CC BY
16
А. А. Яковлева, П. А. Ерофеева
НЕКОММЕРЧЕСКИЙ СЕКТОР КАК ИСТОЧНИК СОЦИАЛЬНОГО КАПИТАЛА И РЕСУРС ДЛЯ СОЦИАЛЬНОЙ МОБИЛЬНОСТИ. К ПОСТАНОВКЕ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ ЗАДАЧИ1
Статья посвящена анализу нового для социологии некоммерческого сектора подходу — рассмотрению общественных инициатив и некоммерческих организации как источника социального немонетарного капитала (П. Бурдье, Дж. Коулман) и ресурса для индивидуальной внутрипоколенной социальной мобильности. Аргументирована актуальность и аналитические возможности такого подхода, в т.ч. в соотнесении с современным российским контекстом. Представлены размышления о возможном методологическом подходе к эмпирическому изучению данных вопросов через анализ профессиональных биографий представителей НКО-сектора.
Ключевые слова: гражданское общество, некоммерческие организации, социальный капитал, социальная мобильность, биографическое интервью.
Вводные замечания
На сегодняшний день в России зарегистрировано 227,5 тыс. различных некоммерческих организаций, из которых 130,3 тыс. — это общественные организации, фонды,
1 Статья подготовлена в рамках научно-исследовательского проекта «НКО как социальный лифт: траектории индивидуальной мобильности в российском некоммерческом секторе», финансируемого РГНФ (грант № 14-33-01248; руководитель — канд. социол. наук А. А. Яковлева).
движения, партнерства, а также некоммерческие партнерства и ассоциации общественных объединений (Минюст РФ, июнь 2015) Ч По оценкам экспертов, реально действующими являются от четверти до двух третей от этого числа (Мерсиянова, Якобсон 2007).
Количество незарегистрированных общественных инициатив не поддается подсчёту, и такой формат общественного участия всё более становится популярным в самых различных сферах деятельности — от благотворительности до научно-прикладных исследований. В частности, каждый четвертый взрослый житель страны самостоятельно или через какие -либо организации занимается добровольческой деятельностью (Мерсиянова 2013).
С уверенностью можно утверждать, что общественные некоммерческие организации (НКО) — это динамично развивающийся институт современного российского общества. И не смотря на жёсткие рамки государственного регулирования (особенно в последние три-четыре года), он играет существенную роль в сферах социальной поддержки, экологии, правозащиты, образования и прочих.
Основной тезис отечественных исследований некоммерческого сектора, который сегодня уже звучит как аксиома — «НКО является частью гражданского общества». Данный подход представлен широким спектром работ 1990-х гг., характе-
1 Согласно классификации, которую использует Минюст РФ, из общего числа зарегистрированных некоммерческих организаций были исключены религиозные организации, политические партии, общины малочисленных народов и национально-культурные автономии, казачьи общества, товарищества собственников жилья, профессиональные союзы и другие союзы юридических лиц, объединения (в том числе коллегии) адвокатов и работодателей, адвокатские, нотариальные и торгово-промышленные палаты, негосударственные пенсионные фонды, советы муниципальных образований, садоводческие, огороднические и дачные партнерства, товарищества и объединения, ассоциации экономического развития и крестьянских (фермерских) хозяйств, а также общественные учреждения, общественно-государственные объединения и государственные корпорации.
ризующих изменения политической культуры и активизации гражданских инициатив в пост-перестроечный период (Здра-вомыслов 1994; Витюк и др. 1995; Голенкова 1997; Романенко 1996). А в более современных публикациях речь идёт от НКО как о «проводниках» или институциональных формах общественного участия (Сунгуров 1999; Задорин и др. 2011; Белокурова и Воробьев 2010).
Однако, есть важный аспект современного российского некоммерческого сектора, который до настоящего времени не был представлен в отечественных исследованиях.
На наш взгляд, современный некоммерческий сектор целесообразно рассматривать как сообщество, пронизанное разного рода социальными связями, а, следовательно, генерирующее социальный капитал. Этот социальный капитал становится ресурсом для индивидуального роста и, как следствие, для социальной мобильности. Сами НКО — как общественные инициативы, так и зарегистрированные некоммерческие организации — можно назвать «социальным лифтом», который «двигается» в различных направлениях и плоскостях. Здесь и горизонтальная территориальная мобильность внутри и вне страны, и повышение профессионального статуса за счет образовательных программ и повседневных практик, и получение доступа к влиянию на политические решения, и многое другое. Данное положение представляется чрезвычайно важным в контексте современного российского общества, для которого характерны лимитированные возможности социальной мобильности.
НКО в русле концепции немонетарного социального капитала
В целом, концепция немонетарного социального капитала, в том числе его роль в индивидуальной социальной мобильности, до сих пор остаётся слабо проработанной не только в отечественных, но и в зарубежных исследованиях.
Интерес зарубежных исследователей к немонетарным формам капитала возник как реакция на господство жестких ко-
личественных подходов к изучению структуры общества, различающих представителей разных социальных страт исключительно по типу занятости и уровню материального достатка. Пытаясь найти объяснение упрямому воспроизводству со-словно-классовой иерархии общества, французский социолог П. Бурдье впервые вводит понятие социального капитала, определяемого как совокупность и прочность социальных сетей и связей, которые индивид может использовать для достижения своих интересов (Bourdieu 1986). Согласно Бурдье, не только имущественное превосходство (экономический капитал), но и наличие обширных социальных связей, «правильных» знакомств и устойчивых взаимовыгодных отношений (социальный капитал), позволяет высшим слоям сохранять привилегированный социальный статус и передавать его из поколения в поколение.
Параллельно Бурдье и, как представляется, совершенно независимо от него, идею социального капитала развил американский социолог Дж. Коулман (Coleman 1988). В отличие от Бурдье, Коулман осмысляет социальный капитал в отрыве от классовой критики: социальные связи формируются в любом сообществе, независимо от социально-экономического статуса его членов. И посему Коулман сосредоточен не на том, как эти связи могут быть использованы в качестве коллективного механизма исключения и воспроизводства иерархий, а на том, как они становятся ресурсом для индивидуального роста.
По замыслу Коулмана, понятие социального капитала призвано преодолеть редукционизм двух параллельных подходов к исследованиям социальных действий — экономического и социологического. Экономистами человек мыслится как рациональный субъект, преследующий эгоистическую цель максимизации предельной полезности своих ресурсов в стерильной среде, которая никак на него не влияет. В свою очередь социологи настолько поглощены изучением среды, что видят человека только как предельно социализированного субъекта, чьи поступки всецело объясняются социальными нормами, правилами и ограничениями.
Коулман призывает обогатить социальную теорию за счёт синтеза сильных сторон обоих подходов и предлагает понятие социального капитала в качестве одного из инструментов такого синтеза. Социальный капитал, с одной стороны, подразумевает принятие экономического видения человека как субъекта, способного к независимому рациональному действию, а с другой, отсылает к социологическому представлению о том, что человек окружен социальными связями и отношениями. Таким образом, социальный капитал, как и другие формы капитала, продуктивен; это ресурс для максимизации полезности, он позволяет достигать целей, которые в его отсутствии были бы недостижимы.
Однако в отличие от других форм капитала, социальный капитал не доступен для индивидуального владения и обмена, им невозможно обладать, он не осязаем, как средства производства (физический капитал), и даже не осязаем частично, как формализованные профессиональные квалификации (человеческий капитал). Социальный капитал принадлежит самой структуре отношений, он существует только в отношениях между людьми и среди людей.
Коулман подчёркивает, что любые социальные отношения генерируют немонетарный социальный капитал, и допускает, что некоторые виды социальных структур способствуют накоплению социального капитала в большей степени, чем остальные. В числе характеристик отношений, наиболее благоприятных для накопления социального капитала, он выделяет замкнутость (closure), общественный статус, множественный контекст.
В частности, общественный статус отношений предполагает, что отношения складываются не естественным образом, а намеренно, для достижения определенных целей, которые разделяют все участники этих отношений. Именно это происходит, например, внутри общественных объединений — клубов, некоммерческих и религиозных организаций. И в теории Ко-улмана, положительный опыт достижения заданных целей
объединения позволяет его членам полагаться на эти отношения в достижении целей личных.
По нашему мнению, анализ российского некоммерческого сектора в данном контексте может быть весьма продуктивным.
Так, например, значительная часть низовых общественных инициатив (которые являются содержательным основанием многих зарегистрированных общественных организаций) как раз и строятся на таком принципе. По сути, они формируют, тестируют, систематизируют, аккумулируют и предлагают своим членам (последователям, клиентам) в качестве ресурса отношения (институциональные и/или частные), нацеленные на решение той или иной социальной проблемы.
Здесь можно привести множество примеров. Например, общественные объединения людей, связанных какой-либо общей проблемой, решение которой в формальной (государственной) системе не отработано или не эффективно — будь то редкое (орфанное) заболевание или особая форма ограничения здоровья, алкогольная или наркотическая зависимость, бездомность или иная сложная жизненная ситуация. Или же различные профессиональные (экспертные) НКО, построенные по принципу инфраструктурных коуч-агентств, которые на институциональном уровне систематизируют ресурсы (связи, отношения) для развития и обучения в той или иной сфере. Наконец, в целом, такой важный аспект практической деятельности НКО, как межсектороное взаимодействие с органами государственной власти, бизнесом и любыми другими структурами является в своей основе ничем иным, как накоплением социального капитала. И он в дальнейшем играет роль в том числе и в индивидуальной социальной мобильности.
Социальный капитал и социальная мобильность
Вообще, понятие социального капитала в том виде, в котором его предлагает Коулман, оказалось особенно востребованным именно в изучении социальной мобильности. Этому содействовало, с одной стороны, само по себе осознание растущего значения феномена мобильностей для социологии по-
стиндустриального общества, а с другой — признание важности неформализованных форм человеческого знания и нематериальных выражений капитала для карьерного роста и материального процветания. И основной линией в исследованиях, связывающих социальный капитал и мобильность, стало изучение того, как социальный капитал в одном поколении трансформируется в человеческий капитал в последующем (т. е. межпоколенная социальная мобильность).
Нужно отметить, что новый виток академического и общественно-политического интереса к уровню мобильности в разных странах, причинах мобильности и иммобильности наблюдается после экономического кризиса 2008 г. Одновременно, учитывая контекст гипермобильного информационного общества, критике подвергаются те методы, которые оценивают уровень и характер мобильности в статике и с упором на жесткие материальные индикаторы — показатели профессионального и экономического статуса отцов и детей в отдельных точках их биографии (Chetty et al. 2013).
С одной стороны, реакцией на господство статических количественных подходов является востребованность знания об индивидуальной, внутрипоколенной мобильности, стремление к пониманию различных траекторий мобильности на протяжении жизни и многообразия её проявлений — от изменений в качестве и стиле жизни и профессионального продвижения до накопления экспертного и общественно-политического потенциала (Wong 2011).
Нам представляется, что российский некоммерческий сектор является благодатной почвой для исследований индивидуальной социальной мобильности в таком контексте. Ведь здесь можно видеть и социальное включение маргинализированных групп населения, и географическую мобильность (регион — столица или Россия — зарубежные страны), и расширение доступа к образовательным программам, и включение через общественную деятельность в структуры, позволяющие участвовать в формировании и реализации политики в той или иной сфере.
С другой стороны, ещё одной актуальной тенденцией является интерес к роли социального капитала как совокупности и качества социальных отношений, которые человек может использовать для достижения своих целей.
Как человек использует накопленный социальный капитал для собственного роста — профессионального, карьерного, имущественного? Является ли социальный капитал формой капитала, доступной для скорой конвертации? Последние исследования положительно оценивают роль социального капитала в достижении целей внутрипоколенной мобильности (Coleman 1988; McNeal 1999; Sandefur et al. 2006, Jaeger et al. 2007), а также подчёркивают роль социального капитала во внутрикорпоративной и отраслевой карьерной мобильности (Payne et al. 2011; Burt 1997; Podolny & Baron 1997).
В этой связи важно подчеркнуть, что особенности, которые в обычных условиях являлись бы факторами, препятствующими индивидуальной социальной мобильности, в некоммерческом секторе, напротив, становятся её ключевыми двигателями (контекст замещения социальным капиталом недостатка тех или иных ресурсов). Так, например, инвалидность или специфический жизненный опыт могут (и при определённых обстоятельствах так и происходит) трансформироваться из ограничения в ресурс — личный капитал, который затем, с одной стороны, становится частью социального капитала общественной инициативной группы и/или НКО, а с другой стороны — определяет восходящую социальную мобильность индивида внутри некоммерческого сектора.
В этом отношении современный некоммерческий сектор, несомненно, является плодотворной средой как для изучения внутрипоколенной индивидуальной мобильности в целом, так и личного восприятия мобильности, нарративной репрезентации статуса, эмоциональных и других личных мотивах выбора общественно-профессиональной траектории на разных этапах жизненного пути.
Нужно отметить, что и в зарубежной науке наблюдается лишь фрагментарное обращение к проблематике вклада соци-
ального капитала некоммерческого сектора в последующее индивидуальное развитие занятых в этом секторе. Тем не менее, например, J. Petrasa, в целом критикуя империалистический характер деятельности современных международных неправительственных организаций, среди прочего замечал, что они служат инструментом восходящей мобильности для образованных левых элит Запада, недовольных своим уровнем дохода в протестном движении (Petrasa 1999).
В середине 2000-х вопросом индивидуальных траекторий мобильности в некоммерческом секторе заинтересовались немецкие исследователи. Однако интерес был ограничен спецификой профессиональной мобильности и участием общественных деятелей в процессах элитогенеза. Так, например, сравнивая представителей политических партий и неправительственных организаций, К. Франц находит, что лидеры НКО формируют альтернативную политическую элиту Германии (Frantz 2010).
Отдельно также можно говорить о новейших этнографических изысканиях, посвященных карьерным устремлениям работников организаций устойчивого развития (development organizations). Записывая трудовые биографии представителей таких организаций в Бангладеш, D. Lewis наблюдает, с одной стороны, интенсивный обмен кадрами между некоммерческим сектором и локальной бюрократией, а с другой — возросший за последние годы престиж некоммерческого сектора среди жителей страны (Lewis 2010).
Дополнительно: Российский контекст
В контексте изучения состояния современного российского общества значимость решения обозначенных исследовательских проблем связана ещё и с необходимостью качественного осмысления траекторий, уровня и механизмов мобильности в постсоветской модернизирующейся среде.
С одной стороны, многочисленные исследования фиксируют значительные изменения в стратификационном облике российского общества постсоветского периода. В частности,
критически оценивается разрушение существовавших в Советском Союзе институциональных и организационных социальных лифтов и трудности становления новых механизмов социальной мобильности в условиях слабо конкурентного политического режима, коррупции и значительного социально-экономического неравенства. В указанном контексте актуализируется необходимость оценки потенциала всё ещё развивающегося российского гражданского общества как площадки для социальной мобильности в условиях нехватки должных социальных лифтов в других сферах и/или для определённых общественных групп российского общества.
С другой стороны, актуальность изучения указанных проблем неоспорима и для современных исследований гражданского общества в целом. Широко признана положительная роль гражданского общества и некоммерческого сектора в разных сферах общественной жизни (Bradley 2005; Killingsworth 2007; Uhlin 2009; Tusalem 2007) Можно отметить и устойчивый интерес к индивидуальной мотивационной, психологической и социальной специфике деятелей гражданского общества (Мерсиянова 2009; Мерсиянова и Якобсон 2007). Отсюда перспективным направлением исследований может стать понимание механизмов влияния гражданского общества на жизненные траектории людей именно в российских условиях, а также проблематизирование вклада именно российского некоммерческого сектора в индивидуальную мобильность его представителей.
Размышления о методологии
Каким же образом может быть построено исследование, сфокусированное на проблематике социального капитала и индивидуальной мобильности в российском некоммерческом секторе?
Нам представляется, что основной теоретической рамкой такого исследования может быть теория мобильностей J. Urry (Urry 2000; Urry 2007), постулирующая необходимость изучения различных видов мобильности «людей, объектов и обра-
зов», а также социальных последствий мобильности как центрального феномена современного общества.
Основополагающим в рамках данной теории является динамический подход к исследованию социальных явлений. Такой подход позволяет отойти от тех традиционных методов изучения социальной мобильности, которые оценивают уровень и характер мобильности в статике, полагаясь на показатели профессионального и экономического статуса индивидов в отдельных точках их биографии. В опоре на теорию мобиль-ностей представляется важным детализировать и осмыслить индивидуальную мобильность на протяжении жизни и в многообразии её проявлений — от изменений в качестве и стиле жизни и профессионального продвижения до накопления экспертного и общественно-политического потенциала и национальной и международной узнаваемости и цитируемости.
Рассматривать сообщество некоммерческого сектора в контексте проблемы мобильности позволяет теория социального капитала (Bourdieu 1986; Coleman 1988; Portes 1998). Как было показано ранее, данная теория исходит из того, что не только формализованный экономический и человеческий капитал, но и слабо поддающиеся формальной оценке социальные связи представляют собой ресурс для достижения целей.
Социальный капитал рассматривается как свойство любого сообщества: он накапливается благодаря социальным отношениям и может выступать ресурсом для индивидуального роста его членов. И некоммерческий сектор может быть одним из таких сообществ.
При этом, целесообразно опираться также и на ресурсный подход, т. е. оценивать потенциал социального капитала, накопленный в некоммерческом сообществе, в том числе и как частное благо, конвертация которого превращает его в механизм индивидуальной мобильности.
Очевидно, что эмпирически такое исследование должно использовать «мягкие» методы, позволяющие не просто описать, но понять данные социальные феномены. Важно учитывать также, что предмет такого исследования — индивидуальные
траектории мобильности в некоммерческом секторе — слабо поддается предварительной операционализации в эмпирически измеряемых категориях.
В качестве метода сбора эмпирических данных мы предлагаем использовать профессионально-биографические интервью с персонами, представляющими российский некоммерческий сектор. Интервью целесообразно фокусировать на изучении совокупности изменений в профессиональном статусе, качестве и стиле жизни, экспертном и общественно-политическом потенциале (индивидуальная мобильность), обусловленные деятельностью в некоммерческом секторе.
Важными представляются такие точки в профессиональных биографиях, как: (1) точка «входа» в некоммерческий сектор — мотивы и обстоятельства, направление «входа» (откуда); (2) профессиональный путь в некоммерческом секторе — возможности, достижения, развитие, «карьера»; (3) точка «выхода» из некоммерческого сектора — мотивы и обстоятельства, направление «выхода» (куда). И это также можно учесть при планировании и проведении сбора эмпирических данных.
Для отбора персон (информантов, респондентов) целесообразно использовать качественную (целевую) выборку, т. е. отбирать для изучения информационно богатые случаи, на основании которых можно сделать выводы, имеющие значение для целей исследования.
Дополнительно можно использовать так называемую схему максимальной вариации, которая предполагает использование критериев отбора, позволяющих перекрыть большую часть возможных вариаций случаев. В качестве таких критериев могут быть использованы, в частности:
— базовая территориальная принадлежность персоны (столицы — регионы);
— наличие/отсутствие личной проблемы, обуславливающей обращение к НКО;
— наличие/отсутствие публичной известности на момент первого обращения к НКО;
— первоначальная профессиональная позиция персоны в НКО (инициатор создания НКО/топ-менеджер — рядовой сотрудник);
— тип НКО, ассоциированной с персоной («низовая», «профессиональная», «классическая», «международная»).
Для дополнительной верификации данных, полученных в ходе профессионально-биографических интервью, можно использовать широкий спектр информации из открытых источников — публичные официальные и неофициальные биографии персон; персональные интервью в СМИ; персональные блоги, сайты, странички в социальных сетях; интернет-сайты и странички в социальных сетях, принадлежащие НКО, с которыми связаны персоны; любые другие открытые источники, содержащие профессиональную и (авто)биографическую информацию. Эти данные помогут верифицировать информацию, например, об участии персон в общественных структурах, в экспертизах государственных и/или негосударственных программ, разработке законодательства; о формальном признании заслуг и/или экспертной позиции персон и т. п.
В ходе анализа полученного эмпирического материала важно уделить внимание как детализированному, высококачественному описанию данных по отдельной персоне, так и выделению общих модельных признаков индивидуальной мобильности в российском некоммерческом секторе. При этом, учитывая характер исследовательской проблемы и, как следствие, эмпирических данных, целесообразно применение, в частности, таких подходов как grounded theory и дискурс-анализ, а также техник насыщенного описания и триангуляции.
Источники
Белокурова Е., Воробьев Д. Общественное участие на локальном уровне в современной России//Неприкосновенный запас. 2010. №2(70). С. 83—91. Витюк В. В., Голенкова З. Т., Гридчин Ю. В., Романенко Л. М., Черных А. И. Становление гражданского общества и социальная
стратификация // Социологические исследования. 1995. № 6. С. 14—24.
Голенкова З. Т. Гражданское общество в России // Социологические исследования. 1997. № 3. С. 25—36.
Задорин И. В., Зайцев Д. Г., Климов И. А. Гражданское участие в России: картография проблем и решений//Полития. 2011. № 1 (60). С. 98—116.
Здравомыслов А. Г. Власть и общество // Социологический журнал. 1994. № 2. С. 4—17.
Мерсиянова И. В. Благотворительность и участие россиян в практиках гражданского общества: региональное измерение. М.: НИУ ВШЭ, 2013.
Мерсиянова И. В. Социальная база российского гражданского общества//Общественные науки и современность. 2009. №4. C. 35—45.
Мерсиянова И. В., Якобсон Л. И. Негосударственные некоммерческие организации: институциональная среда и эффективность деятельности. М.: Изд. дом ГУ-ВШЭ, 2007. 170 с.
Романенко Л. М. Гражданское общество в России уже есть, но. // Социологические исследования. 1996. № 4. С. 12—16.
Сунгуров А. Ю. Организации-посредники в структуре гражданского общества (Некоторые проблемы политической модернизации России) // Полис. Политические исследования. 1999. № 6. С. 34—48.
Сунгуров А. Ю. Становление гражданского общества в Санкт-Петербурге и России // Общественные науки и современность. 1997. № 3. С. 55—64.
Bourdieu P. The forms of capital // Handbook of Theory and Research for the Sociology of Education. New York; Greenwood, 1986. P. 241— 258.
Bradley M. T. Civil society and democratic progression in postcolonial Nigeria: The role of non-governmental organizations // Journal of Civil Society. 2005. Vol. 1 (1). P. 61—74.
Burt R. S. The contingent value of social capital // Administrative Science Quarterly. 1997. Vol. 42 (2). P. 339—365.
Chetty R., Hendren N., Klein P., Saez E. The Equality of Opportunity Project. 2013. [Электронный ресурс]. Дата обращения: 23.05.2015. URL: http://obs.rc.fas.harvard.edu/chetty/website/IGE/
Executive%20Summary.pdf
Coleman J. S. Social Capital in the Creation of Human Capital // American Journal of Sociology. 1988. Vol. 94, Supplement: Organizations and Institutions: Sociological and Economic Approaches to the Analysis of Social Structure. P. S95—S120.
Frantz C. «Working up the Hard Way? Not for me». Recruitment, career paths and role conception of NGO politicians //Politische Vierteljahresschrift. 2010. S. 255.
Jceger M. M., Holm A. Does parents' economic, cultural, and social capital explain the social class effect on educational attainment in the Scandinavian mobility regime? // Social Science Research. 2007. Vol. 36 (2). P. 719—744.
Killingsworth M. Opposition and Dissent in Soviet Type Regimes: Civil Society and its Limitations //Journal of Civil Society. 2007. Vol. 3 (1). P. 59—79.
Lewis D. Exchanges of professionals between the public and nongovernmental sectors: Life-work histories from Bangladesh // Modern Asian Studies. 2010. Vol. 45 (03). P. 735—757.
McNeal R. B. Parental Involvement as Social Capital: Differential Effectiveness on Science Achievement, Truancy, and Dropping Out // Social Forces. 1999. Vol. 78 (1). P. 117—144.
Payne G. T., Moore C. B, Griffis S. E, Autry C. W. Multilevel Challenges and Opportunities in Social Capital Research // Journal of Management. 2011. Vol. 37 (2). P. 491—520.
Petrasa J. NGOs: In the service of imperialism // Journal of Contemporary Asia. 1999. Vol. 29 (4). P. 429—440.
Podolny J. M., Baron J. N. Resources and Relationships: Social Networks and Mobility in the Workplace // American Sociological Review. 1997. Vol. 62 (5). P. 673—693.
Portes A. Social Capital: Its origins and applications in modern sociology // Annual Review of Sociology. 1998. Vol. 24. P. 1—24.
Sandefur G. D., Meier A. M, Campbell M. E. Family resources, social capital, and college attendance // Social Science Research. 2006. Vol. 35 (2). P. 525—553.
Tusalem R. F. A boon or a bane? The role of civil society in third- and fourth-wave democracies // International Political Science Review. 2007. Vol. 28 (3). P. 361—386.
Uhlin A. Which Characteristics of civil society organizations support what aspects of democracy? Evidence from post-communist Latvia // International Political Science Review. 2009. Vol. 30 (3). P. 271—295.
Urry J. Mobilities. Cambridge, UK; Maiden, MA: Polity, 2007.
Urry J. Sociology beyond societies. Mobilities for the twenty-first century.
London; New York: Routledge, 2000. Wong Y.-L. Overlooked insights from mobility instances? Reconsider our understanding of mobility processes // Research in Social Stratification and Mobility. 2011. Vol. 29 (2). P. 181-192.
