CC BY
323
ЛИТЕРАТУРНОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ
В. Зеннхаузер НАУКА И РЕЛИГИЯ
В настоящем сочинении в общих чертах при помощи некоторых примеров наглядно показано то, как наука и религия развиваются одна из другой и зачастую становятся антиподами. Из этого вытекает вопрос, существует ли необходимость в данный момент времени устанавливать новые отношения между этими двумя огромными сферами жизни, и если да, то каким образом это можно сделать.
1
Нива науки — обширная сфера. Она содержит так называемые «жесткие» науки (физику, химию, математику), а также «мягкие» науки (философию, историю, социологию, психологию, литературу и многие другие) и, наконец, такую область, как биология, геология, информатика и медицина, которые находятся где-то между «жесткими» и «мягкими». Названия курсов лекций крупных университетов в течение последних столетий стали составлять пухлые тома, а выбор определенного направления в обучении зачастую представляет большие трудности для обучающихся.
С каких пор наблюдается эта тенденция? Сколько лет существует эта обширная, могучая и впечатляющая по своим масштабам сфера, которую мы называем «наукой»? Давайте оглянемся назад на последние две тысячи лет нашей истории, ограничиваясь при этом лишь нашим европейским пространством1.
Первым университетом в Европе был университет в итальянском городе Болонья; он был основан в 1158 г. В 1167 г. был основан университет в Оксфорде, 1168 г. — год создания университета в Париже. Еще позднее, в 1220-1250 гг. были созданы университеты в Падуе, Неаполе, Кембридже и Риме. Спустя более столетия, а именно в 1386 г., появляется, наконец, первый немецкий университет, он создается в Гейдельберге.
Эти первые университеты не были, впрочем, свободными образовательными и исследовательскими институтами в современном понимании. Скорее они находились в сильной зависимости от церкви. В эпоху Средневековья церковь была самой могущественной силой, она полностью определяла мысли и чаяния людей. Стоит привести лишь такой пример: в 1210 г. римская церковь Парижского университета запретила использовать труды Аристотеля, так как эти произведения якобы представляли собой большую опасность для христианства; само собой разумеется, что профессора университета были вынуждены подчиниться этому вердикту.
В этой связи следует особо отметить экономическое и политическое господство церкви. Это даже трудно себе представить достаточно четко. 4 мая 1493 г. римский папа Александр VI прочертил на карте мира линию, разделяя ею весь мир на две части таким образом, что все еще неоткрытые европейцами земли папа «отдавал в дар» испанцам и португальцам. Испания получала все неразведанные земли западнее этой линии, а португальцы восточнее ее.
О возможности существования «свободной» науки в таких условиях не могло быть и речи. В соответствии с этим разделом мира папой со всеми выходящими из этого опустошительными последствиями история образования продолжалась еще почти 100 лет, т. е. вплоть до того момента, когда был основан университет в относительно свободомыслящей Голландии, который должен был иметь подчеркнуто «светский» характер и который был открыт для учащихся всех вероисповеданий (университет в Лейдене). За ним следовал университет в Эдинбурге подобного толка.
3
С образованием этих «современных» университетов мы находимся уже во второй половине XVI в., т. е. в последней четверти двухтысячелетней истории. Это было такое время, когда отдельными мыслителями предпринимались первые, пока еще робкие попытки освободиться от церковной опеки2. В 1543 г. появились две книги, в которых представлен некий самостоятельный способ «видения мира». Одним из этих произведений была книга Николая Коперника «De revolutionibus orbium coelesium» («О вращении небесных тел»). В противовес учению церкви, согласно которому Земля считалась центром мироздания, Коперник выдвинул тезис о том, что центром Вселенной является Солнце, а Земля представляет собой небесное тело, вращающееся вокруг него.
Вторым произведением был труд Андреаса Версалиуса под названием «De hu-mani corporis fabrica» («О строении человеческого тела»), в котором были изложены познания Версалиуса о строении тела человека, полученные им при вскрытии человеческих трупов. Книга была снабжена иллюстрациями. Оба этих произведения были революционными, и поэтому были решительно отвергнуты церковью, призвавшей к борьбе с авторами этих произведений.
Последующее столетие также было ознаменовано своими «свободомыслящими». Первое имя, которое следует назвать в этом ряду, — это имя шестнадцатилетнего Галилео Галилея из Северной Италии. В 1581 г. он посетил католическую службу в соборе Пизы, но вместо того, чтобы смиренно внимать божественной службе, он наблюдал за свисавшими с потолка собора светильниками на длинных цепях, он
видел в них огромные маятники, размышлял над тем, как они действуют, и пришел к выводу, что продолжительность их колебаний не зависит от амплитуды маятника. Он решил проверить дома это обстоятельство, потому что он не доверял ни расхожим установкам, ни собственной идее. Он верил только экспериментальному опыту, проверке и точным измерениям.
Галилей не был единственным на этом поприще. В 1586 г. Симон Стевинус экспериментально доказал, что скорость падающих тел не является пропорциональной их весу, как это утверждал Аристотель, а скорость падения всех тел одинакова. В 1591 г. появилась книга Томазо Кампанеллы «Philosophia sensibus demonstrata» — «Философия, основанная на органах чувств», в которой Кампанелла отвергал воззрения Аристотеля, до сих пор признаваемые незыблемыми. За этим трудом следовало произведение Галилея «Della scienza meccanica» («О механической науке»). В Англии Френсис Бэкон опубликовал свой труд «Advancement of learning» («Прогресс познания»), в котором он выступил за развитие научных методов и оспорил широко распространенные во всем мире суеверия. И, наконец, во Франции Рене Декарт выразил свое устремление к тому, чтобы провести объединение науки на чисто рациональной основе. Почти 20 лет спустя он опубликовал свой знаменитый, небольшой по объему, труд «Исследование методов истинного использования разума и о поиске истины в науках», который стал вехой в истории развития европейского мышления3.
4
Впрочем, все упомянутые мыслители и ученые оставались автономными борцами, и их влияние было поэтому весьма ограниченным. Но теперь мы вступаем в XVII в., на протяжении его из зародыша под названием «наука» появляется росток, который уже нельзя было игнорировать. Этой науке предстояло столкновение с двумя проблемами.
Во-первых, это внутренняя проблема: каким образом проводить эксперименты, если для этого не существует ни инструментов, ни методов исследования? Если вес и длина могут быть измерены достаточно надежно, то инструментов для измерения температуры или, скажем, давления жидкости и течения времени не существовало. Новые необходимые измерительные инструменты были изобретены и изготовлены примерно в 1650 г. и решительно способствовали появлению того, что мы называем естественными науками. Но в течение последующих двухсот лет средства и инструменты, находившиеся в распоряжении ученых, были скромными: так, например, более или менее совершенный корабельный хронометр, при помощи которого можно было определить географическую широту, был изготовлен только в 1761 г. Долгое время людям приходилось довольствоваться светом свечей и масляных ламп, так как первые электрические лампы были изобретены Томасом Альвой Эдисоном лишь в 1879 г., т. е. всего каких-нибудь сто лет назад.
Другая проблема, с которой предстояло бороться нарождавшейся науке — это римская католическая церковь, которая отвергала всякое самостоятельное мышление и вела с ним решительную борьбу. Причем такая борьба могла иметь и смертельный исход, как показывает история с Джордано Бруно. Галилео Галилею также пришлось предстать перед судом инквизиции за то, что он распространял учение Коперника. Спасти свою голову он смог, лишь внешне отказавшись от этого учения. (Известно, что римская католическая церковь официально отвергала воззрения Коперника вплоть до 1822 г.) Церковь не пощадила и Декарта: в 1663 г. его работы
получили характерный индекс запрещенных церковью книг (они были занесены в так называемый «черный список антихристианской литературы»). Читавший эти книги якобы лишался спасения души. В то время церковь все еще представляла собой решающую духовную силу и препятствовала развитию любого самостоятельного мышления и исследования.
5
Но тем не менее остановить прогресс науки, особенно развитие естественных наук, несмотря на все трудности и препятствия, было совершенно невозможно. В 1704 г. появляется основополагающий и направляющий труд Исаака Ньютона «Оптики», соединивший математические и экспериментальные методы. Последующие сто лет характеризуются основанием многочисленных университетов, с появлением которых связано развитие многих отраслей науки: в 1724 г. основан университет в Петербурге, в 1737 в Геттингене, в 1746 г. в Принстоне, в 1755 г. в Москве, в 1810 г. в Берлине, в 1826 в Мюнхене и во многих других городах.
Наряду с наукой развивается также и техника. В период с 1750 по 1900 г. были сделаны многие важнейшие открытия, которые являются свидетельством того, что человек способен собственными силами изменить и преобразовать мир: на этот период времени отмечено появление телеграфа, паровой машины и парохода, молотилки, электрического мотора, спичек, фотографии, телефона, лампы накаливания, железной дороги и многого другого. (Впрочем, многое из того, что стало для нас само собой разумеющимся, было изобретено менее чем сто лет назад: автомобиль и самолет, а также лифт, пылесос, холодильник, стиральная машина, радио, телевизор, компьютер — все это создания двадцатого века!)
6
Во избежание возможных недоразумений в этой связи хотелось бы предоставить необходимые объяснения. Тот факт, что люди, жившие в предыдущие столетия, не имели в своем распоряжении достижений современной науки и техники, не является свидетельством того, что они были «глупее« нас. Более чем скромными средствами, находящимися на службе, они зачастую достигали прекрасных результатов, достойных всякого удивления и восхищения! Приведу всего несколько примеров: уже в 3000 г. до р. Х. египтяне обладали высокоразвитой системой чисел, они использовали колесные средства передвижения, применяли папирус для письма и умели добывать и обрабатывать железо. Благодаря этим достижениям техники им удалось построить пирамиду в Гизах, которая во всех отношениях представляет собой абсолютный по своим архитектурным качествам и достижениям измерительной техники шедевр мирового зодчества. Или, например, Тейлс из Миле сумел с большой точностью предсказать затмение Солнца; оно действительно произошло 28 мая 585 г. до р. Х. А в период между 300 и 290 гг. до р. Х. Евклид написал свой труд «Элементы», который стал фундаментальным основополагающим учебником по геометрии в частности и математике вообще4.
Впрочем, происходили и довольно странные случаи. Так, Аристотелю удалось с помощью своих учеников собрать весьма обширный «фактический материал» из самой природы, но метод самостоятельного наблюдения был развит, очевидно, еще довольно слабо. Аристотель, например, полагал, что мыши беременеют оттого, что
лижут соль. Он, например, думал, что дождь, град, ветер появляются от воздействия демонов. Он считал также, что черт способен вступать в сексуальные отношения с людьми, и от таких связей получаются небезызвестные «оборотни» — люди с волчьей головой или рыбьим хвостом, которым следует скармливать для их пропитания детей. И что еще удивительнее — он утверждал, например, что у женщин меньше зубов, чем у мужчин. При этом он был дважды женат, но ему не приходило в голову заглянуть в рот своей супруге и посчитать ее зубы.
Отсутствие технических средств было, очевидно, не единственной причиной того, почему тормозилось развитие наблюдательной и измерительной науки; другая причина состояла в различной духовной организации (в разном менталитете): исследователь того времени соблюдал почтительную дистанцию: он не вмешивался в ход событий, не открывал женщине рот для того, чтобы сосчитать у нее зубы. Это свидетельство определенной, характерной для того времени позиции, которую обязательно следует учитывать.
7
Обратим теперь ненадолго свой взор на развитие Восточной Европы. Его ни в коей мере нельзя сравнивать с ситуацией в Западной Европе. В X и XI вв. Киевская Русь в духовном и культурном плане находилась под сильным влиянием Византии.
В течение более ста последующих лет Русь, раздробленная на пятнадцать воюющих между собой княжеств, была неспособна к духовному взлету. Монголо-татарское нашествие в начале XIII в. привело не только к разрушению большинства русских городов, но и буквально парализовало — за исключением не завоеванного пока Новгорода — всю страну. За освобождением от монголо-татарского ига следовали многочисленные завоевательные войны, которые хотя и способствовали расширению территории Руси, но привели страну на грань экономической катастрофы. Россия, аграрная страна, представляла собой одну из беднейших в экономическом отношении стран Европы, что само по себе, разумеется, мало способствовало духовно-интеллектуальному прорыву.
При этом нельзя не учитывать положение в государстве православной церкви. Наряду с христианской верой она привнесла в страну также греческо-византийскую культуру, она сама по себе являлась носителем культуры и образования, церковь в России всегда оставалась господствующей духовной силой — а во времена политической смуты единственной опорой и авторитетом. Церковь заимствовала также у Византии характерное для последней слияние государственной и религиозной власти, а своим учением о божественном предназначении государя святого русского государства она внесла значительный вклад в сущность абсолютизма.
Постепенное ослабление Москвой — не без участия московского клеруса — ранее влиятельного Новгорода с его демократическим правлением в конце-концов свело на нет единственную оставшуюся противоборствующую силу — город, имеющий тесные экономические связи с западным миром и в культурном отношении находящийся на высоком уровне развития. Осталось централизованно-абсолютистское государство, которое в тесном союзе с церковью осуществляло настоящий поход против всех «свободомыслящих» и «еретиков»5. В результате Русь все более отделялась и отдалялась от всей остальной Европы, а вместе с тем и от непрерывно развивавшихся науки и техники. Борис Годунов, правда, имел намерение открыть в Москве университет и в качестве профессоров пригласить ученых из Западной Европы. Для осуществле-
ния своего замысла он даже в 1602 г. отправил русских студентов на Запад. Однако разразившаяся политическая смута положила конец этим планам, и большинство отправленных на Запад студентов так и не возвратились назад, к себе на родину.
Заслугой Петра Первого было выведение России из изоляции и установление ее связей с Западом. Санкт-Петербург стал на долгие годы прекрасным местом для проведения научных исследований, и великие мужи того времени, признанные учителями, пользовались поразительной свободой, что же касалось их исследований — они занимались наукой до тех пор, пока не вмешивались в политические дела. Потому что в этом отношении на Руси едва ли что-либо изменилось. Когда математик Леонгард Эйлер на несколько лет покинул Петербург и поступил на службу к Фридриху Великому, то мать-королева, очень почитавшая Эйлера, была крайне удивлена его немногословностью. Но он разъяснил ей: «Мадам, я приехал из страны, в которой вешают тех, кто разговаривает»6. Эйлер, который родился и вырос в Швейцарии, прекрасно чувствовал границы свободы мышления и речи. Можно трактовать это как угодно: по большому счету, любое урезание свободы крайне вредно для научного развития. Это нельзя затушевать даже в высшей степени впечатляющими достижениями в области архитектуры, живописи, музыки и литературы.
Затем произошла Октябрьская революция и привела к драматическим изменениям в области науки и церкви. В то время как на Западе церковь постепенно, шаг за шагом утрачивала свое влияние на науку, в России благодаря новому режиму она окончательно потеряла свою власть. Религия была в России не просто вытеснена в область личного, частного, она была окончательно отвергнута как противоречащая интересам человека и побеждена. При этом вовсе не появилось дополнительной свободы для развития науки, а напротив — существовавшее ранее господство «церковной идеологии» было заменено другой идеологией, выступавшей не менее авторитарно— идеологией диалектического материализма7. Вооруженная, «единственно верным учением», а также ужасным опытом двух войн, наука в Советском Союзе была преобразована в инструмент борьбы за выживание и классовой борьбы во всем мире. Развивались технические дисциплины в их прикладном и теоретическом варианте и математика, в то время как гуманитарные науки по большей степени игнорировались.
Но даже те науки, которые были в чести в Советском Союзе — в первую очередь исторические и социальные — были лишены свободы и включены в господствующую в обществе систему мышления. Так, в иных областях науки советские ученые были ведущими не только на европейской почве, но и во всем мире, в то время как другие отрасли науки находились в плачевном состоянии. Что же касается отраслей науки, связанных с религией, то они были полностью отрезаны от официальной науки.
8
Давайте снова обратим свой взор на Западную Европу, перед нами явственно предстанут те существенные черты, которые прослеживаются и в развитии науки на Востоке.
Мы вынуждены констатировать, что свыше трех четвертей нашей двухтысячелетней истории не существовало науки в современном смысле этого слова. Учения прошлого соизмерялись с традицией церкви; если они не укладывались в ее рамки,
провозгласившие их объявлялись «вольнодумцами» и «еретиками» и преследовались, подвергались пыткам и даже сожжению на кострах инквизиции.
В период между 1600 и 1800 гг. все больше исследователей и ученых освобождались от оков церковных догм и предписаний. Подобная тенденция наблюдалась и в области политики: времена, когда папа мог делить мир и дарить территории, окончательно и бесповоротно канули в лету; во Франции ко времени революции 1789 г. власть церкви была радикально ограничена: граждане желали самостоятельно решать свои проблемы, без всякого вмешательства духовенства.
В то время как римско-католическая и протестанская церкви повсеместно утрачивали власть и влияние, наука все более освобождалась от диктата церкви и становилась сильной, самодостаточной структурой.
Встречаются исследователи, рассматривающие современное естествознание как придаток христианства, причем они утверждают, что наука смогла возникнуть только в лоне христианской веры, которая сняла завесу с мира и сделала его доступным для исследователя8. Согласно этому утверждению (которое отнюдь не является обязательным), нужно заметить, что «мать» — церковь — с годами становилась все старше и слабее и постепенно утрачивала свое влияние, в то время как «отросток» все больше отчуждался от своей матери, он наконец подрос и пошел своей дорогой.
Это был путь секуляризации во всех областях. Сначала физики вдруг обнаружили, что они больше не испытывают необходимости в «гипотезе Бог» и что без вкрапления в науку убеждения веры все действует лучше и становится объяснимым9. Подобный путь прошли также Чарльз Дарвин в биологии со своим учением о происхождении видов, Карл Маркс в истории, политэкономии и социологии и, наконец, Зигмунд Фрейд в психологии. При этом довольно часто маятник переходил и в другую сторону: уверенная в себе и даже самонадеянная наука не только тихо выводила религию из действия, но боролась с ней как с суеверием или сводила ее к естественным причинам, выбивая тем самым почву из под ее ног.
Эта борьба с религией зачастую велась бурно и эмоционально10. Ученые, занимающиеся естествознанием, получали помимо этого поддержку от философов и «теологов-ренегатов», критика религии при этом становилась все более резкой и основательной. Так, например, Давид Фридрих Штраус провозглашал, что христианство должно быть очищено от всего сверхъестественного, в том числе от любого божественного вмешательства и веры в чудеса.
Иисус оставался у него еще неким историческим лицом, требующим весьма серьезного отношения, поэтому, следуя сентенции ученого, христианство следует понимать «истинно по-христиански»11. Бруно Бауэр продвинулся еще на шаг дальше и считал доказанным то, что Евангелия представляют собой поэтические произведения, не имеющие под собой никакой исторической основы. Правда, и он считал, по крайней мере, Евангелие от Иоанна глубоким и талантливым произведением.
Затем появился в 1841 г. Людвиг Фейербах и объявил религию не чем иным, как произведением человека: человек выделяет все то, что относится к человеческому из самого себя и возводит это до уровня Бога. Последний шаг сделал Карл Маркс. В принципе, он согласился с Фейербахом, но с одним существенным замечанием: если у Фейербаха, Штрауса и Бауэра можно было говорить о положительном эффекте религии, —у Фейербаха религия являлась самоутверждением человека, — то Маркс провозглашал религию продуктом превратного мировосприятия. Нужно основательно осознать эти высказывания, чтобы суметь прочувствовать, что же они означают и какая враждебность по отношению к религии была в них выражена. «Фундаментом
иррелигиозной критики является: Человек создает религию, а религия не создает человека. Ведь именно религия является самосознанием, а именно самосознанием человека, который либо ничего не завоевал или уже все утратил. Но человек — это не абстрактное существо, находящееся вне мира. Человек есть мир человека, государство, социум. Это государство, этот социум производят религию, извращенное миропонимание, потому что они представляют собой извращенный мир».
9
Отношение между религией и наукой можно, как мы уже видели, кратко сформулировать таким образом: в то время как почти три четверти двухтысячелетней истории все философско-научные усилия вращались в рамках церкви, естественнонаучное исследование едва ли могло появиться. Все изменилось за последнюю четверть: постепенно возникла современная форма науки. Благодаря тенденции к независимому мышлению наука с самого начала находилась в противоречии с интересами церкви, и это противоречие перерастало подчас в жестокий спор. Церковь боролась с новейшими достижениями науки и предавала их проклятиям; наука же, в свою очередь, склонялась к тому, чтобы провозглашать учения церкви отсталыми
13
и несовместимыми с прогрессом13.
Что же можно сказать — так же кратко — о теперешней ситуации?
Прежде всего необходимо отметить, что немного найдется ученых-теологов, которые основательно разбирались бы в естественных науках и были способны принять участие в подобной полемике. Хотя за последние десятилетия образовалось немало различных интердисциплинарных дискуссионных групп, существует также общество Карла Хайма, выпускающего ежегодный журнал «Вера и мышление», кроме этого, уже несколько лет существует «Европейское общество по изучению науки и теологии» со своим ежегодником «Изучение науки и теологии»14. Но, к сожалению, наблюдается не только недостаток разносторонне образованных теологов, но повсеместно подтверждается высказывание Типлера: «Центральная проблема современной теологии и в основе своей также большинства религий конца XX века — не отрыв от науки, а тот факт, что сама теология отделена от нее. Она все еще находится во власти древнегреческой физики и философии»15. Перелома большего масштаба пока, увы, не предвидится.
Как же обстоит дело с другой стороной — с наукой? Она, без сомнения, преодолела процесс обучения, четко осознала, в отличие от прошлого времени, свои границы и отказывается от каких бы то ни было апокалиптических и догматических высказываний. Но все это вовсе не означает какого бы то ни было сближения с религией. Скорее наоборот: научный процесс в наше время начисто лишен «церковного налета». Это понимаешь сразу же, как только начинаешь изучать, например, математику, или естествознание, или инженерию, или постигать соответствующую область на практике. При этом ни о Боге, ни о церкви речь там не идет. Проиллюстрируем это двумя примерами:
Арнольд Бенц, профессор-астрофизик, должен был подготовить доклад. О теме «Вера и наука»16. Он поинтересовался в интернете разделом «Астрономическая система данных», чтобы узнать, насколько часто встречается понятие «Бог» или «God» в 590 000 специальных статей. Результат этого просмотра крайне интересен. Данное понятие было упомянуто 27 раз, но в результате специальной проверки данных выявилось, что 26 раз слово «Бог» было применено в аллегорическом или историческом смысле;
а тот единственный раз, где речь действительно шла о Боге, автор статьи не являлся астрофизиком, он был теологом и его статья появилась в сообщениях о конференции, организованной в рамках Ватикана17!
Данный пример является ярким свидетельством того, что в астрофизике понятие «Бог» абсолютно не применяется. Астрофизикам оно не нужно, поэтому они его не применяют. Такой же тест можно провести и в остальных отраслях естественных наук; результат будет такой же.
И второй пример: во время зимней студенческой сессии 2004/2005 гг. в университете Цюриха, в институте информатики была прочитана профессором Бернштейном лекция, на которой студентам были предложены задания. Одно из них звучало так:
«У Вас сельскохозяйственное предприятие. Каждый год Вы должны решать — будете ли Вы сажать картофель или сеять пшеницу. Вы продаете мешок картофеля или мешок зерна по одной цене—15 швейцарских франков за мешок. Если летом будет благоприятная погода, то Вы сможете вырастить и, соответственно, продать 5000 мешков зерна, а в неблагоприятные годы только 1500 мешков. Независимо от погоды Вы сможете за лето всегда продавать 3000 мешков картофеля. Обычно вероятность неблагоприятного года составляет примерно 60%.
Исходя из этих заданий студенты должны определить, какую культуру необходимо выращивать для того, чтобы прибыль была наивысшей. Потом давалось еще два следующих дополнительных задания:
с) Некая ведьма из соседней деревни благодаря своему волшебному шару может прекрасно предсказать погоду в следующем году. Сколько по максимуму Вы можете заплатить этой ведьме, чтобы заполучить интересующую Вас информацию (5 баллов).
^ В ночь перед решающим днем Вас посещает одна добрая фея. Она рассказывает Вам, что, оказывается, ведьма говорит правду лишь в 80% случаев. Что Вы думаете об этом ночном посещении? Чего стоит информация пункта с) (15 баллов).
В современной лекции по информатике появляются «сверхъестественные существа». И все это происходит совершенно светским образом: никто не верит больше в ведьм и фей; эти «существа» служат, в конце-концов, для того, чтобы в несколько шутливой манере дать задание на вычисление.
Это мир современной науки, в которой ни церкви, ни религии просто нет места. И никто не ощущает в них недостатка.
10
Путь, который прошла наука, — это путь ее подавления церковью, последовательно и резко. Хотя церковь с течением времени и утратила свою силу и влияние и поэтому не могла более применять средства принуждения. Так, она не могла бы сжечь на костре Чарльза Дарвина и не смогла бы принудить Эрнста Хекеля перед судом инквизиции отказаться от своих взглядов18.
Но насколько позволяли оставшиеся в арсенале церкви средства давления, она и далее использовала их жестко и бескомпромиссно, и это она делает по сей день. Показательны случаи Ханса Кюнга и Евгения Древеманна, которые церковью были лишены права преподавания вследствие их черезчур современных взглядов.
Примеры сопротивления всем достижениям естественных наук и их методам и образу мышления встречаются не только в книгах, но и в решениях папы. Оно имеет место в системе воспитания, которое получают наши дети со стороны церкви.
Я вспоминаю священника из моего детства: он был образованным и благоразумным человеком, но когда в своих проповедях он касался Дарвина или Фрейда, то страшно возбуждался и казалось, что ад отворял свои врата, в то время как священник изо всех сил пытался вырвать вверенных ему овечек из лап «нечистого». Священник, конечно же, никогда не читал Дарвина, он просто распространял слухи о глубоко засевшем образе врага, но делал это с огромным усердием.
В этой связи следует упомянуть также так называемых «креативистов», родиной которых является Америка, но которые и в Европе имеют своих многочисленных представителей. Они не только задают вопросы Дарвину и учению об эволюции, такие вопросы, которые сами по себе возможны и необходимы, но они ведут довольно упорную борьбу с расхожим учением об эволюции видов, признавая его ненаучным и противоречащим Библии.
В общем и целом необходимо отметить, что образовавшаяся в течение последних трех столетий глубокая пропасть между религией и наукой ни в коей мере не преодолена.
11
В настоящее время не только в науке, но и в широких слоях населения глубоко укоренилась тенденция различения науки и религии следующим образом: с религией ассоциируются следующие качества (в различной очередности): консервативная, недоказуемая, старомодная, суеверная, жадная к власти, отчужденная от мира, несоциальная, догматичная, авторитарная.
С наукой, напротив, связывают такие качества: современная, открытая, правдолюбивая, прогрессивная, надежная, доказуемая, недогматичная, решающая проблемы. (Впрочем, наше прежнее описание также содержало элементы подобной характеристики.)
Тем не менее следует остерегаться обобщений. Если религию связывать с понятием «черненькая,» а науку с понятием «беленькая», то при этом из поля зрения выпадают благодеяния и стимулирующие импульсы религии, а также тот ущерб, который нанесла эдакая безудержная, без тормозов, наука. Кроме этого, на основе такого черно-белого разграничения с самого начала исключалось даже минимальное сближение обеих сторон. Поэтому созданный образ необходимо несколько подправить.
Что касается религии, то было бы ошибочным обозначать всех церковных блюстителей веры как игнорантов и консервативных власть предержащих. Даже в эпоху Средневековья существовали отдельные высокообразованные кардиналы и папы. У этих мужей были свои причины — осознанные, неосознанные или интуитивно воспринимаемые — для их консервативного поведения. Это можно наглядно продемонстрировать на примере с Галилео Галилеем19.
Часто повествуют о том, как Галилей демонстрировал экспериментальные факты, а кардиналу Беллармину и его коллегам нужно было лишь посмотреть и убедиться в истине. Но все не так просто. Например. Галилей продемонстрировал такой эксперимент: он покатил шарики по неровной поверхности или он наблюдал за планетами через самодельную подзорную трубу, своего рода телескоп. Этот эксперимент мог бы повторить за ним любой человек. Но вытекающие из этого теории не просто воспроизводили увиденное, а в значительной мере составляли мыслительный образ — например, закон падения — выдуманную и прочувствованную канву для тол-
кования. Это нельзя было доказать и ничто не могло заставить кардинала признать его. В случае с теорией Коперника, которую представлял Галилей, кардинал мог даже использовать свой повседневный опыт и кардинал же заставил его признать истинной теорию аристотелевских кристаллических сфер, а не учение Коперника20. Мнение народа также было однозначным: люди вовсе не желали того, чтобы их выгоняли из центра мироздания; то что мы становились всего лишь пылинкой, затерянной в каком-то неведомом уголке нашей галактики, также не является возвышающей нас идеей. И, наконец, еще одно обстоятельство: все происшедшее и опыты Галилея породили сомнения в душе кардинала Беллармина: неужели будущее рода человеческого — наука, которая верит, что может отказаться от веры в божественное происхождение мира и которая ведет себя подчас достаточно вызывающе.
В последние годы стал очевидным оправданный скепсис по отношению к успехам науки и поэтому можно понять консервативно мыслящих руководителей церкви. Проблема, впрочем, состоит в том, что многие из этих мужей сделали своим принципом отрицание независимого научного познания и борьбу с ним. Поэтому исследователи науки каждый шаг вперед вынуждены были преодолевать с большим трудом из-за сопротивления церкви21 — что само по себе, разумеется, очень затруднило взаимоотношения науки и религии.
12
Подобно тому, как было бы ошибочным представлять церковь в «черном цвете» и ложно обвинять ее в игнорировании очевидного и отсталости, так же неверно представлять методы и приемы науки, а также весь ее мыслительный аппарат как «чистые поиски чистой истины». Во-первых, в науке есть мифы22, и болтовня о «безусловной науке» также является одним из таких мифов. Еще многое можно сказать в этой связи23, но для русского читателя достаточным будет здесь указание на многолетний идеологически управляемый научный прогресс. Тот, кому знакома реальная университетская действительность, кто знает, как происходит выделение государственных средств на развитие науки или управление направлениями исследования в производстве, тот будет с большой осторожностью отзываться о религии как о «связанной», а о науке как о «свободной».
На двух примерах, список которых можно продолжить, показано, как ученые-естественники не видели более естественных границ своих знаний и познаний и опускались до догматических утверждений, не имевших никакого отношения к науке.
В 1899 г. появилось знаменитое произведение Эрнста Хеккеля «Загадка мира». Во вступлении к книге автор скромно представляет себя: он говорит о некоей «Книге очерков» и подчеркивает, что еще далеко не все «загадки мира» разгаданы. Впрочем, он выражает надежду: «в борьбе мировоззрений я указал многим честным читателям, стремящимся к разумному познанию мира тот единственный путь, который, по моему твердому убеждению, ведет к истине, путь эмпирического изучения природы и основанной на этом изучении монистической философии»24. Высказывание ученого можно считать верным. Но как результат появилось множество аподиктических высказываний, которые весьма догматично следуют монистической философии. В качестве примера можно привести цитату, в которой Хеккель высказывается об откровениях различных религий: «... откровения, в которых они нам открывают тайны бытия, пытаясь разгадать темные загадки мироздания, являются выдумками
человеческой фантазии. Истина, которую верующий усматривает в этом, является изобретением человека, а ‘детская вера’ в эти неразумные откровения не что иное,
25
как суеверие»25.
Так говорит, можно сказать, уже не ученый муж, а некий самозванный «ученый папа».
Вот пример из нового времени: в 1994 г. вышла в свет книга Франка Й. Типлера «Физика бессмертия»26. Автор, известный астрофизик и космолог, подробно представляет в ней свое убеждение в том, что, по его мнению, хаос как необходимое условие вечной жизни действительно существует и что «в точке омега» вечная жизнь гарантирована каждому из нас; это убеждение основано на эффективном наличии необходимой для этого компьютерной мощности. Типлер считает, что с постройкой сверхмощных ускорителей это будет доказано. Такие мощнейшие аппараты сделают то, чего пытались достичь постройкой древних египетских пирамид и средневековых соборов, но, к сожалению, пришли лишь к приблизительным результатам: стать ближе к Богу и своему бессмертию. Стоило ли тратить на это суммы, сравнимые со многими миллиардами долларов27?
Таким образом, у Хеккеля естественные науки обличают веру в Бога, считая ее чистым суеверием, в то время как Типлер поддерживает веру в Бога и в состоянии доказать ее незыблемость при наличии необходимых технических средств — но и там и здесь науке пришлось непросто28!
13
Немало крупных ученых-естественников в прошедшее столетие пытались преодолеть «коварную пропасть», разделяющую религию и науку. Мы не будем подробно останавливаться на этом29. Встает вопрос, возможно ли в принципе проложить мост между ними.
Разумеется, на этот вопрос можно ответить очень индивидуально. Тем не менее существует и несколько общих соображений по этому поводу. Альберту Эйнштейну принадлежат слова: «Наука без религии недвижна, религия без науки слепа»30. Возможно ли то, что, по большому счету, обе эти обширные области, занимаясь, грубо говоря, «естественным» и «сверхъестественным», «посюсторонним» и «потусторонним», зависели бы друг от друга? Это отнюдь не значит, что религиозная вера необходима для занятий наукой — вовсе не так. Это не означает также, что любой верующий человек обязательно должен разбираться в естественных науках. Но это означает, что религия и наука затрагивают две стороны человеческой сущности (хотя каждого индивида в различной степени), поэтому они не могут быть отделены друг от друга.
Религия не должна тащить человека в потусторонний мир и бросать его в настоящем на произвол судьбы, иначе религия станет для человека тем, чем назвал ее Карл Маркс — «опиумом для народа», отвлекающим от насущных проблем, вместо того чтобы эффективно их решать. И наука также не должна открещиваться от вопросов человечности, ответственности и конечности, иначе ей грозит опасность стать чуждой реальности и негуманной.
Конечно, здесь не должна идти речь о каком-бы то ни было сглаживании границ обеих областей знания. Напротив, только когда наука твердо придерживается своих приемов и методов и достигает своих целей, а религия, со своей стороны, совершает то же самое в своей области, лишь тогда эта дискуссия имеет смысл и может
стать плодотворной для обеих сторон. Наука не должна быть «набожной», а теология не должна таиться и, в то же время, не должна заискивать перед наукой. Что действительно необходимо, так это то, что с обеих сторон должны быть сделаны шаги к взаимному пониманию, или — где это невозможно — к обоюдному желанию такого взаимопонимания. Это чрезвычайно трудная задача, на решение которой потребуется немало времени, если мы оглянемся назад и увидим взаимонеприязненные отношения между наукой и религией на протяжении всех трех прошедших столетий. Но если не сделать первого шага, то второй просто немыслим. Тем не менее у нас
31
уже есть несколько «впередсмотрящих», по которым мы сможем ориентироваться31.
14
В этой связи я усматриваю хоть и скромную по объему, но чрезвычайно важную задачу для Русской христианской гуманитарной академии Санкт-Петербурга. С одной стороны, известны серьезные научные достижения академии в области гуманитарных наук, а с другой стороны, академия существует на основе Русской Православной церкви в ее открытом, готовом к диалогу, экуменистическом направлении — все это служит прекрасными предпосылками для осуществления некоего «мостика» между церковью и наукой.
Для этого, конечно, необходимо не только определенное учреждение, которое предоставит в распоряжение подходящее место и нужный «строительный материал», но и людей, которые согласны сотрудничать и вообще работать сообща.
Я усматриваю конкретную задачу академии в трех областях: во внутренних мероприятиях для собственных студентов, в межуниверситетских симпозиумах и циклах лекций и в публикации соответствующей литературы.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Описание затрагивает преимущественно факты, касающиеся западногерманского ареала; тенденция развития образования в Восточной Европе, там где эпоха ренессанса и Просвещения не оставила таких следов, как на Западе, кратко представлена в разделе 7. Тот факт, что в данном сочинении даются ссылки преимущественно на немецкие и английские источники, является явным недостатком этого исследования; при этом автор выражает надежду на то, что в обсуждении примут участие и российские ученые.
2 Разумеется, что самостоятельно мыслящие люди были всегда, и зачастую появлялись целые движения, критически относящиеся к церкви и даже открыто противопоставляющие себя ей (например, в XII в. катаренцы и вальдензейцы, Джон Виклиф и Йоханнес Гус в 1410 г. и впоследствии, в первой половине XVI в. Лютер, Цвингли, Кальвин и крестители.) Все они стремились не столько к «освобождению мышления« как такового, а скорее к обновлению веры и церкви, что связывалось у них зачастую с определенными политическими требованиями (а также зарождающимися националистическими устремлениями). В отличие от них такие великие мужи, как Коперник, Вер-салиус или Галилей вводили «естественнонаучный тип мышления», который в принципе не может определяться и руководствоваться религиозными воззрениями и установками.
3 Так как это произведение к тому же написано живо и остроумно, его можно порекомендовать для чтения и в наше время. При этом замечается, что речь в данном труде идет не столько о «методах», сколько о новом типе мышления и подходе к проблемам.
4 Математически-аксиоматический метод Евклида был по существу свободен от мировоззренческой зависимости. По различным причинам он долгое время не оказывал существенного влияния на христианский запад.
5 Приведем в качестве примера следствие по делу Матвея Башкина, провозгласившего крепостную зависимость несоответствующей Евангелию и объявившего свободными своих крепостных крестьян. Он был подвергнут таким мучительным и продолжительным пыткам, что вынужден был признать себя «виновным».
6 См.: Е. Т. Bell, Men of Mathematics, New York 1937; deutsche Ausgabe: die grossen Mathematiker, Dasseldorf/Wien 1967. S. 145-158.
7 Достаточно вспомнить тот «оригинальный настрой», под которым все устремления, в том числе и научные, были подчинены одной-единственной цели: никакая отдельно взятая наука не в состоянии дать нам знание о характере и историческом смысле нашей эпохи. Эти необходимые, неотъемлемые для нашей жизни и для создания развитого социалистического общества науки не могут по своей сущности дать нам ответы на развитие общих законов в природе, обществе и мышлении. Лишь научное мировоззрение, которое несет необходимые знания общих законов природы, общества и мышления и одновременно является для нас компасом в построении социалистического общества, может ответить нам на эти вопросы. Это вопросы о сущности мира, о смысле жизни в нашу эпоху, о характере нашей эпохи и ответственности каждого в мировом революционном процессе перехода от капитализма к социализму. Таким научным мировоззрением является марксизм-ленинизм, мировоззрение рабочего класса. Его философско-теоретической основой является диалектический и исторический материализм» (Введение в диалектический и исторический материализм, Verlag Marxistische Blatter, Frankfurt am Main 1973. S. 23 f.).
8 Например, Карл Фридрих фон Вайцзеккер в одном из своих докладов одним из центральных тезисов выдвинул тезис о том, что естествознание является продуктом христианства и что между естествознанием и христианством существует историческая связь. (C.F.Weizsecker, Christlicher Glaube und Naturwissenschaft (Христианство и Естествознание) (Evangelische Verlagsanstalt Berlin 1959).
9 Получило известность высказывание французского математика и астронома Лапласа. Когда он передавал Наполеону экземпляр своего объемистого труда «Mecanique celeste», тот произнес: «Вы написали эту огромную книгу о системе мира, ни разу не упомянув при этом создателя всего универсума!» Лаплас ответил на это коротко и ясно: «Сир, мне не нужна эта гипотеза».
10 Пример из текста: «Все исследования господина Вагнера, все его творчество и устремления опираются на темную основу возмездия, на этот единственный спасительный якорь всех тех религиозных сентенций, активное появление которых мы наблюдаем в настоящее время. Существование бессмертной души для господина Вагнера — это не результат исследования или размышления, это неотъемлемый реквизит всего здания мести, возведенного этим религиозным фанатом. Ему необходима бессмертная душа, чтобы после смерти человека ее можно было мучить и подвергать наказанию; ему необходим такой объект, на которой он мог бы излить свою ненависть, которую несет в себе его религия... » (Carl Vogt, KOhlerglaube und Wissenschaft, Giessen 1855. S. 119).
11 До тех пор, пока христианство является для человечества внешне приданным, а Христос как сошедший с небес, то религия духа сама для себя становится бездуховной. «В христианстве речь идет единственно о том, что человечество учится понимать себя лучше, чем до него (до христианства). Если это признается — и только в этом случае — христианство действительно понимается по-христиански». (D.F.Strauss, Das Leben Jesu (Жизнь Иисуса), Volksausgabe Stuttgart 1864. Seite IV. Erstausgabe 1835).
12 Карл Маркс, Ранние труды, (Karl Marx, Die Frahschriften, hrsg. Von S. Landshut, Stuttgart 1953. S. 207 f.
13 При более детальном исследовании, конечно, нельзя было не остановиться на исключениях; следовало бы также подвергнуть рассмотрению и англо-саксонский ареал, в рамках которого отношения между религией и наукой с самого начала протекали более «мирно». Особого внимания заслужил бы при этом Исаак Ньютон, посвятивший большую часть своей жизни не исследованиям в области физики, а библейско-теологическим и алхимическим. И в настоящее время в Великобритании есть ученые, которые проводят серьезные исследования, соединяя в них естественную науку с религией; это такие светила науки, как ученый в области квантовой физики, лауреат Нобелевской премии сэр Невил Мотт, биохимик Артур Пикок, математик Джон Падефут или ученый из области математической физики Джон Полкингхорн. В немецкоязычном пространстве также встречаются исключения, например физик и философ Карл Фридрих фон Вайцзеккер или астрофизик Арнольд Бенц. Можно назвать немало имен, но в широком потоке наук, особенно в области естественных наук, такие ученые являются исключениями, которые только подтверждают данную общую концепцию.
14 Подробную библиографию ежегодника «Вера и естественные науки» составил автор настоящего исследования. Она хранится в библиотеке РГХА (на немецком языке).
15 Франк Типер, Физика бессмертия, с.401.
16 См. особенно: Арнольд Бенц, Будущее универсума. Случай, хаос, Бог? Verlag Dasseldorf, 1997. Перевод на английский: The Future of the Universe. Chance, Chaos, God? Continuum. New York/London, 2000.
17 Арнольд Бенц. Космос, хаос, Бог? Круговая лекция к 60 юбилею ректора проф. Х. Х. Шмидта. Рукопись.
18 Между тем в Западной Европе римско-католическая церковь уже не была единственной конфессией: наряду с ней появилось множество протестанских церквей. Реакция здесь была зачастую более умеренной и более разноплановой, но в основных направлениях не было принципиальных различий. (Особое положение занимает англиканская церковь, см. примечание 10.) Я же позволю себе в нашем обзоре, который должен содержать общие сведения, далее говорить «о церкви».
19 См. об этом Paul Feierabend, Der Galileiprozess — некоторые несвоевременные наблюдения в книге: Paul Feyerabend / Christian Thomas (Hrsg), Wissenschaft und Tradition, Zurich 1983. S. 183192.
20 Хотя Тихо Брахе мог уже в 1577 г. точно определить траекторию кометы и на основе этой траектории доказать неосновательность греческой концепции о сферах. Но для таких открытий необходимо было время для их осуществления и проверки.
21 Зачастую ученые вынуждены были вести эту борьбу не только с церковью, но и с собственными коллегами по работе, как можно проиллюстрировать на примере с Андреасом Версалем или в XX в. с Альбертом Эйнштейном.
22 В чистейшей из всех наук — в математике, см. Detlef Spalt: Vom Mythos der mathematischen Vernunft (О мифе математического разума), Wissenschaftliche Buchgesellschaft Darmstadt 1981.
23 См. (только для примера) полемические высказывания Пауля Фейерабенда по отношению к так называемой «клинически чистой», но, по большому счету, иллюзорной теории науки Поппера. «Нет в истории науки ни одного интересного события, которое можно объяснить методом Поппера... Эта философия не что иное, как верный, но не очень разумный слуга науки... » (О познании, Франкфурт, New York, 1992. S. 67). «Если приверженца Поппера действительно столкнуть с наукой, то его выбили бы из колеи те сложности, с которыми ему пришлось бы столкнуться, — они бы его буквально парализовали». (Die Torheit der Philosophen, Hamburg 1995. S. 86) (Глупость философов).
24 Ernst Haeckel, Die Weltratsel. Volksaufgabe von 1903 im Alfred Kroner Verlag Stuttgart. S. 5 (Загадки мира).
25 Там же. С. 123.
26 Verlag Doubleday, New York 1994, Deutsche Ausgabe «Физика бессмертия». Современная космология. Бог и воскресение из мертвых. Manchen/Zarich, 1994.
27 «Оба ускорителя являются весьма дорогостоящими установками. Но, вероятно, затрата многих миллиардов долларов стоят этого наилучшего доказательства того, что Бог существует и однажды он пробудит нас к вечной жизни» (Типлер, Физика бессмертия, с.402).
28 Бертран Рассел со свойственным ему сарказмом как-то описывал, насколько сильно результаты науки могут зависеть от предвзятых мнений: «Животные, которых изучали американские ученые, носились неистово, невероятно энергично и бодро и в конце-концов достигали подчас желаемого результата. Животные, за которыми наблюдали немецкие ученые, спокойно сидели и думали, и наконец развивали решение из своего внутреннего сознания» (цитировано по Алану Линсею Макей «The Harvest of a Quite Eye. The Institute of Physics, Bristol and London. Crane, Russack
& Company, Inc.New York 1977, Reprint 1988, p. 130) — См. также уже упомянутые выше научные труды ученого-философа Пауля Фейерабенда, например его книгу «О познании» (Франкфурт / Нью-Йорк 1992 или его труд «Глупость философов» (Гамбург 1995).
29 Следует назвать по меньшей мере несколько «известных» имен последнего столетия: Макс Планк, Альфред Норт Уайтхед, Альберт Эйнштейн, Нильс Бор, Вернер Хейзенберг, Вольфганг Паули, Вальтер Хейтлер, Паскуаль Йордан, Эрвин Шредингер, Тейлхард де Шарде, Карл Фридрих фон Вайцзеккер, Дэвид Бом, Сир Нэвил Мотт, Руперт Шелдрейк, Поль Дэвис. Впрочем, некоторые из них, например, Альберт Эйнштейн, вряд ли могли иметь дело с «узаконенной», с официальной религией, они стремились прежде всего к сохранению «духовного пространства».
30 цитировано по Джону Эккли, «The Mistery of Being Human» («Тайна человеческого бытия» в книге Невила Мотта «Могут ли верить ученые?» («Can Scientists believe?». London, 1991. S.97).
31 Особенно удачным примером я считаю сборник статей по теме «Наука и религия», составленный Невилом Моттом: Nevill Mott (издатель), Can Scientists believe? London, 1991 (Могут ли верить ученые?). В сборнике опубликованы работы видных ученых, представителей различных областей знания (и различных культур), они ни в коей мере не обязаны придерживаться опре-делнного типа мышления, но все они исполнены глубокого уважения по отношению к данной теме.
