CC BY
93
РЕГИОНАЛЬНАЯ ЭКОНОМИКА
www.hjournal.ru
НЕФОРМАЛЬНОЕ СЕТЕВОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ В СНИЖЕНИИ РИСКОВ БЕДНОСТИ И СОЦИАЛЬНОЙ УЯЗВИМОСТИ (НА ПРИМЕРЕ РОСТОВСКОЙ ОБЛАСТИ)1
БЕЛОКРЫЛОВА ОЛЬГА СПИРИДОНОВНА,
декан экономического факультета, доктор экономических наук, профессор, Южный федеральный университет, e-mail: [email protected]
ФИЛОНЕНКО ЮЛИЯ ВЯЧЕСЛАВОВНА,
кандидат экономических наук, доцент кафедры экономической теории,
Южный федеральный университет, e-mail: [email protected]
ФУРСА ЕЛЕНА ВЛАДИМИРОВНА,
кандидат экономических наук, доцент кафедры экономической теории,
Южный федеральный университет, e-mail: [email protected]
В статье рассматривается потенциал сетевого обмена и сетевой взаимопомощи в сглаживании последствий бедности и снижении рисков социальной уязвимости и изоляции. Авторы констатируют низкую оценку респондентами роли государства и общественных организаций в преодолении проблем бедности и социальных рисков и высокий социальный капитал родственных отношений. Приведенные в статье данные, выводы и рекомендации базируются на основе данных глубинного интервьюирования 109 респондентов -представителей различных социально-демографических групп г. Ростова-на-Дону и Ростовской области.
Ключевые слова: бедность; социальная уязвимость; неформальные сетевые обмены; дары; измерение бедности.
INFORMAL NETWORK INTERACTION IN REDUCING THE RISK OF POVERTY AND SOCIAL VULNERABILITY (ON THE E XAM PLE O F RO STOV RE G I O N )
BELOKRYLOVA OLGA, S.,
Dean of Economic Faculty, Doctor of Economics (DSc), Professor, Southern Federal University, e-mail: [email protected]
FILONENKO JULIA, V.,
Candidate of Economic Sciences (PhD), Associate Professor of the Department «Economic Theory»,
Southern Federal University, e-mail: [email protected]
1 Статья выполнена в рамках Международного конкурса РГНФ - фонд «Дом Наук о Человеке» (ФДНЧ, Франция), 2012 «Формы бедности и социальной уязвимости населения России и Франции» (грант 12-22-08001).
© Белокрылова О. С., Филоненко Ю. В., Фурса Е. В., 2013
JOURNAL OF ECONOMIC REGULATION (Вопросы регулирования экономики) • Том 4, №4. 2013
JOURNAL OF ECONOMIC REGULATION (Вопросы регулирования экономики) • Том 4, №4. 2013
FURSA ELENA, V.,
Candidate of Economic Sciences (PhD), Associate Professor of the Department «Economic Theory»,
Southern Federal University, e-mail: [email protected]
The potential of a network exchange and network mutual aid in smoothing of consequences ofpoverty and decrease in risks of social vulnerability and isolation is considered in the paper. Authors state a low mark respondents of a role of the state and public organizations in overcoming of poverty problems and social risks and the high social capital of the related relations. The data provided in the paper, conclusions and recommendations are based on a basis of 110 respondents given of deep interviewing - representatives of various social and demographic groups in Rostov-on-Don and the Rostov region.
Keywords: poverty; social vulnerability; informal network exchanges; gifts; poverty measure.
JEL: I32.
Острота проблемы бедности в России, несмотря на реализацию государством ряда мер по сокращению бедности, повышению уровня социальной поддержки семей с детьми и уровня оплаты труда работников бюджетной сферы, не утрачена и требует совершенствования методологической и информационной базы исследования малообеспеченности и бедности в целом.
Официальные и прогнозные данные свидетельствуют об общем снижении уровня бедности — реальные располагаемые денежные доходы, по данным ФСГС РФ, в октябре 2013 г. по сравнению с соответствующим периодом предыдущего года увеличились на 4,9%, в январе-октябре 2013 г. - на 3,9%. По данным Всемирного банка, в России наблюдается снижение доли населения с доходами ниже национальной черты бедности с 11,7% в 2012 г. до 11,2% в 2014 г., что означает снижение числа бедных с 16,9 млн. человек в 2012 г. до 15,9 млн. человек в 2014 г.2. Минэкономразвития России в инновационном варианте долгосрочного социальноэкономического развития дает положительную оценку по сокращению числа бедного населения (см. рис. 1):
Бедные
Средний класс
Рис. 1. Социальная структура общества (инновационный вариант)
Источник: Прогноз долгосрочного социально-экономического развития РФ на период до 2030 г. 2013, С. 94.
Уровень бедности, по оценкам МЭР России, снизится до 10% к 2020 г., а в 2030 г. не превысит 7%, и даже в консервативном варианте, предполагающем замедленное сокращение доли бедного населения, его доля составит менее 8%
2 См.: Доклад Всемирного банка об экономике России, 2013, с. 24. (http://www.worldbank.org/content/dam/Worldbank/ document/eca/RER29-RU S.pdf).
в 2030 г. Однако, в то время как прогнозируется дальнейшее снижение уровня бедности, а именно доли населения, имеющей доходы ниже прожиточного минимума, растут неравенство и острота восприятия бедности, малообеспеченности, риски социальной исключенности и уязвимости.
Это требует учета не только отдельных макроэкономических факторов в формировании масштабов бедности, но и научного поиска методологических решений, учитывающих измерение немонетарных форм проявления бедности. Это является важным дополнением традиционной монетарной оценки и углубляет ее за счет включения понятий социальной уязвимости и социальной изоляции. Очевидно, что в современных условиях постиндустриального информационного общества феномен бедности приобретает новые качественные составляющие. В этом смысле инструментарий анализа бедности призван позволять оценивать глубину этой социально-экономической проблемы не только во взаимосвязи с макроэкономическими показателями, но и с иными показателями бедности, учитывающими иные, отличные от количественных, формы проявления малообеспеченности, социальной уязвимости и изоляции. Это требует проведения точечных социально-экономических исследований и применения более сложных исследовательских методов. В качестве такового научным коллективом, выполняющим сравнительное исследование форм бедности и социальной уязвимости населения России и Франции, был выбран метод качественного исследования — глубинное интервью, позволяющее получить полную и глубокую информацию о мотивах, установках, мнениях респондентов, а также сделать выводы об искренности респондента и учесть невербальные реакции. Проведение глубинного интервью позволило получить неформализованную информацию о факторах бедности, социальной уязвимости и изоляции респондентов — представителей основных групп риска бедности.
В ходе исследования в период с февраля по сентябрь 2013 г. было проведено 109 глубинных интервью в различных социально-демографических группах г. Ростова-на-Дону и Ростовской области, в разной степени подверженных социальной уязвимости и социальной изоляции, или имеющих риски отнесения к уязвимым группам — пожилых одиноко проживающих (одинокие или супружеские пары), неработающих пенсионеров, семей с детьми до 16-18 лет, живущих без родственников, в том числе неполные и многодетные семьи (см. табл. 1).
Таблица 1
Размещение выборочной совокупности респондентов глубинного интервью
Всего
Социально-демографические группы мужчины женщины итого
Семьи с детьми возраста до 16 лет: 6 45 51
имеющие одного ребенка, из них: - 27 27
- неполные - 15
имеющие двух детей, из них: 6 14 20
- неполные - 2
имеющие трех детей и более, из них: - 4 4
- неполные - -
Пенсионеры 10 48 58
- проживающие отдельно 5 36 41
- проживающие совместно с супругом (супругой) 5 12 17
Итого 16 93 109
При формировании выборки использовались сочетания вероятностных методов — «удобной выборки», предполагающей установление контактов с «удобными» для исследователя единицами выборки - лицами или группами лиц,
JOURNAL OF ECONOMIC REGULATION (Вопросы регулирования экономики) • Том 4, №4. 2013
JOURNAL OF ECONOMIC REGULATION (Вопросы регулирования экономики) • Том 4, №4. 2013
отобранными для участия в исследовании; и невероятностных — метода «снежного кома», когда респондент делится контактами его друзей, коллег, знакомых, подходящих под условия отбора и имеющих возможность принять участие в опросе. Использование метода «снежного кома» было обусловлено деликатностью поставленных в исследовании проблем и тем объективным обстоятельством, что множество респондентов относились к проведению опроса очень настороженно, даже если он проводился через официальные органы с последующим вручением небольшого подарка. Нивелирование отрицательной реакции, преодоление настороженности и недоверия респондентов стало возможным при использовании метода «снежного кома», когда интервьюер следовал нескольким цепочкам личных коммуникаций респондентов.
Выбор социально-демографических групп обусловлен тем объективным обстоятельством, что пенсионеры относятся к категории «традиционно бедных» по уровню своего материального положения, низкого размера пенсий и сокращению степени доступа к услугам здравоохранения, социальным льготам. Однако статистический анализ и ряд исследований профиля бедности, проведенных Институтом социологии РАН, НИСП, ИСЭПН и других3 (Овчарова, 2011; Корчагина, 2012) показывают большие риски бедности и социальной уязвимости семей с детьми. Если традиционно в России к беднейшим слоям населения относились пенсионеры, то тенденции последних лет изменили структуру бедности и вывели на первый план семьи с детьми, которые лидируют по распространенности факторов изоляции, особенно многодетные семьи вследствие высокой иждивенческой нагрузки. Тем не менее, даже если доля неработающих пенсионеров, по данным ФСГС РФ, среди малоимущего населения последовательно сокращается (с 14,3% в 2008 г до 11,6% в 2011 г.), то острота социальной уязвимости не снижается — в ситуации общего ухудшения экономической ситуации и ожидания последствий новой пенсионной реформы одиноко проживающие и неработающие пенсионеры являются особо уязвимой социально-демографической группой в силу отсутствия эффекта экономии от масштаба, возникающего в крупных домохозяйствах и с учетом того объективного факта, что у одиноких пенсионеров не будет возможности разделить расходы и социально-экономические риски с другими участниками домохозяйства.
Однако в сложных, кризисных социально-экономических ситуациях российские домохозяйства демонстрировали высокий адаптационный потенциал за счет расширения семейных взаимообменов — так называемых частных трансфертов. Анализ таких «нерыночных» составляющих совокупного дохода домохозяйств, как продукты сетевой неформальной взаимопомощи, имеет актуальное значение для исследования проблем бедности и социальной уязвимости. При этом поддержка, получаемая и оказываемая домохозяйствами, имеет экономический, социальный, психологический, информационный, инструментальный контекст и анализируется в спектре междисциплинарных исследований Т. Парсонса, Дж. Скотта, К. Поланьи, М. Годелье, Т. Шанина, П. Фести, М. Грановеттера, В. Радаева, Е. Реутова, С. Барсуковой, Т. Заславской, В. Ильина, Л. Прокофьевой, И. Штейнберга и др.
Так, И. Штейнберг называет феномен неэквивалентного обмена в сетях социальной поддержки семьи особым родом неформального социального института, спонтанно возникшего на основе кровного родства и дружеских связей членов семей, их взаимного интереса и личного выбора (Штейнберг, 2004). Этот альтернативный внутренний ресурс называют реципрокным — сопряженным (Барсукова, 2004; Мо1т, 2010). Его потенциал активно используется в социально-экономической деятельности домохозяйств в процессе его выживания, особенно в кризисных условиях, для снижения степени социальной уязвимости. Активизация неформального сетевого обмена денежными ресурсами, потребительскими товарами и социальными благами между домохозяйствами, предполагающая экономическую взаимопомощь, кооперацию совместного потенциала и ресурсов домохозяйств, имеющих родственные или дружеские связи также усиливается в условиях, когда
3 См.: Доклад Всемирного банка об экономике России, 2013. (http://www.worldbank.org/content/dam/Worldbank/ document/eca/RER29-RU S.pdf).
государство фактически не выполняет функцию перераспределения дохода и богатства. В таком случае макроэкономический эффект неформальных сетевых взаимодействий реализуется в результате перенаправления ресурсов домохозяйств и сглаживания глубины обеднения по шкале «нищета-бедность-малообеспеченность-среднеобеспеченность» от более обеспеченных к менее обеспеченным, что несколько снижает уровень бедности и социальной уязвимости.
Возможности и объемы неформальной сетевой взаимопомощи не поддаются точной калькуляции, так как учет потребительских ресурсов и иных благ в бюджетах домохозяйств не осуществляется, не носит регулярный характер, не подчиняется стоимостной логике, и обусловлены не столько максимизацией прибыли, сколько социокультурными, отношенческими, субъективными аспектами, религиозными и этическими ценностями. Качественная составляющая таких обменов выявляется при проведении глубинных интервью, позволяющих получить полную и глубокую информацию о мотивах, установках, мнениях респондентов, а также сделать выводы об искренности респондента и учесть невербальные реакции.
Респондентам были предложены следующие варианты (или их сочетания) взаимных обменов, взаимопомощи родных, близких, друзей за последний год с уточнением направления обмена (получала и/или оказывала):
1) регулярная помощь деньгами;
2) регулярная помощь продуктами;
3) нерегулярная или эпизодическая помощь деньгами, вещами, продуктами;
4) единовременная помощь (при покупке дома, квартиры, дачи, машины или дорогостоящими подарками, в виде оплаты отдыха, учебы, лечения);
5) уход за детьми, больными, престарелыми;
6) помощь по дому, в огороде, по ремонту, строительству и т.д.;
7) помощь в трудоустройстве, поиске дополнительной работы;
8) другое (например, совет, моральная поддержка);
9) отсутствие помощи или обменов.
Полученные в результате глубинных интервью данные показали высокую частоту и плотность неформальной сетевой взаимопомощи. 89% респондентов из обеих рассматриваемых социально-демографических групп указали на наличие взаимных обменов по предложенным направлениям и получение или отдачу тех или иные ресурсов в своем непосредственном окружении в течение последнего года, причем пенсионеры чаще осуществляют такие взаимообмены - 93%, тогда как семьи с детьми отметили сетевые неформальные обмены в 84% случаев. При этом, следует отметить, что один из респондентов, отметивший отсутствие каких-либо взаимодействий и помощи, в ходе проведения интервью на вопрос об устройстве ребенка в детский сад и о том, повлиял ли затрудненный доступ в детское дошкольное учреждение на ее трудоустройство, ответила: «Я попадала в такую ситуацию, но могла позволить себе работать, потому что ребенком занималась мама». Действительно, следует отметить факт некоторых противоречий в ряде исследований с начала 2000-х гг., которые показывают различные (от 15 до 50%) вариации доли респондентов, которые указывали на наличие помощи родственников и друзей в структуре совокупных доходов. В то же время более детальные исследования с помощью «индекса помощи» и «индекса плотности обмена» показывали, что не было ни одной семьи, которая не была бы связана отношениями обмена или помощи с другими домохозяйствами (Барсукова, 2003. С. 100-101). Это свидетельствует скорее о том, что взаимообмены ресурсами и услугами между родственниками, друзьями, коллегами стали органичной, рутинной процедурой и реальная значимость подобных взаимодействий зачастую не воспринимается респондентом и не всегда адекватно отражает фактический вклад неформального ресурса в адаптационный потенциал домохозяйства. В то же время, как отмечает П. Фести и Л. Прокофьева (Фести и Прокофьева, 2008. С. 17), в последние годы в России происходит интенсификация обменов услугами и усиление практики межсемейной солидарности. Этот вывод подтверждается в исследовании
JOURNAL OF ECONOMIC REGULATION (Вопросы регулирования экономики) • Том 4, №4. 2013
JOURNAL OF ECONOMIC REGULATION (Вопросы регулирования экономики) • Том 4, №4. 2013
Института РАН «Бедность и неравенство в современной России: 10 лет спустя» -семьи, относящиеся к «бедным» несколько чаще, чем ранее, отмечали значение помощи, получаемой от родственников, друзей, соседей как источника не просто поддержки, а даже основного дохода семьи4. Согласно данным Ростовского регионального отделения Центра социальной политики и мониторинга сельского развития ГНУ ВНИИЭСХ, в структуре стоимости натуральных поступлений в сельские домохозяйства доля подарков и других поступлений постепенно растет, достигнув в 2011 г. 12%5.
Исследование, проведенное авторами, подтвердило широкие масштабы сетевых взаимодействий: 89% обменивались услугами, что выражалось в
упомянутых выше вариантах обмена - уходе за детьми, больными, престарелыми; помощи в хозяйственных делах, в трудоустройстве, моральной помощи; 71% участвовали в нерегулярном материально-вещественном обмене (занимали и одалживали деньги, помогали или получали продукты, вещи). Респонденты, которые сочли возможным оценить вклад семейных трансфертов в их ежемесячный доход, называли следующее соотношение: 70-80% - доля основных видов доходов (зарплата, пенсии), 20-30% - семейные (частные трансферты).
Анализ видов поддержки и доминирующих благ и услуг, получаемых домохозяйствами со стороны неформальных сетей взаимопомощи, позволил выявить ее характер. Наибольшую частоту взаимообменов респонденты фиксировали в ресурсах родственных коммуникаций (моральной поддержке, помощи, советах, общении), на втором месте по частоте - взаимопомощь по уходу за детьми, больными, престарелыми, помощи по дому, в огороде, по ремонту, строительству и т.д. Важное значение для семей с детьми имеет обмен и взаимопомощь детской одеждой и детскими товарами. На наличие помощи одеждой и обувью указывали и пенсионеры.
Существенное значение имеют межпоколенческие обмены продуктами, денежными ресурсами, услугами, а также традиционный обмен продуктами и промышленными товарами между родственными домохозяйствами, представляющими разветвленное сетевое сообщество, для которого всегда были характерны бартерные отношения, безвозмездная помощь. Так, респондент (женщина, 31 год, неполная семья с одним ребенком) признается, что «если бы не помощь родителей, многие проблемы остались бы нерешенными и накапливались бы». Женщина, 32 года, полная семья с одним ребенком, говорит о бремени ипотечных выплат и о неоценимой помощи родителей, проживающих в сельской местности, в обеспечении продуктами. Пенсионерка (88 лет, проживающая одна) говорит о внуках, которые сделали ремонт в ее квартире. При этом каждое домохозяйство выступает, согласно терминам, предложенным С. Барсуковой, как и донором, так и реципиентом реципрокного обмена (Барсукова, 2004).
Действительный масштаб сетевой взаимопомощи является важным дополнительным источником поддержания качества жизни и ресурсом снижения социальной уязвимости, которая выступает как социальное явление, в рамках которого индивидуумы (домохозяйства) испытывают ограничения в доступе к жизненно важным ресурсам (доходы, образование и здравоохранение и др.). Формы уязвимости, по мнению Л. Ниворожкиной, Л. Овчаровой и Д. Поповой, проявляются как формы ограничения доступа к ресурсам6. Но в трудной жизненной ситуации или в крайней ситуации домохозяйства используют потенциал сетевого взаимодействия. Респондентам глубинного интервью был предложен вопрос о том, к кому они обратятся в трудной жизненной ситуации и кто реально помогает:
- в МУСЗН по месту жительства;
4 См.: Бедность и неравенство в современной России: 10 лет спустя. Аналитический доклад, 2013. С. 40. (http:// www.isras.ru/analytical_report_bednost_i neravenstva.html).
5 См.: Состояние социально-трудовой сферы села и предложения по ее регулированию. Ежегодный доклад по результатам мониторинга - науч. изд. М.: ФГБНУ «Росинформагротех», вып. 14-й, 2013. С. 118.
6 См.: Доходы и социальные услуги: неравенство, уязвимость, бедность. Колл. монография / Рук. Л. Н. Овчарова; НИСП. М.: ГУ-ВШЭ, 2005. С. 21.
- в местную администрацию;
- на предприятие по месту работы;
- к родным, друзьям, знакомым;
- к губернатору, в его администрацию;
- в церковь;
- в общественные и благотворительные организации;
- современные коммуникации — СМИ, Интернет, социальные сети;
- не к кому обращаться;
- другое.
Большинство респондентов (90%) в крайней ситуации обратятся к родственникам, близким - именно их называли респонденты всех опрошенных групп. Более того, респонденты говорили о важности помощи, возможности дарить подарки, наличия самой сети при оценке понимания богатства и бедности: «богатство — это возможность помогать родным и близким на постоянной основе, быть включенным в их жизнь» (пенсионер, 67 лет, проживающий одиноко); «бедные
— неприкаянные, никому не нужные. Наверное, признак бедности — ненужность, значит, нет семьи у человека, близких (или они не интересуются им), нет коллектива, работы».
Группа пенсионеров демонстрирует больший, чем семьи с детьми, социальный патернализм, надеясь на помощь церкви (28%), МУСЗН (30%), куда большинство из них обращались за субсидиями на оплату жилищно-коммунального хозяйства, но не надеясь на помощь государства. Респонденты высказывали мнение о слабом участии или даже отстраненности государства, а тем более областной и местной администрации от проблем малообеспеченных семей. Однако при этом респонденты, наиболее критично настроенные относительно деятельности государства в целом, и в его лице — деятельности местных органов власти, признавались, что никогда не обращались в местную или областную администрацию и непосредственно не имели собственного отрицательного опыта взаимодействия с этими органами.
Это обстоятельство объясняется в рамках теории социального капитала Т. Шульца, Г. Беккера, Д. Коулмана, Р. Патнэма, Ф. Фукуямы, основой которого являются «формальные и, особенно, неформальные нормы взаимоотношений индивидов, повышающие производительность труда и доход» (Коулман, 2001, С. 124). В его интерпретации «в отличие от иных форм капитала (имея в виду капитал как совокупность вещественных ресурсов), социальный капитал свойственен структуре связей между акторами и среди них» (Коулман, 2001), при этом основным компонентом социального капитала выступают отношения доверия (Сасаки, Латов, Ромашкина и Давыденко, 2010. С. 87). Анализируя два аспекта доверия -обобщенное (межличностное доверие, доверие к «людям вообще) и институциональное доверие, т. е. доверие к тем организациям (правительству, бизнесу, СМИ, профсоюзам, организациям), которые играют ключевую роль в генерировании и выполнении общественных «правил игры», Ю. Латов приходит к выводу о низком уровне институционального доверия: «уровень доверия
практически ко всем социальным организациям в современной России достаточно низок... Эти результаты следует интерпретировать как свидетельство высокого уровня отчужденности россиян от власти» (Латов, 2010). В рамках нашего исследования этот вывод вполне подтвердился. И еще реже, нежели государство на его разных уровнях (региональном, местном), респонденты в ответе на вопрос о том, к кому они могли бы обратиться в трудной ситуации, упоминали некоммерческие, общественные и благотворительные организации, не будучи осведомленными об деятельности или называя их деятельность обманом, мошенничеством.
Подобные результаты получили Реутов Е. В., Колпина Л. В., Реутова М. Н., Бояринова И. В., проанализировав в 2010 г. 1000 респондентов Белгородской области. Исследователи выявили «причудливое сочетание архаизированных и модернизированных характеристик, выражающееся, с одной стороны, в
JOURNAL OF ECONOMIC REGULATION (Вопросы регулирования экономики) • Том 4, №4. 2013
JOURNAL OF ECONOMIC REGULATION (Вопросы регулирования экономики) • Том 4, №4. 2013
индивидуализме и расчете исключительно на собственные ресурсы и возможности, с другой, - в апелляции в случае жизненных трудностей к неформальным связям и отношениям, прежде всего, к кровнородственным», а также крайне низкий уровень надежды на помощь формальных институтов — как государственных (муниципальных) органов и учреждений, так и руководства организаций, в которых работают респонденты (Реутов, 2011. С. 82). Неспособность воздействия группы, объединенной социальным капиталом, на повышение качества формальных институтов, при наличии такого потенциала, объясняет В. Вольчик: «в России наблюдается довольно парадоксальный факт: при наличии коллективистских настроений... не существуют традиции солидарного поведения и построения общественных отношений на основе взаимности» (Вольчик, 2012. С. 15). Это обусловливает ограниченный характер таких сетей: «сами сети достаточно редко выходят за пределы традиционных родственных и дружеских, реже - соседских отношений. Доминирование личностного, «человеческого» подхода к выстраиванию неформальных связей определяет тот факт, что из постоянных участников сетевого взаимодействия, как правило, исключаются (по крайней мере, не упоминаются), например, руководство организаций, представители властных структур, а низкий уровень гражданского участия не позволяет взаимодействовать в рамках общественных структур» (Реутов, 2012. С. 36).
Таким образом, опрошенные нами в 2013 г. респонденты не надеются на помощь государства и низко оценивают роль общественных организаций в преодолении проблем бедности и социальных рисков, а также настроены весьма скептично по поводу улучшения или изменения такой ситуации. То, что большинство респондентов полагаются полностью на родственников, свидетельствует о высоком социальном капитале родственных отношений и низком доверии к общественным институтам. В такой ситуации социальные сети являются вынужденным, компенсационным механизмом, формирующимся в условиях неэффективности государства и других социальных институтов (Реутов, 2011. С. 80), а межсемейная солидарность - важным средством противостояния экономическим трудностям (Фести и Прокофьева, 2008. С. 16). Данные нашего исследования показывают, что российская неформальная институциональная специфика, уклад хозяйственной и семейной жизни обусловили использование «нерыночных» инструментов — неформальных сетевых взаимодействий — и свидетельствуют о социальном потенциале неформальных обменов и связей с учетом включенности домохозяйства в социальные сети и взаимопомощи участников межсемейных, поколенческих или дружественных сетевых сообществ для поддержания уровня жизни и сглаживания проблем малообеспеченности и социальной уязвимости.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Барсукова С. (2003). Сетевая взаимопомощь российских домохозяйств: теория и практика экономики дара // Мир России, № 2, с. 81-90.
Барсукова С. (2006). Нерыночные обмены между российскими домохозяйствами. Ч. I. Теория реципрокности. Сущность и функции реципрокных обменов. (http://ecsocman.hse.ru/text/16212570).
Барсукова С. (2012). Неформальная экономика: понятие, история изучения, исследовательские подходы // Социологические исследования, с. 31-39.
Бедность и неравенство в современной России: 10 лет спустя. Аналитический доклад, 2013. (http://www.isras.ru/analytical_report_bednost_inerаvenstva.html).
Вольчик В. (2012). Проблема доверия и модернизация институтов // ТЕЕЯА ECONOMICUS, Т. 10, № 2, с. 12-18.
ГодельеМ. (2007). Загадка дара. М.: Восточная литература, 295 с.
Доклад Всемирного банка об экономике России, 2013. (http:// www.worldbank.org/content/dam/Worldbank/document/eca/RER29-RUS.pdf).
Доходы и социальные услуги: неравенство, уязвимость, бедность. Колл. монография / Рук. Л. Н. Овчарова; НИСП. М.: ГУ-ВШЭ, 2005.
Корчагина И. (2012). Измерение человеческого потенциала в аспекте ограничения доступа к ресурсам его развития // JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES, Т. 4, № 1, с. 68-78.
Коулман Дж. (2001). Капитал социальный и человеческий // Общественные науки и современность, № 3, с. 121-139.
Латов Ю. (2010). Каков социальный капитал современной России? (сравнительный анализ межличностного и институционального доверия) // Леонтьевские чтения (эл. журнал). № 7, с. 216-230. (http://uisrussia.msu.ru/docs/nov/ leontief/2010/Latov.p df).
Овчарова Л. (2011). Бедность в современной России: приоритеты политики и мониторинга. (http://2020strategy.ru/g9/documents/32642062.html).
Прогноз долгосрочного социально-экономического развития РФ на период до 2030 г., 2013. (http://www.economy.gov.ru/minec/activity/sections/ macro/prognoz/
doc20130325_06).
Реутов Е., Колпина Л. и Реутова М. (2012). Социальные сети и повседневные практики населения Белгородской области // Социологические исследования, № 1, с. 34-41.
Реутов Е., Колпина Л., Реутова М. и Бояринова И. (2011). Эффективность социальных сетей в региональном сообществе // Социологические исследования, № 1, с. 81-89.
Сасаки М., Латов Ю, Ромашкина Г. и Давыденко В. (2010). Доверие в современной России // Вопросы экономики, № 2, с. 83-102.
Состояние социально-трудовой сферы села и предложения по ее регулированию. Ежегодный доклад по результатам мониторинга - науч. изд. М.: ФГБНУ «Росинформагротех», вып. 14-й, 2013. С. 118.
Фести П. и Прокофьева Л. М. (2008). Семейная солидарность уже не такая, как прежде: игра воображения или реальность / Измерение, формы и факторы бедности: сравнительный подход / Под ред. П. Фести и Л. Прокофьевой. Париж: INED, с. 197-206.
Штейнберг И. (2004). Психология неэквивалентных обменов в сетях социальной поддержки городских и сельских семей // Вестник общественного мнения, № 6 (74) ноябрь-декабрь, с. 52-57.
Molm L. D. (2010). The structure of reciprocity // So^l psychology, vol. 73, no. 2, pp. 119-131.
REFERENCES
Barsukova S. (2003). The network mutual aid of the Russian households: economy of gifts theory and practice. World Russia, no. 2, pp. 81-90. (in Russian).
Barsukova S. (2006). Non-market exchanges between the Russian households. P. I. Reciprocated theory. Essence and functions reciprocated exchanges. (http:// ecsocman.hse.ru/text/16212570). (in Russian).
Barsukova S. (2012). The informal economy: concept, studying history, research approaches. Sociological researches, pp. 31-39. (in Russian).
Poverty and inequality in modern Russia: 10 years later. Analytical report, 2013. (http://www.isras.ru/analytical_report_bednost_i neravenstva.html). (in Russian).
Volchik V. (2012) Trust problems and modernization of institutions. TERRA ECONOMICUS, vol. 10, no. 2, pp. 12-18. (in Russian).
Godelye M. (2007). Gift riddle. M.: East literature, 295 p. (in Russian).
World bank’s report about Russian economy, 2013. (http://www.worldbank.org/ content/dam/Worldbank/document/eca/RER29-RUS.pdf). (in Russian).
Income and social services: inequality, vulnerability, poverty / L. N. Ovcharova; NISP. M.: HSE, 2005. (in Russian).
Korchagina I. (2012). The human development measurement in the aspect of limiting access to its development resources. JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES, vol. 4, no. 1, pp. 68-78. (in Russian).
JOURNAL OF ECONOMIC REGULATION (Вопросы регулирования экономики) • Том 4, №4. 2013
JOURNAL OF ECONOMIC REGULATION (Вопросы регулирования экономики) • Том 4, №4. 2013
Coleman J. (2001). Social and human capital. Social sciences and modernity, no. 3, pp. 121-139. (in Russian).
Latov Yu. (2010). What is social capital of modern Russia? (comparative analysis of interpersonal and institutional trust). Leontyevsky readings (e-magazine), no. 7, pp. 216-230. (in Russian).
Ovcharova L. (2011). Poverty in modern Russia: policy and monitoring priorities. (http://2020strategy.ru/g9/documents/32642062.html). (in Russian).
The forecast of long-term social and economic development of the Russian Federation for the period till 2030, 2013. (http://www.economy.gov.ru/minec/activity/ sections/macro/prognoz/doc20130325_06). (in Russian).
Reutov E., Kolpina L. and Reutova M. (2012). Social networks and daily practices of the population in the Belgorod region. Sociological researches, no. 1, pp. 34-41. (in Russian).
Reutov E., Kolpina L. Reutova M. and Boyarinova I. (2011). The social networks efficiency in regional community. Sociological researches, no. 1, pp. 81-89. (in Russian).
Sasaki M, Latov Yu., Romashkina G. and Davydenko V. (2010). Trust in modern Russia. VOPROSYECONOMIKI, no. 2, pp. 83-102. (in Russian).
The social and labor spheres conditions in the village and offers on its regulation. The annual report by monitoring results. M.: «Rosinformagrotekh», 2013, vol. 14, pp. 118. (in Russian).
Festi P. and Prokofieva L. M. (2008). Family solidarity isn’t as before: freak of the imagination or reality / Measurement, forms and poverty factors: comparative approach / Ed. by P. Festi and L. Prokofieva. Paris: INED, pp. 197-206. (in Russian).
Steinberg I. (2004). Psychology of nonequivalent exchanges in networks of social support of city and rural families. The public opinions messenger, no. 6. (74) November-December, pp. 52-57. (in Russian).
Molm L. D. (2010). The structure of reciprocity. So^l psychology, vol. 73, no. 2, pp. 119-131.
