CC BY
49
Вестник Челябинского государственного университета. 2010. № 34 (215). Филология. Искусствоведение. Вып. 49. С. 133-136.
А. А. шибанов
НАРЕЧИЯ И ПОДРАЖАТЕЛЬНЫЕ СЛОВА В УДМУРТСКОМ ЯЗЫКЕ
В статье поднята проблема подражательных слов в системе частей речи в удмуртском языке. Отмечено, что в настоящее время данная категория слов относится к категории наречия, и впервые предпринята попытка отделения их в самостоятельную лексико-грамматическую группу.
Ключевые слова: наречие, подражательное слово, принципы выделения, синтаксические функции, семантика.
Проблема разделения наречий и подражательных слов остро стоит в удмуртском языке, как, в принципе, и в большинстве других языков.
Наречия. Принципы выделения наречия в самостоятельную часть речи в удмуртском языке соотносительны с особенностями этого языка. Они складываются из общности и единства трех измерений: 1) лексического значения слова, что предполагает лексическую самостоятельность наречий как слов со смысловым значением, указывающим на время, место, причину, цель и образ действия; 2) морфологической структуры наречий, которая складывается из а) отсутствия форм словоизменения; б) наличия собственной системы словообразовательных средств; 3) синтаксической функции обстоятельственного слова в предложении.
Признаки наречий не только взаимосвязаны, но главное в том, что каждый из них играет особую роль в формировании этой части речи: при общности семантического критерия значение признака действия в разных грамматических ситуациях проявляется по-разному.
I. Часть наречий, которые с точки зрения современного языка считаются первообразными или имеют в своем составе какие-то ныне непродуктивные архаические компоненты (азьлань ‘вперед’, берлань ‘назад’, кымин ‘ничком, навзничь’, мышкин ‘спиной’, лашкинэн ‘галопом’, кыдёкын ‘далеко, вдали’, матын ‘близко, вблизи’, отын ‘там’ и др.) выделяются в особую группу в контексте и вне контекста, в любой ситуации только своим лексикосемантическим признаком. В данном случае все другие признаки становятся второстепенными, т. е. сам приоритет семантики порождает такие качества слов, как неизменяемость и функцию обстоятельства в предложении.
II. Часть производных наречий закрепляет за собой значение выразителей качества
действий в результате сочетания вещественного значения основы и различных словообразовательных средств. Такими средствами в удмуртском языке являются суффиксы -ак (-як), -быт, -скын, -ой (-ёй), -ойскын (-ёйскын). Присоединяясь к различным основам, эти аффиксы образуют наречия (шонерак ‘прямо, напрямик’, шорияк ‘пополам’, арбыт ‘весь год’, гужембыт ‘все лето’, арняскын ‘за неделю’, минутскын ‘за минуту’, дасой ‘около десяти дней, в десять дней’, витёйскын ‘в течение пяти дней, за пять дней’ и др.). В сфере наречий это тот случай, когда «словообразовательные приметы обычно являются и категориальными приметами, т. е. позволяют определить принадлежность слова к той или иной части речи»1.
III. Большая группа наречий (таких, как: кужмысь ‘насильно’ < кужым ‘сила’, сюлмысь ‘сердечно, старательно’ < сюлэм ‘сердце’, бе-чолоен ‘цугом’ < бечоло ‘цуг’, пыдын ‘пешком’ < пыд ‘нога’ и др.), будучи формально связана со словоизменительными категориями различных частей речи, приобрела наречное значение благодаря только своей способности постоянно употребляться в синтаксической функции обстоятельств. Как видно из примеров, эти слова внешне представляют собой падежные формы имен существительных. Главным отличительным их признаком является то, что их значение раскрывается только в контексте. Именно в составе предложения обнаруживается, что эти слова не имеют конкретного вещественного значения, а выражают различные обстоятельственные отношения и изолируются из системы словоизменения. По словам
Н. К. Дмитриева2, при каком-нибудь существительном имеется полная схема падежей, и каждый из них употребляется именно как форма изменения этого самого существительного. И вот в силу специальных причин (обычно
семантико-синтаксических) один из падежей принимает особое значение, лишь отдаленно связанное с корнем основного слова, и этим самым как бы отрывается от целой схемы, изолируется от нее. В результате появляется новое слово, только этимологически связанное с основным существительным. Таким образом, в результате постоянного употребления в синтаксической функции обстоятельств целый ряд слов утрачивает грамматические признаки имен и развивает в себе признаки новой грамматической категории - наречий.
Итак, наречия в удмуртском языке представляют собой самостоятельный разряд слов, выделяемых на основе специальных лексикосемантических, морфологических и синтаксических признаков. С лексико-семантической точки зрения, они служат для качественной характеристики действия или состояния и выражают временные, пространственные, обстоятельственные, причинно-целевые и другие отношения. Морфологически они неизменяемы, имеют ряд специфических словообразовательных формантов и этимологически соотносительны с другими частями речи. Синтаксически наречия выполняют обстоятельственную функцию и определяют глагол.
Изобразительные слова. Хотя изобразительные слова широко употребляются и в разговорной, и в художественной речи, до сих пор не решен важнейший практический вопрос о месте изобразительных слов в системе частей речи. В существующих грамматиках они или вовсе игнорируются, или трактуются по-разному: чаще всего относятся то к междометиям, то к наречиям. Данная категория слов в Грамматике современного удмуртского языка 1962 года3 отнесена к наречиям. Такому же примеру следует и В. И. Алатырев4 в «Кратком грамматическом очерке удмуртского языка». В разряд наречий изобразительные слова включены в коми языке5, мордовских языках6 и др. Напротив, в башкирском7, марийском8 и др. языках изобразительные/подражательные слова включены в «Служебные и экспрессивноэмоциональные части речи» и описаны отдельно. Авторами грамматики башкирского языка отмечено9, что как выразительные средства языка подражательные слова входят в состав эмоционально-экспрессивной лексики, в которой они занимают особое место. Их эмоционально-экспрессивное своеобразие вытекает из самой их природы. Образность и выразительность обусловлены звуковым
строением подражательных слов. В отличие от фонетической структуры обычных слов, в них используется определенный фонемный состав, сочетаемость звуков и порядок их следования, в какой-то мере напоминающий обозначаемое звучание, движение и т. п. Здесь, однако, не менее важную роль играет установившаяся в языке традиция осмысления определенных типов звукосочетаний для выражения соответствующих явлений. Поэтому, несмотря на преимущественное употребление в составе подражательных слов строго определенных фонем и их сочетаний, эти подражания не доходят до уровня полной имитации, часто по-разному оформляются и заметно отличаются в языках не только различных семей, но и одной семьи.
Особенностью семантики изобразительных и звукоподражательных слов является образное выражение соответствующих понятий о звучании или способе действия с помощью специализированного фонемного строения лексической единицы. Конкретность их значения обусловлена весьма малой обобщающей силой подражаний, но зато им всегда сопутствует связанная с их природой большая экспрессивность.
Основным типом сочетания подражательных слов с другими частями речи является глагольный. В соответствии с этим их синтаксической функцией в составе предложения считается преимущественно функция обстоятельства образа действия. В то же время подражательные слова могут выступать в роли и других членов предложения.
Опираясь на материалы некоторых финно-угроведов, в частности, А. С. Кривощековой-Гантман10,М. Д. Имайкиной11 ,В. И.Алатырева12, С. В. Соколова13, В. А. Пылмы14, по классификации изобразительных слов, считаем возможным выделить в современном удмуртском языке два основных разряда, на которые делятся рассматриваемые нами слова:
1. Звукоподражательные/подражательные слова: бульыр-бульыр ошмэс потэ ‘бурча бьет родник’, вуч-вуч бордиз ‘плакал всхлипывая’, ток-ток сюлэм йыгаське ‘тук-тук! бьется сердце’, гудыр-гудыр кариз ‘прогремел’, домбыр-домбыр гитарайэн шудэ ‘бренчит на гитаре’, кучык-вучык бордэ ‘плачет всхлипывая’, чикыр-чикыр пинь зукыртэ ‘зубы скрежут’ и др. Звукоподражательные слова являются подражаниями звуковым явлениям в природе. Они обозначают понятия о звучании. При передаче результатов слуховых впечатлений звукопо-
дражательные слова включают элемент имитации в пределах артикуляционных возможностей человека, в силу чего значение их достаточно конкретно. Они часто употребляются самостоятельно.
2. Изобразительные слова: бугыль-бугыль пинал луэм ни ‘ребенок уже стал пухлым’, бу-гырак нянь лкптэмын ‘тесто очень пышное’, быз-быз сиськи ‘плотно поел’, быльк-быльк синмыз петлань потэмын ‘глаза вылезли наружу’, домбыль адями ‘толстый человек’, йыгыр-йыгыр мугор луэм ‘тело покрылось гусиной кожей’; йырин-петрин васькиз ‘скатился кубарем’ и др. Изобразительные слова выражают образы, представления о световых явлениях, впечатления от движения и состояния. Строго говоря, в них отсутствует элемент подражания. Семантически изобразительные слова передают целый комплекс представлений, поэтому значение их довольно абстрактно. Они очень редко употребляются самостоятельно, часто сопровождаясь словами, уточняющими их значение.
Выделение нами вышеперечисленных разрядов связано с тем, что звукоподражательные слова являются результатом звуковой имитации каким-либо «слышимым» природным явлениям, а изобразительные слова - звукообразный результат «видимых» нами явлений.
В то же время обе названные группы слов имеют некоторые общие черты в структуре, например: 1) сочетаемость определенных согласных в середине слова: жальтыр чепез каре ‘цепь звенит’, жильтыр вия ‘бежит с журчанием’, колтыр-колтыр машина ‘машина сильно поломанная’, шальтрак потизы ‘дружно вышли’ и др.; 2) своеобразное чередование гласных при употребление в парноповторном виде: жильыр-жальыр бызьыны ‘с журчанием бежать’, чин-пан ‘очень громко’,
чили-вали кисьтаськыны ‘переливаться разными цветами’, чиндыр-вандыр ‘косо-криво’ и др.; 3) наличие в составе двусложных основ сходных структурных элементов, представленных структурным типом согласный + гласный + согласный: вар-вар жук позе ‘каша кипит с клокотаньем’, жур-жур берга ‘крутится с шумом’, чиз-чиз кошкиз ‘с визгом убежал’, быг-быг луэм ‘стал очень пухлым’, быз-быз сись-кыны ‘плотно поесть’, лузь-лузь дись ‘длинная одежда’ и др.; 4) вхождение в глагольные словосочетания: кром-кром сиськыны ‘есть с хрустом’, шлёп-шлёп ветлыны ‘шлепать’, шап-шап усьыны ‘капать’, чап-чап тырмы-
тыны ‘наполнить до краев’, сыч-сыч колыны ‘крепко спать’, йыг-йыг лэсьтыны ‘сделать аккуратно’ и др.; 5) функционирование предпочтительно в позиции обстоятельства образа действия: кыток-кыток пинал каре ‘ребенок икает (букв. ребенок делает ик-ик)’, пульыр-пульыр ву каре ‘вода пузырится (букв. вода кипит буль-буль)’, жабыль-жабыль котмыны ‘промокнуть насквозь’, лосыр-лосыр лэсьтыны ‘сделать надежно’ и др. С этой точки зрения, их целесообразно рассматривать вместе, имея в виду, однако, характерные отличительные признаки для каждой разновидности.
Таким образом, вопрос о статусе изобразительных слов в удмуртском языке в системе частей речи остается открытым. Вслед за учеными-тюркологами (З. К. Ишмухаметовым15, Г. Н. Ягофаровым16, Н. И. Ашмариным17 и др.), считаем необходимым включить подражательные слова в состав эмоциональноэкспрессивной лексики.
Примечания
1 См.: Кубрякова, Е. С. Что такое словообразование. М. : Высш. шк., 1965. С. 10.
2 Дмитриев, Н. К. Грамматика башкирского языка. М. ; Л. : Изд-во АН СССР, 1948. С. 17.
3 Грамматика современного удмуртского языка. Фонетика и морфология / под ред. П. Н. Перевощикова. Ижевск : Удмурт. книж. изд-во, 1962. С. 303.
4 Алатырев, В. И. Краткий грамматический
очерк удмуртского языка // Удмуртско-русский словарь : ок. 35000 слов /
А. С. Белов, В. М. Вахрушев, Н. А. Скобелев, Т. И. Тепляшина ; под ред. В. М. Вахрушева / НИИ при Совете Министров Удмурт. АССР. М. : Рус. яз., 1983. С. 586.
5 Современный коми язык. Фонетика, лексика, морфология / под ред. проф. В. И. Лыткина ; Коми фил. АН СССР. Сыктывкар : Коми книж. изд-во, 1955. С. 261.
6 Грамматика мордовских (мокшанского и эрзянского) языков. Фонетика и морфология. Саранск : Морд. книж. изд-во, 1962. С. 331.
7 Грамматика современного башкирского литературного языка / Ин-т истории, языка и лит. АН СССР. М. : Наука, 1981. С. 342.
8 Современный марийский язык. Морфология / Марийс. НИИ языка, лит. и истории. Йошкар-Ола : Марийс. книж. изд-во, 1961. С. 308.
9 Грамматика современного башкирского литературного языка. С. 343.
10 Кривощекова-Гантман, А. С. Место изобразительных слов в системе частей речи коми-пермяцкого языка // Вопросы финно-угорского языкознания. Грамматика и лексикология / АН СССР. Ин-т языкознания ; Петрозав. ин-т яз. лит. и истории. М. ; Л. : Наука, 1964. С. 112.
11 Имайкина, М. Д. Наречно-изобразительные слова в мордовском языке : автореф. дис. ... канд. филол. наук. Тарту, 1968. С. 4.
12 Алатырев, В. И. Краткий грамматический очерк удмуртского языка. С. 586.
13 Соколов, С. В. Пышкылон (звукоподражательной) кылъёс но междометиос // Вордскем кыл. 1996. № 4. С. 70.
14 Пылма, В. А. Звукоизобразительные глаголы в эстонском литературном языке : автореф. дис. ... канд. филол. наук. Таллин, 1967. С. 4-5.
15 Грамматика современного башкирского литературного языка. С. 342-351.
16 Ягофарова, Г. Н. Звукоподражания в башкирских орнитонимах // Вестн. Челяб. гос. ун-та. 2009. №13 (151). Филология. Искусствоведение. Вып. 31. С. 160-164.
17 Ашмарин, Н. И. О морфологических категориях подражания в чувашском языке. Казань : Изд. Академ. Центра Татнаркомпроса, 1928. 160 с.
