CC BY
71
26 Ярмарка едва ли была узаконена раньше 1686 г. (Вершинин Е.В. Ирбитская слобода в XVII веке // Ирбитская ярмарка: Ирбитская слобода и Ирбитская ярмарка в
XVII - XVIII веках: [Сб.]. Екатеринбург, 2003. С. 19-22, 31-33), и представляется маловероятным, чтобы крупные торги здесь существовали существенно раньше этой даты.
27 В данном случае перепись 1642 г. фиксирует, по-видимому, площадь не одного поля, а всей запашки поскольку в этот период на Ирбите преобладал перелог.
28 РГАДА. Ф. 1111. Оп. 1. Д. 34. Л. 44, 90-91, 117; Там же. Оп. 2. Д. 734. Л. 11; Там же. Д. 740. Л. 1-2; Там же. Д. 736. Л. 15; РГАДА Ф. 214. Оп. 1. Кн. 75. Л. 282об., 284, 284об., 285, 285об., 287-287об., 294, 295об.
29 РГАДА. Ф. 1111. Оп. 1. Д. 33. Л. 14, 106, 140, 185-186; 187, 188, 232.
30 Петр Семенов Зайков, Алексей Григорьев Новгородов, Игнатий Петров Шмаков, Леонтий Степанов Шипицын, Степан Симанов, Еремей Григорьев Подкоры-тов [*РГАДА. Ф. 1111. Оп. 4. Д. 40. Л. 185об., 188об., 198, 199, 208об., 209].
31 Яков Трофимов Щелканов, Влас Михеев [Там же. Л. 192об., 207об.].
32 Алексей Ульянов, Федор Худорожков [Там же. Л. 208об.-209, 215].
33 Кирилл Федоров (Кучков), Данила Никитин. Кирилл Федоров молол в 1663 г. большое количество зерна (только ржи - 280 пудов), заплатив 4,4 рублей пошлин, в переписи 1666 г. он записан вместе с сыном Василием 17 лет и гулящим Федоской Васильевым Вычегжанином [РГАДА Ф. 1111. Оп. 4. Д. 52. Л. 213об.; *ТГИАМЗ. КП 12692 Л. 223], Данила Никитин (25 лет) в переписной книге 1666 г. записан вместе с четырьмя братьями, все в трудоспособном возрасте [*ТГИАМЗ. КП. 12692 Л. 229об.].
34 ТГИАМЗ. КП. 12692. Л. 222-222об., 223об., 227об., 228, 228об., 229, 230, 233об.-234, 234об., 238об., 241.
35 Соколова Н.В. Имущественное расслоение и мирское самоуправление в центральной России XVII - первой четверти XVIII в. С. 28
36 Там же. С. 28-29. См. также: Соколова Н.В. Крестьянское самоуправление в Центральной России в 20-е годы XVIII в. С. 162.
37 Соколова Н.В. Крестьянское самоуправление в Центральной России в 20-е годы
XVIII в. С. 161.
С.В. Джунджузое
НАДЕЛЕНИЕ ЗЕМЛЕЙ И ЗЕМЛЕПОЛЬЗОВАНИЕ КАЗАКОВ СТАВРОПОЛЬСКОГО КАЛМЫЦКОГО ВОЙСКА (середина XVIII в.)1
Ставропольское калмыцкое войско представляет собой уникальное явление в истории национальной политики Российской империи. Во-первых, это было крупное поселение калмыков, созданное путем их перемещения вглубь российской территории. Во-вторых, в основу его формиро-
вания был положен не родовой фактор, хотя он и учитывался, а религиозный - переход калмыков в православное христианство. В-третьих, по социальному статусу калмыки вскоре были приравнены к казакам, за счет чего Ставропольское войско в сфере административно-хозяйственного управления наделялось достаточно широкими самостоятельными полномочиями.
Долгое время Ставропольскому калмыцкому войску не уделялось должного внимания. Более или менее широко ставропольские калмыки представлены в работах, посвященных участию калмыцких формирований в войнах России ХУШ-Х1Х вв. Единственным крупным исследованием, содержащим подробные сведения об административно-территориальном устройстве и военной службе ставропольских калмыков, является монография К.П. Шовунова «Калмыки в составе российского казачества»2.
Целью данной статьи является попытка проследить порядок наделения земельными угодьями крещеных калмыков в середине XVIII в., определить причины последовавших затем земельных переделов, а также хозяйственное использование калмыками выделенного им земельного фонда.
В 1736 г. царским правительством было принято решение о создании отдельного поселения для крещеных калмыков. 20 июня 1737 г. Высочайшим указом Анна Иоанновна возвела жену калмыцкого крещеного владельца Петра Тайшина Анну (к тому времени уже вдову) в княжеское достоинство и повелела передать ей в управление всех крещеных калмыков. В том же Указе повелевалось: «Выше Самары и вблизи Волги-реки построить крепость, иметь Святую церковь и на то назначенное место собрать всех крещеных калмыков, которые около той крепости имеют по обыкновению своему кочевать». И в показанных им местах и урочищах: «и лес рубить, и скот править, и сено косить, и хлеба сеять, и в реках и в озерах рыбу ловить свободно. И для того из русских мужиков с паспортами в работы нанимать позволяется»3.
Заселение средневолжских просторов крещеными калмыками началось в 1738 г. На берегу Волги в местечке Кунья Воложка для калмыцкой княгини и состоявших при ней зайсангов (родовых наследственных старшин) началось строительство крепости, названной, согласно Сенатского указа от 14 мая 1739 г., городом Святого Креста - Ставрополем (ныне г. Тольятти)4. Тогда же, летом 1738 г., В.Н. Татищев с состоявшим при княгине Тайшиной полковником Змеевым объехали и осмотрели назначенные к поселению калмыков места по рекам Черемшана, Сока, Кондурча и Липовка. В районе этих рек в радиусе 25-100 км от Ставрополя для калмыков были построены слободы и селения: Воскресенская (Ягодное), Благовещенская (Сускан), Тенеево, Раковка, Чекали-но, Богоявленская (Курумоч), Гвардейская, Предтеченская, (Красное), Калмыцкая Сахча, Кобельма, Преображенская и другие5.
Ставропольские калмыки наделялись избыточными по сравнению с крестьянским населением земельными угодьями. Указ от 26 февраля 1739 г. содержал требование: «Производить нарезку земельных участков калмы-
кам под пашню двадцать четвертей в поле (10 десятин), а в двух по тож6, сенных покосов по сту копен (10 десятин сенокосных угодий. - С. Д.), гумна и огороды по тридцать сажень, а поперек по пятнадцать»7. Зайсангам полагались земельные наделы в двойном размере, а поставленной над всеми крещеными калмыками Анне Тайшиной десятикратный надел пахотной земли и прочих угодий. Таким образом, только один участок пахотной земли без учета земельных нарезов под дворы, гумна, луга и огороды, предоставлявшейся в пользование рядовой калмыцкой семье, составлял 60 четвертей (30 десятин. - С.Д.). Такие щедрые земельные пожалования, на наш взгляд, объясняются стремлением властей побудить калмыков к переходу в православие, а также создать для них такие условия, при которых калмыки могли бы нести военную и пограничную службу без дополнительных расходов со стороны государства.
Размежеванием земель, отведенных для поселения крещеных калмыков, занимался инженер-майор Ратиславский. Им была составлена карта с указанием размеров земельных участков, которая служила основанием для последующих межеваний.
Кроме обширных земельных угодий в распоряжение калмыков были переданы лесные дачи, а также места для рыболовства. Плодородные почвы, глубина черноземного слоя которых достигала 14 вершков8, соседствовали с заливными лугами и богатыми дичью лесами. Путешествовавший по России в 70-х гг. XVIII в. академик П.С. Паллас обнаружил в здешних местах изобилие сурков, лосей, лисиц и сайгаков. А если учесть, что Закамская пограничная линия надежно защищала ставропольских калмыков от набегов степных кочевников, то можно сказать, что отведенная территория идеально подходила для их поселения.
Историк В.Н. Витевский в числе причин, побуждавших калмыков к смене вероисповедания, называет междоусобные распри и желание рядовых калмыков избавиться от рабской зависимости по отношению к своим владельцам. Весомым стимулом также являлось стремление поправить свое имущественное положение за счет русской казны. Согласно определению Сената - крестившемуся зайсангу выдавали 15 руб., калмыку «черной кости» - 2 руб. 50 коп. По прибытии на новое место жительства семьям неимущих калмыцких переселенцев предоставляли лошадь и семена для посева хлеба. Кроме того, калмыкам было даровано право беспошлинной торговли лошадьми, рогатым скотом и т.п. Не были ущемлены права и их бывших владельцев. Им выплачивалась компенсация из расчета 30 руб. за человека. Среди калмыков, объявлявших о желании воспринять христианство, встречались лица, совершившие преступление, а также должники, скрывавшиеся от кредиторов9.
Отдельную группу калмыцких переселенцев составили зюнгорские калмыки, бежавшие в пределы Российской империи из Китая, где в резуль-
тате поражения в междоусобной войне, над ними нависла угроза поголовного уничтожения.
Земельные пожалования, налоговые льготы и иные материальные поощрения способствовали быстрому росту калмыцкого населения в окрестностях Ставрополя. В 1737 г. вместе с княгиней Анной Тайшиной к новому месту жительства были отправлены 700 кибиток (семей), насчитывающие 2 014 душ обоего пола, а уже к июню 1754 г., по сведениям П.И. Рычкова, численность крещеных калмыков в ставропольском ведомстве достигла 8 695 человек10. Последняя цифра представляется несколько завышенной. Так, по мнению анонимного автора «Исторического обзора ставропольских крещеных калмыков», опубликованного в 1844 г. в журнале «Отечественные записки», 8-тысячный рубеж ставропольские калмыки перешагнули только в 1770 г.11. Однако обнаружившиеся статистические несоответствия не противоречат общему выводу о значительном увеличении численности калмыцких поселенцев. Более того, в 1760-е гг. было получено разрешение на переселение части ставропольских калмыков, при условии их добровольного на то согласия, на жительство в Оренбург и в населенные пункты, расположенные на Оренбургской пограничной
линии12.
Существенному реформированию военно-административное и хозяйственное устройство ставропольских крещеных калмыков подверглось после их передачи в 1744 г. из ведения Коллегии иностранных дел в управление оренбургскому генерал-губернатору. По Указу от 19 февраля 1745 г. создается военно-казачье поселение, в основных своих чертах сходное с аналогичными русскими поселениями13. По представлению военного губернатора И.И. Неплюева для Ставропольского калмыцкого войска был утвержден штат и регламентирован порядок управления. Вместо прежнего единоличного правления создавался особый Калмыцкий суд, объединявший всех войсковых чиновников14. Непосредственный надзор и утверждение принятых Судом решений возлагалось на ставропольского коменданта, назначавшегося из русских офицеров. Состоявшие в войске калмыки были распределены по ротам, а внутри рот - по улусам.
И.И. Неплюев подверг критике существующий порядок наделения калмыков землей, по которому, напомним, каждому калмыку, достигшему семилетнего возраста, должен был предоставляться земельный надел в тридцать десятин. В отличие от прироста новопоселенцев, выделенный Правительством земельный фонд быстро сокращался и при дальнейшей нарезке земельных наделов «без утеснения старинных жительств обой-титься будет невозможно». Оренбургский губернатор также обращал внимание Сената на то, что выделяемые калмыкам земли лишь в самой незначительной степени используются по прямому назначению: «Ибо, хотя б они к пашне и совершенную охоту возымели, однако весьма нечательно, чтобы один калмык на двадцать четвертей пашню свою распространил,
что редко и у российских старинных крестьян бывает»15. Избежать грядущих затруднений И.И. Неплюев предлагал путем корректировки действующего законодательства. По мнению губернатора, на прежних основаниях наделяться земельными угодьями должны только представители родовой знати - владельцы и зайсанги, причем с правом наследственного пользования. Продажа калмыцких земель посторонним лицам не допускалась. Рядовым калмыкам земельные дачи должны были предоставляться не в индивидуальном порядке, а на целые улусы.
Четыре года понадобились оренбургскому военному губернатору, чтобы убедить Правительство в своей правоте. В 1745 г. Сенат счел необходимым продолжать наделение вновь прибывающих на поселение крещеных калмыков в соответствии с Указом 1739 г.: «дабы одним пред другими обиды и в том бы между ними ссор и ненависти не было». Однако теперь земельные наделы могли предоставляться только семейным калмыкам16. Дополнительного уточнения потребовал порядок выделения пахотных земель в связи с переводом ставропольских калмыков в войсковое сословие. В соответствии с утвержденными нормами размеры наделов составили: войскового старшины - по 100, ротных старшин - по 80, зайсангов - по 40, войскового писаря - 50, рядовых калмыков по 20 четвертей земли17. И только в 1749 г., когда население калмыцкого войска почти утроилось, Сенат указал переходящим в российское подданство калмыкам примерно на 50 кибиток отводить 1 000 четвертей пашни18. Казалось бы, нормы, утвержденные еще в царствование Анны Иоанновны, оставались без изменения, однако теперь у государства отпадала необходимость заботиться о земельном обеспечении каждой отдельной калмыцкой семьи. Вновь прибывших калмыков подселяли к старожилам без дополнительных земельных нарезок. А если учесть, что население улуса колебалось в пределах 200-300 человек, составлявших в среднем, те же 50 кибиток, то теперь земельные отводы стали возможны только с возникновением новых улусов.
Резкий демографический спад в Ставропольском калмыцком войске начался в 1770-е гг. и с некоторыми колебаниями продолжался до середины 40-х гг. XIX в., когда калмыки были переселены на земли Оренбургского казачьего войска. В 1842 г. по официальным данным в Ставропольском ведомстве состояло 3 336 калмыков, из них 1 743 мужчины и 1 593 женщины19. Следовательно, за 70 лет численность ставропольских калмыков сократилась почти в 2,5 раза.
Значительные людские потери Ставропольское войско понесло во время крестьянской войны под предводительством Е.И. Пугачева и последовавших в начале XIX в. войн с Наполеоном. Так, с 1771 по 1774 гг. войсковое население сократилось более чем на 2 500 человек, а из воевавших с французами в составе Ставропольского полка 560 калмыков в родные улусы вернулись не более половины20.
Убыль войскового населения привела к тому, что земельные владения ставропольских калмыков в расчете на ревизскую душу стали значительно превышать 30-тидесятинную норму. Этим обстоятельством стали пользоваться жившие по соседству крестьяне и помещики, предъявлявшие иски на отчуждение в их пользу земельных угодий за счет калмыцких дач.
Инициатором поселения русских крестьян на выделенной калмыкам территории выступил ставропольский комендант А. Змеев. Он дважды обращался в КИД с ходатайством о переселении на калмыцкие земли разночинцев из села Новодевичье, находившегося в 40 верстах от Ставрополя. По убеждению Змеева, «крещеным калмыкам от тех разночинцев такая польза быть может, что они по поселении между теми калмыками, станут жить в слободах домами и калмыки, живуча между ими, и смотря на них, весьма охотно за кошение сена и за строение дворов своих примутся... К тому же можно приводить, чтобы холостые калмыки женились на русских из тех разночинских дочерей, а русские брали калмычек, и тем мешать их с российской нацией»21. Верховный кабинет указом от 6 июня 1741 г. утвердил представление КИД и предписал: «Разночинцев из вотчин Новодевичьего монастыря села Новопречистинского вывесть и поселить их при Ставрополе между крещеными калмыками»22.
И.И. Неплюев продолжил линию своих предшественников по насаждению русских поселений в Ставропольском ведомстве. Ко времени передачи Ставрополя под управление оренбургской военной администрации, выделенный для межевания калмыкам земельный фонд значительно сократился. Выяснилось также, что русские поселенцы, пользуясь бесконтрольностью местных властей, самовольно занимали окрестные земли. Когда был поднят вопрос о выдворении этих «захватчиков», губернатор Неплюев встал на их защиту. Он добился разрешения Сената о присоединении к Ставропольскому уезду земель между реками Сока и Черемшана, где до переселения на Оренбургскую линию размещались ландмилицейс-кие полки. На этих землях должны были селиться калмыки, не имевшие наделов. Не были забыты и крестьяне, для них также повелевалось отвести положенное по крепостям количество земельных и иных угодий23. Несмотря на строгое предписание: «впредь в тех местах деревень селить никого не допускать», подселение русских и ясачных крестьян из представителей поволжских народностей - в каждом случае по особому распоряжению из Оренбургской губернской канцелярии - продолжалось и в последующие десятилетия. Так, в 1760-е гг. на калмыцких землях было поселено 4 000 государственных крестьян. Впоследствии для этих крестьян был определен земельный надел из расчета 15 десятин на ревизскую душу24.
Аргументы, приводимые А. Змеевым, а затем и И.И. Неплюевым, о пользе поселения калмыков и крестьян на общей территории не выдержали испытания временем. Крещеные калмыки переняли у земледельцев только те навыки, которые диктовались условиями сурового российского
климата. Зимой они вынуждены были жить в крестьянских избах, приспособились заготавливать сено, рубить дрова. Однако землепашцами калмыки так и не стали, с весны до поздней осени продолжая вести кочевой образ жизни.
Камнем преткновения между калмыками и их соседями стал земельный вопрос. Крестьяне стремились расширить свои владения за счет пустовавших, по их мнению, калмыцких земель. Толчком к не прекращавшимся судебным тяжбам послужил иск, поданный в 1798 г. поселенцем, крестьянином Комиссаровым из деревни Бобровка, принадлежавшей графу Орлову. Комиссаров просил наделить его угодьями за счет дачи соседнего Подстепенского улуса.
Подробные сведения о приволжском имении Орловых содержатся в статье самарского историка Ю.Н. Смирнова под красноречивым названием «Самарское «графство» Орловых». В 1768 г. братья Орловы, находившиеся под покровительством Екатерины II, добились высочайшего соизволения на обмен их малоземельных вотчин, разбросанных по нечерноземным губерниям, компактным владением в Самарском Поволжье. Земельные владения екатерининских фаворитов находились в четырех уездах Симбирской губернии25 - Самарском, Ставропольском, Сызранс-ком и Симбирском - и протянулись по Волге от Новодевичьего до Переволок, включив практически всю Самарскую Луку и нижнее течение реки Усы. К тому же, и население приобретенной вотчины было на 2,5 тыс. душ больше, чем в прежних имениях26.
Ю.Н. Смирнов обратил внимание на тактику, которой придерживались поверенные Орловых при покупке имений. В будущие владения они старались включить все имевшиеся водные источники: речки, протоки, озера, тем самым терялась ценность степи, не входившей в покупаемые участки. Оставшиеся без водоемов плодородные земли теряли хозяйственное значение для их владельцев и за бесценок сдавались в аренду крестьянам того же Орлова27. По той же схеме поверенные графа В. Орлова действовали в отношении владений Ставропольского войска. В своих претензиях Войсковая канцелярия обращала внимание правительства, что рыболовные места, отведенные войску по Волге и озерам, отданы графом в аренду московскому купцу Малышеву, у которого калмыки вынуждены покупать рыбу. Канцелярия опасалась, что со временем с них будет взиматься плата и за водопой скота28.
Иск, поданный в частном порядке, побудил правительство приступить к ревизии земельных владений ставропольских калмыков. 18 ноября 1810 г. на основании доклада Межевого Департамента Правительствующего Сената был издан Высочайший указ, предписывавший, чтобы во владениях Ягодинской и Сусканской рот оставалось только то количество земли, которое следует по числу населения, из расчета 30 десятин на семью рядового калмыка. Оставшиеся в излишке земли пропорционально
делились между помещиком Орловым и казенным ведомством. Свое решение сенаторы обосновывали исключительно интересами государства, которое, по их мнению, несет колоссальные убытки, оставляя в распоряжении калмыков необрабатываемые земли. Часть отмежеванных в казенное ведомство калмыцких земель предписывалось использовать для поселения государственных крестьян, а оставшиеся угодья «обращать в оброк без заселения, до будущего впредь усмотрения, в ожидании приумножения калмыков, тогда и отводить земли по числу прибывающих по установленной норме»29. В результате межевания Ставропольское калмыцкое войско лишалось более 22,5 тыс. десятин земли. Из них: в Подстепенском улусе в казну и в дачу графа В. Орлова отходило 5 206 десятин 1 278 сажен, от Ягодинской роты на 433 души ясашных крестьян села Ягодного - 11 811 десятин с саженями, от Сусканской роты казенным и удельным крестьянам на 351 душу - 5 265 десятин, крепостным помещицы Болоткаевой на 17 душ -255 десятин30.
Несколько спорным представляется утверждение Ю.Н. Смирнова о том, что Калмыцкое войско не могло поставить под сомнение «Высочайше» утвержденное решение. Более того, как следует из сохранившегося в Оренбургском областном архиве дела «О возвращении земель, отсуженных у Ставропольского калмыцкого войска графом Орловым», войсковой атаман Барышевский через посредничество Оренбургского генерал-губернатора Эссена пытался добиться возвращения отобранных у калмыков земель. Ссылаясь на указы 1737, 1739 и 1745 гг., а также на 60-летнее бесспорное владение земельными угодьями, атаман стремился доказать принадлежащее калмыкам право собственности на все земли в пределах войсковой территории. Дополнительным доводом служили расходы, которые вынуждены были нести ставропольские калмыки в связи с возложенной на них обязанностью отправлять воинскую повинность за собственный счет. Однако бюрократический механизм государственной машины Российской империи был настроен таким образом, что никакие ходатайства с мест не могли привести к отмене высочайше утвержденных нормативных актов, тем более, что прямую заинтересованность в отчуждении калмыцких земель проявляли казенное и удельное ведомства.
26 декабря 1823 г. Александр I утвердил положение об оставлении Ставропольского калмыцкого войска «при тех землях, которыми оно ныне владеет как соответствующее их (калмыков. - С.Д.) привилегиям»31. Удовлетворение земельных притязаний графа В. Орлова создало прецедент для предъявления новых исков со стороны крестьянских обществ, требовавших, чтобы крестьяне, чьи наделы были меньше установленной 15-тидеся-тинной нормы, удовлетворялись за счет земель, отмежеванных у калмыков. В 1822 г. из владений Курумочинского улуса в казну, а фактически в пользу крестьян села Курумоч, был отписан курумчинский бор; в 1826 г. на 354 души государственных крестьян села Преображенского Кошки вы-
делено из дачи Преображенской роты 4 560 десятин; 30 мая 1834 г. Сенат утвердил решение Симбирской казенной палаты об отчуждении у калмыков в пользу казны 22 мельниц и т.д.32. Командующий Ставропольским калмыцким войском полковник Дебронольд в докладе оренбургскому военному губернатору П.П. Сухтелену вынужден был признать: «Пришельцы, которые были водворены на калмыцких землях, единственно для поощрения (калмыков. - С.Д.) к хлебопашеству, никак не способствовали этому, а, пользуясь неведением, добродушием азиатского народа, присвоили в свои руки тучные пастбищные земли, лесные угодья и рыболовства, от которых калмыки должны были возыметь свое богатство»33.
Любые решения о передаче калмыцких земель новым владельцам неизменно порождали социальные конфликты, усугублявшиеся межнациональными трениями. Поводом к возникновению конфликтной ситуации могло служить несправедливое, по мнению одной из сторон, распределение удобных (плодородных) и неудобных земель, лугов, лесных угодий, подходов к выпасам скота, водоемам. Характерным примером такого конфликта, сопровождавшегося насильственными действиями, служит межевание границ поверстной дачи графа Орлова и угодий, отведенных Ставропольскому городскому обществу и постоянно проживавшим в Ставрополе калмыкам. Межа, проведенная в 1814 г. землемером Анофреевым и утвержденная затем Межевой Симбирской конторой, практически лишала подводов к выгонам скота, принадлежавшего калмыкам и жителям города Ставрополя. Войсковая канцелярия и городское общество выступили с ходатайством об уничтожении межи и передаче необходимых им земель из дачи В. Орлова. Сенат оставил просьбу без удовлетворения. Тогда посчитавшие себя незаслуженно обиженными горожане и калмыки согнали караульных и не допустили орловских крестьян к сенокошению. Затем начались столкновения. Управляющий имением графа Орлова доносил о задержании калмыков, укравших у крестьян деревни Русской Боровки трех лошадей, картуз и платок. Чтобы погасить конфликт, стороны были вынуждены пойти на взаимные уступки. Войсковой атаман Барышевский и поверенный графа Орлова Фомин заключили полюбовную сделку, согласно которой Войско уступало к поверстной даче Орлова, «сколько окажется десятин удобной земли» (вблизи Волги), а взамен проживавшие в Ставрополе калмыки наделялись землями из той же дачи, располагавшимися по обе стороны большой дороги, идущей из Ставрополя в Казань34.
Нараставший как снежный ком процесс отчуждения войсковых земель все же значительно уступал убыли калмыцкого населения. С 1781 по январь 1836 г. мужская половина войска сократилась на 42,55% - с 3 114 до
1 789 человек35. Согласно статистическому отчету того же 1836 г., войсковые земли занимали территорию в 245 758 десятин, через пять лет - в 1841 г., вероятно, после дополнительных ревизий, их площадь увеличилась еще на 10 тыс. десятин и достигла 255 116 десятин и 813 сажен36. В среднем на
ревизскую душу приходилось более чем по 137 десятин земли, что почти в 4,5 раза превышало 30-десятинную казачью норму.
Первым высокопоставленным чиновником, решившимся положить конец нерациональному использованию калмыцких земель, стал Оренбургский военный губернатор, командир Оренбургского иррегулярного корпуса В.А. Перовский. В 1836 г. под его руководством был разработан проект реформирования Ставропольского калмыцкого войска. Цель проекта не отличалась ни новизной, ни оригинальностью - приобщить калмыков к земледелию и тем самым поднять уровень их благосостояния. За 100 лет до Перовского эту идею вынашивали первые начальники Оренбургского края В.Н. Татищев и И.И. Неплюев. Проект корпусного командира охватывал несколько направлений: переселение в пределы Ставропольского войска калмыков из Бузулукского уезда Оренбургской губернии; ограничение подушного земельного надела 30-десятинной нормой, как это предусмотрено в других казачьих войсках; сдача необрабатываемой земли в кортомное (арендное) содержание посторонним лицам и введение общественной запашки.
Присоединение к Ставропольскому войску 427 калмыков из Оренбургской губернии призвано было обеспечить полное комплектование тысячного Ставропольского полка и, что особенно важно, в распоряжении оренбургской администрации оставался значительный земельный фонд площадью 196 758 десятин и 2 363 сажени. Деньги, вырученные от реализации этих земель, должны были пойти на открытие в Оренбурге военного училища для подготовки казачьих офицеров.
По мнению Перовского, отучить калмыков от полукочевого образа жизни можно только путем сокращения их земельных угодий и тогда в поисках пропитания они сами, без всякого принуждения, вынуждены будут обратиться к земледелию. По произведенным расчетам у ставропольских калмыков должно было остаться 66 207 десятин земли, большую же часть своих земельных наделов 173 730 десятин они как вотчинники обязывались продать помещикам. Вырученная от продажи сумма должна была разделиться на две неравные части - одну треть оставляли калмыкам в личное пользование, а две трети зачислялись в войсковой капитал37.
В радужных тонах описал оренбургский губернатор перспективы реализации своего плана: «Ставропольское калмыцкое войско, находящееся ныне в совершенном упадке, не имеющее ни казны своей, ни доходов, коего казаки едва снискивают себе скудное поденное пропитание, в короткое время приведено будет в хозяйственной части своей в удовлетворительное положение. Калмыки, по необходимости займутся хлебопашеством и, имея обширные и богатые земли, будут навсегда обеспечены. Так что и уже обращение их в податное сословие, если бы это было благоугодно Императорскому величеству, не представляло бы никаких препятствий. Между тем Ставропольское войско выставит, без затруднения, ты-
сячный полк, который ныне в неполном и неисправном состоянии. Кроме этого оснуется столь полезное и необходимое для Оренбургского казачьего войска училище... Наконец, весьма огромное количество хороших и пустопорожних земель, за каждую десятину коих охотно дадут 10 руб. и более, населится и, полагая по 15 десятин на душу, даст убежище 20 тысячам помещичьих крестьян»38.
Предложения В.А. Перовского нашли благожелательный отклик у Военного министерства и самого императора Николая I. Оренбургскому губернатору даже дозволили составить проект высочайшего указа о реформировании Ставропольского калмыцкого войска. Корректировка касалась только требования оставить за Войском под будущие поселения вновь прибывающих крещеных калмыков запас в 30 тысяч десятин земли.
Проект был приостановлен, на стадии его согласования неожиданно выявились ведомственные интересы. Возражения министра финансов Е.Ф. Канкрина свелись к трем пунктам. Во-первых, ни бузулукским, ни ставропольским калмыкам никогда не были дарованы земли на вотчинном праве, а казенные земли «ни под каким предлогом не должны быть отчуждаемы в частное владение». Во-вторых, вырученные от продажи земли несколько миллионов рублей слишком значительная сумма, чтобы ее тратить на столь малочисленное войско. В-третьих, для государства было бы полезным «излишние» калмыцкие земли «обратить под поселение казенных крестьян малоземельных губерний, коих по умножающемуся народонаселению недостаток в землях до того ныне увеличился, что многие казенные крестьяне не имеют и по одной десятине на душу - обстоятельство, заслуживающее особого внимания Правительства»39.
Среди документов, сохранившихся в деле о калмыцких землях, привлекает внимание обширная записка Перовского, составленная сразу после получения отрицательного отзыва из Министерства финансов, воспринятого им как личное оскорбление. «Если бы замеченные начальством беспорядки и злоупотребления в пользовании землями, не были поводом к предположению о продаже ., тогда, конечно, не возник бы настоящий вопрос (который, впрочем, по ясности предмета и допустить бы не следовало ни в коем случае) о принадлежности казне этих земель. Без этого полезного проекта калмыцкие земли остались бы в дурном и беспорядочном управлении людей, не умеющих извлечь ни своей, ни общей пользы из своего достояния, но, а оставить далее в прежнем положении было бы даже несогласно с пользою государственной. А отобрать земли в казну, которой они не принадлежат не совместно с правосудием, которое соблюдает право во всех случаях, хотя бы даже следовало отказаться от приобретения в казну выходящей по этому делу выгоды»40.
«Теоретическое обоснование» права государства распоряжаться землями, отведенными Ставропольскому калмыцкому войску, подвел в 1837 г. занявший вскоре пост министра государственных имуществ, гене-
рал-адъютант П.Д. Киселев. В записке, представленной на имя военного министра, он предложил рассматривать ставропольских калмыков в отношении принадлежащих им земель как казачье войско. Следовательно, в соответствии с общими правилами о казачьих войсках, и ставропольские земли должны рассматриваться как собственность государства, предоставленная калмыкам в пользование под условие отправления военной службы. По утверждению Киселева, ни в одном законодательном акте не говорится, что землями калмыки наделялись на вотчинном праве.
Забегая вперед, отметим, что в середине 40-х гг. та часть плана Перовского, которая предполагала ограничить калмыков 30-десятинной нормой, все же будет осуществлена, но на более тяжелых условиях. Их переселят в Новолинейный район Оренбургского казачьего войска и в необжитой уральской степи заставят заниматься земледелием.
Образовавшийся к началу XIX в. земельный запас и возросшие расходы, связанные с отправлением воинской повинности, побуждали ставропольских калмыков сдавать неиспользуемые земли в кортомное содержание. Из составленного полковником Н.А. Мансуровым в 1835 г. Обозрения Ставропольского войска следует, что первые контракты заключались ротами самостоятельно; земельные угодья, как правило, сдавались за бесценок и на сроки продолжительностью до 40 лет. Вырученные деньги делились между ротными калмыками. В 1820 г. последовал Указ, запрещавший сдачу земли более чем на 12 лет. Наконец, чтобы навести в этом вопросе хоть какой-нибудь порядок, 2 февраля 1833 г. оренбургский губернатор П.П. Сухтелен предписал заключенные контракты предъявлять на его утверждение. Но и это требование не внесло существенных изменений. Роты по-прежнему сами вступали в торги с контрагентами, получали деньги, а Войсковая канцелярия по просьбе владельцев только утверждала контракты. На вопрос Мансурова: почему после получения предписания корпусного командира Войсковая канцелярия утвердила 13 контрактов без уведомления оренбургских властей, войсковое начальство сослалось на необходимость срочного сбора суммы, израсходованной на обмундирование полка. Всего по таким «липовым» контрактам было сдано до 40 тыс. десятин земли. Установить точную цифру не позволял присущий арендной практике формализм - калмыки сдавали земли не по числу десятин, а целыми урочищами. 12-летний срок аренды также не соблюдался - в некоторые контракты включалось уточнение, чтобы срок найма считался не со дня их заключения, а по истечении нескольких лет. Кроме того, выяснилось, что часть земель окружающим поселенцам сдавалась частным порядком без всякого утверждения. Когда об этом стало известно в Войсковой канцелярии, то для соблюдения бюрократических формальностей с обществ окрестных селений были взяты подписки: не заключать подобные сделки41.
В.А. Перовский добился, и в этом надо отдать ему должное, прекращения практики бесконтрольной аренды калмыцких земель. В соответ-
ствии с утвержденными в 1836 г. «Правилами», признавались недействительными все договоры на пользование земельными угодьями, заключенные «по словесным условиям и незаконным частным сделкам, нанятым у калмык с ведома и без ведома Войсковой канцелярии». Арендаторы, изъявлявшие желание и в дальнейшем пользоваться калмыцкими землями, должны были приобретать у ротных командиров билеты с прописанными условиями аренды. Теперь она не должна была превышать 3-4-х лет на распаханные земли, а сенокосные угодья и вовсе сдавались только на одно лето. Фиксированными становились и арендные платежи. В первый год арендаторы платили по 5 руб. ассигнациями (приблизительно 1 руб. 43 коп. серебром) за десятину, а в оставшиеся годы по три рубля ассигнациями или по 86 коп. серебром. До окончания срока аренды под действие «Правил» не подпадали земли, сделки на которые были заключены крепостным порядком.
Сдача в кортомное содержание свободных земель отныне приобрела общевойсковое значение. Вырученные от аренды деньги перестали распыляться между обывателями, они превратились в основной источник формирования войскового капитала42.
Если подходить к этой новации как к реформе, посредством сопоставления цели и достигнутого результата, то, несомненно, изменение порядка аренды войсковых земель в сочетании с ростом доходов, можно считать самым успешным реформаторским преобразованием административно-хозяйственного уклада Ставропольского калмыцкого войска со времени его основания. Уже к началу июня 1836 г. по новым правилам было сдано в аренду 2 243,75 десятин на 11 728 руб. ассигнациями. К концу года эта сумма увеличилась почти в два раза и достигла 20 542 руб. 36 коп. Всего же за 6 лет - с 1836 по 1841 г. - общая сумма арендного дохода составила 171 921 руб. 93 коп.43.
Приток арендных платежей быстро привел к профициту войскового бюджета. 1 апреля 1838 г. атаман Ставропольского войска, полковник Золотарев обратился к В.А. Перовскому за разрешением на размещение части общественного капитала в размере 15-20 тыс. руб. в Симбирском приказе общественного призрения для приращения процентов.
Вдохновленная высокими и быстрыми доходами, Ставропольская войсковая канцелярия развернула агитационную работу на предмет привлечения окрестного населения к аренде калмыцких земель. Претворение этой задачи было поручено сотнику Канцелярии, войсковому старшине Стешкину. В начале 1840 г. он совершил инспекторскую поездку по Войску для проверки состояния розданных ротными командирами земельных угодий. С успешной деятельностью Стешкина по «вразумлению и при-охочиванию крестьян брать с выгодою для них калмыцкие земли» войсковой атаман связывал увеличение к концу года приходной суммы почти на
10 тыс. руб. В следующем, 1841 г., арендные поступления возросли еще на
11 тыс. руб. и достигли рекордных 461 98 руб. 95 коп., суммы в 2,5 раза превышавшей показатели 1836 г.44!
В целях обеспечения казачьего населения запасом хлеба в неурожайные годы в 1835 г. во всех войсках Оренбургского иррегулярного корпуса была введена общественная запашка. Даже среди оренбургских казаков, знавших толк в земледелии, это, в общем-то благое начинание, было воспринято как принуждение к барщине. В ряде станиц недовольство казаков достигло такого накала, что для наведения порядка пришлось направить из Оренбурга вооруженные отряды. Но если в Оренбургском и Уральском казачьих войсках для производства запашки имелись материальные ресурсы, то Ставропольскому войску все это приходилось искать на стороне. На эти цели в Оренбургском войске было позаимствовано 6 500 руб. Из них в 1836 г. на закупку семян и наем работников было израсходовано 5 066 руб. 60 коп. Отсутствие личной заинтересованности в сочетании с формализмом бюрократического исполнения привели к тому, что расходы на общественную запашку оказались непомерно высокими. Собранный урожай после обмолота составил 4 344 пуда пшеницы и 1 693 пуда круп, в ценовом исчислении более чем по 90 коп. за пуд. А так как для хранения хлебных запасов не были построены амбары, все зерно было роздано в пособие и на посев войсковым обывателям по средним ценам.
Чтобы хоть как-то сократить издержки в 1837 г., атаман Золотарев внес предложение отказаться от постороннего найма, а производство запашки поручить самим калмыкам, закупив для них необходимые земледельческие орудия. Корпусным начальством это предложение было про-игнорировано45.
Перераспределение доходов от аренды в пользу войскового капитала и насаждение общественной запашки, возможно, связано с еще одной значимой хозяйственно-экономической тенденцией - калмыки более активно, пусть даже и с посторонней помощью, начали заниматься хлебопашеством. В пункте № 6 «Правил» аренды калмыцких земель, говорилось о праве войсковых обывателей посредством найма «распахивать и засевать землю, сколько пожелают» безвозмездно. Гарантией от возможных злоупотреблений указанным правом служил запрет: «Отдавать сторонним поселянам земли с получением от них половины или другой части урожая, или другого какого-нибудь вознаграждения»46. В итоге, только за три года числившиеся за калмыками посевные площади увеличились более чем на 67,9% - с 1 741,5 десятины в 1840 г. до 2 925 десятин в 1842 г.47. Львиная доля посевов приходилась на хозяйства войсковых чиновников и зажиточных калмыков. Так, уже в 1840 г. за хорунжим Доржиевым в Яго-динской роте числилось 95 десятин засеянной земли, за хорунжим Церем-жановым - 85 десятин. Приведенные цифры настолько впечатлили войскового атамана, что он даже запросил у корпусного начальства уточнений: «Сколько десятин могут засевать калмыки без платы в войсковой
капитал, так как некоторые из командующих ротами и зажиточные казаки засевают более пятидесяти десятин в год»48. К занятию земледелием переходила не только зажиточная часть войскового населения, но и некоторые калмыки с более низким достатком, на что указывают данные о минимальных размерах посевных площадей, зафиксированные на уровне четверти десятины.
Однако увеличение посевных площадей не следует рассматривать в качестве устойчивой тенденции перехода калмыцкого населения к земледелию. В среднем на человека приходилось менее десятины пашни. Причем, засеянный хлеб калмыки предпочитали продавать на корню крестьянам из соседних деревень, тем самым, снимая с себя заботу об уборке урожая.
Таким образом, условия и порядок наделения земельными угодьями ставропольских крещеных калмыков изначально служили средством обеспечения государственных интересов по обустройству необжитого района в Среднем Поволжье и охраны примыкавшей к нему Оренбургской пограничной линии. Этим, а также надеждами на приток новых калмыцких поселенцев объясняются избыточные наделы земли в XVIII в., предоставлявшиеся во владение калмыкам. Интенсивный рост крестьянского населения в Самарском и Ставропольском уездах до образования в 1850 г. Самарской губернии, входивших в состав Симбирской губернии, при одновременном резком демографическом спаде в самом Ставропольском войске в начале XIX в., поставили вопрос об эффективности хозяйственного использования ставропольских войсковых земель. Необходимость изъятия излишнего земельного фонда не вызывала сомнения ни у одной из заинтересованных сторон. Ведомственные трения между военным губернатором В.А. Перовским и влиятельными членами правительства Николая I сводились к определению новых земельных собственников. Затягивание с решением этого вопроса позволило Перовскому произвести ряд преобразований, наиболее успешными из которых явились изменения в порядке аренды калмыцких земель и формирование за счет вырученных от нее денежных средств войскового капитала.
Примечания
1 Шовунов К.П. Калмыки в составе российского казачества. Элиста, 1992.
2 РГАДА. Ф. 819. Оп. 1. Д. 1. Л. 1.
3 Материалы по историко-статистическому описанию Оренбургского казачьего войска. Вып. VII. Оренбург, 1906. С. 56.
4 Витевский В.Н. И.И. Неплюев и Оренбургский край в прежнем его состоянии до 1758 года. Казань, 1898. С. 513.
5 Имеются в виду два таких же поля. Трехпольная система земледелия предполагала, что ежегодный весомый урожай давала лишь треть имеющейся пашни, на которой выращивались озимые, на другой сеяли яровые, а третья отдыхала.
6 Витевский В.Н. Указ. соч. С. 515.
7 Самарские губернские ведомости. Часть неофициальная. 1854. 18 мая.
8 Витееский В.Н. Указ. соч. С. 519, 520, 528, 529.
9 Рычкое П.И. Топография Оренбургской губернии. Оренбург, 1887. С. 86.
10 Исторический обзор ставропольских крещеных калмыков и несколько данных о современном их состоянии // Отечественные записки. 1844. № 7. С. 32.
11 Императорский указ о переселении 200 ставропольских калмыков в Оренбург последовал 20 января 1765 г. // Государственный архив Оренбургской области (ГАОО). Ф. 3. Оп. 1. Д. 77. Л. 3.
12 Шоеуное К.П. Указ. соч. С. 55.
13 Членами калмыцкого суда являлись: городской командир (комендант), из владельцев первенствующий член, войсковой полковник, войсковой судья, писарь, надзиратель, или управитель улусов, войсковой есаул, войсковой квартирмейстер и Войковой хорунжий. См.: Рычкое П.И. Указ. соч. С. 84-85.
14 Цит. по: Витееский В.Н. Указ. соч. С. 559.
15 Витееский В.Н. Указ. соч. С. 559, 560.
16 Шоеуное К.П. Указ. соч. С. 55.
17 ГАОО. Ф. 6. Оп. 3. Д. 5606. Л. 36.
18 Там же. Оп. 6. Д. 11852. Ч. 1. Л. 68.
19 Исторический обзор ставропольских крещеных калмыков. С. 32, 35.
20 РГАДА. Ф. 248. Оп. 1. Д. 794. Л. 212; Витееский В.Н. Указ. соч. С. 522.
21 Витееский В.Н. Указ. соч. С. 523.
22 Там же. С. 561.
23 ГАОО. Ф. 6. Оп. 5. Д. 10621. Л. 7-10.
24 С образованием в 1796 г. Симбирской губернии, Ставропольское калмыцкое войско по гражданской части стало подчиняться симбирскому губернатору, по военной - оренбургскому генерал-губернатору.
25 Смирное Ю.Н. Самарское «Графство» Орловых // Самарский краевед. Самара. 1995. С. 30-32.
26 Смирное Ю.Н. Указ. соч. С. 36.
27 ГАОО. Ф. 6. Оп. 5. Д. 5606. Л. 39.
28 Там же. Л. 69.
29 ГАОО. Ф. 6. Оп. 5. Д. 5606. Л. 58-58об.
30 Там же. Л. 569-569об.
31 Там же. Оп. 4. Д. 7887. Л. 1, 2; Оп. 4. Д. 9357. Л. 39-43; Оп. 5. Д. 10261. Л. 7-10.
32 ГАОО. Ф. 6. Оп. 5. Д. 10601/14. Л. 2об.
33 Там же. Оп. 3. Д. 5606. Л. 16-18, 319; Д. 5644. Л. 20, 21.
34 Там же. Оп. 11. Д. 323. Л. 98-99об.; Д. 508. Л. 150, 151.
35 ГАОО. Ф. 6. Оп. 11. Д. 508. Л. 70; Д. 635. Л. 7, 8.
36 Там же. Д. 323. Л. 106, 107.
37 Там же. Д. 323. Л. 108об.
38 Там же. Л. 130.
39 Там же. Л. 138об.
40 ГАОО. Ф. 6. Оп. 11. Д. 323. Л. 18, 43.
41 Там же. Л. 121-123.
42 Там же. Д. 501. Л. 197-197об.; Д. 613. Л. 50.
43 Там же. Д. 613. Л. 48, 49.
44 Там же. Д. 605. Л. 42, 43, 73.
45 Там же. Д. 323. Л. 122.
46 Там же. Д. 613. Л. 62, 63, 104-118, 183.
47 Там же. Д. 613. Л. 52.
