CC BY
122
НАУЧНАЯ ШКОЛА: ФИЛОСОФСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ НГУ
УДК 165.0
Научный реализм и натурализация семантики1
Цель работы — иллюстрация одной из ключевых особенностей проекта натурализации — возможности вернуть метафизический дискурс в дискуссию о научной онтологии. Традиционные формы научного реализма (эмпирический реализм Г. Фейгля, и т.д.) не являются предметом философского, в собственном смысле — метафизического, дискурса, поскольку по большей части посвящены обсуждению онтологического статуса объектов контенгентных онтологий научных теорий. Необходимость «поставить метафизику вперед» (М. Девитт) вместе с характерной интерпретацией семантического тезиса дают возможность рассуждать о научном реализме в классическом ключе — так понимаемый научный реализм является натурализованным «продолжением» метафизического реализма.
Ключевые слова: научный реализм, метафизический реализм, натурализованная семантика, молекулярная концепция значения, М. Девитт.
Н.В. Головко
Исторически научный реализм является концепцией, не требующей какого-либо определенного понимания реальности. Традиционные формы научного реализма по большей части посвящены обсуждению проблем научной онтологии, которая не является философской (метафизической) в собственном смысле слова. Эмпирический реализм Г. Фейг-ля, различные концепции, трактующие реальность теоретических объектов как следствие, например, разделения внешних и внутренних вопросов существования (Р. Карнап), или в силу выполнения различных вариантов аргумента «чудеса не принимаются» (Г. Максвелл, Дж. Смарт, Р. Бойд, Х. Патнэм), — все это формы научного реализма, соответствующие любым концептуальным представлениям о реальности, поскольку в первую очередь здесь речь идет о разделении теоретического и эмпиричес-
1 Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, проект № 13-03-00228 «Натуралистические основания молекулярной концепции значения в современной философии языка».
© Головко Н.В., 2013
75
Научный реализм и натурализация семантики
кого (в широком смысле) и не затрагивает представление о реальности как таковой. Хорошая метафизическая интерпретация научного реализма, по-видимому, должна начинаться не только с адекватной практики научных исследований и представления о научном знании, но и с правильной постановки проблемы «реализма» в том виде, в каком она отвечает классическому метафизическому дискурсу. На наш взгляд, одно из очевидных преимуществ проекта натурализации как раз состоит в том, что у нас есть возможность проинтерпретировать научный реализм в метафизическом ключе. Тезис о необходимости «поставить метафизику на первое место» (М. Девитт) вместе с характерной интерпретацией семантической части концепции научного реализма позволяют не только провести черту между собственно обсуждением проблем научной онтологии и классической метафизикой, но и конструктивно ввести в научный дискурс метафизические представления, фактически изгнанные из философии науки в связи с триумфом позитивизма. В этом смысле, на наш взгляд, тезис Дж. Лэдимена о том, что развитие метафизических представлений должно быть мотивировано исключительно соображениями унификации и оценки когнитивной значимости онтологических гипотез, отвечающих именно современным научным представлениям (см, например, [1, Л 1.]), следует трактовать в классическом метафизическом ключе. Другими словами, метафизические представления, конкретный вид которых защищает Дж. Лэдимен, будут именно метафизическими, в том виде, как мы привыкли понимать, например, идеи Платона, а не онтологическими, отвечающими эмпирической онтологии научных теорий, например, в духе анализа проблем онтологической элиминируемости (Т. Кун, П. Фейрабенд) или возможности эмпирически эквивалентного описания (Р. Бойд, У. Куайн).
Ниже мы отдельно остановимся на канонической интерпретации научного реализма в контексте традиционно понимаемой философии науки, а также проанализируем соответствующие изменения в понимании содержания научного реализма, которые предлагает проект натурализации. В данном случае тезису натурализации семантики отводится ключевая роль. Жесткое разделение методик анализа онтологических и семантических вопросов и, более того, принятие «семантического приоритета» (Ф. Макбрайд) приводят к различным проблемам и парадоксам семантической интерпретации терминов научной теории как к частным случаям анализа «проблемы значения» (М. Даммит, Х. Патнэм, Д. Дэвидсон и др.). Натурализация семантики дает возможность рассуждать от «эмпирической метафизики к эмпирической семантике» (см., например, [2, ch. 9]), что, в частности, позволяет по-новому проинтерпретировать причинную теорию указания (Х. Филд и др.) и построить эмпирическую молекулярную концепцию значения, связующую термин и объект в неканоническом метафизическом контексте интерпретации научного реализма.
76
Научный реализм и натурализация семантики
Научный реализм и философия науки
Философия науки всегда была «странной» и «вторичной» областью философии. Формально сосредоточенная на проблемах метода и производства знания, она также претендует на то, чтобы, например, выступать основанием научного мировоззрения и в этом смысле быть философией. В то же время философия науки нередко выступает ареной борьбы между различными «более фундаментальными» направлениями и философскими проектами, содержание которых частным образом сознательно редуцируется до категорий философии науки. Это характерно, например, для построений Ч. Пирса и У. Уэвелла, когда речь идет о противопоставлении эмпиризма и рационализма в контексте самокорректируемости научного знания. Как только центральной темой философии становится лингвистический поворот, мы получаем, в широком смысле, обсуждение проблем семантики, сначала в виде дискуссии о теоретических терминах и элиминируемости (Р. Карнап и др.), а затем в виде концепций семантического представления и структуры научного знания (Я. Хинтикка, Ф. Саппе, П. Суппес, И. Ниинилуото и др.). Проблема рациональности находит неожиданное «продолжение» в работах К. Поппера, Т. Куна, И. Лакатоса и П. Фейрабенда, а успех постмодернистских и социально ориентированных настроений породил и социологию науки (Р. Мертон и др.), и феминистскую философию науки (С. Хардинг и др.). И это только наиболее яркие примеры. Поскольку здесь речь идет о научном реализме, то естественно начать анализ с проблемы онтологического статуса ненаблюдаемых объектов. Мы увидим, что в этом контексте то, что понимается под научным реализмом в рамках отмеченного широкого и достаточно специфического дискурса философии науки, фактически никак не связано с каким-либо определенным метафизическим представлением о реальности.
Независимость можно показать разными способами, и когда речь заходит о независимости разнородных концепций, таких, например, как метафизическая концепция реальности и онтологические представления, продиктованные современной наукой, ситуация только усложняется. На наш взгляд, хороший пример обоснования независимости разнородных концепций приводит М. Девитт, рассуждая о независимости концепции реализма от конкретной экспликации понятия «истина» (см.: [2, ch. 4]). Исходный пункт рассуждений М. Девитта: реализм является исключительно онтологической доктриной, которая раскрывает «природу мира, а не природу языка или мышления» [там же, р. 40]. Исторически сложилось впечатление, что реализм неотделим от понимания истины как соответствия, однако, для того чтобы зафиксировать онтологические допущения, совсем не обязательно переходить к метауровню и рассуждениям о соотношении языка и реальности: «прежде чем применить тот или иной семантический критерий относительности истинности утверждения, мы так или иначе
77
Научный реализм и натурализация семантики
опираемся на несемантическое обыденное понимание экзистенциальных утверждений, которое определяется практикой» [там же, р. 51]. Наша интерпретация и более подробный анализ тезиса о том, что семантическая теория сама по себе не существует вне языка, дана в работе [3]. Проблема в том, что часто аргументы в пользу концепции ошибочно интерпретируют как элементы ее содержания.
Посмотрим на соотношение между научной онтологией и метафизической интерпретацией научного реализма. Интуитивно ясно, что следует четко различать выбор научного реализма как философской метафизической доктрины и аргументы, которые сопутствуют принятию научной онтологии (С. Псиллос и др.). Научный реализм — это философская доктрина, принять или не принять которую есть вопрос выбора. Аргументы, которыми располагает ученый для выбора той или иной научной теории (и сопутствующей онтологии), не повторяют аргументы в пользу принятия или непринятия научного реализма, не являющегося научной теорией в принятом смысле слова. Ситуация усложняется, когда мы допускаем, что научный реализм в традиционном понимании (Р. Карнап и др.) — это лишь элемент вторичного дискурса философии науки. Соответственно, в данном случае имеет смысл говорить о трех составляющих: а) аргументах предпочесть гелиоцентрическую систему мира или теорию эволюции Ч. Дарвина; б) аргументах в пользу определенного понимания статуса таких эмерджентных характеристик научной теории, как теоретические объекты и онтологические допущения; и в) о выборе метафизической позиции, которая именно с философских позиций фундирует научное знание. Мы говорим о проблеме выбора научной теории и двух различных пониманиях научного реализма. Примечательно то, что последние два независимы друг от друга.
Исторически первая форма научного реализма в современной философии науки — это эмпирический реализм Г. Фейгля, а точнее, результат дискуссии между поздним Р. Карнапом и Г. Фейглем относительно содержания доктрины эмпирического реализма, в которой соединяются семантический реализм Г. Фейгля и различение внутренних и внешних вопросов существования у Р. Карнапа. Предполагается, что именно Г. Фейгль первым вводит различие между метафизическим реализмом («старая» постановка онтологических вопросов, которая разводит, например, реализм и инструментализм относительно представления о независимости объекта) и эмпирическим реализмом. Семантические условия истинности схватывают представление о независимом существовании: сказать, что электрон существует, это значит сказать, что термин «электрон» фактически указывает на электрон, а это значит, что действительно существует объект, который является референтом для термина «электрон». Ненаблюдаемые объекты не менее реальны, чем наблюдаемые, поскольку «они играют одинаковую роль (on a par) в номологической структуре современной на-
78
Научный реализм и натурализация семантики
уки» [4, р. 50]. В данном случае быть реальным зависит от того, насколько анализируемый объект неустраним в номологической структуре объяснения, которая подтверждена всеми имеющимися эмпирическими данными. Более того, как там же замечает Г. Фейгль, принятие эмпирического реализма не является предметом эмпирического подтверждения, это предмет конвенции. Выбор обоснован прагматически: эмпирический реализм выбран потому, что методологически плодотворен и объясняет явление.
Следующий этап оправдания таким образом понимаемого научного реализма, как правило, связывают с именем Х. Патнэма, который предлагает аргумент «чудеса не принимаются». Вот что пишет Х. Патнэм: «Основной аргумент в пользу реализма состоит в том, что он является единственным направлением в философии, которое не эксплицирует успешность науки как чудо (miracle). То, что термины хороших научных теорий, как правило, указывают (refer) на что-то, то, что теории, принятые наукой, как правило, приближенно истинные, то, что одни и те же термины могут указывать на одно и тоже, даже когда они принадлежат к различным теориям, — все эти утверждения рассматриваются не как необходимые истины, но скорее как часть единого научного объяснения успешности науки и, следовательно, как часть адекватного описания науки и ее взаимосвязи с теми объектами, которые она изучает» [5, р. 73].
Незадолго до Х. Патнэма похожий аргумент в защиту реализма был выдвинут практически одновременно Дж. Смартом и Г. Максвеллом. Традиционно считается, что Г. Максвелл был первым, кто обратился к анализу успешности научных теорий как к аргументу в пользу реализма. Общий эмпирический успех науки, пишет Г. Максвелл, это факт, который требует объяснения. Инструменталисты утверждают, что теория является своеобразным «черным ящиком», который, будучи наполненным истинными исходными предпосылками, в качестве результата выдает истинные наблюдательные результаты. Они не предполагают какого-либо объяснения для того факта, что этот «черный ящик» может быть крайне успешным. «Единственно разумное объяснение успешности теорий состоит в том, что хорошо подтвержденные теории являются конъюнкциями также хорошо подтвержденных общих утверждений и что объекты, на которые они указывают, по всей вероятности, существуют» [6, р. 18]. Как он указывает дальше, разница между реализмом и инструментализмом в отношении интерпретации науки заключается в следующем: «...по мере роста научного знания соперники реализма становятся более и более изощренными, предлагают все более частные объяснения, не идущие в сравнение с теми, которые предлагает реализм. Например, они не могут объяснить, почему теории, которых они придерживаются и которые, по их убеждению, являются просто когнитивно бессмысленными инструментами, являются настолько успешными. Как, каким образом, в силу каких обстоятельств они способны делать настолько глубокие, успешные предсказания? Реа-
79
Научный реализм и натурализация семантики
лизм объясняет это очень просто, указывая на то, что предсказания являются сами по себе следствиями истинных (или близких к истине) высказываний, из которых состоят теории [7, р. 12]. Как отмечает Дж. Смарт: «Не является ли странной уверенность в том, что явления должны быть именно такими, чтобы укладываться исключительно в инструменталистские представления? С другой стороны, если мы проинтерпретируем теорию реалистски, тогда нам не нужно будет полагаться на всеобщее стечение обстоятельств (cosmic coincidence): для нас не будет сюрпризом, что гальванометр и парогазовая камера ведут себя именно таким образом, ибо, если электроны существуют, то именно такое их поведение мы и вправе ожидать» (курсив оригинала. — Н.Г.) [8, р. 39].
Отметим, что общим местом для всех приведенных аргументов является именно то, что аргумент включает попытку обоснования убедительности утверждений, необходимых для защиты реализма, а также попытку показать, что эти утверждения не являются исключительно философскими. Сама по себе проблема столкновения реализма и инструментализма является не чем иным, как частным случаем сравнения двух гипотез, которые указывают на одни и те же данные. Неслучайно Г. Максвелл пишет: «Аргументы, на основании которых я принимаю научный реализм, полностью аналогичны тем, которые заставляют ученого выбирать одну научную теорию перед другой, которая также стремится объяснить имеющиеся данные» [7, р. 17]. Ряд исследователей указывает на то, что формально основания аргументов Х. Патнэма, Дж. Смарта и Г. Максвелла были разными: Г. Максвелл отталкивался от вероятностного подхода к подтверждению теорий, Дж. Смарт использовал соображения правдоподобия, а Х. Патнэм — вывод к лучшему объяснению (см., например, [9, ch. 4]). В любом случае, как отмечает С. Псиллос: «Говоря об анализе эмпирической успешности новых предсказаний, необходимо помнить, что сам вопрос относительно их успешности можно рассматривать только в контексте проблемы подтверждения научной теории: чем более невероятно предсказание, проходящее проверку, тем большее дополнительное подтверждение получает та теория, предсказание которой успешно» [9, р. 76]. Таким образом, фактически все, что можно сказать о содержании традиционно понимаемого научного реализма, лишено собственно философского метафизического содержания. Более того, вся внушительная дискуссия по проблемам соотношения реализма и антиреализма в современной философии науки также, по-хорошему, лишена метафизического содержания (см., например, [10]). Различные варианты обсуждения проблем недоопределенности теории данными, пессимистической метаиндукции, обоснования абдуктивного вывода, различных вариаций скептического аргумента и новых интерпретаций эмпиризма — все это касается лишь приведенного понимания эмпирического реализма. Метафизические основания, лежащие за приведенным обыденным пониманием научного реализма, — это предмет отдельного независимого исследования.
80
Научный реализм и натурализация семантики
Здесь, в частности, можно было бы вспомнить о том, что современная философия науки не ограничивается традицией, обращающейся к результатам работы Венского кружка, но также может быть продиктована развитием идей диалектического материализма. С нашей точки зрения, существенным отличием условно западной и советской традиций было то, что последняя никогда не теряла связи с метафизикой (см.: [11]).
Научный реализм, метафизика и натуралистический поворот
Очевидно, научный реализм как метафизическая, а не эмпирическая доктрина должен быть частью более широкой и вместе с тем более софистической доктрины — доктрины метафизического реализма. Классическим определением такого реализма, по нашему мнению, следует считать следующее определение, которое приводит Р. Херст: «[Реализм] — это точка зрения, согласно которой материальные объекты существуют внешним по отношению к нам образом и независимо от данных нам ощущений. Реализм, таким образом, противопоставляется идеализму, который предполагает, что не существует таких материальных объектов или что внешняя реальность не существует вне нашего сознания или знания относительно нее, и что все существует, в определенном смысле, зависимым от сознания образом» [12, р. 77]. Привычное для отечественной традиции разделение между материализмом и объективным и субъективным идеализмом в данном случае может ввести в заблуждение. Платон, И. Кант и В. И. Ленин — реалисты. Реализм — это то, с чего начинается философия. Бытие Парменида, принцип тождества бытия и мышления, путь истины и путь мнения — блестящий образец разработки именно реалистской концепции. Конечно, все это несколько отличается от слабой версии реализма в смысле И. Канта, однако дает достаточно четкое представление о том, в чем разница, например, между реализмом и феноменологией Э. Гуссерля с ее «выносом за скобки». Как метафизическая доктрина, реализм в первую очередь утверждает существование объективной реальности.
В каком-то смысле подобная метафизическая интерпретация научного реализма — это возвращение к истокам натурфилософии, однако вместо априорной платоновской метафизики здесь появляется возможность говорить именно о научной эмпирической метафизике, редуцировать собственно метафизические соображения к научной онтологии. Разница между научной онтологией и научной метафизикой в том же, в чем разница между наукой и философией, — в объекте исследования. И поскольку философия — это прежде всего метамировоззренческая теория, то научная метафизика — это следствие достижения научным знанием определенного уровня системности, когда поиск эмерджентных характеристик знания сопровождается (осознанно или неосознанно) выходом за пределы характерного для науки в целом уровня теоретизирования. У Платона и Аристотеля основным инструментом доступа к реальности была логика. В частности,
81
Научный реализм и натурализация семантики
в классической (Первой) метафизической традиции, говоря о метафизических объектах, «населяющих» реальность, в первую очередь имелось в виду то, что объект, как сущность, должен обладать определенными условиями тождественности. Это понятно, поскольку существование объектов с метафизической точки зрения, также как и с научной, оправданно, если их включение в онтологию увеличивает объяснительную силу теории. Следовательно, основная проблема реализма была (и остается) связана с тем, какие уточнения, какого рода условия требуются и должны быть наложены на эти объекты при сохранении их объективного статуса. Отметим, что с самого начала метафизический реализм был ориентирован на построение такой теории реальности, которая должна была быть основана на одном лишь предположении, что философская теория трактует только метафизические объекты, которые существуют вне и независимо от сознания. На наш взгляд, именно натурализация предлагает удобный способ низвести классически понимаемую метафизику (Первую философию) до уровня той, которая пригодна для интерпретации научного знания.
Традиционно считается, что проект натурализации является реакцией на лингвистический поворот (см., например, [13]). Проект натурализации начинается с отрицания основного элемента последнего — уверенности в том, что философская рефлексия по природе своей является априорной. Философию следует рассматривать как эмпирическую науку, по сути, ничем не отличающуюся от естественных наук, в которых знание, в определенном смысле, является эмпирическим (см., например, [14]). Соответственно, вместо априорных логических построений, которые ранее обосновывали наше представление о реальности, мы должны ограничить себя конкретным когнитивным процессом, который используется в реальной практике и интерпретируется нами как абсолютно достоверный. Естественно, в данном случае в качестве достоверного метода получения знания мы выбираем научный метод. Также, в общем случае, от натурализованной философии требуется: отрицание априорности Первой философии (У. Куайн), «возвращение психологии» (Ф. Дретске) и превращение эпистемологии в методологию (Л. Лаудан) (см.: [13]). Говоря о соотношении двух видов научного реализма, отметим следующее: собственно эмпирическая научная онтология проявляет себя в объясняющей силе и в соответствующей роли, которую она играет, для того чтобы связать две конкретно научные гипотезы. Тогда, как вариант, роль метафизической гипотезы в рамках натурализованной научной метафизики может заключаться в том, чтобы «охватить» как можно больше конкретно научных гипотез, принятых современной наукой. Речь идет о том, что указанную эмерджентную характеристику знания, о которой мы говорим, когда переходим на другой уровень теоретизирования (к метафизике), можно связать, например, с поиском его (знания) унифицированного представления. Несомненно, выбор искомой эмерджентной характеристики — это не простой
82
Научный реализм и натурализация семантики
вопрос. Наиболее радикальные сторонники натурализации научной метафизики подчеркивают, что натуралистический поворот в том виде, как мы его здесь эксплицируем, утверждает, что никакой другой метафизики, кроме метафизики, продиктованной в обозначенном смысле современной нам наукой, нет (см., например, [15]).
Одной из основных характеристик натурализации является тезис о том, что конструктивно натурализованные представления в философский дискурс можно ввести, только если допустить первичность онтологических построений по отношению к эпистемологическим или семантическим. Любая философская доктрина, достигшая определенной степени строгости, будет выделять несколько тезисов, последовательно раскрывающих онтологический, эпистемологический, семантический, методологический, аксиологический и другие аспекты. Учитывая абсолютный характер основания натурализации, мы говорим, что онтологический тезис, фиксирующий онтологические допущения, более обоснован, чем эпистемологический, семантический и другие тезисы. Именно так: сначала у нас есть сущности (электроны, кварки и т.д.), полученные достоверным методом, а затем мы эмпирически убеждаемся в том, как выполняются эпистемологическая и другие части доктрины. Собственно роль эпистемологического (семантического и др.) тезиса заключается в том, чтобы контролировать неслучайность знания, полученного заданным достоверным процессом. Эпистемологическая (семантическая и др.) часть доктрины подчиняется своим целям и существует независимо от онтологической. Тот факт, что у нас может не быть адекватных эпистемологических (семантических и др.) представлений, для того чтобы с их позиций в достаточной степени обосновать онтологические допущения, еще не говорит о том, что последние плохо обоснованы. Суть тезиса «поставить метафизику вперед» состоит в том, чтобы закрепить надлежащее отношение между онтологическим и эпистемологическим (семантическим и др.) тезисами и блокировать возможный скептицизм, следующий за сомнениями в том, что обращение к эпистемологии или семантике может разрешить вопросы существования. Вместо того чтобы следовать от эпистемологии и семантики к онтологическим допущениям, нужно, наоборот, использовать онтологические допущения для проверки эпистемологических и семантических тезисов, поскольку степень их эмпирического обоснования ниже, чем степень обоснования онтологических допущений. В этом смысле наиболее наглядный пример рассуждения «от метафизики» — опровержение скептического аргумента в том виде, например, как он приводится, когда постулируется пропасть между чувственным и рациональным (см., например, [16]). «Нерешаемой» эту проблему делает именно направление аргументации: мы рассуждаем от эпистемологии (пропасть непреодолима) к метафизике (реализм, как утверждение о существовании объективной реальности, следует опровергнуть). В то же время в натуралистической перспективе у нас появляется
83
Научный реализм и натурализация семантики
возможность рассуждать от метафизики к эпистемологии. И более того, и метафизика, и эпистемология (и семантика и т.д.) здесь будут являться в каком-то смысле эмпирическими. Отметим, что этот шаг не предусмотрен ни в одном из доминирующих в настоящее время глобальных философских проектов — ни в рамках лингвистического поворота, ни в рамках феноменологии, которая также в некотором смысле претендует на то, чтобы называться эмпирической, но в большей степени копирует все недостатки собственно аналитической философии. Следуя классической традиции (Платон), метафизические построения должны определять содержание всей философии. Однако со временем эта установка была заменена различными «метафизическими суррогатами», выражением которых служат такие высказывания, как «существовать — значит быть значением переменной» (У Куайн) или «явления таковы, каковыми обнаруживают себя вещи в данной практической ситуации» (М. Хайдеггер).
Научная онтология и натурализация семантики
В контексте приведенных выше соображений относительно подачи и оценки эмпирической научной онтологии несомненный интерес вызывает натурализация семантики. Допустив натурализацию дискурса, мы не должны потерять возможность обратиться к объектам, «населяющим реальность», а в сложившейся традиции, идущей от Г. Фейгля и Р. Карнапа, доступ к ним должен быть продиктован именно семантически. Развитие философии языка привело к тому, что кроме метафизического смысла, подчеркивающего требование тождественности объекта, также стало возможным рассматривать объект в семантическом смысле как референт сингулярного термина. Следуя У. Куайну, благодаря использованию понятия сингулярного термина метафизическая сущность, будучи значением связанной переменной, может быть зафиксирована в логике как объект (см.: [14]). В семантическом смысле проблема реализма сводится к вопросу о том, какого рода предварительные семантические приготовления нужны для предположения, что определенные дескрипции, которые как будто обозначают метафизические сущности, на самом деле обозначают эти сущности. Речь идет о проблеме соответствия структуры указания принятой семантике. На наш взгляд, искомое соответствие семантике должно вполне естественно контролироваться внешним условием — через обращение к практике, в частности, через постулирование конкретного вида эмпирической теории указания.
Одним из вариантов искомой эмпирической теории указания является молекулярная концепция значения. Ее суть заключается в том, что значение задается лишь частью выводимых семантических свойств. Это «средний путь» между холизмом У. Куйана и атомизмом Дж. Фодора. Актуальность обращения именно к «молекулярному» подходу в первую очередь связана с тем, что на его примере наглядно демонстрируется возможность
84
Научный реализм и натурализация семантики
ограничить общность семантического холизма на основании перехода к натуралистическим представлениям.
Что значит — быть значением? Это значит выполнять определенную семантическую функцию или роль. Например, утверждая, что значение является частью объяснения, мы заранее отвечаем на вопрос: «С какой целью мы приписываем значение?» Какие семантические роли могут быть значимы для нас в контексте анализа семантических возможностей, скажем, теории частичного указания Х. Филда или любого другого физика-листского отношения указания, которое задается эмпирической наукой? Естественно, объяснение явления и попытка схватить объективную часть референта, часть, отвечающую реальности «как она есть». Конечно, есть и другие семантические роли, которые выполняют значение, но они в данном случае не интересны. С точки зрения натурализации рассуждения относительно «значения» должны носить эмпирический характер, а значит, начинаться с постановки эмпирических вопросов. Мы не можем просто сказать, что значение схватывается такой-то конкретной семантикой (это противоречило бы тезису о первичности метафизики), мы должны начать с практической роли значения, например, с ответа на вопрос: «С какой целью мы приписываем значение предложениям физической теории?» Таким образом, быть значением — это значит играть определенную семантическую роль, ту, которая служит определенным целям, которым мы и приписываем это значение. Причем определение целей, то есть ответ на вопрос «для чего мы приписываем значение?», первично. Сначала определяется семантическая роль значения, а уже затем мы вольны выбирать среди отношений «язык — мир», доступных в настоящий момент, кандидатов на роль значения. Очевидно, что значение, то, как оно понимается в данном случае, не единственно, оно всегда результат определенного вывода, соединяющего слова языка и причинные отношения, связывающие их с реальностью. Данное обстоятельство обусловливает, например, наличие нестандартных интерпретаций.
Таким образом, можно предположить, что сама задача поиска правильного значения будет контролироваться минимум двумя условиями. Во-первых, нам необходимо объяснение, почему мы выбираем именно это значение, каковы основания выбора. Здесь, например, уместны рассуждения относительно преимуществ одной теоретической схемы, объясняющей явления, по отношению к другой. Во-вторых, необходимо выделить несколько различных значений (или способов их задания) и проанализировать, провести эмпирическое исследование того, как они работают. Предполагается, что следование второму условию даст необходимую информацию или представит кандидатов для оценки на уровне первого условия, которое, по сути, и отвечает основной задаче семантики. Прежде чем ответить на вопрос о том, играет ли данный способ задания значения определенную семантическую роль, мы должны исследовать сам этот спо-
85
Научный реализм и натурализация семантики
соб. Нельзя сказать, что новый способ задания значения лучше, чем старый, не зная, в чем заключается старый. Естественно, ответ должен быть эмпирическим, включать в себя определенные критерии оценки, удовлетворение которым можно непосредственно проверить. Как отмечает М. Девитт: «Трудно предположить, что методологические рассуждения, в данном случае в области [натурализованной] семантики, могут превзойти по своей сложности уровень аналогичных рассуждений относительно методологии развития научного знания, т.е. уровень общий сложности методологии как таковой» [17, р. 545].
Что это дает? Принимая такое представление о сути семантического тезиса, можно ответить на вопрос о соответствии структуры указания выбранной семантике. Искомое «соответствие семантике» задается методологическими требованиями в отношении референта, с той целью, чтобы термин, отвечающий референту, играл необходимую семантическую роль. В нашем случае такую семантическую роль играет объяснение, то, насколько именно такое задание референта успешнее, чем любое другое. Здесь можно вспомнить идею И. Доувена о возможности связи понятий «успешность научной теории» и «указание». На наш взгляд, в рамках натурализованной перспективы и применительно к анализу соотношения эмпирического научного реализма и натурализованного «продолжения» метафизического реализма, фундирующего научную онтологию, мы действительно вправе их связать. Указание будет определяться эмпирически в терминах методологических семантических ограничений, а успешность будет определяться тем, насколько объекты, существование которых постулирует теория, отвечают общей схеме — способности вести к более адекватному пониманию теоретической картины явления.
Литература
1. Ladyman J. Every Thing Must Go. Oxford University Press, 2009.
2. Devitt M. Realism and Truth. Princeton University Press, 1997.
3. Головко Н.В. Семантический реализм Г. Фейгля и независимость истины // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Сер. Философия. 2008. Т. 6, вып. 3. С. 22—27.
4. Feigl H. Existential Hypotheses: Realistic and Phenomenalistic Interpretations // Philosophy of Science. 1950. Vol. 17. P. 35—62.
5. Putnam H. Mathematics, Matter and Method. Cambridge University Press, 1975.
6. Maxwell G. The Ontological Status of Theoretical Entities // Scientific Explanation, Space and Time. University of Minnesota Press, 1962. P. 3—27.
7. Maxwell G. Theories, Perception and Structural Realism // The Nature and Function of Scientific Theories. University of Pittsburgh Press, 1970. P. 3—34.
8. Smart J. Philosophy and Scientific Realism. Routledge, 1963.
9. Psillos S. Scientific Realism: How Science Tracks Truth. Routledge, 1999.
86
Научный реализм и натурализация семантики
10. Головко Н.В. Реализм без истины: теоретический прогресс и метафизика // Гуманитарные науки в Сибири. 2008. № 1. С. 3—6.
11. Головко Н.В. Натурализация метафизики: научный реализм и диалектический материализм // Вопросы философии. 2013 (в печати).
12. Hirst R. Realism // The Encyclopedia of Philosophy. Macmillan, 1967. P. 76—83.
13. KitcherP. The Naturalists Return // Philosophical Review. 1992. Vol. 101. P. 53— 114.
14. Quine W Ontological Relativity and Other Essays. Columbia University Press, 1969.
15. Головко Н.В. Натуралистический поворот: современная наука и метафизика // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Сер. Философия. 2011. Т. 9, вып. 3. С. 30—36.
16. Головко Н.В. Натуралистический поворот: первичность метафизики // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Сер. Философия. 2010. Т. 8, вып. 4. С. 33—38.
17. Devitt M. Methodology of Naturalistic Semantics // Journal of Philosophy. 1994. Vol. 91. P. 545—572.
