CC BY
3БИБЛЕИСТИКА
Научная статья УДК 22.06
https://doi.org/10.25803/26587599_2024_3_51_135
Иерей Дионисий Ким
Нарративный анализ библейского текста в контексте традиционной православной экзегезы
Иерей Дионисий Ким
Московская духовная академия, Москва, Россия, dionysius84@mail.ru
аннотация: В статье рассматривается нарративный метод в библеистике в контексте использования этого подхода в современной гуманитаристике и святоотеческой экзегезе. Указывается, что отечественная библеистика плохо знакома с зарубежной нарративной критикой. В то же время автор подчеркивает актуальность освоения нарративного метода русской церковной наукой. В статье дается характеристика нарративного метода в современной гуманитаристике; показаны истоки нарративной критики Библии. Автор систематизировал главные методологические принципы нарративного анализа применительно к библейскому тексту. Главной частью публикации является сравнительный анализ нарративного подхода и святоотеческого отношения к Священному писанию. В конце статьи делается вывод о том, что нарративный метод и православная традиция одинаково воспринимают Библию как реальное и актуальное событие.
ключевые слова: библеистика, нарративный анализ, экзегеза, герменевтика, историческая критика, литературная критика
© Иерей Дионисий Ким, 2024
для цитирования: Дионисий Ким, иерей. Нарративный анализ библейского текста в контексте традиционной православной экзегезы // Вестник Свято-Филаретовского института. 2024. Т. 16. Вып. 3 (51). С. 135-163. https://doi.org/10.25803/26587599_ 2024_3_51_135.
Priest Dionisy Kim
Narrative analysis of the biblical text
in the context of traditional Orthodox exegesis
Priest Dionisy Kim
Moscow Theological Academy, Moscow, Russia, dionysius84@mail.ru
abstract: In this article, the author examines the narrative method in biblical studies in the context of the use of this approach in modern humanities and patristic exegesis. It is indicated that domestic biblical studies are poorly acquainted with foreign narrative criticism. At the same time, the author emphasizes the relevance of mastering the narrative method in Russian church science. The article characterizes the narrative method in modern humanities and shows the origins of narrative criticism of the Bible. The author systematized the main methodological principles of narrative analysis in relation to the analysis of the biblical text. The main part of the publication is a comparative analysis of the narrative approach and the patristic model of attitude to the Holy Scriptures. At the end of the article, it is concluded that the narrative method and the Orthodox tradition equally perceive the Bible as a real and relevant event.
keywords: biblical studies, narrative analysis, exegesis, hermeneutics, historical criticism, literary criticism
for citation: Dionisy Kim, priest. "Narrative analysis of the biblical text in the context of traditional Orthodox exegesis". The Quarterly Journal of St. Philaret's Institute, v. 16, iss. 3 (51), pp. 135-163. https://doi.org/10.25803/26587599_2024_3_51_135.
Введение
Исторический анализ экзегетического опыта церкви показывает не только внутреннее преемство, но и постепенное развитие принципов толкования Священного писания, которые издревле
стали необходимы для усвоения богооткровенных смыслов. Особую проблему представляет соотношение святоотеческой традиции толкования Библии с методами современной библеистики, которые восходят к библейской критике. Новое время создало условия как для столкновения многовековой экзегетической традиции с принципиально новой методологией, так и для выстраивания отношений между подходами, разделенными большой временной дистанцией.
Особого внимания заслуживает метод нарративного анализа, активно применяющегося в зарубежной библеистике, начиная с 70-х годов XX в. Нарративная критика
интерпретирует новозаветные повествования как литературные тексты, используя категории, которые применяются при интерпретации всех других форм литературы, например, сюжет, характер, обстановка и так далее 1 [Howe].
Нарративный подход ориентирован на изучение повествовательных фрагментов библейского текста, что явствует из самого названия данного метода. Библейский текст в рамках данного подхода анализируется как литературный текст, т. е. законченное, самодостаточное, органичное целое в противовес тенденции к аналитическому дроблению текста. Вместо анализа фрагментов текста предлагается воспринимать произведение как «мир в себе». Нарративный анализ показывает, как тексту удается изложить историю таким способом, чтобы вовлечь читателя в свой мир, а также в определенную систему ценностей, используя компоненты, которые относятся к сюжету, качествам персонажей и точке зрения рассказчика 2.
Данная статья призвана показать важность освоения нарративного метода современными православными библеистами и необходимость согласования указанного подхода с традиционной святоотеческой экзегезой. Необходимо ответить на следующие вопросы: i) Насколько применимо это методологическое новшество в библеистике в целом и в православной библеистике в частности? 2) Не наносит ли нарративный метод ущерб фундаментальным принципам православного отношения к тексту
1. Перевод с английского мой. — Д. К.
2. См. подробнее раздел «нарративная экзегетика» в статье А. В. Арапова: [Арапов 2014].
Священного писания со стороны и в целом общегуманитарного и, в частности, постмодернистского понимания «нарратива»?
Прежде чем перейти к подробной характеристике нарративного метода и его рассмотрению в контексте многовековой традиции толкования Священного писания, необходимо проанализировать, насколько хорошо отечественная церковная наука знакома с нарративной методологией.
Степень разработанности темы
Нарративный метод активно используется в зарубежной библеи-стике уже не одно десятилетие: написаны монографии, большое количество статей, руководства и различные учебные пособия. Нарративный анализ библейских текстов связан с «нарративной теологией» как отдельным богословским направлением 3. В отечественной церковной науке мы встречаем лишь некоторые упоминания об этом теоретико-методологическом подходе и единичные случаи его применения в изучении отдельных библейских фрагментов.
Применению нарративного метода посвящена серия публикаций иером. Филофея (Артюшина) [Филофей 2015а; Филофей 2015б; Филофей 2017]. О сути нарративного подхода и возможностях его использования в библеистике писал в своих работах А. С. Десницкий [Десницкий 2015; Десницкий 2020]. Так, применяя нарративный анализ к книгам Царств, он подтверждает тезис о том, что эти тексты являются единым сложным повествованием, которое, на самом деле, представляет собой собрание различных нарративов [Десницкий 2020, 347].
О нарративных подходах в библеистике писал исследователь А. В. Арапов [Арапов 2014; Арапов 2019]. П. А. Осколков применяет нарративный анализ по отношению к Исх 21:22 и показывает, что на основании данного отрывка нельзя утверждать, что плод
3. Термин «нарративная теология» был введен Вайнрихом (1973) в связи с кризисом религиозного языка. Основной тезис Вайнриха состоит в том, что христианство утратило свою «повествовательную невинность», когда столкнулось с эллинистическим миром, и стало предпочитать аргумент («логос») мифу, хотя с самого своего зарождения христианство было «повествовательным сообществом». Таким образом, для целей теологического дискурса повествование нуждается в повторном открытии.
Под «нарративным поворотом» в теологии могут подразумевать идею о том, что использование Библии христианской теологией должно быть сосредоточено на повествовательном представлении веры, а не на разработке метафизической системы, которая делает безошибочные логические выводы из дошедших до нас событий откровения. Главная черта нарративной теологии заключается в том, что люди могут богословски осмыслить самих себя, мир и Бога с помощью историй Щпмгп].
не обладает человеческой личностью [Осколков]. Нарративный анализ применяется М. В. Ковшовым, который пытается ответить на вопрос о центральной идее богословия ап. Павла [Ковшов]. В статье, посвященной принципу взаимности в этике Ветхого Завета, Р. Г. Апресян пишет, что «анализ соответствующих наррати-вов позволяет реконструировать процесс кристаллизации мышления в духе Золотого правила на его протонормативной стадии» [Апресян]. В целом современная церковная русскоязычная наука знакома с нарративным методом в библеистике лишь в общих чертах и применяет его фрагментарно.
Кроме того, в современном русском богословии отсутствует обстоятельное соотнесение этой методологии с принципами традиционной восточнохристианской экзегезы и со святоотеческим пониманием Священного писания как книжного феномена. Из отечественных работ на эту тему можно выделить лишь публикацию иером. Филофея (Артюшина) [Филофей 2015б]. Настоящая статья призвана дополнить и развить имеющийся локальный опыт рассмотрения нарративного подхода в контексте святоотеческой традиции и традиционных для православия подходов к восприятию Священного писания.
Актуальность изучения
При ознакомлении с иностранной литературой о нарративной критике становится очевидным, что русская библеистика игнорирует огромный пласт методологических и концептуальных разработок. Изучение возможностей нарративного подхода к библейским текстам является актуальным для отечественной церковной науки, по меньшей мере, по двум причинам.
Во-первых, эта актуальность связана с тем, что отечественная библеистика продолжает осваивать зарубежный опыт анализа Священного писания и соотносить себя со светской методологией изучения Библии (историко-филологической, литературоведческой, религиоведческой и т. д.). Во-вторых, изучение нарративного метода актуально для Православной церкви в контексте продолжающегося диалога между традиционным христианским мировоззрением и новейшими философскими течениями, методология которых стала достоянием современной гуманита-ристики в целом (экзистенциализм, феноменология, структурализм и т. д.).
Нарративный метод имеет междисциплинарное применение в гуманитарных науках и связан с философией постмодерна. Постмодернистское отношение к тексту все еще ждет обстоятельного богословского осмысления с позиций православного мировоззрения. Можно предположить, что освоение нарративного метода позволит глубже соотнести современное православное богословие с постмодернистской культурой.
Забегая вперед стоит также сказать о том, что нарративный подход в существенной степени позволит современной русской библеистике и библейскому богословию сберечь свое традиционное экзегетическое наследие, выраженное как в литературной форме, так и в богослужебной практике, несмотря на определенные объективные несовпадения между нарративным подходом и святоотеческим пониманием Священного писания.
Актуальность изучения нарративного метода определяется: i) необходимостью соотнесения современной церковной науки с контекстом современной культуры и гуманитаристики; 2) необходимостью выработки адекватных для современности форм свидетельства и репрезентации традиционного богословско-эк-зегетического наследия; 3) необходимостью восполнить исследовательский опыт и методологический арсенал отечественной библеистики.
Характеристика нарративного метода в современной гуманитаристике
Слово «нарратив» восходит к английскому «narrative» — «повествование», «рассказ»; это английское слово, в свою очередь, происходит от латинского «narrare» (форма инфинитива от глагола «narro») — «рассказывать», «сообщать», «извещать», «уведомлять», «повествовать», «говорить». Этимологически этот термин близок к латинскому «gnarus» — «знающий» и «эксперт» [Мишалова, 160]. Глагол «narrare» обозначает языковой акт, вербальное изложение, в отличие от представления. В лингвистике и языкознании это понятие означает «письменное повествование», «рассказ».
«Нарратив» в настоящее время претендует на обретение междисциплинарного статуса среди гуманитарных дисциплин: «Фактически, нарратив — это понятие „рассказа", получившее статус научной категории» [Теребков, 114 ]. В отличие от широко употребляемого термина «рассказ», слово «нарратив» подчеркивает
аналитичность и операциональность в подходе к анализу феномена повествования.
Понятие «нарратив» обладает большим семантическим потенциалом, чем понятие «рассказ»: «„Нарративом" можно обозначить как текст-описание, жанры исторического повествования и вымышленного рассказа, так и „сюжетообразный" текст в самом общем значении» [Борисенкова, 57]. Однако границы понятия «нарратив» не просто очертить: нарративные формы многообразны; термин имеет множество значений в научном дискурсе и полифункционален; феномен нарратива в расширительном значении зачастую признается вездесущим.
Нарративный анализ берет свои истоки в «Поэтике» Аристотеля. Принято говорить о том, что в современной гуманитаристике свершился «нарративный поворот» (наряду с дискурсивным) 4. Существенный вклад в распространение термина «нарратив» внесло современное литературоведение. Нарратология XX в. восходит к работам таких русских ученых, как В. Я. Пропп и М. М. Бахтин. Представители русского формализма (В. Я. Пропп, Б. В. Томашев-ский) определили основополагающее для нарративного анализа различие между историей и дискурсом.
Бахтин предлагал различать «событие, о котором рассказано в произведении, и событие самого рассказывания» [Бахтин, 187 ], настаивая на том, что читатель воспринимает произведение в двуединстве указанных позиций, в его событийной полноте. В русском формализме начала XX в. возникает идея автономности художественного текста и необходимости его осмысления с лингвистических позиций.
В гуманитаристике понятие «нарратив» часто связывается с философией постмодерна, где нарратив фиксирует «процессуаль-ность самоосуществления как способ бытия повествовательного текста» [Можейко, 651]. Постмодернисты воспринимают нарратив как естественную форму существования любого дискурса.
Термин «нарратив» проник в философию из историографии. В нарративной истории смысл произошедшего события возникает внутри рассказа о событии и его интерпретации; он не базируется на «онтологии» объективного исторического времени. Исторический нарратив — это всегда повествовательный текст,
4. Слово «нарративный поворот», скорее всего, произнес впервые в 1992 г. канадский лингвист и теоретик литературы Мартин Крейсморт.
представляющий собой интерпретацию прошлого как автором, так и читателем: «Исторический нарратив, конечно, можно считать не столько описанием прошлого, сколько „методичкой" по пониманию исторической реальности» [Козлов, 596].
В постмодернистской философии нарратив предстает самодостаточным и самоценным образованием — процесс раскрытия повествования осуществляется ради самого рассказа. В наррати-ве важно не прямое воздействие на действительность, а его символическая деятельность как таковая. Нарратив в данном случае может пониматься как то, что является инструкцией по конструированию реальности, а не ее описанием.
В этом контексте важным для постмодернистского понимания нарратива является феномен финала, который заранее известен рассказчику. Задаваемый финал привносит в рассказ смысл и вызывает к существованию прочие элементы рассказа. В отличие от классического понимания произведения, постмодернистский текст бесконечно откладывает означаемое на будущее. Нарративный акт может пониматься как то, что творит реальность, задавая в то же самое время относительность интерпретации. Постмодернизм предлагает отказаться от всех разновидностей реализма в обращении с текстом, прежде всего, от литературного критического реализма, который предполагает соотнесение с объективным, а также от реализма средневекового происхождения, противопоставляя последнему сугубо номиналистическое отношение к тексту. Любой разговор несет в себе внутреннюю бесконечность. Нарратив всегда может быть представлен по-разному.
Понимание нарратива в постмодерне связано с концепциями «смерти субъекта» и «смерти автора». Постмодерн показывает недостаточность такого отношения к тексту, которое выстраивается на базе стандартной субъект-объектной модели. На место объективизма в данном случае приходит интерсубъективизм: нарративы нельзя сводить исключительно к личным изобретениям и в то же время они не редуцируемы до простого описания вещей и событий в позитивистском смысле [Брокмейер, Харре, 29].
Нарративные практики в постмодерне мыслятся ангажированными социокультурными детерминантами, которые оформляют нарратив не как сущность, а, скорее, как свод правил. Постмодерн негативно относится к феномену «больших нарраций», которые были характерны, например, для эпохи модерна и представляли собой социокультурные доминанты и властные установки. На практике нарратив в меньшей степени описывает в позитивистском
смысле этого слова; в большей степени он предписывает. Нарра-тив — это особо гибкая модель, а не онтологическая сущность или вариант репрезентации. Нарратив не относится исключительно к сфере литературного воображения, которая обычно противопоставляется сфере обыденности. Нарратив — это открытая и гибкая структура, посредник между персональными и обобщенными установками, позволяющий моделировать мир и самого себя. В нарра-тиве прошлое не проецируется, а непосредственно конструируется.
Итак, можно сделать вывод, что в максимально общем смысле нарратив представляет собой некоторый ансамбль лингвистических и психологических структур, которые передаются культурными средствами и обусловлены в то же время коммуникативным и лингвистическим мастерством отдельно взятого индивида [Брокмейер, Харре, 29].
Феномен изложенной истории с точки зрения современных гуманитарных наук является важнейшей особенностью человеческого мышления и способом интерпретации культурного опыта. Й. Брокмейер, Р. Харре в 1980-х гг. писали о том, что устная и письменная повествовательные формы представляют собой базовую в психологическом, лингвистическом, культурологическом и философском смыслах основу согласования нашего опыта с условиями существования в природе [Брокмейер, Харре, 29].
Понятие «нарратив» выходит на первый план в «нарративном анализе». Развитие нарративного анализа во многом связано с интерпретативным поворотом в науках о человеке. Этот подход во многом выступает плодом осознания самостоятельности текста. В самом широком смысле нарративный анализ представляет собой исследовательский метод, который сосредотачивает внимание на рассказанных людьми историях. Исследователь акцентирует внимание на соотношении описательных средств, на способе структурирования и построения повествования, презентации представленного в тексте опыта, а также на авторской интерпретации рассказа, на значении текста для формирования самосознания автора, на реальном значении истории для рассказчика. В анализе нарратива важен не объективный базис повествования, а работа рассказчика.
Нарративный анализ в библеистике
Современная библейская экзегеза переживает смену парадигмы, столь же революционную, каким был переход к исторической
критике. Этот сдвиг парадигмы направлен в сторону междисциплинарных и более целостных подходов, которые компенсируют зависимость библеистов от историко-критических методов. Одним из аспектов этого сдвига является отношение к повествовательным библейским текстам именно как к повествованиям.
Старая историко-критическая методология претерпела эволюционные изменения, которые приблизили ее к чисто литературному подходу. Хотя нарративная критика не была первым современным литературно-критическим подходом к Библии, именно она получила наиболее широкое признание. Нарративная критика в библеистике — это, по сути, целостное отношение к библейским книгам как к художественным произведениям, предполагающее использование приемов и терминологии светского литературоведения.
Стоит отметить, что литературная критика — широкий термин, охватывающий несколько различных подходов к художественному тексту. Когда он впервые был применен к толкованию Библии в 1950-х и 1960-х гг., это понятие использовалось для любой формы внимательного прочтения текста и, следовательно, часто охватывало более ранние типы экзегезы литературного плана.
В 1960-е гг. интерпретировать библейское повествование означало выяснить, кто его написал и к каким историческим событиям оно относится. Однако в 1970-е гг. многие интерпретаторы нарратива перешли от вопросов о происхождении и исторических реалиях библейских текстов к возобновленному изучению самого нарратива. Каковы его структура и сюжет? Кто его герои? С каких точек зрения это рассказывается? В 1980-е гг., в свою очередь, многие переводчики, которые были в восторге от подходов «новой критики», перешли от этих вопросов к вопросам о читателях текста. Какую аудиторию этот текст предполагает? Как он общается с ними? Каким образом они пытаются разобраться в этом? Некоторые из этих ранних исследований опирались на лингвистические, структуралистские и семиотические теории, такие как теории Проппа и Греймаса.
Начало нарративной критики евангельского повествования приходится на 1970-е гг. и развивается в рамках семинаров Общества библейской литературы, которые были посвящены Евангелию от Марка. В 1974 г. журнал Беше1а опубликовал результаты этого семинара. Начало литературной критике Евангелия от Марка положил Н. Перрин. В конце 1970-х появилась статья Пе-
терсена, который обратил внимание на точку зрения рассказчика при анализе новозаветных текстов, рассматривая ее в идеологическом, фразеологическом, пространственно-временном и психологическом планах. К концу 1970-х исследователи стали употреблять термин «narrative criticism». Наиболее последовательное его употребление обнаруживается в работе Д. Роудса. Именно он изложил основополагающие принципы нарративной критики. Исследователь переключал внимание с анализа фрагментов текста на изучение текста как целого, как «мира в себе». Нарративный метод, по мнению Роудса, опускает исторические вопросы.
Роудс и Д. Майчи в 1982 г. написали работу, в которой подчеркивали, что предметом нарративного анализа является текст как окончательное, завершенное целое, в котором можно выявить позицию рассказчика и в котором все действие имеет внутреннюю связанность. Таким образом, возможна независимая от «эмпирической» истории интерпретация Евангелия. Автономное восприятие текста в нарративном анализе не позволяет автоматически восполнять одно Евангелие другим.
Важное значение в истории становления нарративного метода в библеистике имеет работа А. Калпеппера «Anatomy of the Fourth Gospel» (Анатомия Четвертого Евангелия) [Culpepper]. Калпеппер обсуждает точку зрения, время повествования, развитие сюжета и характеры (Иисус, Бог-Отец, ученики, евреи и второстепенные персонажи), а также иронию и символику в Евангелии от Иоанна. Эти работы предложили вполне прочный методологический подход к исследованию Евангелия и оказали большое влияние на англоязычную науку.
Теоретики библейской нарратологии на основе разработок Чатмэна стали различать реального автора и воображаемого, отдельно выделять рассказчика, адресата рассказчика, а также отделять воображаемого читателя от читателя реального. Примечательно, что с 1977 г. нарративная критика как метод применялась для анализа Евангелия от Марка, тогда как лишь с 1983 г. методология стала применяться для изучения Евангелий от Матфея и Луки 5.
Также стоит упомянуть о том, что у истоков библейской нарра-тологии лежит работа Р. Олтэра 1981 г., в которой Библия рассматривается в контексте мировой литературы. С течением времени критика наррации испытывает влияние «эстетики восприятия»
5. См. подробнее: [Moore, 4-7].
и получает наименование «критики отклика читателя», которую развивали Г. Танхилл, Р. Фоулер, Б. В. Йерзель. В рамках указанного направления предпринимались попытки установить характер понимания Евангелия его первоначальными слушателями и реконструировать образ читателя, каким его «видит» евангельский текст.
Из зарубежных авторов, значимых для данной тематики, необходимо выделить Кристофера Т. Пэриса [Paris], Д. Маргера и Ю. Буркен [Marguerat, Bourquin], М. А. Пауэлла [Powell], Э. С. Маль-бон [Malbon], Ж. Л. Ска [Sfca], М. Штернберга [Sternberg], А. Берлин [Berlin], Р. А. Калпеппера [Culpepper], Дж. Д. Кингсбери [Kingsbury].
Систематизация главных методологических принципов нарративного анализа в применении к библейскому тексту
Повествовательная экзегеза предлагает метод понимания и передачи библейского послания, который соответствует форме рассказа и личного свидетельства. Как и структурализм, нарративный метод сопротивляется попыткам дробления текста и изучает лежащие на поверхности, а не глубинные структуры. Исследова-телей-нарративистов интересуют коммуникативные механизмы, скрытые в тексте, а также подразумеваемые автор и читатель, отличные от их реальных прототипов, принадлежащих эмпирической истории. Коммуникативная природа литературы — одно из основных положений нарративного понимания текста. Важно подчеркнуть следующее: нарративный анализ библейского текста предполагает, что «стратегия автора достигает цели именно в интерпретативной работе читателя» [Филофей 2015б, 30]. Текст конструирует своего читателя, оказывая на него воздействие и формируя его систему ценностей. Текст выступает как общение двух указанных инстанций.
Для исследователя-нарративиста важно, что большая часть Библии не столько пытается воспроизвести внешнюю реальность, сколько делится опытом и призывает нас участвовать в этом опыте. Функция повествования состоит не в том, чтобы описывать, а в том, чтобы вызывать отклик у своих слушателей.
Основные элементы повествования (обстановка, персонажи, сюжет) важны для рассмотрения при вслушивании в историю, но сами по себе они не являются целью повествования или смыслом его послания. Они являются средством, с помощью которого
можно донести более глубокую истину, которая должна быть понята в истории.
Обстановка повествования, или исторический контекст, включает физические (конкретные места, объекты или виды деятельности), культурные (обычаи, социальные ценности, системы верований, мировоззрение, установки) и временные (политические, национальные и мировые события) аспекты.
Важно помнить о сюжете истории: точке конфликта или напряженности; персонажах, связанных с этим конфликтом; течении и расположении истории, а также о том, как конфликт разрешен (или нет). Сюжет напрямую связан с точкой зрения (посланием) истории. Иначе говоря, библейские повествования не рассказывают нам всего о событии; они избирательны, сосредоточены на тех элементах, которые вносят вклад в сюжет, и не могут отвечать на все вопросы, которые мы, возможно, захотим задать по поводу читаемой истории.
В Священном писании повествования существуют только по отношению к большему целому, а не как изолированные истории. Расположение конкретной истории в более крупном сборнике рассказов или в книге (литературный контекст) создает дополнительные условия для вслушивания в историю. Развитие смыслов в более крупном произведении, а также его историческая и культурная обстановка влияют на то, как будет услышана отдельная история.
При всем внутреннем многообразии нарративный метод чаще всего включает следующие элементы:
1) акцент на повествовательных фрагментах библейских текстов (например, в Ин 8:1-11, где рассказывается о прощении Христом блудницы, можно выделить завязку, кульминацию и разрешение нарратива, а также более детально рассмотреть его структуру);
2) переключение внимания с анализа отдельных фрагментов текста на изучение текста как целого, как «мира в себе», который имеет внутреннюю связанность (например, в данном случае Евангелия не просто сообщают информацию, а вводят человека в особый мир);
3) отодвигание на второй план вопросов, связанных с эмпирической историей описываемых событий (евангелисты в таком случае становятся религиозными писателями, а не историографами);
4) использование подходов, альтернативных литературной критике, критике редакций и фундаменталистскому прочтению
библейского текста («позднейшие вставки», например, приведенный выше фрагмент, обретают при таком подходе важное функциональное значение);
5) отсутствие противопоставления формы как инструментального носителя смыслов содержанию текста;
6) различение реального автора и воображаемого, воображаемого читателя и читателя реального (в данном случае евангелист писал текст, не учитывая особенности восприятия реальности и отношение к сакральному тексту у человека XXI в.); реконструкция того читателя, которого предполагал библейский текст;
7) рассмотрение Библии в контексте мировой литературы;
8) пристальный интерес к коммуникативным механизмам, содержащимся в тексте, «текстуальной сетке», т. е. к тем связям, которые призваны установить коммуникацию;
9) изучение того, как текст конструирует своего читателя и как воздействует на него, формируя систему его ценностей (очевидно, что евангелист повествует историю о блуднице с целью повлиять на читающего);
10) анализ литературных особенностей, которые способствуют связности и цельности текста, а также структуры развертывания сюжета, череды точек зрения и т. д.;
11) интерес к нарративному содержанию «ненарративных» фрагментов текста; обнаружение нарративов при помощи методов смежных гуманитарных дисциплин (например, использование социокультурного подхода, который применим в изучении реальных обстоятельств описанной в Евангелии от Иоанна истории).
Иеродиакон Филофей (Артюшин) указывает на то, что нарративный анализ
представляет собой глубоко креативный и последовательный процесс проникновения в мир повествования, каковыми по преимуществу являются и евангельские рассказы о словах и делах Иисуса Христа [Артюшин 2015б, 28].
По мнению А. С. Десницкого, в основе стандартной библейской критики и нарративного подхода лежат разные парадигмы восприятия текста как такового. Библейская критика позитивистского толка интерпретировала текст как, образно говоря, вместилище, куда автор вкладывает некоторые значения, а читатель их впоследствии извлекает. Но в реальности процесс чтения предполагает формирование метатекста, который имеет связи с различными
контекстами, ожиданиями и взглядами читающего. Смысл реконструируется каждый раз вновь [Десницкий 2015, 160]. Текст в итоге перестает быть «рабом» читателя и «рабом» автора. Примечательно, что нарративный подход уходит не только от крайности историко-критического прочтения библейского текста, но и от крайности его фундаменталистского восприятия (напомним, что фундаментализм и консерватизм — не одно и то же).
В отличие от историко-критического метода, забравшего библейский текст из рук обычного читателя Библии, «повествовательная критика, как правило, сближает ученых и непрофессиональных читателей Библии» [Powell, 91].
Соотношение нарративного метода и святоотеческой традиции. Постановка проблемы
Освоение нарративного анализа православными библеистами неизбежно ставит вопрос о соотношении нового подхода и традиционных экзегетических методов, освященных авторитетом древности.
Прежде всего проблема восприятия нарративного метода в современном церковном контексте во многом совпадает с трудностями освоения иных зарубежных и светских подходов к изучению Библии. Указанная проблематика является частным случаем более общего вопроса о том, какое место и значение имеет святоотеческая экзегеза в связи с устоявшейся традицией историко-филологического анализа Библии [Юревич, 29].
О том, что православная традиция не должна бояться достижений библейской критики и не должна игнорировать их, в отечественном богословии говорилось неоднократно. А. В. Карташев призывал православие взять на вооружение библейскую критику как «оружие новейшей научной техники» [Карташев, 113 ], чтобы отстаивать свои богословские позиции в современном контексте. В то же время он писал, что «для этого нужно ее сначала творчески воспринять, усвоить и преобразить в лоне церковного богословия и церковной истины» [Карташев, 113]. Положительно о библейской критике высказывался прот. Сергий Булгаков:
Православному сознанию нет оснований бояться библейской критики или смущаться пред нею, потому что чрез нее лишь конкретнее становятся постижимы пути Божии и действие Духа Божия, многократно и многообразно действовавшего в Церкви [Булгаков, 60].
Те же самые аргументы применимы и к нарративному методу с тем уточнением, что он, как показывает наш анализ, не враждебен традиционной экзегезе, а в сравнении с исторической критикой даже более дружественен по отношению к ней.
Можно выделить следующие сложности использования нарративной методологии в православном контексте:
1) позднейшее возникновение и оформление метода в сравнении с многовековой традицией православной экзегезы;
2) связь нарративного подхода со светскими гуманитарными науками;
3) связь нарративного метода с философией постмодерна, к которой Церковь в большинстве случаев настроена однозначно критически;
4) терминологическая специфика и понятийная перегруженность некоторых исследований;
5) внутреннее многообразие, методологическая вариативность.
Конечно же, эти затруднения являются проблемой, скорее, не для профессионального исследователя, а для широкой церковной публики. Более серьезные проблемы заключаются в следующем:
1) нарративный метод на фундаментальном уровне предполагает рассмотрение библейского текста как того повествования, которое построено по обычным для мировой литературы законам, тогда как для святоотеческой традиции характерно противопоставление Священного писания языческой литературе (не только по содержанию, но и по внешним формам выражения смыслов) на основе традиционной концепции богодухновенно-сти [Афинагор, 20];
2) нарративный подход предполагает вживание в текст через использование способности воображения, что ставит вопрос объективности интерпретации повествования и с точки зрения исконных смыслов текста, и с точки зрения соответствия духовному опыту понимания Священного писания у святых отцов (например, фразы в начале фрагмента Ин 8:1-11 «Иисус же пошел на гору Елеонскую» и «А утром опять пришел в храм» уже предполагают личностное погружение в описываемую ситуацию при помощи воображения, в обращении к которому святые отцы призывали соблюдать особую осторожность).
Сопоставляя консервативную экзегетическую парадигму и нарративный подход, необходимо эксплицировать три момента: 1) представления авторитетных церковных писателей древности
о богодухновенности Священного Писания и суждения современных православных авторов по данному вопросу; 2) основные методы толкования Священного Писания, выработанные в святоотеческий период; 3) историко-культурные детерминанты, повлиявшие на становление традиционной святоотеческой экзегезы.
Принципы святоотеческого отношения к Священному писанию и современная библеистика
Как известно из истории христианского осмысления Библии, возможны несколько вариантов интерпретации свойства бого-духновенности с опорой на 1 Тим 3:16 и 2 Петр 1:20-21. В целом традиционная теория богодухновенности следует «пророческой модели», предполагая, что Бог вдохновляет авторов библейских книг подобно тому, как Он вдохновлял пророков. Однако для святых отцов, по замечанию исследователей, не характерна системная разработка данного вопроса:
В целом можно констатировать, что воззрения авторов святоотеческого периода на богодухновенность не характеризуются систематическим подходом к этому вопросу [Тихомиров, 445].
В итоге в массиве авторитетной древнехристианской литературы (как и внутри библейского текста) можно встретить различные представления о том, как осуществляется «механизм» богодухновенности: 1) детерминистские высказывания в стиле «божественного диктанта» и в то же время — акцент на допущении некоторого индивидуального участия земного автора в написании библейского текста; 2) убежденность в том, что пророк и автор библейской книги получают откровение в экстатическом состоянии и в то же время — суждения о том, что они не теряют рассудок, сохраняя ясность и чистоту сознания; 3) представление о богодухновенности не только смысла, но и буквы Писания, и в то же время — свобода в цитировании и использовании различных редакций текста.
Принято считать, что докритическое отношение к Священному писанию в святоотеческий период являет нам концепцию «божественного диктанта», представленную в раннехристианской апологетике. Известно, что уже Афинагор Афинянин [Афинагор, 20] и мч. Иустин Философ [Иустин, 411-412] сравнивали пророков с инструментами. Логическим следствием детерминистской
позиции явилась убежденность в непогрешимости не только смыслов Писания, но и его внешней формы. Принижение автономии человеческого участия в формировании библейских текстов можно встретить у таких авторов, как свт. Иоанн Златоуст, блж. Иероним Стридонский, блж. Августин Аврелий и др. Святые отцы зачастую распространяли принцип богодухновенности на переписчиков, редакторов и переводчиков. Различия между редакциями могли объясняться провиденциальными причинами, а неточности — при помощи аллегорического метода. Свободно-сознательная индивидуальная активность земного автора библейской книги если и допускалась, то, чаще всего, в пассивной перспективе: священнописатель отдавался в руки божественной воли, сохраняя ясность сознания.
Стоит сказать, что о святоотеческой концепции богодухновен-ности в православной среде ведется дискуссия. Так, И. С. Вевюрко оспаривает однозначность вывода о том, что святые отцы древности были во всей полноте сторонниками концепции божественного диктанта (в частности, автор обращает внимание на некоторые высказывания свт. Василия Великого и свт. Иоанна Златоуста) [Вевюрко]. Можно предположить, что именно в попытках разработать (фрагментарно) некую общую теоретическую схему бого-духновенности проявлялся указанный механицизм в понимании принципов воздействия Духа Святого на автора Священного писания, тогда как в практике использования библейских текстов церковные писатели акцентировали (подспудно) нормативность и автономность человеческого элемента в формировании библейского повествования. Наглядным фактом, подтверждающим это, является отсутствие в православном богословии протестантского принципа «Sola Scriptura».
Момент свободы в отношении к библейскому тексту приближает нас к синергийному пониманию богодухновенности, которое открывает простор для введения широкого круга методологических приемов изучения Библии, направленных на осмысление «человеческого» компонента в процессе формирования священных текстов. Синергийное богочеловеческое понимание богодухновенности (по аналогии с халкидонским принципом) разрабатывалось такими авторами, как еп. Сильвестр Малеванский [Малеванский, 286], Б. И. Сове [Сове, 68], П. И. Лепорский [Лепорский, 742-743], еп. Кассиан (Безобразов) [Безобразов, 5] и А. В. Карташев [Карта-шев, 72], и имеет как достоинства, так и проблемные аспекты. Для нас важно, что и с точки зрения консервативного православного
взгляда на проблему богодухновенности можно найти основания для того, чтобы делать земного автора священного текста не механическим, а живым, переживающим субъектом в передаче божественного откровения, а также тем, кто сохраняет определенную свободно-сознательную активность в особом состоянии божественного озарения.
Анализируя святоотеческое восприятие богодухновенно-сти, нельзя сбрасывать со счетов добиблейское и ветхозаветное влияние на решение этого вопроса (связанное с пониманием метафизики книги и сущности пророческого слова), а также определенную зависимость от античной языческой культуры интерпретации текста, признавая вместе с тем, что православная экзегеза выработала свое оригинальное понимание. Опуская для краткости подробности становления христианской экзегетической методологии, обозначим традиционную схему возможностей понимания библейского текста, представленную прп. Иоанном Кассианом Римлянином: 1) буквальный смысл;
2) тропологическое или моральное (нравственное) толкование;
3) аллегорическое или типологическое толкование; 4) анагогиче-ское толкование, связанное с реальностями духовного мира. Известно, что для христианской экзегезы были важны символические толкования, представленные аллегорией и типологией.
В оценке этих методов с позиций современной библеистики необходим дифференцированный подход. Конечно, некоторые опыты аллегорического толкования у древних церковных писателей сложно назвать экзегезой с точки зрения современной науки. Но в то же время исследователи отмечают, что некоторые святоотеческие подходы имеют свои аналоги в инструментарии современных библеистов. Так, А. С. Десницкий считает, что
среди современных библеистов невозможно найти сторонников аллегорического метода в чистом виде, однако можно говорить о некотором его родстве с определенными современными школами, которые видят в библейском тексте символическое, мифо-поэтическое отображение некоторых общих идей, — прежде всего, это сторонники «демифологизации» [Десницкий 2015, 106].
Протоиерей Иоанн Брек утверждает, что типологический метод позволяет «примирить традиционное утверждение о богодухновенности даже с наиболее крайними формами историко-критиче-ского и литературного анализа» [Брек]. В отношении нарративно-
го метода иеромон. Филофей (Артюшин) отмечает, что, применяя нарративный метод в русле православной традиции, современный читатель и исследователь-ученый продолжают вместе со святыми отцами описательно комментировать Библию и вдобавок к этому заново переживать текст как событие, к которому приглашает рассказчик [Артюшин 2015б, 48]. Таким образом, освоение нарративной методологии встраивается в общий контекст переосмысления древней экзегезы в связи с новейшими методами.
Сравнительный анализ нарративного метода и традиционной святоотеческой экзегезы
1. Объективный анализ показывает, что в понимании сакральной значимости святоотеческой экзегезы необходимо учитывать положительные и проблемные историко-культурные влияния, в том числе на принципы понимания богодухновенности (смыслов и словесной формы) у древних церковных писателей. В анализе сакрального статуса святоотеческой экзегезы и ее положения по отношению к библейской критике и современным методам изучения Священного писания необходимо учитывать историческую динамику развития представлений о метафизике таких феноменов, как книга, язык, слово, мышление и творчество. Это позволит корректно соотносить современную методологию би-блеистики с духовным опытом толкования отцов Церкви, а не с его историко-культурными ограничениями.
2. Необходимо учитывать, что исследователи дискутируют о том, насколько в святоотеческом понимании богодухновенности допускается присутствие человеческого элемента в формировании библейского текста. Эти споры влияют на решение вопроса об использовании нарративного метода, как и всей новейшей методологии изучения Библии, в опыте современной православной экзегезы.
3. В своем историческом развитии православная экзегеза пришла к пониманию богодухновенности в соответствии с принципами Халкидонского ороса. Учитывая отмеченную выше проблематику, нельзя не заметить, что он соответствует традиционному для святых отцов представлению о Библии как об одной из форм воплощения Слова Божьего. Таким образом, общая направленность святоотеческой традиции, в согласии с ее сотериологическими и аскетическими принципами, оставляет место для присутствия в определенной степени автономного
человеческого элемента в процессе формирования библейского текста. Нарративный метод отношения к библейскому тексту как к литературному произведению совпадает с оправданием человеческого аспекта в формировании Священного писания в синер-гийной и богочеловеческой (халикдонской) модели отношения к Библии. Она, в отличие от инструментально-механистического принципа понимания богодухновенности, исходит из глубинной специфики православного миросозерцания, а не из культурных принципов отношения к тексту отдельно взятой эпохи, и не обусловлена древними апологетическими «ходами» с миссионерской целью возвысить Библию в контексте мировой литературы через жесткое противопоставление христианской и языческой письменности.
4. Несмотря на то, что современная библеистика во многом размежевалась с классической святоотеческой методологией, исследователи обнаруживают в ней некоторые аналогии с разработками современной науки. В отношении нарративного анализа можно установить некоторые формальные совпадения с принципами святоотеческой экзегезы. Во-первых, у древних церковных экзегетов, как и у сторонников нарративного анализа, обнаруживается тенденция воспринимать библейский текст как законченное целое, отодвигая на второй план и даже игнорируя объемные историко-филологические и текстологические штудии в стиле стандартной библейской критики. Во-вторых, некоторое соответствие нарративному методу можно обнаружить в стремлении традиционных толкователей понять «цель» и «намерение» всего библейского текста или отдельно взятой священной книги. В-третьих, нарративный подход, как и святоотеческая экзегеза, с формальной точки зрения уходят от текстологической проблемы «вставок» в библейское повествование, подчеркивая функциональную важность этих фрагментов с повествовательной точки зрения. В-четвертых, святые отцы могли обращать внимание на речевые характеристики рассказчиков в библейских текстах, что также сближает их с библеистами-нарративистами.
5. К особенностям, отличающим нарративный анализ текста от святоотеческой экзегезы, можно отнести: а) игнорирование эмпирического исторического контекста в нарративном анализе библейских книг; б) анализ отдельных библейских книг как автономных образований, который затрудняет согласование с другими библейскими фрагментами, что было крайне важно для святоотеческой экзегезы; в) осмысление нарративным анализом
библейского текста как литературного произведения вне контекста проблематики богодухновенности.
6. Однако это вынесение за скобки не означает отрицания богодухновенности за пределами применения собственно нарративного метода. Внедрение нарративного метода в современную православную библеистику можно воспринимать как часть исторической динамики, которой была подвержена святоотеческая экзегеза, преломлявшая принципы ветхозаветного толкования и античного языческого отношения к литературному произведению. Очевидно, нарративному анализу суждено встроиться в череду тех влияний извне, которые способны дать существенный экзегетический прирост.
7. В рамках нарративного подхода становится очевидным, что каждая историческая эпоха со своей характерной культурой отношения к тексту как таковому (и сакральному тексту, в частности) создает своего рода «портал» для вхождения в священную библейскую историю с целью экзистенциального вживания читателя в событие рассказывания, которое имеет вневременное значение и актуально для каждого человека. Святоотеческая экзегеза позднеантичного и средневекового периодов в этом контексте предстают одной из форм диалога этих эпох со священным повествованием, с рассказчиком, участниками событий и главным Автором библейской истории и текста. У этого диалога имеется свой характерный историко-культурный язык взаимодействия со Священным писанием. Византийская традиция интерпретации Священного писания будет являться в том числе особым историко-культурным откликом на деятельность библейского рассказчика, особым опытом вовлечения в повествовательный мир с позиций определенных историко-культурных установок.
8. Современный читатель Библии имеет свой культурный и ментальный «язык» диалога для вхождения в библейские события и со-проживания их вместе с рассказчиком. Применяя нарративный метод, мы получаем возможность оправдать глубину исследовательского поиска древних церковных писателей, который осуществлялся на языке их культуры и ментальности, традиции отношения к тексту отдельно взятой эпохи, отделяя исторически обусловленные формы интерпретации от духовного опыта. Нарративный подход, таким образом, предстает точкой сопряжения церковной науки и светских методов в изучении Библии.
Заключение
Нарративный метод сумел показать свою плодотворность, прежде всего, в зарубежной библеистике. Для православной библеистики применение данного метода также является важной задачей. Несмотря на то, что в рамках нарративного метода библейский текст анализируется прежде всего как литературное произведение, а вопрос о его богодухновенности отодвигается на второй план, новейшая методология позволяет глубже проникнуть во внутренний мир диалога между рассказчиком Библии и ее читателем. Нарративный подход в православной библеистике позволит заново актуализировать древнее святоотеческое экзегетическое наследие, пройденный Церковью опыт вживания в библейский текст, участия в нем и его осмысления.
Мы получаем возможность уйти от распространенной церковной практики слепого копирования или механического комбинирования цитат из многочисленных святоотеческих толкований Библии. Нарративный метод уходит от школьного, схоластического отношения к священному тексту, который воспринимается как сборник богословских концептов, разбросанных посреди библейской истории и подтверждаемых ее событиями. Нарративный метод акцентирует важность использования воображения и необходимость экзистенциального вживания в текст с целью положительного влияния на читателя в духовном отношении.
Мы рассмотрели совпадения между нарративным подходом и фундаментальными принципами святоотеческого отношения к Священному писанию. Задачей дальнейших исследований должен стать анализ конкретных примеров применения прото-нар-ративной методологии в сочинениях древних церковных писателей. Таким образом, представленный в статье по большей части философский анализ будет восполнен теологическим подходом.
Пока лишь отметим, что нарративный анализ библейского текста обнаруживает совпадение с богослужебной практикой Православной церкви, которая, как известно, не только и не столько стремится сообщить отдельные библейско-богослов-ские смыслы или «загрузить» в сознание молящегося «позитивную» информацию о библейских событиях, а, прежде всего, помогает ему духовно возвыситься в присутствии Бога в общине, репрезентируя библейское повествование в таинстве, актуализируя со-проживание древних библейских событий, создавая пространство личного и коллективного участия в них с опорой
на способность воображения (правила использования которого прописаны в православной аскетической традиции).
Нарративный метод, экзистенциально вводящий читателя в библейский мир, и православная традиция совпадают в том, что библейское повествование — это не просто история, не просто свод богословских идей и нравственных правил, рассказанных в повествовательной, поэтической и символической формах. Библейское повествование — это реальное и актуальное событие, к участию в котором приглашается каждый из нас.
Источники
1. Афинагор = Афинагор Афинянин. Прошение о христианах // Памятники древней христианской письменности в русском переводе. Т. 5. Москва : В университетской типографии Катков и Ко., 1864. С. 11-66.
2. Иустин = Иустин Философ, муч. Увещание к эллинам // Творения. Москва : Паломник, 1995. С. 397-449.
Литература / References
1. Апресян = Апресян Р. Г. Принцип взаимности в этике Ветхого Завета // Этическая мысль. 2022. № 22 (2). С. 100-115. https://doi.org/10.21146/ 2074-4870-2022-22-2-100-115.
Apressyan R. G. (2022). "The Principle of Reciprocity in the Old Testament Ethics". Ethical Thought, v. 22, n. 2, pp. 100-115 (in Russian). https://doi.org/10.21146/2074-4870-2022-22-2-100-115.
2. Арапов 2014 = Арапов А. В. Две парадигмы в протестантской библейской герменевтике // Философская мысль. 2014. № 1. С. 1-19. URL: https://nbpublish.com/library_read_article.php?id = 10746 (дата обращения: 12.06.2023).
Arapov A. V. (2014) "Two paradigms in Protestant biblical hermeneutics". Philosophical thought, n. 1, pp. 1-19, available at: https://nbpublish.com/ library_read_article.php?id = 10746 (12.06.2023) (in Russian).
3. Арапов 2019 = Арапов А. В. Нарративные подходы в библейской герменевтике // Вестник ВГУ. Серия: Философия. 2019. № 2. С. 3-11.
Arapov A. V. (2019). "Narrative approaches in biblical hermeneutics". Vestnik VGU. Series: Philosophy, n. 2, pp. 3-11 (in Russian).
4. Бахтин = Бахтин М. М. Эпос и роман. Санкт-Петербург : Азбука, 2000. 300 с.
Bakhtin M. M. (2000). Epic and novel. St. Petersburg : Azbuka (in Russian).
5. Безобразов = Кассиан (Безобразов), еп. Принципы православного толкования Слова Божия // Путь. 1928. № 13. С. 3-18.
Cassian (Bezobrazov), bishop (1928). "Principles of Orthodox interpretation of the Word of God". Put', n. 13, pp. 3-18 (in Russian).
6. Борисенкова = Борисенкова А. В. Теория повествования Поля Рикера: от нарративной организации опыта к нарративным основаниям научного знания. Рецензия на книгу: Рикер П. Время и рассказ. Т. 1-2 / Пер. с франц. Т. В. Славко / Под ред. С. Я. Левит. Москва; Санкт-Петербург : Университетская книга, 1998 // Социологическое обозрение. 2007.
№ 6 (1). С. 55-63.
Borisenkova A. V. (2007). "Ricoeur's field theory of narrative: from the narrative organization of experience to the narrative foundations of scientific knowledge. Book review: Ricoeur P. Time and Story, v. 1-2. Moscow; St. Petersburg : University Book, 1998". Sociological Review, n. 6 (1), pp. 55-63 (in Russian).
7. Брек = Брек Иоанн, свящ. Православие и Библия сегодня // Альфа и Омега. 1996. № 4 (11). С. 8-26. URL: https://bible.predanie.ru/protopresviter-ioann-brek-pravoslavie-i-bibliya-segodnya (дата обращения: 12.06.2023).
Breck John, archpriest (1996). "Orthodoxy and the Bible today". Alpha and Omega, n. 4 (11), pp. 8-26, available at: https://bible.predanie.ru/ protopresviter-ioann-brek-pravoslavie-i-bibliya-segodnya (in Russian).
8. Брокмейер, Харре = Брокмейер Й., Харре Р. Нарратив: проблемы и обещания одной альтернативной парадигмы // Вопросы философии. 2000. № 3. С. 29-42.
Brockmeyer J., Harre R. (2000). "Narrative: problems and promises of one alternative paradigm". Questions of Philosophy, n. 3, pp. 29-42 (in Russian).
9. Булгаков = Булгаков Сергий, прот. Православие. Очерки учения православной церкви. Париж : YMCA-Press, 1964. 403 с.
Bulgakov Sergius, archpriest (1964). Orthodoxy. Essays on the teachings of the Orthodox Church. Paris : YMCA-Press (in Russian).
10. Вевюрко = Вевюрко И. С. Концепция богодухновенности священного писания в эпоху патристики // Философия религии: аналитические исследования. 2019. № 3 (1). С. 19-38.
Vevyurko I. S. (2019). "Conception of the Divine Inspiration of Scripture in the Patristic Era". Philosophy of Religion: Analytic Researches, v. 3, n. 1, pp. 19-38 (in Russian).
11. Десницкий 2015 = Десницкий А. С. Современный библейский перевод: теория и методология. Москва : Изд-во ПСТГУ, 2015. 432 с.
Desnitsky A. S. (2015). Modern biblical translation: theory and methodology. Moscow : PSTGU Publishing House (in Russian).
12. Десницкий 2020 = Десницкий А. С. Монархии в Древнем Израиле: методика нарративного анализа // Ориенталистика. 2020. № 3 (2). С. 323-347.
Desnitsky A. S. (2020). "Methods of the narrative analysis: monarchies in the Ancient Israel". Orientalistica, 3 (1), pp. 323-347 (in Russian). https://doi.org/10.31696/2618-7043-2020-3-2-323-347.
13. Карташев = Карташев А. В. Ветхозаветная библейская критика. Париж : YMCA-Press, 1947. 95 с.
Kartashev A. V. (1947). Old Testament biblical criticism. Paris : YMCA-Press (in Russian).
14. Ковшов = Ковшов М. В. Проблема центра богословия апостола Павла: Пролегомены к альтернативному подходу // Христианское чтение. 2013. № 2. С. 54-67.
Kovshov M. V. (2013). "The problem of the center of the theology of the Apostle Paul: Prolegomena to an alternative approach". Christian reading, n. 2, pp. 54-67 (in Russian).
15. Козлов = Козлов А. С. Некоторые свойства поведения исторического нарратива в современности // Материалы VII Всероссийской научно-практической конференции. Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2018. С. 296-301.
Kozlov A. S. (2018). "Some properties of the behavior of historical narrative in modern times", in Proceedings of the VII All-Russian Scientific and Practical Conference. Ekaterinburg : Ural Publishing House. Univ., pp. 296301 (in Russian).
16. Лепорский = Лепорский П. И. Боговдохновенность // Православная богословская энциклопедия / Под ред. А. П. Лопухина. Т. 2. Санкт-Петербург : Изд-во Петроград, 1901. С. 729-748.
Leporsky P. I. (1901). "Divine inspiration", in Orthodox Theological Encyclopedia, v. 2. St. Petersburg : Petrograd publishing house, pp. 729-748 (in Russian).
17. Малеванский = Сильвестр (Малеванский), еп. Опыт православного догматического богословия. Т. 1. Киев : Тип. Г. Т. Корчак-Новицкого, 1884. 325 с.
Sylvester (Malevansky), bishop (1884). Experience of Orthodox dogmatic theology, v. 1, Kyev : Typ. G. T. Korczak-Novitsky (in Russian).
18. Мишалова = Мишалова Е. В. Исторический нарратив как форма организации и репрезентации исторического знания // Эпистемология и философия науки. 2012. № 31 (1). С. 157-173.
Mishalova E. V. (2012). "Historical narrative as a form of organization and representation of historical knowledge". Epistemology & Philosophy of Science, n. 31 (1), pp. 157-173 (in Russian).
19. Можейко = Можейко М. А. Нарратив // История философии. Минск : Интерпрессервис ; Книжный Дом, 2002. С. 650-652.
Mozheiko M. A. (2002). "Narrative", in History of Philosophy. Minsk : Interpressservice ; Book House, pp. 650-652 (in Russian).
20. Осколков = Осколков П. А. Социальный статус плода в утробе матери согласно книге Исход и правовым сборникам Древнего Ближнего Востока // Христианство на Ближнем Востоке. 2021. № 5 (4). С. 272-300. https:// doi.org/10.24412/2587-9316-2021-10023.
Oskolkov Pavel A. (2021). "The social status of the fetus in the womb according to the book of Exodus and the legal collections of the Ancient Near East". Christianity in the Middle East, v. 5, n. 4, pp. 272-300 (in Russian). https://doi.org/10.24412/2587-9316-2021-10023.
21. Сове = Сове Б. И. Тезисы по Священному Писанию Ветхого Завета для I конгресса православных богословов в Афинах // Путь. 1936-1937. № 52. С. 67-69.
Sove B. I. (1937). "Theses on the Holy Scriptures of the Old Testament for the First Congress of Orthodox Theologians in Athens". Put', n. 52, pp. 6769 (in Russian).
22. Теребков = Теребков А. С. К вопросу о трактовке феномена нарратива в современном гуманитарном знании. Сущность и истоки // Омский научный вестник. 2012. № 3 (109). С. 114-117.
Terebkov A. S. (2012). "On the issue of interpretation of the phenomenon of narrative in modern humanitarian knowledge. Essence and origins". Omsk Scientific Bulletin, n. 3 (109), pp. 114-117 (in Russian).
23. Тихомиров = Тихомиров Б. А. Богодухновенность // Православная энциклопедия. Т. 5. Москва : Православная энциклопедия, 2002. С. 442-447.
Tikhomirov B. A. (2002). "Inspiration", in Orthodox Encyclopedia, v. 5. Moscow : Orthodox Encyclopedia, pp. 442-447 (in Russian).
24. Филофей 2015а = Филофей (Артюшин), иеродиак. Образ Мессии в Евангелии от Матфея: от нарративного анализа к нарративному богословию // Материалы ежегодной научно-богословской конференции Санкт-Петербургской духовной академии 30.09.2015. Санкт-Петербург : Изд-во СПбДА, 2015. С. 28-33.
Philotheus (Artyushin), hierodeakon (2015). "The image of the Messiah in the Gospel of Matthew: from narrative analysis to narrative theology", in Materials of the annual scientific and theological conference of the St. Petersburg Theological Academy 09.30.2015. Saint Petersburg : Publishing House of St. Petersburg Theological Academy, pp. 28-33 (in Russian).
25. Филофей 2015б = Филофей (Артюшин), иеромон. ^временный метод нарративного анализа и возможности его использования в православной библеистике // Богословский вестник. 2015. № 1-2. С. 23-55.
Philofey (Artyushin), hieromon. (2015). "Modern method of narrative analysis and the possibility of its use in Orthodox biblical studies". Theological Bulletin, n. 1-2, pp. 23-55 (in Russian).
26. Филофей 2017 = Филофей (Артюшин), иеромон. Нарративная функция и богословские следствия чередования мотивов «видеть» и «слышать» в Евангелии детства (Лк 1-2) // Актуальные вопросы современного богословия и церковной науки. Материалы международной научно-богословской конференции, посвященной 70-летию возрождения СПбДА. 16-17 ноября 2016 г. Часть 1: Библеистика. Богословие. Церковное искусство и архитектура. Санкт-Петербург : Изд-во СПбПДА, 2017. С. 85-135.
Philofey (Artyushin), hieromon. (2017). "Narrative function and theological consequences of the alternation of motives of "seeing" and "hearing" in the Gospel of Childhood (Luke 1-2)", in Current issues of modern theology and church science. Materials of the international scientific and theological conference dedicated to the 70th anniversary of the revival of St. Petersburg Theological Academy. November 16-17, 2016, Part 1: Biblical Studies. Theology. Church art and architecture. St. Petersburg : Publishing house of the St. Petersburg Theological Academy, pp. 85-135 (in Russian).
27. Юревич = Юревич Дмитрий, прот. Учение о богодухновенности Священного Писания и его актуальность в современных библейских исследованиях // Материалы XV Ежегодной богословской конференции ПСТГУ. Т. 1. Москва : Изд-во ПСТГУ, 2005. С. 29-36.
Yurevich Dmitry, archpriest (2005). "The doctrine of the inspiration of Holy Scripture and its relevance in modern biblical studies", in Materials of the 15 Annual Theological Conference of PSTGU, v. 1. Moscow : PSTGU Publishing House, pp. 29-36 (in Russian).
28. Berlin = Berlin A. (1983). Poetics and Interpretation of Biblical Narrative. Sheffield : Almond Press.
29. Culpepper = Culpepper R. A. (1983). Anatomy of the Fourth Gospel: a study in literary design. Philadelphia : Fortress Press.
30. Finnern = Finnern S. (2014). "Narration in Religious Discourse (The Example of Christianity)", in Huhn P., Meister J. C., Pier J., Schmid W. (eds.). The Living Handbook of Narratology. Berlin ; New York : De Grynter.
31. Howe = Howe T. Biblical criticism: Reader-Response and Narrative Criticism, available at: https://christianpublishinghouse.co/2019/07/25/ biblical-criticism-reader-response-and-narrative-criticism/ (12.06.2023).
32. Kingsbury = Kingsbury J. D. (1998). Matthew as Story. Philadelphia : Fortress Press.
33. Malbon = Malbon E. S. (2000). In the company of Jesus: characters in Mark's gospel. Louisville, Ky. : Westminster John Knox Press.
34. Marguerat, Bourquin = Marguerat D., Bourquin Y. (1999). How to Read Bible Stories. Hymns Ancient and Modern Ltd.
35. Moore = Moore S. D. (1989). Literary criticism and the Gospels. New Haven : Yale University Press.
36. Paris = Paris C. T. (2012). Narrative Obtrusion in the Hebrew Bible : PhD Dissertation. Graduate School of Vanderbilt University.
37. Powell = Powell M. A. (1991). What is narrative criticism? Fortress Press; Edition Unstated.
38. Ska = Ska J. L. (2000). "Our Fathers have told us". Introduction to the analysis of Hebrew narratives. Rome : Gregorian & Biblical Press.
39. Sternberg = Sternberg M. (1985). The poetics of Biblical narrative: ideological literature and the drama of reading. Bloomington : Indiana University Press.
Информация об авторе
Дионисий Ким, иерей, аспирант, Московская духовная академия. Information about the author
Priest Dionisy Kim, postgraduate student, Moscow Theological Academy.
Поступила в редакцию / Received 02.11.2023 Поступила после рецензирования / Revised 30.11.2023 Принята к публикации / Accepted 12.01.2024
