«Не разлучившись с паствой»: подвиг русского православного духовенства в Первую мировую войну 1914-1918 гг Текст научной статьи по специальности «История и археология»

К 100-ЛЕТИЮ

ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Архиепископ Константин (Горянов)

«НЕ РАЗЛУЧИВШИСЬ С ПАСТВОЙ»:

ПОДВИГ РУССКОГО ПРАВОСЛАВНОГО ДУХОВЕНСТВА В ПЕРВУЮ МИРОВУЮ ВОЙНУ 1914-1918 ГГ.

Церковь как носительница и хранительница Христова Откровения есть живое огнилище, а не властное водительство; она есть источник любви и благодатного света, а не педантичный нажим на человеческую жизнь; она есть зов, а не приказ.

Иван Ильин

В статье автор освещает подвиг русского православного духовенства во время Первой мировой войны (1914-1918 гг.). Показаны внутренняя организация военного духовенства, система его деятельности и обязанности. Собран большой фактический материал о служении священников в действующей армии и флоте. Отмечается жертвенность и неординарность действий военного духовенства.

Ключевые слова: Первая мировая война, военное духовенство, Церковь и Первая мировая война.

64

© архиепископ Константин (Горянов), 2014

I. «Бог воззовет прошедшее» (Еккл 3. 15): о необходимости осмысления исторической действительности Первой мировой войны

Сто лет прошло с трагического дня начала Первой мировой войны, значение которой можно и следует рассматривать не только в границах астрономического времени, но и в смысловых соотношениях тварного и нетварного бытия, в категориях духовных, чтобы понять не одно лишь ее историческое, фактическое прошлое, но грядущий смысл, вечност-ную семантику. Для чего нам нужно сегодня, в нашем достаточно благополучном настоящем, выяснять это значение, вспоминать трагические дни почти «забытой войны»? Есть на поставленный нами вопрос древний мудрый ответ у библейского Екклезиаста: «Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было; и Бог воззовет прошедшее» (Еккл 3. 15). На современном языке это звучит примерно так: «Служить вечному можно, только отдаваясь вполне настоящему, и это потому, что историческое настоящее благодаря своей осмысленности и направленности воскрешает в себе прошлое и дает верный залог будущего»1.

Обращение к исторической действительности Первой мировой войны во многом помогает осознать неразрывную связь вечного и настоящего, переходящего в прошедшее и в будущее. Прошлое, сменяемое настоящим, так же, как настоящее, сменяемое будущим, не исчезает бесследно, не заменяется абсолютно, но остается в настоящем необходимой базисной составляющей. «Поскольку прошлое уходит в глубину настоящего, постольку оно придает ему творческую силу»2, формирующую исторический путь, ведущий к идеалу. Именно эта незримая цепь обеспечивает историческую крепость и придает смысл исторической действительности. В относительной вечности исторического бытия, в каждый момент настоящего нужно слышать, как Бог во имя будущего «воззывает прошедшее», где сегодня, во времена новых непростых для России испытаний, очень по-современному звучат столетние громы Первой мировой войны.

То, что во всемирной истории Первая мировая — событие особо значимое, понимали уже и ее современники. Например, так считал церковный историк С. Г. Рункевич: «Настоящая великая отечественная вой-

1 Болдырев Н. В., Болдырев Д. В. Смысл истории и прогресс. Смысл истории и революция. М., 2001. С. 184.

2 Там же. С. 185.

на принадлежит к такого рода мировым явлениям, которые с самого момента действительности переходят на страницы исторического своего значения критерием давности. Церковная жизнь в истории нынешней великой войны, благодаря высокопатриотической деятельности церковных учреждений и организаций, занимает бесспорно выдающееся место»3. На протяжении всей истории дореволюционной России Церковь и государство, то приближаясь друг к другу, то иногда отдаляясь, все же сосуществовали в симфонии.

Тем не менее, такая симфония не всегда обеспечивала благоденствие государству, находящемуся под прицелом алчной европейской политики. «Для России наше время необыкновенно похоже на время завершения Первой мировой войны, — пишет современный философ А. С. Панарин, — начало и конец XX в. для России на удивление симметричны — словно два узла исторической судьбы, которые Россия до сих пор так и не сумела развязать... В мировой войне Россия осознала себя форпостом славянского мира, отстаивающего себя перед натиском мира гражданского. Причем сама война рассматривалась как кульминация того ползучего натиска германского начала на Россию и славянство, который ощущался на всем протяжении петербургского периода нашей истории. Тот самый Запад, в котором русские прогрессисты видели землю обетованную — воплощение свободы, терпимости, просвещенной широты и пацифизма, в противовес деспотичной туземной азиатчине, неожиданно явил себя агрессором, открыто выставляющим право силы и отбросившим весь гуманистический и демократический камуфляж»4. Кажется, что русский народ — один, который, упорствуя в своем исконном стремлении к духовному идеалу и независимости, выстоял в самых тяжелых войнах в истории человечества, вынес невыносимые испытания. И с Божией помощью в исторической действительности занял исключительное, подобающее ему место. Через жертву, через духовный подвиг «воплощают идеал в исторической действительности только отдельные народы, образованные Самим Богом после разрушения Вавилонской башни и уничтожения общего всем языка. Народы, доросшие в своем духовном развитии до мировых ролей»5.

3 Рункевич С. Г. Распоряжения и действия Священного Синода в 1914-1915 гг. Петроград, 1916. С. 3.

4 Панарин А. С. Православная цивилизация в глобальном мире. М., 2002. С. 190-191.

5 Смолин М. Б. Русский путь в будущее. М., 2007. С. 115.

Бесспорно, можно наблюдать и славить «всемирную судьбу России» (Ф. И. Тютчев), видеть ее мировую роль, но невозможно предположить, что рост духовного развития народа и «таинство пресуществления идеала в действительность» могут происходить без одухотворяющей благодати Церкви. Поэтому роль Церкви в Первую мировую войну можно рассматривать составляющей и русской победы, и русского поражения. о наступающих трагических временах предупреждала Пресвятая Богородица Своим явлением в 1914 г., на второй месяц войны. Она явилась русским войскам под городом Августов (ныне территория Восточной Польши). На левой руке Пречистая держала Бого-младенца, правой указывала на запад, как будто предостерегала: оттуда идет опасность смертельная, там будут для русского воинства жертвы неимоверные. Явлению Божией Матери посвящена икона, которая называется «Августовская победа» (празднование 1(14) сентября). Икона подтверждает Божию помощь и символизирует великую роль Русской Православной Церкви в трагические для России времена.

II. «Зов, а не приказ»: организация деятельности Русской Православной Церкви в начале войны

Тяжело было не только потому, что священники шли на передовую плечом к плечу с солдатами. Но потому, что, по совокупности известных социально-политических условий и усилий либерально-демократической пропаганды, в начале XX века началось заметное расцерковление русской жизни. Как с горечью отмечал архиепископ Волынский и Житомирский Антоний (Храповицкий), «наше отечество, наш народ повергнут в тяжкую беду. Сколько злодеяний, сколько убийств, грабежей и поджогов совершено за эти два года! Конечно, больше, чем за 20, за 50 лет нашей прежней мирной жизни. Как теперь люди потеряли страх Божий, как дети и юноши плюют в глаза своим родителям, бьют своих учителей, воруют и развратничают! Церкви пустеют, а притоны пьянства и беспутства умножаются. Как все изолгались, как ожесточились! С таким-то великим злом придется бороться новой Думе, если в нее соберутся люди благонамеренные, а если соберутся люди злонамеренные, то так легко им будет теперь губить вконец нашу потрясенную Родину, добивать все, что еще живет в ней доброго» (Слово на молебствии 6 февраля 1907 г. перед выборами членов Государственной Думы от Волынской

губернии)6. Выступление владыки Антония было обусловлено тем, что в своем мнимом героизме русская интеллигенция настойчиво призывала к «отбрасыванию христианства», к установлению атеистических норм жизни, к разрыву русской традиции духовного просвещения. Мало кто мог предположить, что скоро, уже во втором десятилетии века, в результате революционных преобразований Русская Православная Церковь будет почти уничтожена. В начале столетия, при численности населения России 147 млн чел., более 83 млн чел. причисляли себя к православному вероисповеданию. Причем эта цифра год от года росла, и в 1907 г. составляла уже 92 млн. К 1901 г. в России насчитывалось 63 епархии, более 500 мужских и более 300 женских монастырей, численность монашествующих — 58 тыс. чел., а белого духовенства более 100 тыс. чел.7

Даже будучи административно подконтрольным государству, этот мощный духовный светоч представлял собой не «властное всеобъемлющее начало», не клерикальное руководство русской жизни, но «источник любви и благодатного света». Как говорил Иван Ильин, Церковь «есть зов, а не приказ». В ней происходит «служение благодати и служение благодатью». И в Первую мировую войну Русская Православная Церковь во всей полноте явила через своих пастырей «молитвенную силу, любящее сердце и свободную, живую христианскую совесть» (И. Ильин). Она услышала зов о помощи своих сыновей, умирающих на фронтах Первой мировой, и, во спасение их бесстрашно встав рядом, сама тихо призвала страждущих в свои объятья. И этот встречный зов, это встречное движение народа и Церкви явились залогом невероятных проявлений героизма русских людей и блистательных воинских побед во славу России.

Начало войны, которая была объявлена 1 августа 1914 г. (по нов. ст.), ознаменовалось единением всего русского общества в патриотическом, освободительном порыве. «В серьезности положения сомнений не было. Война сбросила скрывавшую ее лицо вуаль и прямо глядела в очи. Русский народ встретил дерзкий вызов с достоинством. Мощный дух патриотизма великого народа сдунул как пушинку все бывшие до последних дней беспорядки и волнения»8. Наоборот, начались кругло-

6 Антоний (Храповицкий), архиеп. Собр. соч. Т. II. М., 2007. С. 635.

7 По материалам: Дроба Сергий, свящ. Церковь, государство и общество XX века по периодическим изданиям и воспоминаниям. Тверь, 2010. С. 7.

8 Рункевич С. Г. Распоряжения и действия Священного Синода в 1914-1915 гг. С. 4.

суточные манифестации в поддержку правительства и во славу Отечества, так что пришлось обращаться к населению с призывом соблюдать спокойствие и выдержку. Затаив дыхание, вся Россия, казалось, вслушивалась в слова манифеста, провозглашенного императором Николаем II, текст которого завершался так: «С глубокою верой в правоту нашего дела и смиренным упованием на Всемогущий Промысел, Мы молитвенно призываем на Святую Русь и доблестные войска наши Божие благословение»9. После оглашения манифеста в сослужении придворного духовенства был совершен молебен о даровании русскому воинству победы над врагом. На аналое, приготовленном к молебну, находились чудотворная икона Спасителя из часовни домика Петра Великого и чудотворный образ Богоматери из Казанского собора. Приложившись после молебна ко кресту, государь император обратился к представителям армии и флота со словами о том, что со спокойствием и достоинством Россия встретила известие об объявлении войны, и выразил убеждение, что с таким же чувством спокойствия мы доведем войну, какая бы она ни была, до победного конца. Государь император завершил свою речь историческими словами: «Я здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдет с земли нашей. И к вам, собранным здесь представителям дорогих мне войск гвардии и Петербургского военного округа, и в вашем лице обращаюсь я ко всей единородной, единодушной, крепкой как стена гранитная, армии моей и благословляю ее на труд ратный»10.

В первые дни войны патриотическая эйфория и уверенность в непременной победе России оказались настолько сильными, что появилась надежда о скором освобождении Константинополя от турок; позже, в результате победоносного наступления русской армии, они нашли отражение даже в серьезных обсуждениях в Синоде. Но уже в последние дни мира, в ожидании войны, было ясно и то, что для успешных действий Церкви в новой ситуации потребуется ряд неотложных преобразований.

Все русское духовенство поддержало царя с первого дня войны, названной Великой. В этот день Святейшим Синодом в Казанском соборе было совершено всенощное молебствие о даровании победы российскому воинству, после чего состоялось синодальное заседание. С необы-

9 Правительственный вестник. 1914. №161.

10 Там же.

чайной серьезностью, в предчувствии совершенной исключительности события, церковное руководство осознало необходимость выхода за привычные рамки, в которые обычно укладывались в соответственных случаях синодальные распоряжения. В прежние войны военное духовенство заранее не разрабатывало специального плана. Каждый священник обычно руководствовался личным усмотрением. На фронтах деятельность духовенства сводилась к совершению молебнов, панихид и иногда Литургий, отпеванию умерших, напутствию больных и умирающих. Многие священники (по воспоминаниям современников) плохо представляли, где им быть — на передовой, в перевязочном пункте или в обозе. Даже протопресвитер военного и морского духовенства во время русско-японской войны не появлялся на театре военных действий.

Как вспоминал протопресвитер Георгий Шавельский, ставший последним протопресвитером русской армии и флота, «единственным руководством для священников на войне служило Высочайше утвержденное положение об управлении войск в военное время. Но оно не предусматривало всех обязанностей священника, а тем более возможностей для его работы на бранном поле. Иногда же своею краткостью оно сбивало с толку не только рядовых священников, но и начальствующих лиц. Присланный из Иркутской епархии священник Попов явился в госпиталь, согласно положению, с епитрахилью, дароносицей, крестом и кадилом, без антиминса и полного священнического облачения. Когда благочестивый главный врач госпиталя попросил его отслужить Литургию, он ответил, что у него нет принадлежностей для этого, да он и не обязан совершать Литургии: согласно положению, его дело — напутствовать и хоронить. Когда в 1904 году благочинный 9-й Сибирской дивизии потребовал от подчиненных ему госпитальных священников, чтобы они обзавелись антиминсами и совершали Литургии, его начальник — главный священник Манчжурской армии, прот. С. А. Голубев возразил ему: "Госпитальному священнику антиминса не полагается". А между тем, где же на войне служить Литургии, как не в госпиталях?»11

В 1914 г. активизировались все формы церковной жизни. Принятое в июле 1914 г. Святейшим Синодом постановление за № 6502 совершенно выходило из прежних рамок и являлось патриотическим актом

11 Шавельский Г., протопресв. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. М.,32010. С. 424. (Материалы по истории Церкви; кн. 11-12).

высокой важности, заключающим в себе общие и деловые директивы для всего непризванного к оружию православного населения в патриотической его деятельности во время войны. Молитва к Богу о помощи теперь составляла, бесспорно, первое дело Церкви. Предписывалось совершать моления Господу Богу о даровании победы христолюбивому российскому воинству, свершаемое во время брани с супостатом, с коленопреклонением, по чину, напечатанному в Последовании молебных пений, с произнесением при этом пастырского поучения, а затем приносить Господу Богу в церквах повседневные молитвы о победе над врагом. Это предписание было напечатано в «Церковных ведомостях» и его приложениях. Таким образом, Церкви, являвшейся одним из важнейших факторов в строении государства, предписывалось взять на себя в максимальной степени инициативу организации содействия Отечеству в великом для Родины деле победы над врагом.

Святейший Синод призывал монастыри, церкви и православную паству к пожертвованиям на врачевание раненых и больных воинов, на вспомоществование семьям лиц, призванных на войну; предписывалось установить во всех церквах особые кружки для сбора пожертвований в пользу Красного Креста и семейств, пострадавших от войны. Монастыри, общины и другие духовные учреждения были призваны подготовить помещения под госпитали и к содержанию их. Боголюби-вые люди были призваны Церковью к пожертвованию собственных сил и средств на благополучную работу этих медицинских учреждений. На призыв к христианской любви «во имя облегчения печали и улучшения материального положения семей воинов, ушедших на фронт», откликнулась вся Россия. Призыв к патриотической проповеди казался естественным и не требовал, разумеется, детальных пояснений.

В это же время состоялся единственный в предреволюционной России Съезд военного духовенства, который затронул вопросы: об инструкциях военному священнику; богослужебные; катехизации; библиотечной деятельности; миссионерской деятельности; правовой деятельности (о суде); благотворительной деятельности; о борьбе с алкоголизмом и воспитании заключенных. Таким образом, на Великую войну священники направились со строго разработанной съездом инструкцией. Надо отметить, что эта инструкция не была результатом кабинетной деятельности, она отражала предшествующий опыт и наблюдения за

всеми возможностями, какие представляются для работы священников на поле брани, поэтому имела значение первостепенной важности.

По свидетельствам протопресвитера Георгия Шавельского можно судить о значении этой инструкции для фронтового духовенства и всего фронта. Она оговаривала точный круг работ и обязанностей каждого прибывающего на фронт священника, что особенно важно было для вновь мобилизованных, не знакомых с требованиями и условиями военной службы. А таковых было большинство: в мирное время в ведомстве протопресвитера состояло 730 человек, за время войны в армии пребывало свыше 5 тысяч лиц духовного звания. Инструкция точно разъясняла каждому полковому, госпитальному, судовому священнику, где он должен находиться, что должен делать во время боя и в спокойное время, где и как он должен совершать богослужение, о чем и как проповедовать, и т. д.

Помимо общеизвестных обязанностей инструкция возлагала на священников Первой мировой много того, о чем не помышляли их предшественники. Строевому священнику вменялось в обязанность: помогать врачам в перевязке раненых, распоряжаться перенесением с поля боя убитых и раненых, заботиться о поддержании в надлежащем порядке воинских могил и кладбищ, извещать родственников убитых и раненых воинов, пополнять походные библиотеки, и т. п. Госпитальному священнику вменялось в обязанность возможно чаще совершать богослужения для больных, ежедневно обходить палаты, беседовать, утешать, писать письма под диктовку больных, погребать покойников с возможной торжественностью. По мере выявления новых нужд выработанная съездом инструкция пополнялась распоряжениями и указаниями протопресвитера, объявлявшимися в особых приказах.

Духовный управляющий аппарат на театре военных действий представлял собой стройную и совершенную организацию: протопресвитер, его ближайшие помощники; главные священники, их помощники; штабные священники; наконец, дивизионные и госпитальные благочинные и гарнизонные священники. В конце 1916 г. Высочайшим повелением были учреждены должности главных священников Балтийского и Черноморского флотов. Для лучшего объединения и направления деятельности духовенства армии и флота регулярно проводились совещания протопресвитера с главными священниками, последних — со штабны-

ми и благочинными, были и съезды по фронтам под председательством протопресвитера или главных священников.

Георгий Шавельский вспоминал: «Должен по совести сказать, что почти всегда мне приходилось слышать от начальствующих лиц и от рядовых офицеров самые лестные отзывы о работе военных священников. Но без исключений, конечно, не могло обойтись. <...> О деятельности военного духовенства на театре военных действий я имел счастье слышать блестящие отзывы от обоих Верховных Главнокомандующих. В конце 1916 года Государь как-то сказал мне:

— От всех приезжающих ко мне с фронта военных начальников я слышу самые лучшие отзывы о работе военных священников в рядах Армии.

Еще решительнее, в присутствии чинов своего штаба, отозвался в 1915 году Великий князь Николай Николаевич:

— Мы в ноги должны поклониться военному духовенству за его великолепную работу в Армии.

Я дважды слышал от него эти слова»12.

Такие отзывы были вполне заслужены духовенством. В войну, названную современниками Великой, военное духовенство впервые работало дружно, согласно, по самой широкой программе. Священники делили с воинами все тяжести и опасности войны, возбуждали дух, будили совесть, своим участием согревали уставшие души, предохраняя их от возможного на войне ожесточения и озверения. Вот с какими словами на обедне обращался священник Олег Адамович к солдатам 1-го Егерского графа Йоркского батальона, вступившим на землю неприятеля, в Ортельсбурге:

«Третий день сегодня, как мы на вражеской земле. Сделали два больших перехода. Жители бегут в панике. Оставляют дома. Бросают имущество. А вчера нашли брошенного спеленатого младенца. Мать в безумном страхе бросила то, что ей дороже всего, бросила свое грудное дитя. Где теперь эта бедная мать? Опомнившись от первого страха, где-нибудь на дороге или в лесу, голодная и холодная, она ломает руки и молит Бога спасти ее родное дитя.

12 Шавельский Г., протопресв. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. С. 431.

Братья воины! Мы должны разить врага, когда он с оружием в руках идет против нас. Когда же он просит пощады, мы должны щадить его и миловать. Еще мягче мы должны относиться к мирным жителям. Вы сами видели, в каком бедственном положении они находятся. Не будем их обижать. Не будем трогать их имущества. Пусть они возвращаются в свои дома, найдут все в таком виде, как и оставили.

Тогда они будут благословлять русских воинов и восхвалять Бога, в Которого мы веруем»13.

Конечно, трудно поверить, что все священники действовали строго по инструкции, что они не могли проявить героическую самостоятельность и принять собственное творческое решение по обстановке. Когда требовало дело, оказывалась бессильной инструкция, предписывающая священнику находиться в перевязочном пункте, если он понимал, что в этот миг нужен в окопе или даже за ним, впереди отряда, атакующего неприятеля.

III. «Сам Суворов плакал»: подвиг русского священства в Первую мировую войну

Невозможно представить подвиг священников Русской Православной Церкви на фронтах Первой мировой войны отдельно от подвига всего русского воинства. Священник и солдат, показывая чудеса профессионализма и героизма, вместе стояли перед лицом смерти, вместе шли на врага Отечества, но оружие у них было разное. Глубокая вера, крест и молитва — оружие несокрушимое, победоносное и спасительное. Именно с таким запасом «боевых средств» шли священники и в лазарет, и к разверстой братской могиле, и на передовую. Издревле Русская Православная Церковь утверждала, что нет различия между нею и воином, воюющим за благо отечества, воином, соблюдающим долг присяги и совести. Известно, что Сам Иисус Христос не только не отверг просьбы боголюбивого римского сотника, который был как отец солдатам, но даже поставил его веру выше веры многих, сказав: «И в Израиле не нашел Я такой веры» (Мф 8. 10). Вера делает человека человеком, сыном Отечества и, если надо, верным его защитником. В «Своде военных установлений», выпущенном при Николае I, сказано, что «дурной сын

13 Вестник военного и морского духовенства. 1915. №24. С. 832.

Церкви не может быть добрым сыном своего Отечества». Эта немудреная истина имела яркие подтверждения в русской истории.

Неисчислимо примеров тому, что означает «добрый сын Отечества». Применительно к воину, кратко говоря, — это тот, кто обладает силой воинского духа. Со времен А. В. Суворова сущностью русской национальной доктрины, сформулированной в его «Науке побеждать», является превосходство духа над материей. Но вся эта мудреная «наука», как энергия в атомном ядре, сосредоточена в нескольких простых строках «Молитвы воина перед вступлением в бой с врагами Отечества»: «Господи Боже, Спасителю мой! По неизреченной любви Твоей Ты положил душу Свою за нас. И нам заповедовал полагати души наша за друзей своих. Исполняя святую заповедь Твою и уповая на Тя, безбоязненно иду я положить живот свой за веру, Царя и Отечество и за единоверных братий наших. Сподоби мя, Господи, непостыдно совершить подвиг сей во славу Твою. Жизнь моя и смерть моя — в Твоей власти. Буди воля Твоя. Аминь».

Все свои теоретические положения глубоко верующий и прививавший веру своим героическим солдатам А. В. Суворов доказал собственным примером и опытом ведения победоносных сражений. Но кроме неколебимого духа необходимо воину милосердие, которым, как известно, в избытке обладал генералиссимус. Наверное, в силу такого благодатного качества своего характера не смог он не помочь духом своим сыновьям России в жесточайшей человеческой бойне под названием Первая мировая война. От очевидцев известно, что великий русский полководец явился на помощь отступавшему в кровопролитном бою четвертому батальону 11-го Фанагорийского полка, поднял наступательный дух бойцов и увлек их в контрнаступление. Много тому свидетелей, а поручик этого полка поэт Арсений Несмелов запечатлел чудесное явление в своем стихотворении14.

<...>Мы уж слева дрогнули и справа, Враг наваливался как медведь, И защите знамени со славой Оставалось только умереть.

14 Воскресни, Русь! О патриотизме, достоинстве русского человека и православном понимании войны // Даниловский благовестник. М., 2001. С. 52.

И тогда, — клянусь, немало взоров Тот навек запечатлело миг! Сам генералиссимус Суворов У седого знамени возник.

Был он худ, был с пудреной косицей, Со звездою был его мундир. Крикнул он: «За мной, фанагорийцы! С Богом, батальонный командир!»

И обжег приказ его, как лава, Все сердца: святая тень зовет! Мчались слева, подбегали справа, Чтоб, столкнувшись, броситься вперед!

Ярости удара штыкового Враг не снес; мы ураганно шли, только командира молодого Мертвым мы в деревню принесли.

И у гроба — это вспомнит каждый Летописец жизни полковой, — Сам Суворов плакал: ночью дважды Часовые видели его.

А могли оставаться ли равнодушными полковые священники? Нет, они, конечно, не имели права показать слез сочувствия, они сами должны были утешать и поднимать солдатский дух и молить Бога о помощи русским сынам. Свидетельством самоотверженного священнического служения являются исторические воспоминания и статистические данные протопресвитера Георгия Шавельского.

В русско-японскую войну был убит один священник. Погибшие на кораблях в Цусимском сражении не учтены. В Первую мировую убитых и умерших от ран священников было более 30 человек. В русско-японскую войну раненых и контуженых священников не набралось и десяти, в Великую войну их было более 400. Более ста военных священников попали в плен. Пленение священника говорит о том, что он находился на своем посту, а не прятался от опасности в тылу. О мужестве православных священников свидетельствуют их ордена. Из оставшихся в живых пастырей-героев 14

были награждены офицерскими Георгиевскими крестами 4 степени. За все время существования Георгиевского креста, от императрицы Екатерины II до Великой войны, этой наградой было удостоено всего 4 священника. А во время Первой мировой войны — 14. Каждый из этих четырнадцати человек совершил какой-нибудь особый подвиг. По современной статистике все эти цифры оказываются гораздо выше. Так, за годы войны священникам было вручено: 227 золотых наперсных крестов на Георгиевской ленте, 85 орденов св. Владимира 3 степени с мечами, 203 ордена св. Владимира 4 степени с мечами, 643 ордена св. Анны 2 и 3 степени с мечами15. Для получения каждой такой награды, конечно, требовался подвиг.

Вот как торжественно и благодарно звучал Высочайший указ от ноября 1914 г. о первых наградах священникам, участвовавшим в Великой войне. «Государь император Высочайшим указом на имя Капитула Российских императорских и царских орденов, данным в 6-й день ноября сего года, в Царском Селе, Всемилостивейше соизволил сопричислить протопресвитера военного и морского духовенства Георгия Ша-вельского, во внимание к отлично-усердной службе его Церкви Божией и особым трудам, понесенным им во время военных действий, к ордену св. Владимира 2-й степени.

Государь император, по всеподданнейшему докладу синодального обер-прокурора о засвидетельствованных военным начальством особых трудах, понесенных нижепоименованными семью священнослужителями во время военных действий, и согласно определению Святейшего Синода, в 6-й день ноября сего года, в Царском Селе, Всемилостивейше соизволил: 1) на пожалование золотого наперсного креста на Георгиевской ленте из кабинета Его императорского величества — священнику 99-го пехотного Ивангородского полка Андрею Аркадову и 2) на сопричисление к орденам св. Владимира 3-й степени с мечами: протоиерея Кавалергардского Ея Величества государыни Марии Федоровны полка Стефана Щербаковского, и без мечей: протоиерея лейб-гвардии Уланского Ея Величества государыни императрицы Александры Федоровны полка Иоанна Смоленского; св. Анны 2-й степени с мечами: священника 105-го пехотного Оренбургского полка Иоанна Миролюбова и 3-й степени с мечами: священников пехотных полков: 171-го Кобринского —

15 Новиков В. С. Армия и Русская Православная Церковь // Военная мысль. 1992. №4-5. С. 60.

Феодора Георгиевского и 108-го Саратовского — Евсевия Ланге и священника лейб-гвардии Конного полка Николая Комарицкого».

Не мечтали о наградах ни эти, награжденные, ни многие другие, не отмеченные государем священники, когда свершали свои «особые труды» на бранном поле во славу Божию и на благо Отечества. У одних эти «особые труды» выражались в мужественном исполнении своих обязанностей под огнем врага, другие под этим огнем выносили раненых с поля сражения. Так, в бою 19 октября 1916 г. священник 318-го Черно-ярского пехотного полка Александр Тарноуцкий и иеромонах, имя которого не сохранилось, исполнявший обязанности священника в одном гвардейском стрелковом полку, и несколько других полковых священников были убиты, когда они с крестами в руках шли впереди своих полков. О деятельности многих священнослужителей остались скудные сведения, а от некоторых не осталось даже имен. Так не будем забывать то немногое, что история сохранила для нас, потомков этих героев.

Имя первого убитого на войне священника, Николая Саввича Кульчицкого, сохранилось в краткой справке «Вестника военного и морского духовенства» №19 за 1914 год, но о его служении сказано мало. «Сообщаем только, что получены краткие сведения об убитом на поле брани священнике Николае Саввиче о. Кульчицком. Он убит 5 сентября разрывом шрапнели. Смерть постигла о. Кульчицкого в расцвете сил, в сорокалетнем возрасте. В военном ведомстве он служил 10 лет, но пришлось участвовать и в русско-японском походе. В нынешнюю войну он оказался первою жертвою из среды военного духовенства».

16 октября 1914 г. геройски погиб корабельный священник линейного заградителя «Прут», иеромонах Бугульминского монастыря, 70-летний старец Антоний (Смирнов). Когда «Прут» во время боя начал погружаться в воду, отец Антоний стоял на палубе и осенял святым крестом свою паству, боровшуюся со смертью в волнах. Ему предлагали сесть в шлюпку, но он, чтобы не отнять место у ближнего, отказался. После этого он спустился внутрь корабля и, надев ризу, вышел на палубу со святым крестом и Евангелием в руках и еще раз благословил своих духовных чад, осенив их святым крестом. А затем вновь опустился внутрь корабля. Скоро судно скрылось под водой16.

16 Беляков А. П. История Православного духовенства военного флота России и его роль в системе воспитания военнослужащих. СПб., 2008. С. 241-242

удивительно созвучно этому героическому, не единичному для русских священников, подвигу стихотворение современной петербургской поэтессы Валентины Ефимовской, являющееся свидетельством бессмертия памяти и подтверждением возможного духовного прозрения художника, который может и не знать о конкретном историческом факте.

ПОД АНДРЕЕВСКИМ ФЛАГОМ

Блаженно дыхание бриза, Томительно чайки кричат, Златой, невесомою ризой На волны ложится закат. Рокочет угрюмое море, Что зыбок и призрачен мир. В пучине лежат, как в соборе, Священник, матрос, командир. И вижу я, глядя на воду, Картины геройских смертей — В сраженьях морских за свободу Великой Отчизны моей. На палубе крови без меры, Сражения близок конец. Своею молитвенной верой Спасает духовный отец. Волна заливает каюты, Корабль оседает кормой, Кадит до последней минуты Священник с седой головой. Детей своих — добрую паству — Светло осеняет крестом, Чтоб каждый из гибнущих спасся И был бы утешен Христом. «Сдавайтесь! — стихия бесилась — И жизнь вам враги сохранят». Но насмерть герои стоят, Приемля лишь Божию милость К погибшим за други своя.

Священник 154-го Дербентского полка Павел Иванович Смирнов своим мужеством и спокойствием в трудную минуту так поднял дух полка, что полк, вдохновленный своим пастырем, не только преодолел опасность, но и одержал победу. Имя отца Павла после этого стало геройским для всей Кавказской армии. Священник был награжден орденом св. Георгия 4 степени.

Иного рода подвиг в начале войны совершил священник 58-го Праг-ского полка Парфений Холодный. Полк действовал тогда в Галиции. Отец Парфений с полковым врачом и одним из младших офицеров переезжал в двуколке по мосту реку. Тут они наткнулись на австрийскую засаду, спрятавшуюся под мостом. Выскочив с ружьями наперевес, австрийские солдаты окружили двуколку. Отец Парфений не растерялся. Осенив крестом своих врагов, он обратился к ним из двуколки с увещеванием, что не должно братьям проливать кровь и, кроме того, впереди и позади большие русские отряды, засаде не уйти от гибели, поэтому лучше, не проливая крови, сложить оружие. убедительная и вдохновенная речь отца Парфения была понятна нападавшим, так как среди них были чехи и угрорусы. Пошептавшись между собой, они начали сдавать оружие, которое было сложено в двуколку. А пленники, конвоируемые офицером и доктором с отцом Парфением, были приведены в находившийся невдалеке штаб полка. Отец Парфений стал первым священником, награжденным наперсным крестом на георгиевской ленте.

Но не всегда священнические подвиги были такими легкими и бескровными. В праздник Богоявления протоиерей Александр Павлович Холмогоров, свершив Божественную литургию при штабе дивизии и Крещенское водосвятие, несмотря на свою усталость и сильный мороз, без замедления отправился на позицию с духовным утешением к своим чадам, находившимся в окопах. Так как был ясный морозный день, то над позицией кружились вражеские аэропланы, и еще с утра начался артиллерийский обстрел наших окопов. Отец Александр смело направился прямо к окопам и стал окроплять их иорданской водой, начав с крайнего левого фланга. Когда он дошел до среднего, самого опасного боевого участка, вблизи которого, как бы предупреждая пастыря, разорвались, не задев его, две бомбы, он не прекратил окропление, хотя офицеры советовали ввиду сильного обстрела перенести чин на другой день. Но неустрашимый пастырь продолжал свое святое дело. Вдруг послышался свист бомбы, она летела прямо на

отца Александра. Благочинный получил более двадцати ран от осколков, один из них повредил позвоночник неустрашимого батюшки. Истекающего кровью, не потерявшего сознание, бойцы перенесли его в лазарет, где после исповеди и причастия священник скончался на руках вызванного из ближайшей артиллерийской бригады отца Кашубского.

Слова, прозвучавшие в память об отце Александре, могли бы быть, наверное, посвящены большинству священников, показывавших на фронтах Первой мировой войны воодушевлявший паству героизм и отеческую мудрость. В последний путь героя провожали с такими проникновенными словами: «.с первых дней твоего духовного общения с полком ты стал для всех дорогим, желанным, ты стал душой полка. Скоро ты сумел занять почетный уголок в душах и сердцах всех твоих духовных чад — от рядового солдата до командира полка включительно. Все увидели в тебе облик евангельского доброго пастыря, полагающего душу свою за овцы своя, что так дорого всегда для военной паствы, а особенно теперь, в тяжелую войну, явным подтверждением чего явилась твоя мученическая кончина в передовой линии окопов. Земно поклоняясь пред твоим прахом, благодаря перед твоей памятью, сплетем тебе, собрат и незабвенный пастырь, не из роз живых и листьев дубовых венок, но из наших сердечных чувств уважения и любви к тебе. В горячей молитве к Богу да изольется наша печаль»17.

Другой тип героического характера или священнического пути, не такой яркий, но не менее значимый, можно увидеть на примере фронтового служения отца Василия Румянцева, мобилизованного в первые дни войны на должность полкового священника в один из сибирских стрелковых полков. С полком он находился неотлучно более двух лет. Много трудностей пришлось пережить вместе. Скромный и трудолюбивый батюшка жил интересами полка, радовался его радостями и скорбел его печалями. Отец Василий находился всегда в полковом перевязочном пункте, исполняя здесь свои прямые обязанности. Сам помогал врачам перевязывать раненых и отправлять их в тыл. Батюшка был любимцем и солдат, и офицеров. В январе 1915 г. он получил общую контузию от разорвавшегося снаряда, а в бою в октябре 1916 г. в Галиции от осколков гранаты получил шесть ранений, приведших к смерти. Мучительны были последние два дня его жизни: слабый сердцем, худенький священ-

17 Вестник военного и морского духовенства. 1917. №4. С. 117.

ник лишь на моменты приходил в сознание. В некрологе было написано: «Покойный отличался редкой добротой и самопожертвованием»18. Сослуживцы подтверждали, что батюшка был очень скромен и деликатен в своих словах и поступках, был отзывчив и нетребователен — довольствовался малым. Жизнь этого священника достаточно типична и показательна в смысле понимания, что такое «зов, а не приказ». Так пример веры, скромности, милосердия, оказывающийся убедительнее любых наказаний и команд, пересиливал человеческие немощи и страхи.

Но были священники и другого темперамента, как, например, отец Сергий Соколовский, свершивший не только подвиг священнического служения, но и ряд военных подвигов и награжденный орденом св. Георгия. Как было сказано в ответе духовного правления на запрос Главного штаба, «по имеющимся сведениям отец Соколовский награжден назначенным орденом не за определенный подвиг, а за легендарную храбрость»19. Героическая отвага отца Сергия была действительно легендарной. С первых дней пребывания на позиции, — а она всегда была в 200 шагах от его землянки, — протоиерей непременно стремился туда, где визжали пули и рвались снаряды. Отец Сергий, происходивший из новгородской священнической семьи, сознательно выбрал военное поприще. В 1900 г. он поступил на службу в Военное ведомство. В русско-японскую войну получил два ордена. С 1906 по 1916 гг. он оставался священником 7-го Финляндского стрелкового полка. В Первую мировую войну отец Сергий Соколовский был трижды ранен, последний раз — с потерей кисти правой руки. Протопресвитер Георгий Шавельский вспоминал, что когда на австрийском фронте 7-му Финляндскому стрелковому полку нужно было разрушить проволочные заграждения и было сделано несколько безуспешных попыток, не принесших ничего, кроме больших потерь для полка, помочь вызвался отец Сергий. С разрешения командира полка он повел за собой несколько десятков солдат-добровольцев, которые под покровом ночи смогли разрушить проволочные заграждения.

А вот с какими оценками его личных качеств рассказывалось о легендарном священнике в выписке из рапорта священника Особого пе-

18 Иркутская жизнь. 1916. №273. 4. XI.

19 Капков К. Г. Священники кавалеры императорского военного ордена св. великомученика и победоносца Георгия. М.; Белгород, 2012. С. 683.

хотного полка Николая Богоявленского от 8 декабря 1916 г. №48. Полк, находившийся в 1916 г. в провинции Шампань, должен был произвести скрытый набег на неприятеля с целью захвата пленных. Горстку бойцов-добровольцев возглавил отец Сергий. Идя смело впереди всех со святым крестом «в рое свистящих пуль и бросаемых неприятелем бомб, он зорко следил за своими солдатами». Первую медицинскую помощь оказывал им сам. «Он ничего не боялся», — это слова его солдат, воодушевленных примером священника! Цель набега была осуществлена блестяще. По рассказам очевидцев, священник, как всегда, возвращался последним, но, не дойдя немного до своих траншей, получил от осколков разорвавшейся бомбы два тяжелейших ранения: в правую руку и в правый бок. Первое время состояние здоровья священника было ужасное, особенно от потери крови. Французский солдат санитар Матирин Потье предложил свою кровь, видя, как тяжело страдает легендарный батюшка. Операция по переливанию спасла жизнь отцу Сергию, но правой руки он лишился. Отец Сергий Соколовский снискал почет и союзных войск, собственноручно в госпитале орденом Почетного легиона его наградил командир корпуса генерал Дюна, а командир армии прислал для передачи ему Военный крест.

«Шел первым — возвращался последним» — вот формула поведения на войне многих героев-священников. Но подобный подвиг одним из батюшек был совершен ранее, он имеет поныне зримый образ, запечатленный литературно и художественно. С почтением и благодарностью имею честь вспомнить и рассказать о своем прадеде, протоиерее Стефане Щербаковском. Можно предположить, что его подвиг, свершенный в русско-японскую войну, ставший широко известным не только в России, вдохновлял многих священников и в Первую мировую войну. Стефан Щербаковский родился в 1874 году в семье псаломщика села Качкаровка Херсонской губернии. Окончил Одесскую духовную семинарию. На русско-японскую войну отец Стефан ушел добровольцем, став священником 19-го Восточно-Сибирского стрелкового полка. Вместе с ним ушла и его жена, записавшись сестрой милосердия. О его службе и подвигах достаточно подробно рассказано в книге К. Г. Капко-ва «Священники кавалеры императорского военного ордена св. великомученика и победоносца Георгия»20.

20 Капков К. Г. Священники кавалеры императорского военного ордена. С. 683.

Стефану Щербаковскому довелось участвовать в Тюренченском бою у реки Яла 18 апреля 1904 г., где «6000 русских с 30 орудиями дрались с 36 000 японцами при 128 орудиях»21. Сопротивление русских войск продолжалось 10 часов; в неравном бою были убиты или ранены 75% личного состава. Потери японцев были также велики. В этот день воины Восточно-Сибирского полка находились в центре боя. Под звуки полкового марша и российского гимна «Боже, царя храни!» солдаты несколько раз бросались в атаку. Но одолеть японцев не удавалось. Когда был убит командир полка, отец Стефан с поднятым крестом в руках и пением «Христос Воскресе» поднял в атаку остатки полка, идя впереди знаменосца. После этого полк отбил сопку и дал возможность другим войскам выйти из окружения. Пробиваясь вперед, мой прадед был ранен в руку, в ногу, контужен в бок и потерял сознание.

Вот как сам отец Стефан скромно вспоминал тот день: «Много сейчас про меня в газетах неправды пишут, героем каким-то великим представляют. А все случилось как-то случайно, само собою. Вижу — бойцы лежат рядами. Ранило командира полка. Его бережно положили на носилки, но вторая пуля уложила его на месте. Я машинально взял тогда крест и встал перед ранеными воинами. Музыка играла сперва марш, потом "Боже, царя храни". Солдаты и офицеры были настроены великолепно. В этот момент я был ранен и потерял сознание»22. В другой раз отец Стефан рассказывал более подробно о своем подвиге: «Встал я 18-го числа рано, в три часа ночи. Я знал, что бой будет отчаянный, и решил исполнить свой пастырский долг до конца, показав воинам пример самоотвержения и любви своею смертию... В 4 часа я помолился Богу, составил завещание и встал в знаменной роте. В 3 часа пополудни полк выстроился и под звуки полкового марша двинулся в атаку. Я надел епитрахиль, взял крест, благословил солдат и с пением "Христос Вос-кресе" пошел во главе стрелков знаменной роты. Картина была поразительная, грандиозная. Без малейшего колебания шли славные стрелки на верную смерть, в адский огонь, среди рвущихся снарядов. Только каждый, пред тем как двинуться в бой, крестился. Потом все смешалось. Музыка тотчас же смолкла. Кто побежал вперед, кто упал убитым или раненым. Я почувствовал сильный удар в руку и в ногу и упал навзничь, потеряв сознание»23.

21 Керсновский А. А. История русской армии. М., 1999. С. 427.

22 Капков К. Г. Священники кавалеры. С. 650.

23 Там же. С. 651.

Много говорит о природе христианского подвига на войне такая подробность. Отца Стефана, истекающего кровью, положили на подводу, идущую в госпиталь. По пути священник очнулся и увидел, что солдата хотят похоронить без отпевания. Ослабевший священник поднялся с подводы и в заботе о спасении души незнакомого ему раба Божия сумел отслужить панихиду по убитому, тем добавив еще один стежок на прекрасное полотно всеобщей Божественной гармонии.

Личной глубокой любовью к Богу ведом в своем подвиге священник, в душе которого радость о мире соседствует с пониманием необходимости этот мир созидать и защищать. В Новом Завете мир — это дар Божией любви, он равнозначен эсхатологическому спасению. Мир — это благодатное состояние человеческой души, освобожденной от рабства греха. Состояние бытия в Боге есть нормальное состояние твари, «потому что Бог не есть Бог неустройства, но мира» (1 Кор 14. 33). Но для того, чтобы наш человеческий мир был гармонично устроен и устойчив, нужна опора, и отыскать ее не сложно, давно и ясно каждому из нас сказано: «Только во Мне — опора твоя» (Ос 13. 9) Поэтому невозможно представить подвиг священника, идущего с крестом впереди войск в рое вражьих пуль и разрывах снарядов, только как следствие его личного усилия. Без Божией помощи нет победы и подвига. Только во встречном движении любящей человеческой души к Богу и Бога к человеку осуществляется восстановление ущербов бытия. Победа над врагом в войне есть составляющая всеобщей победы над грехом и злом.

Священники понимали это и шли на войну вместе с народом и разделяли все его тяготы. Исконно всех русских людей связывает атмосфера общих чувств, единого порыва, подобное каждый из нас не раз испытывал и испытывает в новейшее время. Эту национальную особенность хорошо сформулировал в 1904 году русский публицист М. О. Меньшиков: «.нужна общая гармонизация чувств, нечто понятное и дорогое не отдельным людям, а всем вместе. Непременно всем, как мгновенно понятны народная песня и язык. И как хорошо, что, вопреки беспочвенным рационалистам, сектантам, интеллигентам-интернационалистам, мы все-таки, оказывается, имеем общую живую веру, общую с народом поэзию быта, общую с ним любовь. И только это общее дает силу жить и сопротивляться. Если за что не жаль отдать жизни, то только за это. За благовест бедной церкви, за "Христос Воскресе", за землю отцов и де-

дов, тоже когда-то ливших свою кровь за Русь Святую, за святое счастье быть русским»24.

За счастье быть русским, за возможность передавать его по наследству шли священники в Первую мировую войну на поле брани, не жалея жизни, исполняли не только возложенные на них обязанности, но и значительно расширяли их число. Генерал А. А. Брусилов, вспоминая о тяжелых днях для русской армии в 1915 г., писал: «В тех жутких контратаках среди солдатских гимнастерок мелькали черные фигуры — полковые батюшки, подоткнув рясы, в грубых сапогах шли с воинами, ободряя робких простым евангельским словом и поведением. <...> Они навсегда остались там, на полях Галиции, не разлучившись с паствой»25.

Этому священному единству, выражающемуся подвигом, посвящено стихотворение военного топографа капитана М. Н. Левитского. О бое, который возглавил отец Стефан Щербаковский, он написал так:

<.> Тогда на место командира Священник наш отец Стефан С крестом в руках встает пред нами, Подъемля крест пред небесами, Ведет бойцов на вражий стан: За крест, за Родину! За мною!.. И мы пошли. Со всех сторон Несется грохот, свист и стон Над омраченною землею, И у священника из рук Валится крест на землю вдруг; Но он, без слов творя молитву, Другой рукой его берет. И снова рать ведет на битву.

Протоиерей Стефан Щербаковский был награжден орденами св. Георгия 4 степени, св. Владимира 4 степени с мечами, св. Анны 2 степени с мечами и золотым наперсным крестом на георгиевской ленте. Он участвовал в боях Первой мировой войны. Его подвигу посвящена большая картина художника М. Л. Маймона. Открытки и художествен-

24 Меньшиков М. О. Вечное Воскресение. М., 2003. С. 63.

25 Яковлев Н. 1 августа 1914 г. // Молодая гвардия. 1967. С. 681.

ные настенные тарелки с изображением Щербаковского выпускались в начале XX в. даже во Франции. Интересно, что на выпущенной в 1919 г. в Европе серии почтовых марок, приписываемых правительству А. И. Деникина, в частности, повторялась иконография вышеназванной картины.

В октябре 1914 г., вдохновленный подвигом отца Стефана, повторил его полковой священник отец Василий Шпичек. Когда его 9-й драгунский Казанский полк дрогнул перед врагом, на своей тощей лошаденке вылетел вперед скромный и застенчивый отец Василий и с криком «За мной, ребята!» понесся вперед, увлекая в атаку бойцов. Противник бежал, полк одержал победу. Священник был награжден Георгием 4 степени.

Наверное, образ именно такого, возглавляющего победоносную атаку батюшки — наиболее яркое и убедительное свидетельство подвига священства в Первую мировую войну. Но кто-то ведь следил за подвигами священников, кто-то учитывал их и выносил решения о награждении, кто-то безустанно управлял делами всей Церкви. Да, иерархи Церкви, высшие церковные чины, богословы, ученые тоже не оставались в стороне, свершая свой личный подвиг служения Родине и народу.

Протоиерей Петр Иванович Лепорский был известным профессором по кафедре догматического богословия Санкт-Петербургской духовной академии. Во время Первой мировой войны с августа 1914 г. до сентября 1915 г. и с мая по начало октября 1916 г. отец Петр Лепорский был назначен императрицей Александрой Федоровной в Северный Ее Величества военно-санитарный поезд. В связи с этим отцу Петру пришлось прервать свою преподавательскую деятельность.

В начале декабря 1916 г. протопресвитер военного и морского духовенства Г. И. Шавельский направил из ставки Главнокомандующего телеграмму следующего содержания: «Протоиерей Лепорский крайне необходим для должности главного священника армии, митрополит отпускает. Усердно прошу в особое одолжение отпустить с сохранением кафедры и содержания». В результате в том же месяце Святейшим Синодом протоиерей П. И. Лепорский был назначен на должность главного священника армий Румынского фронта. Однако неудачи русской армии и события февраля 1917 г. вынудили уже новое Временное правительство рассматривать вопрос о реформировании фронта. С декабря

1917 г. по начало февраля 1918 г. протоиерей Лепорский, как видно из документов, занимался демобилизацией священников армий фронта. И в феврале 1918 г. был уволен со своей должности. Дальнейшему его продвижению по должностной лестнице военного духовенства помешал ставший неприемлемым для Синода эпохи Временного правительства факт биографии: отцу Петру в вину ставилось уже то, что он был священником в санитарном поезде императрицы Александры Федоровны26.

Непосредственным начальником о. Петра Лепорского по линии военного духовенства был о. Георгий Иванович Шавельский, человек, выбравший воинскую стезю сознательно. После окончания Санкт-Петербургской духовной академии он занял должность священника Суворово-Кончанской церкви Императорской Николаевской академии Генерального штаба. Эта церковь была построена по инициативе Александра Васильевича Суворова в 1789 г. в селе Кончанском Новгородской губернии. В память 100-летнего юбилея со дня смерти генералиссимуса в 1900 г. она перенесена в Санкт-Петербург. Во время русско-японской войны отец Георгий был назначен дивизионным благочинным, а закончил войну в должности главного священника Маньчжурской армии.

О своих трудах на войне Шавельский писал: «.перевязывал доктор, а я живых утешал, ободрял, напутствовал, умерших погребал; когда же не было опасно больных и умерших, помогал перевязывать, поил чаем раненых и проч. <.> Когда бой шел по всей линии полка, я неотлучно находился на перевязочном пункте, куда стекались все страдальцы, и где я был нужен им. Когда же бой велся частью полка и когда я мог быть уверен, что раненых не пронесут мимо меня, я старался во что бы то ни стало побывать у страждущих. Ценили это наши солдаты; большую радость и ободрение всякий раз доставляло им мое появление во время боя под огнем. Сказанное в это время слово особенно близко принимается к сердцу и, кажется, никогда не забывается»27. Историческим достоянием являются записки протопресвитера Георгия Шавельского «Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота». Благодаря этому труду сохранены многие имена и подвиги военного священства.

26 Прим.: на эту тему под руководством автора в Санкт-Петербургской духовной семинарии была защищена дипломная работа.

27 Капков К. Г. Священники кавалеры. С. 633.

В 1911 г. отец Георгий был назначен протопресвитером военного духовенства с пожалованием митры и, кроме того, в 1913 г. — протопресвитером Феодоровского собора Собственных Его Величества конвоя и Сводного пехотного полка. Имея цель поднять уровень религиозного воспитания солдат и офицеров, Шавельский успел до войны значительно реорганизовать и упорядочить управление военным и морским духовенством. В течение 1914-1917 гг., за исключением времени, проводимого в поездках по фронтам, протопресвитер находился непосредственно в Ставке и имел возможность личного доклада царю, из рук которого получил ордена св. Владимира 2 степени и Александра Невского.

После Февральской революции Георгий Шавельский был одним из немногих представителей высшего эшелона власти, на время оставшихся на своей должности. Он также был одним из кандидатов на Патриаршество и получил 13 голосов. Спасаясь в дальнейшем от красного террора, отец Георгий Шавельский сначала служил протопресвитером военного духовенства Добровольческой армии, а после войны в эмиграции в Болгарии начал службу рядовым священником. В Болгарии он пользовался большим уважением церковных служащих, студентов и иерархов Болгарской Церкви.

Оказался на фронтах Первой мировой и иеромонах Нестор Камчатский (Николай Анисимов), героический просветитель аборигенов Камчатки. В 1914 г. он ушел на фронт добровольцем. Организовав санитарный отряд «Первая помощь под огнем врага», отец Нестор два первых года неотлучно провел на фронте. Он вспоминал: «Мне, как начальнику санитарного отряда, приходилось ездить верхом на лошади вдоль линии огня и руководить не только врачебным и санитарным персоналом, но и обозом с медикаментами. Неоднократно случалось смотреть в глаза смерти под градом пуль, среди рвущихся с оглушительным грохотом фугасов и снарядов, утешать напутственной молитвой умирающих воинов-страстотерпцев, а раненым облегчать страдания оперативной медицинской помощью. Любовь к ближнему и к Родине побеждали, заглушали во мне вспышки страха перед смертью. <...> Приходилось подолгу находиться в окопах среди солдат, напутствуя их молитвой на бранный подвиг за Родину, за Русскую землю»28.

28 Капков К. Г. Священники кавалеры. С. 669.

IV. «Россия — священная наша держава»

Когда под российский гимн «Боже, царя храни!» русская армия на фронтах Первой мировой сражалась за Русскую землю, в тылу начались необратимые процессы уничтожения российского государства. Додумался смекалистый враг, что сакральное содержание крепости Российской державы отражено в первой строчке ее гимна, и принялся разрушать означенные здесь сущности. Если первоочередно русские молят Бога за своего царя, значит, надо поколебать веру, осмеять молитву и любыми способами расправиться с царем: оболгать, сокрушить, убить, и тогда падет Россия. Так и произошло. В тылу воюющей России происходило предательство на многих уровнях. Так, знаменитый писатель, философ Д. С. Мережковский в одном из своих выступлений на заседании «Религиозно-философского общества», действовавшего в санкт-Петербурге — Петрограде с 1907 по 1917 гг., говорил: «.был порыв необычайный, и вдруг война грозит обратиться в патриотическую в гнусном смысле этого слова, как его употребляет "Новое время". Опасность явилась; народ оказался беспомощным, не мог своего первого порыва закрепить. Не было каких-то граней в сознании. Почему же? Да потому, что это народ православный и весь идеализм его, все глубины этого идеализма, самая его жертвенность, весь он — неразрывно связаны с Православием, с Церковью, а Церковь, конечно, неразрывно связана с абсолютизмом, т. е. с самой страшной формой национализма»29. А война шла уже четыре месяца.

Если внимательно прочитать материалы и документы этого знаменитого столичного общества, то становится ясно, что подвиг русского священства в Первую мировую войну много славнее и значительнее лишь зримого воинского служения. Пастырям приходилось не только бороться на фронтах против внешнего врага, но и служить отечеству в системе тотальной оскорбительной либеральной пропаганды и агитации, нацеленной на несвоевременную, выдуманную необходимость реформирования Русской Православной Церкви. Как жестко противостояли традиционной церковно-монархической идее многие представители российской интеллигенции в то время, когда уже шла отечественная война и совершались славные русские победы и подвиги, дают представление

29 Религиозно-философское общество в Санкт-Петербурге (Петрограде): история в материалах и документах 1907-1917. Т. III. 1914-1917. М., 2009. С. 95.

доподлинные слова, отраженные в протоколах выступлений членов этого многочисленного, представительного Религиозно-философского общества, благополучно просуществовавшего до самой революции.

Памятуя о том, что членами этого общества были известные писатели, философы, историки, богословы, священники, можно сказать, что их, в основном либерально-демократическое, мировидение, не есть единичное мнение, но мировоззренческий срез большой части образованного русского общества, которое дружно выступало с тотальной критикой русской жизни как таковой и ее духовной составляющей в особенности. Такие известные представители русской интеллигенции, как историк культуры, философ Александр Мейер, историк литературы, писатель Дмитрий Мережковский, публицист, поэт, критик Сергей Соловьев, правовед, философ Сергей Гессен, церковно-общественный деятель протоиерей Константин Агеев и мн. др. не только выражали свое личное мнение по современным проблемам, но влияли на мнение общественное, тем более, что обладали талантом красноречия.

Вот один из примеров шельмования русского православного патриотизма и восхищения польским католицизмом. В своем докладе «О религиозной лжи национализма» 26 октября 1914 г. Мережковский призывает: «Борьба с национализмом — главная задача русской интеллигенции. <...> В настоящей войне происходит торжество славянофильского национализма, окончательно выродившегося в "зоологический патриотизм". Вот почему исконная задача русской общественности — борьба с национализмом — сейчас труднее и ответственнее, чем когда-либо. Борьба велась доныне в позитивной плоскости. Но окончательное преодоление славянофильского национализма возможно только в той плоскости, где сам он движется, а именно, — в религиозной. <...> Польша и есть новый Израиль, воистину новый народ Божий»30.

Враги императорской России правильно определили своего главного противника на пути разрушения государства — Русскую Православную Церковь. Сколько же несправедливых обвинений в адрес служителей Церкви было выплеснуто с разных трибун русского общества в это время, сколько сказано унизительных слов и о самодержце, и о Православии, радеющих за единство нации. И боролись не только на словах, но и на деле интеллигенты не за подъем народного духа, не за сплоче-

30 Религиозно-философское общество в Санкт-Петербурге (Петрограде). С. 17, 23-24.

ние боевых рядов, а за мнимую "общечеловеческую правду", которая, наверное, выглядит, по определению председателя общества историка Церкви Антона Карташева, так: «Ведь мы не сможем указать более ни одной интеллигенции в мире, которая так равнодушна была бы к своему национальному самосознанию, чем интеллигенция великорусская. В некоторых отношениях это — факт даже загадочный. Ни у одного из культурных народов мира мы не найдем такого большого количества детей в школе, гимназии и университете, которые так специфически отвращались бы от материалов своего народного творчества, от своих былин, древностей и национального стиля. Это — что-то прирожденное, а не навеянное предубеждениями старшего поколения. Мир Вальтера Скотта здесь милее мира Виктора Васнецова»31.

Да что, кажется, художественный мир Васнецова, когда под ударами оказалась Русская Церковь. Не глубок в осмыслении понятий «блага», «идеи» и «идеала» даже священник — один из учредителей Религиозно-философского общества, протоиерей Константин Агеев (18681920/21? гг.). Так, например, в его обширном докладе, сделанном 11 октября 1915 г., то есть в разгар Отечественной войны, ничего не говорится о подвигах духовенства и солдат на фронтах, но много демагогических рассуждений, продолжающихся в прениях, о необходимости обновления Русской Православной Церкви, о безотлагательном ее реформировании. Очень показательны слова председателя общества Антона Кар-ташева, прозвучавшие в прениях по докладу о. Константина: «Все мы до сих пор остаемся наполовину пацифистами и отрицателями войны, но весьма скверно это делаем. Поэтому в вопросах, которые встали в связи с войной, об отношении к государственности, к правительству, к национальным целям, все эти вопросы нам пока чужие. <.> Ибо в наших общественных идеалах при систематической, уродливой, острой борьбе с правительством образовалось отношение, только отрицательное. Уже сегодня высказывалось, что самым большим, идеальным выходом из положения в этом вопросе будет вопрос об отделении Церкви от государства». И сам дает ответ на вопрос, как это сделать: «Германский народ был настолько силен, чтобы по-своему переродить христианство и родить целое вероисповедание. Сила перерождения может быть так сильна, что даст другую форму христианства. И если вопрос о реформе

31 Религиозно-философское общество в Санкт-Петербурге (Петрограде). С. 28.

Церкви, вопрос, который, может быть, подспудно идет из недр общества, не есть ли это вопрос о действительной реформе Русской Церкви? Не того ли хочет общество, стоящее вне Церкви?»32.

Участников Религиозно-философского общества мучает не вопрос, как помочь Родине в тяжелейшие годы войны, а «жгучий пункт о порабощении Церкви государством»33. И отвечает о. Константин Агеев: «.считаю, что для Церкви установить нормальные или разорвать ненормальные отношения Церкви и государства есть ближайшая судьба Церкви»34. Удивительно, что, отвечая на реплику о том, что духовенству «надо очиститься духовно»35, о. Константин говорит о человеке духовного звания, как о пророке, но не приводит ни одного из возможных сотен примера высокого духа пастырей на фронтах Первой мировой войны в то самое время, когда проходил этот диспут. В Религиозно-философском обществе можно было даже услышать такие утверждения, что нет более отвратительного зрелища, чем поп с крестом впереди военного отряда.

В связи с этим вспоминается великая объединяющая роль Русской Православной Церкви в борьбе с польскими захватчиками в страшные Смутные времена начала XVII в. К сожалению, духовенство в начале XX в. не смогло сохранить свое единство и, как в прежние времена, напомнить русским людям, что они должны сплотиться в единой борьбе против врага. Не смогло, наверное, и потому, что враг этот говорил не по-польски, не по-шведски или по-французски, а изъяснялся — красноречиво, ярко, парадоксально — на правильном русском языке. А может быть, кроме святого праведного Иоанна Кронштадтского, не нашлось других таких прозорливых и бесстрашных пастырей, какими в свое время были патриархи Иов и Гермоген, митрополиты Ефрем Казанский, Исидор Новгородский, Филарет Ростовский, владыки Феоктист Тверской, Галактион Суздальский, Иосиф Псковский и др. Все они, когда, казалось, Русь погибла, смогли мудрыми поступками и наставлениями, не жалея собственных жизней, спасти Родину от польско-шведской интервенции. Они объединили народ общим постом, общим покаянием и примирением; по выражению Н. М. Карамзина, в то время «в духовен-

32 Религиозно-философское общество в Санкт-Петербурге (Петрограде). С. 218, 236.

33 Там же. С. 234.

34 Там же. С.254.

35 Там же. С. 255.

стве особенно сияла доблесть». Почему же не стала всеобщей эта священническая доблесть в Первую мировую войну? Может, потому что все самые отважные священники ушли на фронт? Может, потому что не все пастыри понимали, что любой враг веры есть враг Отечества, даже говорящий на русском языке?

Да, надо согласиться, что во времена Первой мировой войны, в преддверии новой революционной смуты, собственно русская либеральная пропаганда сильно повлияла на мировоззрение немалого числа священников, которые сочувственно или безропотно приняли революционные лозунги и преобразования. В опубликованной резолюции Всероссийского съезда военного и морского духовенства, состоявшегося в 1917 г., было сказано: «Съезд постановил единодушно приветствовать совершившийся государственный переворот как исторический момент исключительной важности, открывший перед русским народом светлые перспективы обновленной политики и церковно-общественной жизни, построенной на евангельских началах свободы, любви, равенства, братства. <.> Служители Церкви, проповедующие вечные истины, должны стоять выше изменяющейся политики и каких-либо партий, но, будучи в то же время гражданами, призванными в данный момент осуществить свои гражданские права, священно-церковнослужители могут присоединяться к политическим партиям и поддержать (например, в Учредительном Собрании) тех представителей, которые борются за проведение в жизнь христианских начал и идей народовластия»36.

В этой резолюции духовенства уже нет упоминания о царе, а понятие веры заменено сомнительными политическими конструкциями: «христианские начала и идеи народовластия». Философ А. С. Панарин четко говорит о происшедшей страшной подмене понятий: «Красные агитаторы поощряют дезертирство с фронта, говорят об одностороннем разоружении и о желательном поражении собственной страны в этой войне. И самое чудовищное состоит в том, что им внимают, у них находится все больше сторонников. Обнаружилась загадочная способность российского прогрессизма наихудшие человеческие чувства и страсти — дезертирство и предательство, капитулянство и преклонение перед наглеющей силой — «конвертировать» в звонкую монету самых

36 Капков К. Г. Очерки по истории военно-морского духовенства Российской империи XVIII — начале XX вв. Итоги к 1917 г. М., 2009. С. 176.

передовых, самых радикальных лозунгов. Эта инверсия моментально превращала самых худших в самых передовых, а наиболее терпеливых, самоотверженных и стойких — в темные силы реакции, шовинизма, империализма и т. п. <...> В массовом дезертирстве 1917 г. сказался не христианский дух, а языческий — стремление спасти себя за счет ближнего, уйти от испытаний, «повеселиться» вокруг огня, в котором сгорает собственная страна»37.

После Февральской революции престиж всех священнослужителей, как военных, так и приходских, стал катастрофически падать, несмотря на то, что в годы Первой мировой войны русскими пастырями было явлено большое число примеров героизма. Из среды военного духовенства вышли такие священномученики, как Петр (Зверев), Анатолий (Панкеев), Аркадий (Остальский), Аркадий (Ершов), Алексий (Ставровский), Алексий (Сабуров), Сергий (Флоринский), священнои-споведники Сергий (Серебрянский), Роман (Медведь) и др. Но именно в 1917-1918 гг. многие священники, оставшиеся верными идеалам императорской России, в продолжение подвигов мученичества на бранном поле и в эпоху гонений совершали подвиги противостояния смуте, начавшейся в 1917 г.

Общее неуважение к духовенству, внедряемое в предреволюционные годы либеральной пропагандой, началось с насаждения непозволительной фамильярности, когда даже среди офицеров укоренялось такое обращение к священнику, как «батя», «батька», «поп». Для дискредитации духовенства в войсках распространялись (по большей части лживые) утверждения о некомпетентности священников, об их низких образовательных знаниях и слабом уровне духовной проповеди. А ведь наряду с рядовыми героическими батюшками, обладавшими талантом доходчивой сердечной проповеди, наиболее действенной в простонародной солдатской среде, обязанности простых полковых священников исполняли архиереи-богословы, такие, как епископ (позже митрополит) Трифон (Туркестанов), впоследствии вспоминавший, что подвергался оскорблениям со стороны солдат уже в 1914 г.

Переломить нравственное развращение солдат священники пытались до конца своего служения на фронтах. Так, еще в 1916 г. были учреждены должности армейских проповедников, на которые приглаша-

37 Панарин А. С. Православная цивилизация в глобальном мире. М., 2002. С. 193, 196.

лись наиболее талантливые пастыри. В Особую армию был назначен архимандрит Петр (Зверев), впоследствии архиепископ и мученик, в 5-ю армию — петроградский епархиальный миссионер Николай Чепурин, в 1-ю армию — иерей Валентин Свенцицкий. Многие священники были очень неплохими проповедниками и, по свидетельству протопресвитера Г. Шавельского, «своими вдохновенными проповедями потрясали воинские части, их приветствовали громогласными «ура», выносили на руках, умоляли еще раз посетить их»38.

Но не всем проповедникам удавалось заручиться поддержкой своей военной паствы. Так, замечательный пастырь, главный священник Черноморского флота протоиерей Роман Медведь не только претерпевал насмешки со стороны офицеров и матросов, но и едва не был расстрелян в декабре 1917 г.39 На флоте действительно священники жестоко изгонялись матросами, бывали даже случаи убийства священников матросами или солдатами. Сердца солдат были неимоверно ожесточены не столько от войны, сколько от умерщвляющей души либерально-демократической пропаганды. Даже на проповедях от священников либерального настроения можно было услышать о «заре свободы». Но эта «заря свободы» дорого стоила и русскому народу, и Русской Православной Церкви.

Были в эти времена и удачи миссионерской деятельности. Так, например, среди причин успеха священника А. Сокольского называется тот факт, что в феврале 1917 г. он «появлялся на кафедре не в рясе пастыря Церкви, а военном мундире»40. Были у священников и другие способы заставить слушать свое слово. Проповедник 3-й армии протоиерей Иоанн Голубев в своем отчете летом 1917 г. пишет: «В настоящее время, прежде чем приступить к проповеди, приходится сначала приласкать всех и лаской согреть сердца их, любовью к себе и ко всему, и тем хотя бы войти в доверие слушателей. <.> Во многих воинских частях армии нельзя было произносить в каком бы то ни было смысле: победа, начальство, подчинение и дисциплина, ибо вся аудитория разойдется с криками — долой, вон его, провокатор, буржуй, поп-кровопийца, паук, арестовать его и т. д. (Слово "победа" солдаты понимали все, как войну

38 ГАРФ. Ф. 1486. Оп. 1. Д. 8. Л. 533.

39 Житие священноисповедника Романа Медведя. Тверь, 2000. С. 15.

40 РГВИА. Ф. 2044. Оп. 1. Д. 20. Л. 132-132 об.

до победного конца)»41. Проповедь попадала на благодатную духовную почву лишь там, где у воинства еще сохранялись христианские идеалы.

Открытые гонения на русское военное духовенство начались сразу после Февральской революции, отменившей сакральную для России формулу: «За веру, царя и Отечество». В своей деятельности священники оказались лишены одной из главных своих духовных опор. Не имея возможности проповедовать исконные русские идеалы, они не могли приветствовать новые идеи, заключавшиеся в пропаганде братаний и дезертирства на фронтах, что вызывало у солдат рост протестного отношения к армейскому священству. Прямые угрозы и оскорбления в адрес духовенства принуждали военных пастырей покидать армию. «Трех святых воронов-дармоедов необходимо в течение трех дней, считая с 4 декабря, выселить из бригады», — говорилось, например, в резолюции совета депутатов 2-й Латышской стрелковой бригады. 21 ноября 1917 г. гарнизонный благочинный г. Нарвы протоиерей Иоанн Юхновский писал: «Солдаты всего гарнизона совсем обезумели, озверели. На улицах — оскорбления священников и угрозы вслух: погодите, мы и здесь перевешаем этих попов». Некоторые священники были даже вынуждены спасаться бегством, переодеваясь в светскую одежду и сбривая бороды42.

С каждым месяцем офицерам и духовенству становилось все тяжелее держать контроль над нижними чинами армии. Проповеди приходилось вести в опасных для жизни обстоятельствах. В такой ситуации военное духовенство, однако, оставалось в армии до ее реформирования в 1918 г. Приказ Наркомата по военным делам №39 от 16 января 1918 г. об упразднении института военного духовенства констатировал полное изгнание священников из армии. Несмотря на личную доблесть большинства военных пастырей, на их огромный профессиональный и армейский опыт, нейтрализовать большевистскую пропаганду и остановить духовное разложение армии они не смогли. По мнению генерала А. И. Деникина, духовенство «в этом, конечно, нисколько не виновато, ибо в мировой войне, в которую была вовлечена Россия, играли роль чрезвычайно сложные политические и экономические принципы, и не

41 Капков К. Г. Очерки по истории военно-морского духовенства. С. 180.

42 См.: Кострюков А. Русское военное духовенство в 1917 году. Комментарий в свете веры // Сайт « Седмица.Еи». URL: http://www.sedmitza.ru/text/406287.html (дата обращения: 09.09.2014).

было вовсе места для религиозного экстаза»43. Современные историки объясняют частичное падение авторитета Церкви особенностями государственной системы, в которой на протяжении трех веков Церкви отводилась лишь роль ведомства. Глубокий внутренний раскол всего общества начался с Петровских преобразований, а в Церкви — с установления института обер-прокурорства.

Трагично в большевистские времена сложились судьбы большинства священников и, конечно, тех, о которых здесь рассказывалось. А ведь число русских священников, прошедших армейское служение, по современным сведениям, превышало 5 тыс. человек (А. Кострюков). Список военных пастырей, убитых за веру, был открыт уже в 1917 г. В декабре этого же года был расстрелян севастопольский протоиерей Михаил Чаф-ранов, впоследствии включенный в список новомучеников, канонизированных Русской Православной Церковью Заграницей. Протоиерей Михаил был обвинен в том, что причащал матросов, приговоренных к смерти. Трагична судьба главного священника Юго-Западного фронта протоиерея Василия Грифцова. Он был изгнан со своего служения и в 1918 г. расстрелян красноармейцами44. Сам протопресвитер Георгий Шавельский, осенью 1918 г. отстраненный от своей должности, едва избежал гибели. «7 сентября, — писал отец Георгий, — поздним вечером прибывший из Витебска учитель тамошней духовной семинарии Махаев, живший у меня на даче, сообщил мне, что Витебский совет рабочих депутатов, составленный из очень подозрительных людей, узнав о моем пребывании в Шеме-тове, постановил расстрелять меня. Решено произвести казнь 9 сентября. Мне оставалось спасаться бегством. <...> Я ночевал обычно в сараях, зарывшись в сено, чтобы в случае обыска не могли меня найти»45.

Многие из названных выше героических русских пастырей вынуждены были эмигрировать, скитаться по чужим странам: это Георгий Шавельский, Сергий Соколовский и др. Митрополит Нестор (Анисимов), вернувшись на Родину из эмиграции, провел, будучи в почтенном возрасте, восемь лет в лагерях. Легендарный священник

43 Деникин А. И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии: февраль-сентябрь 1917 года. М., р1999. С. 80.

44 См.: Кострюков А. Военные священники в сонме новомучеников и исповедников Российских // Сайт «Православие.ги». URL: http://www.pravoslavie.ru/put/44668.htm (дата обращения: 09.09.2014).

45 ГАРФ. Ф. 1486. Оп. 1. Д. 8. С. 550.

Стефан Щербаковский был зверски замучен в родном городе в 1918 г. в подвалах Одесской ЧК. По свидетельству Георгия Шавельского, находившегося до конца жизни в эмиграции, он получил на свой запрос справку, из которой следовало, что из 40 военных и морских священников, оставшихся в Петрограде после революции, к середине 40-х гг. в живых никого не осталось46.

Но не эти мучения — самое важное в судьбах русских пастырей. Самое важное то, что личным примером они доказали: для успеха на войне сильнее огнестрельного оружия, технических средств и приемов — помощь Божия, если ее призывают. Святитель Иоанн Златоуст говорил: «Если ты хочешь видеть силу непобедимую, прибежище неизменное, крепость непреодолимую, ограду непоколебимую, прибегни к Богу, обратись к Его силе»47. И вставала крепость непреодолимая на пути врагов Русской земли, когда она обращалась к Богу. Но когда иссякала духовная сила, падала та крепость под вражьим натиском. Но потом с Божией помощью снова восстанавливалась и возрастала. Милостив Господь к нашему Отечеству, которому многое «завещано веками» (Ф. Тютчев).

Не иначе как «Промысел Божий, чудо великое» — первая строка гимна современной России, одолевшей за свою историю не одно иго.

Россия — священная наша держава. Эта строка кажется сгустком всех русских смыслов. Здесь нет зримых материальных составляющих русского мира, за которые научились зацепляться в своем разрушительном стремлении наши исконные враги. Русский мир задан в истинах религиозно-духовных и представлен в образе сакрального «русского узла», где слово «священная» (обладающая святостью, глубоко чтимая, заветная, такая, на которую нельзя посягнуть, в высшей степени почитаемая и значимая, неприкосновенная) соседствует со словом «держава». Держава — это обозначение могущественного независимого государства и символ царской власти, увенчанный крестом. Незримое присутствие Креста свидетельствует о том, что держава здесь имеет смысл закона в понимании благодати, то есть нравственного закона, без которого Россия не может существовать как государство.

46 ГАРФ. Ф. 1483. Оп. 1. Д. 8. С. 684.

47 Иоанн Златоуст, свт. Беседа на псалом 45 // Сайт «Интернет-проект "Ревнитель православного благочестия"». URL: http://www.ispovednik.ru/zlatoust/Z05_1/Z05_1_14. htm (дата обращения: 09.09.2014).

Это доказано историей Первой мировой войны, пришедшейся на начало богоборческих времен, когда русский народ сам стал отказываться от Бога. Пока русская армия шла на врага под знаменем Господа, под сенью Креста и по благословению венценосца, — она побеждала. Отступившись от Бога, Россия потеряла свою главную опору. Этот закон распространяется и на нынешние, и на будущие времена. Конечно же, были и дипломатические интриги, и политические провокации, и происки зарубежных спецслужб, но все это неизбежно в любой войне.

Сегодня мы, вспоминая трагическую историю Первой мировой войны и украденную у России победу, убеждаемся в том, что православная вера — основа нашей жизни. Если русский народ в своем большинстве покаянно обратится к Богу и сделает православную веру основой своей жизни, не будет у России врагов, способных ее сокрушить. А если Россия отвернется от зова Божьего, вне зависимости от своего политического и военного потенциала она может исчезнуть с исторической арены, может раствориться среди прочих народов. «Самое неистовое и разрушительное зло — это бывшее добро — падший ангел, становящийся демоном. Мировые трагедии тоталитаризма не обходятся без змия искусителя, предпочитающего играть не на худших, а на лучших чувствах. Заполучать худших — не большая заслуга «профессионала зла». Настоящий азарт мефистофельской игры состоит в том, чтобы совратить лучших. Худшие по природе никогда не будут так неистовы, так вдохновенны и талантливы в злобе, как лучшие, совращенные духом максимализма»48, — так объясняет А. С. Панарин мистические основы того явления, что не только самые худшие, но и лучшие военные, и народные низы, в первую очередь страдающие от разрушения российской государственности, поддержали государственный переворот, купившись на демагогические лозунги «Мир — народам, земля — крестьянам, фабрики — рабочим».

То же, примерно, произошло и 70 лет спустя, когда неизбывный враг России, восстановившейся и процветавшей в качестве Советского Союза, взял за цель смыслы первой строки советского гимна «Союз нерушимый республик свободных». Разорение сильной страны началось именно с разрушения единства ее национальных республик, с расшатывания народных устоев, с осмеяния принадлежности к русскому роду, с искажения национально-нравственного смысла понятия «патриотизм».

48 Панарин А. С. Православная цивилизация в глобальном мире. С. 209-210.

Сегодня у нас вновь державный гимн, и русский человек вновь обращается к Церкви, потому что понимает, что единолично ответственен за свое Отечество, которое опять находится под прицелом сил, не раз приносивших на нашу землю национальное унижение, беды, страдания и лишения. А без Божьего Промысла нам врага не одолеть. Есть надежда, что исконный непримиримый враг не сможет нас одолеть еще и потому, что в силу своей глубочайшей прагматичности не сможет осознать незримые, нематериальные, духовные скрепы нашей жизни, означенные первой строчкой современного российского гимна. Сегодня, когда мы, кажется, оказываемся перед «последним выбором»: или нас ждет апокалиптическая бездна, или мы сохранимся как нация, как единственное в мире христианское государство и спасем этот мир, нам особенно нужны героические образцы прошлого. Подвиг русского священства во время Первой мировой войны есть тот образ, из которого можно черпать и духовные смыслы, и уверенность в победе, и камни веры для укрепления духовного фундамента русской жизни, на котором происходит устроение священной нашей державы — святой Русской земли.

Archbishop Constantine (Goryanov)

"WITHOUT SEPARATING FROM CONGREGATION": THE FEAT OF THE RUSSIAN ORTHODOX CLERGY IN THE WORLD WAR I IN 1914-1918

In this article the author describes the feat of the Russian orthodox clergy during the World War I (1914-1918). He considers the internal organization of the military clergy, the system of their activities and duties. The article is based on wide factual material on the wide evidence concerning the activity of priests in the field army force and on the fleet. The author stresses the sacrifice and ingenuity of the military clergy.

Keywords: the World War I, the military clergy, Church and World War I.