CC BY
64Гражданское право; предпринимательское право; семейное право; международное частное право
НАСЛЕДСТВЕННЫЙ ДОГОВОР КАК ПРОЯВЛЕНИЕ ГРАЖДАНСКО-ПРАВОВОГО ДОЗВОЛЕНИЯ: ЮРИДИЧЕСКАЯ ПРИРОДА, ЗАКОНОДАТЕЛЬНАЯ КОНСТРУКЦИЯ И ВОЗМОЖНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ПРИМЕНЕНИЯ УШАКОВ Руслан Михайлович,
студент Института прокуратуры ФГБОУ ВО «Саратовская государственная юридическая академия». Е-таМ: rafikov.ruslan@list.ru Научный руководитель:
ГАВРИЛОВ Владимир Николаевич,
кандидат юридических наук, доцент, профессор кафедры гражданского права ФГБОУ ВО «Саратовская государственная юридическая академия». Е-таМ: rafikov.ruslan@list.ru
Краткая аннотация: в статье рассматривается ряд дискуссионных аспектов прижизненного регулирования наследст-
венных отношений посредством применения конструкции наследственного договора. Анализируется юридическая природа и правовой режим наследственного договора; аргументируется, что рецепция данного института — прогрессивный шаг в развитии дозволительных начал гражданского права России; определяется необходимость формального установления приоритета юридической силы последнего заключенного наследственного договора в условиях, когда имеется составленное ранее единоличное завещание, предметом которых является одно и то же индивидуально-определенное имущество; выявляется проблема недостаточности защиты прав и законных интересов наследников по наследственному договору. На основе исследования гражданского законодательства и положений цивилистической доктрины автором выдвигаются и обосновываются предложения по совершенствованию легальной конструкции наследственного договора в векторе обеспечения действительного равенства сторон такого договора и создания правовых условий для надлежащего исполнения ими взаимных обязательств.
Abstract: the article discusses a number of controversial aspects of the intravital regulation of hereditary relations through the applica-
tion of the design of the inheritance contract. It analyzes the legal nature and the legal regime of hereditary contract. There were drawn arguments in favour of the reception of this institution as a progressive step in the development of permissible principles of the Russian civil law. The article determines the need for a formal establishment of the priority of the legal force of the last concluded inheritance agreement in the conditions when there is a previously executed sole will, the subject of which is the same individually defined property. The problem of failure to protect the rights and legitimate interests of the heirs of the hereditary contract is detected in the article. Based on the study of civil legislation and the provisions of the civilistic doctrine, the author puts forward and substantiates proposals for improving the legal structure of the inheritance agreement in the vector of ensuring the real equality of the parties to such an agreement and creating legal conditions for the proper fulfillment of their mutual obligations.
Ключевые слова: наследование, наследственное правопреемство, наследство, наследственная масса, наследодатель, наследник, наследственный договор, завещание, обязательство, завещательное распоряжение.
Keywords: inheritance, hereditary succession, heritage, hereditary mass, testator, heir, inheritance contract, testament, obligation, testamentary disposition.
Ускорение темпов научно-технического прогресса и
неизвестная отечественному праву конструкция наследственного договора, предусматривающая, согласно исходному замыслу законодателя, новый способ передачи наследственной массы наследникам с целью расширения возможностей наследодателя при выражении им завещательных распоряжений [6].
коренные изменения в сфере общественно-экономических отношений, произошедшие в последние десятилетия, обусловили сущностную перестройку внутреннего гражданского оборота России. Приоритетная роль в текущих условиях принадлежит сфере частного права, факторами положительного развития которого являются как регулятивная «гибкость» норм гражданского права, так и их способность к восприятию нового. Последние значимые преобразования, отходящие от традиций римского права, — введение «цифровых прав» в систему объектов гражданских прав и подготовка правовых основ для внедрения «смарт-контрактов» [1; 2, с. 51-59] — подтверждают это.
системе римского права, на принципах которого базируется российское гражданское законодательство, ни в Кодексе Наполеона 1804 г. [7], институциональная система построения которого, в свою очередь, заимствована из римского права [8, c. 3031]. Впервые конструкция наследственного договора была закреплена в Германском гражданском уложении 1896 г. (§ 22742302) [9] (далее — ГГУ) в качестве особой формы завещательного распоряжения («Der Erbvertrag»), отличительной характеристикой которого является существенная связанность наследодателя договорно-правовыми отношениями: наследственный договор может быть отменен или оспорен только по определенным основаниям, исключающим односторонний отказ наследодателя от данного соглашения [10, с. 3], — этим, в числе прочего, как полагаем, и обусловливается то обстоятельство, что в современной Германии его заключают лишь около 5 % наследодателей [11, c. 176]. В последующем рассматриваемый договор нашел отражение в гражданском законодательстве иных
Наследственный договор не был предусмотрен ни в
Продолжая справедливую мысль М.И. Брагинского и
В.В. Витрянского о том, что договор служит идеальной формой активности участников гражданского оборота [3, а 13-14], следует констатировать, что в настоящее время договорные формы, являясь ключевым инструментом гражданско-правового регулирования, получают распространение в тех сферах, которые ранее ими не охватывались, в частности, — в наследственном праве, традиционно признаваемом цивилистами консервативной подотраслью российского гражданского права [4, а 3]. Федеральным законом от 19.07.2018 № 217-ФЗ [5] в Гражданский кодекс Российской Федерации (далее — ГК РФ) была введена ранее
государств, в основном — германской правовой семьи, но с рядом модификационных изменений. В частности, наследственный договор к настоящему времени определен во Всеобщем гражданском кодексе Австрии 1811 г. [12] как разновидность гражданского пакта (§ 1217), заключаемого только между супругами. Гражданский кодекс Швейцарии 1907 г. [13] регулирует многие аспекты института наследственного договора лишь частично, что восполняется разработками правовой доктрины и существующей судебной практикой [10, а 3]. Несколько позже данный договор был воспринят правовыми системами иных европейских стран (Латвия, Польша и др.) [14, а 51]. Обобщая, следует согласиться с тем, что новый способ передачи наследственного имущества сконструирован в ГК РФ в целом по образу особого завещательного распоряжения, закрепленного в ГГУ, однако вместе с тем содержит ряд элементов форм, принятых в других зарубежных правопорядках [15, с. 88].
Согласно п. 1 ст. 1140.1 ГК РФ в наследственном договоре определяется круг наследников (ст. 1116) и порядок перехода к ним после смерти наследодателя прав на наследуемое имущество. Соглашение может содержать условия о душеприказчике и возлагать на участников договора обязанность совершить не противоречащие закону действия имущественного и неимущественного характера (в том числе при жизни наследодателя), включая исполнить завещательные отказы или завещательные возложения. Институт наследственного договора имеет ряд преимуществ в сравнении с институтом завещания: посредством его заключения возможно прижизненно установить и в последующем — после смерти наследодателя — осуществить, в частности, переход имущества третьему лицу как сингулярному посмертному правопреемнику; наложение обязательств на стороны договора, ограничивающих возможности личного управления приобретаемым имуществом; наделение наследников правом на получение доли дохода от наследуемого имущества и др. [16, а 130-144]. Вышеизложенные особенности наследственного договора в совокупности определяют специфику его правовой природы, что, как полагаем, в виду высокой социальной значимости наследственных отношений способно производить на практике множество форм и видов ранее неизвестных юридически значимых ситуаций. Этим обусловливается интерес цивилистики к исследованию данного правового института.
В юридической доктрине высказано несколько мнений об уместности нововведения. С одной стороны, А.Г. Буров, указывая на недостаточный уровень развития России как правового государства и опасность эксплуатации недостатков вводимой юридической конструкции недобросовестными участниками гражданского оборота, приходит к выводу о преждевременности реформы [17, а 1], что поддерживается иными авторами [18, а 234]. И.А. Михайлова отмечает определенную
опасность ограничения завещательной свободы в случае заключения наследственного договора [19, c. 32]. С другой стороны, высказывается противоположное мнение, что появление наследственного договора, наоборот, явилось результатом развития завещательной свободы (А.Ю. Дудкин) [20, c. 142]. На наш взгляд, данное соглашение актуально для современного российского общества, поскольку его внедрение существенно расширяет сферу дозволительного в наследственных правоотношениях, предоставляя наследодателям ранее недоступные возможности по распоряжению имуществом на случай смерти (mortis causa), что является проявлением диспозитивного метода гражданско-правового регулирования, направленного на установление и гарантию юридического равенства участников гражданских правоотношений и обеспечение автономии их воли. Как справедливо указывает проф. Е.А. Суханов, задача государства в частных отношениях — установить «правила игры», исключающие заведомую недобросовестность отдельных лиц, а использование этих правил — дело участников данных правоотношений [21, c. 76]. Иными словами, следует заключить, что с позиции доктрины рецепция наследственного договора в российское гражданское законодательство является фактором положительного развития наследственно-правовых отношений, поскольку способствует существенному расширению свободы волеизъявления их участников, и, в конечном итоге, — при условии обеспечения его должной правовой регламентации — прогрессу гражданского оборота.
Очевидно, что в использовании наследственного договора заинтересованы главным образом крупные собственники (в том числе обладатели корпоративных прав), количество которых в силу ускорения процессов социальной дифференциации в России и мире неуклонно растет [22, c. 31]. Однако думается, что в виду исключительных свойств наследственный договор востребован всеми дееспособными участниками гражданского оборота (особенно — собственниками недвижимого имущества, и в частности, жилья, доля которых среди населения России, в отличие от стран Запада, значительна из-за специфики процесса приватизации [23]), при этом закономерно, что широкая и устойчивая практика его применения, во всей сложности и многообразии ее форм, будет сформирована лишь в обозримом будущем. Исходя из вышеизложенного, полагаем, что введение института наследственного договора в ГК РФ, ориентированное на обширный круг субъектов гражданского права, является прогрессивным шагом.
Между тем представляется, что теоретическая разработанность отечественной модели наследственного договора характеризуется определенной дискуссионностью, а само его формальное закрепление в действующем гражданском законодательстве содержит ряд дефектов и неточностей, создает дисбаланс в соотношении прав и обязанностей сторон соглашения.
Во-первых, с учетом новизны исследуемого института спорной представляется правовая природа наследственного договора, характеризуемая двойственностью, эклектичностью. От правильного определения ее сущности напрямую зависит применение гражданско-правовых норм общего порядка к порождаемым наследственно-договорным правоотношениям. С одной стороны, смерть физического лица, как юридический факт, имеет собственным последствием начало наследственных правоотношений, в том числе и реализацию (при его заключении) наследственного договора, который, подобно завещанию, определяет порядок наследственного правопреемства, содержит распоряжения наследодателя относительно посмертного перехода его имущества: назначение наследников, лишение их наследства, определение наследственных долей, установление завещательных отказов и завещательных возложений и др. В данном ключе наследственный договор — третье основание наследственного правопреемства наряду с наследованием по завещанию и наследованием по закону [24, а 124], что обусловило расположение норм о наследственном договоре в разделе V ГК РФ. С другой стороны, рассматриваемое основание наследственного правопреемства одновременно выступает и как двусторонняя сделка (что отличает его от индивидуального завещания), поскольку условием заключения наследственного договора является достижение соглашения сторон относительно его содержания (условий), которое приводит к возникновению обязательственных правоотношений, возлагающих взаимные права и обязанности на наследодателя и наследников.
Иными словами, логичным является понимание наследственного договора в синтезе двух его сторон: наследственной-правовой и договорно-правовой. Но данная особенность обусловливает необходимость установления их внутреннего соотношения, то есть определения приоритета одного из аспектов в сущности исследуемого правового явления. По этому вопросу высказываются различные точки зрения. В частности, Д.Г. Золотухин полагает, что обязательственный элемент наследственного договора является второстепенным, вспомогательным по отношению к непосредственно наследственному (связанному с юридическим фактом — смертью наследодателя), поскольку его единственное назначение — служить проводником, средством реализации последней воли умершего, направленной на распоряжение принадлежащим ему имуществом [25, с. 21].
Однако представляется, что наследственный договор имеет в своей основе прежде всего договорно-правовую природу, поскольку для его заключения необходимо достижение единства (непротиворечивости) волеизъявлений всех участников относительного гражданского правоотношения (как добровольно приобретенного гражданско-правового обязательства [26, с. 8]) по установлению порядка перехода имущества, что, закономерно, возможно обеспечить исключительно при жизни
всех сторон данного договора — наследодателю необходимо заручиться согласием наследников с условиями соглашения, иначе соответствующие правоотношения в рамках наследственного договора не могут быть инициированы. Лишь после нахождения сторонами консенсуса (при условии смерти наследодателя и выполнения всех необходимых действий наследниками) им будет отчуждено наследственное имущество, а потому полагаем: основополагающим элементом наследственного договора является именно договорно-правовой, что поддерживается положениями цивилистики и существующей судебной практикой Англии и Швейцарии (в рамках правового регулирования взаимного «зеркального завещания») [27, c. 38]. Очевидно при этом, что в силу обязательственной природы распоряжений наследственным имуществом, следующих из наследственного договора, и его дву-сторонне обязывающего характера является возможным применение к нему положений об обязательствах и договорах, предусмотренных разделом III ГК РФ «Общая часть обязательственного права» части первой ГК РФ, но с оговоркой «lex specialis derogat generali» (специальный закон отменяет общий), что устанавливается в ст. 1140.1 ГК РФ, в частности, применительно к невозможности передачи сторонами возникающих из данного договора прав и обязанностей (п. 4).
В этой связи, исходя из двойственной природы наследственного договора, считаем возможным и целесообразным уточнение используемой юридической терминологии относительно наименования его сторон, ибо, в сущности, наследодателем и наследником стороны становятся лишь после наступления смерти наследодателя, а непосредственно после заключения данного договора они de facto имеют статусы отчуж-дателя — лица, имущество которого передается по соглашению (будущий наследодатель), и приобретателя — лица, к которому переходит имущество (будущий наследник) соответственно.
Во-вторых, следует констатировать, что законодателем не определен приоритет по юридической силе наследственного договора либо индивидуального завещания, составленных и удостоверенных в разное время, в случае распоряжения наследодателем одним и тем же наследственным имуществом, что имеет высокую практическую значимость. На наш взгляд, изложенное является весомым недостатком юридической техники норм о наследственном договоре, поскольку, например, существует специально оговоренное положение относительно приоритетности наследственного договора над ранее заключенным совместным завещанием супругов (абз. 3 п. 5 ст. 1140.1 ГК РФ), а также указание законодателя, что новое индивидуальное завещание обладает преимущественной юридической силой по отношению к ранее составленному (п. 2. ст. 1130 ГК РФ).
В этой связи полагаем целесообразным восполнение данного законодательного пробела. В науке высказываются предположения о необходимости закрепления первоочередного
правового положения наследственного договора относительно завещания [15, а 88], с чем следует согласиться, ибо данное соглашение основывается на юридически оформленной воле нескольких лиц, связывающих друг друга взаимными обязательствами, в силу чего (в данном ракурсе) его социальная и юридическая ценность несколько выше, чем у единоличного завещания. Более того, исполнение завещания (ст. 1133 ГК РФ) без учета положений ранее заключенного наследственного договора обусловливает умаление интересов наследников по договору, надлежаще исполнивших свои обязанности и не извещенных о составлении завещания, что является недопустимым с правовой точки зрения, поскольку игнорирует фундаментальный для всей системы гражданского права принцип свободы договора.
В-третьих, существует правовая неопределенность при множественном заключении наследственных договоров, предметом которых является одно и то же индивидуально-определенное имущество, с указанием обязанностей наследников, исполнить которые необходимо при жизни либо после смерти наследодателя. В абз. 2 п. 8 ст. 1140.1 ГК РФ установлено, что действителен тот наследственный договор, который был заключен ранее. Очевидно, такое решение призвано защитить интересы сторон по более раннему договору. Однако законодатель не определяет, какие последствия наступают в случае, если контрагент по более позднему из наследственных договоров надлежаще исполнит свои обязанности, не находясь в известности относительно его действительности: поскольку такой договор не имеет юридической силы, то у наследодателя изначально не может возникнуть обязательств по встречному предоставлению. В ГК РФ оговаривается лишь то, что наследодатель, отказавшийся от наследственного договора, обязан возместить другим сторонам наследственного договора убытки, которые возникли у них в связи с исполнением наследственного договора (абз. 2 п. 10 ст. 1140.1).
Безусловно, применительно к данному случаю возможно применение положений о неосновательном обогащении (ст. 1102 ГК РФ), но последующее судебное доказывание наследниками факта исполнения ими договорных обязательств может существенно усложняться его давностью и неопределенностью длительности, ограниченностью форм их фиксации, а также трудностями оценки материальной стоимости данных обязательств, что имеет решающее значение для правильного установления величины эквивалентного возмещения по неосновательному обогащению и следовательно, должной реализации восстановительно-компенсационной функции гражданского права.
А потому в целом следует констатировать о дисбалансе в правовом обеспечении юридического равенства сторон наследственного договора, что усугубляется предоставлением наследодателю излишне широких гарантий для реализации собственной свободы воли, сопряженных с ущемлением прав и
законных интересов наследников. В п. 12 ст. 1140.1 ГК РФ устанавливается право наследодателя после заключения соглашения совершать любые сделки и иным образом распоряжаться принадлежащим ему наследственным имуществом, «даже если такое распоряжение лишит лицо, которое может быть призвано к наследованию, прав на имущество наследодателя», а также по своему свободному усмотрению в любое время осуществить односторонний отказ от данного договора (абз. 1 п. 10 ст. 1140.1 ГК РФ), что в совокупности определяет концептуальную основу российской конструкции наследственного договора [28].
Поскольку наследственный договор не ограничивает наследодателя обязательствами в достаточной степени (и тем самым не представляет серьезного интереса для потенциальных контрагентов), на практике возможно неограниченное — после извлечения наследодателем собственной выгоды из осуществления противоположной стороной действий имущественного или неимущественного характера — лишение добросовестно исполнившего свои обязанности наследника права на получение наследственного имущества, что, как следует из вышеописанного, в дальнейшем затрудняется для последнего неопределенностью и сложностью получения материального возмещения затраченных усилий. На наш взгляд, необходимо предотвратить подобное развитие событий на исходном, то есть законодательном уровне посредством принятия конкретных изменений, направленных на обеспечение действительного формального равенства сторон наследственного договора.
В научной литературе предлагается введение ряда нововведений в ГК РФ, например, норм, предусматривающих обязанность компенсировать реальные расходы наследника, связанные с добросовестным исполнением им своих обязанностей по наследственному договору до дня отчуждения наследственного имущества [29, а 138]. Сходные положения в настоящее время содержатся в зарубежном законодательстве. В частности, в ГГУ зафиксированы нормы, направленные на обеспечение интересов наследника по договору: при наличии определенных условий в отношении него возможна выплата денежной компенсации со стороны наследодателя (§ 22872288). Однако, как полагаем, целесообразным является именно установление, в превентивных целях, специального законодательного запрета на реализацию повторного наследственно-договорного распоряжения имуществом, вовлеченным в обязательственные правоотношения по ранее заключенному наследственному договору, что ограничит широкие возможности наследодателя по недобросовестному использованию уязвимо-стей правового положения наследников и исключит злоупотребление свободой договора в данной части. В этой связи предлагаем изложить абз. 2 п. 8 ст. 1140.1 ГК РФ в следующем содержании: «одно и то же индивидуально-определенное имущество не может являться предметом нескольких наследственных до-
говоров, заключенных с разными лицами».
Не меньшее социальное и юридическое значение имеет вопрос допустимости договорного установления границ свободы распоряжения наследодателем отчуждаемым имуществом. В Гражданском кодексе Швейцарии 1907 г. (по общему правилу), так же, как и в ГК РФ, не предусматривается возможности сторон формулировать ограничения, обладающие обязательной силой, для совершения наследодателем сделок в отношении передаваемого имущества, при этом вопрос о правомерности их судебного обжалования напрямую не урегулирован швейцарским законодательством [13]. Вместе с тем в доктрине отмечается, что суды указанного государства выработали следующую оригинальную практику: в случае, если запрет на распоряжение конкретным имуществом не был предусмотрен договором, то возможна отмена некоторых сделок [10, с. 6]. Но следует ли ожидать подобной организованности от отечественной судебной системы?
В этой связи представляется, что для наиболее полного обеспечения защиты имущественных интересов наследников по договору следует предоставить сторонам возможность заключения соглашения (ныне прямо запрещенного в п. 12. ст. 1140.1 ГК РФ), предусматривающего различные формы ограничений распоряжения наследодателем имуществом, являющимся предметом наследственного договора, — при этом сообразно существующей практике построения институтов гра-Библиография:
1. Федеральный закон от 18.03.2019 № 34-ФЗ «О внесении изменений в части первую, вторую и статью 1124 части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации» // Собрание Законодательства РФ. 2019. № 12. Ст. 1224.
2. Гаврилов В.Н., Рафиков Р.М. Криптовалюта как объект гражданских прав в законодательстве России и ряда зарубежных государств // Вестник права, экономики и социологии. 2019. № 1. С. 51-59.
3. Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Общие положения. М.: Статут, 2001. Кн. 1. 842 с.
4. Каминская Н.Л. Правовые проблемы наследования по завещанию в российском гражданском праве: автореф. дисс. ... канд. юрид. наук. М., 2007. 26 с.
5. Федеральный закон от 19.07.2018 № 217-ФЗ «О внесении изменений в статью 256 части первой и часть третью Гражданского кодекса Российской Федерации» // Собрание законодательства РФ. 2018. № 30. Ст. 4552.
6. Пояснительная записка к проекту федерального закона № 451522-7 «О внесении изменений в части первую и третью Гражданского кодекса Российской Федерации» // СПС «Гарант».
7. Code civil (Code Napoleon). URL: https://www.legifrance.gouv.fr/affichCode.do?cidTexte=LEGITEXT000006070721 (дата обращения: 24.02.2020).
8. Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. М.: Издание Бр. Башмаковых, 1911. 851 с.
9. Bürgerliches Gesetzbuch (BGB). URL: https://www.gesetze-im-internet.de/bgb/BJNR001950896.html (дата обращения: 18.02.2020).
10. Аболонин В.О. Общая характеристика наследственного договора в праве Германии, Австрии и Швейцарии // Нотариальный вестникъ. 2010. № 2. С. 3-9.
11. Другов Я.А. Совместное завещание и наследственный договор: законодательные тенденции // Проблемы современного российского законодательства: матер. IV Всерос. науч.-практ. конф. / отв. ред. С.И. Суслова. Иркутск, 2015. С. 173-177.
12. Allgemeines bürgerliches Gesetzbuch (ABGB). URL: https://www.ris.bka.gv.at/GeltendeFassung.wxe?Abfrage=Bundesnormen&Gesetzesnummer=10001622 (дата обращения: 18.02.2020).
13. Swiss Civil Code. URL: https://www.admin.ch/opc/en/classified-compilation/19070042/index.html (дата обращения 19.02.2020).
14. Гаврилов В.Н., Максименкова Ю.А., Трубихина А.А. Наследственный договор как основание призвания к наследованию // Baltic Journal of Law. Рига: SIA «Baltijas Starptautiska akademija». 2017. № 4 (47). С. 50-55.
15. Юзефович Ж.Ю., Сафронова С.А. Новеллы гражданского законодательства. Наследственный договор // Государственная служба и кадры. 2019. № 3. С. 8790.
16. Белов В.А. Проблемы наследования бизнеса // Вестник экономического правосудия РФ. 2015. № 7. С. 130-147.
17. Буров А.Г. Наследственный договор - новшество наследственного права России // Политика, государство и право. 2013. № 7. С. 1.
18. Алексикова О.Е., Мельник Е.А. Перспективы развития институтов наследственного договора и совместного завещания супругов в российском наследственном праве // Среднерусский вестник общественных наук. 2017. Т. 12. № 1. С. 231 -236.
19. Михайлова И.А. Наследственный договор: достоинства и недостатки // Наследственное право. 2018. № 4. С. 31-37.
20. Дудкин А.Ю. Институт наследственного договора в России: перспективы его развития // Вестник экономической безопасности. 2016. № 4. С. 142-146.
21. Суханов Е.А. Российское гражданское право: Учебник: В 2 т. Т. I: Общая часть. Вещное право. Наследственное право. Интеллектуальные права. Личные неимущественные права / Отв. ред. Е.А. Суханов. 2-е изд., стереотип. М.: Статут, 2011. 958 с.
22. Global wealth report 2019. Research Institute // Credit Suisse. October 2019. 64 p.
23. Нам чужого жилья не надо. Опрос: только 8 процентов россиян снимают жилплощадь // Российская газета. 2016. 19 сентября.
24. Белоотченко Е.А. Наследственный договор в рамках реформирования российского наследственного права // Ленинградский юридический журнал. 2017. № 2 (48). С. 122-130.
25. Золотухин Д.Г. Новелла российского законодательства - наследственный договор // Отечественная юриспруденция. 2018. № 7 (32). С. 19-23.
26. Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Часть третья: Договоры и обязательства. М.: Статут, 2003. 622 с.
27. Пучков О.А., Пучков В.О. Наследственный договор как особый институт гражданского права иностранных государств: общая характеристика и проблемы правового режима // Правопорядок: история, теория, практика. № 3 (10). 2016. С. 34-39.
28. Наследственный договор: новый договор с покойником. URL: https://zakon.ru/blog/2018/07/20/nasledstvennyj_dogovor_novyj_dogovor_s_pokojnikom#comment_469191 (дата обращения: 29.02.2020).
29. Гребенкина И.А. Совершенствование наследственного права: все ли предлагаемые изменения обоснованны? // Lex Russica. 2016. № 11 (120). С. 135-142.
жданского права по-прежнему будет действовать общее дозволение, допускающее свободное распоряжение собственником своим имуществом (п. 2 ст. 209 ГК РФ). Тем самым наследодатель получит дополнительную возможность самостоятельно и добровольно (исходя из автономии собственной воли) ограничить свои возможности относительно прижизненного определения юридической судьбы наследственного имущества, что предоставит контрагентам существенные гарантии надлежащего исполнения обязательств с его стороны.
Таким образом, обобщая вышеизложенное, следует заключить, что рецепция института наследственного договора в отечественную систему гражданского права — следствие активно развивающегося имущественного оборота, сопряженного с положительным расширением дозволительных начал опосредующего его гражданского законодательства. Существующая законодательная конструкция наследственного договора требует глубоких изменений в векторе обеспечения действительного юридического равенства его сторон, для чего следует, ориентируясь на ГГУ, усилить гарантии прав и законных интересов наследников, а также расширить свободу участников данного соглашения определять порядок перехода наследственного имущества. Безусловно, рассмотренный перечень проблем не является исчерпывающим; необходима дальнейшая научная разработка наиболее оптимальных признаков отечественной модели наследственного договора с последующим их закреплением в ГК РФ.
