CC BY
40
С.Э. Крапивенский, Ф.П. Косицына, 2005
НАГОН ИСТОРИЧЕСКОГО ОТСТАВАНИЯ: ЗАКОНОМЕРНОСТИ И МЕХАНИЗМЫ
С.Э. Крапивенский, Ф.П. Косицына
Научное понимание естественноисторического процесса включает в себя признание не только его объективности, но и его неравномерности на определенных ступенях развития общества. При этом, как отмечал Д. Лукач, неравномерность представляет собой типичную форму социально-исторического процесса: это «вовсе не аномалия, которая выступает якобы как исключение из развития, функционирующего нормально “закономерным образом” (в обычном теоретико-познавательном смысле), но принадлежит к существенным признакам всякого происходящего процесса»1.
Действие этого социологического закона весьма противоречиво. С одной стороны, оно вызвало отставание социального прогресса в большой группе стран. С другой стороны, именно действие этого закона по ходу истории ускорило вызревание условий для перехода к более прогрессивным формациям в других странах и — плюс — в известной степени обусловило возможность использования их опыта и их помощи отставшим.
Эта своеобразная закономерность исторического прогресса длительное время интересовала многих отечественных и зарубежных исследователей, прежде всего, разумеется, в связи с проблемой так называемого «некапиталистического пути развития», «социалистической ориентации» освободившихся стран. Отдали дань этой проблеме и мы, хотя в отличие от широко распространенной тогда точки зрения, не отождествляли понятия «некапиталистический пучь развития» и «социалистическая ориентация»: на наш взгляд, правильней было бы рассматривать первое понятие как отражение объективной стороны процесса минования капитализма (промежуточные или итоговые результаты этого процесса), а второе — как отражение субъективной стороны того же процесса (целеполага-ние, стремление действовать в этом направ-© лении). Думается, что усилия исследовавших
эту проблему не оказались напрасными. Во-первых, несмотря на всю свою трудность и противоречивость, нагон исторического отставания дал в известной степени положительные результаты и в среднеазиатских республиках бывшего Советского Союза, и в модернизации Кубы, Вьетнама, Монголии. Во-вторых, накопленные при этом теоретические разработки оказываются востребованными и сегодня в связи с курсом многих отстающих стран на «догоняющее развитие».
Не обходит стороной эта проблема и современную Россию. В частности, остро встает вопрос о возможности и необходимости заимствования опыта развитых стран в различных сферах общественной жизни, в том числе опыта организационно-экономического, институционального. Необходимо признать и то, что «в обществоведческой литературе подчеркивается скорее сам факт заимствований, однако при этом недостаточно разработаны вопросы об объеме и степени включенности западных “трансплантантов” в проекты собственно российских преобразований, о соответствии (или несоответствии) этих “трансплантантов” российским традициям, а главное, о способности социума к адаптации к ним»2. Особенно актуальным представляется нам поднятый В.В. Шелохаевым вопрос об объеме и степени включенности «западных трансплантантов». Речь идет о том, что и как включать. Ведь если речь идет о необдуманном включении в контекст сегодняшних российских изменений устаревших форм экономического развития Запада эпохи первоначального накопления капитала (да и XIX века), то «фетишизация подобных традиций... не только малопродуктивна, она парализует поиски “третьего пути”, отличного от полностью отвергнутого социализма и воспринятого с таким энтузиазмом “дикого капитализма”»3. Назрела необходимость дальнейшей методологической разработки многих вопросов, связанных с закономерностями наго-
на исторического отставания. Этому в нашем обществоведении, к сожалению, не уделяется должного внимания.
Нельзя дать правильное методологическое решение этих проблем, игнорируя взаимосвязь между действием закона неравномерности и типом осуществляющейся социальной революции, причем для научной достоверности эта взаимосвязь должна быть — по возможности — прослежена на всем историческом опыте человечества. Можно согласиться с Я. И. Кузьминовым, что противостоять негативным тенденциям в нашем обществоведении «может помочь возвращение исследователей и педагогов в широкий исторический контекст»4.
Предпосылки для действия закона неравномерности начали складываться с первых шагов становления человеческого общества. Начать хотя бы с того, что сам процесс превращения обезьяны в человека в силу различия географических условий (флоры и так далее, сегодня сюда добавляют и наличие радиоактивных элементов) шел крайне неравномерно на обширной территории земного шара. Элементы неравномерности начинают накапливаться и в сложившемся первобытном обществе 5, причем это накопление по-прежнему идет за счет географического фактора, а не разницы в социально-экономических условиях. Можно выделить несколько социально-экономических факторов, влияющих на неравномерность развития: 1) уровень техники; 2) степень прогрессивности производственных отношений; 3) величина части прибавочного продукта, идущего на дальнейшее развитие производительных сил, науки и культуры (а эта величина при прочих равных зависит от количества населения, непосредственно создающего прибавочный продукт); 4) усвоение исторического опыта других социальных коллективов.
Производственные отношения в каждой из первобытных общин были тождественны. Разница в уровне техники различных общин может быть фактически принята за нуль, ибо даже шлифованные орудия неолита не давали качественного скачка по сравнению с шлифованными орудиями палеолита — не приводили к появлению прибавочного продукта. Разницу в количестве членов общины можно тоже не принимать во внимание, ибо в условиях классического первобытного общества прибавочный продукт не создавался и, следовательно, разница в численности трудоспособного населения не обеспечивала бо-
лее быстрого продвижения вперед. Поскольку общины находились, с одной стороны, в равных условиях, а с другой — в слабом взаимодействии, не мог проявляться и такой более поздний фактор, как усвоение опыта других социальных коллективов.
Таким образом, с точки зрения социально-экономической, первобытные общины находились в равных условиях, и оставался только один, несоциальный фактор неравномерности развития — разница в природногеографических условиях существования. В частности, именно географический фактор привел к тому, что устойчивое воспроизводство прибавочного продукта впервые было достигнуто в районах поливного земледелия (несмотря на низкий, каменно-костяной, уровень техники), в результате чего смогли «продвинуться» вперед общества Передней Азии, Северной Африки, Индии и Китая.
Конечно, и в условиях первобытного общества (поскольку это уже общество) к неравномерности ведет не только географический фактор, но и конкретно-исторические условия развития племен и их особенности, в том числе ментальные. Нельзя, например, отрицать, что прочность древнерусской общины, германской марки, южнославянской задруги в значительной степени предопределила задержку указанных племен на стадии первобытного способа производства и минование ими рабовладельческой стадии. Определенное рациональное зерно в этом плане присутствует, очевидно, в теории этноса Л.Н. Гумилева, хотя, на наш взгляд, в абсолютизированном виде. В целом же роль социального и этнического факторов на данном этапе была крайне незначительной.
Неравномерность развития усиливается в эпоху рабовладения и феодального строя, причем усиление идет теперь все больше за счет социально-экономического фактора. Заметным становится более быстрое развитие социальных систем с относительно прогрессивным социально-экономическим строем: рабовладельческих государств по сравнению с первобытными племенами — за счет прибавочного продукта, создаваемого кооперацией рабов; феодальных государств по сравнению с рабовладельческими — за счет большей производительности труда крепостных крестьян.
Исторический опыт знает отставание (как и его нагон) и в формационном, и в цивилизационном срезах развития, причем в большинстве случаев то и другое отставание в значительной степени накладываются друг
на друга. Это позволяет говорить о механизмах и закономерностях нагона исторического отставания в довольно обобщенном виде. В то же время непозволительно сводить модернизацию только к ее цивилизационным вариантам: модернизацией является и нагон формационного отставания.
Закон неравномерности развития с самого начала выступает как закон противоположности между союзами племен, странами, нациями. Подобно противоположности между городом и деревней, между физическим и умственным трудом, данная противоположность порождена не капитализмом, она появилась задолго до него. И как всякая социальная противоположность, неравномерность означает глубокую противоречивость сторон.
Эта противоположность рельефно проявляется уже на ступени рабовладельческой формации. В своих отсталых первобытных соседях рабовладельческие государства видят источник дешевой, а то и даровой рабочей силы. Уже здесь неравномерность развития дает себя знать в виде войн господствующего класса передовых в социально-экономическом отношении стран против отставших народов. Накопление прибавочного продукта в рабовладельческих центрах было в громадной степени результатом ограбления этих народов — как в форме «мирной торговли» (неэквивалентного обмена), так и при помощи прямого, открытого насилия. Так складывались крупнейшие рабовладельческие империи: персидская держава Ахменидов, монархия Алесандра Македонского, Циньс-кая и Ханьская империи в Китае, империя Маурьев в Индии, средиземноморские державы Греции и Рима.
Мы считаем необходимым еще раз подчеркнуть, что закон неравномерности социального прогресса есть закон взаимосвязанного, а не просто параллельного развития разных стран. Между тем именно такой параллелизм сквозил и сквозит в ряде исследований, например, при объяснении причин начавшегося отставания Востока на рубеже ХУ-ХУ! КС ков, ^ Видимо, при успехе определенного строя создается мощный слой населения, заинтересованный в его поддержке и поэтому препятствующий всяким попыткам ввести что-то новое, следствием чего является задержка дальнейшего развития. Тогда другие страны, где сдерживающая тенденция не проявляется с такой силой, а слой недовольных существующими условиями и ищущих новых путей сильнее, начинают обго-
нять прежде развившиеся страны, и те начинают отставать»6. Здесь явно прослеживается недооценка процесса взаимодействия между различными странами. Необходимо также подчеркнуть, что применительно к предыстории человечества речь может идти именно об антагонистическом типе взаимосвязи, ибо по такому типу и осуществляются взаимоотношения ушедших вперед и отставших стран.
Характерно, что уже на этих стадиях развития общества наблюдаются случаи нагона отставания отдельными странами и опережения ими стран, ранее шедших впереди. Правда, для рабовладельческого строя и феодализма такие скачки еще не являлись типичными. В связи с общим характерным для того времени медленным развитием страна, раз вырвавшаяся вперед, надолго сохраняла свое первенство. Много веков понадобилось германцам и восточным славянам для того, чтобы в недрах первобытнообщинного строя достичь соответствующего уровня производительных сил и почти одновременно с двумя римскими империями перейти к феодальному способу производства.
Нагон отставания как специфическая форма межформационной революции уже на этих ступенях становится возможным только благодаря усвоению опыта более передовых стран. Так, германцы смогли перейти к феодальному строю, лишь усвоив исторический опыт Рима, а Киевская Русь — опыт Византии. Если рабство у древних славян не получило широкого развития, то это как раз произошло во многом в связи со столкновением славян с рабовладельческой империей на Востоке. Необходимо отметить, что усвоение исторического опыта в тогдашних условиях могло быть только критическим. Германцы, славяне, арабы не восприняли рабовладельческие производственные отношения, которые уже были б стадии разложения, а, наоборот, сами перешли к более прогрессивным отношениям — феодальным — и ускорили этот процесс в Риме, Византии, Сирии и Верхней Месопотамии 7.
Можно обнаружить характерные закономерности нагона:
1. Воспринимаемый отставшими народами опыт должен быть не идеальным, лишь в голове мыслителей существующим представлением о более справедливом строе, а материальным, практически воплощенным (либо воплощаемым) в жизнь в том или ином районе земного шара. Если такого практического опыта еще нигде нет, ни о каком пред-
восхищении его отставшими народами речи быть не может. Противоположное представление есть разновидность идеалистического объяснения истории, согласно которому «мнения правят миром».Такой точки зрения придерживались еще французские сен-симони-сты, считавшие, что Франция может избежать повторения опыта английского капитализма, воспользовавшись опытом капиталистической (!) Англии, правильно-де истолкованным ими, сен-симонистами. На подобной позиции стояли немецкие «истинные социалисты» в отношении Германии, русские народники в отношении России и т. п. Исторический же опыт говорит о необходимости практического образца новых отношений.
Акцент, сделанный нами на материальности опыта, воспринимаемого в процессе нагона исторического отставания, отнюдь не означает умаления значимости опыта идеального в виде передовых идей и теорий.
2. Необходим диалектический учет соотношения внутренних и внешних факторов минования. Для многих концепций, в том числе и для решения вопроса русскими революционными демократами, была характерна метафизичность. Если у А.И. Герцена абсолютизировалось внутреннее (самобытность), то у Н.Г. Чернышевского, наряду с признанием самобытности, мы встречаем иногда и другую крайность: внешний фактор (в его примере — опыт Англии, воздействующий на Новую Зеландию вне всякой связи с внутренней почвой для подобного воздействия). В действительности же внешнее может наложиться лишь на соответствующим образом подготовленное к этому внедрению внутреннее. Еще А. Фергюсон писал: «Когда нации действительно делают заимствования у своих соседей, они, возможно, заимствуют лишь то, что были в состоянии изобрести. Поэтому характерная сторона жизни какой-либо страны редко переносится в другую страну до тех пор, пока почва для этого не будет подготовлена наличием сходных условий»8. В этой связи справедливо и то, что даже при одинаковом уровне развития обществ-реципиентов по-разному складываются внешние влияния в разных сферах культуры и деятельности — материальной, социальной,духовной.
В условиях нагона исторического отставания, а в сегодняшней России именно такие условия налицо, важно избежать двух, одинаково опасных крайностей: с одной стороны, слепого преклонения перед наци-
ональными традициями и педантичного следования им, а с другой — полнейшего и безоглядного их игнорирования. Последняя из указанных крайностей как раз и характерна для осуществляемых у нас преобразований, что по признанию многих исследователей, является одной из важнейших причин неудач экономической реформы. На практике наших трансформационных преобразований подтвердилось, что, как отмечает А.С. Панарин, культура выступает с одной стороны, как традиция, способная тормозить определенные новации, если они не соответствуют ее «архетипам». С другой стороны, она выступает как «церковь» — инстанция, которой дано легитимизировать те или иные начинания, давать им духовную санкцию, освящать или, напротив, «отлучать их»9.
Кроме того, важно помнить, что, проистекая из каких-то общих корней, различные традиции тесно взаимосвязаны, взаимопроникают и взаимообусловливают друг друга, обладая в целом совокупным синергетическим эффектом действия. Невозможно проигнорировать какую-то одну из основных традиций и при этом считать, что другие достаточно учтены. По отношению к традициям можно сказать то же, что сказано П. Сорокиным по отношению к составным частям культуры, которые есть не просто конгломерат, а именно единство, ибо они всегда «взаимозависимы: в случае изменения одной из них остальные неизбежно подвергаются схожей трансформации 10.
Анализ специфики заимствования в каждой из сфер жизни общества представляет большой интерес, в том числе под углом зрения влияния стран «первого» на страны «второго» и «третьего» эшелонов. «Причем значение внешних заимствований порой оказывалось гораздо более сильным и эффективным (если не определяющим) для дальнейших исторических судеб страны. Достаточно вспомнить о выборе, сделанном киевскими князьями относительно одной из ведущих мировых религий — христианства в его православном варианте. Далеко не столь прост и однозначен ответ на вопрос о наличии и зрелости всей совокупности внутренних предпосылок и условий для подобного рода выбора, сделанного киевской великокняжеской властью, однако данная акция оказалась судьбоносной для будущего России, обусловив ее дальнейшее преимущественное развитие в контексте западно-европейской культуры»11.
3. Использование исторического опыта других стран позволяет странам «догоняющим» сократить и сделать менее болезненными определенные этапы на пути к искомой цели, а во многих случаях и вообще «перескочить» через них. Такая специфичность отнюдь не связана с отбрасыванием общих закономерностей: налицо особенности осуществления этих закономерностей в конкретных условиях конкретной страны с учетом к тому же ее национального менталитета.
Учет этой закономерности позволяет найти контраргументы против попыток обосновать безальтернативное, якобы, отбрасывание нашей экономики назад, поскольку, мол, надо пройти все закономерные стадии развития капитализма, начиная с эпохи первоначального накопления капитала. Именно так вполне официально разъясняли в начале 90-х годов наши реформаторы. Попытки подобного обоснования продолжаются и сегодня. «Из сути капитализма следует, — пишет, например, С.В. Казанцев, — что основные этапы его становления — первоначальное накопление капитала и специфический способ соединения рабочей силы со средствами производства — должны быть пройдены вне зависимости от того, приходит ли этот строй на смену феодализму или социализму»12. Для некоторых такой «прыжок» назад, в умершую эпоху, представляется чуть ли не величайшим достижением. «Россия не смогла перескочить ни один из этапов, но преодолела их невероятно быстро. Европа потратила на это века, мы — несколько лет»13.
Выступая против подобной «безальтер-нативности», следует указать, что само решение задач эпохи первоначального накопления к началу реформ у нас имелось налицо: не стояла задача перехода от парцеллярного производства к крупному, а это одна из центральных задач эпохи первоначального накопления капитала; непосредственное «сращивание» работника со средствами производства на базе государственной (да и кол-хозно-кооперативной) формы собственности было скорее юридическим, нежели фактическим, так что их «разъединение» не случайно выдавалось теоретиками и практиками ваучеризации скорее даже за «соединение»; капиталы уже были накоплены представителями криминально-теневой экономики, а также партийно-государственной и хозяйственной бюрократии. Вот почему можно согласиться с Л.И. Абалкиным в том, что «сегодня под флагом безальтернативности нам
навязывают развал экономики России, разрушение ее научно-технического потенциала и обнищание ее населения»14.
В связи с этими попытками приходится еще раз подчеркнуть, что «выбор» модели, кажущейся наиболее целесообразной для стратегии дальнейшего развития той или иной страны, отнюдь не влечет за собой необходимости «один к одному» повторить весь исторический путь, пройденный страной-моделью. Об этом в свое время недвусмысленно заявлял К. Маркс в набросках письма В.И. Засулич, попросившей его высказаться по поводу дальнейшей судьбы русской общины и будущего развития России. Он писал:
«...В России, благодаря исключительному стечению обстоятельств, сельская община, еще существующая в национальном масштабе, может постепенно освободиться от своих первобытных черт и развиваться непосредственно как элемент коллективного производства в национальном масштабе. Именно благодаря тому, что она является современницей капиталистического производства, она может усвоить его положительные достижения, не проходя через все его ужасные перипетии. Россия живет не изолированно от современного мира...
Если бы русские поклонники капиталистической системы стали отрицать теоретическую возможность подобной эволюции, я спросил бы их: разве для того, чтобы у себя ввести машины, пароходы, железные дороги и т. п., Россия должна была подобно Западу пройти через долгий инкубационный период развития машинного производства? Пусть заодно они объяснят мне, как это им удалось сразу ввести у себя весь механизм обмена (банки, кредитные общества и т. п.), выработка которых потребовала на Западе целых веков?»15
Хотелось бы особо подчеркнуть, что отвергая механическое копирование всего исторического опыта более «продвинутых» стран, в то же время целесообразно использовать то, что есть в этом опыте современного передового, а не то, что было передовым несколько столетий назад. Если экстраполировать этот вывод на сегодняшнюю российскую ситуацию, то безусловно прав Д.С. Львов: «Вместо поиска путей к сплочению российского общества через придание ему статуса субъекта политических и экономических прав, что отвечало бы вызовам нового постиндустриального информационного века, стране были навязаны в качестве основополагающей базы общественного и госу-
дарственного устройства принцип частной собственности в том виде, как он существовал в XVII—XVIII веках»16. Не менее губительны для российских реформ и безоглядные заимствования традиций крайнего индивидуализма капиталистического Запада XIX века.
Таким образом, наше теоретическое осмысление «сокращенного исторического пути» нуждается в критическом пересмотре и дальнейшем обогащении. Разумеется, такой анализ и те выводы, которые мы из него делаем, должны быть объективными и взвешенными. Нельзя, например, согласиться с мнением, что «в 1917 г. мы предприняли беспрецедентную попытку скачка через целую формацию»17. Во-первых, прецеденты подобных скачков в истории, как мы старались показать, уже имелись, в том числе и в истории России. А во-вторых, речь шла отнюдь не о перескакивании через целую формацию: к 1917 году Россия была, по общему признанию, страной среднеразвитого капитализма, но с большой амплитудой социально-экономического развития — от монополий в промышленности до нерешенных до конца задач буржуазной революции в деревне и патриархального уклада на окраинах. И ведь именно то, что в России на рубеже XIX—XX столетий ступень повсеместного формирования капитализма и его развития «вширь» практически совпала с одновременным формированием его монополистического характера, дает богатый материал для методологического осмысления процесса нагона исторического отставания.
Такая сжатость исторического процесса опять-таки была связана с тем, что в передовых странах к тому времени развитый капитализм уже закономерно перерос в монополистическую стадию и появилась возможность заимствования их опыта. В связи с этим возникает правомерный вопрос: зачем же нам сегодня формировать у себя «дикий капитализм» эпохи первоначального накопления капитала и тщательно избавляться от всяких следов и намеков на «социалистическое», в то время как в передовых странах, вступающих в постиндустриальную стадию развития, интенсивно развиваются процессы социализации капиталистических отношений, реализуются модели социального рыночного хозяйства?18
Под углом зрения сопряжения внутренних и внешних факторов нагона исторического отставания целесообразно еще раз взглянуть на опыт так называемого некапиталистического пути развития освободившихся
стран. Какие только страны не называли в 60-х — начале 80-х годов в числе стран, идущих по некапиталистическому пути развития! Мали, Гвинея, Гана, Египет, Сирия, Алжир, Бирма, Конго-Браззавиль, Ирак 19. Представляется, что основой для такого утверждения служили два обстоятельства.
Во-первых, интенсивные (сплошь и рядом поспешные и необоснованные) процессы национализации и кооперирования собственности принимались за процессы действительного, а не фиктивного обобществления средств производства. При таком восприятии происходит как бы двойное расширение: момент сам по себе деструктивный (формальная национализация) воспринимается и как момент созидательный, а затем это мысленно осуществленное обобществление оценивается как создание в целом нового здания экономических отношений20.
Во-вторых, за почти абсолютную истину, за важнейший аргумент в пользу того, что та или иная страна действительно всерьез устремилась к социализму, принимались высказывания лидеров этих стран и программные документы авангардных партий и фронтов. Это отнюдь не означает, что среди лидеров освободившихся стран в те десятилетия не встречались и истинные сторонники социализма, но их «добрые намерения» не совпадали с объективными возможностями и они вынуждены были уйти со сцены.
Во всяком случае в середине 70-х годов, признавая по сути дела провал некапиталистического пути развития в перечисленных выше странах, наша социально-политическая наука ввела в оборот и дала полные права гражданства понятию «второе поколение освободившихся стран» (Народно-демократическая Республика Йемен, Ангола, Мозамбик, Эфиопия, Танзания, Мадагаскар, а затем к ним был причислен и Афганистан)21. Предполагалось, что «второе поколение», в отличие от большинства стран первого, обладает несколько более зрелой социальной базой, более зрелым в идеологическом отношении авангардом и может опираться на еще более усилившуюся мощь реального социализма.
Но и второе поколение возлагавшихся на него надежд не оправдало. Причиной тому и внутренняя незрелость, объективная и субъективная, но еще в большей степени постепенное ослабевание того внешнего фактора (так называемого реального социализма), который по всем теоретическим выкладкам
и практическим расчетам должен был своим опытом и материальной помощью поддержать процесс нагона исторического отставания.
В плане политическом безусловно «реальный социализм» решающим образом способствовал процессу национального освобождения в Азии и Африке. Однако уровень развития «мировой системы социализма» оказался явно недостаточным, чтобы обеспечить реализацию в социально-экономическом плане прогрессивного, антикапиталистического потенциала, имеющегося в структурах этих стран. Развивая и обосновывая эту мысль, X. Мердель писал: «Социализм в определенном смысле не прошел через «двойную» революцию — социально-политическую и технико-экономическую. А ведь именно благодаря их взаимодействию капитализм как общественная формация превзошел феодализм»22. В дополнение к недостаточному объему материальной поддержки к концу 70-х годов вырисовалась проблема замедления темпов нашего собственного экономического развития.
Показательно, что этого процесса замедления темпов экономического и социального развития большинство исследователей-марк-систов своевременно не обнаружили. В 1977 году у нас была издана книга венгерского экономиста М. Шимаи «К третьему тысячелетию», в которой делался вывод, что в оставшиеся десятилетия XX века страны-члены СЭВ могут превзойти уровень производства развитых капиталистических стран на душу населения, а производство на душу населения в Советском Союзе может стать выше, чем в Соединенных Штатах. При этом Шимаи исходил из ожидаемого среднегодового экономического роста в СССР на 7 % и в европейских странах-членах СЭВ — на 5,5 % 23. И это писалось в те годы, когда известное замедление темпов экономического развития наших стран уже было налицо. На следующий год после выхода книги (1978) все страны СЭВ (не только европейские) дали всего лишь 5,5 % прироста (СССР — 4,8 %), в 1979 году темп прироста еще более снизился — до 3,6 % (СССР - 3,4 %). В 1980 году в СССР - 3,6 %, в 1981 — 3,4%, в 1982 — 2,8 % (лишь в 1983 году он поднялся до 4,0 %). Намного ниже прогнозировавшихся М. Шимаи выглядели темпы развития промышленности и в других европейских странах СЭВ.
Но дело не только в том, что так называемый реальный социализм в силу своей собственной «невысокоразвитости» не смог стать источником достаточной материальной
помощи «третьему миру». В силу своей всесторонней деформации и казарменности он не смог выступить и в качестве достойного образца для подражания. Ставка на якобы происходящий (или уже свершившийся) моральный износ капитализма не оправдалась. На практике (об этом свидетельствуют успехи ряда латиноамериканских стран, Тайваня, Южной Кореи, Сингапура, Малайзии и других) капитализм оказался для тех, кто решил сократить свой исторический путь, не менее привлекательным, чем социализм. В то же время в более отсталых странах «третьего мира» и западная модель не дала желаемого эффекта. Уже в конце 70-х годов на международном семинаре ЮНЕСКО было отмечено, что ориентация получивших политическую независимость и свободу стран Азии и Африки на западный вариант развития имеет ряд негативных последствий, «перекрывающих» положительные результаты реформ. Так, вторгшийся вместе с технологией западный образ жизни привел к деформации традиционной системы ценностей, подорвал духовную основу и национальную самобытность этих стран; западная психология потребительства вызвала дезинтегративные процессы в культуре, нарушившие культурную преемственность; контраст между пропагандируемыми западными образцами потребления и реальными возможностями большинства населения спровоцировал рост неудовлетворенности, агрессивности, социальной напряженности24. Традиционные культуры этих стран были разрушены в большей мере, чем приобретены основы современного общества25.
Проблема неравномерности формационного и цивилизационного развития и нагона исторического отставания имеет непосредственное отношение к глобальным проблемам современности и способам их разрешения. Как учит исторический опьгг, понятия «отсталость» и «продвинутость» не суть атрибуты, навечно присущие (присваиваемые) тому или иному обществу. Вплоть до XVI века первенствовал Восток, сегодня же под сомнение ставится возможность сохранения лидерства Западом в связи с охватившим его всесторонним кризисом, социокультурным по своей основе. К тому же неравномерность нельзя представлять себе всеохватывающей, включающей все параметры развития: вырываясь вперед, западная техногенная цивилизация снижала прежнюю планку по многим духовным параметрам (вспомним, хотя бы, знаменитое дюркгеймовское «совсем не доказано, что цивилизация — нрав-
ственная вещь»). В то же время отстававший «традиционный» Восток сохранил многие ценности, на которые сегодня может и должен равняться Запад (отношение к природе, индуистское предпочтение ненасильственных методов, конфуцианская этика труда, ориентация на духовное и физическое совершенствование человека и так далее). Таким образом, во имя решения глобальных проблем и гармонизации мировых общественных отношений нагон исторического отставания (разумеется, разный по своей параметральной структуре) предстоит и Востоку, и Западу. При этом каждый из них выступает в определенном смысле эталоном — материальным либо духовным образцом — по отношению к своему оппоненту.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Лукач Д. К онтологии общественного бытия. Пролегомены. М., 1991. С. 235.
2 Шелохаев В.В. Российские реформы как теоретико-методологическая проблема // Россия в XX веке. Реформы и революции: В 2 т. М., 2002. Т. 1. С. 47.
3 Штомпка П. Социология социальных изменений. М., 1996. С. 97.
4 Кузьминов Я. И. Возвращение к «истокам»: О теоретическом запасе сообщества российских экономистов// Истоки. М., 1998. Вып. 3. С. 4.
5 См.: Семенов С.А. Развитие техники в каменном веке. М., 1968. С. 8.
6 История и социология. М., 1964. С. 276—277.
7 См.: Греков Б.А. Киевская Русь. М., 1949. С. 24-26.
8 Цит. по: Первобытная периферия классовых обществ до начала Великих географических открытий. М., 1978. С. 8. .
9 Российская ментальность: (Материалы «круглого стола») // Вопр. философии. 1994. № 1. С. 34.
10 Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 429.
11 Шелохаев В.В. Указ. соч. С. 48—49.
12 Казанцев С.В. Смена формации // Эко. 2003. № 3. С. 62.
13 Механик А. Энциклопедия экономической истории // Эксперт. 2004. № 24. С. 66.
14 Абалкин Л.И. Российская школа экономической мысли: поиск самоопределения // Экономическая история России: проблемы, поиски, решения: Ежегодник. М.; Волгоград, 2001. Вып. 3. С. 17.
15 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 401.
16 Львов Д.С. Проблемы долгосрочного социально-экономического развития России // Экономическая наука современной России. Экспресс-выпуск. 2003. № 1. С. 45.
17 Поздняков Э. Формационный и цивилизационный подходы // Мировая экономика и международные отношения. 1990. № 5. С. 57.
18 О процессах социализации см. подробно: Косицына Ф.П., Крапивеский С.Э. Эволюционное и революционное в историческом процессе // Научные школы Волгоградского государственного университета. Социальная философия. Волгоград, 2000. С. 202—204.
19 См.: Научный коммунизм: Материалы к лекциям. М., 1965. С. 118—120; Афанасьев В.Г. Научный коммунизм. М., 1966. С. 139; Основы научного коммунизма. М., 1966. С. 177—178; Научный коммунизм: Учебник. М., 1974. С. 128.
20 См. об этом: Крапивенский С.Э. Парадоксы социальных революций. Воронеж, 1992. С. 48—50.
21 См.: Ульяновский Р.А. Победы и трудности национально-освободительной борьбы. М., 1985. С. 86-90.
22 Мердель X. Реформы и революции в «третьем мире» // Проблемы мира и социализма. 1989. № 7. С. 66.
23 См.: Шимаи М. К третьему тысячелетию. М., 1977. С. 414-417.
24 См.: Марков АП. Российская ментальность и ценности рыночной экономики // Человек и духовно-культурные основы возрождения России. СПб., 1996. С. 119-120.
25 См. об этом: Федотова В.Г. Модернизация «другой» Европы. М., 1997. С. 6.
