CC BY
56
DOI 10.24411/9999-001А-2018-10047 УДК: [72+316.7]
А.П. Иванова
Тихоокеанский государственный университет (Хабаровск)
iva.nova@mail.ru
Народная дальневосточная архитектура: наши субурбии
Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 18-012-00537
Аннотация
В статье рассказывается о ходе реализации проекта, посвященного исследованию малоизученного сегмента дальневосточных поселений, так называемой народной (спонтанной, стихийной, вернакулярной) архитектуре. Предмет исследования — застройка субурбий, окраин и других территорий, лежащих вне городского центра и типовых панельных жилмассивов, а также все формы проявления вернакулярного дизайна. На основе собранного в экспедициях полевого материала будет создан каталог дальневосточной «народной» архитектуры. Участники проекта намерены сформулировать концепцию универсального дальневосточного стиля, базирующегося на традициях исторической застройки Приморья и Приамурья. Основой дальневосточного стиля должна стать «гарнизонная» краснокирпичная архитектура начала XX в. Актуальность проекта обоснована необходимостью создания убедительного культурного кода, понятного как коренным дальневосточникам, так и новым переселенцам.
Ключевые слова: вернакулярная архитектура, субурбии, окраины, краснокирпичная архитектура, архитектура фронтира, дальневосточный стиль
A.P. Ivanova
Pacific National University (Khabarovsk) iva.nova@mail.ru
Far Eastern Vernacular Architecture: the Suburbs
Abstract
The article deals with the study of a poorly explored segment of the Far Eastern settlements, the so-called «folk» (spontaneous, random, vernacular) architecture. The subject of the study is the construction of suburbs, outskirts and other territories lying outside the city center and typical panel housing areas, as well as all vernacular design forms. Based on the field data collected in expeditions, the catalog of the Far Eastern «folk» architecture will be created. The participants of the project intend to formulate the concept of a universal «Far Eastern style» based on the traditions of the historical housing development of Primorye and the Amur River Region. The basis of the «Far Eastern» style should be the «garrison» red brick architecture of the early 20th century. The significance of the project is justified by the need to create a convincing «cultural patterns», understandable both to native inhabitants of Far East, and to new immigrants.
Key words: vernacular architecture, subrubs, red brick architecture, frontier architecture, Far Eastern style
С 2010-х гг. и до сегодняшнего дня в фокусе внимания архитектурного сообщества находятся публичные пространства. С началом федеральной программы «Комфортная городская среда» (2017 г.) благоустройство всевозможных public space объявлено государственной задачей. В Хабаровске и Владивостоке, так же как в Москве или Новосибирске, администрация, профессиональные комьюнити, городские активисты бесконечно обсуждают реконструкции набережных, площадей и парков, проблемы пешеходных пространств и благоустройство дворовых территорий. Порой кажется, что реализация программы нового урбанизма на постсоветском пространстве — основной сюжет современной жизни. Однако есть колоссальный сегмент городского
ландшафта, совершенно не затронутый передовыми идеями friendly city, а наоборот — неуклонно и настойчиво сползающий в архаику, в жестко охраняемую непроницаемую приватность. Речь идет о так называемых субурбиях. Подобные формы расселения также называют «пригород», «предместье», «слобода», «периферия», «окраи-ны». Ссылаясь на французского географа Андре Алликса, московский географ Ф.А. Попов упоминает термин «умланд», переводимый с немецкого языка как «окрестность» [Попов, 2018]. В заголовке статьи используется рабочее определение «народная архитектура»: эта условная категория объединяет постройки, возведенные без помощи/надзора государства и крупного бизнеса. По мнению А. Павлова, эксперта Фонда
поддержки социальных исследований «Хамовники», «водораздел между двумя реальностями чаще всего проходит по линии третьего этажа: все, что выше, — предмет заботы государства; все, что ниже, — территория свободы» [Павлов, 2018]. Однако мы включаем в понятие народной архитектуры по-стройки до пяти-шести этажей, появившиеся в Хабаровске в 2017—2018 гг. и мимикрирующие под «старинный стиль».
Территории, сплошь покрытые высокоплотной малоэтажной частной застройкой, нечасто привлекают внимание историков архитектуры. Меж тем социологи, городские антропологи и особенно городские географы давно активно и успешно исследуют частную жизнь горожан, ускользающую от внимания государства. Анализ состояния проблемы изучения постсоветских субурбий на 2016 г. приводится в статье К.В. Григоричева [2016, с. 7—8], где отмечается «показательное отсутствие устоявшегося названия (и самоназвания) жителей российских пригородов. И в российских медиа, и в академических текстах невозможно найти определения жителей таких поселений, близкого к англоязычному suburbanites, suburban settlers (буквально — «пригорожане»), цит. по: [Григоричев, 2016, с. 8]. На наш взгляд, образцовыми являются работы Фонда «Хамовники», именно их метод сплошного пешего обхода изучаемых территорий использо-вался при работе над статьей.
Полевые исследования: методика и риски. Предварительно выявив по гугл-картам основные скопления частного сектора и коттеджных поселков в Хабаровске, Владивостоке и других населенных пунктах, участники проекта провели полевые исследования в намеченных районах. Сначала предполагалось осуществлять ковровую фотофиксацию с помощью дрона, но аэросъемка потребовала таких сложных согласований, что на первом этапе работы было решено ограничиться велосипедами и пешим обходом. Надо отметить, что изучение «умланда» связанно с определенными рисками. Фотофиксацию значительно осложняют многометровые глухие заборы из кирпича и профнастила, а также сторожевые собаки буквально в каждом дворе. Мы хотим предостеречь коллег, которых заинтересует эта тема: жители предместий крайне настороженно относятся к незнакомцам, фотографирующим их жилье, выражают сомнения в целесообразности подобных действий и склонны спускать с цепей сторожевых псов, поэтому советуем иметь объяснительный документ с гербовой печатью. Но основной проблемой изучения малоэтажного частного сектора является короткий период, приемлемый для фотофиксации: осенью полевой сезон осложнен постоянным смогом и гарью (сезонные пожары — важнейший фактор депопуляции Хабаровского края, Приморья и Приамурья), с ноября до конца марта на Дальнем Востоке очень холодно (в Приморье — шквальные ветра), а уже в середине мая густая листва полностью скрывает невысокие постройки. Основной полевой сезон — апрель.
Весной 2018 г. участники проекта обследовали частный сектор Благовещенска, Свободного и Шима-новского (Амурская обл.), северо-восточные и южные субурбии Хабаровска и поселки в окрестностях краевого центра — Хор, Вяземский, Тополево; при-
городы Владивостока (от «Чайки» до «Океанской»), пос. Раздольное и Кипарисовое (Приморский край); волонтеры сделали фотофиксацию пос. Ванино (побережье Татарского пролива) и г. Дальнереченска и Находки (Приморский край).
Кроме полевых исследований, были изучены основные базы недвижимости, популярные на Дальнем Востоке (farpost.ru, ЦИАН, Avito). В объявлениях о продаже коттеджей, помимо фотографий объектов, можно найти даты и планы построек, их технические характеристики, упоминания конструкций, материалов, технологий строительства, а также развернутые описания «интерьеров» и «ландшафтного дизайна». Отметим, что наиболее весомыми аргументами в объявлениях о продаже частного дома является утверждение «строили для себя» (гораздо реже встречаются примечания — цитируем дословно — «строили по проэкту дизайнеров»).
В ходе подготовительного этапа был собран огромный фактологический материал, требующий осмысления, структурирования и анализа. Поэтому предлагаемый вашему вниманию текст, написанный по «горячим следам» полевых сезонов 2017—2018 гг., по жанру ближе не к научной статье, а к свободному эссе, суммирующему предварительные соображения. Попытки типологии дальневосточного вернакуляра предпринималась нами ранее [Иванова, 2017], в этой статье подробнее остановимся на хабаровских субурбиях.
Краткий очерк народной архитектуры Хабаровска: история и география. История постсоветской народной архитектуры насчитывает 30 лет (1988— 2018 гг.), срок достаточный для того, чтобы говорить о сформировавшемся объекте исследования. Застройка субурбий на Дальнем Востоке, как и в целом по стране, имеет сегодня две основные формы: ИЖС (идивидуальное жилищное строительство) и коттеджные поселки. Поселки строятся, как правило, по готовому проекту, предполагающему единое архитектурное решение. Стилистика коттеджных поселков в большей мере отражает эстетические установки архитектора и девелопера, чем представления о родовом гнезде рядового представителя хабаровского среднего слоя. Особняки/усадьбы/коттеджи, самостоятельно возводимые дальневосточниками, напротив — материализуют глубинные архетипы, иллюстрируют «большие нарративы». Как было отмечено выше, методология исследования базируется на сплошном пешем обходе и фотофиксации предместий; закрытые виллы премиум-класса остались за рамками проекта, так как их трудно назвать «народными».
Основной целью проекта является конструирование дальневосточного стиля на базе вернакуляр-ной застройки. Поэтому особое внимание уделяется выявлению рецепций краснокирпичного стиля, который считается важнейшей частью регионального культурного кода.
Условная периодизация народной дальневосточной архитектуры совпадает с регулярно повторяющимися экономическими кризисами. Можно выделить 4 этапа: ранний (1988—1998 гг.), «буржуазный» (2000—2008 гг.), небывалый рост благосостояния, связанный с высокими ценами на энергоносители (2008—2014 гг.) и текущий посткризисный
период (2014—2018 гг.).
В первое постсоветское десятилетие Дальний Восток был наводнен китайскими строительными бригадами. Наличие дешевой рабочей силы спровоцировало первую волну строительного бума. С уходом китайских гастарбайтеров рост субурбий замедлился. Постепенно менялись основные заказчики частного жилья. В начале перестройки это были так называемые кооператоры, хозяева «серого» бизнеса. Главными заказчиками дальневосточного вер-накуляра на ранних этапах выступали легендарные пассионарии 1990-х, предпочитавшие романтичную «средневековую» архитектуру. С 2000-х гг. в Хабаровске заказчиками коттеджей все чаще становятся представители силовых ведомств и национальных диаспор (в этом предположении мы опираемся на непосредственные наблюдения, а не статистические данные). Подъем экономики в 2010-х гг. закономерно сопровождался массовым строительством загородных домов, появлением коттеджных поселков и первых таунхаусов. Довольно часто особняки, заложенные на пике экономического подъема, оказывались законсервированными на несколько лет, а то и десятилетий. Многие дома строились годами, по мере пополнения семейных бюджетов (о времени начала строительства свидетельствуют даты, выложенные контрастной кладкой на фронтонах). Поэтому не приходится говорить о каких-то стилевых отличиях, характеризующих выделенные этапы, наоборот — удивляет принципиальная консервативность хабаровчан, вновь и вновь обращающихся к приемам «гарнизонной архитектуры» и упорно предпочитающие таунхаусам симбиоз форта и усадьбы.
Новый строительный бум начался в 2016—2018 гг. Возможно, это связано с миграционной государственной политикой и появлением в Хабаровске значительного количества переселенцев из бывших советских республик. Дешевый труд среднеазиатских строительных бригад является, на наш взгляд, основой ренессанса краснокирпичной архитектуры Хабаровска. Особенность текущего периода — появление так называемых клубных домов и массовое использование в коммерческой застройке приемов исторической кирпичной архитектуры. Это сказалось на общем колорите архитектурного ландшафта Хабаровска: на традиционно-сером фоне все заметнее вкрапления терракотового цвета.
Характерной чертой Хабаровска является крайняя рыхлость городской ткани — рабочие поселки 1950-х гг., фрагменты массовой застройки 1960— 1970-х гг., позднесоветские микрорайоны и высотные новостройки 2010-х гг. чередуются с огромными массивами частного сектора, сохранившегося с довоенной поры. Если во Владивостоке окраины четко локализированы и «дачный пояс» начинается прямо за въездным знаком в город, в Хабаровске предместья вклиниваются в городскую структуру, подступая к центру. Причем это не единичные объекты или фрагменты барачной застройки, но огромные территории, сплошь покрытые усадебной застройкой. С точки зрения анализа вернакуляра наиболее интересен именно этот тип смешенной среды, где рядом с ветхим, частично сожженным, пришедшим в крайнюю степень запустения и одичания деревянным частным сектором, высятся двух-, трех-, а порой
и четырехэтажные кирпичные особняки, огороженные глухими заборами. Особенно эта чересполосица характерна для района акватории (ул. Камчатская, ул. Читинская, ул. Уборевича), плотно застроенного деревянными избушками, чередующимися с феодальными усадьбами за кирпичными трехметровыми оградами, блокирующими виды на р. Амур. Именно «у высоких берегов Амура» в районе железнодорожного моста, откуда открывались грандиозные панорамы на хребет Хехцир и знаменитые амурские закаты, начинается история постсоветской красно-кирпичной архитектуры Хабаровска. В водоохранной зоне, среди санаторных парков, еще в ранние 90-е прошлого века стали появляться первые частные замки и виллы, до сих пор поражающие размахом (ул. Штормовая и ул. Щорса). Однако, несмотря на то что Хабаровск, являющийся типичным ленточным городом, вытянут вдоль Амура на 50 (с дальними пригородами — на 70) км, свободных выходов к реке крайне мало, береговая линия все еще практически сплошь занята промзонами. Поэтому вернакуляр стал развиваться вдоль основного транспортного каркаса города (Воронежское и Восточное шоссе, Тихоокеанская и Краснореченские улицы, проспект 60-летия Октября).
Массовые дачные пояса Хабаровска локализированы на самых дальних перифериях: на севере — в лесопарковой зоне «Воронеж», на юге — на сопках и отрогах Хехцирского хребта. С запада Хабаровск ограничен Амуром, но субурбии выплескиваются и на левый берег, постепенно вытягиваясь вдоль федеральной трассы, ведущей в ЕАО, к Биробиджану. Авторы статьи пока не могут назвать точную площадь, занятую частными сектором, но при визуальном анализе складывается впечатление, что три четверти Хабаровска затянуто вернакуляром.
Драйвером превращения сплошь деревянного частного сектора в кирпичные усадьбы стали так называемые цыганские слободки (ул. Шелеста), где в начале 2000-х гг. стали появляться «роскошные» по местным меркам особняки (которые продаются сегодня, судя по объявлениям на farpost. ru, по стоимости от 12 до 20 млн рублей). Типичная хабаровская усадьба и сегодня, как правило, развивается из старого одноэтажного строения, которое сначала зашивается сайдингом, а затем постепенно трансформируется в двух-трехэтажный особняк из пеноблоков, облицованных декоративным кирпичом. Иногда старый деревянный дом сохраняется на участке, и вплотную к нему возводится новенький коттедж. Странно, что при всей любви хабаровчан к режиму privacy, практически нет усадеб атриумного типа с внутренним двориком, окруженным по периметру строениями. Даже многочисленные выходцы из Средней Азии, выкупающие пепелища сгоревших изб, возводят на их месте не традиционный тип ковровой застройки, а все те же «форты» — компактные кирпичные здания на пригорке, контролирующие пустынный участок.
Дальневосгочный сгиль. В качестве гипотезы выдвинем предположение о том, что стилеобра-зую-щей базой для народной архитектуры дальневосточных пригородов конца XX — начала XXI в. является краснокирпичная «архитектура фронтира» (ил. 1, 2). В эту условную категорию предлагается объединить
военные городки конца XIX — начала XX в., сохранившиеся в большинстве населенных пунктов Приморья и Приамурья, а также близкую по стилистике, но уступающую в количественном отношении «железнодорожную архитектуру», появившуюся вдоль Амурской ж/д (1907—1916 гг.).
«Красные казармы», которые дальневосточники считают уникальной и ключевой особенностью регионального архитектурного ландшафта, сохранились во многих русских городах от Санкт-Петербурга до Иркутска. Строительство военных городков вдоль Транссиба было связано с необходимостью переброски войск сначала на восточные рубежи империи во время Русско-японской войны, а затем, в 1914—1916 гг., наоборот — на запад. Проблемы с размещением контингента на восточных территориях упоминаются в мемуарах военного министра Российской империи А.Ф. Редигера (1905—1909 гг.): «войска располагались в бараках, построенных для лазаретов, а во Владивостоке — в блиндажах, построенных во время войны; но эти помещения вовсе не отвечали климатическим условиям, блиндажи были сыры и антисанитарны и, при всем том, помещений не хватало» [Редигер, 1999]. Сетуя на недобросовестность местного командования («на Востоке идут гомерические рассказы про воровство некоторых военных инженеров, а войска расквартированы ужасно» [Там же]), Редигер пишет, что был вынужден обратится к помощи отлично зарекомендовавшей себя раннее «Казарменной комиссии» и противопоставляет ее безупречную работу полной анархии и коррупции, царившей в восточных округах благодаря Инженерному ведомству. Многочисленные краснокирпичные казармы, здания штабов, офицерские флигеля и пр., построенные на высоком профессиональном уровне, являлись основным источником подражания для гражданской застройки.
Надо заметить, что рецепции «гарнизонной архитектуры» начала XX в. были широко распространены по всей Юго-Восточной Азии. В качестве примера приведем краснокирпичные трехэтажные склады, построенные в 1911—1913 гг. в Иокогаме. Этот японский порт в 1859 г. был открыт для европейцев (во Владивостоке режим порто-франко был объявлен в 1862 г.), и портовые склады, практически неотличимые от типичных британских казарм (так называемые Victoria Barracks), стали символом стремительной вестернизации. В архитектуре складов использованы характерные приемы викториан-ских бараков: двухъярусные галереи на всю длину горизонтально-вытянутого фасада, треугольные фронтоны с пинаклями и брандмауэры со щипцами. Похожие готицизмы широко представлены в приморской и хабаровской гарнизонной архитектуре.
Говоря о генезисе «дальневосточной готики», можно упомянуть «лютеранский след», связанный с деятельностью общества Красного Креста в годы Русско-японской войны. Постройки Общества Красного Креста традиционно декорировались в неоготике (типичный пример: госпиталь Общества касперовских сестер милосердия Красного Креста в Одессе, угол Итальянского бульвара и Мариинской ул., 1891—1893 гг., арх. — А. Бернардацци). Лазареты, госпитали и станции переливания крови, ставшие частью гарнизонной архитектуры, строились под
эгидой Красного Креста в Приамурском крае, в Приморье, в городах и поселках вдоль КВЖД. Несколько подобных построек сохранились в Хабаровске. Это одно-, двухэтажные краснокирпичные здания, где комнаты высотой до 4,5 м отапливались каминами по голландской системе (одно энергетическое ядро на 4 смежные блока). По-прежнему используется по назначению одноэтажная станция переливания крови (Хабаровск, ул. Волочаевская, 46) с коридорами туннельного типа и большими подвалами (до 6 м высоты), где находились ледники-охладители. На ул. Ленинградской расположено двухэтажное здание бывшего общежитие служащих Красного Креста; несколько кирпичных объектов с ярко-выраженными готицизмами сохранились на Комсомольской улице.
В заключение сформулируем несколько тезисов, требующих более серьезного подтверждения. Основными типами застройки колонизируемых территорий традиционно являлись форты (гарнизоны) и фактории; форты символизировали государственную идею, фактории — частную инициативу. Хабаровский архитектурный код базируется на краснокирпичной гарнизонной архитектуре; эстетика фронтира оформляет идею нерушимости территориальной целостности и служению государству. Хабаровские вернакулярные постройки — типичные форты: они имеют лаконичную объемно-пространственную композицию (куб, параллелепипед), перекрыты двух- или четырехскатными кровлями и декорированы традиционным кирпичным декором (карнизы из сухариков, накладные геометрические элементы, квадратные ниши). Основную выразительность краснокирпичным хабаровским фортам придают треугольные фронтоны (реже встречаются вимперги) и высокие печные трубы (ил. 3, 4). Часто используются вставки серого цвета, имитирующие историческую кладку из «дикого» камня.
Более раскрепощенный архитектурный код Владивостока основан на культурном наследии эпохи порто-франко, когда германские, француз-ские, голландские и американские предприниматели основывали там свои фактории. В отличие от краснокир-пичных хабаровских субурбий, новая малоэтажная застройка владивостокских пригородов визуально воспринимается как светлая (белая, бежевая, светло-серая с красными деталями). Для приморского вернакуляра характерны асимметричная композиция, большие и разнообразные по форме проемы, многочисленные башенки, террасы, веранды, балкончики, а также обязательные мансарды. (Отметим, что в Хабаровске мансарды встречаются значительно реже). Можно предположить, что на каком-то глубинном, не очевидном с первого взгляда уровне приморский вернакуляр восходит к восточному модерну первой четверти XX в. Образцовые примеры регионального Jugendstil были построены немецким архитектором Г.Р. Юнгхенделем (1874—1949 гг.) в Уссурийске-Никольском, Спасске-Дальнем и, конечно, во Владивостоке. Прямых архитектурных цитат и буквального воспроизведения этих изощренных построек мы не нашли (что, возможно, объясняется невысоким уровнем строительных бригад, не умеющих выполнять сложные ордерные элементы и лепной декор), но, безусловно, владивостокские коттеджи по своему характеру ближе к европейским виллам,
чем к казармам (ил. 5). Трудно научно обосновать ощущение того, что светлая «народная» архитектура Владивостока транслирует идею приватной жизни и частной инициативы, характерные для европейской цивилизации, в то время, как краснокирпичный хабаровский вернакуляр оформляет государственную идею.
Список литературы
1. Григоричев К.В. Многообразие пригорода: субурбанизация в сибирском регионе (случай Иркутска) // Городские исследования и практики. — 201б. — Т.
1. — № 2. — С. 7—23.
2. Иванова А.П. Архитектура предместий // Вестн. Тихоокеан. гос. ун-та. — 2017. — № 2 (45). — С. 99—108.
3. Павлов А. Двухэтажная Россия: все, что практики самостроя рассказывают нам о россиянах. Дом. Частное жилье и частная жизнь в современной России // InLiberty — 06.04.2018 [Электронный ресурс]. — URL: inliberty.ru/article/dom-navalny/ (дата обращения: 02.05.2018).
4. Попов Ф.А. Размышления о целях и методах изучения зон ментального влияния городов // Городские исследования и практики. — 2018. — № 1. — С. 13—32 [Электронный ресурс]. — URL: usp.hse.ru/ data/2018/01/10/1160565189/13-32_Popov.pdf (дата обращения: 02.05.2018).
5. Редигер А.Ф. История моей жизни. Воспоминания военного министра. Т. 2. — М.: Канон-пресс; Кучково поле, 1999. — 528 с. [Электронный ресурс]. — URL: militera.lib.ru/memo/russian/rediger/index.html (дата обращения: 02.05.2018).
Ил. 1. Красные казармы начала XX в., до сих пор сохранившие жилую функцию: Владивосток,
Камский переулок. Снимок автора
Ил. 3. Дальневосточная «народная» архитектура: Хабаровск, субурбия в границах Воронежское шоссе — ул. Большая.
Новостройки 2017—2018 гг. Снимок автора
В
Ил. 4. Дальневосточная «народная» архитектура: Хабаровск, субурбия в границах Воронежское шоссе — ул. Большая.
Новостройки 2017—2018 гг. Снимок автора
Ил. 5. Дальневосточная «народная» архитектура: Владивосток, р-н Чайка. Наглухо огороженные виллы можно рассмотреть только со стороны Амурского залива. Снимок автора
