CC BY
25
УДК 324, 329
Ю. Г. Коргунюк
НАЦИОНАЛЬНОЕ И ЛОКАЛЬНОЕ ИЗМЕРЕНИЯ ВЫБОРОВ В ОРГАНЫ ЗАКОНОДАТЕЛЬНОЙ ВЛАСТИ ПО ПРОПОРЦИОНАЛЬНОЙ СИСТЕМЕ (НА ПРИМЕРЕ ВЫБОРОВ 4 ДЕКАБРЯ 2011 Г.)
В статье предлагается методика интерпретации электоральных размежеваний, обусловленных местными влияниями на массовое политическое сознание. В основу методики положено сравнение структуры электоральных размежеваний, сформировавшихся по итогам одновременно проводившихся выборов в Государственную Думу и региональные законодательные собрания (4 декабря 2011 г). Сделан вывод о том, что унификация электорального пространства страны, достигнутая в результате внедрения пропорциональной системы на выборах всех уровней, была обеспечена в основном за счет применения административного ресурса. Остальные размежевания общенационального характера (социально-экономическое системное и протестное) дали знать о себе почти в трех четвертях случаев на федеральных выборах и лишь в половине — на выборах в региональные собрания. Манипулирование количеством партий, допущенных к выборам в заксобрания, имело побочным эффектом сжимание электорального пространства и локализацию мотивов голосования. Будучи ограниченными в своем выборе, избиратели предпочитали ориентироваться не на общенациональные бренды, а на конкретных кандидатов, баллотирующихся в одномандатных округах. Отдельные исключения из этого правила были связаны, как правило, с ослаблением административного давления на избирателей и более высоким уровнем политической конкуренции.
Ключевые слова: партии, выборы, электоральные и политические размежевания, математические методы в политической науке.
Введение пропорциональной системы выборов в законодательные органы власти обосновывается, как правило, необходимостью политически структурировать парламент, сделать его «более или менее адекватно отражающим соотношение сил в обществе», сбалансировать в его рамках местные и общенациональные интересы (Шейнис, 2005, с. 596-597).
В этом плане выборы по пропорциональной системе в Госдуму (а с середины 2000-х гг. — и в региональные собрания) вполне себя оправдали. Сегодняшней партийной системе страны свойствен достаточно высокий уровень территориальной унификации, или, по определению Г. Голосова, «национализации» (Голосов, Григорьев, 2015). В значительной степени это следствие «партийной реформы» начала 2000-х гг. с ее запретом региональных партий, а также последующей «зачистки» партийного поля.
Проблема, однако, в том, что общество нельзя сделать более зрелым одними только юридическими преобразованиями. Ограничение выбора избирателя способно предотвратить голосование «не за того, за кого надо», но не изменить суть мотивации голосующего.
© Ю. Г. Коргунюк, 2015
Избиратель может голосовать за кандидата (партию) потому, что поддерживает его (ее) программу, а может — из личной симпатии к кандидату (партии) или просто потому, что так голосуют друзья. За каждым типом мотивации стоит своя картина политического мира, и из миллионов таких картин складывается электоральное пространство страны.
Цельность этого пространства во многом обусловлена тем, в какой мере индивидуальные картины вписываются в рельеф, образуемый фундаментальными политическими и электоральными размежеваниями. В странах развитой демократии, как показано в классической работе С. Липсета и С. Роккана (Lipset, Rokkan, 1967), эти размежевания — нечто вроде горных хребтов, доминирующих в политическом ландшафте. В обществах, не преодолевших стадию так называемого демократического транзита, наличие подобных размежеваний не столь очевидно и иногда вообще ставится под сомнение (Голосов, 1999, с. 9497; Гельман, 2006; Калинин, 2006). Такая «незаметность», впрочем, говорит не столько об отсутствии размежеваний, сколько о том, что для их выявления требуются особые технологии, опирающиеся прежде всего на математические методы обработки статистических данных (корреляционный, факторный, регрессионный анализ).
Исследования в этой области (Slider, Gimpelson, Chugrov, 1994; Chugrov, www. nato.int; Zarycki, http://academia.edu; Zarycki, 2002; Zarycki and Nowak, 2000; Ах-ременко, 2007; Коргунюк, 2013; Korgunyuk, 2014) позволили выявить в электоральном и политическом пространстве посткоммунистических стран (в первую очередь постсоветской России) размежевания, общие для начинающих и развитых демократий (в том числе так называемое социально-экономическое, т. е. между сторонниками низких налогов и сторонниками обширных социальных программ), а также те, которые актуальны лишь для неустоявшихся демократий или вовсе «недемократий», например так называемое властно-общественное размежевание по линии «власть — невласть» (Ахременко, 2007; Коргунюк, 2009; 2012а; 2012б; 2013; Korgunyuk, 2014).
При этом выяснилось, что многие обнаруженные факторным анализом электоральные размежевания вообще не поддаются внятной политической интерпретации. Если на федеральных выборах структура размежеваний с начала 2000-х гг. более или менее устоялась (первое размежевание — «власть — общественность», второе — «социал-патерналисты против либералов-рыночников»; см. об этом: Коргунюк, 2012а; 2012б; 2013), то на региональном уровне неин-терпретируемые размежевания до сих пор зачастую превосходят числом объясненные (Коргунюк, 2014; 2015).
Предложить интерпретацию «невнятных» размежеваний — серьезный вызов, требующий разработки специальной исследовательской методики. Объяснить, почему где-то популярность тех или иных партий оказалась так высока, что голосование за них сформировало отдельное размежевание, можно, пожалуй, лишь привлекая широкий круг «узких» специалистов. Правда, отнюдь не факт, что таковые вообще найдутся. Как правило, регионоведы имеют собственную специализацию, которая никак не связана с концепцией размежеваний или изучением мотивов электорального поведения российской глубинки.
Поэтому приходится искать обходные пути. Плодотворным представляется сравнение результатов одновременно проходивших выборов разного уровня. В частности, 4 декабря 2011 г. в стране проводились выборы не только в Государственную Думу, но и в региональные собрания 27 субъектов Федерации. При всей схожести этих двух видов выборов, обусловленной единообразием законодательных требований, между ними есть и определенные различия. Например, в большинстве случаев выборы в заксобрания проводились не только по пропорциональной, но и по мажоритарной системе, а значит, избирательные кампании кандидатов-одномандатников вполне могли повлиять на результаты выборов по партийным спискам, причем не только в региональные легислатуры, но и в Госдуму.
Сравнение итогов этих выборов — даже не столько самих итогов, сколько результатов их математического анализа — способно дать определенные ключи к решению загадок неинтерпретируемых размежеваний.
1. ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ МЕТОДИКА
В основных чертах методика исследования изложена в наших предыдущих работах (Коргунюк, 2013; 2014). Суть ее сводится к следующему.
На первом этапе определяется структура электоральных размежеваний в каждом субъекте РФ — отдельно по выборам в Госдуму и по выборам в региональные собрания. Для этого результаты выборов по пропорциональной системе переводятся из абсолютных цифр в процентные значения и подвергаются факторному анализу. Выявленные таким образом латентные факторы трактуются как электоральные размежевания.
Полученные результаты посредством корреляционного анализа сопоставляются со структурой политических размежеваний, выявленной путем изучения предвыборной партийной агитации (Коргунюк, 2013). Для выборов в Госдуму эта работа была проделана в рамках предыдущих исследований (Коргунюк, 2014), а для выборов в региональные собрания она требует ряда дополнительных шагов, обусловленных, в частности, различным количеством участников этих выборов в разных субъектах Федерации.
Если на выборах в Госдуму избиратель в любом конце страны имел возможность выбирать из всех семи зарегистрированных на тот момент политических партий, то на региональных выборах набор был скуднее. Только в двух субъектах Федерации — Санкт-Петербурге и Пермском крае к участию в выборах в законодательные собрания были допущены все семь партий. В шести регионах (Амурская, Астраханская, Омская, Самарская, Томская и Тюменская области) в выборах по пропорциональной системе участвовали только шесть партий, в девяти (Ингушетия, Карелия, Чувашия, Камчатский и Красноярский края, Московская, Орловская, Псковская и Свердловская области) — пять, еще в девяти (Алтайский, Приморский, Ставропольский края, Вологодская, Ленинградская, Липецкая, Мурманская, Новгородская области, а также Еврейская АО) — четыре и, наконец, в Мордовии — всего три («Единая Россия», КПРФ и ЛДПР).
Сокращение числа участников политической борьбы не только обедняло выбор, но и меняло структуру политического пространства. Если факторный анализ позиций всех семи зарегистрированных партий по наиболее дискуссионным вопросам повестки дня выявлял три основных политических размежевания (социально-экономическое, системное и авторитарно-демократическое; подробнее см.: Коргунюк, 2013), то в случае ограничения числа участников четырьмя парламентскими партиями политическое пространство становилось одномерным: «Единая Россия» противостояла КПРФ, ЛДПР и «Справедливой России» не только как «партия власти», но и как единственная либерально-рыночная сила. Вопросы, разводящие ее по разным полюсам с остальными партиями, относились в 2011 г ко всем без исключения сферам общественной жизни: текущей политике («отношение к Путину», «нарушение властью избирательного законодательства»), принципам организации политического соревнования («возвращение к выборам по одномандатным округам»), социально-экономической сфере («введение госмонополии на спиртосодержащую продукцию», «направление средств резервных фондов на бюджетные расходы», «повышение пенсионного
Таблица. Основные пункты политического размежевания на выборах в региональные собрания 4 декабря 2011 г. в случае участия четырех парламентских партий*
Факторные оценки (factor scores) Позиция Единая Россия КПРФ Справедливая Россия ЛДПР
-2,421 Отношение к Путину 5 -5 -3 -3
-2,252 Повышение пенсионного возраста -3 -5 -5 -5
-2,132 Вступление в ВТО 5 -4 0 -5
-1,631 Возвращение к выборам по одномандатным округам 0 -5 2 -5
-1,542 Вынос тела Ленина из Мавзолея 3 -5 -3 5
-1,373 Легализация гражданского огнестрельного оружия -5 -5 -5 3
-1,190 Отказ от призыва и переход к контрактной армии -5 -5 -5 5
1,047 Введение прогрессивного подоходного налога и налога на роскошь -4 5 5 5
1,121 Степень оппозиционности (самооценка) -5 5 5 5
1,121 Нарушение властью избирательного законодательства -5 5 5 5
1,121 Введение госмонополии на спиртосодержащую продукцию -5 5 5 5
1,121 Направление средств резервных фондов на бюджетные расходы -5 5 5 5
* Позиции партий по каждому вопросу оценены с помощью шкалы от -5 до 5 (5 — положительное отношение, -5 — отрицательное, 0 — позиция нейтральная или отсутствует). Подробнее см.: Коргунюк, 2013.
возраста»), направлению развития страны в целом («вступление в ВТО», «вынос тела Ленина из Мавзолея») (табл.).
Если к четырем парламентским партиям присоединялась еще одна, то добавлялось второе политическое размежевание — социально-экономическое. Причем место, которое оно занимало в иерархии политических размежеваний, зависело от того, кто был пятым участником: если «Яблоко» — то второе, если «Патриоты России» или «Правое дело» — то первое. Такая же иерархия сохранялась и в том случае, если к четырем парламентским партиям присоединялись одновременно «Патриоты России» и «Правое дело». Если же вместо «Правого дела» в паре с «Патриотами России» появлялось «Яблоко», то политическое пространство восстанавливало трехмерность, правда, политические размежевания получали несколько иную интерпретацию и выстраивались в несколько иной порядок, чем в случае с участием всех семи зарегистрированных партий: первое из них правильнее назвать властно-оппозиционным, второе — модернистско-традиционалистским, третье — системным1.
По идее, выявленные анализом итогов региональных выборов электоральные размежевания следует сопоставлять с политическими размежеваниями, которые проявляются в зависимости от состава участников кампании в конкретном субъекте Федерации, — путем сравнения факторных нагрузок (factor loadings) соответствующих партий. Но на практике отделить думскую избирательную кампанию от региональной невозможно, да и ни к чему. Поэтому региональные электоральные размежевания правомерно сравнивать как с региональными, так и с федеральными политическими размежеваниями. Так что когда региональные электоральные размежевания плохо согласуются с региональными политическими размежеваниями, в целях подстраховки допустимо привлекать к сравнению факторные значения партий из федерального политического пространства. Это лишь расширяет исследовательский инструментарий.
Сравнение параметров электоральных и политических размежеваний на выборах в Госдуму и региональные собрания позволяет вычленить те размежевания, которые носят общенациональный характер, т. е. властно-общественный, социально-экономический и системный. Также достаточно легко выделить электоральные размежевания, связанные с протестным голосованием, — для них характерны высокие факторные нагрузки такого показателя, как доля недействительных бюллетеней.
В результате остаются только те электоральные размежевания, которые характеризуются высокими факторными нагрузками отдельных партий, не создающими, однако, знакомых комбинаций политического противостояния.
Здесь важно сразу же выделить случаи, когда межпартийное противостояние все-таки имеется и индицируется высокими факторными оценками (factor
1 Случаев, когда кроме четырех парламентских партий в региональные собрания баллотировались также «Яблоко» и «Правое дело», но без «Патриотов России», в 2011 г не было; впрочем, если бы такая комбинация возникла, то политическое пространство сохранило бы двумерность, причем на первое место вышло бы социально-экономическое размежевание, а системное стало бы вторым.
scores) отдельных партий в достаточном количестве территориальных единиц, особенно если регрессионный анализ указывает при этом на связь данного размежевания с факторами социальной стратификации.
Описывамая методика интерпретации электоральных размежеваний предполагает выявление их связей не только с политическими размежеваниями, но и с факторами социальной стратификации. Для этого строятся регрессионные модели, в которых роль зависимой переменной играют факторные оценки электоральных размежеваний для каждой территориальной единицы (case), а в роли независимых переменных выступают факторные оценки факторов социальной стратификации, выявляемых, в свою очередь, путем факторного анализа разнообразных демографических и социально-демографических данных (подробнее см.: Коргунюк, 2013; 2014).
Наличие связи между электоральными размежеваниями и факторами социальной стратификации (самые влиятельные из последних — уровень урбанизации, демографические характеристики, уровень экономической активности и самостоятельности населения, уровень социального благополучия и т. п.) означает, что в данном случае голосование было более или менее реальным. И напротив, отсутствие связи между электоральными размежеваниями (особенно первыми в иерархии) и социальной стратификацией — явный признак того, что результаты голосования обеспечивались сомнительными методами, включая «ковровые» приписки и прочие откровенные фальсификации.
Основные трудности при построении регрессионных моделей для электоральных размежеваний на выборах в региональные собрания проистекают из того, что результаты голосования по пропорциональной системе в большинстве случаев публиковались не по муниципальным образованиям (каждое со своей территориальной избирательной комиссией), а по одномандатным округам, формировавшимся с таким расчетом, чтобы на каждый приходилось примерно равное число избирателей. Нередко одномандатные округа нарезались в лучших традициях джерримендеринга — с целью обеспечить максимум преимуществ для «своих» кандидатов и исключить победу «чужих». В результате они напоминали лоскутные одеяла: часть городского округа объединялась с несколькими сельскими поселениями, причем из разных муниципальных районов.
Для подобных округов практически невозможно вычислить средние демографические и социально-экономические показатели, в связи с чем было решено оперировать средними арифметическими факторных оценок (factor scores) факторов социальной стратификации, рассчитанных для муниципальных образований.
По большому счету при этом следовало бы учитывать долю населения каждого муниципального образования в том или ином одномандатном округе. Но, во-первых, в официальных документах соответствующие цифры приводились далеко не всегда, а во-вторых, и в этом случае расчеты носили бы весьма приблизительный характер, не гарантирующий точности и корректности.
Поэтому было решено ограничиться высчитыванием среднеарифметических значений факторных оценок, как если бы эти доли повсюду были равными. Такой подход вполне себя оправдал: практически везде усредненные факторные
оценки вполне неплохо укладывались в регрессионные модели. Исключение составили только Московская область и Ставропольский край, где главное, властно-общественное, электоральное размежевание регионального уровня вообще не было связано с социальной стратификацией. Правда, эта связь и на думских выборах оказалась не без изъяна — из нее, в частности, выпали наиболее важные для данных субъектов РФ стратификационные факторы. Но на региональных выборах она исчезла совсем.
Так или иначе, противостояние отдельных партий, обусловленное социальной стратификацией, может свидетельствовать о том, что в данном случае мы имеем дело с уже известными размежеваниями, искаженными в результате искусственного сокращения числа участников выборов. Например, если среди участников нет ни одной либеральной партии («Яблока» или «Правого дела», выступавшего на выборах в 2011 г с утрированными праволиберальными лозунгами вроде повышения пенсионного возраста или разрешения на свободное ношение гражданами нарезного оружия), конфронтацию КПРФ и «Патриотов России», с одной стороны, и ЛДПР и «Справедливой России» — с другой, можно истолковать как противостояние по линии «традиционалисты — модернисты», т. е. как разновидность системного размежевания. В таких случаях при тщательном учете всех обстоятельств оно может быть отнесено к разряду общенациональных.
Совершенно иная картина возникает тогда, когда высокие факторные нагрузки одних партий не уравновешиваются аналогичными показателями других, а само «размежевание» не имеет никакой связи с социальной стратификацией. Так, высокие факторные оценки какой-либо партии в отдельных территориальных единицах указывают на то, что ее факторные нагрузки обусловлены резкими всплесками электоральной поддержки в соответствующих избирательных округах, — и в этом случае логично предположить, что имеется некий местный фактор, обеспечивший данной партии локальную популярность. Поскольку, как правило, лидеры региональных (а тем более местных) отделений политических партий не пользуются не только популярностью, но и минимальной известностью среди избирателей, то правомерно задаться вопросом: не вызваны ли подобные флуктуации участием кандидатов этой партии в выборах по одномандатным округам? Если выясняется, что кандидаты-партийцы действительно баллотировались в округах и получили больше голосов, чем выдвинувшая их партия, напрашивается вывод о том, что именно они «вытянули» результат «материнской» организации. Если же партийные кандидаты в округах не баллотировались или получили меньше голосов, чем их партия, то такая гипотеза отвергается.
Разумеется, на результаты выборов по пропорциональной системе могли повлиять и выборы глав муниципальных образований или депутатов муниципальных собраний, однако ни одного такого случая обнаружено не было. Как правило, в интересующих нас районах кандидаты от соответствующих партий либо не выдвигались, либо набирали слишком мало голосов. Следовательно, об эффекте «паровоза» речи не было. Так что приходится ограничиваться сравнением результатов выборов по одномандатным округам и по пропорциональной системе — в последнем случае на выборах как в Госдуму, так и в региональные собрания.
Если влияния «мажоритарных» выборов на «партийные» не обнаруживалось, то делался вывод о том, что в данном случае причина неожиданного успеха той или иной партии в той или иной местности нам неизвестна, т. е. «виноват» некий местный неидентифицируемый фактор.
Случались, правда, и «пограничные» ситуации, когда в одних местностях партию, судя по всему, «вытягивали» кандидаты-одномандатники, а в других обходилось без них. Эти случаи (назовем их «гибридными») также будут отмечены особо.
2. структура электоральных размежеваний на выборах В ГОСДУМУ и региональные собрания 4 декабря 2011 г.: общие тенденции
Ограничение числа участников выборов в региональные собрания по пропорциональной системе по сравнению с выборами Госдуму отразилось как на количестве электоральных размежеваний, так и на их характере.
В частности, выборы в региональные собрания дали меньше электоральных размежеваний, чем думские. На выборах в Госдуму электоральное пространство оказалось одномерным только в двух регионах (Мордовия и Тюменская область)2, в двенадцати оно было двумерным (Чувашия, Еврейская АО, Ставропольский край, Амурская, Астраханская, Липецкая, Мурманская, Новгородская, Омская, Орловская, Самарская и Томская области), еще в двенадцати — трехмерным (Санкт-Петербург, Карелия, Ингушетия, Алтайский, Камчатский, Красноярский, Пермский и Приморский края, Вологодская, Ленинградская, Московская и Псковская области); в Свердловской области факторный анализ выявил даже четыре электоральных размежевания.
На выборах в заксобрания число регионов с единственным электоральным размежеванием увеличилось до трех: к Мордовии и Тюменской области добавилась Омская область, причем нельзя сказать, что главной причиной этого послужило резкое сокращение числа участников выборов по партийным спискам, — выбыло только «Яблоко». Число субъектов Федерации с двумя электоральными размежеваниями выросло с 12 до 19, зато трехмерных — уменьшилось с 12 до 5. В Свердловской области обнаружилось только два электоральных размежевания — против четырех на думских выборах.
Существенные различия наблюдались и в характере электоральных размежеваний. Во всех 27 исследуемых регионах первое место на думских выборах принадлежало властно-общественному размежеванию3. На выборах в региональные собрания первое размежевание также сводилось, как правило, к противостоянию между «Единой Россией» и большинством остальных участников
2 Всего по России таких регионов было четыре: кроме вышеупомянутых также Татарстан и Марий Эл. Подробнее см.: Коргунюк, 2014.
3 Вообще на выборах 2011 г. был зафиксирован единственный случай, когда главным электоральным размежеванием стало не властно-общественное: Кабардино-Балкария, где на первый план вышло противостояние между КПРФ и всеми остальными участниками выборов. Это было обусловлено большими перепадами в доле голосов, отданных за Компартию в различных муниципальных образованиях: от 10,31 % в Урванском районе до 32,9 % в Баксанском.
выборов, но из-за изменения конфигурации политического пространства это противостояние в 19 из 27 субъектов РФ приобрело двоякий характер: властно-общественный и одновременно системный — «Единая Россия» противостояла остальным участникам не только как «партия власти», но и как единственная прорыночная сила. И это существенно ограничивало выбор избирателя.
В частности, в Мурманской области первое электоральное размежевание на выборах в региональное собрание представляло собой противостояние между «Единой Россией» и ЛДПР с одной стороны и КПРФ и «Справедливой Россией» — с другой. Его можно интерпретировать как властно-общественное (на думских выборах ЛДПР нередко выступала союзником «партии власти» в первом размежевании; кроме нее такую роль время от времени играли также спой-лерские «Патриоты России» и «Правое дело»), а можно и как противостояние «социалистов» и «государственников». Другими словами, налицо слияние двух главных политических размежеваний в одно общее, системного характера. Подобное же наблюдалось в Новгородской и отчасти в Псковской областях.
Что касается второго электорального размежевания, то на думских выборах в 10 регионах (Чувашии, Еврейской АО, Ставропольском и Красноярском краях, Амурской, Астраханской, Вологодской, Ленинградской, Московской и Самарской областях) оно носило выраженный социально-экономический характер, а в Санкт-Петербурге имело сильную корреляционную связь с системным политическим размежеванием («Яблоко» и «Правое дело» против ЛДПР).
В Мурманской области сложилась уникальная ситуация. Первое и второе электоральные размежевания представляли собой различные комбинации противостояния между «Единой Россией» и другими партиями. В первом размежевании «партия власти» конфронтировала со «Справедливой Россией», КПРФ и «Яблоком» (факторные нагрузки ЛДПР, «Правого дела» и «Патриотов России» были незначительными и имели одинаковый знак с «Единой Россией») — обозначим это противостояние как властно-оппозиционное, во втором — с «Патриотами России», «Правым делом», ЛДПР и «Яблоком» (при практически нулевых нагрузках КПРФ и СР), создавая более привычное властно-общественное размежевание.
Еще в шести субъектах Федерации (Приморском крае, Новгородской, Омской, Орловской, Псковской и Томской областях) второе электоральное размежевание было связано с протестным голосованием, прежде всего с колебаниями доли недействительных бюллетеней в различных территориальных единицах.
Таким образом, в 18 из 25 регионов (Мордовия и Тюменская область по понятным причинам из общего списка исключаются) второе электоральное размежевание на выборах в Госдуму носило общенациональный характер, т. е. обусловливалось причинами, общими для всей страны.
В шести из оставшихся семи субъектов Федерации (Ингушетии, Алтайском, Пермском и Камчатском краях, Липецкой и Свердловской областях) второе электоральное размежевание было связано с колебаниями в голосовании за отдельные партии. В Алтайском и Камчатском краях, а также Свердловской области оно при этом было в определенной степени обусловлено социальной стратификацией.
В Свердловской области второе электоральное размежевание формировалось противостоянием между «Яблоком» и «Правым делом», в какой-то мере связанным с уровнем урбанизации и уровнем экономической активности населения: если «Яблоко» больше всего голосов получило в Екатеринбурге, то «Правое дело» — в Артинском, Красноуфимском и Нижнесергинском районах. И это никак не было связано с возможным «вытягиванием» партийных результатов кандидатами-одномандатниками: представители этих партий не баллотировались ни в одном из соответствующих округов.
В Алтайском и Камчатском краях второе электоральное размежевание в какой-то мере можно было трактовать как противостояние между «социал-патриотическими» партиями: в Алтайском — между КПРФ и «Справедливой Россией», в Камчатском — между «Справедливой Россией» и «Патриотами России». Правда, несмотря на определенную связь обоих размежеваний с социальной стратификацией (в Алтайском крае — с долей пенсионеров, в Камчатском — с уровнем экономической самостоятельности населения), дать им сколько-нибудь внятную интерпретацию трудно.
В Ингушетии, Пермском крае, Липецкой области второе размежевание не было связано с социальной стратификацией и вообще представляло собой не столько противостояние, сколько всплески голосования за отдельные партии в отдельных муниципальных образованиях (правда, в Пермском крае просматривалось нечто вроде противостояния между ЛДПР и «Справедливой Россией» с одной стороны и КПРФ — с другой, но факторная нагрузка Компартии была существенно ниже по модулю, чем у «жириновцев» и «эсеров»).
Наконец, в Карелии второе электоральное размежевание носило гибридный характер. Оно сводилось к противостоянию между «Справедливой Россией» с одной стороны и ЛДПР, «Единой Россией» и «Патриотами России» — с другой. Это размежевание не было связано с социальной стратификацией и во многом объяснялось успехами кандидатов от «Справедливой России» в соответствующих одномандатных округах — представители партии вышли там на первое место. Высокие же факторные оценки противоположной стороны (особенно ЛДПР и «Патриотов России») были слабо связаны с результатами кандидатов-одномандатников.
Что касается ситуации на выборах в законодательные собрания, то здесь второе электоральное размежевание имело выраженный социально-экономический характер только в восьми регионах (притом что по сравнению с выборами в Госдуму это число пополнилось Санкт-Петербургом и Мурманской областью, из «думского» состава остались только Красноярский край, Астраханская и Московская области); число субъектов РФ, где второе размежевание носило протестный характер, осталось прежним — шесть (правда, их состав поменялся: выбыли Омская, Орловская, Псковская и Томская области, появились Ингушетия, Чувашия, Еврейская АО и Амурская области).
Число регионов, в которых второе электоральное размежевание формировалось местными факторами, увеличилось до десяти, причем только в двух из них (Алтайском и Камчатском крае) не было зафиксировано «вытягивания» партийных результатов кандидатами-одномандатниками. В Алтайском крае произошел
малопонятный всплеск популярности КПРФ в Поспелихинском, Мамонтовском, Солтонском и Благовещенском районах: кандидаты-коммунисты получили здесь меньше, чем «материнская» партия (зато победившие представители «Единой России» — больше). В Камчатском крае второе электоральное размежевание фактически сводилось к противостоянию между ЛДПР и «Справедливой Россией» и было связано с таким фактором социальной стратификации, как уровень доходов населения: чем выше был этот уровень, тем больше избиратель благоволил «Справедливой России», чем ниже — тем охотнее отдавал голос за ЛДПР; кандидаты от этих партий в одномандатных округах были явно не способны «вытянуть» голосование по пропорциональной системе.
Еще в одном субъекте Федерации — Ленинградской области — наблюдалась очевидная связь между колебаниями в голосовании за ЛДПР (а именно ее высокие факторные оценки в ряде территориальных единиц сформировали здесь второе электоральное размежевание) и успехами либерал-демократов в одномандатных округах: в Выборгском и Кингисеппском районах одномандатники обеспечили партии максимальный результат, а в Сосновоборском, Тосненском и Волосовском, где результаты ЛДПР были минимальными, получили еще меньше, чем партия.
В семи регионах (Карелии, Пермском и Ставропольском краях, Вологодской, Липецкой, Псковской и Самарской областях) второе электоральное размежевание носило гибридный характер: в одних муниципальных образованиях результаты соответствующих партий «вытягивались» кандидатами-одномандатниками, относительно других такой вывод сделать было нельзя.
Наиболее интересными случаями представляются Карелия (второе электоральное размежевание — противостояние между ЛДПР и «Справедливой Россией», причем результаты «Справедливой России», а кое-где и ЛДПР явно «вытянуты» кандидатами-одномандатниками), Вологодская область (также противостояние между ЛДПР и «Справедливой Россией»; результаты последней также «вытянуты» одномандатниками; кроме того, наблюдалась слабая связь между уровнем безработицы и голосованием за «Справедливую Россию») и Самарская область (противостояние между «Справедливой Россией» с одной стороны и «Яблоком» и «Патриотами России» — с другой; результаты «Справедливой России» «вытянуты» одномандатниками; наблюдалась связь со стратификацией по признаку экономической самостоятельности населения: за «справедливорос-сов» лучше голосовали в проблемном с этой точки зрения Тольятти, а за «Яблоко» и «Патриотов России» — в экономически активной Самаре).
Третье электоральное размежевание на выборах в Госдуму обнаружило себя в 13 из 27 регионов. При этом в трех (Карелии, Приморском крае и Свердловской области) оно имело социально-экономический характер, в пяти (Санкт-Петербург, Красноярский и Пермский края, Ленинградская и Московская области) — протестный, в пяти (Ингушетия, Алтайский и Камчатский края, Вологодская и Псковская области) — местный неидентифицируемый, причем в Вологодской и Псковской областях — гибридный, т. е. частично обусловленный успехами кандидатов-одномандатников (в Вологодской области друг другу противостояли коммунисты и «эсеры», в Псковской — коммунисты и «жириновцы»).
На выборах в законодательные собрания третье электоральное размежевание проявилось только в пяти регионах, причем в трех (Санкт-Петербурге, Красноярском крае и Астраханской области) оно носило протестный характер, а в Ингушетии и Приморском крае — местный неидентифицируемый (в Ингушетии оно было сформировано неожиданно высоким результатом ЛДПР в Назрани — 7,19 % при не более чем 1,5 % во всех остальных муниципальных образованиях; в Пермском крае — малообъяснимым всплеском популярности той же партии в Александровском, Кунгурском, Лысьвенском, Соликамском и Чайковском районах).
Таким образом, на выборах в региональные собрания структура электоральных размежеваний подверглась заметно большему влиянию местных факторов, чем на думских. Ничего странного в этом нет хотя бы потому, что выборы в зак-собрания проходили по смешанной системе, а в Госдуму — только по пропорциональной.
Вместе с тем нельзя забывать, что на выборах в региональные собрания власти активно использовали такой манипулятивный инструмент, как «административное» сокращение количества участвующих в них партий, — это должно было упростить структуру размежеваний, унифицировать ее. Однако вместо унификации получилось лишь уменьшение числа электоральных размежеваний. Выяснилось, что ограничение выбора избирателя влечет за собой не столько единообразие электорального пространства (хотя, если иметь в виду повсеместное злоупотребление административным ресурсом, то и это тоже), сколько возрастание роли случайных факторов.
Тем не менее это только общая тенденция — «средняя по больнице». Российские регионы весьма сильно отличаются друг от друга: среди них есть как более, так и менее податливые к административно-электоральным манипуляциям. Типологизации рассматриваемых субъектов РФ по этому критерию посвящен следующий параграф.
3. сравнение структуры электоральных размежеваний на выборах в Госдуму и в региональные собрания
С точки зрения различий в структуре электоральных размежеваний на выборах в Госдуму и в региональные собрания исследуемые субъекты Федерации можно разбить на пять групп: 1) в которых структура размежеваний в обоих случаях совпадает; 2) различия существуют, но однозначно оценить их вектор невозможно; 3) электоральное пространство на выборах в заксобрания по сравнению с думскими явно ужато; 4) для региональных выборов характерна локализация электоральных размежеваний; 5) выборы в региональное собрания демонстрируют противоположную тенденцию — к «федерализации» электорального пространства.
К первой группе отнесены Мордовия, Красноярский край, Новгородская и Тюменская области. Здесь, несмотря на сокращение числа участников выборов по пропорциональной системе (до шести в Тюменской областях, пяти в Красноярском крае, четырех в Новгородской области, трех в Мордовии) и соответственно количества политических размежеваний (до одного в Мордовии
и Новгородской области, до двух — в остальных), число электоральных размежеваний везде было таким же, как и на выборах в Госдуму. Не изменился и их политический характер, если не считать того, что в Мордовии и Новгородской области первое электоральное размежевание правильнее было бы трактовать не столько как властно-общественное, сколько как системное. Однако эту «трансформацию» автоматически повлекло за собой сокращение числа участников выборов и соответствующее ужимание политического пространства, так что далее мы не будем придавать таким изменениям особого значения.
Во вторую группу вошли Чувашия, Амурская, Мурманская и Томская области, а также Еврейская АО. Здесь «усыхание» политического пространства также не вызвало сокращения количества электоральных размежеваний — их везде было по два. Вместе с тем изменился характер второго размежевания. В Чувашии, Амурской области и Еврейской АО на думских выборах оно было социально-экономическим, а на региональных — протестным; правда, в Чувашии и Амурской области на выборах в Госдуму оно не было связано с социальной стратификацией, а на выборах в заксобрания обрело такую связь (в Еврейской АО связь с социальной стратификацией наблюдалась в обоих случаях). В Томской области, напротив, второе электоральное размежевание на думских выборах было про-тестным, а на региональных стало социально-экономическим; в первом случае оно было связано с социальной стратификацией, во втором эту связь утратило. В Мурманской области второе электоральное размежевание было властно-общественным на выборах в Госдуму и социально-экономическим — на выборах в обл-собрание; причем и там и там оно было связано с социальной стратификацией.
Третью группу составили Карелия, Алтайский, Камчатский и Приморский края, Вологодская, Ленинградская, Московская, Омская, Псковская и Свердловская области. Везде было зафиксировано сокращение количества электоральных размежеваний на выборах в заксобрания по сравнению с думскими выборами: в Омской области — с двух до одного, в Свердловской области — с четырех до двух, в остальных — с трех до двух. Практически везде «утерянное» электоральное размежевание носило общенациональный характер. В Московской, Омской и Псковской областях оно было протестным, в Карелии, Приморском крае и Вологодской области — социально-экономическим, в Ленинградской области пропали одновременно и социально-экономическое (второе), и протестное (третье), вместо них зафиксировано размежевание, объясняемое влиянием успехов одномандатников на результаты своих партий. В Алтайском и Камчатском краях, а также в Свердловской области «исчезнувшие» электоральные размежевания носили местный неидентифицируемый характер.
В четвертую группу включены Пермский и Ставропольский края, а также Липецкая и Самарская области. Во всех этих регионах количество электоральных размежеваний на думских и региональных выборах было одинаковым, но в последнем случае второе размежевание (в Пермском крае — третье) имело более локализованный характер. В Ставропольском крае второе электоральное размежевание на думских выборах было социально-экономическим, на региональных — гибридным. В Пермском крае третье электоральное размежевание на выборах в Госдуму было протестным, на выборах в заксобрание — местным неидентифицируемым
(второе размежевание на думских выборах — местным неидентифицируемым, на региональных — гибридным). В Липецкой области второе электоральное размежевание на федеральных выборах было местным неидентифицируемым, на выборах в облсовет — гибридным, причем если в первом случае оно не было связано с социальной стратификацией, то во втором такая связь появилась.
Наконец, в пятую группу вошли Ингушетия, Санкт-Петербург, Астраханская и Орловская области. Здесь структура электоральных размежеваний на региональных выборах, как ни странно, оказалась ближе к общенациональной, чем на выборах в Госдуму.
Так, в Ингушетии второе электоральное размежевание на думских выборах было местным неидентифицируемым, а на региональных — протестным, т. е. более внятно интерпретируемым с общероссийской точки зрения. Объяснялось это, по-видимому, некоторым «ослаблением вожжей». На выборах в Госдуму властям любой ценой было нужно обеспечить «Единой России» результат в 90 % — только при этом условии Республика получала в федеральном парламенте хотя бы одного представителя. При формировании Народного собрания вполне хватало и меньшего, поэтому «партия власти» набрала там «всего» 78,1 % голосов, а представительство в региональном парламенте получили также КПРФ, «Справедливая Россия» и даже «Правое дело». Понятно, что результаты, скорее всего, подтасовывались и в том и в другом случае, но на региональных выборах протестные настроения все-таки дали о себе знать порчей бюллетеней, тогда как на выборах в Госдуму испорченные бюллетени, судя по всему, бесхитростно записывались в пользу «Единой России».
В Астраханской области к двум проявившимся на думских выборах электоральным размежеваниям — властно-общественному и социально-экономическому — на выборах в облдуму добавилось еще одно размежевание общенационального характера — протестное. Это также объяснялось ослаблением административного нажима, прежде всего со стороны астраханского мэра С. Бо-женова. Он проходил в Думу, только если «партия власти» получала в области более 60 % голосов (Гришин, 2015, с. 184-185); относительно регионального парламента у него такой установки не было. Так что во втором случае фальсификаций в пользу «Единой России» было меньше, что и способствовало появлению пространства для протестного размежевания.
В Орловской области второе электоральное размежевание на думских выборах носило протестный характер, на региональных — социально-экономический, т. е. существенно более осмысленный с общенациональной точки зрения.
В Санкт-Петербурге все три электоральных размежевания как на думских, так и на региональных выборах носили общенациональный характер. Однако на выборах в Госдуму второе электоральное размежевание было системным, а на выборах в Законодательное Собрание — социально-экономическим, что, по-видимому, связано с более активным голосованием за «Яблоко», получившим наконец представительство в городском парламенте. К тому же третье, протестное размежевание на выборах в Законодательное Собрание было связано с социальной стратификацией, в то время как на выборах в Госдуму такой связи не наблюдалось.
Таким образом, только в девяти регионах, т. е. в трети из тех, в которых 4 декабря 2011 г. одновременно с выборами в Госдуму проводились выборы в региональные собрания, структура электоральных размежеваний не зависела от уровня избирательной кампании. В десяти наблюдалась редукция электоральных размежеваний (в основном за счет общенациональных), в четырех — их локализация, т. е. замена общенациональных местными. Еще в четырех субъектах Федерации статус вторых и третьих электоральных размежеваний повысился, но это тоже объяснялось местными причинами.
заключение
Подведем итоги. Сравнение структуры электоральных размежеваний в регионах по итогам выборов в Госдуму и в законодательные собрания позволяет сделать вывод о том, что следствием введения пропорциональной системы стала существенная унификация электорального пространства страны. Однако достигнуто это было в основном за счет административного ресурса, о чем свидетельствует, в частности, повсеместный выход на первый план властно-общественного размежевания. Что касается других общенациональных размежеваний (социально-экономического, системного и протестного), то они дали о себе знать в 20 случаях (из 27) на выборах в федеральный парламент и лишь в 14 — на выборах в региональные собрания.
Манипулирование количеством партий, допущенных к выборам в заксобра-ния по пропорциональной системе, было направлено в первую очередь на создание односторонних преимуществ для «партии власти», но в качестве побочного эффекта вызвало сжимание электорального пространства и локализацию мотивов голосования. Будучи ограничены в своем выборе, избиратели, мало что зная о региональных представителях федеральных партий, предпочитали ориентироваться не на общенациональные бренды, а на конкретных кандидатов, баллотирующихся в одномандатных округах.
Отдельные исключения, когда мотивы голосования на региональных выборах носили более выраженный общенациональный характер, чем на выборах в федеральный парламент, связаны, как правило, с ослаблением административного давления на избирателей и соответственно повышением политической конкуренции.
Литература
Ахременко A. С. Структура электорального пространства. М.: Социально-политическая мысль, 2007. 320 с. (Akhremenko A. S. Structure of the Electoral Space. Moscow: Sotsialno-politicheskaia mysl, 2007. 320 p.).
Гельман В. Я. От «бесформенного плюрализма» — к «доминирующей власти»? (Трансформация российской партийной системы) // Общественные науки и современность. 2006. № 1. С. 46-58 (Gel'man V. Ya. From an "Amorphous Pluralism" to a "Dominant Power"? (Transformation of the Russian Party System) // Social Sciences and Modernity. 2006. N 1. P. 46-58).
Голосов Г. В., Григорьев В. С. Национализация партийной системы: российская специфика // Политическая наука. 2015. № 1. С. 128-156 (Golosov G. V., Grigoriev V. S. Nationalization of Party System: Russian Specifics // Political Science. 2015. N 1. P. 128-156).
Голосов Г. В. Партийные системы России и стран Восточной Европы. М.: Весь мир, 1999. 152 c. (GolosovG. V. Party systems in Russia and Eastern Europe. Moscow: Ves' Mir, 1999. 152 p.).
Гришин Н. В. Партии и выборы в Астраханской области // Партийная реформа и контрреформа 2012-2014 годов: предпосылки, предварительные итоги, тенденции. М.: КМК, 2015. С. 183-190 (Grishin N. V. Parties and Elections in the Astrakhan Region // Party Reform and Counter-reform of 2012-2014: Background, Preliminary Results and Trends. Moscow: KMK, 2015. P. 183-190).
Калинин К. О. Социетальные размежевания и электоральное поведение в России (1993-2003) // Общественные науки и современность. 2006. № 5. С. 35-49 (Kalinin K. O. Societal Cleavages and Electoral Behavior in Russia (1993-2003) // Social Sciences and Modernity. 2006. N 5. P. 35-49).
КоргунюкЮ. Г. Концепция размежеваний и факторный анализ // Полития. 2013. № 3. C. 3151 (KorgunyukYu. G. Cleavage Theory and Factor Analysis // Politeia. 2013. N 3. P. 31-51).
Коргунюк Ю. Г. Партийная реформа 2012-2014 гг. и структура электоральных размежеваний (по итогам выборов в региональные законодательные собрания) // Полис. 2015. № 4. С. 97-113 (Korgunyuk Yu. G. Party Reform of 2014-2014 and Electoral Cleavage Structure after the Elections to the Regional Legislative Assemblies // Polis. 2015. N 4. P. 97-113).
Коргунюк Ю. Г. Псевдодоминантная партийная система и предпочтения российских избирателей // Полития. 2009. № 4. С. 103-142 (Korgunyuk Yu. G. Quasidominant Party System and Russian Voters Preferences // Politeia. 2009. N 4. P. 103-142).
Коргунюк Ю. Г. Региональная карта электоральных размежеваний по итогам думских выборов 2011 года // Полития. 2014. № 3. С. 75-91 (Korgunyuk Yu. G. Regional Map of Electoral Cleavages after the 2011 Duma Election // Politeia. 2014. N 3. P. 75-91).
Коргунюк Ю. Г. (2012а). Структура электоральных размежеваний в избирательном цикле 2011-2012 и возможные сценарии развития ситуации // Полития. 2012. № 3. С. 84-99 (Korgunyuk Yu. G. Electoral Cleavage Structure in the Electoral Cycle of 2011-2012 and Possible Scenarios // Politeia. 2012. N 3. P. 84-99).
Коргунюк Ю. Г. (2012б). Структура электоральных размежеваний в постсоветской России и перспективы политического развития страны // Партии и выборы: вчера, сегодня, завтра. М.: КМК, 2012. С. 10-31 (Korgunyuk Yu. G. Electoral Cleavage Structure in Post-Soviet Russia and Prospects for Political Development of the Country // Parties and Elections: Yesterday, Today, Tomorrow. Moscow: KMK, 2012. P. 10-31).
Шейнис В. Л. Взлет и падение парламента. Переломные годы в российской политике (1985-1993). Т. 2. М.: Московский центр Карнеги, фонд ИНДЕМ, 2005. 770 с. (Sheinis V. L. Rise and Fall of the Parliament. Watershed Years in Russian Politics (1985-1993). Vol. 2. Moscow: Carnegie Moscow Center, INDEM Foundation, 2005. 770 p.).
ChugrovS. Regional Electoral Behaviour and Russian Nationalism. The Office of Information and Press, Democratic Institutions Fellowship Programme, NATO. Final Report, June 1997 // www.nato. int/acad/fellow/95-97/chugrov.pdf (дата доступа: 27.10.2015).
Korgunyuk Yu. Cleavage Theory and Elections in Post-Soviet Russia // Perspectives on European Politics and Society. 2014. Vol. 15, N 4. P. 401-415.
Lipset S. M., Rokkan S. Cleavage Structures, Party Systems, and Voter Alignments: An Introduction // Party Systems and Voter Alignments: Cross-National Perspectives. New York; London: The Free Press, Collier-MacMillan limited, 1967. P. 1-64.
Slider D., Gimpelson V. E., Chugrov S. Political Tendencies in Russia Regions — Evidence from the 1993 Parliamentary Elections // Slavic Review. 1994. Vol. 53, N 3. P. 711-732.
ZaryckiT. The New Electoral Geography of Central Europe // Research Support Scheme Electronic Library, Open Society Institute, Budapest, 1999. http://rss.archives.ceu.hu/archive/00001080/01/80. pdf (дата доступа: 27.10.2015).
Zarycki T., Nowak A. Hidden Dimensions: the Stability and Structure of Regional Political Cleavages in Poland // Communist and Post-Communist Studies. 2000. Vol. 33, N 2. P. 331-54.
Zarycki T. Four Dimensions of Center-Periphery Conflict in the Polish Electoral Geography // Social Change. Adaptation and Resistance. Warsaw: Warsaw University — Institute for Social Studies, 2002. P. 19-38.
