CC BY
29Humanity space International almanac VOL. 6, No 3, 2017: 510-521
Научные исследования и «символические» созерцания священника Павла Флоренского на Дальнем Востоке
Н.Н. Павлюченков
Образовательное частное учреждение высшего образования «Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет» 115184, г. Москва, ул. Новокузнецкая д. 23 стр. 5а
Private educational institution of higher education "Saint Tikhon's Orthodox University of Humanities"
Novokuznetskaya str., 23, building 5a, Moscow 115184 Russia e-mail: pstgu@pstgu.ru
Ключевые слова: Флоренский, философия, богословие, наука, символ, вечная мерзлота, мир, человек.
Key words: Florensky, philosophy, theology, science, symbol, permafrost, the world, man.
Резюме: В статье рассматриваются некоторые аспекты философии символа П.А. Флоренского в связи с его исследованиями вечной мерзлоты. Отмечается, что в странных и загадочных явлениях, происходящих в вечной мерзлоте, Флоренский увидел отражение глубоких реальностей, свойственных устройству мира и человека. Делается главный вывод о наличии у Флоренского религиозного опыта, подтверждающего некоторые важные истины христианского вероучения.
Abstract: This article discusses some aspects of the philosophy of the symbol of P.A. Florensky. It is noted that in strange and mysterious phenomena of permafrost Florensky saw the deep reality of universe and human being. The main conclusion is that Florensky had a religious experience. This experience confirms some important truths of the Christian faith.
[Pavlyuchenkov N.N. Priest Paul Florensky's research and "symbolic" contemplation of in the Far East]
В 2017 г. исполняется 80 лет со дня гибели в Соловецком лагере одного из самых выдающихся русских религиозных философов, священника Русской Православной Церкви Павла Флоренского. Со времени нового открытия его трудов в 1990-е гг., не прекращаются споры вокруг его наследия, вызванные, прежде всего тем, что он, пытаясь преодолеть границы между философией, богословием и наукой, создавал концепции, неприемлемые или не воспринимаемые в рамках только одной, узкой области знания. В этом смысле, как представляется, Флоренский остается до сих пор непонятым многими
исследователями, в том числе богословами, которые, достаточно поспешно иногда приходят к выводу об отсутствии у него ортодоксального христианского мировосприятия.
В этой связи целесообразно обратиться к самому позднему его творческому наследию, дошедшему до нас в виде писем, написанных в ссылке, в лагерях Дальнего Востока и Соловецких островов. В них, в числе прочего, свяш. П. Флоренский приводит результаты своего исследования и осмысления процессов, происходящих в вечной мерзлоте. И здесь его «символизм», уже достаточно хорошо изученный как философская концепция, предстает в несколько ином, если можно так сказать, в своем «практическом» качестве.
Символ в понимании Флоренского - это отражение и осуществление глубокого внутреннего единства мироздания, в котором изучение видимых процессов может вести к познанию основополагающих тайн самого бытия мира и человека. Этому не следует удивляться и это не следует сразу отвергать как нечто противное христианской истине. Здесь можно вспомнить, как, например, свт. Тихон Задонский учил в предметах и явлениях видимого мира находить для себя духовные поучения. Смотря, например, на покрытые снегом высокие горы, можно понимать, что от гордости самовозвышения веет холодной пустыней, в то время как в «смиренных» долинах всегда тепло и цветут цветы.
Подход Флоренского, в принципе, тот же, только его «символическая онтология» претендует на нечто большее, чем просто аналогию и поучение. Флоренский говорит о возможности реального соприкосновения с высшим, в том числе, Божественным миром через видимые предметы и явления. Если отвлечься от частностей и различных нюансов, такая философия, в самой своей сути, способна помогать человеку достичь христианского идеала - «непрестанной молитвы» как непрестанной памяти Божией, совершения всех своих действий в этом, видимом мире как в постоянном присутствии Божием. Весь мир - Божие творение и все, что в нем происходит, можно рассматривать как дополнительные к Божественному Откровению практические поучения Бога, обращенные к человеку. Флоренский умел эти «поучения»
замечать и когда Божий Промысел лишил его возможности непосредственно заниматься философией и богословием, он обратился к духовному и философскому познанию через наблюдения за объектами в природе. Так и возникло то, что можно назвать «философией вечной мерзлоты» - попытка Флоренского в странных и загадочных явлениях, происходящих в мерзлотном грунте и в ледяных кристаллах, увидеть отражение глубоких реальностей, свойственных миру и человеку.
Так называемая «вечная мерзлота» - это подземный лед и холод, проникающие в глубину на сотни метров и существующие в течение длительного времени. Сам термин «вечная мерзлота» для обозначения специфического геологического явления ввел основатель мерзлотоведения в СССР М. И. Сумгин в 1927 г. Впоследствии этот термин дискутировался, но попытка заменить его (например, на термины «многолетняя мерзлота», «многолетняя криолитозона» и др.) успеха не имели.
До сих пор в литературе можно встретить утверждение, что подземный лед - самый загадочный и таинственный вид природного льда на земле; процессы его образования остаются до сих пор неизученными и непонятными. Вследствие этого мерзлотный грунт может доставлять человеку целый ряд неожиданных проблем - просадку или, наоборот - выпучивание свай фундаментов зданий, насыпей железных и автомобильных дорог, опор мостов, оснований линий электропередач и т. д. Нестабильность свойств мерзлой почвы очень часто не поддается учету; потребовались длительные исследования для того, чтобы, например, понять роль растительного покрова в предохранении от оттаивания или подобрать защитный слой грунта, который нужно наносить под полотно железных и автомобильных дорог для их устойчивости.
В первой половине 1930-х гг. такие исследования еще только начинались и священник П. Флоренский оказался в числе тех, кто обеспечивал первыми и очень важными научными данными строительство промышленных объектов в зоне вечной мерзлоты и прокладку Байкало-Амурской магистрали. Флоренский оказался на Дальнем Востоке не по своей воле: в
1933 г. он был арестован во второй раз и приговорен к 10-ти годам ссылки. В октябре 1933 г. он прибыл в край вечной мерзлоты, а с февраля по август 1934 г. работал на «Опытной Мерзлотной Станции» в поселке Сковородино. В письмах он сообщал точные координаты этого места - 53 градуса и 58 минут северной широты и 123 градуса 57 минут восточной долготы. Это - на западе современной Амурской области, примерно в 200 км от ее границы с Читинской областью, между верховьями реки Зея и Амуром.
По первому своему образованию Флоренский был математик; в советское время, в начале 1920-х гг., когда закрыли МДА и храм в Сергиевом Посаде, где служил о. Павел, он был вынужден работать на московских заводах, где нашел применение своим знаниям в области электротехники и электроматериалов. Это, конечно, не случайно, т. к. электричество - один из самых загадочных феноменов природы, стоящий где-то на границе между мирами или уровнями бытия, как их понимал Флоренский. Возможность в ссылке изучать вечную мерзлоту для Флоренского было утешительным проявлением Промысла Божия, поскольку лед привлекал его внимание еще давно.
Высказывалось мнение, согласно которому в образовании правильной формы снежинок и кристаллической решетки водяного льда задействованы силы и законы, превышающие то, что нам может быть известно в этом видимом мире. Об этом, в частности, говорилось в книге Петра Успенского «Четвертое измерение», которая была известна молодому Флоренскому. Эта мысль, по видимому, ему тогда понравилась и в одной из своих работ 1904 г. он придал символическое значение различию между внутренней структурой внешне одинаковых кусков люда и стекла. Внешне они не отличимы друг от друга, но стекло -продукт только человеческой деятельности, внутри него царит анархия, каждая частица существует «только для себя», «толкается о соседние» частицы; «целого нет». А лед, который создают пре-мирные силы, поражает внутри стройностью и организацией; там «каждая частица занимает ... определенное, ей присущее место». Во льду - целостность и «чудесное строение», сопоставимое со строением стекла как музыка
оркестра в сравнении с шумом на базаре. И Флоренский проводит здесь символическую аналогию с различием, как он пишет, «внутренней структуры» человека крещеного и человека некрещеного. Внешне их нельзя различить, но внутренне они глубоко различны. В естество крещеного человека вмешалась некая сверх-мирная сила и внесла в него нечто такое, чего в человеке не крещенном нет (Флоренский, 2001: 384).
Здесь, конечно, нужно иметь в виду, что Флоренский пробует говорить с расцерковленным читателем начала ХХ века на его языке. Но, вместе с тем, он и сам глубоко интересовался процессами, происходящими в человеке во время церковных таинств. В марте 1914 г., уже, будучи почти три года в священном сане, он сделал интересную запись. «Если брать a posteriori, то кажется, всегда есть некое различие между крещеным и некрещеным. Строение личности делается иным у крещеного. Это не значит, что он "лучше", но он - другой. Ткань атласа - не то, что ткань батиста. Негодный христианин являет собою вымаранный, порванный лоскут атласа; а хороший язычник - чистый, аккуратный кусочек батиста. Что лучше? -Они несравнимы. Есть в самом прекрасном язычнике в сравнении с самым негодным христианином что-то каменное. Язычник - мраморная статуя, а христианин - живой. Это я не догматизирую, а передаю свое ощущение. Христианин может быть негодяем, а язычник благородным. Все же христианин -живой негодяй, а язычник - мертвая статуя. Непосредственное ощущение от не христианина то, что чего-то не хватает» (Флоренский, 2004: 432). Эта запись о. Павла показывает, что, по его ощущениям, речь идет, конечно, в первую очередь, о духовно оживляющей благодатной силе, которая действует в таинстве Крещения. Упорядоченность внутренней структуры или, что то же самое, - внутренняя гармония в человеке - это следствие возрождающего действия таинства, для актуализации которого человек должен еще приложить свой собственный труд.
В своих письмах с Дальнего Востока (как и позже, из Соловков) Флоренский, конечно, не мог прямо размышлять на философско-религиозные темы, но если учитывать те его интересы, которыми он жил в Сергиевом Посаде и в Москве до
ареста, то, по крайней мере, в некоторых отношениях, ход его мысли может быть понятен. Так, например, можно обратить внимание на то, что вечная мерзлота - это устойчивое сочетание замерзшей воды и грунта, т. е. льда и «грязи», - в самых различных сочетаниях. Вечная мерзлота ведет себя странно, как и человек, пораженный земными пристрастиями и, в тоже время, благодатью Крещения ориентированный на будущий вечный мир.
В вечной мерзлоте порой, как кажется, могут возникать и концентрироваться гигантские силы, заставляющие, например, при вспучивании грунта передвигать огромные каменные валуны или вызывать появление мощного водяного фонтана из внезапно треснутого участка почвы. Были случаи, -рассказывает о. Павел в письме от 12 февраля 1934 г., - когда вода, находящаяся под огромными валунами 10*8*5 м, замерзая, приподнимала их, например, на 10 см, несмотря на то, что вода при этом имела возможность вытечь из-под камня и замерзнуть где-нибудь в стороне. «Но она, напротив, собиралась силами кристаллизации под валун и, вопреки законам гидростатики, давила по вертикали вверх. Мало того, чтобы выкристаллизоваться в направлении противодействия... вещество воды заимствуется из окружающей среды и с боковых граней того же кристалла» (Флоренский, 2004: 479).
Таким образом, получается так, что кристалл льда как бы «тает» там, где нет давления, чтобы своим материалом питать растущую под давлением грань. Флоренский неоднократно сообщал в письмах, что изучает действие мороза на почву и воду, наблюдает «различные новые явление при замерзании воды и грунтов» (Флоренский, 2004: 479). При замораживании, -писал он 2 марта 1934 г., - получаются «красивые ледяные кристаллы, своеобразное строение люда; наблюдать эти тонкие явления и убеждаться, что в них никто ничего не понимает, радостно» (Флоренский, 2004: 479). «Очень интересны, - это строки из другого письма, - образующиеся здесь наледи, растущие изо дня в день... Вспухают большие и малые ледяные бугры. Лед... быстро растет вширь и ввысь, словно пухнет. Из трещин, образующихся на нем, выбрасываются газы, выступает вода. При вскрытии ледяного покрова на особенно приподнятых
местах из отверстия бьет фонтан, например, на 70 см» (Флоренский, 2004: 479).
Но в письмах о. Павел, по вполне понятным причинам, не выходит за пределы естественнонаучных трактовок всего происходящего в крае вечной мерзлоты. Писать какие-либо философские и, тем более, богословские тексты у него не было не только возможности, но и времени. Очевидно, поэтому он ищет и находит возможность высказаться через стихи. Он пишет поэму, которая по внешней сюжетной линии посвящена мальчику из местного народа ороченов, а по внутреннему смыслу - служит подведению автором итогов своей жизни и передаче своих созерцаний относительно символики вечной мерзлоты.
Некоторые части этой поэмы о. Павел успел написать еще на Дальнем Востоке. Затем, во время внезапной отправки Флоренского на Соловки, часть записей пропала и уже на Соловках, в гораздо более тяжелых условиях, он эту поэму дописывал, а утраченное пытался восстановить по памяти. Но, зная его замысел и соотнося сказанное им в поэме со всеми его прежними философско-богословскими работами, можно попытаться реконструировать то, что и может быть названо «философией вечной мерзлоты».
В самом начале поэмы о. Павел несколькими штрихами передает свое внутреннее состояние: «Себя смиряя вновь и вновь, я в жилах заморозил кровь, благоуханье теплых роз замуровал в льдяной торос. Там мысли пламенный прибой, остыв, закован сам собой» (Флоренский, 2004: 479).
Хотя, по видимости, еще и были надежды на освобождение из лагерей, о. Павел предчувствует, что это - его последнее религиозно-философское произведение. «Но не хотел бы..., - пишет он, - стрясти земную пыль и прах, пока не выскажусь в стихах... Так пусть под кровом мерзлоты взрастут последние цветы» (Флоренский, 2004: 479). О. Павел поясняет, чем его привлек край вечной мерзлоты: «Таинственно странна та первозданная страна. Здесь все наоборот, здесь все по своему живет» (Флоренский, 2004: 479).
На возвышенных хребтах здесь - затишье, в то время как ветер поднимает пыль («прах») в долинах. «На дне широких
котловин копится холод», так что образуются некие «воздушные озера» с «воздушным льдом», который не вскрывается обычным весенним ледоходом. И при этом - по наледям текут ручьи (Флоренский, 2004: 479). «Зимой и летом, ночью, днем, и по цветам, и подо льдом» бежит ключевая вода. Описание природы прерывается и вдруг появляется фраза: «Не так ли, сердце, бьешься ты?» И в этом же контексте сказано, что «среди тоскливых серых туч», «в толще серой мерзлоты» -«мерцает огустелый луч» (Флоренский, 2004: 479). Оказывается, вечная мерзлота (как и человек) за внешней своей невзрачностью таит в себе несметные сокровища.
Об этом (т. е. относительно человека) Флоренский говорил еще давно, в «Столпе и утверждении Истины», в других своих ранних работах и студенческих проповедях. В каждом человеке есть его сокровенное достояние - Образ Божий, которое скрыто за внешними оболочками. Оно может быть самим человеком не знаемо, может быть им и другими людьми попираемо, но - не может быть уничтожено. И однажды оно может «восстать» из мрака страстей; человек может обрести свое подлинное достоинство как достоинство драгоценного создания Божия.
В тайге, куда попал о. Павел, - не поют птицы, в лесной чаще не встретишь ни одной живой души, нет даже мышиных нор. «Печален и суров тот край. Грустна, безлюдна и бедна золотоностная страна» (Флоренский, 2004: 479). Здесь «гранит как дерево гниет, и лес пускает корни в лед»; «ветхий и гнилой гранит под наледью речной лежит» (Флоренский, 2004: 479). Как кажется, здесь, между строк, читается мысль об очистительном характере страдания, когда рушатся, «гниют» мощные, казалось бы гранитные, камни преткновения на пути человека к Богу, к сокровенному Образу Божию в себе. «Огонь, огонь под мерзлотой!» (Флоренский, 2004: 479), «Под пеплом тлеет древний пыл, кристаллом льдяным гнев застыл» (Флоренский, 2004: 479). «Но мерзлоты обманчив вид, Она могущество таит в заветных недрах; узел пут те силы тайные сорвут» (Флоренский, 2004: 479).
В дошедших до нас фрагментах поэмы о. Павел более всего говорит о процессе познания, сравнивает с процессами в
вечной мерзлоте то, что происходит в человеке при рождении новой мысли. Например: «Но в подсознательной ночи томятся чистые ключи - непроницаемый шатер над ними плотный мрак простер, не допускает, чтоб родник на свет сознания проник. И вот растет, растет напор, надтреснут свод - сияй простор! И мысли вытекшей кристалл вдруг сформирован засверкал. Клубами ладана повит в живом движеньи умный вид (Флоренский, 2004: 479).
Но уже вот эти две последние строчки - «Клубами ладана повит в живом движеньи умный вид» - показывают, что речь идет не просто о мыслительной деятельности, о рождении какого-либо научного открытия и т. п. В своих письмах о. Павел подтвердил известное прежде из его работ понимание научной деятельности как накопления знаний, сопряженное с преодолением в себе и в мире всего «уродливого, злого, печального и грязного» (Флоренский, 2004: 479). Иначе говоря, подлинная научная деятельность должна быть направлена на преобразование мира и человека, а значит образы поэмы применимы и к тем внутренним процессам, которые происходят при духовном развитии человека. В глубине самого человеческого естества зреет святыня, скрытая за толстой оболочкой обычной, серой повседневности.
Мысль о. Павла, очевидно, направлена на процессы благодатного преображения человека, о чем, как кажется, говорят следующие строчки поэмы: «Клубами ладана повит в живом движеньи умный вид - свет света, красота красот, не знает тленья, но живет. И больше собственного Я волнует бытие бытья» (Флоренский, 2004: 479). Человек преодолевает эгоистическую замкнутость на самого себя и постигает подлинную священную Красоту нескончаемой жизни с Богом и в Боге (об этом у Флоренского было сказано еще в «Столпе и утверждении Истины»). Но здесь, в этой «поэме о вечной мерзлоте», т. е., - о той огненной (преображающей) силе, которая скрыта за внешним серым пейзажем, - у Флоренского появляется и тема Суда. Это - суд совести над всеми ошибками, заблуждениями и сознательным грехом человеческого я. Это -такой суд, в котором человек сам признает свою виновность, сам выносит себе осуждающий приговор, а Богу остается этот
приговор только «подписать».
Из христианского вероучения известно, что окончательное решение Божие зависит от состояния человека в этот момент: человек действительно искренне осуждает себя и готов идти к Отцу в состоянии «блудного сына», или же он ропщет в бессильной злобе на Отца, который за все время распутной жизни фактически стал ему чужим. Вообще, тема ответственности человека за свои поступки в наследии Флоренского может показаться неоднозначной. То он, например, как кажется, слишком большое внимание уделяет проблеме рода, говорит о наследственности, которая (как порой кажется) вынуждает человека избирать определенные пути в жизни. То он философствует над Именем и воспринимает Имя, опять же, как некую высшую реальность, которая, - хотя и в определенных пределах, - но все же довлеет над человеческим я в этом, эмпирическом мире. Но, как оказывается, все совсем неоднозначно и Флоренского просто нужно научиться правильно понимать. Он по очереди рассматривает все аспекты одной и той же проблемы, порой увлекаясь каким-то одним аспектом и не учитывая другие. Сложить же все частные разработки в единое целое он не успел (Лазарев, Подвойский, Ласкин, 2015).
К раскрытию темы Суда и ответственности человека за свои поступки, как она представлена у Флоренского, можно привести в данном случае только два фрагмента из его записей и потом сравнить это с тем, что сказано в «поэме о вечной мерзлоте». Первая запись - из черновиков, написанных для подготовки к циклу лекций «Культурно-историческое место и предпосылки христианского миропонимания». Запись датирована 16-м ноября 1921 г. «Если взобраться на высокую гору или хотя бы на какую-нибудь колокольню и тогда, когда на весь мир взглянешь издали, почувствуешь ничтожность и себя, и всего того, что видишь. Все мелкое остается там. С уменьшением, удалением всего, все остается там, уходит вниз и освобождается духовное начало, истинная жизнь духовная. Когда открывается это духовное начало, то с убийственной ясностью видишь, что все чувства, которые мы привыкли объяснять обстоятельствами, суть наши собственные
произведения, что мы за все бесконечно ответственны, что мы сами строители мира. Мы становимся пред лицом Судии. это -маленькое подобие того, что мы переживем, когда наступит наша смерть: тогда не уместны будут ни сантиментальности, ни попытки разжалобить или обмануть себя. Мнение о себе изречем мы сами, а не Та Истина» (Флоренский, 2000: 433).
Вторая - запись из «Воспоминаний», которая не датирована, но, по всей видимости, также относится к началу 1920-х гг. «В моменты полного духовного освобождения вдруг сознаешь себя субстанцией, а не только субъектом своих состояний, и предстоишь пред Вечным, остро и предельно четко сознается полная ответственность решительно за все, что было и есть, но... и столь же решительная невозможность отговориться внешними воздействиями, внушениями, наследственностью, воспитанием, слабостями. Тогда ясно: нет ничего, что "сделалось", "произошло", "случилось", нет никаких просто фактов, а есть лишь поступки и знаешь: сотворил их я. Я - и точка; далее не может быть и речи ни о ком и ни о чем. Не иначе - и в отношении того, что было даже в раннейшем детстве» (Флоренский, 1992: 116).
Теперь - из поэмы: «Там для себя и Я - лишь Ты. Наш беспристрастный Судия, само себя рассудит Я. Подъяло беспощадный меч, чтобы разить, рубить и сечь. Сорвав завесы, мглу, обман, - психологический туман. Безропотно на грозный суд прельщенья мутные придут, и острунится шелуха самозабвенного греха. Бессильны, жалостно малы здесь порицанья и хвалы» (Флоренский, 2004: 479). Все земное или, вернее, весь опыт, полученный человеком за время земной жизни, пройдет как бы через онтологический «фильтр», не пропускающий в вечность то, что оказалось несогласным с «Высшей волей», отраженной в Образе Божием. «Количество» может перейти в «качество» и тогда возникнет угроза остановки на пути в Божественную вечность всей человеческой личности. Можно думать, что, если много лет назад, на страницах своего «Столпа и утверждения Истины» Флоренский рассуждал об этом по преимуществу теоретически, то теперь, в условиях физических и моральных страданий лагерной ссылки, он религиозно прочувствовал эту, открываемую христианством,
истину и получил ее подтверждение в своем «символическом» восприятии процессов, происходящих в крае вечной мерзлоты. Отдельные моменты этой, если можно так сказать, «экзистенциальной» эсхатологии по Флоренскому, могут, кончено, подвергаться ортодоксальной богословской критике, но, как представляется, Флоренский сумел донести до себя и до читателей своих последних текстов одну главную и совершенно бесспорную в христианстве истину: будучи сложным и, как вечная мерзлота, «взрывоопасным» существом, человек не должен легкомысленно всю свою жизнь замыкать только на свои субъективные вкусы, желания и пристрастия. Этот «психологический туман» однажды будет рассеян и возникнет вопрос, что ценного для вечности в человеческом бытии после этого останется.
ЛИТЕРАТУРА
Лазарев М.А., Подвойский В.П., Ласкин А.А. 2015. Истоки античной культуры образования. - Педагогика искусства. № 1: 1-12 - URL: http://www.art-education.ru/sites/default/files/joumal_pdf/lazarev_laskin_podvoycky.pdf [15.02.2015]
Павлюченков Н.Н. 2015. Религиозная апологетика и научный подход к изучению религии в трудах священника Павла Флоренского. -Гуманитарное пространство. Международный альманах. 4(5): 930-935. Флоренский П.А. 1992. Детям моим. Воспоминания прошлых дней. М.:
Московский рабочий. 444 с. Флоренский П.А. 2000. Сочинения: В 4 т. Т. 3. Ч. 2. М.: Мысль. 624 с. Флоренский П.А. 2001. Христианство и культура. М.: АСТ; Харьков: Фолио. 663 с.
Флоренский П.А. 2004. Философия культа (Опыт православной
антроподицеи). М.: Мысль. 684 с. Флоренский П.А. 2004. Все думы - о вас. Письма священника Павла Флоренского из тюрем и лагерей. СПб.: Сатис. 574 с.
Получена/Received: 25.06.2017 Принята/Accepted: 30.06.2017
