CC BY
011. PMA. 2023 - Polevye materialy avtorov, sdelannye vovremya Vserossijskoj vyezdnoj fol'klorno-etnograficheskoj ekspedicii po vyyavleniyu ob"ektov nematerial'nogo etnokul'turnogo dostoyaniya narodov Rossii v Kizhinginskom rajone Respubliki Buryatiya s 15 po 21 oktyabrya 2023 goda.
ДЫЛГЫРОВА АЮНА САНЖИЖАПОВНА - кандидат филологических наук, доцент кафедры этнологии и народной художественной культуры, Восточно-Сибирский государственный институт культуры (Улан-Удэ, Россия). (adilgirova@mail.ru).
ГЫМПИЛОВА СЭСЭГМА ДМИТРИЕВНА - кандидат филологических наук, научный сотрудник Отдела литературоведения и фольклористики, Институт монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения Российской академии наук (Улан-Удэ, Россия) (gymps70@yandex.ru).
DYLGYROVA, AYUNA S. - Ph.D. in Philology, Associate Professor, Department of Ethnology and Folk Art Culture, East-Siberian State Institute of Culture (Ulan-Ude, Russian Federation) (adilgirova@mail.ru).
GYMPILOVA, SESEGMA D. - Ph.D. in Philology, Researcher, Department of Literary and Folklore Studies, Institute for Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies of the Siberian Branch of the Russian Academy of Sciences (Ulan-Ude, Russian Federation) (gymps70@yandex.ru).
УДК 398.31:055.2(510) DOI: 10.24412/2308-264X-2024-3-193-200
ЛИ ИЛЭЙ
НАРОДНЫЕ ВЕРОВАНИЯ И СУЕВЕРИЯ В ЖИЗНИ СЕЛЬСКОЙ ЖЕНЩИНЫ СЕВЕРНОГО КИТАЯ ПЕРИОДА ВТОРОЙ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
Ключевые слова: народные верования, сельские жительницы, пограничный район Шэньси-Ганьсу-Нинся, Китай, историческая антропология.
Статья посвящена исследованию влияния социальных реформ КПК на духовную жизнь сельских жительниц в период существования пограничного района Шэньси-Ганьсу-Нинся. Автор, опираясь на собранные полевые материалы, приходит к выводу о том, что прагматическое мышление китаянок заставляло их зачастую игнорировать антирелигиозные и просветительные кампании, и их отношение к традиционным народным верованиям в рассматриваемый период 1937-1949 годов не претерпело существенных изменений. Более того, женщины продолжали активно использовать ресурсы веры для сопротивления патриархальной структуре, обеспечивая себе важное место в построении порядка традиционной жизни деревни и, тем самым, улучшая своё жизненное положение. Все это обеспечило устойчивость различных вероисповедальных практик.
LI YILEI
FOLK BELIEFS AND SUPERSTITIONS IN THE LIFE OF A RURAL WOMAN IN NORTH CHINA
DURING THE SECOND CIVIL WAR
Key words: folk beliefs, rural women, Shaanxi-Gansu-Ningxia border region, China, historical anthropology.
The article is devoted to the study of the influence of social reforms of the CPC on the spiritual life of rural women during the existence of the Shaanxi-Gansu-Ningxia border region. The author, based on collected field materials, comes to the conclusion that the pragmatic thinking of Chinese women often forced them to ignore anti-religious and educational campaigns, and their attitude towards traditional folk beliefs did not undergo significant changes in the period under review, 1937-1949. Moreover, women continued to actively use the resources of faith to resist the patriarchal structure, securing for themselves an important place in the construction of the order of traditional village life and, thereby, improving their living situation. All this ensured the sustainability of various religious practices.
В истории Китая XX века Вторая гражданская война, продолжавшаяся с 1 августа 1927 года по 7 декабря 1949 года, стала одним из самых значительных событий. Пограничный район Шэньси-Ганьсу-Нинся на севере Китая оказался единственным, который Коммунистическая партия Китая смогла удержать под своим контролем с середины 1930-х годов до конца войны. С сентября 1937 года именно в этих провинциях находился основной революционный лагерь, и за 12 лет КПК провела на данных территориях целый ряд политических, экономических и культурных преобразований, приобретя обширный опыт реформ и заложив основы для становления новых социальных отношений.
В последние годы китайское академическое сообщество постепенно включило разнообразную гендерную повестку [1; 2, c. 31-35] в обсуждение вопросов, касающихся жизни женщин в пограничном районе Шэньси-Ганьсу-Нинся в период 1937-1949 годов, но до сих пор не появилось исследований, которые рассматривали бы тесную связь между женщинами этого региона и религиозными верованиями. Аналогично, исследования антирелигиозной политики и кампаний по борьбе с суевериями этого периода обычно не выделяют отдельно темы веры и суеверий в женской среде и гендерную проблематику [3, c. 51-60]. Между тем, выделение женщин в этой общей картине не только доказывает их особую роль в сохранении особых духовных практик, но и подчеркивает, что без их участия данная картина является откровенно неполной.
Несмотря на то, что ценности марксистской идеологии уже в 1930-1940-е годы сильно повлияли на традиционную культурно-религиозную систему сельской местности, уникальность и
сложность китайского, особенно низового, общества, а также скрытность и устойчивость народной веры делают реальную ситуацию гораздо более сложной, чем любые абстрактные схемы.
Целью данной статьи является выяснение того, как Коммунистическая партия в период существования революционного района Шэньси-Ганьсу-Нинся решала в своей политике вопросы женщин и веры, какое влияние кампании КПК оказывали на жизнь женщин. Интервью, проведённые автором летом 2023 года с жительницами сельских территорий Шэньси, Ганьсу и Нинся, а также анализ материалов газет и других источников позволили понять насколько устойчивыми /изменчивыми оказались женские вероисповедальные практики, как проявлялась в этих кампаниях женская субъектность и, на этой основе, показать, как женщины адаптировались к антирелигиозной программе Коммунистической партии и как это повлияло на их духовную жизнь.
1. Поклонение богам и повседневность: вероисповедная деятельность сельских женщин до революции.
В 1930-е годы на Лёссовом плато, вдоль изгибов Хуанхэ, в районе Шэньбэй и соседних провинциях Ганьсу и Нинся, известных как пограничный район Шэньси-Ганьсу-Нинся, великое множество деревенских храмов и распространённые ритуалы поклонения различным божествам и духам свидетельствовали о глубоко укоренившихся у местных жителей представлениях, отражавших процветание целой системы народных верований и суеверий. В повседневной жизни крестьяне очень часто обращались за помощью к сверхъестественным силам по различным вопросам, будь то заключение брака, борьба с болезнями, ритуалы похорон, испрашивание урожая и, в более широком контексте - благополучия, удовлетворение обычной нужды в пище, одежде и жилье: «Люди регулярно сжигали благовония и поклонялись богам, проводили обряды в честь предков и участвовали в различных храмовых праздниках. В важные моменты жизни, такие как свадьбы и похороны, часто требовалось проведение ритуалов изгнания злых духов и призыва благополучия с помощью духовных проводников; при строительстве домов или выборе мест для могил обязательно нужно было пригласить мастера фэншуй для определения благоприятных условий; медицинские и другие жизненные вопросы практически полностью решались колдунами или ведьмами» [13].
Народные верования в Китае традиционно не принадлежат строго к какой-либо конкретной религиозной организации. Они представляют собой скорее традиционные обряды и практики, а также связанные с ними верования, представления, убеждения и взгляды. В этой связи в китайском научном сообществе до сих пор продолжается дискуссия относительно того, является ли народная вера религией. При этом часть ученых доказывает, что народные верования не являются религией [20]. Эта форма верования, если мы обязательно должны назвать её «верованием», по своей сути, не является личным искуплением или спасением души, как в западных религиях, а заключается в «чем-то желаемом». Китайские народные верования не концентрируются на поклонении единственному божеству: они могут включать в себя различные природные явления, буддийские или даосские идолы, а также предков или исторических личностей. В храмах трудно определить четкую религиозную принадлежность богов, и божества Конфуцианства, Буддизма и Даосизма могут даже сосуществовать в одном пространстве. Тем не менее, очевидно, что эти верования по природе своей являются религиозными, причем с сильным присутствием обожествляющих природу языческих по своей природе суеверий, уходящих корнями фактически в первобытные практики и слабо связанных с отмеченными выше тремя основными религиозно-философскими доктринами.
Большинство людей поклоняются любому божеству, с которым они встречаются, и поджигают благовония в любом храме, где они оказываются, основывая почитание духов на их предполагаемой эффективности. Это также отражает уникальную культурную особенность народных верований ханьцев: прагматизм имеет приоритет перед следованием строго определенной и всегда не единственной доктрине и поклонением определенному богу. В значительной степени - это система ритуалов.
В процессе сжигания благовоний и поклонения богам, крестьяне не только стремились решить вопросы, связанные с их повседневной жизнью, но и формировали представления о таких фундаментальных понятиях, как «жизнь и смерть», «добро и зло», «счастье и горе» и т.д. В целом,
поклонение богам и соблюдение повседневных запретов постепенно создавали морально-этическую систему, основанную на принципах «добро вознаграждается, зло наказывается» и «кармическая причинно-следственная связь». Эти принципы нашли отражение в народных пословицах, таких как «хорошие люди получают хорошие награды, злые люди сталкиваются со злом», «не делай плохого, и не бойся ночного стука в дверь», «воздаяние за грехи не избегнуть, просто время не пришло». На протяжении истории эта система этических верований передавалась из поколения в поколение, опираясь на различные пространства и носители.
Для сельских женщин, находящихся в двойном неравноправном положении - по признаку половой и классовой принадлежности, обращение к сверхъестественным силам стало особенно важным способом улучшения их собственного положения и условий жизни семьи. Под влиянием традиционных представлений о семье и браке и веры в духов, молодые женщины, не желали мириться с судьбой. В частности, они искали эффективные способы вмешательства и контроля над процессом рождения, превращая его в социальное и магическое действо. Например, различные ритуалы и действия в магических обрядах, направленных на зачатие и контроль беременности, обеспечение определенного пола ребенка, а также на успешные роды и уход за новорожденным, были призваны оказывать им существенную помощь. К примеру, считалось: «Храм Гуаньинь (
Ж^Ш) известен своей силой. Чтобы родить мальчика, обязательно нужно пойти в храм Гуаньинь и зажечь благовония» [14]. Кроме того, пожилые женщины не только повсеместно обращались к богам, чтобы справиться с обычными старческими заболеваниями и тревогами по поводу смерти, но и выполняли традиционную роль духовных опекунов в семье. Они старались превратить свободное время и энергию в способ принести семье священные благословения, что позволяло утвердить свою высокую самооценку и более значительный статус в семье.
Хотя традиционные моральные нормы обычно не поощряли и даже противостояли участию женщин в общественных храмовых мероприятиях, мужчинам в семье часто было трудно найти веские причины, чтобы запретить женщинам поклоняться богам, поскольку цели участия женщин в обрядах были обычно весьма практичны: возможно, это была просьба о рождении ребенка, молитва за исцеление больного или за благополучие и безопасность членов семьи. В общем, во имя семейного счастья женщины создали целую систему сложных духовных практик. Кроме того, поскольку в повседневной жизни у женщин почти не было возможностей для отдыха на свежем воздухе, участие в общественных храмовых мероприятиях становилось для них важным способом удовлетворения потребности в выходах «в свет». Таким образом, женщины часто под предлогом участия в храмовых обрядах на самом деле искали душевное утешение и возможности для общения за пределами семьи. В храмах было много женщин, молящихся и гадающих, что объяснялось не только их более низким социальным положением и большим социальным давлением, но и гендерным разделением общественных пространств. Например, храмы предков и чайные дома были в основном мужскими пространствами [4], в то время как традиционные храмы больше предназначались для общего использования мужчинами и женщинами: «Когда женщины жгли благовония в храме, они не чувствовали себя неловко или некомфортно, даже если рядом находились мужчины» [15].
Храмовые ярмарки, имевшие в своей программе не только торговлю товарами и развлечения, но также поклонение богам, долгое время являлись важнейшими мероприятиями в сельских районах. Театральные представления, проводимые в это время, предоставляли женщинам редкое духовное наслаждение в свободное от сельскохозяйственных работ время: «Когда в деревне проходили храмовые ярмарки, ставились оперы циньцян, и вся деревня оживлялась: мельницы и печи работали на полную мощность, приглашали тёток и сестёр на
представления, угощения и ночлег, и повсюду царило веселье. На площади храма Цзушие (ШЩЩ
размечались линии, разделяющие мужскую и женскую аудиторию: мужчины стояли впереди, а женщины сидели сзади на скамейках. Вдоль старой улицы за храмом располагались палатки с едой, и гул голосов торговцев и покупателей наполнял воздух. Опера циньцян обычно длился три дня, с дневными и ночными представлениями» [15]. Храмовые ярмарки не только были местом поклонения различным богам и культурного досуга для местных жителей, но и местом для женщин, где они могли торговать и обмениваться товарами. «Многие женщины приносили свои
изделия ручной работы, используя возможность храмовой ярмарки, чтобы одновременно торговаться и общаться с другими покупателями и продавцами» [16].
Таким образом, в этих грандиозных собраниях, в которых участвовали тысячи людей, народные верования переплетались с торгово-экономической деятельностью и развлекательными мероприятиями. Храмовые ярмарки не только предоставляли людям возможность вырваться из повседневной жизни, сосредоточенной вокруг семьи, но и позволяли друзьям и родственникам собираться вместе, расширяя социальные круги своего общения. Иными словами, ярмарки нарушали однообразие повседневной рутины, принося в жизнь новизну и энергию. Самое важное, храмовые ярмарки были одним из немногих общенациональных мероприятий в традиционном китайском обществе. Это означало, что люди разных классов, профессий, полов, национальностей и регионов могли свободно участвовать в некоем общем действе. Учитывая многочисленные ограничения на участие женщин в общественной жизни в традиционной китайской культуре, открытость храмовых ярмарок имела особое значение: «Храмовая ярмарка - одно из немногих мероприятий, когда вся семья выходила на развлечения, и одно из немногих мест, где можно было увидеть множество женщин. На храмовой ярмарке строгие повседневные ограничения на общение между мужчинами и женщинами ослабевали, и женщины получали возможность разговаривать с мужчинами, что в повседневной жизни, с её строгими правилами, было практически невозможно» [17].
2. От неустановленных жертвоприношений до суеверий: изменение политики в отношении народных верований.
Китайская народная вера является символом мировоззрения, общественного порядка и образа жизни китайцев в традиционные времена. Боги, идолы, храмы, ритуалы и повседневная жизнь тесно переплетены, образуя воплощенное единство представлений и реальности. Как диффузная совокупность культурных явлений, народная вера всегда принадлежала к нетрадиционной массовой культуре вне элитарного развития основной культурной традиции, переживавшей запреты и преобразования на протяжении долгих исторических периодов.
В традиционном Китае «неустановленные жертвоприношения» ОШфЕ) и «ритуальные жертвоприношения» (фЕЙ), а также «суеверия» (Ш^) и «правильные обычаи» (Ш^) выступали как противоположные концепции, непрерывно присутствуя в системе аргументации ортодоксии и элитаризма. При этом в рамках ортодоксального дискурса народные верования имели легитимность только в том случае, если они имели классическое обоснование и соответствовали поддержанию имперского порядка [5, с. 25-35]. Другими словами, элитарная традиция никогда не отвергала почитание божеств народом, но ключевым моментом для нее являлось соответствие этой веры ортодоксальной этической назидательности и установленным порядкам управления имперским двором местными общинами. Таким образом, можно сказать, что известная критика народных верований не является исключительно продуктом постреволюционного общества и современного национализма. До этого конфуцианская традиция, как доминирующая культура, уже утвердила дискурс преобразования народных верований, их подчинения. Однако это преобразование не было направлено исключительно на однонаправленную эволюцию «от традиции к современности», а его основная цель по-прежнему заключалась в систематическом преобразовании мыслей и поведения нижних слоев общества в соответствии с доминирующей элитарной традицией.
В начале XX века была сконструирована бинарная оппозиция между религией и суевериями, при котором суеверие осуждалось, тогда как традиционные религии в лице конфуцианства, буддизма и даосизма переформатировалась в максимально приемлемую светскую форму [6, с 3]. То есть на волне начинавшихся модернизационных процессов религии стали приписывать положительный смысл, а суевериям - придавать негативный оттенок [7, а 64-65]. Особенно если традиционное суеверие интерпретировалось как нечто, отклоняющееся от установленных ритуалов и конфуцианских доктрин.
В более поздние времена суеверием стали считаться вообще любые убеждения или практики, которые противоречили научному подходу и рациональному мышлению. Когда в рамках модернизационных проектов Китая активно продвигался лозунг «против суеверий», традиционные народные верования еще с конца Цинской династии начали осуждаться как нерациональные и невежественные в самых различных просветительских нарративах. Некоторые
практики народной веры, такие как сжигание благовоний, сжигание бумажных денег, общественные ритуалы, успокоение душ, экзорцизм, гадание и одержимость, были осуждены как «суеверия» и стали рассматриваться в качестве серьезных препятствий на пути модернизации. Как показала Ребекка Недоступ, уже Гоминьдан связал освобождение женщин с искоренением суеверий и сельской невежественности, оба из которых были признаками «традиционной китайской женщины». Этот «антисуеверный» дискурс особенно был направлен против традиционных категорий «матушки и бабки», включая монахинь, женщин-гадалок, ведьм-лекарей, свах, проституток, травников и акушерок, которые долгое время презирались конфуцианской элитой поздней династии Цин и критиковались миссионерами с XIX века [8, а 222].
Китайская Коммунистическая партия в значительной степени унаследовала определение религии от просветительских идей Движения четвёртого мая и находилась под влиянием советской антирелигиозной модели. Причем она также приняла дихотомию «религия» / «суеверия», усвоив марксистское понимание религии, как формы исторического угнетения. В итоге, вплоть до выдвижения в 1990-х годах концепции «религии, совместимой с социалистической системой», господствующий дискурс сводился к тому, что религия и суеверия не способствуют укреплению государства и прогрессу нации. Вместе с тем, в период Шэньси-Ганьсу-Нинся, стремясь создать широкий антияпонский фронт, КПК в целом следовала примеру реформаторов Гоминьдана, проводя политику религиозной толерантности для основных религий, таких как буддизм, даосизм, ислам, католицизм и протестантизм, поддерживая традиционные религиозные убеждения и активность [9, с 52-53]. Одновременно партия определила суеверия, антисанитарные привычки и неграмотность как главные признаки крестьянской отсталости и под знаменами современной науки, медицины и гигиены начала кампании против суеверий [10, с. 512], направленные прежде всего против тех лиц, которые обогащались за счет обмана населения, а нередко и причинения вреда другим людям (гадалок, знахарей, шаманов и медиумов) [11].
3. Прагматизм, как высший принцип рационального выбора: изменение отношения к народным верованиям.
Если мы будем настаивать на том, что народные верования постоянно угасали и подвергались жестоким подавлениям в период правления КПК, будет трудно объяснить, почему после 1978 года они возродились довольно быстро. Причины устойчивости традиционных народных верований, в том числе суеверий, на наш взгляд, следует рассматривать в двух аспектах единой проблемы.
Во-первых, несмотря на то, что антирелигиозная политика и борьба с суевериями, проводимая государством, безусловно, являлась доминирующей, местные власти при её реализации как правило стремились найти баланс между задачами подавления и ограниченной терпимостью, применяя стратегию, которую можно описать как «смотреть сквозь пальцы». Такой подход глубоко укоренен в традиционной китайской культуре и социальной психологии: традиционная конфуцианская мысль проповедует принцип золотой середины и общественной гармонии, подчеркивая важность межличностных отношений и сохранения лица. Поэтому, сталкиваясь с потенциальным конфликтом, местные власти часто выборочно игнорировали некоторые радикальные действия, проявляя определенную степень терпимости и гибкости. Это не только сознательно или бессознательно предоставляло народным верованиям определенное пространство для выживания, но и придало им известную жизнеспособность: «Такие мероприятия, как поклонение богам, гадание по жребию, фэншуй, никогда не прекращались, храмовые ярмарки также разрешались, просто их масштаб и частота уменьшились. Во время Культурной революции контроль был жестким, некоторые храмы были превращены в школы. Тем не менее, некоторые смелые люди тайно поклонялись и сжигали благовония у себя дома» [18].
Во-вторых, ситуация в исследуемой сфере в значительной степени определялась общим пониманием веры китайцами. В традиционном ханьском обществе люди верили, что общение с сверхъестественными силами приносит определенный эффект. Эта утилитарная потребность в вере сделало чудодейственный нарратив устойчивым, центральным и даже целевым вероубеждением, глубоко влияющим на восприятие людей и сохраняющим значительную преемственность в китайском обществе. Логика здесь диктуется бытовым мышлением: «Почему не верить в богов? Боги очень действенны, это опыт, некоторые вещи наука не может объяснить»
[19]. Поэтому при решении различных проблем в деревенской жизни крестьяне продолжали прибегать к сверхъестественным объяснениям и ритуалам, возлагая причины проблем на неуважение к домашним богам. К примеру: «В нашей деревне был сын, который плохо обращался со своей матерью, после ее смерти он тяжело заболел, и никто не мог его вылечить. Люди в деревне говорили, что это возмездие, что его мать наказывает его» [13].
Эмоциональное переживание по поводу злоключений также отражало божественные ценностные ориентации крестьян и их психологическую опору. Эта мистическая и уникальная жизненная интуиция незаметно проникала в повседневную жизнь обычных людей. В приведенном случае, в условиях понятного несовершенства современных медицинских технологий, когда никто зачастую не мог ясно диагностировать болезнь, нельзя было гарантировать, что болезнь сына не была связана с его неуважением к богам. Такая ассоциация не только усиливала веру людей в сверхъестественные практики и ритуалы, но и поддерживала этический порядок традиционного общества, в том числе предоставляла определенное пространство для выживания женщин, находящихся в наиболее неблагоприятных условиях.
В то же время, прагматический подход позволял людям не отвергать многообразие возможностей, которые принесла модернизация. Например, когда боги не могли полностью решить проблемы, связанные с рождением детей, а традиционная медицина и современные медицинские услуги предложили женщинам различные альтернативные решения, крестьяне выказали готовность совмещать свои традиционные убеждения с новыми медицинскими методами. Таким образом, ка примеру, колдовские элементы постепенно ослабевали и исчезали, а рациональные подходы постоянно дополнялись и усиливались в процессе рождения детей. По воспоминаниям одной из женщин: «Те, кто пришли на ярмарку, чтобы распространять знания о гигиене для женщин и детей, объяснили моей маме, что причина смерти моих двух братьев, вероятно, не была связана с проделками духов, а из-за инфекции, вызванной тем, что при родах она перерезала пуповину осколком керамики. В последующем, когда она рожала, то использовала ножницы, прокипячённые в кипятке, и мы с моими братьями и сестрами выжили» [18].
Таким образом, когда Китайская Коммунистическая партия запустила серию кампаний против суеверий в рамках модернизационных усилий, политическая пропаганда, хотя и оказала значительное влияние на общество, не смогла искоренить традиционные мировоззрения, глубоко укоренившиеся в сознании китайцев. Древние верования и космологические представления продолжали оказывать влияние на мысли и поведение людей, особенно женщин. В сельском Китае женщины, практикующие веру через поклонение богам и предкам, участие в погребениях, свадьбах, праздниках, гадании, лечении и других мероприятиях, не различали и даже не нуждались в каком-либо различении «религии» и «суеверия». Им не требовалось определять свою религиозную принадлежность, объявлять свою конфессию, оценивать законность своих действий, разбираться в происхождении своей веры или искать одобрения у городских интеллектуалов и политической элиты. Им также не было нужды выбирать между наукой и религией или заботиться о наличии определенного места, текстов и ритуалов для своих практик. Иными словами, проблемы, с которыми сталкивались официальные институты и верхний слой элиты за последний век сплошь и рядом не беспокоили практиковавших эти верования в сельской местности Китая.
Китайские ученые нередко отмечают, что уже спустя десятилетия - в период политики реформ и открытости - Коммунистическая партия Китая применяла стратегию управления в отношении религиозных верований и обрядов, избрав курс, который можно определить фразой «смотреть сквозь пальцы» [12]. Однако, как показывает изученный материал, эта стратегия, на самом деле зародилась еще во времена пограничного района Шэньси-Ганьсу-Нинся. В тот период КПК отнесла к суевериям такие практики народных верований женщин, как сжигание благовоний, бумажных денег, проведение общественных церемоний, умиротворение душ, изгнание демонов, гадание и одержимость духами, причем она провела ряд конкретных политических кампаний против суеверий. Однако на практике местные власти проявили большую гибкость и адаптивность, пытаясь найти баланс между ограниченной толерантностью и подавлением. Это не только сознательно и несознательно предоставило определенное пространство для выживания народных верований, но и придало им известную жизнеспособность.
Несмотря на то, что административное вмешательство, отчасти основанное на советском опыте антирелигиозной пропаганды [21], ослабило масштабы и влияние традиционных
деревенских религиозных действий, а некоторые храмы и обряды исчезли, прагматическое мышление китайцев заставляло их часто игнорировать различного рода антирелигиозные и направленные против обычных суеверий кампании властей. Их отношение к традиционным народным верованиям по существу не претерпело принципиальных изменений. Чудодейственный нарратив, как устойчивое, основополагающее и целенаправленное представление о сфере духовной жизни глубоко влиял на восприятие людей, и модернизационные веяния не смогли радикально изменить присущую сельским жителям духовную этику. Более того, опираясь на традиционные верования и используя соответствующие ритуалы, сельские женщины даже смогли использовать ресурсы веры для сопротивления патриархальной структуре. Тем самым они активно участвовали в этической жизни деревни, тем самым улучшая своё жизненное положение и обретая силу, что позволило им продолжать свои вероисповедальные практики.
Литература и источники
1. CongX.P. Marriage, Law, and Gender in Revolutionary China, 1940-1960. - Cambridge: Cambridge University Press, 2016.
2. Ван И. Выход из семьи и укрепление семьи: эмансипации женщин в пограничном районе Шэньси-Ганьсу-Нинся в период антияпонской войны (1937-1945 гг.) // Кайфан шидай. - 2018. - № 4. - C. 31-35. (на кит. яз.)
3. Ву Ч.В. Кампания против колдунов и преобразование сельского общества в пограничном районе Шэньси-Ганьсу-Нинся // Кэсюэ юй вушэньлунь. - 2022. - № 4. - С. 51-60. (на кит. яз.)
4. Wang D. The teahouse: small business, everyday culture, and public politics in Chengdu, 1900-1950. Stanford University Press, 2008.
5. Пи Ц. Ш. Концепция о чжэнси и иньси в династии Сун // Дунюэ Луньцун. - 2005. - № 4. - С. 25-35. (на кит. яз.)
6. Nedostup R Superstitious regimes: Religion and the politics of Chinese modernity // Superstitious Regimes. Harvard University Asia Center, 2010.
7. Huang K. W. The origin and evolution of the concept of mixin (superstition): A review of May Fourth scientific views. Chinese Studies in History. - 2016. - № 2.
8. Nedostup R. Superstitious regimes: Religion and the politics of Chinese modernity //Superstitious Regimes. Harvard University Asia Center. 2010.
9. Бай Ю.Ш., Тан С.Ж. Религиозная работа партии в период пограничного района Шэньси-Ганьсу-Нинся: исследование на основе сообщений партийных газет // Чжунго цзунцзяо. - 2022. - № 6. (на кит. яз.)
10. Хуан Я.М. Борьба Коммунистической партии Китая против суеверий в период Яньаня и её уроки // Бэйцзин данши. - 2018.
- № 2. - С. 5-12. (на кит. яз.)
11. Проведение борьбы против колдунов // Цзефан жибао. - 1944. - 29 апреля.
12. Chau M. R., Sun Y. F. The Reconfiguration of Religious Ecology in Post-Mao China; and Weller R. Responsive Authoritarianism and Blind-Eye Governance in China, in Socialism Vanquished, Socialism Challenged, Eastern Europe and China 1989-2009, eds. Bandelj N. and Solinger D. J. - Oxford: Oxford University Press. - pp. 83-102.
13. Полевой материал автора (ПМА 2023). Экспедиция в д. Яовандун, пос. Цинчэн, у. Цинчэн пров. Ганьсу, КНР (В 40-е годы входила в у. Цинъян, подрайон Лундун, пограничный р-н Шэньси-Ганьсу-Нинся). Апрель 2023 г. (информант: RLL, 1933 г. р.)
14. ПМА 2023. Экспедиция в д. Яовандун, пос. Цинчэн, у. Цинчэн пров. Ганьсу, КНР (В 40-е годы входила в у. Цинъян, подр-н Лундун, пограничный р-н Шэньси-Ганьсу-Нинся). Апрель 2023 г. (информант: RYZ, 1937 г. р.)
15. ПМА 2023. Экспедиция в д. Яньтай, пос. Мубо, у. Хуаньсянь, пров. Ганьсу, КНР (В 40-е годы входила в у. Хуаньсянь, подр-н Лундун, пограничный р-н Шэньси-Ганьсу-Нинся). Апрель 2023 г. (информант: MXQ, 1935 г. р.)
16. ПМА 2023. Экспедиция в д. Яовандун, пос. Цинчэн, у. Цинчэн пров. Ганьсу, КНР (В 40-е годы входила в у. Цинъян, подр-н Лундун, пограничный р-н Шэньси-Ганьсу-Нинся). Апрель 2023 г. (информант: HYZ, 1937 г. р.)
17. ПМА 2023. Экспедиция в д. Яньтай, пос. Мубо, у. Хуаньсянь пров. Ганьсу, КНР (В 40-е годы входила в у. Хуаньсянь, подр-н Лундун, пограничный р-н Шэньси-Ганьсу-Нинся). Апрель 2023 г. (информант: YSL, 1936 г. р.)
18. ПМА 2023. Экспедиция в д. Баймамяо, пос. Наньлян, у. Хуачи, пров. Ганьсу, КНР (В 40-е годы входила в у. Хуачи, подр-н Лундун, пограничный р-н Шэньси-Ганьсу-Нинся). Апрель 2023 г. (информант: HBQ, 1949 г. р.)
19. ПМА 2023, Экспедиция в д. Лиюаньпу, пос. Наньлян, у. Хуачи, пров. Ганьсу, КНР (В 40-е годы входила в у. Хуачи, подр-н Лундун, пограничный р-н Шэньси-Ганьсу-Нинся). Апрель 2023 г. (информант: LXQ, 1936 г. р.)
20. Чэнь Бинь, ЧэньДэцян. Пересмотр определения народной веры // Цзинганшань дасюэ сюэбао (Шэхуэй кэсюэбань). - 2010.
- № 31(4). - С. 55-62.
21. Дружба навеки: очерки истории сотрудничества Советского Союза и Китайской Народной Республики (1949-1960 гг.) // Отв. ред. И.В. Турицын. - М., 2018.
References and Sources
1. Cong X.P. Marriage, Law, and Gender in Revolutionary China, 1940-1960. - Cambridge: Cambridge University Press, 2016.
2. Van I. Vyhod iz sem'i i ukreplenie sem'i: emansipacii zhenshchin v pogranichnom rajone Shen'si-Gan'su-Ninsya v period antiyaponskoj vojny (19371945 gg.) // Kajfan shidaj. - 2018. - № 4. - C. 31-35. (na kit. yaz.)
3. Vu Ch.V. Kampaniya protiv koldunov i preobrazovanie sel'skogo obshchestva v pogranichnom rajone Shen'si-Gan'su-Ninsya // Kesyue yuj vushen'lun'. - 2022. - № 4. - S. 51-60. (na kit. yaz.)
4. Wang D. The teahouse: small business, everyday culture, and public politics in Chengdu, 1900-1950. Stanford University Press, 2008.
5. Pi C. Sh. Koncepciya o chzhensi i in'si v dinastii Sun // Dunyue Lun'cun. - 2005. - № 4. - S. 25-35. (na kit. yaz.)
6. Nedostup R. Superstitious regimes: Religion and the politics of Chinese modernity // Superstitious Regimes. Harvard University Asia Center, 2010.
7. Huang K.W. The origin and evolution of the concept of mixin (superstition): A review of May Fourth scientific views. Chinese Studies in History. -2016. - № 2.
8. Nedostup R. Superstitious regimes: Religion and the politics of Chinese modernity //Superstitious Regimes. Harvard University Asia Center. 2010.
9. Baj Yu.Sh., Tan S.Zh. Religioznaya rabota partii v period pogranichnogo rajona Shen'si-Gan'su-Ninsya: issledovanie na osnove soobshchenij partijnyh gazet // Chzhungo czunczyao. - 2022. - № 6. (na kit. yaz.)
10. Huan Ya.M. Bor'ba Kommunisticheskoj partii Kitaya protiv sueverij v period Yan'anya i eyo uroki // Bejczin danshi. - 2018. - №2 2. - S. 5-12. (na kit. yaz.)
11. Provedenie bor'by protiv koldunov // Czefan zhibao. - 1944. - 29 aprelya.
12. Chau M. R., Sun Y. F. The Reconfiguration of Religious Ecology in Post-Mao China; and Weller R. Responsive Authoritarianism and Blind-Eye Governance in China, in Socialism Vanquished, Socialism Challenged, Eastern Europe and China 1989-2009, eds. Bandelj N. and Solinger D. J. -Oxford: Oxford University Press. - pp. 83-102.
13. Polevoj material avtora (PMA 2023). Ekspediciya v d. Yaovandun, pos. Cinchen, u. Cinchen prov. Gan'su, KNR (V 40-e gody vhodila v u. Cin"yan, podrajon Lundun, pogranichnyj r-n Shen'si-Gan'su-Ninsya). Aprel' 2023 g. (informant: RLL, 1933 g. r.)
14. PMA 2023. Ekspediciya v d. Yaovandun, pos. Cinchen, u. Cinchen prov. Gan'su, KNR (V 40-e gody vhodila v u. Cin"yan, podr-n Lundun, pogranichnyj r-n Shen'si-Gan'su-Ninsya). Aprel' 2023 g. (informant: RYZ, 1937 g. r.)
15. PMA 2023. Ekspediciya v d. Yan'taj, pos. Mubo, u. Huan'syan', prov. Gan'su, KNR (V 40-e gody vhodila v u. Huan'syan', podr-n Lundun, pogranichnyj r-n Shen'si-Gan'su-Ninsya). Aprel' 2023 g. (informant: MXQ, 1935 g. r.)
16. PMA 2023. Ekspediciya v d. Yaovandun, pos. Cinchen, u. Cinchen prov. Gan'su, KNR (V 40-e gody vhodila v u. Cin"yan, podr-n Lundun, pogranichnyj r-n Shen'si-Gan'su-Ninsya). Aprel' 2023 g. (informant: HYZ, 1937 g. r.)
17. PMA 2023. Ekspediciya v d. Yan'taj, pos. Mubo, u. Huan'syan' prov. Gan'su, KNR (V 40-e gody vhodila v u. Huan'syan', podr-n Lundun, pogranichnyj r-n Shen'si-Gan'su-Ninsya). Aprel' 2023 g. (informant: YSL, 1936 g. r.)
18. PMA 2023. Ekspediciya v d. Bajmamyao, pos. Nan'lyan, u. Huachi, prov. Gan'su, KNR (V 40-e gody vhodila v u. Huachi, podr-n Lundun, pogranichnyj r-n Shen'si-Gan'su-Ninsya). Aprel' 2023 g. (informant: HBQ, 1949 g. r.)
19. PMA 2023, Ekspediciya v d. Liyuan'pu, pos. Nan'lyan, u. Huachi, prov. Gan'su, KNR (V 40-e gody vhodila v u. Huachi, podr-n Lundun, pogranichnyj r-n Shen'si-Gan'su-Ninsya). Aprel' 2023 g. (informant: LXQ, 1936 g. r.)
20. Chen' Bin', Chen' Decyan. Peresmotr opredeleniya narodnoj very // Czinganshan' dasyue syuebao (Shekhuej kesyueban'). - 2010. - №2 31(4). - S. 55-62.
21. Druzhba naveki: ocherki istorii sotrudnichestva Sovetskogo Soyuza i Kitajskoj Narodnoj Respubliki (1949-1960 gg.) // Otv. red. I.V. Turicyn. - M., 2018.
ЛИ ИЛЭЙ - аспирант, Институт этнологии и антропологии имени Н.Н. Миклухо-Маклая РАН; старший преподаватель, Ланьчжоуский университет транспорта (КНР) (liyilei1212@gmail.com).
LI YILEI - Ph.D. student, Institute of Ethnology and Anthropology named after N.N. Miklouho-Maclay Russian Academy of Sciences; Senior Lecturer, Lanzhou Transport University (PRC) (liyilei1212@gmail.com).
