CC BY
106© В.В. Хорольский, 2008
НАУЧНЫЕ, СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ И ФУТУРОЛОГИЧЕСКИЕ ГРАНИ МЕДИЙНОЙ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
В.В. Хорольский
1. ОТ ОБЩЕСТВА ИНФОРМАЦИОННОГО К ИНФОРМАЦИОНАЛЬНОМУ
Если выделять наиболее явные и существенные признаки глобализации, то смело можно начинать с ее научно-технического фундамента. Не требует доказательств факт слияния экономики и науки, не требует особых аргументов лозунг «Знание - сила», нет нужды подробно описывать процесс интернационализации науки, который мы наблюдаем повсеместно. А интеграция стран в единое экономическое и интеллектуально-образовательное пространство тоже ощущается каждодневно. Идет стремительная интеллектуализация труда в мире, где все взаимозависимы, где каждый день незаметно для равнодушного взора происходит революция, охватывающая самые разные культуры. Глобальные изменения в жизнедеятельности людей, в том числе и в масс-медиа, были бы невозможны без революционных открытий в наукоемких отраслях производства. Поэтому характеристика научного метадискурса как совокупности взаимосодействующих и генеративно активных научных и научно-популярных текстов, функционирующих в коммуникативном пространстве современной культуры, представляется приоритетной в ходе обсуждения медийной глобализации.
Научность метадискурса западной культуры стала фундаментом формирующегося (по Гегелю, «становящегося») в ХХ веке информационного, а ныне, по Кастельсу, «ин-формационального» (то есть не просто информационного в смысле распространения больших массивов знания, а безальтернативно интеллектуального и сущностно ориентированного на самодостаточную информационную экономику), общества. М. Грачев, московский политолог, так высказался по
данному вопросу: «Понятие “информационное общество” сегодня уже перестало быть метафорой или обозначением мегатенденций развития современного мира. Происшедшие в последней трети ХХ века в ряде развитых стран глубокие структурные преобразования экономического механизма, выдвинувшие на первые позиции новые наукоемкие отрасли взамен тяжелой промышленности, сопровождались бурным развитием “индустрии знаний” и связанных с ней технологий передачи и обработки информации, глобальной компьютеризацией и появлением разветвленных информационных систем.
С созданием всемирной компьютерной сети Интернет человечество практически вступило в фазу формирования и поддержания в актуальном состоянии единой общемировой информационно-коммуникативной среды, и киберпространство, еще совсем недавно доступное лишь программистам-интеллек-туалам, на наших глазах трансформируется в информационное поле социально-экономического, политического и культурного развития всего сообщества, позволяющее обеспечить необходимыми сведениями отдельных граждан, их различные объединения, предприятия, органы власти и управления»1. Ясно, что такое общество не могло удовлетвориться традиционными СМИ. Как же наука повлияла на эволюцию масс-медиа в Новейшее время?
Наука, будучи особым видом познавательной деятельности и наиболее динамичным социальным институтом общепланетарного значения, изначально тяготеет к мировому диалогу. Обмен идеями здесь более бескорыстен, чем в бизнесе, а самоценный поиск и рыцарская защита истины являются бесспорным идеалом ученого в любом уголке Земли. Научно-коммуникативная деятельность интеллектуалов всего мира, как правило, не имеет на-
ционалистической окраски: нет физики китайской или еврейской. Научно-технические революции (НТР) всегда были локомотивами прогресса, при всей амбивалентности использования открытий они несли благо буквально всем слоям общества. Наука сделала масс-медиа мощной силой, рычагом просвещения, что в наше время особенно заметно в развивающихся странах. Естественно, что одной из заметных линий развития мировой журналистики был и будет расцвет научно-популярной эссеисти-ки, о которой будет сказано подробнее ниже.
Ускорение распространения духовно-культурной информации привело к тому, что в последние десятилетия объем научных знаний удваивался в различных отраслях науки в среднем в интервале от 5-7 до 10 лет. Сейчас удвоение объема информации в точных науках происходит раз в 2-3 года. Телефону, который впервые был представлен на Всемирной выставке 1876 года в Филадельфии, потребовалось 55 лет для того, чтобы численность его пользователей достигла 50 миллионов. Телевидение вышло на аналогичный уровень пользователей за 13 лет. Интернету понадобилось для этого всего три года, и сегодня численность пользователей Всемирной сети составляет уже более 300 миллионов человек2.
Действительно, с конца 50-х годов ХХ века по 1999 год число действующих компьютеров в мире выросло с 2 тысяч до 200 миллионов. При этом за последнюю четверть века обрабатывающая мощь действующих компьютеров возрастала экспоненциально - в среднем ежегодно на 58-60 %. В США число персональных компьютеров, приходящихся на 1 тысячу жителей, выросло со 190-210 в 1990 году до 360-370 в 1996 году и примерно 500 - в 2000 году, этой стране в конце 90-х годов принадлежало примерно 40 % компьютерных мощностей, имеющихся в мире 3. Компьютерные технологии, радио и ТВ превратили мир в единую «деревню», сделав образование и самообразование не уделом элиты, а насущной потребностью масс.
Да, информации становится все больше: по свидетельству Э. Тоффлера, в 1970-1980-е годы только в США ежегодно объем научной базы увеличивался на 60 миллионов страниц, печаталось до 1 000 наименований книг, издавалось до 15 тысяч наименований журналов.
В эти же годы были предприняты попытки создать робота, искусственный интеллект которого не уступал бы человеку. Человечеством уже накоплено столько эмпирических фактов, научных теорий, что без Машины, без техники человек просто беспомощен. Культура ин-формационального («интернетизированного») общества будет и далее отходить от антропологического измерения в жизни, а тем более в СМИ. Здесь есть и свои подводные рифы. Иногда легче изобрести велосипед второй раз, чем искать его описание в «ниагарском водопаде» специализированных изданий. Узкая специализация ведет к самоизоляции многих отраслей науки. И здесь на помощь приходят популяризирующие, культуртрегерские средства массовой коммуникации, опирающиеся на солидные библиографические службы, также популяризирующие научно-технические открытия. Интерес к научно-популярным изданиям («Знание - сила», «Наука и жизнь», «Наука и религия», «Geo», «National Geographic», «Economist» и т. п.) растет, что подтверждает нашу мысль о стремительно укрепляющейся связи науки и СМИ, о необходимости отдельного анализа научно-медийного дискурса отечественными медиакритиками. Работы А. Акопова и других отечественных ученых, посвященные типологии специализированных изданий, носят строго журналистский характер. Нужен, думается, и более широкий, коммуникативно-культурологический взгляд на тему науки в СМИ. Это поможет сохранить традиции и принципы гуманизма, сформированные еще в культуре Просвещения. Важен контакт между «физиками», представителями точных и технических наук, с одной стороны, и «лириками», гуманитариями, с другой. Нужна интердисциплинарность в любой работе по коммуникативистике, в частности в сфере взаимодействия НТР и научно-популярной публицистики.
Начало нашего столетия ознаменовалось новым рывком НТП, успехами в освоении высоких технологий, особенно информатики и нанотехнологий, сотовой телефонии, телекоммуникаций. Одной из перспективных новейших технологий является нанотехнология, позволяющая не только создавать миниатюрные компьютеры, но и помогать медикам в проведении тончайших хирургических операций.
Нанотехнологии чреваты еще одной революцией в медиабизнесе: они могут заменить сегодняшние «сидиромы», каждый из которых и так может накапливать необозримое количество информации. Мировые СМИ стали не просто зеркалом, отражающим достижения человеческого гения, но популяризатором и помощником коллективного поиска истины, а порой и первооткрывателем важных идей в области социальных наук.
Таким образом, научно-технический прогресс, изменяя структуру масс-медиа, делает их проводником передового знания. Не знающая границ научная деятельность подталкивает локомотив глобализации, сближая духовные элиты разных стран, вовлекая в свою воронку массы профессионалов и любителей. Как предсказывал Э. Тоффлер, сейчас мы, получая образование, не получаем готовую ментальную модель реальности, мы формируем ее (в том числе и с помощью СМИ), что ведет к большей индивидуальности, демас-сификации как личности, так и культуры. Мы часто видим у потребителей инфоп-родукта апатию или гнев. Не хочется ломать голову над противоречиями, пугает когнитивный диссонанс. Но без усилия мы не станем компетентными, грамотными людьми. Наука плоха, неадекватна, но все другое, перефразируя У. Черчилля, еще хуже.
2. ОТ ГЛОБАЛИЗАЦИИ КIЛОКАЛИЗАЦИИ
Суть глобализации заключается не толь-
ко во всеобщности мировых экономических и социокультурных процессов, но и в принципиально новой организации мирового сообщества. А.И. Уткину принадлежит одно из самых «собирательных» определений феномена глобализации, который определяется как
«слияние национальных экономик в единую, общемировую систему, основанную на новой легкости перемещения капитала, на новой информационной открытости мира, на технологической революции, на приверженности развитых индустриальных стран либерализации движения товаров и капитала, на основе коммуникаци-
онного сближения, планетарной научной революции, межнациональных социальных движений, новых видов транспорта, реализации телекоммуникационных технологий, интегрального образования»4. Товарообмен эпохи индустриализма, основанный на экстенсивном использовании ресурсов, в развитых странах фактически ушел в прошлое. Современная финансовая сфера рыночной экономики напоминает, по выражению лауреата Нобелевской премии по экономике (1988 год) М. Аллэ, «казино, где столы расставлены на всех широтах и долготах». Основой мировой экономики стала глобальная финансовая индустрия, использующая информационно-компьютерные технологии. Электронная коммерция («э-коммерция»), то есть экономическая деятельность посредством электронной почты, стала на Западе реальностью. А это уже новый этап хозяйственной истории нашей планеты.
В течение последних 25 лет наиболее «наукоемкие» отрасли сферы услуг (включающие в себя здравоохранение, образование, исследовательские разработки, финансы, страхование и т. д.) обнаружили самые высокие темпы роста занятости. М.Г. Делягин и его соавторы утверждают: «На современном глобальном финансовом рынке скорость движения капитала практически равна скорости движения информации и намного превосходит скорость ее анализа и тем более осмысления. Поэтому движение капитала в мировом масштабе все более зависит от психологических факторов - от настроения, ожиданий инстинктивных, подсознательных реакций участников рынков, а не от каких-либо объективных процессов.
Традиционное мировое хозяйство, фундаментом которого был физический труд человека, уступило место экономике знаний. Рухнула - не без помощи глобальной «финансиа-лизации»5 - классическая мировая теория экономики с ее монетаризмом и ориентацией на производство вещей. Она, просуществовав не одно столетие, канула в лету, уступив место производству идей ин-формационализма. Мир оказался во власти финансовых технологий, подчинившись законам финансово-спекулятивной экономики, а ее критикуют сегодня и спра-
ва, и слева: «свобода предпринимательства, свобода создавать деньги, с трудом поддается теоретическому оправданию в финансовой сфере: в настоящее время в этой области политическая экономия подвергается резким нападкам, причем в равной мере как на Востоке, так и на Западе»6. Эта экономика регулярно порождает кризисы и панику. Мировые кризисы, подобные нефтяным или банковским (1970-е и 2000-е годы), перечеркивают многие объединительные процессы. Пример: падающий в 2007 году курс доллара, скачки цен на нефть и т. п. вызвали в России оживление работы антиглобалистов, к голосу которых прислушались и ученые, и журналисты, и политики 7.
Необходимость обеспечения большей стабильности экономики, в частности валютных курсов, необходимость достижения устойчивости, которой не хватает нынешней западной системе, служат главным аргументом экономистов, выступающих за возврат к «золотому стандарту», к обеспеченности любой валюты золотым запасом 8. По мнению экономиста Ж. Аттали, три важнейших экономических пространства современности - американское, европейское и тихоокеанское - будут концентрически структурировать вокруг себя менее развитые регионы, расположенные в пространственной близости. Это была его версия будущего, которое «уже наступило»9.
Регионы развиваются по-разному, но глобализация призвана сгладить противоречия. Сегодня, например, для ранее отсталых областей Тихоокеанского бассейна (ТОБ) характерно динамичное развитие. В регионе, включающем в себя Тайвань, Южную Корею, Японию, Сингапур, Малайзию, Индонезию, Австралию, Китай, Гонконг, Филиппины и Таиланд, проживает более двух миллиардов человек. Они производят около половины мирового ВНП (валового национального продукта). Система ЕС образовала «большую зону свободной торговли», куда входят 19 стран. Общая численность населения ассоциированных членов ЕС насчитывает порядка 300 миллионов человек, проживающих в 66 государствах. Конвергенция как взаимопроникновение, «перемешивание» систем и национальных экономик способствует становлению глокали-зации (неологизм образован от двух корней:
global&local), совмещению общего и частного в рассматриваемых проблемах. Глокали-зация СМИ - это соединение общих достижений в данной сфере с самобытной местной традицией, которую нельзя терять: уникальность коммуникативных практик такова, что любой язык создает неповторимые коды общения, утрата которых обедняет мировую культуру.
Транснациональную массовую экономику, да и культуру как широкое философское понятие, прежде всего - массовую культуру, характеризует интенсивность диалога общего и частного. Не только политики, но и финансисты, бизнесмены и чиновники всех уровней задумались о новых возможностях манипулирования общественным мнением с помощью СМИ. Пропаганду заклеймили, но ее «дело» живет и еще долго будет жить.
1 мая 1974 года Генеральная Ассамблея ООН приняла Декларацию об установлении нового международного экономического порядка и соответствующую программу действий. А. Печчеи заявил тогда, что это была всемирная социально-политическая революция бедных. Она, мол, будет набирать силу, «движимая не столько теми или иными положениями идеологического порядка, сколько гневом, возмущением и протестом против несправедливости». Глобализация рассматривалась тогда как объективный процесс универсализации постиндустриального общества, как эволюционный переход к общечеловеческой цивилизации. Однако видный социолог Д. Белл в своих работах, предупреждая оптимистов, отмечал, что общество не представляет собой единой системы, а состоит из трех весьма разнородных сфер: экономической, политической и культурной. Первая имеет системный характер, вторая представляет собой скорее искусственно созданный порядок или строй, третья же является полем господства стилей и направлений жизни. Стержнем всех изменений в экономике Белл считал наступление деиндустриализации. Неуклонное распространение философии деиндустриализации на Западе в ХХ веке стимулировало многие изначально амбивалентные процессы в массовом обществе, в частности обо-
стрился конфликт между элитарной и массовой культурами.
Развитие западной (в первую очередь -европейской) культуры и печати, как одной из важных сфер индустриальной цивилизации, проходило, если вспомнить события двухсотлетней давности, не только под отмеченным выше воздействием науки и техники, но и под самым прямым влиянием революционных перемен в политической жизни. Упомянем только три фактора из множества подобных: а) возникновение и победное шествие марксизма, давшего импульс патетической пропаганде в СМИ; б) радикализация социальноэкономических требований малоимущих, «полевение» профсоюзов, что привело к переменам мирового масштаба, и в) антиколониальная борьба в Африке, Азии и Латинской Америке. О влиянии последнего фактора на Европу обычно говорится в сугубо социологическом плане, но не надо забывать и о культурных противоречиях, которые, впрочем, не помешали интенсификации диалога между бывшими колониями и метрополией. Признаком экономической и научно-информационной глобализации стала более свободная миграция рабочей силы. Сегодня тысячи людей приезжают из бедных стран в богатые, где уровень жизни выше. Мигранты спасают демографию в Европе, но они же несут с собой глобальные проблемы: расовые, религиозные, языковые, сексуальные. Их труд не оплачивается в должной мере. Отсюда бунты в городах Франции и Англии, расовые конфликты в США. Глобализация мировой экономики «служит основанием для неустойчивого развития самой Америки, претендующей на роль гегемона мира»10.
Современные мегаполисы стали небезопасны для проживания. Дело не только в бандитах, но и в тесноте. Сегодня люди бегут из больших городов в Сабурбию (так писатель Дж. Чивер назвал пригороды), прочь от переизбытка информации в мегаполисах. Город убивает индивидуальные черты в массовом человеке. Современный «заорганизованный» человек-потребитель, по словам Р. Музиля, является «человеком без свойств», то есть человеком толпы, человеком без убеждений, личных пристрастий и глубинных целей. Существенную отрицательную роль в процессе
обезличивания человека сыграли СМИ, тиражирующие идеалы масскульта.
Именно воздействие культурно-информационного комплекса во многих случаях превратило личность в конформиста, готового поступиться принципами ради сытой жизни. Большие города стали муравейниками («человейниками», как выразился А. Зиновьев), где медийные новости превратились в духовную жвачку, в отупляющую пищу для толпы, в своеобразный интеллектуальный гамбургер, запиваемый кока-колой телесериалов. Билл Гейтс, став самым богатым человеком на планете, решил исправить ситуацию. Он в своей книге «Будущее информационного общества» провозгласил «смерть города». Компьютерная сеть, как он надеялся, даст возможность работать и общаться, не выходя из дома. Но это уже из области футурологии.
Современный медиабизнес, как известно, активен сразу на двух рынках: на рынке товаров и услуг и на фондовом, при этом в медиакорпорациях корпоративный центр занимается прежде всего проблемой взаимодействия с инвесторами и создания акционерной стоимости, в то время как реальный бизнес делается в рамках множества отдельных локальных фирм. В США практически отсутствует общенациональный рынок ежедневной прессы, и потому решение проблем модернизации даже самых значительных издательских гигантов идет только на уровне рынков локальных: при этом стратегии, реализуемые местными издателями, их маркетинговые наработки и чаще всего их усилия по привлечению финансирования совокупно влияют на общее положение головной структуры 11.
Экономизация СМИ, как показали Е. Вартанова, В. Фатымина, А. Голованова и др. , означает нечто большее, нежели непосредственные реакции медийных предприятий на изменяющиеся условия конкуренции. Знаковым проявлением процесса экономизации СМИ является расширяющееся применение маркетинговых технологий в медийных организациях, которые теперь продают не только инфотовар. Под влиянием неолиберализма и усиления воздействия рыночных факторов, как убедительно показала в своей кандидатской диссер-
тации В.Д. Фатымина, учет общих экономических условий и приспособление к ним выходят на первый план в деятельности СМИ и в журналистской практике. Общество, характеризующееся экономизацией всех компонентов социальной системы, должно преодолевать дисфункциональные последствия рыночной ориентации журналистики. Таким образом, в последние десятилетия произошли социокультурные изменения, которые породили новые принципы взаимодействия людей и организаций, ослабление иерархической соподчиненности элементов социальной системы, что и повлекло за собой широкое развитие горизонтальных связей, появление «размытых» структур и отношений. Эти перемены подстегивались укреплением денежно-коммерческих отношений во всем мире, гомогенизацией (однородностью) медийного пространства, ухудшением положения журналистики в обществе. А что за поворотом?
3. ОТ ПРОШЛОГО К БУДУЩЕМУ
Футурология как наука и прогностическая деятельность, конечно же, влияет на развитие масс-медиа. Не всегда ее результаты использовались людьми на благо всем, но читались прогностические произведения, особенно фантастические, всегда с удовольствием. «Наше отношение к будущему столь же утопично, как и апокалиптично, - утверждает культуролог М. Эпштейн, - мы боимся того, чего с нетерпением ожидаем: пришествия психотронной цивилизации и века мыслящих машин, которые могут превратить нас в орудия своей мысли. Мы предвкушаем исполнение всех своих желаний - и в то же время боимся, что эта последняя технореволюция разрушит тонкую перегородку между психикой и реальностью»12.
В 1968 году по предложению доктора А. Печчеи был образован Римский клуб и Прогностическая комиссия, курируемая ООН. В работе комиссии, возглавляемой социологом Д. Беллом, принял участие известный футуролог, директор Гудзоновского института социологии Г. Кан. Американские ученые-футурологи и журналисты (З. Бжезинский,
Дж. Гербнер, Э. Тоффлер) предсказали появление всеобщей цивилизации потребления, глобального «информационного общества»13. Глобализация стала мощным толчком для развития футурологии и научной прогностики, что в свою очередь породило лавину медийных текстов, имеющих схожую структуру в любых национальных СМИ. Отмеченные выше геополитические изменения, особенно международные события до окончания «холодной войны», оказали отрицательное влияние на массовое сознание, сделав его восприимчивым к страхам грядущей катастрофы. Человек ощутил собственную хрупкость и беззащитность, свою малость перед лицом Природы и Случая. Нагнетание апокалиптических настроений, призрак Армагеддона, предсказания термоядерной смерти - все это стало постоянным мотивом мировых СМИ.
Футурологическую публицистику питала и массовая культура с ее приверженностью жанру алармистской фантастики, картинами вселенской гибели, природных катаклизмов и грядущих бедствий. Объектом глобального политического прогнозирования является в публицистике названных авторов и глобализация в ее исторической динамике - становление единого взаимосвязанного мира, в котором народы не отделены друг от друга привычными протекционистскими барьерами и границами, одновременно и препятствующими их общению, и предохраняющими их от неупорядоченных внешних воздействий.
Величайшими футурологами были Т. Мор, Ж. Верн, Г. Уэллс, У. Моррис. Лидерами политической футурологии Х1Х-ХХ столетий были и остаются К. Маркс и В. Ленин, певцы коммунизма и диктатуры пролетариата. Их утопии остаются неумирающей мечтой о счастье для миллионов обездоленных, как для верующих нетленными остаются мифы о потустороннем рае. З. Фрейд, развенчивая миф о всеобщем равенстве, обратил внимание на разность сексуальных потребностей разных людей, на распространенность девиантных потребностей и замалчиваемых патологиях в личной жизни. Например, он заговорил о комплексах Эдипа и Электры, о гомосексуальности и подсознательных влечениях, которые не подавить никакой мировой революции.
С. Лем - один из крупнейших футурологов. Он не прорицатель-одиночка, и все же его «прогностика» своеобразна. Ведь он - писатель-фантаст и, должно быть, поэтому относит свой анализ к весьма далекому будущему. К тому, которое прогнозу на вычислительной машине не поддается. Известнейший американский социолог и популяризатор науки Э. Тоффлер по этому поводу пишет: «Миллионы ощущают витающую в воздухе патологию, но они не понимают ее корней. Они скрыты не в политической доктрине, или, тем более, в мистическом отчаянии, или изоляции, присущей человеческому существованию; патология эта также не имеет отношения к науке, технологии и законодательным требованиям социальных изменений. Причины прослеживаются вместо этого в неконтролируемой, неизбежной природе нашего бега в будущее, в провале нашей попытки сознательно направлять стремление к супериндустриализму»14.
Имея почетную докторскую степень по литературе, Э. Тоффлер очень увлекательно, образно писал о качественном изменении науки и техники, причем он выступал в периодических изданиях доступно и страстно, превращая свои публикации в гибрид трактата и эссе, в синтез фундаментального социальнофилософского исследования и личностно-мифопоэтического сказа о том, что ждет планету в XXI веке. Многие из его пророчеств стали явью, многое сбывается у нас на глазах. Так, в книге-бестселлере «Третья волна» он показал, как на смену аграрной и индустриальной цивилизациям пришла третья глобальная революция, превращающая жизнь всех народов в единое целое, а экономику различных стран - в единый информационно-научный организм, производящий в первую очередь услуги, а уж потом станки, машины, товары 15. В книге «Третья волна» Тоффлер также говорит о том, что информатизация общества чревата катаклизмами. Люди и организации требуют все новой и новой информации, и система начинает пульсировать, все ускоряя ее поток. Сегодня рождается информационная сфера завтрашнего дня, «третья волна», появляющаяся после «волн» сельскохозяйственной и индустриальной цивилизаций. «Многое в этой развивающейся цивилизации, - пишет Тоф-флер, - противоречит старой традиционной
индустриальной цивилизации. Она является в высшей степени технологической, но вместе с тем и антииндустриальной. Третья волна несет действительно новый образ жизни, основанный на многообразных обновленных энергетических ресурсах; на методах производства, на фоне которых большинство заводских сборочных конвейеров оказываются устаревшими; на новых ненуклеарных типах семьи, на новом общественном институте, который может быть назван “электронным коттеджем”, и на радикальных изменениях в области школ и корпораций будущего»16.
Как показывает эта цитата, язык Тоф-флера впитал в себя техническую и научную лексику, но в то же время это не язык научного исследования в строгом смысле слова. Размышления Тоффлера скорее философичны, а в значительной мере - публицистичны. Он делится своими догадками и сомнениями. Его речь - это доказательство определенных научных выводов с помощью общедоступных наглядных аргументов. Что же и как он доказывает в «Футурошоке» и «Третьей волне»? Он полагает, что масс-медиа меняют не только поведение, но и природу человека, что сегодня информационная бомба взрывается в самой гуще людей, осыпая нас шрапнелью образов и в корне меняя восприятие нашего внутреннего мира и наше поведение. Переходя от информационного пространства Второй волны к Третьей волне, мы изменяем свою психику. Возникающая «информациональная» цивилизация предписывает нам новый код поведения и выводит за пределы стандартизации, синхронизации и централизации, а также за пределы концентрации энергии денег и власти. Эта новая цивилизация, бросая вызов старой, свергнет бюрократию, уменьшит роль национального государства и приведет к подъему полуавтономной экономики в «постимпериалистическом» (Д. Белл) мире. Ей требуются правительства более простые и эффективные, но и более демократические, нежели любое из известных нам сегодня. Этой цивилизации присущи свой собственный своеобразный взгляд на мир, свои собственные способы обращения со временем, пространством, логикой и случайностью.
В 1970 году он издал свою книгу «Future shock», в предисловии к которой заявил: «.. .шок будущего - не отдаленная потенциальная опасность, а реальная болезнь... это болезнь перемен... я постепенно приходил в смятение от того, как мало на самом деле знают об адаптивности как те, кто призывает к преображениям и создает широкомасштабные перемены, так и те, кто якобы готовит нас справляться с этими переменами...»17. Свою цель ученый-публицист видел в том, чтобы помочь современникам адаптироваться к темпам перемен. Тоффлер придал философский смысл проблеме научных открытий, определяющих скорость изменений в жизни всего мира, предупредив о «психологическом онемении» масс, столкнувшихся с достижениями человеческого гения 18. Он считает, что чрезмерная информационная нагрузка ослабляет способность думать. В его трудах звучит тревожный вопрос: не сможет ли однажды Старший Брат подключиться «не только к нашим телефонам, но и к тостерам и телевизорам, взяв на учет не только каждое наше движение, но и всякое суждение»?
Как и У. Моррис, автор «Вестей ниоткуда», Тоффлер пишет о превращении труда в творчество, делая слово «разнообразие» ключевой метафорой будущего прогресса. Его идея отмирания больших объемов лег-ковоспроизводящейся деятельности корреспондирует с утопией Морриса в том смысле, что индустриальная эпоха превратила труд в массовое, механическое и отупляющее зарабатывание на хлеб насущный, а грядущий век несет с собой индивидуализацию и антитехнократическую энергию радостного инновационного образа жизни, нервом которого будет свободное созидание, а не регламентированно-конвейерная работа. Обобщая опыт Ф.Н. Спайса, У.О. Робертса, М. Маклюэна и других ученых, автор «Футурошока» подчеркивает, что будущее в сфере интеллектуальной деятельности зависит от духовного здоровья людей, которые находятся под беспрецедентной мани-пулятивной «бомбардировкой» СМК. Есть угроза стандартизации культурных идеалов, о которых с тревогой писали критики МК в 1960-х годах. В то же время, подчеркивал Тоффлер, возражая Маклюэну («многие ут-
верждения Маклюэна в высшей степени спорны»), мы увеличиваем математическую вероятность различий в образе жизни современного человека.
Экспрессивность его стиля определяется силой аргумента, подкрепленного цифрами и фактами, верифицируемой информации научного толка. Вот лишь несколько фактов из книги «Шок будущего», ставшей образцом футурологической научно-популярной агитации. За один год в США сменили место жительства 36 000 000 человек (с марта 1967 года по март 1968 года). 108 000 000 американцев совершали в это время 360 000 000 экскурсий с ночевками более чем за 100 миль от дома. Охота к перемене мест, по Тоффлеру, отражает более сущностную тенденцию общечеловеческой эволюции -«переселенческую тоску», порыв человека к самореализации в постоянном обновлении. Отсюда и метание бизнесменов, и смена стилей и криков моды, и поток научной информации, подобный Ниагарскому водопаду.
В своей концепции Тоффлер уделяет особенное внимание тенденциям демассифи-кации производства. По его мнению, качественные изменения в техносфере и инфосфере соединились, принципиально изменив способ производства изделий 19. Система производства постепенно движется от традиционного массового изготовления к сложной смеси массовой и уже не массовой продукции. Конечная цель данного процесса - это изготовление изделий только на заказ, которое осуществляется в результате автоматизированного непрерывного процесса под все возрастающим прямым контролем заказчика. Такие изменения непосредственно связаны с принципиальной революцией, которая происходит в современном офисе.
В отдельной главе (характерен уже ее заголовок «Знание как топливо»), посвященной анализу ускорения в сфере диверсификации вкусов и способов познания окружающего мира, Тоффлер пишет: «Скорость, с которой человек накапливает полезную информацию
о себе и Вселенной, идет по спирали вверх в течение 10 000 лет... До 1500 года, согласно большинству оптимистических оценок, Европа выпускала книги со скоростью 1 000 названий в год... К 1950 году Европа выпускала
уже 120 000 названий в год. В 1960-е годы цифра выросла до 1 000 названий в день. Только объем научной продукции увеличивался при жизни футурологии ежегодно на 60 млн страниц в год»20.
Какой же вывод делает аналитик из статистических данных? Цитируем далее: «...ускоряющееся обретение знаний... означает ускорение преобразований... Институты индустриального общества больше не могут его выдерживать, и его влияние сотрясает их... Ускорение перемен в окружающем обществе резко изменяет поток ситуаций»21. Это, естественно, не может не менять индивидуальную и коллективную психологию. Общественное сознание в этих условиях легко поддается успокаивающему воздействию массовой культуры, о которой Тоффлер писал весьма иронично.
В духе газетной полемики он дает соответствующим разделам книги броские заголовки: «Ураган бестселлеров», «Ускоренный Моцарт», «Волна Фрейда», «Полуграмотный Шекспир» и т. п. Язык публициста в этих разделах становится ядовитым, чем-то напоминая известные интонации О. Хаксли. Осмеивая попытки обывателя угнаться за веком, довольствуясь эрзац-культурой, автор напоминает об опасности мифа о самоценной пользе перемен: «...различные направления в искусстве сменяют друг друга с такой скоростью, что начинает рябить в глазах... любимым спортом стало провозглашение новых гениев. Ежегодное открытие нового направления в искусстве превратилось в настоящую манию. Это эйфорическая, почти истерическая вера в обновле-ние»22. Речь и творческий почерк большинства футурологов США в годы расцвета массовой культуры не могли не взаимодействовать с господствующим в СМИ культом сенсации, поэтому налет «эстрадности» на выступлениях Э. Тоффлера вызывал иногда критику. Но сегодня стоит иметь в виду, что его мало волновали такие предсказания, как тепловая смерть вселенной, столкновение с кометами, инопланетянами, киборгами и т. п. Его сенсации были всегда укоренены в документах и подкреплены фактами.
Ссылаясь на англичанина Р. Хьюза, Тоф-флер говорит о «неразберихе», «недолговечности» и «выбрасывании» как отличительных
свойствах культуры, которую позже назовут «блип-культурой» (от англ. blip - короткий сигнал, радиоконтакт), то есть культурой фрагментарно-клиповой, сыпучей, постмодернистской и т. п. Э. Тоффлер в своих работах ссылался на известное эссе социолога из Нью-Йоркского университета Дж. Макхейла «Пластмассовый Парфенон», в котором речь также шла о смене ориентиров, чреватой отказом от критериев нетленности, духовности и уникальности в условиях массовизации творческих процессов. Мечта о всеобщем творческом порыве, по мнению Макхейла, наталкивается на тот факт, что «астрономическое число произведений искусства создается в процессе массового производства... Это произведения «разового потребления»23. Тоффлер, отмечая верность отдельных наблюдений эссеиста, настаивающего на смерти элитарного искусства, в то же время считает, что недолговечность произведений искусства - не благо, а угроза будущему. Не «серийные, взаимозаменяемые образы», а диалектика изменчивости и постоянства, массового и элитарного, изощренного и упрощенного - такова подспудная лейтмотивная антитеза, определяющая характер тоффлеровской публицистики. Он видел судьбу культуры грядущего в диалектике высокого и популярно-распространенного, в единстве злобы дня и заботы о грядущем. Пример тому - одна из последних крупных работ Тоффлера «Метаморфозы власти. Знание, богатство и сила на пороге XIX века» (1990 года), переведенная на русский язык в 2002 году, где он писал: «Анклавы будущего будут предоставлены людям, которые хотят испытать свое будущее заранее»24.
Сегодня можно упрекнуть многих футурологов 1960-1970-х годов в том, что они сами отдали дань сенсационным документам и шоковым фактам, стремясь приковать внимание публики не только к опасности грядущих перемен, но и к собственной персоне. Будучи членом редколлегии журнала «Fortune», Тоффлер активно «пугал» читателей прогнозами экологических катастроф, болезней, связанных с эволюцией генной инженерии, ростом психопатологий, увеличением числа «цветного» населения планеты. Как и
З. Бжезинский, он охотно консультировал правительственных чиновников, участвовал в
диспутах, гастролировал с лекциями по всему миру, пропагандируя идеи «социального футуризма». Его работы стали классикой научно-популярной литературы. Можно говорить и о его заметном влиянии на журналистику США. Был и грандиозный коммерческий успех. А это, заметим, косвенно свидетельствует о логике парадокса, когда автор, критикующий массовую культуру, становится ее частью, «переваривается» ею в том смысле, что алармистский пафос и тревожный тон Кассандры технотронной эры не делают писателя и публициста могильщиком системы, о чем когда-то пел В. Высоцкий («...ясновидцев, впрочем, как и очевидцев, во все века сжигали люди на кострах»). Антиутопические построения Тоффлера, предсказывающего, в частности, отрицательные последствия информационной перегрузки, могут, конечно же, оказаться еще одной «страшилкой», близкой к фантастике Р. Шекли, С. Лема, Р. Бредбери, К. Воннегута и т. п., однако очевидность уже сбывшегося, пугающая тенденция дегуманизации науки и искусства, обилие отрицательных примеров в СМК начала нового тысячелетия - все это заставляет еще раз перечитать Э. Тоффлера, сопоставить его с другими футурологами и пытаться как-то влиять на ход событий.
Беспрецедентная социокультурная взаимозависимость отдельных стран и народов стала одним из важнейших факторов распространения идей глобализации. Оказались фактически преодолены все национальные, этнические барьеры на пути распространения не только информации, но и инвестиций, технологических нововведений. Принципиальное значение имеет тот факт, что к новой системе открытого, глобализующегося мира различные народы и государства подошли неодинаково подготовленными, значительно отличающимися по своему экономическому, военно-стратегическому и информационному потенциалу.
Любая научная публицистика как вид убеждающего слова органично связана с анализом злободневных проблем футурологии, проектирования грядущего 25. Наш прогноз в рассматриваемой сфере таков: за наукой останется последнее слово, но вскоре она
должна стать более «антропологичной» и личностной. Она еще более изменит структуру СМК, сделав доступными фактически для всех интеллектуальные богатства человечества. Масс-медиа в своей глобальной перспективе все ближе будут подходить к объективному и рациональнонаучному способу анализа действительности, хотя полного слияния науки и публицистики никогда не будет: это качественно разные (неслиянные при всем сближении) виды деятельности.
Политэкономия глобализационных процессов, конечно же, влияет на развитие СМИ в XXI веке. Учитывая взаимосвязь финанси-ализации, а если брать шире - маркетизации духовной жизни, обусловленной каноном массовой культуры, с одной стороны, и медиаглобализации, с другой, можно уточнить рабочее определение ключевого концепта данной статьи. Таким образом, глобализация как многофакторный синергетический процесс производства и потребления продукции масс-медиа выражает прежде всего темпоральную динамику интеграционных процессов, ведущую к «уплотнению» пространственно-временных параметров межкультурной медийной коммуникации. Унификация медийных потоков, не знающих границ, имеет немало издержек, но за ней - ближайшее будущее.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Грачев М.Н. Политические коммуникации и коммуникационное измерение политики // «Новая» Россия: политическое знание и политологическое образование: Материалы межвуз. науч. конф., Москва, 1-2 дек. 2000 г. М., 2000. С. 36-41.
2 Землянова Л.М. Новая экология телеэлект-ронной деятельности и теоретические проблемы современной коммуникативистики // Вестн. Моск. гос. ун-та. Сер. «Журналистика». 1997. № 1. С. 27-31.
3 Там же.
4 Уткин А.И. Мировой порядок XXI века. М., 2001. С. 37.
5 Под финансиализацией масс-медиа понимается перенос законов рынка на производство духовных ценностей с помощью СМИ. Финансовый интерес как основа жизнедеятельности критикуется почти всеми учеными.
6 Фабр Р Капиталисты и рынки капиталов Западной Европы. М., 1995. С. 10-11.
7 См.: Ганчев П. Глобализация цивилизации и необходимость новой формы философии // Вопросы философии. 2007. № 8.
8 Макконнел К., Брю С. Экономикс. М., 1995. С. 351-357.
9 Attali J. Linges d’horison. Р, 1990. Р. 31. Поясним: геоэкономика - это экономическая политика, идущая на смену индустриально-военной геополитике прошлого. Сама геоэкономика, ее законы и механизмы становятся парадигмой административноправовой организации государства.
10 Поликарпов В.С. Закат Америки. СПб.; Ростов н/Д; Таганрог, 1999; см. также: Симония Н. Догоняющее развитие Незапада versus Западной модели // Мировая экономика и международные от-ношения.1996. № 12. С. 6.
11 Вартанова Е. Медиаэкономика зарубежных стран. М., 2003.
12 Эпштейн М. Debut de siecle, или От пост-к прото-. Манифест нового века // Знамя. 2001. №5. С. 191.
13 См. об этом: Лисаневич П.Е. Социально-философские основы футурологической публицистики // Акценты: новое в массовой коммуникации. Воронеж, 1999. № 5-6. С. 56-64; Тоффлер О. Третья волна // Иностранная литература. 1982. № 4. С. 201.
14 Тоффлер О. Футурошок. СПб., 1997. С. 297.
15 Toffler A. The third wave. N. Y., 1980. Р. 19.
16 Тоффлер О. Третья волна. М., 2002. С. 200-201.
17 Тоффлер Э. Шок будущего. М., 2002. С. 177.
18 Там же. С. 5.
19 «Сегодня мы не знаем, - отмечает Тоффлер, - станет ли “электронный коттедж” на самом деле нормой будущего. Тем не менее следует осознать, что если даже 10-20 % рабочей силы, как определено сейчас, должны будут совершить это историческое перемещение за следующие 20-30 лет, вся наша экономика, наши города, наша экология, структура нашей семьи, наши ценности и даже наша политика изменятся почти до неузнаваемости». См.: Тоффлер Э. Шок будущего. С. 74.
20 Там же. С. 5.
21 Там же. С. 45.
22 Там же. С. 46.
23 Там же. С. 47.
24 Метаморфозы власти. Знание, богатство и сила на пороге XIX века. М., 1990. С. 146.
25 Хорольский В. Западная литература и публицистика XX века (культурологический подход). Воронеж, 2005; Он же. Публицистика экзистенциалистов как начало постмодернистской культуры письма // Вестн. Кемер. ун-та. Сер. «Журналистика». 2002. N° 3.
