов!» [5, с. 219].
В «Пепле» тоже встречаются подобные enjambement и «перебои прозаической интонацией»:
У околицы, пробираясь к селу,
Паренек вздыхает, молится На мглу.
(«Горе», 1906)
Ей, быстрей! Ив душном дыме Вижу - городок.
Переулками кривым Прямо в кабачок.
(«Бегство», 1906)
К ясным девкам, к верным любам Не придет авось, -Как его стальным я зубом Просадил насквозь.
(«Убийство», 1908)
Именно переносы (enjambement) как перебои ритма становятся одним из основных признаков прозаизации стиха Белого.
Ю.Н. Тынянов отмечает, что «излюбленной стиховой формой Некрасова была форма говорного стиха (термин Б. Эйхенбаума) - куплета, стихотворного фельетона... Этот говорной уклон стиха дает ему возможность применять песенные формы для больших поэм («Коробейники»)» [6, с. 219]. Белый вслед за Некрасовым также для имитации плясового, частушечного ритма использует форму говорного стиха:
Руки в боки: ей, лебедки,
Вам плясать пора.
Наливай в стакан мне водки -
Приголубь, сестра!
(«В городке», 1908)
Гомилетика, каноника -
Раздувай-дувай-дувай, моя гармоника!
Дьякон пляшет -
- Дьякон, дьякон -
Рясой машет -
Что такое, дьякон, смерть?
- « Что такое? То и это:
Носом - в лужу, в пяткой - в твердь... »
(«Веселье на Руси», 1906)
Показательно, что А. Белый строго и точно следует синтаксическому параллелизму народного говорного стиха, правда, вместо парной рифмовки в таком стихе, являющемся следствием параллелизма, у него появляется строгое чередование перекрестной рифмовки. Более четкое, чем в самом фольклоре, чередование клаузул между тем не мешает имитации плясового, частушечного ритма фольклорного стиха. Характерно для Белого также и сказовое начало, присущее некрасовской поэзии. Некрасов широко использовал, по мнению Ю.Н. Тынянова, такой прием сказа, характерный для прозы, как ввод диалектизмов. И у Белого встречаются примеры мотивированного ввода диалектизмов. Например: «Ей, откуда, ей - узнай-ка, // Заявился я? // Трынды-трынды, балалайка, трыкалка моя!» [3, с. 202]), в описании быта деревни («Среди развешанных лохмотьев // Топчут ноги грязь.// Горсть провеянных хоботьев // Сыплет в коновязь» [там же, с. 194]; «Средь горшков, помой корытец // Роет землю хряк» [там же]. Включение диалектизмов в прямую речь персонажей весьма показательно и отсылает уже не к Некрасову, а к самому фольклору - к возможности литературной имитации фольклорного слова. Характерно, что отношение к диалектизмам, к фольклорному слову, которые фактически начинают приравниваться, перерастают у Белого в принцип отношения к «чужому» слову вообще.
В целом, рассмотренные цитации А. Белого позволяют говорить о том, что постепенно природа цитат начинает отличаться большей сложностью, чем в первоначальном стихотворении «Тройка».
По отношению к Некрасову Ю.Н. Тынянов сформулировал свое понимание «песенности» у этого поэта, когда «песенность» еще не является «синонимом «напевности» и «мелодичности» стиха», песенность в стихе чаще всего связана с его прозаизацией стиха. «Обращение к народной песне, по мнению исследователя, характерно не для «мелодических» направлений в лирике <.. .> и имеет функцию обхода метрического стиха с его устоявшейся интонацией [6, с. 223]. Понятие «песенности» по отношению к стиху означает, скорее всего, то, что мы имеем «дело с имитацией жанра народной песни или с вводом одного какого-либо элемента народной песни [6, с. 223].
Особый интерес в этой связи вызывает стихотворение А. Белого «Песенка комаринская» (1907) [3, с. 185-186], название которого свидетельствует об его соотнесенности с фольклорной традицией.
Этот текст определенным образом ориентирован на некрасовскую традицию, скорее всего, на поэму «Коробейники». Некрасовский стих актуализируется в тексте Белого, прежде всего, на метрическом уровне: в обоих случаях дактилические рифмы, по мнению исследователя некрасовского творчества К.И. Чуковского, «придающие звучанию поэмы глубоко национальный характер, которые вообще изобилуют в русских народных песнях» [7, с. 5]; в обоих случаях используется четырехстопный хорей, причем уНекрасова это хорей в сочетании с дактилем. Нужно отметить, что Белый выдерживает традиционную для устного эпоса тенденцию к равносложности: во всех строках по 13 слогов. В своей работе Р. Якобсон выдвинул предположение о том, что «в метрике былины решающую роль первоначально играло число слогов» [8, с. 129]. Исходя из этого можно говорить о том, что метр этого стиха ориентирован на воспроизведение метрики эпического стиха, в его наиболее архаической форме.
Сюжет воссоздает фабулу лирико-эпических песен про незадачливого молодца, преследуемого персонифицированным мифологизированным Горем (Р. Якобсон). Особо здесь следует остановиться на мотиве тени, поскольку калика всегда сопровождается тенью. В эпическом сказании, например в якутском эпосе олонхо, «победителя преследует «черная нечисть»: тень его становится темной, а дыхание тяжелым .», ему передались «атрибуты погибшего демона» [9, с. 66]. С.Ю. Неклюдов отмечает, что «тень, и дыхание, и кровь относятся к объектам, непосредственно отождествляемым с душой» [там же]. В архаическом сюжете мотив наделения демонической тенью, в сущности, альтернативно лишению тени в европейской литературе от Гофмана до Уайльда.
В этом тексте, по всей вероятности, речь идет о душе преследующей и мстящей. Если в «Кусте» душа была разыскиваема и похищаема, то здесь она трансформируется Белым в «душу-порчу», «душу-проклятие». Структура эпизода «убегания души» симметрична ситуации «уничтожения врага» в фольклоре. В этом стихотворении описание ухода тени от калики аналогично трехчастной структу-
ре боя в эпосе: 1) Тень произносит речь перед сражением; 2) Тень набрасывается сверху, как в былинах это делают змееподобные противники на богатырей: «Да и втапоры калику опрокидывала; Кафтанишко свой по воздуху раскидывала»; 3) Тень, освободившись от калики, начинает кабацкую жизнь. Образ тени здесь имеет некоторые черты змееподобного облика: «Тень ползучая», «темным вихо-рем уносит подорожного» [3, с. 185]. Змееборчество составляет один из важнейших сюжетов фольклора. Образ змеи вполне определенно соотносится, по мнению С.Ю. Неклюдова, со смертью. Недаром А. Белый заканчивает стихотворение словами: «А жизнь случилась втапоры дурацкая: Только ругань непристойная, кабацкая» [3, с. 186]. В тексте использованы формульные слова, присущие именно былинной речи: «Втапоры», «кулаками-тумаками», «неведомой дороженькой «житье-бытье» и др. Тема кабака здесь карнавальна - это трансформация ритуально-мифологического элемента карнавализма, который становится, по сути, символом хаоса. Образ Руси, по представлению Белого, отождествляется с мифологемой хаоса.
В целом рассмотренные цитации позволяют говорить о том, что у Белого постепенно меняется отношение к цитате как таковой. Если в начале он следует почти дословной, точной цитации «чужого» текста (стихотворение «Тройка»), то впоследствии природа цитат начинает отличаться большей сложностью, поскольку цитата становится полигенетичной, не всегда восходящей только к одному источнику. Более того, она может одновременно отсылать к разным источникам: литературному (фольклоризм Некрасова) и фольклорному (фольклорному жанру - например, песне или тексту, очень известному в фольклорном бытовании). В тексте Белого могут синтезироваться как цитаты из некрасовского текста, преломленные через фольклоризм поэта, так и собственно цитаты из фольклорного источника (песни, частушки, диалектизмы). Фольклоризм же Белого чаще всего проявляется уже не в прямой цитации, а в имитации песенной структуры или частушечного ритма. Внутренние, структурные составляющие фольклорного начала оказываются гораздо важнее, чем цитация на лексическом уровне. Произведение «Песня Комаринская»
- яркий пример такой полигенетичности, оно сразу восходит к разным традициям: а) преломленному фольклориз-
му Некрасова, б) к собственно песенной традиции в ее наиболее архаическом эпическом варианте; при этом в имитации метрической структуры народного стиха конта -минируются разные тенденции: и собственно песенная, и былинная.
Таким образом, анализ показал, что на стихотворение «Песенка комаринская» оказало влияние два источника. Если первый источник (поэма «Коробейники» H.A. Некрасова) актуализируется в тексте А. Белого на метрическом уровне, то второй (песенная традиция) - прежде всего, на лексико-семантическом, вместе с тем, видно соотношение в метрике: он, по всей видимости, сделал попытку имитации песенного стиха.
Следовательно, некрасовская традиция оказала влияние, прежде всего, на обращение Белого к народной песне. Песенность некрасовской традиции отразилась в поэтике «Пепла» в тенденции к прозаизации текста: на сюжетном, стилистическом и ритмическом уровнях. Но рамки некрасовской традиции в освоении фольклорной песни оказываются для Белого тесными: поэт начинает реализовывать интертекстуальную связь, протянутую от Некрасова уже к самой фольклорной традиции.
Литература
1. Долгополов Л.К. Начало знакомства // Андрей Белый: Проблемы творчества. М., 1988. С. 78-116.
2. Минц З.Г. Поэтика русского символизма. СПб., 2004. С. 726.
3. БелыйА. Стихотворения и поэмы. М.; Л., 1966. С. 698.
4. Скатов H.H. «Некрасовская книга» Андрея Белого // Андрей Белый: Проблемы творчества. М., 1988. С. 185-193.
5. Некрасов H.A. Стихотворения. Поэмы. М., 1971. С. 702.
6. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.,
1987. С. 547.
7. Чуковский К. НА. Некрасов // Некрасов H.A. Стихотворения. Поэмы. М., 1971. С. 5-48.
8. Якобсон Р. К вопросу о стихе русской былины // Работы по поэтике. М., 1987. С. 125-137.
9. Неклюдов С.Ю. Душа убиваемая и мстящая // Труды по знаковым системам. VII (Уч. зап. ТГУ. № 394). Тарту, 1975. С. 65-75.
A.I. Oschepkova
Traditions of Nekrasov in the poetry of Andrey Bely
The poems of Andrey Bely are interpreted in terms of folklore, and firstly, correlated with the poetry of N.A. Nekrasov. A special attention is given to analyses of verse forms where the main principles of «para-folklore» text are implemented.
