CC BY
62
Ю.А. ХОМЯКОВ (Москва)
НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ ВЫРАЖЕНИЯ СУБЪЕКТНО-ОБЪЕКТНЫ1Х ОТНОШЕНИЙ В ПРИКАЗНОМ ЯЗЫКЕ XVII в.
(на примере «расспросных грамот»)
Даются характеристики сущности субъектнообъектных отношений, роли приказного языка в языковой ситуации Московской Руси XVII в.; описаны «расспросные грамоты» как яркий пример приказного языка и некоторые особенности выражения в нем субъектно-объектных отношений посредством предложнопадежных конструкций.
Ключевые слова: субъектно-объектные отношения, приказный язык XVII в.,
«расспросные грамоты».
В современном русском языке субъектно-объектные отношения представляют собой одни из самых распространенных отношений, выражаемых предложнопадежными и беспредложными конструкциями. Субъектом действия является лицо или предмет, актант действия. В активных предложениях субъект действия обычно выражается словом, стоящим в именительном падеже (рабочие строят дом), а в тех случаях, когда предложение стоит в пассиве, он выражается творительным падежом (дом строится рабочими). Однако в роли субъекта могут выступать и слова в других падежах.
Объектом действия обычно являются лицо или предмет, на которые направлено действие. В качестве объекта действия выступают слова, стоящие в косвенных падежах в активных конструкциях (я вижу машину) и в именительном падеже - в пассивных (диктант написан школьниками).
Субъектно-объектные отношения широко представлены в памятниках приказного языка. Приказный язык интересен своим происхождением. Он опирается на многовековую традицию делового языка, уходящего своими корнями в дописьменную эпоху, в устное право. Именно в это время начинают скла-
© Хомяков Ю.А., 2009
дываться его нормы. Немаловажен и тот факт, что деловой язык формировался на основе народно-разговорного языка, а не церковнославянского [2:149 - 180; 3; 6; 7]. В это же время начали формироваться пока еще устные образцы деловых документов, которые впоследствии были закреплены в письменной форме1, т. е. своего рода кодификация норм приказного языка произошла вначале в устной речи, а потом уже в письменной.
Объем понятия «приказный язык» понимается учеными по-разному. Говоря о языке деловой письменности, Г.О. Винокур характеризует его как «язык канцелярских бумаг, юридических актов, хозяйственных записок, официальной части переписки, т. е. таких явлений письменности, в которых нет стремления к литературности изложения» [3: 15].
В. М. Живов и Б. А. Успенский приказный язык определяют как «язык определенной корпорации, своего рода жаргон» [2: 157].
Наиболее точное определение приказного языка содержится в книге Т.В. Кор-тава «Московский приказный язык XVII века как особый тип письменного языка»: «Это язык документов, составленных профессиональными писцами, дьяками и подьячими московских приказов» [3: 6].
Стоит также отметить, что процесс овладения приказным языком радикально отличался от овладения церковно -славянским: при обучении церковнославянскому языку учили читать, а приказному, наоборот, - писать [2: 151]. Это важно в первую очередь тем, что навыки и умения владения приказным языком вырабатывались активно, в то время как овладение церковнославянским языком происходило пассивно [3]. Следовательно, использование писцом той или иной особой формы было вызвано выучкой писца и являлось нормой.
С точки зрения жанра основную часть текстов, написанных на приказном языке, представляют собой указы, памятки
1 Суды в Древней Руси в дописьменную эпоху проходили устно, на основе устных норм обыденного права.
и крепости, составлявшиеся по указам и рассылавшиеся в местные приказы. XVII в. характеризовался интенсивным развитием деловой переписки, которую по функциональности можно разделить на «официально-деловую» и «частно-деловую» [5: 76] или «публично-правовую» и «частно-правовую» [3: 7].
Первый тип деловой переписки тщательно обрабатывался с литературной точки зрения, и проникновение элементов живого разговорного языка XVII в. в деловые акты оказывалось незначительным. В частно-деловой разновидности переписки (переписке между крестьянином и его приказчиком, между крестьянами, между лицами, принадлежащими к одной социальной группе или одной семье, и т. д.) проникновение живой речи в деловую было более интенсивным, т. к. содержание этих писем не умещалось в рамки приказной формы, сложившейся в московской деловой письменности к XVII в. [5: 76]. Приказный язык вобрал в себя явления живого русского языка с его нормами и особенностями, которые впоследствии стали частью языка деловой письменности. Эти нормы и особенности легко обнаруживаются в расспросных грамотах XVII в.
В отличие от Европы на Руси не было инквизиции или какого-либо иного определенного органа, занимавшегося делами о колдовстве. Ведением дел такого рода занималось правительство. Челобитные писались на имя царя, на его усмотрение и решение. Наиболее полным собранием челобитных и «расспросных» грамот является сборник Н.Я. Новом-бергского «Колдовство в Московской Руси XVII века».
В состав сборника входит 15 «рас-спросных речей», построенных по одному и тому же принципу: вначале указываются адресат и адресант (или адресанты), далее дается описание ситуации: «обнаружена ведьма» и «расспрошена она в съезжей избе». Потом используется другой прием построения речи: диалог между обвинителем и подозреваемым не приводится, первый просто не упоминается, а в челобитной присутствует только речь подозреваемого. Однако она представляет собой отдельные ключевые в расследовании фразы, введенные в текст как косвенная речь и измененные автором челобитной. Например, И того же
числа та Пелагеица пытана, и сказала она, де она Фетинъица себя и насъ поклепала по наученъю мужа своего Лунки, не истерпя побой отъ мужа своего [4: 4 - 5].
Значимым является то, что при написании этих документов писцы пользовались материалом, записанным у пытки. «Расспросные речи» были своеобразным беловым вариантом допросов, куда дьяки, воеводы и другие лица, облеченные властью, вносили свои комментарии, делая из «расспросных» текстов докладные. Эти расспросные грамоты послужили материалом для выявления значений субъектно-объектных отношений в приказном языке XVII в.
Все значения предложно-падежных конструкций, встреченных в исследуемых памятниках, можно разделить на четыре типа: объект действия, адресат, непрямой субъект действия и источник информации.
При сравнении объекта действия (того, на кого направлено действие) и адресата (того, к кому направлено действие) выявляется, что у этих двух значений предложно-падежных конструкций (далее ППК) присутствуют общие черты: на обоих направлено действие, правда, на первого более активно, чем на второго: в конструкции со значением адресата уже присутствует непосредственный объект действия, а адресат становится как бы второстепенным, пассивным объектом1.
Что касается объекта действия, то эти отношения реализуются в трех ППК: «по + имя в дательном падеже», «на + имя в винительном падеже» и «до + имя в родительном падеже».
Наиболее широкое распространение в приказном языке XVII в. имела ППК «по + имя в дательном падеже» со значением каузального сирконстанта фини-тив-1 (т. е. «предмета, являющегося целью перемещения в пространстве» [1: 151]). С твердой уверенностью можно говорить о принадлежности данной ППК приказному языку, т. к. приказные люди пользовались ею весьма активно в рассматриваемых документах. Необходимо также обратить внимание на то, что
1 Например, в предложении «Я послал письмо другу» непосредственным объектом является письмо, а сам адресат - друг - это второстепенный, пассивный объект действия.
в представленных далее примерах ППК с предлогом «по» употребляется с глаголом посылать. Из этого следует, что не только сама по себе ППК, но вся син-таксема, состоящая из глагола с сильной валентностью на предлог «по» и существительного в определенном (винительном) падеже, является особенностью приказного языка: И того же числа стольникъ и воевода Василий Алексеевичъ Третьковъ да Прокофий Семеновичъ <...> по того Иваного крестьянина, по Лунку Ушакова и по жену его по Фети-ньицу посылали того же Федьку Болды-ря [4: 3]; И мы по того Мордавина посылали... (Там же: 14); И я х.т. по твоему государеву указу посылалъ по того вора по хотмышанина сына боярскаго по Гаврилку Мушина въ Рылеевъ поручи-ковъ его хотмышанъ детей боярскихъ Якова Вешнякова съ товарищи, и къ воеводе ко князю Андрею Солнцеву х.т. о томъ писахъ (Там же: 75). В современном русском языке после глагола «посылать» всегда стоит предлог «за» + творительный падеж (посылать за кем-то/чем-то).
Рассмотренные примеры четко показывают, что значение исследуемой предложно-падежной конструкции реализуется через сочетание собственно предлога «по» со словом из семантического ряда «имен собственных»1.
Иногда встречаются примеры и без глагола «посылать»: Милосердный государь т. пожалуй меня, бедного х.с. вели г. мне по него Василия в Обоянь и по его жену Агафью дать свою государеву грамоту [4: 93].
Другим видом объектных отношений является ППК «глагол + на + существительное в винительном падеже». М.В. Всеволодова отмечает, что пациенс несет на себе роль делиберата, т. е. «предмета, являющегося объектом интеллектуальной деятельности адресата» [1: 144]. Следует отметить, что данное значение паци-енса обычно реализуется в конструкции с глагольным рядом со значением «говорить», где говорящий сообщает, буквально «указывает пальцем» на подозреваемого в ведовстве (т. е. одушевленное лицо). Более того, в этом случае про-
1 Под именем понимается собственное имя человека.
является сильное глагольное управление, где лексическое значение у предлога минимально. Соответственно, существительное, стоящее в винительном падеже, обозначает лицо или группу лиц. Например: И Лунка и на жену свою Фети-ньицу перед нами х. т. говорилъ... [4: 1]; Она клепет потому, что онъ на нее сказал в порче брата своего (Там же: 8); Въ съезжей избе подалъ известную челобитную орловский кабацкий откупщикъ гончарной слободы на товарища своего на кабацкаго жъ откупщика на Петрушку Митрофанова (Там же: 33); ...ныне на него Тимошка и на сына его Ларьку бьютъ челомъ (Там же: 46); Мужъ Некраска Трофимовъ похвалялся на Федь-кина тестя на Свирида Свиридова (Там же: 57); Ко мне х.т. пришелъ въ съезжую избу и иэвещалъ мщенский петровский попъ Василий мщенскаго петровска-го монастыря на игуменова сына Анич-ка да на успенскаго церковнаго дьячка на Ивашку Панкратьева сына (Там же: 80); И вроспросе Г. я ничего на себя не говорила (Там же: 83); И въ чемъ на себя, и на которьхъ людей в распросе и съ пытки воровския свои слова говорили, и те люди сыскины жъ и распраши-ваны (Там же: 89); Писали де къ нему отъ Шацкия его вотчины отъ села Сот-ницы на приказный человек его Федоръ Порошинъ <...> на крестьянку на Сав-кину дочь (Там же: 68); И я принявъ у нихъ у Кирила и у Евтифея те ихъ че-лобитныя на того Тимошку и на сына его Ларьку (Там же: 41). Как видно из последних примеров, глагол со значением ‘говорения’ может быть заменен другим глаголом со значением ‘источника информации’, т. е. вместо вербального акта совершается графический. Современному русскому языку данное значение тоже присуще, только вместо глаголов со значением «говорить» используются глаголы со значением «указывать» (Недолго думая, потерпевший указал на подозреваемого).
Большое количество таких ППК встречается в «Соборном Уложении», которое закрепляло нормы приказного языка. Эти ППК использовались вместе со словами «бить челом». Данное словосочетание «бить челом» развивает две объектные валентности: одну - единоличную (бить челом на кого-то), а другую - ва-
риативную (либо бить челом о чем-то, либо бить челом в кого). А будет кто на кого учнет государю бить челом о беглых же крестьянех и бобылях... [8: 66]; А будет кто на кого учнет государю бити челом о поместье утайкою ложно... (Там же: 76); А некоторые дворяне и дети боярские учнут бить челом государю в беглых крестьянех... (Там же: 96). Как видно из примеров, глагольные валентности жестко разграничивались1 на объектно-личностные и объектно-предметные (даже если в разряд «предметов» попадали «беглые крестьяне»).
Однако встречаются примеры, где в качестве делиберата используется предмет (неодушевленный объект): Онъбе наговаривал на соль, и на воду, и на молоко, и давалъ де его Иванове жене пить и окачиваться, и над нею шепталъ [4: 12].
С ППК «до + имя в родительном падеже» все достаточно просто: в словосочетании пациенс имеет значение «потенциального» пациентива2, на который направлено действие другого лица. Отличительной чертой этой ППК является то, что глагол в ней должен выражать значение «внимания/ невнимания» субъекта к объекту: До тебя добръ будет... [4: 4]; ... чтобъ ей кто дал травы и коренья, чтобъ до нея княгиня Катерина по прежнему была добра (Там же: 86); Буде до него Умая никакого дела нетъ, да о томъ о всемъ къ намъ в. г. писали (Там же: 91); А соль и мыло велела давать мастерицамъ мужьямъ сво-имъ, чтобы до нихъ были добры (Там же: 120). Это явление было частью нормы приказного языка: А кто вотчину родовую или выслуженную продаст или заложит, и его детем и внучатом впредь до тое вотчины дела нет... [8: 87].
Значение прямого адресата (прямого получателя информации) было связано с глаголами семантического ряда «посылать». ППК состояла из предлога «к» и имени в дательном падеже. В современном русском языке данная конструкция употребляется
1 Можно предположить, что в этой ППК проявлялась категория лица.
2 М.В. Всеволодова характеризует «пациен-тив» как «объект отношений экспериенцера» [1: 144]. В данном случае в ситуации, когда агенс еще не является объектом отношения (хотя хочет им быть), резоннее говорить о «потенциальном» пациентиве.
в большинстве случаев без предлога (он опускается без потери значения). Ихъ рос-просныя речи прислали к нам к Москве [4:
2]; В прошлом во 136 году писалъ к Государю... (Там же: 10); А въ Теропецкий уездъ посланы государевы две грамоты къ стольнику и къ воеводе (Там же: 11). Писалъ еси к намъ... (Там же: 12); Государь указалъ попа править добре, и о том отписать въ Новосиль к воеводе Шаховскому (Там же: 35 - 36); И я х.т. те его ропрос-ныя речи послалъ къ тебе в. г. к Москве подъ отпискою... (Там же: 78); И как и къ тебе ся наша грамота придеть... (Там же: 37); И нашъ в.г. указъ о томъ въ Симбирскъ къ стольнику и воеводе по князю Ивану Дашкову послан изъ Приказа Казанскаго дворца (Там же: 91). В последнем примере нужно обратить внимание на то, что во втором случае опущен предлог «к». Это говорит о том, что в XVII в., как и в наше время, при перечислении предлог мог быть использован один раз, т.е. не повторялся при каждом адресате.
В XVII в. прямой адресат выражался конструкцией «к + существительное в дательном падеже». В современном русском языке эти отношения изменились: в конструкции с глаголом «послать» при одушевленном объекте предлог «к» сохраняется, если же объект в данной конструкции неодушевленный -предлог «к» утрачивается, поэтому, говоря о своеобразии использования этого предлога в данном значении в XVII в., нужно отметить его обязательность во всех случаях в деловых документах.
При выражении значения непрямого субъекта (агенс в пассивном предложении) субъект действия стоит в косвенном падеже. Данное подзначение выражается следующей ППК: «глагол + от + существительное в родительном падеже». И те де кресты и перстни въ тожъ время у ней Феньки вынесли и за то ей Феньке отъ княгини Катерины было наказание [4: 86]. В современном русском языке такое значение имеет беспредложная конструкция с творительным падежом. Это же подзначение выражалось распространенной конструкцией с предлогом «за» и существительным в творительном падеже. В ППК обычно назывался владелец-феодал, хозяин крестьян: Велено нам <...> расспросить, кресть-янинъ Андрейко Лопуновъ во крестьянахъ за нимъ былъ ли... (Там же: 9);... и черною болезнью онъ боленъ ли, и отецъ и мать его
да жена и дети того мужика за ним Михаилом ныне есть ли [4: 10]; А жил он де за Алексеемъ в бобыляхъ и отъ бедности де своей билъ челомъ вод. Алексею Каповинс-кому (Там же: 34); И жили оне въ селе Сотницыне за боярином за князем Никитою Ивановичем Одоевским (Там же: 66).
Как видно из рассмотренного выше материала, субъектно-объектные отношения имели широкое употребление в приказном языке XVII в. В связи с этим и количество вариантов выражения этих отношений тоже было весьма обширным. Сопоставительный анализ ППК с субъектно-объектным значением в приказном языке XVII в. с аналогичными конструкциями современного русского языка показал:
1) большая часть из рассмотренных конструкций имеет одно и то же значение в приказном языке XVII в. и в современном русском языке;
2) некоторые ППК приказного языка XVII в. имеют значение, сходное с ППК современного русского языка;
3) в некоторых случаях в XVII в. ППК использовались в значениях, не характерных для современного русского языка.
Хотелось бы еще раз подчеркнуть, что приказный язык интересен для исследователей в первую очередь тем, что в нем отражались черты живого разговорного русского языка.
Литература
1. Всеволодова М.В. Теория функционально-коммуникативного синтаксиса / М.В. Всеволодова. М., 2000.
2. Живов В.М. Выдающийся вклад в изучение русского языка XVII века / В.М. Живов, Б. А. Успенский // International journal of Slavic Linguistics and poetic. 1983. Т. XXVIII. С. 149 -180.
3. Кортава Т.В. Московский приказный язык XVII века как особый тип письменного языка / Т.В. Кортава. М., 1998.
4. Новомбергский Н.Я. Колдовство в Московской Руси XVII века / Н.Я. Новомбергский. Спб., 1906.
5. Осипов Б.И. Язык русских деловых памятников XV - XVIII вв. / Б.И. Осипов, Р.М. Гейгер, Т.П. Рогожникова. Омск: ОмГУ, 1993.
6. Ремнева М.Л. Пути развития русского литературного языка XI - XVII вв. / М.Л. Ремне-ва. М., 2004.
© Туранина Н.А., Никитенко Л.И., 2009
7. Тарабасова Н.И. Явления вариативности в языке Московской деловой письменности XVII века / Н.И. Тарабасова. М., 1986.
8. Соборное Уложение 1649 года. Текст / коммент. и подгот. текста Л.И. Илвиной. Л., 1987.
Some peculiarities of expression subject-objective relations in mandative language of XVII century (by way of example of “questioning documents”)
There are characteristics of the entity of subject-objective relations, of role of mandative language in language situation of Moscow Russia of XVII century; the are described questioning documents as a striking example of mandative language and some peculiarities of expression s ubject-objective relations in it via prepositional-case constructions.
Key words: subject-objective relations, mandative language of XVII century, “questioning documents ”.
Н.А. ТУРАНИНА, Л.И. НИКИТЕНКО (Белгород)
МЕТАФОРА И МЕТАФОРИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ В ЖЕНСКОЙ ПОЭЗИИ НАЧАЛА XX в.
Рассмотрены разные типы контекстов, в которых реализуются метафорические значения лексем, репрезентантов семантической сферы ЖИВАЯ ПРИРОДА в поэтических текстах начала XX в.
Ключевые слова: индивидуально-авторская метафора, метафорический контекст, предикативная единица, непредикативная единица.
Метафора традиционно рассматривается как способ представления культуры, присущий любому языку. Язык и мышление, два взаимно предполагающих и дополняющих друг друга кода, формируют уникальную концептосферу каждого этноса. Метафора выступает как мощный, не имеющий себе равных гносеологический инструмент, благодаря которому система языка, находясь в отношении функционального дополнения к системе мышления, передает всю сложность когнитивного опыта отдельной лич-
