CC BY
24
УДК 39.821.571.513Коков
НАЦИОНАЛЬНОЕ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ПРОСТРАНСТВЕ ПРОИЗВЕДЕНИЙ М. С. КОКОВА
Н. С. Майнагашева
Хакасский научно-исследовательский институт языка, литературы и истории
В статье анализируется специфика отражения национального образа мира хакасов в творчестве хакасского писателя М. С. Кокова. Анализу подверглись мотивы, образы, сюжеты, обладающие этнокультурной спецификой и непосредственно участвующие в пространственной организации художественных текстов писателя.
Ключевые слова: М. С. Коков, хакасская литература, пространство художественных текстов, национальный образ мира, проза, драма, поэзия.
Для понимания национального своеобразия художественного произведения сегодня необходимо расширение границ исследования, выход при его изучении в междисциплинарную сферу. Это особенно важно учитывать при анализе произведений литературы народов России советского периода, которые чаще всего оцениваются как идеологизированные и политизированные. По мнению К. К. Султанова, именно такой подход, как изучение вне-литературных факторов развития и анализ литературы в общем культурном контексте, всегда даёт «новый импульс для бесконечного приближения, понимания специфической для каждой литературы системы ценностей» [1, с. 20]. Действительно национальная литература, строящаяся на базисных ценностях культуры народа, способствует более глубокому пониманию специфики национального мира, изображаемого художником.
Целью данной статьи является выявление особенностей национального в поэтике пространства художественных текстов М. С. Кокова (1914-1941). Специфика отражения национального образа мира в творчестве хакасского писателя Михаила Кокова - прозаика, поэта, драматурга, одного из основоположников хакасской литературы, до настоящего времени никем не исследовалась. Сказанным обусловливается новизна работы.
Национальный образ мира выражается через определённые концепты и константы культуры. Пространство и время в этом ряду являются одними из важнейших категорий. Так, каждый народ в окружающем его пространстве выделяет объекты, в которые он вкладывает особый смысл. Особенности восприятия пространства отдельным народом непременно получают отражение в его культуре, в том числе в её художественном слове. В литературе эти важнейшие категории, вслед за М. М. Бахтиным, принято называть хронотопом. Именно хронотоп организует художественное (формально-содержательное) единство литературного произведения. Ю. М. Лотман отмечал, что в литературном творчестве «язык пространственных представлений принадлежит к первичным и основным» [2, с. 447].
Каждый национальный писатель является прежде всего представителем своего народа, выражающим его культурные константы. М. С. Коков за сравнительно короткий жизненный путь оставил яркий след в культуре своего народа. Выросший в краю знаменитых сказителей и певцов, он с детства впитал красоту народных песен, образы богатырей-защитников родины, героев сказок, легенд и преданий. Его литературное наследие составляют стихи, рассказы и драма «Акун», поставленная в национальном театре в 1941 году и изданная в альманахе в 1942 году. «Акун» - единственное сохранившееся драматургическое произведение М. С. Кокова. Об этой драме хакасскими литературоведами написано немало. Разные аспекты этого произведения в своих трудах освещали такие исследователи, как М. А. Унгвицкая [3], П. А Трояков [4], В. А. Карамашева [5], Н. С. Майнагашева [6] и др.
М. С. Коков в драме «Акун» [7] описал жизнь хакасского народа в сложнейшие годы гражданской войны и смены власти на территории Хакасии. Исторические события этой поры драматург раскрыл через судьбы простых людей, втянутых в водоворот революционных перемен. Содержательную основу драмы составляет тема гражданской войны, внёсшей раскол в жизнь и быт хакасов.
Пьеса М. С. Кокова, написанная в советское время, не избежала идеологических штампов, но мир пьесы свидетельствует о воплощении в нём национального путём воссоздания ключевых констант культуры хакасов. Так, действие в драме проходит в «замкнутом пространстве» - в традиционной хакасской юрте. Во втором её действии автор описывает своих героев в юрте бедняка Хачаха, а в третьем действии - в юрте шамана Кака. И лишь в первом действии запечатлено открытое пространство - лесок, где отдыхают партизаны, и место у речки, где девушки полощут бельё. Здесь автор обозначает такие ключевые моменты этого хронотопа, как курган, горы, солнце, непроизвольно указывающие на символический характер пейзажей Хакасии. В двух других последующих действиях наблюдаем точность и полноту изображения быта хакасов во всём его великолепии, которое проявляется в описании двух юрт со всей имеющейся в них утварью. Эти две юрты отличаются лишь тем, что во второй юрте богаче убранство.
Именно в юрте происходят ключевые события драмы: лечение шаманом больного мальчика, малая свадьба (сас тойы), организованная шаманом Кака после похищения Анны, возлюбленной главного героя драмы -Акуна, а также освобождение Анны из рук похитителей. Юрта шамана Кака олицетворяет собой добротный, устойчивый быт внутри «родного» пространства. Здесь достаточно всего: бочка с айраном, полки с разной посудой, сундуки и шкатулки разных размеров, ковры, постель, столы, на стене висит ружьё. Личное пространство шамана Кака характеризует его самого как хозяина и человека, стремящегося к комфорту и гармонии. Когда Анна, пытаясь бежать от шамана, угрожает выстрелить в него из ружья, то в первую очередь Кака говорит: «Мына пу чарыхтац, ниме-нооларымнац хайди чарылам? Хайди чарылам, хобадым?» [7, с. 242]. ('Как же с белым светом, со своими вещами я расстанусь? Как расстанусь?'). В отличие от шамана Акун (революционер,
комсомолец) не имеет ни кола ни двора. Он показан вне быта. Контраст в показе быта связан и с противопоставлением мировоззрений героев, их ценностей, но при этом и Акун мечтает иметь дом и семью. Акун со своими соратниками в традиционный мир своего народа привносит новое. Он верит, что это изменит жизнь народа. Поэтому для автора важно было показать разные слои населения среди хакасов, их взаимодействие, а также две юрты с разным убранством. Контраст быта здесь важен для системы образов пьесы.
Образы шамана и сказителя являются неотъемлемой частью ментального мира хакаса. М. С. Коков, стремясь показать отрицательного героя в образе шамана Кака, как полагалось в то время, полностью воссоздал процесс камлания шамана со всеми традиционными песнопениями и ритуальными действами. Шаман как персонаж, имеющий отрицательную репутацию, должен быть в пьесе злодеем и, соответственно, он должен быть разоблачён. Больного мальчика он не спас. Представленный человеком алчным, он за лечение младшего брата Анны, Казанака, просит заколоть последнего барана и отдать за него Анну. Супруги-бедняки отказываются выдавать дочь за старого шамана, но в то же время они боятся его злых чар. После камлания шамана их сын умирает, а шаман похищает Анну. Придя в дом бедняка Хачаха, шаман Кака ведёт себя свободно, как у близких людей, восхищается их гостеприимной юртой. Но, не получив руки Анны и согласия её родителей, он открывает своё истинное лицо, угрожая похитить Анну.
Шаманы составляли неотъемлемую часть жизни хакасов: шаман выступал посредником между людьми и потусторонним миром, лечил от болезней, обращался от имени племени, рода к высшим силам, богам. Родители Анны обращаются к шаману Кака с просьбой вылечить сына. М. С. Коков в ремарках с этнографической точностью воссоздаёт картину подготовки к действу шамана (камланию) и сам процесс камлания в юрте, что непременно связано с миром хакасов. Во втором действии драмы автор пишет:
Кака: Нужно заколоть выхолощенного барана! Возле дверей привяжите бурую корову... Вынесите вон тот туес и занесите берёзовую ветвь с листьями. (Хароолуносит туес, вносит берёзу). Стол поставьте вот так.
Входит Хачах с мясом в руках, кладёт в котёл. Хароол, взяв в руки бубен, три раза обходит очаг, держит над огнём, затем благословляет, кормит духов. Затем Хачах подаёт Кака шаманский наряд, помогает одеться. Казанак садится посреди комнаты. Хароол с Хачахом подают девять чашек с вином из девяти бутылей, девять раз дают прикурить. Шаман, сидя у огня, собирает своих духов. Кака: Лоб у вас, как котёл, гей-гей, Помогаете вы мне, гей-гей, Глаза, как чёрные чашки, у вас, гей-гей, Живущие в чёрном море, гей-гей, Кости-рёбра обгладываете вы, гей-гей, Живущие на чёрной горе, гей-гей, Собирайтесь к хозяину, гей-гей. Встаёт, благословляет мать-огонь. Сороказубая мать, ох, Тридцатизубая мать, ох, Насыщайся, голодная, ох, Наполняйся, истощённая, ох. [7, с. 25]
(Здесь и далее подстрочные переводы текстов сделаны автором статьи - Н. М.).
Процесс камлания в пьесе расписан подробно, на двух страницах, и это не случайно. Шаман является атрибутом культуры хакасов. М. С. Коков эмоционально правдиво показал сам процесс шаманского действа, который, помимо всего, способствует созданию драматического напряжения.
В юрте важным объектом, центром этого замкнутого пространства являются очаг, огонь или печь. Шаман кормит мать-огонь, в процессе камлания он всё время обращается к огню. Причём огонь обозначен автором и в открытом пространстве: у костра другой персонаж - сказитель Тода - исполняет сказание для партизан, здесь же они обсуждают и решают важные проблемы. Так драматург использует архетип духа огня. В традиционном мировоззрении хакасов огонь выполняет защитно-очистительную функцию, поэтому хакасы всегда поклонялись огню, считали его одним из первоэлементов жизни. В хакасской мифологии встречается образ сотворившей после потопа землю утки, которая изображается на каменных писаницах с солнечной головой, олицетворяющей небесный огонь.
Драма М. С. Кокова «Акун» создавалась в период становления в хакасской литературе этого жанра, когда намечались пути развития национальной драматургии. Шаманское действо - достаточно зрелищное явление, изображение которого было немаловажно для первой хакасской драмы. А достоверность происходящих на сцене событий действовала на зрителей с огромной силой. Народные песни, тахпахи (импровизированная лирическая песня), плачи также были важны и ценны для передачи национального мира. Песня и плач передают душевное состояние человека, позволяют полнее раскрыть образы. Так, Торгай оплакивает сына, в её плаче передана горечь утраты, а слова «1ст1мнец сыххан иркецеем», «паарымнац сыххан палацаам» [7, с. 230] (буквально переводятся как «из утробы [моей] вышедший дитя моё; из печени родившийся ребёночек мой») являются идиоматическими. Драматург, выполняя требования нормативной эстетики, художественно убедительно изобразил в своём произведении национальный мир родного народа, его образ мира.
Таким образом, один из первых хакасских драматургов М. С. Коков, обобщая факты из жизни народа, разрабатывая образы национального мира, впервые художественно воспроизводит историческое время, его проблемы и конфликты. Через введение этнографических деталей, элементов обрядовой культуры в художествен-
ную ткань драмы автором передаются особенности жизненного уклада, национального менталитета и специфика творческого мышления самого драматурга.
Историко-культурный контекст драмы М. С. Кокова и её новизна связаны с тем, что образ её героя - Акуна, вобрал в себя характерные черты национального героя, истоки которого заложены в фольклоре; это, как правило, остроумный, находчивый и смелый народный заступник. В фольклоре, как известно, судьба героя связывается с поиском счастья, которое герой (особенно герой волшебной сказки и героического сказания) должен заслужить, найти, отстоять в поединке с врагом (чудовищем). В драме М. С. Кокова, как и в сказке, испытание героя является важной частью поэтики: Акун, подобно фольклорному герою, отстаивает своё счастье с Анной в борьбе с баями: когда баи похитили его возлюбленную, Акун, переодевшись в старика, проникает на свадьбу в юрту шамана и освобождает её. Преодолев множество других трудностей, герой пьесы строит счастливую новую жизнь с возлюбленной. Одну из функциональных задач в организации сюжета драмы выполняет такой приём театральной драматизации, как переодевание, имеющий важную игровую функцию в театре и уходящий своими корнями в ритуально-мифологическую эстетику.
В хакасской литературе, как и в фольклоре, одним из особо выделяемых объектов, заполняющих художественное пространство произведения, является степь. Образ степи в рассказах и повестях первых хакасских писателей - это не просто пейзажные зарисовки, передающие психологическое состояние героя или придающие эмоциональность происходящим событиям, но и образ, тесно связанный с пространственными представлениями народа. Многие авторы в хакасской литературе выделяли степь как часть родного пейзажа, как образ национально маркированного пространства. Так, со степью они связывают традиционный мир хакаса, в котором жили и обустраивали быт его предки, живёт он сам и будут жить его потомки. Степь в художественных текстах хакасских писателей воспринимается как один из устойчивых символов хакасской земли и является целостным, наполненным глубоким смыслом образом. И можно с полной уверенностью сказать, что на протяжении всего времени существования национальной литературы хакасов наблюдается постоянное выделение и утверждение этого мифообраза [8].
В поэзии образ степи также стал одним из главных, и несомненно то, что хакасские поэты воспевали степь в своих стихах, созданных на фольклорной поэтической основе. М. С. Коков в стихотворениях «Сын чурек» ('Верность'), «Чапыях агамныц чоогы» ('Рассказ деда Чапыяха'), характеризуя степь, чаще всего пользуется такими эпитетами, как чалбах, алгым, илбек ('широкая', 'просторная', 'великая'), ах ('белая'), кок ('зелёная'), хумныг ('песчаная'), отражая при этом всеобщее, народное восприятие родных просторов.
М. С. Коков, чьё творчество относится к этапу зарождения письменной хакасской литературы, преимущественно использует художественную специфику импровизированной лирической песни - тахпаха - и её важнейшие художественные средства, выражающие особенности мифопоэтического пространства. А вышеназванные характеристики степи - это не просто набор эпитетов, а своеобразные общезначимые для мировосприятия хакасского народа понятия и характеристики. Со временем эти художественные определения стали своеобразным клише для тахпаха.
Подобные характеристика и поэтизация степи наблюдаются и в прозаических текстах М. С. Кокова. Образ степи в его прозе, как и в произведениях других зачинателей хакасской литературы, часто соотносится с родиной, а поэтизация степи связана с её преобразованием. Поэтому образ новой степи, которая цветёт и обживается человеком, ставшим хозяином земли, противопоставляется истощённой степи прошлого. Мотив преображённой степи в целом свойствен текстам произведений хакасских авторов 1920-1930-х гг. Например, у В. А. Кобякова описывается так: Хан улгузг турган туста, / Халсарыг ла от дсчец. / Халых чдрбес ол чазыда / Харсахтыглар ла чол салцац [9, с. 87] (В царские времена / Ковыль одна росла. / В той степи, где народ не ходил, / Лишь когтистые [звери] дорогу себе прокладывали'); «Хуснац ац на чуртацац /Хумныг чазы 1ст1нде» [9, с. 94] ('[Дотоле] жили только птица и дикий зверь / В песчаной степи'). См. у М. С. Кокова: «Хайдаг табырах алысча чуртас! Пу наада ла Таргы чул чазызы длгг чир полган... Че амды хайдагдыр ол? Аныц курдек кдкст колхозтарныц маллары турцац кдп санныг хазаалары, астарын урцац ацмарлары, колхозниктер чуртацац хос туралар чазапчалар» [7, с. 183] ('Как быстро меняется жизнь! Не так давно степи Таргы чула были мертвы. А теперь какие? Их украшают постройки для многочисленного колхозного скота, амбары для пшеницы, пятистенные дома для колхозников').
В повести М. С. Кокова «Оршспг тогазыг» ('Радостная встреча') действие происходит в степи, где юный Роман пасёт скот и спасает Таню от похитителей. Здесь нет художественного описания картины степи, она передаётся через описание ощущений героев. Собака, убегающая от волка, как и Таня, скрывающаяся от похитителей, мечтает скрыться и отдышаться в лесу или горах, так как похитителей там поблизости нет: бег под солнцем сильно утомил их. Но чаще солнце, тепло и весна в произведениях М. С. Кокова символизируют новую жизнь, как и в культурах разных народов, начиная с языческих традиций, связанных с расцветом всего живого.
Категория времени в национальной литературе хакасов складывается непременно под воздействием образа пространства, например, той же бескрайней степи, замедляющей время и подразумевающей неторопливый уклад жизни, когда пространство полностью подчиняет себе время. Однако у М. С. Кокова в повести «Радостная встреча» время обозначается как быстрое, торопливое, скоро текущее, что связано, на наш взгляд, с революционными событиями, принёсшими глобальные изменения в жизнь народа, когда нарушился привычный уклад жизни. «Кирек хайдаг табырах алысча!.. Хайдаг сид1кт1р\» [7, с. 170] ('Как быстро жизнь меняется! Как тяжело!'); «Хайдаг табырах алысча чуртас. Пу наада ла Таргы чул чазызы олгг полган» [7, с. 183] ('Как быстро меняется жизнь. Недавно степи Таргы чула были мертвы'); «Турчеде ле чазыныц Iстше хатхы-кулку, ырлас,
трактор кyзyрезi, ат тiгiрезi тол парган» [7, с. 183] ('За короткое время степь наполнилась весёлым смехом, пением, гулом трактора, топотом коней').
Ограниченность рамок данной работы не позволяет исчерпать проблематику исследования. Очевидно то, что М. С. Коков, как и многие другие хакасские авторы, писавшие в разное время, важное место отводил пространственному образу степи. Данный образ, сформировавшись и укрепившись в фольклоре, широко применяется писателями разных поколений, являясь одним из важнейших элементов космогонии народа.
Библиографический список
1. Султанов, К. К. Национальное самосознание и ценностные ориентации литературы / К. К. Султанов. - М.: ИМЛИ РАН; Наследие, 2001. - 196 с.
2. Лотман, Ю. М. Избранные статьи: в 3 т. Т. 1. Статьи по семиотике и типологии культуры / Ю. М. Лотман. - Таллинн: Александра, 1992. - 479 с.
3. Унгвицкая, М. А. Роль фольклора в развитии хакасской литературы / М. А. Унгвицкая. - Красноярск: Изд-во Краснояр. пед. ин-та, 1986. - 86 с.
4. Трояков, П. А. Очерки развития хакасской литературы / П. А. Трояков. - Абакан: Хакасское кн. изд-во, 1963. - 144 с.
5. Карамашева, В. А. Хакасская литература: становление и развитие / В. А. Карамашева // Творческие индивидуальности: сб. литературоведческих статей. - Абакан: Дом литераторов Хакасии, 2015. - 306 с.
6. Майнагашева, Н. С. Хакасская драматургия 1920-1990-х годов: поэтика, типология, закономерности развития / Н. С. Майнагашева. -Абакан: Хакасское кн. изд-во, 2008. - 150 с.
7. Коков, М. С. Акун: пьеса / М. С. Коков // Хызыл чазы. Повести, рассказы, стихи, пьесы на хакасском языке / В. А. Кобяков, А. М. Топанов, М. С. Коков. - Абакан: Хакасское отд-ние Краснояр. кн. изд-ва, 1982. - С. 198- 248.
8. Майнагашева, Н. С. Отражение национального образа мира в эпосе хакасов и шорцев / Н. С. Майнагашева // Вестник СевероВосточного федерального университета им. М. К. Аммосова. Серия «Эпосоведение». - 2017. - № 4(08). С. 17-28.
9. Кобяков, В. А. Торка чалFыс кем полFан / В. А. Кобяков // Хакас поэзиязыныц антологиязы. - Абакан, 1960. - С. 87-88.
© Майнагашева Н. С., 2018 УДК 81'373.3(571.51/.52)(093)
ОНОМАСТИКА ХАКАССКО-МИНУСИНСКОГО КРАЯ В ТРУДАХ М. А. КАСТРЕНА
В. М. Мальцева
Хакасский государственный университет им. Н. Ф. Катанова
Статья посвящена описанию ономастики Хакасско-Минусинского края, записанной М. А. Кастреном во время его экспедиций в Сибирь в 1845—1849 гг. по поручению Санкт-Петербургской академии наук. Установлено, что учёным зафиксированы многочисленные имена собственные, представляющие наименования физико-географических реалий, а также имена исторических деятелей, учёных, местных жителей и др. Выявленный М. А. Кастреном ономастикон представляет упорядоченное образование с ядерной и периферийной зонами. Дан подробный анализ онимов различных разрядов.
Ключевые слова: М. А. Кастрен, путешествие в Сибирь, региональная ономастика, ономастикон, антропонимы,, топонимы, этнонимы, мифонимы.
В 1845-1849 гг. выдающийся лингвист и этнограф М. А. Кастрен совершил поездку в Сибирь с целью изучения языков аборигенных народов и доказательства родства самодийских языков с финским. Поездка была организована Санкт-Петербургской академией наук. Выполняя поручение академии, во время экспедиций М. А. Кастрен обследовал бассейны рек Оби, Иртыша и Енисея и собрал богатейший материал по истории, быту, обычаям и языкам этносов, проживавших на этих территориях.
В результате поездок появилась книга «Путешествие по Лапландии, Северной России и Сибири в 18381844, 1845-1849 гг.» (СПб., 1860). В этой книге в разделе «Путешествие в Минусинском округе до китайской границы» (далее «Путешествие...» - В. М.) М. А. Кастрен в письмах и отчёте приводит сведения о поездке по территориям нынешней Хакасии и южных районов Красноярского края, сопровождая их подробными записями многочисленных имён собственных, чтобы подкрепить доказательство родства самодийских языков с финским данными топонимии [1].
Труды М. А. Кастрена оказались востребованными. Их изучением, популяризацией занимаются представители различных отраслей науки: систематизированы его материалы по этнографии сибирских народов Хакас-ско-Минусинского края [2, с. 110-117]; проанализированы роль М. А. Кастрена в истории русской науки [3, с. 148-167; 4, с. 3-35], представление учёного о традиционной культуре эвенков [5, с. 126-131]; исследован вклад лингвиста и этнографа в изучение топонимики [6, с. 73-80]; продолжается работа по изучению уральских и алтайских языков [7] и т. д. Даже этот небольшой обзор демонстрирует широту проблем, затронутых в трудах М. А. Кастрена. Однако работ, в которых был бы обобщён вклад учёного в изучение региональной ономастики Хакасии и юга Красноярского края, пока нет. Между тем записанные М. А. Кастреном в ходе поездок многочисленные имена собственные позволяют установить, что собой представляет ономастикон Хакасии и юга Красноярского края середины XIX века.
Под ономастиконом нами подразумевается вся совокупность онимов разных классов, существовавших в тот период на данной территории и используемых для наименования различных объектов.
С целью установить структуру регионального ономастикона, отражённого в материалах М. А. Кастрена, нами проанализированы следующие его письма:
1) Письмо к Шёгрену. Минусинск, 20 апреля (2 мая);
