CC BY
74
УДК 1(091)
Вестник СПбГУ. Сер. 6. 2014. Вып. 4
К.П. Шевцов
НАСТОЯЩЕЕ И ПРОШЛОЕ В СТРУКТУРЕ СОЗНАНИЯ ВРЕМЕННОСТИ1
В статье показано, что анализ сознания длительности зависит от того, какое значение придается опыту настоящего. Отказ от концепции подобия живого настоящего вечной истине разума и законов природы в философии Ницше позволяет увидеть в настоящем мгновенный эффект в едином процессе становления воли к власти и таким образом создать предпосылки идеи длительности как философии процесса. Важное развитие эта идея получает в философии Бергсона, в которой настоящее целиком определяется как эффект сжимания прошлого и собирания длительности в жизненном порыве, обращенном к открытому будущему. Гуссерль строит анализ сознания временности из опыта настоящего, однако его анализ показывает, что точка «теперь» — это точка явления и угасания феномена, точка разрыва опыта, которая требует восполнения в усилии памяти и сознании темпоральности. Библиогр. 6 назв.
Ключевые слова: настоящее, прошлое, длительность, темпоральность, сознание, процесс, память, воспоминание.
Shevtsov Konstantin P.
PAST AND PRESENT IN THE STRUCTURE OF CONSCIOUSNESS OF TEMPORALITY
The paper shows that the analysis of consciousness of duration depends on the significance given to experience of the present. Rejection of the concept of similarity of the living present to eternal truths of reason and natural law in Nietzsche's philosophy allows us to see in it an instant effect in the global process of formation of the will to power and thus create the preconditions to creation of the concept of duration in terms of philosophy of process. An important development of this idea is to be found in Bergson's philosophy in which the present is entirely determined as an effect in compression of the past and in the duration of the impulse of life, facing up the open future. Husserl builds his analysis on the experience of time consciousness of present, but his analysis shows that the point "now" is the point of appearance and extinction of the phenomenon, a point of gap of experience, which requires replenishment in an effort of memory and consciousness of temporality. Refs 6.
Keywords: past, present, duration, temporality, consciousness, process, memory, remembrance.
Вопрос о сознании длительности восходит, по крайней мере, к рассуждению Августина о природе времени как «растяжении души», при этом Августин в своих размышлениях о «настоящем прошлого», «настоящем будущего» и «настоящем настоящего» опирается на очевидность настоящего как средоточия всей полноты реальности и мыслит непрерывность временного опыта как отображение в нашем земном мгновенном настоящем вневременного божественного настоящего. Тем самым проблема длительности почти без остатка растворяется в классической проблематике образа и образца, отношения временного и вечного. Подобное отношение отбрасывается лишь в философии Ницше, для которого настоящее принципиально не равно себе, являя собой пульсацию силы и путь к возрастанию воли к власти. Воля к власти — это воля к становлению как тотальности «всего процесса» [1, с. 425],
Шевцов Константин Павлович— кандидат философских наук, старший преподаватель, Санкт-Петербургский государственный университет, Российская Федерация, 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 7/9; shvkst@list.ru.
Shevtcov Konstantin P.— Ph.D., Senior Lecturer, St. Petersburg State University, 7/9, Universitetskaya nab., St. Petersburg, 199034, Russian Federation; shvkst@list.ru
1 Исследование осуществлено при поддержке гранта РГНФ № 12-03-00192а.
50
пришествие сверхчеловека, для которого быть настоящим означает быть своим прошлым и будущим, быть силой и переходом, а не устойчивостью пребывающего.
Сознание времени, как понимал его Августин, опирается на память и, удерживая свою позицию в ускользающем мгновении настоящего, растягивает его за счет внимания к прошедшему и наступающему, к открытой перспективе того, чего уже или еще нет. В философии длительности Бергсона это отношение изменяется, поскольку память здесь не растягивает настоящее вширь, но обращает к бытию, которое принципиально отличается от настоящего, и потому не может быть измерено им как прошлое настоящее. Эту несоразмерность настоящего прошлому можно было бы охарактеризовать как бывшее, т. е. как бытие, которое состоялось, исполнилось и в отношении которого всякое настоящее предстает лишь чем-то более или менее случайным и преходящим.
Это присутствие «бывшего» в настоящем может проявлять себя достаточно парадоксальным образом. Так, бывает, что, просыпаясь, успеваешь осознать ясность своего бодрствования и в тот же момент слышишь щелчок стрелок и следующий за ним звон будильника. Когда эта последовательность повторяется снова, становится понятно, что сначала должен был раздаться звонок, а пробуждение стало лишь результатом этого звука, и все-таки в самый миг пробуждения все выстроилось в точности до наоборот. Поскольку щелчок и звонок существуют лишь для сознания, они действительно должны были случиться «после» него, но при этом сознаются они «непосредственно» как происходящие в настоящем, заступая в него, однако, не из будущего, а из уже состоявшегося прошлого. Сознание настоящего оказывается одновременно «до» и «после», потому что, являясь для самого себя отправной точкой, оно при этом необратимо опаздывает к своему прошлому и отстаивает свою автономию, лишь вытесняя и забывая сам момент вхождения в сознание.
В известной мере концепция длительности Бергсона есть не что иное, как развертывание этого парадокса в идее виртуальности или в представлении о сжатии памятью внешних воздействий в качества и образы, составляющие сознание настоящего. Однако, растворяя живое настоящее в потоке длительности, Бергсон мыслит сам этот поток как нечто по существу неизменное, как вечный дух изменения, который заставляет вспомнить рассуждение Августина о вечности божественного дня. Отказавшись от настоящего, сознание длительности слишком быстро восстанавливает его в своих правах, не успевая в полной мере пережить момент его утраты, и именно это сознание утраты настоящего во временности опыта есть то, что отличает от идеи длительности Бергсона гуссерлевскую аналитику темпоральности.
В «Лекциях по феноменологии внутреннего сознания времени» Гуссерль очерчивает концепцию темпоральности сознания, во многом схожую с идеей длительности Бергсона. Внутренний опыт времени в этих текстах представлен как непрерывный поток изменений, единство которого удерживается вложенными друг в друга усилиями ожидания, или протенции, а также первичной и вторичной памяти, или ретенции и репродукции. При этом источником, дающим начало и жизнь этому потоку временности, является точка Теперь, живое настоящее, в отношении которого опыт прошлого неизбежно оказывается вторичным, опытом не производства, а утраты реальности и жизни, не исполнения смысла, а спутанности и опустошения воспринятых в настоящем феноменов. Как утверждает Гуссерль, в первичном потоке темпоральности нет никакой длительности, поскольку нет никакого длящегося бытия, никакого идентичного Нечто, сохраняющего неизменность во всем временном
51
ряду [2, с. 130]. Вместо этого мы воспринимаем лишь явление Теперь, каждый миг вспыхивающее и угасающее в новом явлении, все новом и новом Теперь.
Согласно Бергсону, дух создает новое именно тогда, когда накапливает прошлое, возмещая тем самым беспамятство и однообразие материи, и поэтому не удивительно, что память непосредственно проводит к истокам жизни и приоткрывает виртуальное измерение самого бытия2. Интенция Гуссерля, напротив, обращена к новизне настоящего, а не прошлого, однако суть явления Теперь, каким его описывает Гуссерль, состоит в том, чтобы быть одновременно данностью и ее утратой, звуком и отзвуком, восприятием реальности настоящего и ее ускользанием. Таким образом, именно феноменология внутреннего сознания времени подводит нас к вопросу о том, как возможно само сознание настоящего в потоке становления, что, как мы видим, предполагает вопрос о том, как сознание потери становится способом удержания прошедшего и предпосылкой нового восприятия, как память определяется в структуре сознания, чтобы быть той частью и модификацией сознания, которая готова в то же время выполнять роль условия его возможности.
Феноменология ставит своей задачей исследовать эйдетические структуры опыта, но, как замечает Ласло Тенгели, эти сущностные формы скрывают в себе «ядро праслучайного» [4, с. 205], поскольку самому явлению, к которому обращено все внимание феноменолога, «принадлежит характер прафакта, который не может быть сведен ни к каким первопричинам более высокого уровня», и только в качестве подобного «прафакта» явление может быть схвачено так, «как оно себя от самого себя (von selbst) выставляет» [4, с. 210]. Момент Теперь и есть такое событие, которое вступает в сознание как самоданность и как явление нового и чуждого [2, с. 110], порождающее сознание времени и ускользающее от любых попыток схватывания. В «Лекциях...» этому явлению Теперь соответствует «первичное впечатление» [2, с. 32], но по мере разработки в Бернау-манускриптах идеи «пре-имманентной сферы», конститутивной для внутреннего сознания времени, Гуссерль, по наблюдению Александра Шнелля, отказывается от выражения «протовпечатление», предпочитая ему термин «событие» (Ereignis) [5, с. 141]. Строго говоря, у нас нет никакой единой точки Теперь в материальном смысле, поскольку вместе с Теперь первичного впечатления мы проживаем Теперь первичной памяти, обращенной из настоящего Теперь к прошедшему, а также обладаем переживанием Теперь в спонтанных актах фантазии и репродукции [2, с. 133]. Но все это многообразие переживаний Теперь, очевидно, нисколько не затрагивает тождество Теперь как идеальной границы, идеального разрыва в материальном потоке явлений, который пусть и не схватывается, но осознается как актуальность самого сознания, внутренняя необходимость для него быть формой восполнения этого разрыва, удерживающей в себе непрерывность потока как непрерывность явления и потери.
Явление Теперь захватывает лишь малую часть сознания, и уже в самом восприятии мы имеем дело по большей части не с впечатлением и явлением Теперь, а с его первичным следом, первичной памятью этого явления, или ретенцией3. Звучащий
2 Или, как пишет по этому поводу Ж. Делёз, «психологическое — это настоящее. Только настоящее является "психологическим"; но прошлое — это чистая онтология; чистое воспоминание обладает только онтологическим значением» [3, с. 268].
3 «...Я каждый раз слышу только актуальную фазу тона, и объективность всего длящегося тона конституируется в континууме акта, который частью является воспоминанием, в своей наименьшей, точечной части — восприятием, а в более обширной части — ожиданием» [2, с. 26].
52
тон, который мы воспринимаем, быстро стихает, но в какой-то момент мы все еще слышим его отзвук, и это есть все то же восприятие звука, только ослабленного и почти угасшего [2, с. 34]; в ретенции мы слышим совсем не этот стихающий звук, а продолжаем удерживать сознание воспринятого прежде тона, сознание прошедшего восприятия, которое вместе с сознанием нового Теперь образует непрерывность временного переживания. Звук в ретенции сохраняет свои различительные моменты, но постепенно утрачивает жизненность и актуальность, на место которых приходит некое «Новое и Своеобразное» сознание, а именно первичная данность «Только-что-бывшего», «Прежде», непосредственное восприятие прошлого [2, с. 45]. Ретенция не исчерпывается одним лишь захоронением прошлого, поскольку, как мы видели, в ней сохраняются существенные черты воспринятого, пускай безжизненные и все менее ясные по мере удаления от нового Теперь; она одновременно и опустошает содержание, и сохраняет его как «то же самое», приписанное к определенному моменту в последовательности прошедших настоящих; она фиксирует момент утраты жизненности, но не довольствуется пустотой отсутствия и удерживает привязанность к утраченному прошлому из нового Теперь, как если бы восприятие этого нового Теперь было невозможно без сумрачного отблеска прошлого. Действительно, мы могли бы подумать, что событие Теперь совершенно неуловимо для сознания, а память вполне возможна без предшествующего восприятия, в пользу чего говорят и многочисленные обманы памяти; однако в этом, полагает Гуссерль, заключалась бы совершенная бессмыслица, потому что сама ретенция в качестве сознания прошлого содержит в себе необходимую отсылку к исходному впечатлению [2, с. 38], настоящее априори «первичной импрессии» [2, с. 36].
Именно внутренняя отсылка ретенции к пережитой актуальности Теперь позволяет Гуссерлю сформулировать и еще один сущностный закон, согласно которому настоящее восприятия и настоящее предмета восприятия одновременны [2, с. 125]. Событие актуального Теперь убегает от схватывания, но ретенция этого убегающего Теперь показывает нам, что бегство совершается уже в самом явлении Теперь, и потому нет никакого времени, разделяющего это явление с его восприятием, более того, нет возможности разделения восприятия явления и самого явления как некой материи, подлежащей этому восприятию. Таким образом, здесь существенно пересматривается традиционное представление о пассивности чувственного восприятия и активности направленного на него действия сознания. Именно на границе пассивности и активности обычно определялось место памяти, хотя уже Ницше, а за ним и Бергсон показывают, насколько могут быть неотделимы друг от друга действие и страдание; Гуссерль идет еще дальше, почти полностью перечеркивая прежнюю оппозицию и показывая, что сознание осуществляется не иначе, как внутри восприятия, которое представляет собой не пассивность чувственного впечатления, знаменующего утрату объекта, а удержание самого события утраты и выявление этого события в восприятии и памяти.
Ретенция не сохраняет содержание предшествующего восприятия, а потому не снимает с него никакого отпечатка, которой мог бы служить основой последующего представления в памяти, но она удерживает само сознание ушедшего как след, проложенный им в интенциональности восприятия. Можно сказать, что явление Теперь индивидуализирует акты восприятия, выделяя их в потоке сознания, и именно эта, обретенная в точке Теперь, индивидуальность актов удерживается в ретенции,
53
благодаря чему в ретенциальном шлейфе модификаций нам открывается индивидуальность прошлых Теперь [2, с. 69], идентичность прошлых содержаний, их длительность и последовательность [2, с. 45].
Сознание длительности парадоксальным образом воспринимает в качестве настоящего то, что уже состоялось в прошлом, и само настоящее для него растворяется в потоке становления, в котором прошлое отыгрывает в бесконечности повторений, чтобы произвести на свет будущее в качестве новых форм творческой эволюции или в форме обещанного пришествия сверхчеловека и возведения в новую степень свершения воли к могуществу. Напротив, с позиции феноменологии внутреннего сознания времени единственное содержание, которое мы непосредственно переживаем, —это само настоящее, а именно содержание ощущений, поток явлений, который непрерывно вспыхивает и угасает в настоящем, однако восприятие этого потока также непрерывно индивидуализируется благодаря усилиям ретенции, которая различает в новом явлении повторение или продолжение уже отзвучавшей последовательности, завершение прежней серии или начало совершенно новой. Тем самым первоначально не память снимает отпечаток и представляет прошлое в качестве картины, а само настоящее непрерывно перерабатывается и модифицируется в ретенции, чтобы явить в себе не только настоящее, но и прошлое, стать репрезентантом этого прошлого. Именно в этом смысле нужно толковать слова Гуссерля из Бернау-манускриптов: «Мы говорим себе: то, что мы в действительности находим в общей моментальной фазе (отрезка), это континуум данных ощущений, который выступает в качестве репрезентанта схватывания прошлого; посредством настоящего мы созерцаем прошедшее, сходным образом как мы воспринимаем образ или не присутствующую в настоящем личность, "видим" в качестве образа и т. п.» [6, с. 173].
Литература
1. Ницше Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей. М.: Культурная революция, 2005. 880 с.
2. Гуссерль Э. Собрание сочинений. Т. 1: Феноменология внутреннего сознания времени. М.: Гно-зис, 1994. 192 с.
3. Делёз Ж. Эмпиризм и субъективность: опыт о человеческой природе по Юму. Критическая философия Канта: учение о способностях. Бергсонизм. Спиноза. М.: ПЕР СЭ, 2001. 480 с.
4. Тенгели Л. Феноменология и категории опыта / пер. Д. Кононец; под ред. Н. Артеменко // Horizon. Феноменологические исследования. Т. 1 (2). 2012. СПб.: Центр феноменологии и герменевтики философского факультета СПбГУ, 2012. С. 201-220.
5. Шнелль А. Время и феномен. Феноменология времени Гуссерля (1893-1918). Раздел С. Консти-туирование пре-имманентной временности. Глава III. «Протопроцесс» и двойная наполняюще-опу-стошающая интенциональность в «Бернаусских рукописях». Ч. 1. / пер. и примеч. Г. Чернавина // Horizon. Феноменологические исследования. Т. 1 (2). 2012. СПб.: Центр феноменологии и герменевтики философского факультета СПбГУ, 2012. С. 135-169.
6. Гуссерль Э. Husserliana XXXIII. Бернаусские рукописи о сознании времени (1917/1918). № 11 / пер. и примеч. Г. Чернавина // Horizon. Феноменологические исследования. Т. 1 (2). 2012. СПб.: Центр феноменологии и герменевтики философского факультета СПбГУ, 2012. С. 169-192.
Статья поступила в редакцию 10 февраля 2014 г.
54
