CC BY
15Нарратив еврейской истории
в Российской империи:
евреи как типичная «малая нация»?1
Маргарита Сауловна Фабрикант
Кандидат социологических наук, кандидат психологических наук (Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», Москва, Россия; Белорусский государственный университет, Минск, Республика Беларусь)
Старший научный сотрудник, доцент, ORCID ID: 0000-00015707-2943, Белорусский государственный университет (БГУ), факультет философии и социальных наук, кафедра психологии: Республика Беларусь, 220004, Минск, ул. Кальварийская, 9-428, тел. +375172597048, E-mail: marharyta.fabrykant@gmail.com
DOI: 10.31168/2658-3380.2019.19.3.2
Аннотация: Статья посвящена анализу нарратива еврейской истории, представленному в трудах российской Wissenschaft des Judentums — направления, развивавшегося во второй половине XIX — начале XX вв. одновременно с конструированием исторических нарративов других центрально- и восточноевропейских наций. Основной вопрос исследования — насколько правомерно рассматривать евреев в Российской империи того периода в ряду других лишенных собственной государственности восточноевропейских «малых наций». Для решения этого вопроса исторический нарратив российской Wissenschaft des Judentums анализируется в сравнении с
1 Работа была осуществлена благодаря гранту Центра «Сэфер» на проведение научно-исследовательской деятельности по иудаике. Грант предоставлен в рамках благотворительной программы «Академическая иудаика на постсоветском пространстве», реализуемой при поддержке фонда «Генезис» (Genesis Philanthropy Group). Исследование было стимулировано серией вебинаров Центра «Сэфер» «История иудаики на русском языке, 1850-1917», некоторые результаты работы были также представлены на XXVI Международной конференция по иудаике 14-16 июля 2019 г. Автор благодарит лектора серии вебинаров Василия Щедрина и организаторов и участников конференции за ценную обратную связь.
нарративами других наций, для которых ключевым мотивом национальной истории в тот период нациестроительства также выступает страдание, — сербской и белорусской. Основное различие заключается в том, что в нарративе российской Wissenschaft des Judentums, в отличие от сербского и белорусского исторических нарративов, в страдание исторично — развернуто во времени в виде последова- е тельности конкретных событий, а не сконцентрировано в одном со- о' бытии (как в сербском нарративе) и не выводится из вневременных g обстоятельств (как в белорусском). Это различие обусловлено тем, и что у историков российской Wissenschaft des Judentums не было не- g обходимости доказывать еврейское национально-культурное своеобразие, которое не вызывало сомнений, и страдание рассматрива- g лось не как основание для большей автономии, но, напротив, как а проблема, которая могла быть решена посредством большей инте- r грации в имперские институциональные структуры под контролем просвещенных элит. Таким образом, пример российской Wissenschaft des Judentums демонстрирует неочевидную для «малых на- -к ций» особенность логики нациестроительства: всеобщее признание g национально-культурной специфики и даже значимой роли нации в к мировой истории необязательно представляет собой достаточное условие для того, чтобы эта нация смогла стать в своих и чужих глазах субъектом собственной истории и протагонистом собственного исторического нарратива.
Ключевые слова: Wissenschaft des Judentums, Российская империя, нарратив, нарративный анализ, национализм, нациестроитель-ство, «малые нации»
Исследования исторических нарративов стали особенно популярными в последние годы, пожалуй, не столько благодаря методологическим достижениям современной нарра-тологии, сколько в связи с актуализацией политики памяти в общей политической повестке дня, предположительным, хотя и неочевидным ростом их влияния на массовое сознание и на принятие решений. На фоне текущих войн памяти историописание прошлого зачастую видится упрощенно-идиллически — либо как чисто научное изучение фактов «как оно было на самом деле», либо как конструирование национальных исторических нарративов и тем самым совре-
менных наций «с чистого листа» и в прототипическом формате — каждой нации самой по себе, без современных взаимозависимостей и зависимости от более или менее успешного опыта предыдущих попыток. Разумеется, при ближайшем | рассмотрении эта картина «прошлого о прошлом» оказы-| вается упрощенной, а реальное положение вещей намного Л более близким к современности: даже для так называемых
и
^ «малых» или «новых» европейских наций с самого начала «• прослеживаются и многообразие конкурирующих версий ^ исторического нарратива, и обращенность не только внутрь, !р к соотечественникам, в которых, согласно националистиче-| скому канону, требовалось «пробудить национальное сознание», но и вовне, к различным акторам, ближним и дальним,
т
з которые могли повлиять на существование этой нации начи-§ ная с самого факта ее международного признания. о Особенно близким к современным войнам памяти вы-
глядит в XIX в. — «золотом веке» европейского нациестрои-тельства — конструирование еврейского исторического нарратива. Во-первых, можно спорить о том, в какой мере древний Израиль обладал ключевыми характеристиками нации в ее современном понимании [вгозЬу 1995], но очевидно, что к XIX в. о создании еврейского национального исторического нарратива «с чистого листа» речи быть не может. Во-вторых, ни одна другая нация, этнонациональная или этнорелигиозная группа не вызывала на протяжении тысячелетий такого сильного устойчивого и универсального интереса. Именно это осознание своеобразия не только самими носителями еврейской идентичности, но и всеми, кто задавался так называемым еврейским вопросом, создает радикальное отличие еврейской ситуации от европейских «малых наций». Для авторов и активистов проектов нациестроительства этих «малых наций» — так называемых националистических антрепренеров — вопрос о национально-культурном своеобразии как основании для политической автономии довольно долго оставался открытым, и для некоторых «малых наций» дебаты о своеобразии продолжаются намного позже «долгого» XIX в. (например, вопрос о существовании черногорского или боснийского языков) [ИгоеЬ 1996; Ыакагаша 2015]. На
фоне общего представления об уникальности еврейского случая менее очевидно сходство ситуаций восточноевропейских евреев и других «малых наций». Это сходство заключается в том, что в XIX в. евреи, подобно другим «малым нациям», лишены собственного независимого государства р или государственной автономии, то есть для них не соблюда- с ется лежащий, по Э. Геллнеру, в основе националистической g идеологии принцип необходимости совпадения культурных л и политических границ [Gellner 1983]. Вместе с тем, взаимо- | отношениям евреев и «малых наций» до сих пор уделялось намного больше внимания, чем их сравнительному анализу, ,3 тем более структурному. а
Данная работа представляет попытку такого структурного анализа, отвечающего на вопрос, каким образом общее и особенное в исторической ситуации центрально- и восточноев- цц ропейских евреев в XIX в. по сравнению с европейскими «ма- с лыми нациями» повлияло на сходство и различие в выборе | способа конструирования национального исторического нар- а ратива. В фокусе находится версия исторического нарратива, разработанная в Российской империи в рамках направления Wissenschaft des Judentums, наиболее близкого к официальному или, по крайней мере, претендующему на такой статус, а сравнительный анализ ограничивается двумя наиболее близкими случаями по содержанию нарративов, что позволяет выявить неочевидные структурные особенности.
Российская Wissenschaft des Judentums: просвещение, историзм и бюрократия
Wissenschaft des Judentums (дословный перевод с немецкого — «наука еврейства») — направление в европейской исторической науке второй половины XIX — начале XX в., возникшее в Германии как одно из направлений реализации программы гаскалы — еврейского просвещения [Myers 1992; Hill 2007; Krone, Thulin, 2013]. Идея немецкой Wissenschaft des Judentums заключалась в создании целостной истории евреев в соответствии с академическими нормативными ожиданиями исторической науки того времени. Поэтому
исторический нарратив немецкой Wissenschaft имел двойного адресата, то есть был ориентирован и внутрь, на самих евреев, и вовне — на европейское научное сообщество историков и «просвещенную публику» в целом, в чем и состоит | основной критерий универсальности и этого, и многих дру-| гих проявлений гаскалы. Соответственно, ключевую роль в Л формировании общей структуры нарратива немецкой Wis-J senschaft des Judentums сыграло доминировавшее в немецкой исторической науке конца XIX в. направление — историзм. ^ Отличительная характеристика этого направления — отказ !р от гегелианского поиска общих законов исторического раз-| вития в пользу объяснения исторических поворотов каждого Ц^ субъекта исторического развития (государства, нации, этни-s ческой группы — так называемого народа) через обращение § к его собственным культурно-специфическим особенностям ^ и уникальным конкретно-историческим обстоятельствам.
Применительно к Wissenschaft des Judentums это означало ч необходимость разделить весь содержательный материал еврейской истории на две части — условное, говоря языком формальной логики, explanandum — то, что является предметом исследования и нуждается в объяснении, и explanans — то, что выступает ресурсом для этого объяснения. В немецкой Wissenschaft в качестве explanandum выступает история ашкеназских евреев Западной Европы (преимущественно германоязычного пространства), а explanans — история несколько идеализируемых и, во всяком случае, явно противопоставляемых ашкеназской ситуации испанских евреев-се-фардов. Возникает вопрос: какое место в этой объяснительной схеме отводится восточноевропейским евреям. Изучение трудов представителей немецкой Wissenschaft Л. Цунца [Zunz 1892], Г. Греца [Graetz 1868], А. Гайгера [Geiger 1857] и других позволяет сделать вывод о том, что евреи Восточной Европы не представляли для них интереса и, не вписываясь в обозначенную схему, не находили своего места в нарра-тиве еврейской истории. Эта позиция скорее отражала дух времени, при этом противореча истористской идее ценности различных этнических и национальных групп («народов» и «народностей»). Говоря языком гегелевской философии
истории, в нарративе немецкой Wissenschaft евреи Восточной Европы неявно получают статус, аналогичный статусу «неисторического народа».
Между тем исследовательская программа немецкой Wissenschaft получила широкий отклик в государстве с самым р большим в то время еврейским населением — Российской с империи. Это связано не только с характерным для эпохи g престижем немецких ученых, но и с внеакадемической по- л весткой дня — так называемым еврейским вопросом. Россий- | ская империя стала «родиной евреев», то есть местом про- -§ живания достаточно многочисленного еврейского населения, ,3 относительно недавно по сравнению не только к еврейской, а но и своей собственной истории — в конце XVIII в. — и не- п преднамеренно, вследствие трех разделов Речи Посполитой. ^ Получив вместе с новыми территориями проживавшее на цц них к тому времени уже несколько веков еврейское населе- с ние, власти Российской империи не могли в полной мере ис- | пользовать наработанные механизмы Речи Посполитой из-за а совершенно иной политической структуры и не могли предложить готовой и целостной альтернативы; так, было неясно, каким образом следует вписать евреев в общеимперскую сословную структуру. Вплоть до последней трети XIX в. политика в отношении евреев отличалась незавершенностью и непоследовательностью, как, впрочем, в значительной мере и вся национальная политика Российской империи, в чем можно усмотреть еще одну линию сходства ситуации евреев с другими «малыми нациями» в составе империи. В последней трети XIX в. движение гаскалы совпало во времени и срезонирова-ло содержательно с имперской модернизацией социальных институтов и прежде всего системы государственного управления. Правительственный запрос на институционализацию на более рациональных началах коснулся и «еврейского вопроса» и вызвал отклик со стороны ряда образованных евреев. Поэтому в России гаскала была особенно тесто связана с интеграцией в структуры имперской бюрократии, что проявлялось, например, во введении должностей «казенных раввинов» и «ученых евреев». Именно к числу последних относятся многие авторы российской Wissenschaft des Judentums.
Особую роль в этой программе интеграции евреев через включение в имперские институциональные структуры играло создание «еврейских казенных училищ», поскольку вследствие этого возникла необходимость в написании текстов, аки которые могли бы использоваться как учебники еврейской § истории [Deutsch 2012; Schedrin 2016, 2018]. Пожалуй, учеб-Л ник истории как никакой другой жанр требует конструирова-J ния целостного нарратива национальной истории. В рамках «• российской Wissenschaft des Judentums был предложен такой ^ нарратив, в центре которого, в отличие от немецкой Wissen-^ schaft, находятся евреи Восточной Европы. | Сама постановка задачи написания истории евреев как
Ц^ самостоятельных авторов и главного протагониста, каза-s лось бы, требует выбора из возможных способов построения § нарратива того, который бы подчеркивал эту субъектность, ^ тем более, как в случае восточноевропейских евреев, неявно оспариваемую. В этом плане задача представителей российской Wissenschaft des Judentums оказывается во многом сходной с задачами восточноевропейских историков, вовлеченных в проекты нациестроительства различных «малых наций». К числу наиболее распространенных таких стратегий относятся нарративы «золотого века», героической борьбы и «моральной победы». Идея «золотого века» обосновывает право на статус нации как самостоятельного субъекта и протагониста собственного исторического сюжета, несмотря на несамостоятельность на момент наррации, через обращение к относительно далекому, хотя все же историческому прошлому и представление в нем определенного исторического периода как свидетельства национального расцвета. При этом национальные достижения преподносятся как не только соответствующие высочайшим культурным образцам эпохи, но и превосходящие, а возможно, и задающие их. Кроме того, важно, чтобы такой период культурного расцвета являлся также периодом существования некоего аналога национальной автономии. Таким образом, «золотой век» в прошлом используется как прецедент для легитимации права нации на самостоятельную субъектность, а текущее отсутствие или недостаток институционально-политической
автономии из признака «неисторичности» превращается во временное препятствие, которое необходимо и достаточно устранить для наступления нового «золотого века». Нарратив «героической борьбы» раскрывает субъектность не через достижения при достаточно благоприятных обстоятель- р ствах, а как способность и, что, пожалуй, еще более важно, с постоянную готовность отстаивать свое право на централь- g ную роль в собственной истории, даже когда обстоятельства £ для этого особенно неблагоприятны [Berger 2007; Фабрикант | 2013]. Нарратив «моральной победы», так же, как и нарра- а тив «героической борьбы» обычно опирается на мотив со- ,3 противления враждебным внешним силам, однако при этом а акцентируется не национально-освободительное движение, п а моральное превосходство перед более сильным противником, что порой даже преподносится как осознанная готов- ц ность предпочесть следование принципам перед победой с ценой их нарушения. Ярким примером этой идеи мораль- | ной победы является лозунг «Gloria victis» («Слава побеж- а денным») — инверсия классического римского «Vae victis» («Горе побежденным»), созданная для коммеморации национально-освободительного восстания 1863-1864 гг. Элизой Ожешко, писательницей и участницей одного из поздних эпизодов восстания [Terlikowski, Madej, Gorka-Winter 2013].
Легко заметить, что для каждой из этих трех нарративных стратегий еврейская история предлагает обширный и очевидный материал. Однако вместо этого историки российской Wissenschaft выбирают другой сюжет (далеко не очевидный) как способ конструирования коллективной субъектности — нарратив страдания. При этом такая общая линия прослеживается в большинстве основных работ данного направления, несмотря на отсутствие какого-либо централизованного контроля и координации. Так, Д. Хвольсон посвящает целый отдельный труд истории кровавого навета, тем самым не только его разоблачает, но и создает образ преемственности этого мотива, сопровождающего евреев чуть ли не на всем продолжении их истории в галуте [Хвольсон 2010]. Аналогичный эффект возникает благодаря работе С.А. Бершадского, направленной на опровержение идеи, будто бы трудности, возникавшие в ходе еврейской ассимиляции, являются виной
самих евреев, следствием присущих им особенностей или тотального нежелания интегрироваться: тем самым проблемы интеграции приобретают статус лейтмотива еврейской истории [Бершадский 1883]. Возникает вопрос: почему историка-аки ми российской Wissenschaft был избран нарратив страдания, | который, казалось бы, больше подходит для того, чтобы не Л формировать, а нивелировать субъектность. Неявный отказ Л от нарратива «золотого века» можно во многом объяснить «• фокусом не на истории древнего Израиля, а именно на исто-^ рии восточноевропейского еврейства, хотя первую достаточ-!р но легко можно было бы обозначить как предысторию вто-та рой: в данном случае историческая преемственность выгля-Ц^ дит более очевидной, чем для аналогичных сюжетов у многих з европейских «малых наций» (и даже не только малых). Неис-§ пользование нарративов «героической борьбы» и тем более и «моральной победы» также можно отчасти объяснить запросом на позитивную повестку интеграции посредством просвещения, что исключает характерную для обеих этих нарративных стратегий негативную окраску образа окружающего евреев национально-религиозного большинства или, тем более, представляющих это большинство властей. Однако эти стратегии гипотетически можно было бы использовать в модифицированном виде — через метафорическое назначение на роль антагониста не нееврейского большинства, а галута, в самом возникновении которого как явления это нееврейское большинство в Восточной Европе никоим образом не задействовано. Почему же был выбран и столь последовательно использован именно нарратив страдания? Для ответа на этот вопрос рассмотрим нарратив российской Wissenschaft des Judentums в сравнении с национальными историческими нар-ративами двух «малых наций» — сербским и белорусским.
Российская Wissenschaft des Judentums в сравнении
Сербский исторический нарратив в том виде, в котором он сформировался к концу XIX в. и во многих ключевых составляющих существует до сих пор, продолжая играть решающую
роль в ряде событий Новейшей истории, отличается исключительной ролью битвы на Косовом поле как героического поражения, вслед за которым на многие столетия наступил период пребывания сербов как подчиненного меньшинства в составе Османской империи, оцениваемого в рамках серб- р ского гранд-нарратива как период страдания [Zdravkovic- с Zonta 2009; Bekic 2013; Spasic 2015]. Принципиально важно, g что здесь основным историческим событием является не по- £ беда, а поражение, и более позитивно окрашенные события | и целые исторические периоды (как, например, правление а Стефана Душана) подаются не как основание для гордости 3 и тем более не как «золотой век», а как средство оттенить а контраст с последующим поражением и подчеркнуть горечь п утраты. В какой-то мере можно даже провести осторожную параллель между этой утратой независимости, когда сербы ц как бы становятся чужими на когда-то принадлежавшей им с земле, и галутом. |
Отличие на фоне этого содержательного сходства имеет а структурный характер. В сербском историческом нарративе битва на Косовом поле имеет статус не только ключевого, но и на долгое последующее время единственного существенного события. Все дальнейшие страдания рассматриваются как прямое следствие поражения в битве, так что следующий за этим период предстает безвременьем, в котором не происходит ничего существенного. Нарратив российской Wissenschaft des Judentums, напротив, наполнен равномерно распределенными событиями. В труде Хвольсона важно не то, когда и как именно впервые возникает кровавый навет, а то, каким образом и при каких обстоятельствах он возникает вновь и вновь, причем важнее всего сам факт повторения. В работе Н. Градовского, посвященной «еврейскому вопросу» как вопросу интеграции применительно к Российской империи, история интеграции подается как череда разнородных событий, во многом обусловленных достаточно случайным стечением обстоятельств, в каждом случае своим, а возникающие проблемы объясняются не столько злым умыслом, сколько недостаточным пониманием ситуации и отсутствием продуманной программы действий, а также недостаточ-
ной взаимной координацией между представителями власти различных уровней [Градовский 1891]. Тем самым обосновывается возможность решения проблемы как таковая и просветительский рационалистический вариант ее решения. аки Таким образом, страдание в нарративе российской Wissen-| schaft, в отличие от сербского, глубоко исторично. Л Белорусский нарратив связывает мотив национального
Л страдания не столько с определенным историческим пе-«• риодом или, тем более, конкретным историческим собы-^ тием-триггером, сколько с географическим положением и !р размером белорусской территории. В историческом нарра-ат тиве времен так называемого первого белорусского национального возрождения подчеркивается фатальная и при s этом обусловленная внешними и неподконтрольными при-§ чинами роль Беларуси как арены столкновения между более и крупными и влиятельными историческими силами, а в более спокойные периоды истории — позиция Беларуси как по-граничья, занимающего промежуточное положение между двумя принципиально различными и во многом противоположными по своей культуре регионами, ни к одному из которых она не способна полностью примкнуть. Таким образом, необходимость национальной автономии обосновывается посредством выстраивания параллели и через нее скрытой причинно-следственной связи между физическим страданием, причиняемым обеими сторонами конфликта населению пограничных территорий, и психологическим страданием самих деятелей национального возрождения, вызванным отсутствием сформированной и социально разделяемой национальной идентичности, чем и обосновывается необходимость последней для всего населения, а не только для активистов национального возрождения.
В белорусском нарративе, в отличие от сербского и так же, как и в нарративе российской Wissenschaft des Judentums, страдание распределено во времени и представлено как серия повторяющихся событий. Отличие заключается главным образом в том, что в белорусском историческом нарративе периоды страдания рассматриваются как, с одной стороны, характерные и даже во многом определяющие для белорус-
ской истории, а с другой стороны — как неподлинные, требующие преодоления посредством нахождения такой формулы национального самоопределения, которая позволит придать этим внешним обстоятельствам новый, положительный смысл [Bekus 2010; Fabrykant 2019]. В нарративе российской р Wissenschaft, напротив, страдание рассматривается не как с исторический период, а как повторяющаяся проблема, кото- g рую необходимо и возможно преодолеть не во внутреннем £ плане через переосмысление, а во внешнем — через устране- | ние самого явления и его причины, которая при этом рассма- g тривается не как фатальная, а напротив, как логически обу- 3 словленная определенными обстоятельствами, которые так- g же не вечны и могут быть изменены. Кроме того, положение п евреев в Восточной Европе само по себе не позиционируется как проблематичное, а специфика региона не наделяется ни- ц какой имманентной негативной идентичностью. с
Таким образом, в историческом нарративе российской | Wissenschaft des Judentums, в отличие от нарративов других g «малых наций» второй половины XIX — начала ХХв., страдание не только исторично и распределено во времени, но и составляет само содержание национальной истории. Можно сделать общий вывод, что это обусловлено не теми задачами, которые решали историки российской Wissenschaft, а, напротив, теми проблемами, которые для них, в отличие от историков восточноевропейских «малых наций», отсутствовали, а именно проблемами обоснования культурного своеобразия своей нации и ее исторической значимости. Осознание инаковости евреев было в высшей степени характерно и для них самих, и для различных «других», на которых также ориентировались тексты Wissenschaft, а дискуссии о содержании исторической позиции евреев отражают базовое согласие относительно уникальности и значимости этой роли. Иначе говоря, именно опора на устоявшуюся и мало кем оспариваемую специфику еврейства позволила сконструировать нарратив страдания как проблемы, требующей решения совместными усилиями общеимперских и еврейских просвещенных элит. В то же время пример российской Wissenschaft des Judentums демонстрирует неочевидную для
«малых наций» особенность логики нациестроительства: всеобщее признание национально-культурной специфики и даже значимой роли нации в мировой истории необязательно представляет собой достаточное условие для того, чтобы | эта нация смогла стать в своих и чужих глазах субъектом соб-§ ственной истории и протагонистом собственного историче-
Л ского нарратива.
и
v§ £
а
Литература / References:
| Бершадский 1883 - Бершадский С.А. Литовские евреи. История
их юридического и общественного положения в Литве от Витовта ! до Люблинской унии. СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1883. ^ Градовский 1891 - Градовский Н. Отношения к евреям в древней
§ и современной Руси. СПб.: Типо-литография А.Е. Ландау, 1891. s Фабрикант 2013 - Фабрикант М. С. Репрезентации русского и на-
^ ционалистического «золотого века» в белорусском горизонте ожиданий // Изобретение века. Проблемы и модели времени в России и Европе XIX столетия / Науч. ред.: Е.А. Вишленкова, Д.А. Сдвижков. М.: Новое литературное обозрение, 2013. С. 189-208.
Хвольсон 2010 - Хвольсон Д. О некоторых средневековых обвинениях против евреев: историческое исследование по источникам. М.: Текст, 2010.
Bekic 2013 - Bekic J. Je li Srbija civilizacijski rastrgana zemlja? // Politicise analize. 2013. Vol. 14. No. 4. P. 57-59.
Bekus 2010 - Bekus N. Nationalism and socialism: "Phase D" in the Belarusian Nation-building // Nationalities Papers. 2010. Vol. 38. No. 6. P. 829-846.
Berger 2007 - Berger S. The Power of National Pasts: Writing National History in Nineteenth and Twentieth Century Europe // Writing the nation. Ed. By S. Berger. London: Palgrave Macmillan, 2007. P. 30-62.
Deutsch 2012 - Deutsch N. When Culture Became the New Torah: Late Imperial Russia and the Discovery of Jewish Culture // Jewish Quarterly Review. 2012. Vol. 102. No. 3. P. 455-473.
Fabrykant 2019 - Fabrykant M. Russian-speaking Belarusian Nationalism: An Ethnolinguistic Identity Without a Language? // Europe-Asia Studies. 2019. Vol. 71. No. 1. P. 117-136.
Geiger 1857 - Geiger A. Urschrift und Uebersetzungen der Bibel in ihrer Abhändigkeit von der innern Entwickelung des Judenthums. Breslau: Verlag von Julius Hainauer, 1857.
Gellner 1983 - Gellner E. Nations and nationalism. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1983.
Graetz 1868 - GraetzH. Geschichte der Juden von den ältesten Zeiten bis auf die Gegenwart. Leipzig: O. Leiner, 1868.
Grosby 1995 - Grosby S. Territoriality: the Transcendental, Primor- ^ dial Feature of Modern Societies // Nations and Nationalism. Vol 1.2 1 (1995). P. 143-162. g
Hill 2007 - HillH. The Science of Reform: Abraham Geiger and the g Wissenschaft des Judentum // Modern Judaism. 2007. Vol. 27. No. 3. s P. 329-349. 1
Hroch 1996 - Hroch M. Nationalism and National Movements: Coma
paring the Past and the Present of Central and Eastern Europe // Nations g
and Nationalism. 1996. Vol. 2.1. P. 35-44. ^
a
Krone, Thulin 2013 - Krone K. von der, Thulin M. Wissenschaft in s Context: A Research Essay on the Wissenschaft des Judentums // The Leo Baeck Institute. 2013. Vol. 58. No. 1. P. 249-280. ?
r
Myers 1992 - Myers D.N. The Fall and Rise of Jewish Historicism: The s Evolution of the Akademie für die Wissenschaft des Judentums (1919- g 1934) // Hebrew Union College Annual. 1992. P. 107-144. s
Nakazawa 2015 - Nakazawa T. The Making of "Montenegrin Lan- a guage". Nationalism, Language Planning, and Language Ideology after the Collapse of Yugoslavia (1992-2011) // Südosteuropäische Hefte. 2015. No. 1. P. 127-141.
Schedrin 2016 - Schedrin V. Jewish Souls, Bureaucratic Minds: Jewish Bureaucracy and Policymaking in Late Imperial Russia, 1850-1917. Detroit: Wayne State University Press, 2016.
Schedrin 2018 - Schedrin V. A Story within a Story: The First Russian-Language Jewish History Textbooks, 1880-1900 // Polin Studies in Polish Jewry. 2018. Vol. 30. P. 109-130.
Spasic 2015 - Spasic I. The Trauma of Kosovo in Serbian National Narratives // Narrating Trauma. On the Impact of Collective Suffering. Ed. by R. Eyerman, J.C. Alexander, E. Butler Breese. London: Routledge, 2015. P. 117-142.
Terlikowski, Madej, Gorka-Winter 2013 - Terlikowski M., MadejM., Gorka-WinterB. Poland: indirect and ad hoc // Commercialising Security in Europe. Ed. by A. Leander. London: Routledge, 2013. P. 91-111.
Zdravkovic-Zonta 2009 - Zdravkovic-Zonta H. Narratives of Victims and Villains in Kosovo. Nationalities Papers. 2009. Vol. 37. No. 5. P. 665-692.
Zunz 1892 - ZunzL. Die gottesdienstlichen Vorträge der Juden historisch entwickelt: ein Beitrag zur Alterthumskunde und biblischen Kritik, zur Literatur-und Religionsgeschichte. Frankfurt am Main: J. Kauff-mann, 1892.
Fabrikant M.S. [Representations of the Russian and nationalist "Golden Age" in the Belarusian horizon of expectations]. Izobretenije veka. Problemy i modeli vremeni v Rossii i Evrope XIX stoletija [The Invention of the Century. Problems and Models of the Time in Russia and Europe e of the 19th century]. Moscow: NLO Publ., 2013. P. 189-208. (In Russian). | Hvol'son D. O nekotoryh srednevekovih obvinenijah protiv evrejev: is-
g toricheskoje issledovanije po istochnikam [About Some Medieval Accuse sations Against Jews: a Historical Study of the sources]. Moscow: Tekst 5 Publ., 2010. (In Russian).
«■ Bekic J. Je li Srbija civilizacijski rastrgana zemlja? [Is Serbia a civiliza-
^ tionally torn country] Politicke analize [Political Analysis], 2013. Vol. 14, ^ no. 4, p. 57-59. (In Serbian).
| Bekus N. Nationalism and socialism: "Phase D" in the Belarusian Na-
^ tion-building. Nationalities Papers. 2010. Vol. 38, no. 6, p. 829-846. (In | English).
^ Berger S. The Power of National Pasts: Writing National History in
§ Nineteenth and Twentieth Century Europe. Writing the Nation. Ed. by >s S. Berger. London: Palgrave Macmillan, 2007. P. 30-62. (In English). ^ Deutsch N. When Culture Became the New Torah: Late Imperial Rus-
sia and the Discovery of Jewish Culture. Jewish Quarterly Review. 2012. Vol. 102, no. 3, p. 455-473. (In English).
Fabrykant M. Russian-speaking Belarusian Nationalism: An Eth-nolinguistic Identity Without a Language? Europe-Asia Studies. 2019. Vol. 71, no. 1, p. 117-136. (In English).
Gellner E. Nations and nationalism. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1983. (In English).
Grosby S. Territoriality: the Transcendental, Primordial Feature of Modern Societies. Nations and Nationalism. Vol 1.2 (1995), p. 143-162. (In English).
Hill H. The Science of Reform: Abraham Geiger and the Wissenschaft des Judentum. Modern Judaism. 2007. Vol. 27, no. 3, p. 329-349. (In English).
Hroch M. Nationalism and National Movements: Comparing the Past and the Present of Central and Eastern Europe. Nations and Nationalism. 1996. Vol. 2.1, p. 35-44. (In English).
Krone K. von der, Thulin M. Wissenschaft in Context: A Research Essay on the Wissenschaft des Judentums. The Leo Baeck Institute. 2013. Vol. 58, no. 1, p. 249-280. (In English).
Myers D.N. The Fall and Rise of Jewish Historicism: The Evolution of the Akademie fur die Wissenschaft des Judentums (1919-1934). Hebrew Union College Annual. 1992. P. 107-144. (In English).
Nakazawa T. The Making of "Montenegrin Language". Nationalism, Language Planning, and Language Ideology after the Collapse of Yugoslavia (1992-2011). Sudosteuropaische Hefte. 2015, no. 1, p. 127-141. (In English).
Schedrin V. A Story within a Story: The First Russian-Language Jew- t
ish History Textbooks, 1880-1900. Polin Studies in Polish Jewry. 2018. |
Vol. 30. P. 109-130. (In English). g
Schedrin V. Jewish Souls, Bureaucratic Minds: Jewish Bureaucracy g
and Policymaking in Late Imperial Russia, 1850-1917. Detroit: Wayne ^
State University Press, 2016. (In English). g
Spasic I. The Trauma of Kosovo in Serbian National Narratives. Nar- "a
rating Trauma. On the Impact of Collective Suffering. Ed. by R. Eyerman, g
J.C. Alexander, E. Butler Breese. London: Routledge, 2015. P. 117-142. a
(In English). s
Terlikowski M., Madej M., Gorka-Winter B. Poland: Indirect and ad
hoc. Commercialising Security in Europe. Ed. by A. Leander. London: ?
Routledge, 2013. P. 91-111. (In English). |
Zdravkovic-Zonta H. Narratives of Victims and Villains in Koso- g
vo. Nationalities Papers. 2009. Vol. 37, no. 5, p. 665-692. (In English). s
a
Jewish Historical Narrative in the Russian Empire: Jews as a Typical "Small Nation"?
Margarita S. Fabrykant
PhD in Sociology, PhD in Psychology (National Research University Higher School of Economics, Moscow, Russia; Belarusian State University, Minsk, Belarus)
Senior Research Fellow, Associate Professor, ORCID ID: 0000-0001-5707-2943, Belarusian State University, faculty of Philosophy and Social Sciences, Chair of Psychology. Belarus, 220004, Minsk, Kalvaryiskaya St., 9-428, tel. +375172597048, E-mail: marharyta.fabrykant@gmail.com
DOI: 10.31168/2658-3380.2019.19.3.2
Abstract: The article offers an analysis of the Jewish historical narrative in the works of Russian Wissenschaft des Judentums written in the second half of the nineteenth and the early twentieth century, when historical narratives of other Central and Eastern European nations were being constructed as well. The main research question is to what extent the Jews of the Russian Empire of that period can be counted among
stateless "small nations" of Eastern Europe. To examine this issue, the historical narrative of the Jewish researchers in Russia is compared to narratives of other nations for whom the motif of suffering also played a key role in that time, namely Serbs and Belarusians. The major difference <s is that unlike the Serbian and Belarusian national historical narratives, | in the Russian Jewish scholarly texts suffering is presented as a histori-u cal continuity, a chronological sequence of events as opposed to a single event, as in the case of Serbs, or to the timeless representation of the Be-v§ larusian authors. Unlike their peers, the historians of the Russian Jewry «■ didn't feel obliged to prove the uniqueness of their national culture. For ^ them, the ever-lasting suffering of the Jews didn't constitute the ground for a national autonomy. Quite the contrary: it was seen as a problem to | be solved by a deeper integration into the imperial institutions under the ^ supervision of the enlightened elites. Thus, their discourse runs counter | to the "small nation" logic of nation-building: neither universally acceptai; ed uniqueness of a nation's culture, nor its vital role in the world history g qualifies it in its own eyes or in the others' to become a subject of its own >s history and the protagonist of its own historical narrative.
^ Keywords: Wissenschaft des Judentums, Russian Empire, narrative, narrative analysis, nationalism, nation-building, "small nations"
