CC BY
34
•ШЧД
^МТ^си
Ю.Г.Коргунюк, С.А.Шпагин
ВЫБОРЫ В РЕГИОНАЛЬНЫЕ СОБРАНИЯ 13 СЕНТЯБРЯ 2015 ГОДА И ИЗМЕНЕНИЯ В ПАРТИЙНО-ПОЛИТИЧЕСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ РОССИИ
Ключевые слова: региональные выборы, электоральные размежевания, партийная конкуренция, политическое пространство
Не только политические обозреватели, но и многие академические исследователи рассматривают региональные выборы 13 сентября 2015 г. 1 Golosov 2015. как своеобразную репетицию думских выборов 2016 г.1 Так это или нет, покажет время, но нельзя не признать, что любое политическое событие в большинстве случаев продолжает обозначившиеся ранее тенденции.
В свете этого целесообразно взглянуть на данные выборы через призму эффектов партийной реформы и контрреформы 2012—2014 гг., чьи предварительные итоги уже подводились в коллективной монографии «Партийная реформа и контрреформа 2012—2014 годов: предпосылки, предварительные итоги, тенденции»2. В монографии, в частности, отмечалось, что реформа явилась реакцией властей на падение рейтинга «Единой России» и рост протестных настроений, а ее целью было обеспечить новыми методами сохранение монополии «партии власти» в легислатурах всех уровней3. По мнению членов авторского коллектива, инициаторы реформы вполне добились своего, «законсервировав» верхние этажи российской партийной системы, включающие «Единую Россию» и другие парламентские партии4. Было также показано, что расширение круга участников избирательного процесса за счет мнимых партийных величин привело в 2012—2013 гг. к увеличению количества измерений политического пространства и (косвенно) электоральных размежеваний, а обозначившееся в 2014 г. ужесточение требований к участникам выборов — к уменьшению числа таковых. При этом констатировалось, что в ходе региональных выборов 2012—2014 гг. власти продемонстрировали умение добиваться нужных результатов «не только 5 Там же: 142. закручиванием гаек, но и частичным их ослаблением»5.
Весьма полезным представляется дополнить и скорректировать эти выводы анализом результатов выборов в региональные легислатуры 13 сентября 2015 г.
Как и в упомянутой выше монографии, результаты этих выборов будут рассмотрены с точки зрения как изменений в составе участников выборов по пропорциональной системе, так и эволюции структуры размежеваний.
2 Борисов и др.
2015.
? Там же: 90.
4 Там же: 105— 106.
Партийная конкуренция и динамика изменений в партийной системе
6 http://www. izbirkom.ru/region/ izbirkom.
13 сентября 2015 г. выборы в законодательные собрания прошли в пяти областях Центрального федерального округа, трех регионах Уральского ФО, а также в Новосибирской и Магаданской областях и в Республике Коми.
При изучении партийного участия мы опирались на статистические данные, представленные на официальном сайте Центральной избирательной комиссии6. Информация о партийных составах легислатур, сформированных по итогам выборов, взята с официальных сайтов соответствующих региональных парламентов.
Уровень партийной конкуренции на выборах 13 сентября оказался весьма невысоким. Отсев начался уже на стадии регистрации списков. Количество партий, выдвинувших списки, варьировало от девяти в Республике Коми и Ямало-Ненецком АО до 18 в Калужской и Костромской областях, но до участия в голосовании было допущено гораздо меньшее их число — от пяти в Челябинской области до 15 в Костромской. Не было региона, где были бы зарегистрированы все выдвинутые списки, однако степень строгости отбора заметно различалась: если в Республике Коми отказ получила только Партия возрождения России, то в Воронежской и Челябинской областях была отсеяна половина выдвинутых списков (шесть и пять соответственно), а в Магаданской — даже более половины (семь). Наибольшую суровость проявил избирком Калужской области, забраковавший восемь из 18 списков. Среднее количество выдвинутых списков составило 12,82 на регион, зарегистрированных — лишь 7,82.
Как и следовало ожидать, пострадали только непарламентские партии. Ни в одном регионе не были зарегистрированы списки Союза труда, Партии национальной безопасности России, Партии социальных реформ, Партии добрых дел, защиты детей, женщин, свободы, природы и пенсионеров, Партии дела, партий «Рожденные в СССР», «Народ против коррупции», «Великое Отечество», «Народный альянс», «Гражданская инициатива».
«Зеленые», «Коммунисты России», «За справедливость!» и «Родина» получили возможность участвовать в выборах лишь в части регионов, где были выдвинуты их списки. Радикально-оппозиционная Партия народной свободы была допущена к выборам в единственном регионе — Костромской области. Зато без особых проблем прошли «старые» непарламентские партии — «Патриоты России», «Яблоко» и «Правое дело» (в Калужской области), а также спойлерские проекты вроде Коммунистической партии социальной справедливости (КПСС), «Городов России», Демократической партии России и Партии свободных граждан.
По итогам голосования «партия власти» почти везде получила больше голосов, чем на предыдущих выборах. Тем не менее в разных регионах ее результаты заметно различались. С точки зрения результативности «Единой России» субъекты Федерации, в которых состоялись выборы, можно разбить на три группы:
1) Воронежская, Курганская и Рязанская области, где прирост ЕР составил более 10% голосов (наибольший успех в Курганской области — 15,48%);
2) Калужская и Магаданская области, Республика Коми, Ямало-Ненецкий АО, где показатели ЕР выросли на 4,6—7,6%;
3) Костромская, Новосибирская и Челябинская области, где результаты ЕР превысили предыдущие менее чем на 1% (что трудно назвать достижением). Например, в Новосибирской области «Единая Россия» прибавила всего 0,28%. Судя по всему, избиркомы этих регионов пытались решить одновременно две трудносовместимые задачи — продемонстрировать рост числа голосующих за «партию власти» и при этом сохранить лицо перед избирателями. Особняком стоит Белгородская область, где единороссы получили
на 4,3% меньше голосов, чем в 2010 г.
Результаты КПРФ во всех регионах были скромнее, чем на предыдущих выборах. Особенно чувствительными оказались потери в Курганской (12,59%) и Калужской (11,59%) областях. Зато в Новосибирской и Челябинской областях они были совсем незначительными — 0,2 и 0,02% соответственно.
Голосование за ЛДПР было разнородным: в Курганской, Новосибирской и Челябинской областях ее показатели чуть выросли, но в большинстве регионов оказались ниже, чем ранее. Особенно заметным было ухудшение показателей в Рязанской области, где партия потеряла сразу 10,8% голосов.
«Справедливая Россия» приобрела от 1,5 до 3,13% дополнительных голосов в Белгородской, Магаданской, Рязанской и Челябинской областях, но в остальных регионах утратила часть поддержки. Причем в Курганской области «эсеры» недосчитались 6,63% голосов, что для них довольно много.
В сравнительной политологии для оценки уровня межпартийной конкуренции обычно используется индекс эффективного числа партий, предложенный М.Лааксо и Р.Таагепера, который вычисляется по формуле:
Ьаакзо, Taagepera ЭЧП = 1/ ХГ=1 Р? 1.
1979.
По итогам выборов 2015 г. эффективное число электоральных партий (ЭЧПЭ), рассчитанное по этой формуле, лишь в Костромской и Новосибирской областях превысило три, а в Воронежской области и Ямало-Ненецком АО не дотянуло и до двух (см. табл. 1). Можно уверенно утверждать, что в последних двух регионах выборы носили сугубо неконкурентный характер. Однако не должны вводить в заблуждение и более высокие показатели в остальных субъектах РФ. Везде, кроме Новосибирской области, «Единая Россия» получила по партийным спискам абсолютное большинство голосов, в том числе в Воронежской области — свыше 75%. Средний уровень голосования за «партию власти» составил, таким образом, 61,02%.
Таблица 1 Основные показатели межпартийной конкуренции
на выборах в законодательные собрания субъектов РФ 13 сентября 2015 г.
Регион Выдвинуто списков Зарегистрировано списков Доля голосов за ЕР (в %)* ЭЧПэ
Белгородская обл. 12 9 63,66 2,27
Воронежская обл. 12 6 75,41 1,69
Калужская обл. 18 10 59,82 2,56
Костромская обл. 18 15 52,71 3,13
Курганская обл. 10 6 58,29 2,56
Магаданская обл. 17 6 59,93 2,5
Новосибирская обл. 15 7 46,76 3,23
Республика Коми 9 8 60,39 2,51
Рязанская обл. 11 8 64,20 2,22
Челябинская обл. 10 5 58,63 2,5
Ямало-Ненецкий АО 9 6 71,41 1,85
* Доля голосов, полученных «Единой Россией» по пропорциональной системе, указана в пересчете на количество действительных бюллетеней.
8 Panov, Ross 2013; Reuter 2013; Турченко 2015.
9 Турченко 2015: 46, 51.
Последние исследования свидетельствуют о том, что низкий уровень партийной фрагментации в субъектах РФ по большей части обусловлен тремя основными факторами: вмешательством федерального центра в региональные политические процессы, влиянием глав регионов и характером регионального политического режима8. Вмешательство федеральных властей, как правило, сводится к созданию препятствий для появления новых значимых партий. Влияние губернаторов принимает форму активного применения административного ресурса в пользу «Единой России», особенно усилившегося с 2011 г. в связи с нарастанием протестных настроений. Что касается региональных политических режимов, то в закрытых режимах эффективное число электоральных партий обычно ниже9.
По сравнению с предыдущими выборами эффективное число электоральных партий уменьшилось в восьми регионах из одиннадцати, причем в Воронежской, Курганской и Рязанской областях — довольно существенно (см. рис. 1). Из общей картины выбиваются только Белгородская, Костромская и Новосибирская области, где соответствующий показатель несколько вырос. Средний по рассматриваемым регионам уровень ЭЧПЭ снизился с 2,68 до 2,46.
При таких результатах распределение депутатских мест по методу Империали обеспечило «Единой России» более двух третей мандатов
Рисунок 1 Динамика эффективного числа электоральных партий
на выборах в законодательные собрания субъектов РФ в 2010'° и 2015 гг.
10Данные о предыдущих выборах в Республике Коми относятся к 2011 г.
по пропорциональной системе. С учетом депутатов, избранных в одномандатных округах, ее большинство в региональных парламентах стало и вовсе подавляющим. По итогам выборов 13 сентября ЕР приобрела 364 мандата, а средняя доля ее депутатов во вновь избранных легислатурах составила около 81%. Самое крупное представительство у правящей партии в Воронежской области — 91,07% от общей численности областной думы, или 51 депутат. Интересно, что в Новосибирской области, где «Единой России» досталась наименьшая доля мест — 67,11%, в ее фракции тоже 51 депутат.
Достижения остальных парламентских партий более чем скромны. КПРФ в целом по регионам получила всего 39 мандатов, почти половину из них — в Новосибирской области. В Законодательном собрании Калужской области четыре депутата-коммуниста не смогли образовать фракцию. У ЛДПР — 20 мест, у «Справедливой России» — 23. Из непарламентских партий депутатского мандата (в Новосибирской области) сумела добиться только «Гражданская платформа». Еще девять одномандатников числятся беспартийными.
Формально в составе избранных в 2015 г. легислатур присутствуют все парламентские партии. Однако лишь применительно к Законодательному собранию Новосибирской области можно говорить о существовании сколько-нибудь заметных неправительственных фракций. ЛДПР представлена одним депутатом в шести законодательных собраниях, «Справедливая Россия» — в пяти, КПРФ — в четырех. А в Государственном совете Республики Коми приличный уровень ЭЧПЭ обеспечили главным образом непартийные депутаты: их там вдвое больше, чем представителей всех оппозиционных парламентских партий вместе взятых.
Вычисление эффективного числа парламентских партий (ЭЧПП) по формуле Лааксо—Таагепера позволяет сделать вывод, что по итогам выборов 2015 г. образованы малопредставительные и неконкурентные законодательные собрания. Только в Новосибирской области и Республике Коми значение ЭЧПП больше или равно двум. Это означает, что лишь в этих субъектах Федерации оппозиционные фракции хотя бы гипотетически способны конкурировать с господствующей партией. Зато в шести регионах ЭЧПП не дотянул и до отметки 1,5 (см. табл. 2). Самый низкий уровень межпартийной конкуренции зафиксирован в Воронежской области — 1,2. Средняя по всем регионам величина ЭЧПП составила 1,53.
Таблица 2 Основные показатели межпартийной конкуренции
в законодательных собраниях субъектов РФ, избранных 13 сентября 2015 г.
Регион Количество фракций Доля мест ЕР (в %) ЭЧПП
Белгородская обл. 4 86,00 1,34
Воронежская обл. 4 91,07 1,20
Калужская обл. 3 88,89 1,24
Костромская обл. 4 74,29 1,75
Курганская обл. 4 82,35 1,45
Магаданская обл. 4 80,00 1,52
Новосибирская обл. 5 67,11 2,00
Республика Коми 4 68,96 2,07
Рязанская обл. 4 88,24 1,28
Челябинская обл. 4 81,67 1,47
Ямало-Ненецкий АО 4 81,81 1,47
Региональные сегменты российской партийной системы продемонстрировали различную степень устойчивости. Для оценки последней обычно используется индекс волатильности М.Педерсена, вычисляемый по формуле:
п
,
1=1
где \Ар. ¡\ — разность между долями голосов, поданных за партию i на текущих выборах ? и на предыдущих —1, а п — общее количество партий, 11 Рв<!ег$еп 1979. принимавших участие в двух выборах11.
С этой точки зрения выборы 13 сентября не так уж много изменили в российской партийной системе — средний уровень волатильности по регионам составил 9%. Это заметно ниже, чем на выборах
12 Шпагин 2013: 196; Шпагин 2014: 135.
2011 (12,5%) и 2012 гг. (11,73%)12, не говоря уже о последующих. Самым нестабильным регионом предсказуемо оказалась Курганская область (V = 17,37), где «партии власти» досталось больше всего дополнительных голосов, а КПРФ и «Справедливая Россия» понесли наибольшие потери. Близка к ней и Рязанская область (у = 16,02), где существенный прирост голосов у «Единой России» компенсировался серьезными потерями у ЛДПР.
Группу среднестабильных регионов образуют Воронежская, Калужская и Магаданская области, а также Республика Коми, чьи показатели волатильности находятся в границах 9—12% (см. рис. 2). Эффекты «собирания» электората «Единой Россией» здесь были смазаны «растаскиванием» голосов непарламентскими партиями. Данная тенденция отчетливее всего прослеживается в Калужской области: правящей партии там досталось менее половины от утраченного КПРФ.
Рисунок 2 Уровень электоральной волатильности на выборах
в законодательные собрания субъектов РФ 13 сентября 2015 г. (в %)
В остальных областях и Ямало-Ненецком АО уровень электоральной волатильности ниже 7%. Здесь также проявился эффект «растаскивания» — прежде всего в Костромской области, где парламентская оппозиция потеряла почти 12% голосов, а «Единая Россия» получила дополнительно менее 1%. Особенно отличилась Челябинская область, где значение этого индекса составило 2%. На удивление низким оказался уровень волатильности в Новосибирской области (3,16%), где избирательная кампания проходила в условиях серьезной конкурентной борьбы.
Таким образом, итоги региональных парламентских выборов 2015 г. зафиксировали дальнейшее затухание интенсивности изменений, по-
рожденных партийной реформой 2012 г. Власти удалось укрепить положение правящей партии за счет парламентской оппозиции, превратив непарламентские партии в инструмент распыления голосов оппозиционного электората. «Одинокий» депутат прирученной «Гражданской платформы» — самое очевидное тому подтверждение.
Изменения в структуре политических и электоральных размежеваний
13 http://www.gks. ru/dbscripts/munst.
14 http://www.mdem.
ru/pa98.
15 Коргунюк 2015; Ко^ипуик 2015.
Эмпирической основой для изучения структуры политических и электоральных размежеваний на сентябрьских выборах 2015 г. послужили сведения об итогах выборов в региональные собрания, размещенные на официальном сайте Центральной избирательной комиссии, информация, представленная на сайтах региональных подразделений Росста-та (материалы всероссийской переписи 2010 г. и сплошного статистического наблюдения малого и среднего бизнеса 2010—2011 гг.) и в базе данных показателей муниципальных образований13, а также комплекс агитационных материалов российских политических партий из базы данных «ПартАрхив»14.
Методология. Методика анализа структуры электоральных размежеваний по итогам выборов в региональные собрания 13 сентября 2015 г. не претерпела изменений по сравнению с той, что использовалась применительно к выборам 2012—2014 гг.15 Напомним вкратце основные ее моменты.
На первом этапе сведения о голосах, отданных за различные партии в отдельных территориальных единицах, переводятся из абсолютных цифр в проценты и подвергаются факторному анализу. Выявленные факторы трактуются как электоральные размежевания.
На втором этапе факторные нагрузки электоральных размежеваний сопоставляются с аналогичными показателями политических размежеваний, которые, в свою очередь, определяются путем факторного анализа матрицы, построенной по итогам изучения материалов партийной агитации и выделения вопросов, вызвавших наиболее острую полемику между различными политическими силами (позиции партий по каждому из вопросов оцениваются по шкале от —5 до +5; 5 — положительное отношение, —5 — отрицательное, 0 — позиция нейтральная или отсутствует). В случае обнаружения сильной корреляции между факторными нагрузками каких-либо электоральных и политических размежеваний считается, что соответствующие электоральное размежевание имеет политическое наполнение.
На третьем этапе факторные оценки электоральных размежеваний сопоставляются посредством пошаговой линейной регрессии с показателями факторов социальной стратификации, определенными посредством факторного анализа данных муниципальной статистики по каждому из субъектов Федерации. Основное внимание уделяется модулям стандартизированных бета-коэффициентов, фиксирующих связи между электоральными размежеваниями и четырьмя главными факторами
социальной стратификации — уровнем урбанизации, демографическими характеристиками, уровнем экономической активности (занятости, самостоятельности) населения и уровнем благополучия (благоустроенности) населения или территории.
На четвертом этапе с помощью кластерного анализа определяются группы регионов, близких друг к другу как по политической окраске электоральных размежеваний, так и по степени социально-экономической и демографической обусловленности последних. В качестве данных для кластерного анализа используются: средняя явка избирателей; корреляция между явкой и голосованием за «Единую Россию»; количество электоральных и политических размежеваний в каждом из регионов; доля каждого из электоральных размежеваний в общей дисперсии; модули коэффициентов корреляции между факторными нагрузками партий для электоральных и политических размежеваний; модули стандартизированных бета-коэффициентов из регрессионных моделей, фиксирующих связи между электоральными размежеваниями и основными факторами социальной стратификации.
Структура политического пространства. Анализ структуры политических размежеваний на региональных выборах 2015 г. выявил четкую тенденцию к упрощению и уплощению политического пространства.
Напомним, что на всех думских выборах с 1993 по 2011 г. политическое пространство было трехмерным, то есть размежеваний всегда было три: первое из них, как правило, носило социально-экономический характер (социал-патерналисты против либералов-рыночников), третье — авторитарно-демократический (сторонники «сильной руки» против сторонников демократии и политической конкуренции), а между ними помещалось так называемое системное размежевание, соединяющее черты первого и третьего и указывающее направление развития систе-16Подробнее об мы в целом16. Исключение составляли только выборы 1993 г., на кото-Эт°2013 . . Ког^ипу'ик рых социально-экономическое и системное размежевания поменялись 2014. местами, что, по-видимому, объяснялось остаточным эффектом периода турбулентности 1990—1993 гг.: можно предположить, что временам глубокого кризиса присуще слияние всех существующих размежеваний в одно, системное, или как минимум доминирование последнего.
На региональных выборах 2012—2013 гг. ситуация изменилась: на первый план вышло авторитарно-демократическое размежевание («Единая Россия» против всех), социально-экономическое отодвинулось на второе место, а системное — на третье. Подобный сдвиг в иерархии мог показаться ситуативным: если в ходе федеральных кампаний их участники целенаправленно подчеркивают различия между собой, поднимая мировоззренческие вопросы, то в периоды региональных выборов партии откликаются главным образом на текущую политическую рутину, которая в 2012—2013 гг. во многом сводилась к «закручиванию гаек» и форсированному принятию репрессивного законодательства.
Однако после событий 2014 г. стало ясно, что дело, скорее всего, не в отдельных флуктуациях, а в кардинальном изменении тренда. Крымско-украинские события радикально трансформировали структуру политического пространства: на первом месте оказалось размежевание между «империалистами» и «антиимпериалистами», которое с полным основанием можно квалифицировать как системное — оно как никакое другое отражает противостояние «самобытников» и «западников» относительно путей развития страны. Авторитарно-демократическое и социально-экономическое размежевания передвинулись соответст-17 Коргунюк 2015; венно на второе и третье места17.
Ко^ипУик 2015. в 2015 г. замерам политического пространства во время летней
избирательной кампании предшествовал ежеквартальный мониторинг структуры политических размежеваний. В качестве объекта исследования были выбраны агитационные материалы (в том числе устные выступления в эфире, а также записи в блогах и социальных сетях) 12 партий: «Единой России», КПРФ, «Справедливой России», ЛДПР, «Яблока», «Патриотов России», РПР-ПАРНАС, «Демократического выбора» В.Милова, Партии прогресса А.Навального, РОТ Фронта, «Другой России» Э.Лимонова и этнополитического объединения «Русские». Предполагалось, что эти организации охватывают практически весь политический спектр страны (по большому счету «Демвыбор» и Партию прогресса можно было в список не включать, тем более что в апреле 2015 г. они объединились в Демократическую коалицию для участия в будущей избирательной кампании, но именно это обстоятельство позволяло дать близкий к адекватному ответ в тех случаях, когда ни документы, ни выступления лидеров РПР-ПАРНАС не содержали сведений об отношении партии к той или иной проблеме).
Факторный анализ позиций перечисленных партий по разным вопросам повестки дня в январе—феврале 2015 г. выявил только два политических размежевания. Первое (49,67% объясненной дисперсии) все так же было системным, «империалистическим»: наибольшую конфронтацию породили тезисы «На Украине произошел государственный переворот», «На Украине к власти пришли фашисты», «Украинская верхушка — орудие в руках Запада», «Путинская внешняя политика авантюристична», «Россия аннексировала Крым, нарушив международное право», «Власть сознательно нагнетает пропагандистскую истерию вокруг Украины» и т.п. Второе размежевание (23,41%) правильнее всего определить как властно-оппозиционное, поскольку политические вопросы («Отношение к муниципальной реформе», «Отказ от пропорциональной системы на выборах», «Отмена муниципального фильтра», «В российских СМИ фактически действует политическая цензура») тесно переплетались в нем с социально-экономическими («Заморозка пенсионных накоплений ущемляет права граждан», «Центробанк и правительство не способны справиться с кризисом», «Эффективность антикризисного плана правительства», «Повышение пенсионного возраста»).
При снижении порога отсечения (обычно принято учитывать только факторы с собственным значением не ниже единицы) появлялось и третье размежевание (собственное значение — 0,971, или 8,09% объясненной дисперсии), которое, правда, было связано не с какими-то определенными сегментами повестки дня, а со специфическим характером РОТ Фронта, представляющего собой осколок совсем другой эпохи, плохо вписывающийся в современные реалии.
В связи с этим было решено ограничить число объектов изучения девятью партиями, удалив из списка не только РОТ Фронт, но и «Другую Россию» с «Русскими», которые игнорировали слишком значительную часть актуальной повестки дня. В этом случае никакого третьего размежевания не появлялось даже при снижении порога факторного значения до 0,7. Соответственно возрастала доля объясненной дисперсии для первых двух размежеваний: системного («украинского») — до 58,4%, властно-оппозиционного — до 26,91%.
Анализ партийной агитации за март—май 2015 г. обнаружил идентичную картину — те же размежевания и те же цифры: системное — 58,2% объясненной дисперсии, властно-оппозиционное — 26,5%.
При мониторинге партийной агитации в ходе избирательной кампании лета 2015 г. из анализа были исключены данные по «Демвыбору» и Партии прогресса, участвовавшим в выборах в составе неформальной Демократической коалиции (в ряде случаев их позиции приписывались ПАРНАСу — если лидеры этой партии не уделяли внимания соответствующим вопросам). Факторный анализ данных по оставшимся семи партиям фактически повторил картину предыдущих месяцев, выявив те же два размежевания — системное (53,1%) и властно-оппозиционное (26,4%). При этом в системном размежевании главными камнями преткновения оказались не только «украинские» вопросы, но и требования упразднить госкорпорации и отменить закон о НКО — иностранных агентах: «Яблоко» и ПАРНАС, естественно, выступали «за», все остальные «против». Таким образом, системное противостояние вышло за рамки внешнеполитической повестки, включив в себя элементы повестки внутриполитической и социально-экономической.
По итогам голосования 13 сентября кроме упомянутых семи партий более 1% голосов в различных регионах набрали еще восемь: «Коммунисты России», «Родина», «Гражданская платформа», Российская партия пенсионеров за справедливость, Российская экологическая партия «Зеленые», «Правое дело», Коммунистическая партия социальной справедливости и партия «За справедливость!». Факторный анализ позиций всех 15 партий добавил к двум первым размежеваниям третье, вполне подходящее под определение социально-экономического. Главными фигурантами противостояния в нем были КПРФ и «Коммунисты России», с одной стороны, и «Гражданская платформа», «Правое дело» и «Зеленые», с другой, а главными камнями преткновения — национализация базовых отраслей экономики, отказ от ЕГЭ, госрегулирование цен на товары первой необходимости, возрождение Госплана, поддержка
В.Путина и отношение к проекту нарезки одномандатных округов на думских выборах 2016 г. и муниципальной реформе. Это размежевание можно охарактеризовать как противостояние коммунистов и «системных», то есть лояльных власти, (псевдо)либералов.
Правда, своей трехмерностью политическое пространство в данном случае было во многом обязано большому количеству лакун в позициях «Гражданской платформы», «Правого дела» и РЭП «Зеленые», выступавших на выборах в роли гибрида нишевых и спойлерских проектов. Кроме того, не было ни одного региона, где бы в выборах одновременно участвовали все 15 партий, так что полученная трехмерность является сугубо гипотетической.
Если же принимать в расчет лишь участников выборов в каждом конкретном субъекте РФ, то число политических размежеваний нигде не превысило двух. В Магаданской области, где за места в областной думе боролось всего шесть партий («Единая Россия», ЛДПР, «Патриоты России», «Справедливая Россия», КПСС и КПРФ), строгое отсечение факторов с собственным значением ниже единицы и вовсе оставляло только одно, системное, размежевание. Для появления второго — властно-оппозиционного — порог отсечения требовалось снизить до 0,986.
Вообще, во всех регионах первое политическое размежевание было системным, а второе — властно-оппозиционным. Если в 2014 г. обязательным условием появления социально-экономического размежевания являлось присутствие среди участников выборов либеральных партий, то в 2015 г. это размежевание дало о себе знать лишь в Белгородской области, да и то лишь частично. Дело в том, что либеральную часть спектра там представляли не «антиимпериалистически» настроенные «Яблоко» и ПАРНАС, а «Зеленые» и «Гражданская платформа», которая после ухода в марте 2015 г. М.Прохорова полностью солидаризовалась с внешнеполитическим курсом Путина. В результате второе политическое размежевание приняло форму противостояния: КПРФ и «Коммунисты России» уб. «Единая Россия», «Гражданская платформа» и «Зеленые». Основное же его содержание составили вопросы, связанные, с одной стороны, с уровнем лояльности режиму, а с другой — с социально-экономической повесткой дня (см. табл. 3). Однако в целом это размежевание носило не столько социально-экономический, сколько властно-оппозиционный характер.
Структура электоральных размежеваний. Уменьшение числа партий, допущенных к выборам по пропорциональной системе, в значительной мере способствовало и уменьшению количества электоральных размежеваний, что можно считать продолжением тренда, обозначившегося годом ранее. Причем если в 2014 г. еще встречались регионы, в которых было зафиксировано четыре (Хабаровский край) и даже пять электоральных размежеваний (Республика Алтай), то в 2015 г. их число нигде не превышало трех. Именно столько электоральных размежеваний обнаружилось в Калужской, Костромской, Магаданской
Таблица 3 Основные пункты второго политического размежевания на выборах в Белгородскую областную думу 13 сентября 2015 г.18
18 Здесь и далее расшифровку аббревиатур см. Приложение.
ф Факторная оценка Тема ПР КПРФ КР ЕР ГП ЛДПР РППзС СР РЭПЗ
5 -2,394 Поддержка Путина 5 0 -1 5 5 5 5 5 5
2 М "2,313 Отношение к муниципальной реформе -5 -5 -5 5 0 -3 0 -5 0
со — -1,930 Правомерность уничтожения санкционных продуктов -1 -5 -3 5 0 3 0 -2 0
О ~ -1,645 о Эффективность антикризисных мер правительства -4 -5 -5 4 -5 -5 -4 -4 1
-1,468 Перенос думских выборов с декабря на сентябрь 2016 г. 0 -5 0 5 0 5 0 4 0
1,351 В России нет честных и прозрачных выборов -5 4 5 -5 -4 -2 -4 -3 0
1,488 Отказ от (ограничение) досрочного голосования 5 5 5 -5 -1 5 0 5 0
1,565 Возрождение Госплана 3 5 5 -4 -5 3 0 -3 0
1,616 Национализация базовых отраслей экономики 4 5 5 -4 -4 3 0 3 0
1,630 Отказ от БГЭ 3 5 5 -4 -4 5 0 5 0
и Новосибирской областях. В Белгородской, Курганской, Рязанской и Челябинской областях, а также в Республике Коми и Ямало-Ненецком АО их было только два, а в Воронежской области — и вовсе одно.
Как и на всех предыдущих выборах, первое электоральное размежевание везде достаточно сильно коррелировало с властно-оппозиционным политическим: модуль коэффициента корреляции колебался между 0,619 в Ямало-Ненецком АО и 0,926 в Челябинской области. В пяти регионах первое электоральное размежевание имело тесную связь также с системным политическим: в Магаданской области модуль коэффициента корреляции составил 0,583, в Костромской — 0,723, в Белгородской — 0,833, в Курганской — 0,903, в Ямало-Ненецком АО — 0,932.
Показательно, что только в Костромской области среди участников первого электорального размежевания присутствовали либералы-«антиимпериалисты» («Яблоко» и ПАРНАС), а само оно выглядело как противостояние «Единой России», «Коммунистов России» и отчасти ЛДПР, с одной стороны, и ПАРНАСа, «Яблока» и «Справедливой России», с другой. КПРФ фактически выпала из конфликта, что свидетельствует об относительной стабильности ее позиций в различных территориальных единицах. Голоса «колеблющихся» утекли к другим партиям: антивластно настроенные избиратели предпочли либералов, антирыночно настроенные — спойлерских «Коммунистов России».
Рис. 3 демонстрирует схожесть факторных нагрузок основных участников выборов в Костромской области в первом электоральном и системном политическом размежеваниях; несовпадение только у КПРФ и «Справедливой России». В целом же наблюдается очевидная тенденция к трансформации первого электорального размежевания из преимущественно властно-оппозиционного в преимущественно системное.
Рисунок 3 Факторные нагрузки партий - участниц выборов
в Костромскую областную думу по первому электоральному и системному политическому размежеваниям
19 В данном случае имеет место отрицательная корреляция, однако при факторном анализе важен не знак, а исключительно сила связи. В этом плане нет никакой разницы между положительной и отрицательной корреляцией.
Пример иной конфигурации дает Ямало-Ненецкий АО, где корреляция первого электорального размежевания с системным политическим достигла максимального значения — 0,932 (см. рис. 4)19. Среди участников выборов не нашлось ни одного «антиимпериалиста», поэтому системное политическое размежевание превратилось в своего рода «соревнование империалистов», и самым умеренным из них явилась как раз «партия власти».
В определенном смысле властно-оппозиционное размежевание было оттеснено системным: второе электоральное размежевание оказалось еще более тесно связанным с властно-оппозиционным политическим (|И| = 0,654), чем первое (И = 0,654), представляя собой противостояние провластных «Единой России» и «Родины», с одной стороны, и ЛДПР и КПРФ, с другой.
Рисунок 4 Факторные нагрузки партий - участниц выборов в Законодательное собрание Ямало-Ненецкого АО по первому электоральному и системному политическому размежеваниям
Оба случая — костромской и ямало-ненецкий — можно рассматривать как подтверждение тенденции к дальнейшей поляризации политических сил, сопровождающейся слиянием всех электоральных размежеваний в одно, причем в двух различных версиях. Костромской сценарий — это превращение либералов в главных оппозиционеров, способных привлекать колеблющегося избирателя, и солидаризация всех «империалистов» с «партией власти». В ямало-ненецком сценарии с политической арены административным путем удаляются либералы, а системное политическое размежевание перестает определять суть предвыборной интриги, уступая место властно-оппозиционному.
Что касается второго электорального размежевания, то почти во всех регионах оно оказалось лишено политического наполнения. Исключение составили только Ямало-Ненецкий АО и Магаданская область, где у второго электорального размежевания обнаружилась средней силы корреляция с системным политическим размежеванием.
20 Напомним, что отсутствие связи основных электоральных размежеваний с социальной стратификацией указывает, как правило, на грубую подтасовку итогов выборов — вброс бюллетеней или примитивную приписку голосов.
_росспАсмю подпита_
Однако поскольку к этим выборам здесь не была допущена ни одна из «антиимпериалистических» партий, то и причиной более или менее значительной корреляции явилась относительная «умеренность» импе-риалистичности «Единой России».
В четырех регионах, где имелось третье электоральное размежевание, оно также не поддавалось внятной политической интерпретации.
Бросается в глаза деградация связей между итогами выборов и стратификацией общества. Если в 2011 г. в роли главного стратифицирующего фактора первого электорального размежевания практически повсеместно выступал уровень урбанизации, то в 2015 г. такая связь наблюдалась лишь в Воронежской, Калужской и Рязанской областях (в Калужской области этот фактор действовал вкупе с демографическими характеристиками и уровнем благоустроенности). Уровнем урбанизации определялся также профиль второго и третьего электоральных размежеваний в Новосибирской области. Этим его обусловливающая роль и исчерпывалась.
Демографические характеристики послужили предиктором для первого электорального размежевания в четырех областях — Белгородской (наравне с уровнем экономической активности и уровнем благоустроенности), Калужской (вместе с уровнем благоустроенности), Челябинской (вместе с уровнем экономической активности) и Костромской. Еще в четырех регионах (Белгородской, Челябинской и Новосибирской областях и Республике Коми) ту же функцию выполнял уровень экономической активности (самостоятельности).
В еще меньшей степени поддавалось «социологической» интерпретации второе электоральное размежевание. В Новосибирской области, как уже говорилось, оно было связано с уровнем урбанизации, в Республике Коми, Белгородской и Калужской областях — с демографическими характеристиками, в Костромской и Рязанской областях — с уровнем экономической активности (самостоятельности).
Из четырех регионов, где присутствовало третье электоральное размежевание, социальной подоплекой оно обладало только в Новосибирской (уровень урбанизации) и Магаданской (уровень благоустроенности) областях.
В двух регионах — Курганской области и Ямало-Ненецком АО — ни одно из двух электоральных размежеваний не имело связей с социальной стратификацией. В Магаданской области первые два размежевания тоже оказались никак не обусловлены социально20.
Предварительно построенная дендрограмма показала, что имеющаяся совокупность регионов может быть разбита на два, четыре и шесть кластеров.
Разбиение на два кластера отделило от остального массива три региона — Ямало-Ненецкий АО, Белгородскую и Воронежскую области. В этом кластере, в свою очередь, особняком стоит Ямало-Ненецкий АО: здесь зафиксирована самая высокая явка (69,35%); первое электоральное размежевание сильно коррелирует не только
21 См. Коргунюк 2014; Korgunyuk 2015.
с властно-оппозиционным, но и с системным политическим размежеванием, а второе, как отмечалось выше, имеет отчетливую властно-оппозиционную «окраску». Наконец, ни одно из электоральных размежеваний (об этом тоже шла речь выше) здесь никак не связано с социальной стратификацией. В целом регион не только подтвердил свою репутацию «малоконкурентного»21, но и существенно продвинулся по пути искоренения остатков политической состязательности.
Остальные два региона — Белгородскую и Воронежскую области — объединяет прежде всего довольно высокая явка (53,93 и 50,4% соответственно), а также очень сильная корреляция между явкой и голосованием за «Единую Россию» (0,968 и 0,958).
И то и другое указывает на массированный вброс бюллетеней либо приписки в пользу «партии власти» в значительной части территориальных единиц. Поскольку первое электоральное размежевание (в Воронежской области оно же единственное), и там и там (как, впрочем, и везде) носящее властно-оппозиционный характер (в Белгородской области также сильно связанное с системным политическим размежеванием), обусловлено факторами социальной стратификации, нетрудно увидеть, где эти вбросы (приписки) удавались легче, а где тяжелее.
В Воронежской области, где предиктором единственного электорального размежевания был уровень урбанизации, наименьшее число голосов «Единая Россия» получила в областном центре (при наименьшей же явке — около 25%), а наибольшее — в сельских районах, где явка достигала 92,5%. Излишне объяснять, где и какими способами обеспечивались голоса «партии власти».
В Белгородской области картина была похожая, но ее смазало относительно низкое голосование за «Единую Россию» в Щебекинском районе (43,53% — при 84,26%, например, в Ракитянском и Иванян-ском), поэтому предиктором для первого электорального размежевания являлся не уровень урбанизации, а совокупность трех факторов: демографических характеристик, уровня экономической активности (самостоятельности) и уровня благоустроенности, что в целом во многом воспроизводит разницу между городом и деревней.
Второе электоральное размежевание (отсутствующее, напомним, в Воронежской области) в Белгородской области имело вид противостояния «либерал-патриотов» и «социал-патриотов»: «Гражданская платформа», «Зеленые» и «Патриоты России» против «Коммунистов России», ЛДПР и КПРФ. Отсутствие самостоятельного социально-экономического политического размежевания не позволяет утверждать это с достаточной уверенностью, однако данное электоральное размежевание в средней степени коррелировало с властно-оппозиционным политическим, поглотившим социально-экономическое (|И| = 0,508). В качестве социального предиктора этого электорального размежевания выступали демографические характеристики, в частности уровень оседлости населения.
22 Подробнее об иерархии стратификационных факторов в различных регионах см. Кор-гунюк 2014.
Оставшиеся восемь регионов кластерный анализ разделил на две подгруппы, в каждую из которых вошло по четыре субъекта РФ. Первая подгруппа включает регионы с тремя электоральными размежеваниями — Калужскую, Костромскую, Магаданскую и Новосибирскую области. Все четыре отличала невысокая явка — от 30,62% в Новосибирской области до 35,98% в Калужской.
Калужская и Костромская области образовали внутри этой подгруппы отдельный кластер — с самой низкой долей объясненной дисперсии у первого электорального размежевания (37,49% в Калужской области и 40,31% в Костромской), а следовательно, и более высокой степенью политического разнообразия. Кроме того, этим регионам была присуща более выраженная социальная обусловленность первых двух электоральных размежеваний. В Калужской области предикторами первого электорального размежевания стали сразу три стратификационных фактора: уровень урбанизации, демографические характеристики и уровень благоустроенности, в Костромской — только один (демографические характеристики), занявший, однако, второе место в иерархии22. Второе электоральное размежевание детерминировалось в Калужской области демографическими характеристиками, а в Костромской — уровнем экономической активности (третий фактор в иерархии). Зато третье размежевание ни там ни там не обнаружило никаких признаков социальной обусловленности.
В Магаданской области с социальной стратификацией оказалось связано только самое последнее, третье, размежевание, причем предиктором выступил самый низкий в иерархии фактор — уровень благоустроенности.
В Новосибирской области первое электоральное размежевание было обусловлено уровнем экономической активности, второе и третье — уровнем урбанизации (первый фактор в иерархии).
Во вторую подгруппу вошли Республика Коми, Курганская, Рязанская и Челябинская области. Эта подгруппа, в свою очередь, подразделилась на два кластера, один из которых включил в себя Республику Коми и Челябинскую область, второй — Курганскую и Рязанскую области.
Второй кластер отличает более низкая явка (30,37% — в Курганской, 37,34% — в Рязанской области; в Республике Коми и Челябинской области — 50,84 и 41,31% соответственно) при более сильной корреляции между явкой и голосованием за «Единую Россию» — 0,818 в Курганской и 0,932 в Рязанской области (в Республике Коми — 0,604, в Челябинской области — 0,757). Этим, правда, признаки, объединяющие первые два региона и выделяющие на фоне двух других, исчерпываются. Так, в Курганской области ни одно из электоральных размежеваний не было связано с социальной стратификацией, тогда как в Рязанской такую связь имели оба: первое — с уровнем урбанизации, второе — с уровнем экономической активности (самостоятельности). В Республике Коми, для сравнения, предиктором первого электораль-
ного размежевания выступил уровень экономической активности, второго — демографические характеристики. В Челябинской области второе электоральное размежевание не было связано ни с одним из стратификационных факторов, зато первое — сразу с двумя: демографическими характеристиками и уровнем экономической активности (самостоятельности).
Если сравнить эти результаты с итогами думских выборов 2011 г., то можно констатировать, что в шести регионах из одиннадцати — Республике Коми, Белгородской, Воронежской, Костромской, Новосибирской и Рязанской областях — уровень политической конкуренции и (не)управляемости электората остался фактически прежним, в четырех — Ямало-Ненецком АО, Курганской, Магаданской и Челябинской областях — произошла очевидная деградация и только в одном — Калужской области — наблюдается определенное улучшение ситуации, связанное, по всей видимости, с допуском к участию в выборах более широкого круга политических сил (даже с учетом снятия с регистрации ПАРНАСа и «Гражданской инициативы»).
Заключение Результаты выборов 13 сентября 2015 г. зафиксировали углубление
обозначившейся годом ранее тенденции к «окукливанию» партийно-политической системы страны. Внешняя оболочка этой системы стала еще более жесткой, превратившись в подобие панциря, однако под нею явственно чувствуется некое брожение, способное привести к кардинальным качественным изменениям.
Кроме того, итоги выборов показали дальнейшее затухание эффекта партийной реформы 2012 г. В 2011—2012 гг. рост гражданской активности на время вывел партийную систему из равновесия, но законодательные и административные усилия властей позволили укрепить положение правящей партии за счет парламентской оппозиции. Непарламентские партии, не получившие реальной возможности включиться в законодательную деятельность, по сути, превратились в инструмент распыления оппозиционного электората.
Вместе с тем картина политических и электоральных размежеваний свидетельствует о зыбкости почвы под этой кажущейся стабильностью. Выборы сопровождались начавшимся еще в 2014 г. упрощением (можно даже сказать — уплощением) политического пространства. Во всех без исключения регионах количество политических размежеваний сократилось до двух — системного («украинского», «империалистического») и властно-оппозиционного, полностью поглотившего размежевание социально-экономическое.
Уменьшилось и число электоральных размежеваний — в лучшем случае оно не превышало трех, а в Воронежской области даже свелось к одному. Можно отметить и существенное обеднение мотивов голосования: сколько-нибудь внятную политическую интерпретацию имело только первое электоральное размежевание. Причем главный полити-
ческий водораздел — системный — присутствовал меньше чем в половине случаев: пяти из одиннадцати. Трактовать электоральные размежевания в 2015 г. как социально-экономические можно было лишь наугад — по причине отсутствия ориентира для измерения, а именно отдельного социально-экономического политического размежевания.
Другими словами, в 2015 г. продолжилось расхождение между политическим и электоральным пространством, каждое из которых развивалось в своем направлении. Это можно объяснить уровнем выборов (федеральная политическая повестка не всегда релевантна для региональных кампаний), равно как и определенной инерцией избирателя, а можно — разбалансировкой политической системы, выходом ее из равновесного состояния, характерным для кризисных периодов.
При этом наметились два потенциальных сценария «схлопывания» электорального пространства: «костромской» (поглощение властно-оппозиционного размежевания системным) и «ямало-ненецкий» (нейтрализация системного размежевания путем недопуска к выборам либералов-«антиимпериалистов» и перевода соревнования в русло противостояния между «партией власти» и ее сателлитами, с одной стороны, и социал-патерналистской оппозицией, с другой).
В большинстве регионов уровень политической конкуренции на выборах 2015 г. по сравнению с думской кампаний 2011 г. не изменился, в четырех снизился и только в одном — Калужской области — несколько увеличился.
Если это репетиция думских выборов 2016 г., то следует ожидать дальнейшего сжимания политического и электорального пространства с разрывами в наиболее «тонких» местах. Вопрос только в том, где именно образуются «дыры» и не повлекут ли они за собой выход из строя системы в целом.
Библиография Борисов Н.А., Коргунюк Ю.Г., Любарев А.Е., Михалева Г.М. (ред.)
2015. Партийная реформа и контрреформа 2012—2014 годов: предпосылки, предварительные итоги, тенденции. — М.
Коргунюк Ю.Г. 2013. Концепция размежеваний и факторный анализ // Полития. № 3 (70).
Коргунюк Ю.Г. 2014. Региональная карта электоральных размежеваний по итогам выборов 2011 года // Полития. № 3 (74).
Коргунюк Ю.Г. 2015. Партийная реформа 2012—2014 гг. и структура электоральных размежеваний в регионах России // Полис. № 4.
Турченко М.С. 2015. Факторы фрагментации партийных систем российских регионов (2003—2013) // Полития. № 2 (77).
Шпагин С.А. 2013. Проблема устойчивости российской партийной системы в зеркале региональных выборов // Политэкс. Т. 9. № 3.
Шпагин С.А. 2014. Выборы в законодательные собрания субъектов Российской Федерации 14 октября 2012 г. и динамика региональных
партийных систем // Вестник Томского государственного университета. № 380.
Golosov G. 2015. Regional Elections in Russia: A Rehearsal for Next Year's National Legislative Races // Regional and Federal Studies (http:// dx.doi.org/10.1080/13597566.2015.1124865).
Korgunyuk Yu. 2014. Cleavage Theory and Elections in Post-Soviet Russia // Perspectives on European Politics and Society. Vol. 15. № 4.
Korgunyuk Yu. 2015. Electoral Cleavage Map of Russia: Based on an Analysis of the 2011 State Duma Election and the Regional Elections of 2012— 2014 // European Politics and Society. Vol. 16. № 4.
Laakso M., Taagepera R. 1979. «Effective» Number of Parties: A Measure with Application to West Europe // Comparative Political Studies. Vol. 12. № 3.
Panov P., Ross C. 2013. Sub-National Elections in Russia: Variations in United Russia's Domination of Regional Assemblies // Europe-Asia Studies. Vol. 65. № 4.
Pedersen M.N. 1979. The Dynamics of European Party Systems: Changing Patterns of Electoral Volatility // European Journal of Political Research. Vol. 7. № 1.
Reuter O.J. 2013. Regional Patrons and Hegemonic Party Electoral Performance in Russia // Post-Soviet Affairs. Vol. 29. № 2.
References Borisov N.A., Korgunyuk Ju.G., Ljubarev A.E., Mikhaleva G.M. (eds.)
2015. Partijjnaja reforma i kontrreforma 2012—2014 godov: predposylki, predvaritel'nye itogi, tendencii. — M.
Golosov G. 2015. Regional Elections in Russia: A Rehearsal for Next Year's National Legislative Races // Regional and Federal Studies (http:// dx.doi.org/10.1080/13597566.2015.1124865).
Korgunyuk Yu.G. 2013. Koncepcija razmezhevanijj i faktornyjj analiz // Politeia. № 3 (70).
Korgunyuk Yu. 2014. Cleavage Theory and Elections in Post-Soviet Russia // Perspectives on European Politics and Society. Vol. 15. № 4.
Korgunyuk Yu.G. 2014. Regional'naja karta ehlektoral'nykh razmezhevanijj po itogam vyborov 2011 goda // Politeia. № 3 (74).
Korgunyuk Yu.G. 2015. Partijjnaja reforma 2012—2014 gg. i struktura ehlektoral'nykh razmezhevanijj v regionakh Rossii // Polis. № 4.
Korgunyuk Yu. 2015. Electoral Cleavage Map of Russia: Based on an Analysis of the 2011 State Duma Election and the Regional Elections of 2012— 2014 // European Politics and Society. Vol. 16. № 4.
Laakso M., Taagepera R. 1979. «Effective» Number of Parties: A Measure with Application to West Europe // Comparative Political Studies. Vol. 12. № 3.
Panov P., Ross C. 2013. Sub-National Elections in Russia: Variations in United Russia's Domination of Regional Assemblies // Europe-Asia Studies. Vol. 65. № 4.
Pedersen M.N. 1979. The Dynamics of European Party Systems: Changing Patterns of Electoral Volatility // European Journal of Political Research. Vol. 7. № 1.
Reuter O.J. 2013. Regional Patrons and Hegemonic Party Electoral Performance in Russia // Post-Soviet Affairs. Vol. 29. № 2.
Shpagin S.A. 2013. Problema ustojjchivosti rossijjskojij partijjnojij sistemy v zerkale regional'nykh vyborov // Politehks. T. 9. № 3.
Shpagin S.A. 2014. Vybory v zakonodatel'nye sobranija sub''ektov Rossijjskojj Federacii 14 oktjabrja 2012 g. i dinamika regional'nykh partijjnykh sistem // Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. № 380.
Turchenko M.S. 2015. Faktory fragmentacii partijjnykh sistem rossijj-skikh regionov (2003-2013) // Politeia. № 2 (77).
ПРИЛОЖЕНИЕ
Расшифровка ГП — «Гражданская платформа» названий партий ЕР — «Единая Россия»
КПРФ — Коммунистическая партия Российской Федерации КР — «Коммунисты России»
ЛДПР — Либерально-демократическая партия России
ПАРНАС — Партия народной свободы
ПзС — Партия «За справедливость!»
ПР — «Патриоты России»
Родина — политическая партия «Родина»
РППзС — Российская партия пенсионеров за справедливость
РЭПЗ — Российская экологическая партия «Зеленые»
СР — «Справедливая Россия»
Яблоко — Российская объединенная демократическая партия «Яблоко»
