CC BY
63Начальные этапы формирования татарского управленческого аппарата
Айдер Хабутдинов
В структуре каждого государства важное место занимают кадры — прослойка профессиональных администраторов. Они цементируют эту структуру и обеспечивают грамотное исполнение решений, принятых верховной властью. История оставила нам имена многих прославленных министров: во Франции — от Сугерия до Кольбера, в России — от Адашева до Столыпина и т. д. Своей деятельностью они способствовали развитию экономики и культуры своих стран, укреплению их обороноспособности, прокладывали пути для прогресса и одновременно делали все для сохранения стабильности режимов. Однако их труд никогда бы не принес значительных результатов, если бы им не помогали сотни и тысячи служащих — управленцев и исполнителей, отвечавших за реализацию правительственной политики. Сколько было правительств, чьи честолюбивые планы остались клочками бумаги из-за того, что их некому было исполнять! Эффективность законодательной власти тоже находится в прямой зависимости от эффективности чиновничьего аппарата. Ведь парламенты лишь принимают законы, и нужны огромные повседневные усилия для того, чтобы они на деле заработали. Недаром один из крупнейших социологов XX века Раймон Арон отмечал, что «качество администрации важно не меньше, чем все чисто политические факторы» и что «при нехватке квалифицированных администраторов никакой режим не может быть действенным»:. В другом месте он подчеркнул: «В конституционноплюралистических режимах бюрократия должна удовлетворять трем требованиям: быть эффективной, нейтральной, чтобы не оказаться
Айдер Юрьевич Хабутдинов, преподаватель Юридического института МВД, Казань.
вовлеченной в партийные дрязги, и, наконец, добиваться, чтобы граждане воспринимали администраторов не как врагов, а как выразителей их интересов или их представителя»2.
После взятия Казани войсками Ивана Грозного татары длительное время не имели возможности занимать административные посты. Когда же в XX веке такая возможность появилась, служащим-татарам приходилось трудиться в достаточно специфических условиях. Представляется интересным взглянуть на начальные этапы истории татарских управленческих кадров, по времени совпавшие с коротким периодом существования национально-культурной автономии и первым десятилетием существования Татарской АССР. Этому сюжету посвящена основная часть моей статьи; в начале же ее предлагается краткая характеристика «предистории» — позиции татарского национального движения начала века по вопросу о задачах и способах формирования властных структур в районах проживания татар.
I
Раймон Арон говорил о «конституционно-плюралистическом режиме». Идея создания такого режима была в свое время знаменем «Иттифак аль-Муслимин» — партии мусульманской элиты России, чьи лидеры Алимардан Топчибашев, Исмаил Гаспринский, Садрет-дин Максуди и Юсуф Акчура (в особенности двое последних, получившие образование во Франции) находились под заметным влиянием европейского либерализма. Впрочем, выдвигавшееся ими требование о равноправии мусульман с православными и о предоставлении мусульманам возможности занимать административные посты содержится уже в наказах и выступлениях депутатов от татар — членов Уложенной комиссии 1767—1769 годов. В отличие от остзейских немцев, армян или грузин татары так и не получили в ХУІІІ—ХІХ веках доступа к управлению. Об этом красноречиво свидетельствуют как результаты Всероссийской переписи 1897 года, так и «адреса» — календари и справочные книжки, в которых приводились списки губернских чиновников. Картина существенно не меняется и после революции 1905—1907 годов, несмотря на то, что к тому времени заметно увеличилось число европейски образованных татар. И причиной такого положения деятели татарского национального движения вполне обоснованно считали политику имперского правительства3.
Единственным татарским органом, обладавшим некоторыми административными функциями, был муфтият. Уже в XIX веке муллы выдвинули лозунги религиозной свободы, неправительственного контроля над медресе, мектебами и вакфами, а знаменитый богослов и
историк Шигабутдин Марджани предложил на рассмотрение Оренбургского губернского собрания свой проект реформы муфтията — Мусульманского Духовного Управления, располагавшегося тогда в Оренбурге. «Так среди образованного класса родилась идея поставить на ноги Духовное Собрание» (то есть муфтият). По мере ее реализации Собрание превращалось в «исторический центр казанских мусульман». Добавим, что мулла Кашшаф Тарджемани, давший в своей лекции от 31 марта 1917 года такую высокую оценку Собранию, подразумевал под «казанскими мусульманами» всех татар Волго-Ураль-ского региона и фактически переносил на муфтият функции национального административного центра4.
Неудивительно, что одним из главных направлений борьбы за автономию стали требования о расширении полномочий муфтията. 29 января 1905 года собрание казанских мусульман, на котором присутствовали более 2000 человек, составило и единогласно поддержало петицию на имя Председателя Кабинета Министров. Этот документ содержал следующие требования5.
1. Оренбургский муфтий и все казии должны избираться из духовных лиц самими мусульманами.
2. Все бракоразводные дела, дела по наследованию имуществ, постройке мечетей, по устройству духовных школ и надзору за ними и за вакфами должны быть изъяты из-под контроля разных учреждений и сосредоточены в ведении Министерства Внутренних дел и Духовного Собрания.
3. При составлении законов о религиозном и общественном быте татар в Кабинет Министров приглашаются мусульмане, отбираемые по рекомендациям Оренбургского Духовного Собрания.
По существу, перечисленные требования предполагали создание религиозной автономии со своим управленческим аппаратом. Муфтият же, становясь обязательным участником обсуждения любых законов, касавшихся прав и статуса мусульман, обретал официально признанные законосовещательные и отчасти административные функции.
Целостная концепция религиозной автономии была принята на съезде доверенных башкирских волостей Уфимской губернии, проходившем в Уфе 22—25 июня. Согласно этой концепции управленческая структура автономии должна была выглядеть следующим образом6.
1. Высшим духовным органом становится съезд высшего духовенства, проводимый раз в три года «на предмет рассмотрения и обсуждения вопросов принципиального свойства, выдвигаемых жизнью, и согласования разрешения таковых с правилами шариата» (ст. 49).
2. Муфтий избирается «мусульманским населением всего округа Духовного Собрания», на этом основании и «в качестве духовного гла-
вы всех мусульман является естественным предводителем и защитником духовных интересов своей паствы перед высшим правителем» и имеет право «непосредственно доводить о духовно-религиозных нуждах мусульман до ВЫСОЧАЙШЕГО ГОСУДАРЯ-ИМПЕРАТОРА благоволения» (ст. 47).
3. «Окружные управления ахунов приравниваются к уездным учреждениям в сферах духовно-религиозных, духовно-учебных и нравственно-воспитательных». С уездными и волостными учреждениями они поддерживают отношения непосредственным образом, а с губернскими — только через посредство Духовного Собрания (ст. 16). В то же время им предоставляется «право созыва приходского или сельского... общества для обсуждения о нуждах и вообще о делах прихода», а также право постановки приговора (ст. 32).
4. Управления городских имамов заботятся о том, чтобы прихожане посещали «общественные дома», вели нравственную жизнь в духе мусульманской религии, уважали религиозные обряды, понуждают их «к мирному занятию своим трудом на избранном поприще, внушают уважение к государственным законам, установленным властями, с неукоснительным повиновением им» (ст. 44).
Как видим, по этому проекту муфтият становился своеобразным мусульманским духовным министерством со своей квазиколлегией и двухуровневой управленческой структурой на местах, непосредственно подчиненной лишь центральному органу. В программе «Иттифак аль-муслимин» и в постановлениях Всероссийского мусульманского съезда, состоявшегося в 1906 году в Нижнем Новгороде, основное внимание также уделяется устройству органов управления религиозной автономии. В то же время в области гражданского равноправия мусульман оба документа предусматривают лишь использование татарского языка в школе и свободу печати7.
Только программа, разработанная Рашидом Ибрагимом8 и напечатанная им в собственной газете, предусматривала расширение автономии за пределы религиозно-общинного самоуправления. Ее автор подчеркивал: «Если мы не сможем сейчас решить земельный (территориальный) вопрос, то вопрос автономии обязательно подымется, хотя и впоследствии». Соответственно им предлагалось создание отдельных земельных управ для мусульман, отдельных школ, а также особого мусульманского военного корпуса, который в мирное время размещался бы в мусульманских губерниях. Вопрос дальнейшего расширения автономии должен был, по мысли Рашида Ибрагима, решаться потомками нынешних поколений, но, чтобы он мог быть решен, долгом этих поколений должна стать реализация вышеназванных пунктов программы9.
Следует добавить, что в некоторых случаях местные общественные организации татар претендовали на осуществление функции самоуправления в полном объеме. Так, образованное в Стерлитамаке 26 ноября 1905 года мусульманское общество заявило, что является «Центральным Правлением» для города и существует постоянно и официальным образом10.
В 1905—1907 годах мусульманской фракцией в Государственной Думе и партией «Иттифак» была предпринята попытка создания некоторого подобия центрального управленческого аппарата — и одновременно светского политического органа — для мусульман России. В этой роли должна была выступать совместная комиссия фракции и партии в составе К.-М. Тевкелева (руководитель комиссии и председатель фракции), С.-Г. Алкина (заместитель председателя и член ЦК «Иттифака»), Ю. Акчуры (член ЦК), Ханхойского и Биремжанова (члены фракции). Предполагалось, что комиссия будет давать советы и консультации по рассматриваемым в Думе делам, вместе с фракцией составлять законопроекты по вопросам, касающимся мусульман, и рассматривать соответствующие законопроекты правительства, что она окажет помощь депутатам фракции в поддержании связей с избирателями, займется установлением контактов с прибывающими в Петербург из провинции мусульманами, будет знакомиться с нуждами представляемого ими населения и содействовать удовлетворению его потребностей. Был намечен и порядок прохождения принимаемых к рассмотрению дел: подкомиссия — комиссия — общее собрание фракции — представление законопроекта или запрос в Думе11. Однако комиссия так и не была создана.
Вообще вплоть до 1917 года все остается по-прежнему: ни один татарин не занимает сколько-нибудь видный, тем более ключевой, пост в государственном административном аппарате. В лучшем случае татар-чиновников можно обнаружить на нижних ступенях бюрократической иерархии. Например, будущий глава Уфимского губернского милли шуро Гумер Терегулов до революции числится на скромной должности инструктора мусульманских школ в губернской земской управе. А если просмотреть списочный состав первых татарских правительств (с 1917 года по конец 1920-х), то мы не найдем в них ни одного администратора, чья служебная карьера была бы сделана еще в царское время.
II
После Февральской революции начались изменения, поначалу, впрочем, незначительные. В Казанской, Уфимской, Оренбургской гу-
берниях татары входят в состав различных общественных органов. Так, в г. Белебее ахун Дж. Хурамшин стал членом Гражданского комитета, учитель М. Чанышев — Комитета общественных организаций, а учитель Ф. Сайфи — Союза учителей12. Однако подлинными центрами формирования татарских управленческих кадров становятся национальные органы, появляющиеся в это время, — такие, например, как уфимский Комитет по распространению гражданственности среди мусульман с его контрольной, издательской, редакционной, лекционной и финансовой комиссиями13. Уже в марте 1917 года члены мусульманской фракции бывшей Государственной Думы потребовали введения представителей мусульман в некоторые министерства — военное, внутренних дел, юстиции14. В мае был проведен I Всероссий-
<_> <_> и тт <_>
ский мусульманский съезд, учредивший Национальный совет мусульман России и его исполнительный комитет — Искомус (Икомус). Последний в июле-августе выступил с инициативой включения мусульман в состав Временного правительства. В частности, на должность главы Министерства общественного призрения предлагался Ибниамин Ахтямов, на должность товарища министра народного просвещения — Садретдин Максуди. Однако по настоянию Керенского обе кандидатуры были отклонены15.
Политическая активность татар в основном была все же сосредоточена в Поволжье и на Урале, где начинает широко распространяться идея национально-культурной автономии. Она обретает популярность и среди сельского населения, о чем, например, очень ярко свидетельствует приговор, единогласно принятый 25 апреля 1917 года обществом аула Кара Иле Балатасинской волости Казанского уезда. Среди прочих в нем записаны и такие решения и пожелания: «в волостях, где нет русских аулов или их 1—2, правила волости должны указываться в тетради на татарском языке, секретарь должен быть из татар» и «в местах, где много мусульман, число чиновников должно соответствовать числу мусульман»16. По существу, здесь сформулированы те же мысли, что и в ст. 17 Конституции национально-культурной автономии, опубликованной 16 января 1918 года:
«Во главе местных органов управления (краевых, областных, губернских, уездных и волостных) в местностях с более чем 50% тюрко-татарского населения должны состоять члены мусульманской татарской нации. В местностях же с меньшим процентом тюрко-татарского населения в состав означенных административных учреждений должен входить, по крайней мере, один член тюрко-татарской нации для сношения с тюрко-татарским населением»17.
Национально-культурная автономия татар была провозглашена на
II Всероссийском мусульманском съезде, состоявшемся в конце июля в Казани. Осенью на уровне уездов и губерний начинают формиро-
ваться органы национально-культурной автономии — местные комитеты и губернские национальные советы милли шуро. Созванное в ноябре в Уфе Национальное собрание учреждает высший властный орган — Вакытлы Милли Идаре или Временное национальное правительство. Наконец, весной 1918 года предпринимается попытка создания в составе России автономного образования Идель-Урал или «Волго-Уральского тюрко-татарского Штата». Предполагалось, что он будет основываться на принципах национально-пропорционального представительства и широкой национально-культурной автономии. В резолюции II Всероссийского мусульманского военного съезда, активно поддержавшего идею автономии, специально подчеркивалось, что ее властные структуры, наряду с представителями «рабочих и крестьян мусульманского большинства», должны включать «представителей других наций на пропорциональной основе» и что хотя «при провозглашении Штата сохраняется Советская власть, но, в соответствии с их количеством, представители мусульман вводятся в Совет»18.
В составе Временного национального правительства было три на-зарата: мегариф (просвещения), малия (финансов) и диния (религии). В принципе они играли роль «общетатарских» министерств. Это подчеркивалось тем обстоятельством, что крупные татарские центры — Казань, Уфа, Оренбург и Троицк — имели своих представителей в каждом назарате. Но одновременно каждый назарат как бы специализировался на выражении особых корпоративных интересов, поскольку первый был в основном укомплектован представителями Общества учителей, второй — татарских деловых кругов, третий же воспроизводил структуру Духовного Собрания и заимствовал оттуда кадры. Более того, осенью 1917 года, в одно время с образованием правительства, в Уфе были проведены отдельные съезды трех корпораций. Каждая из них создала свою коллегию, и эти коллегии влияли на политику наза-ратов. Формирующаяся национальная администрация, не располагая кадрами, взращенными в ее лоне, могла, таким образом, попасть в определенную зависимость от уже существовавших или создававшихся параллельно с нею коллегиальных органов интеллигенции, буржуазии и духовенства. Впрочем, судить о том, сколь сильной могла оказаться эта зависимость, мы не можем, так как Временное татарское правительство просуществовало всего несколько месяцев.
Другим властным органом, появившимся в то время и также не успевшим развиться в зрелую управленческую структуру, был Военный совет Харби шуро. Своими основными целями члены этого совета считали объединение мусульман-военных, их организацию, подъем их национальных и политических чувств и образовательного уровня, рассмотрение всех вопросов их жизни и формирование отдельных му-
сульманских воинских частей19. Особое значение придавалось последнему пункту — и в этом отношении с Харби шуро были вполне солидарны и другие татарские деятели того периода. Так, председатель Всероссийского союза духовенства Хасан-Гата Габяши в своей работе «К вопросу о воинских организациях мусульман Внутренней России и Сибири» высказывал такую мысль: «Для нас, тюрок-мусульман, воины нужны для того, чтобы сохранять нас самих и нашу нацию, в будущем занять достойное для себя место и упрочивать его»20.
К январю 1918 года мусульманские комитеты имелись на трех фронтах — в 13 армиях и 109 дивизиях. Но лишь 2—3% из них были признаны войсковыми комитетами соответствующих уровней, всем прочим приходилось ограничиваться издательской и просветительской деятельностью21. Харби шуро организовывал «отдельные полки и батальоны в тех местах, где много было солдат тюрко-татар, и отдельные роты, где таковых было мало»22. Ив то же время он остро ощущал нехватку офицерских кадров. В конце января 1918 года совет приступил к подготовке окружного съезда мусульманских комитетов. Предполагалось образовать национальный военный округ и таким образом окончательно вывести татарские части из подчинения русскому командованию23. Однако планам по созданию татарского военно-административного органа не суждено было сбыться. Они были сорваны вступлением большевистских отрядов в Казань и Уфу. Милли идаре и Харби шуро прекратили свое существование, на их место заступили советские органы.
III
Первыми административными органами, которые татары получили от советской власти после ее установления, были Центральный мусульманский комиссариат (Муском), Центральная мусульманская военная коллегия (ЦМВК), Мусульманское бюро в Наркомнаце, Центральное бюро коммунистических организаций народов Востока, губернские, уездные и волостные комиссариаты по мусульманским делам, мусульманские бюро при партийных комитетах. Обладая статусом общенациональных (всетатарских) и даже общемусульманских, эти органы не оказывают, однако, заметного влияния на политическую жизнь территорий с татарским населением, не контролируют их экономику и не издают нормативных актов. Большевики стараются не допускать татар в центральный управленческий аппарат и ограничить их участие на местах.
По существу, из административного наследия 1917 года уцелела только система управления религиозными учреждениями диния наза-
рата. В 1923 году, восстановив свои структуры, частично распавшиеся в годы гражданской войны, она получает официальное признание от советского правительства в качестве Центрального духовного управления мусульман внутренней России и Сибири (ЦДУМ). Помимо самого управления, являющегося единым центром утверждения кадров и руководства ими, это еще и аналитический и теоретический центр Голямалар шурасы, региональные контрольные учреждения мухтаси-баты, местные органы религиозного контроля за мусульманским населением махалля, религиозные школы мектебы, курсы подготовки и переподготовки кадров, официальный богословский орган — журнал «Ислам мэжэлассе». ЦДУМ сохраняет контроль над молитвенными зданиями, возможность участвовать в гражданской жизни приходов, влиять на местных светских лидеров и светское обучение детей духовенства. Институты ЦДУМ функционируют на всей территории компактного расселения татар и в их диаспоре до конца 1920-х годов. К 1930 году в одной только Татарской АССР «было 26 мухтасибов, их заместителей — мушавиров — 49 человек, мулл — 2170, муэдзинов — 1770, мутавалиев, то есть членов приходских советов, — 7337 человек. Религиозные мусульманские учреждения по республике представляли 26 мухтасибатов, 2134 мечети и приходских совета при них. В среднем на одну мечеть приходилось таким образом 366 человек, а на каждое духовное лицо — 199 человек»24.
Светские татарские органы не могли похвалиться такой стабильностью и кадровой насыщенностью. На протяжении 20-х годов пределы административного влияния национал-коммунистов съеживались, как шагреневая кожа. В 1920 году ликвидируются Муском и ЦМВК, реорганизуется структура Наркомнаца, распускаются мусульманские воинские части. Таким образом уничтожаются все экстерриториальные структуры татар, единство их политических и военных организаций. Для начала 1920-х годов характерно следующее распределение высших должностей в республике: татарам принадлежат посты председателей ЦИК и СНК и шести наркомов (внутренних дел, здравоохранения, социального обеспечения, просвещения, земледелия и юстиции). Нетатары возглавляют наркоматы рабоче-крестьянской инспекции, продовольствия, финансов, труда; они же занимают посты первых заместителей председателей ЦИКа и СНК, председателя Совета народного хозяйства (СНХ) и Казгорсовета, являются начальниками Татотдела ГПУ, ЭКОСО (Экономического совещания) и представителями всех центральных ведомств25. К 1929 году татары получают посты председателя СНХ и наркома соцобеспечения, но теряют ключевой Наркомат земледелия26. Напомним, что первый наркомзем, Юнус Валидов, впоследствии проклятый большевиками, боролся за сохранение республикой контроля над своим земельным
фондом и инициировал политику собирания диспоры, возвращения татар на Волгу. Но в 1923 году его деятельность была объявлена антисоветской.
Из кого же формировался управленческий аппарат Татарской АССР? В 1920 году Г. Торчинский утверждал, что «в Казанской Губернии и прилегающих к ней уездах других приволжских губерний имеется достаточно мощное ядро для создания национального татарского аппарата власти»27. Тут, несомненно, велика была заслуга Мускома и ЦМВК; в том же 1920 году, описывая деятельность их местных отделов, М. Султан-Галиев отмечал, что «ими командировались десятки и сотни курсантов на различные командные и политические и другие курсы и в Центральный институт живых восточных языков» 28. Но вскоре эти центры подготовки кадров были упразднены, и оптимизм Султан-Галиева становится более сдержанным. Например, он следующим образом комментирует положение в вузах Казани в 1923 году: «количество студентов из татарских трудящихся... всего лишь около 250—300 человек, что составляет только 5—6% общего числа учащихся в них, но это большой прогресс, если учесть, что до революции в казанских высших учебных заведениях число студентов-татар никогда не превышало полутора-двух десятков, и то лишь в последние годы»29.
В отчете Десятой облпартконференции приведены следующие цифры, показывающие соотношение татар и русских в партийных и советских органах. При том, что на долю татар приходилось в октябре 1924 года лишь 23,9% коммунистов республики, в обкоме татар тогда оказалось больше, чем русских (18 и 11 человек соответственно), а в кантональных комитетах наблюдался паритет (47 татар, 46 русских). А вот на уровне центральных советских учреждений ТАССР картина была иная: татары составляли здесь всего 19% кадровых работников, были в меньшинстве в Президиуме ВСНХ (8 татар против 13 русских), в руководстве трестов местного значения (3 директора-татарина и 6 нетатар) и в коллегиях наркоматов (22 и 29), хотя среди самих наркомов на тот момент большинство было за татарами (8 из 13). В руководстве профсоюзами татары были в абсолютном меньшинстве30.
Эти цифры относятся к тому времени, когда уже было смещено правительство К. Мухтарова, наиболее приближавшееся к идеалу национального и обвиненное в «правом уклоне». Впрочем, и при нем, если судить по отчетам наркоматов и спискам их членов, в руководстве преобладали нетатары. На совещании членов обкома и контрольной комиссии, состоявшемся 19—21 июля 1923 года Юнус Валидов прямо заявил: «Мы работаем и знаем, что в аппаратах у нас 45% чер-
<_> <_> О 1 /'"'Ч <_> <_>
носотенцев с монархической идеологией» 31. Одной из важнейших причин, почему не удавалось изменить такое положение, было почти полное отсутствие татар-специалистов с высшим образованием. За
исключением наркома здравоохранения Фатиха Мухамедьярова, ни один татарский советский лидер того времени не закончил вуз. Этим, видимо, и объясняется более значительная концентрация татар в верхнем этаже республиканского партийного руководства сравнительно с их представленностью в советской административной верхушке. Но тут была другая беда — не было среди татар влиятельных старых революционеров с отлаженными связями в центральном партийном аппарате.
И тем не менее 1921—1923 годы были единственным периодом истинной автономии, а тогдашние лидеры заложили основы татарской государственности. Прав был Председатель СНК Кашшаф Мухтаров, когда он, сравнивая в своем выступлении в декабре 1922 года на III Съезде Советов современную ему ситуацию с той, что существовала в первые месяцы после создания республики, приходил к выводу, что если тогда «автономность» не имела «реального содержания», «определенных граней» и «авторитета», то теперь все это присутствует «в большей или меньшей степени»32.
Быть может, главным достижением правительства Мухтарова было то, что татары поверили в него, стали считать его своим законным представителем. Членам этого правительства удалось завоевать уважение как среди простого народа, так и в среде джадидской интеллигенции, духовенства, буржуазии. Большинство татар поддерживало политику правительства, направленную на повышение их статуса и жизненного уровня. Поэтому отставка «правых» вызвала всеобщее недовольство.
Показательно в этом отношении «заявление», подписанное десятками рабочих Порохового, Алафузовского, Пугачевского и других заводов Казани — исключительно татар и адресованное «дорогому товарищу Сталину и всем членам Центрального комитета». Главный его пафос — в противопоставлении прежнего правительства и новых властей. Авторы полагают, что при Мухтарове «промышленность улучшалась... увеличивались рабочие силы, неграмотность понижалась» и «укреплялась дружба между рабочими и крестьянством». Впоследствии же, когда «т. Мухтаров и трудившиеся вместе с ним работники» были отправлены в отставку, началось сокращение производства, были «выброшены на улицу тысячи рабочих». Но положение крестьян еще хуже. «Нынешний Наркомзем не проводит в жизнь тех серьезных начинаний, которые проводились раньше со стороны старого Наркомзема. Так, например, ничего не предпринимается для увеличения в республике лошадей и сельскохозяйственных орудий, составляющих сердце сельского хозяйства. Вообще все крестьянское хозяйство находится в крайне тяжелом положении», если не будут приняты меры, то республика опять скатится к голоду. Плохо обстоит
дело и в области просвещения (на 5—6 аулов осталась одна школа), в книгопечатании и т. д. Выход из создавшегося положения рабочие видят в том, чтобы вернуть «т. Мухтарова и работавших с ним товарищей», ибо они «спасли нас от голода, подняли нашу промышленность и много сделали для поднятия сельского хозяйства». Раз это удалось им один раз, удастся и второй — «мы выйдем лишь при помощи указанных товарищей и при умелой, соответствующей действительным условиям нашей республики, работе»33.
Помимо рабочих, в особенности рабочих завода в Бондюге, «правые» пользовались поддержкой татарской молодежи в национальных военных школах, комсомоле, среди студенчества и старой татарской интеллигенции. Они опирались на национальную элиту Татарской Слободы Казани. Их позиции были сильны на северо-востоке республики — районе традиционного влияния медресе Буби, в котором в свое время учились Юнус Валидов и зампредседателя СНК Гасым Мансуров (в отличие от них, сам Мухтаров и некоторые другие «правые» были выходцами из Перми и пограничных с республикой Беле-беевского и Бирского уездов Башкирии). В то же время двумя взаимосвязанными факторами, обеспечивавшими поддержку «правых», были, с одной стороны, их позиции в управленческом аппарате, с другой — целенаправленная работа по подбору и воспитанию кадров для этого аппарата.
В этой связи представляет интерес заявление, направленное в ЦКК бывшим председателем СНК Рауфом Сабировым. В нем, во-первых, сообщается о наличии в составе «правых» некоего руководящего ядра. В него входили Мухтаров, Мансуров, Валидов и его заместитель Тариф Енбаев. Хотя эта группа не была организационно оформлена и не имела официального статуса, ее решения «после согласования» не только неукоснительно выполнялись самими членами группы, но и «почти на 100% принимались партией». Во-вторых, Сабиров обозначает предметы первостепенного внимания группы. Это: вовлечение работников в управление; назначение отдельных кандидатур; обеспечение татар землей; реализация мер, направленных на укрепление позиций татарского языка34. Как видим, 2 из 4 перечисленных вопросов напрямую затрагивают проблему формирования национального управленческого аппарата, «правые» активно занимались кадровой политикой.
В середине 20-х годов во властных структурах республики на первый план выходят «левые» — группа Шаймарданова и Сагидуллина, имевшая сильные позиции в гг. Мензелинске и Буинске, а также на заводах Заречья, особенно на Пороховом. Точнее было бы назвать их «новыми левыми», потому что исторический костяк радикальных татарских коммунистов — екатеринбуржец С. Саид-Галиев, оренбург-
ская группа Г. Шамигулова и бывшие левые эсеры уфимского происхождения (Г. Ибрагимов, Г. Баимбетов, С. Атнагулов, Г. Касымов) — к тому времени вытесняется из политики в сферу образования и культуры. Характерной чертой «мензелинцев» было то, что они не участвовали в общественном движении до революции, а в годы гражданской войны занимали посты на местном уровне. Они не получили сколько-нибудь систематического образования как светского, так и духовного и не имели навыка участия в теоретических дискуссиях. Но именно потому, что они были людьми без марксистской подготовки, зато с большим практическим опытом, они откликались на нужды и потребности той части населения, из которой вышли — крестьян-бедняков и середняков. Сказался и приобретенный со временем опыт управленческой работы, так что в конце концов они стали тяготиться все возрастающей опекой обкома, в котором решающую роль играли нетата-ры, направлявшиеся ЦК РКП(б) из других регионов СССР, начали блокироваться с «правыми» и добиваться реальной автономии для республики. Разумеется, они тоже были смещены.
* * *
Начальные этапы формирования татарского управленческого аппарата были драматическими и не получили завершения. До 1917 года можно говорить лишь о зачатках национальной администрации, о первых опытах в деле управления, притом почти исключительно духовного. В области светского управления татары могли тогда только строить планы на будущее.
Когда это будущее внезапно наступило, срок, отпущенный на практическое овладение искусством администрирования, оказался слишком коротким. Национально-демократическое движение едва только успело сформировать властные структуры автономии, как они оказались под ударом противоборствующих сторон в гражданской войне, а затем по большей части вовсе сметены победителями.
Советская автономия быстро утратила черты реальной автономии, то есть перестала быть действительно национальным объектом управления. Сами условия формирования кадров были исключительно неблагоприятными: республиканские правительства менялись через каждые два-три года, высылка опытных администраторов за пределы Татарстана, перевод их на третьестепенные должности превратились в норму. Если учесть к тому же, что ежегодный приток новых кадров был весьма ограниченным и даже «новички» быстро подпадали под репрессии, не могло быть и речи о стабильном воспроизводстве, тем более расширении национального управленческого аппарата. Про-
стое сравнение составов ЦИК и СНК ТАССР в 1923 и 1929 годах свидетельствует о полной смене состава обоих органов. Те, кто их возглавил в 1929 году, в 1923 не занимали никаких значительных постов. Зато председателем областной контрольной комиссии был назначен безграмотный Сибгат Гафуров, один из первых татар-большевиков. Победу одержал так называемый третий взвод, сформированный татарами диаспоры, рабочими-большевиками и «свежими» партийными выдвиженцами. С их приходом прервалась традиция именно национального политического движения, поднявшаяся на его волне национальная административная элита сошла на нет.
После этого мы не имеем национального управленческого аппарата, этой необходимой составляющей национальной жизни, а имеем лишь национально безликую бюрократию, всецело зависящую от воли центра и обкома. Как стабильный и автономный элемент татарского общества, национальный аппарат отсутствует вплоть до эпохи обретения Татарстаном государственного суверенитета — хотя мы не должны забывать труд тысяч татар-администраторов, способствовавший развитию республики в советские десятилетия.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1993. С. 141.
2 Там же. С. 104.
3 Это ясно прозвучало, например, в выступлении известного теолога Зыя Камали на собрании уфимских мусульман 17 апреля 1911 года. См.: НА РТ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 365. Л. 13-14.
4 Кояш, 1917, 6 апреля.
5 Ходатайство казанских мусульман // Тарджеман, 1905, 4 марта.
6 Протокол Уфимского губернского совещания, образованного с разрешения Господина Министра Внутренних дел из доверенных башкирских волостей Уфимской губернии. Уфа, 1905. С. 12.
7 См., например: Тупчибашев Г. М. Россия моселманнары иттифакынып програм-масы. СПб., 1906; Постановления III Всероссийского мусульманского съезда в Нижнем Новгороде. Казань, 1906.
8 Рашид Ибрагим (Решад Ибрагимов) — публицист, журналист, комментатор хадисов, общественный деятель.
9 Автономия нерсэ? Ничек була? // Олфет, 1906, 11 мая.
10 Естерлетамак £емгыяте // Тар£еман, 1905, 21 ноября.
11 Вакыт, 1907, 7, 17 апреля.
12Тормыш, 1917, 15 марта.
13 Тормыш, 1917, 12, 14 марта.
14Тормыш, 1917, 17 марта.
15 Терегулов И. Очерки революции и общественного движения мусульман России. 1926. С. 154 / Отдел рукописей и редких книг НБЛ КГУ.
16 Казан губернасы ве оязе Балтач волосте Кара Иле авылынып £емагате та-рафыннан барчамаз бер иттифакта булып тубенде язылган нерселерне суретемез / Отдел рукописей и редких книг НБЛ КГУ. Т. 984.
17 См.: Национально-культурные автономии и объединения. Историография. Политика. Практика. М., 1995. Т. 2. С. 95.
18 Безнеп тавыш, 1918, 9 января.
19 Кояш, 1917, 3 апреля.
20 Габяши Х. Г. Ечке Русия Ьем Сибирия моселманнарынып гаскэриясен месъелесе турында / Отдел рукописей и редких книг НБЛ КГУ. Т. 985.
21 Безнеп тавыш, 1918, 30 января.
22 Исхаки А. Идель-Урал. Лондон, 1988. С. 50.
23 ЦГАИПД РТ. Ф. 36. Оп. 1. Д. 105. Л. 121-122.
24 Гарипова З. Г. Культурно-просветительная работа в Татарии в годы первой пятилетки (1928-1932 гг.). Казань, 1985. С. 107-108.
25 Бюллетень 3 Съезда Советов АТССР. Казань, 1923. Бюллетень № 6. С. 63.
26 Постановления 8 Съезда Советов АТССР. Казань, 1929. С. 31.
27 Торчинский Г. К вопросу об организации Татарской и Башкирской Советских Республик // Жизнь национальностей, 1920, 15 мая.
28 Султан-Галиев М. Статьи, выступления, документы. Казань, 1992. С. 309.
29 Там же. С. 166.
30 Работа областного комитета РКП(б). (Отчет X областной конференции за май-декабрь 1924 г.) // Путь Ильича, 1925. № 4. С. 15-34.
31 ЦГАИПД РТ. Ф. 15. Оп. 1. Д. 857. Л. 47, 48 об.
32 Бюллетень 3 Съезда Советов Авт. Тат. Соц. Сов. Республики. Казань, 1923. Бюллетень № 2. С. 33.
33 ЦГАИПД РТ. Ф. 30. Оп. 3. Д. 651. Л. 1-3.
34 ЦГАИПД РТ. Ф. 30. Оп. 3. Д. 881. Л. 1-3.
