CC BY
44
ФИЛОСОФИЯ И МИФОТВОРЧЕСТВО
НА ПУТИ К ПОСТРОЕНИЮ ЕДИНОЙ ТЕОРИИ МИФА1
Статья третья2
В.М. НАЙДЫШ
Кафедра онтологии и теории познания Факультет гуманитарных и социальных наук Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 10а,
117198, Москва, Россия
В статье анализируется генезис и закономерности исторической трансформации мифологического мышления, которые рассматриваются автором в качестве концептуальных предпосылок теоретического осмысления мифа как такового. В центре авторского внимания — психологические и эпистемологические измерения мифологического сознания в процессе его перехода от образа к мысли, от наглядно-образного к абстрактно-понятийному постижению объекта; по мнению автора, именно фиксация гно-сео-психологических закономерностей, генетически связывающих Миф и Логос, позволяет с большой долей вероятности подойти к построению единой теории мифа.
В двух предыдущих статьях анализировались предпосылки становления мифологического сознания, выделялись первые два этапа такого становления. Третий этап качественного перехода от образа к мысли представляет собой то состояние мышления, которое получило наиболее полное свое историческое воплощение в культуре первобытной родовой общины, в собственно мифологическом сознании. Из психологических и гносеологических закономерностей этого третьего этапа перехода от образа к мысли по сути дискурсивно (как и положено в теории) вытекают основные особенности первобытного мифологического мышления, т.е. те особенности, которые эмпирически были выявлены исследователями первобытной культуры XIX и XX вв. и поражали их воображение. Главная особенность этого периода развития мышления состоит в том, что операндами здесь выступают исключительно чувственные (первичные и вторичные) образы объектов3. На этом этапе налаживается устойчивое взаимодействие сенсорно-перцептивного и операционального уровней мыслительной системы. Мысль как отражение отношений формируется в результате операций над образами. Мифологическое мышление — это допонятийное мышление образами. Операндами здесь выступают образы и только образы. Манипулирование образами — важнейшая особенность этого этапа. Образное отражение и перцептивная регуляция поведения и общения являются на этом этапе доминирующими когнитивными процессами сознания. При этом мыслительные операции над образами позволяют выявлять отдельные отношения, связи вещей, впаянные в образы, т.е. судить о тех сторонах действительности, которые в образе представлены
не непосредственно, а опосредованно. Такие отношения, связи выражаются через абстракции, обобщения.
Сама возможность абстрагирования определяется тем, что восприятие «совершается как смена качественно различных состояний перцептивной системы (ее компонентов), каждое из которых внутренне связано с предыдущим и последующим; предпосылка и результат непрерывно меняются местами, переходят друг в друга, а конечный эффект определяется всем ходом развития системы... Перцептивный процесс не развертывается с фатальной неизбежностью, всегда имеются возможности движения, реализация которых зависит не только от необходимых, но и от случайных обстоятельств... Смена диспозиций (гипотез) допустима и реальна в ходе самого процесса... Если первые стадии выражают тенденцию «восхождения» от абстрактного, недифференцированного восприятия к все более конкретному, функционально полному, то последняя стадия несет противоположную тенденцию — от конкретного восприятия к абстрактному. Единство тенденций придает перцептивному процессу циклический характер» [1, с. 140-141]. Таким образом, в циклическом функционировании перцептивного процесса субъект активно соотносит ожидаемую гипотезу с объективированным результатом и в «зазоре» между ними имеет возможность саморазвития. Способность к абстрагированию появляется как исторически первая форма такого саморазвития. Кроме того, цикличность перцептивного процесса, на наш взгляд, является основанием метафоричности сознания, представления одного образа через другой.
Абстракция опосредует и обобщает образ, но она еще не способна двигаться по «внутренней логике» закономерных, сущностных связей объекта отражения. Поэтому предмет может осмысливаться только по одному (или нескольким) несущественным его свойствам, частям. Из этого неизбежно следует, что в таком простейшем мифологическом образе часть и целое, случайное и закономерное, единичное и множественное не различаются; объект выступает как синкретическое целое. В языке подобный синкретизм выражался господством соединительных конструкций: любые связи предметов, объектов выражаются через расположение предметов одного возле другого, что характерно для мифо-повествований. На этом этапе отдельные абстракции не систематизированы, поэтому субъект на мыслительном уровне скорее «играет» с объектом, чем целенаправленно его познает. Игровой характер взаимодействия с объектом проявляется в том, что субъект осваивает объект методом проб и ошибок, его ведет случайный поиск, а не целенаправленное, мыслительное осознанное действие (то, что К. Леви-Строс называл «бриколаж»). Предметная активность первобытного человека — это деятельность в ее становлении, поэтому субъект еще во многом вынужден не деятельно осваивать предмет, а «играть» с ним.
Важнейшая особенность этого этапа состоит в том, что субъект еще не обладает способностью соотносить себя с объектом отражения; сам субъект как носитель сознания выпадает из процесса отражения. Точнее, он просто не включен в него. Предметом мысленного оперирования являются объект и его свойства, но не отношение объекта к субъекту. Отношение субъекта (той координатной системы, в которую он включен) к объекту пока не стало предметом мыслительного оперирования и просто «растворяется» в чувственно-
эмоциональной сфере, в ощущениях, переживаниях субъекта. Поэтому первобытная мифология еще «не децентрируется в объективной системе» [3, с. 214], а значит, мифологическое сознание носит эгоцентрический характер. Эгоцентризм порождается тем, что здесь субъект еще не умеет мысленно преобразовывать ту систему координат, в которой он находится, и вносить в результат познания поправки на особенность своей позиции. И потому границы «мыслительного поля» определяются не содержанием объекта, а особенностями субъекта. Характеристики мыслительного процесса определяются и ограничиваются субъектом, той системой физических и социокультурных координат, в которую включен субъект, а также той знаковой системой, в которой он кодирует значение абстракций. Абстрактное расчленение образа и соотношение абстракций центрируются субъектом. Поэтому в таком мышлении не разграничиваются отношения, которые зависят от системы координат субъекта и которые не зависят от нее, т.е. субъективные и объективные отношения познавательной ситуации.
Именно эгоцентризм как важнейшая черта данного этапа качественного перехода от образа к мысли порождает две фундаментальные и долгое время не получавшие своего объяснения особенности мифологического сознания, ставившие в тупик исследователей первобытной культуры. Во-первых, неразличение объекта и его образа в сознании субъекта (объекта и мысли о нем, вымысла и действительности, правды и «поэзии»). Во-вторых, то, что сам мифологический образ не осознается как субъективная реальность и выносится вовне, в мир, в объективную реальность; поэтому надетая на лицо маска для первобытного человека в действительности и есть то животное или демон, которое она изображает. Кроме того, неразличение субъективных и объективных отношений познавательной ситуации в первобытной мифологии проявлялось, с одной стороны, в антропоморфизме, наделении природных вещей человеческими характеристиками («тигр — это люди», «дерево — это люди» и т.д., впоследствии различные формы анимизма и фетишизма), с другой — в невыделенности субъекта из природных связей и отношений (наиболее глубинным выражением выступал тотемизм, система классификаций, в которых объединялись природные и человеческие характеристики).
Из того, что для данного этапа перехода от образа к мысли характерно лишь оперирование образами (но не операциями над ними), следует такая черта мифологического сознания, как отсутствие согласованности объема и содержания образных структур, или, пользуясь современным логическим языком, неправильное употребление кванторов общности «все», «некоторые», «один», «ни один». В пределах исключительного манипулирования образами их объемы представлены наглядными совокупностями, ансамблями разного рода фигурных и фоновых характеристик, всегда пространственно ограниченных и поэтому никогда не достигающих уровня организации логических классов. Логический класс в принципе не может быть выделен на уровне лишь оперирования образами, «поскольку он, как правило, обладает бесконечным объемом; когда же класс обладает ограниченным объемом, то он воспринимается не как класс, а как совокупность определенной пространственной конфигурации, образованная объединением каких-либо элементов» [4, с. 22]. В рамках таких конфигураций внутренние логические связи еще не выделяются, и поэтому индуктивное и де-
дуктивное движение мысли попросту невозможно. Здесь мысль может двигаться только в пределах образного оперирования единичными случаями (трансдук-ция). Этим определяются также неполная обратимость логических операций, нечувствительность к логическим противоречиям, неполнота инвариантности образов как операндов мыслительного процесса (мысль способна воспроизводить инвариантные отношения между объектами, но не инвариантные отношения внутри самих объектов, т.е. их сущности) [3, с. 44—46]. Все это ведет к теории дологического характера мифологического сознания (Л. Леви-Брюль), а также к концепциям, отрицающим этиологическую функцию мифа, его познавательные возможности и др., получившим широкое распространение в конце XIX - XX вв.
Когда и чем заканчивается процесс становления двухуровневой системы мышления? Иначе говоря, каким образом преодолевается мифологическое сознание? Высший уровень мыслительного процесса — понятийное мышление. Переход к образованию понятий означает, что процесс становления мышления завершился, система мышления утвердилась на своих собственных основаниях и подчинила им свои предпосылки. Основной момент содержания такого перехода состоит в преодолении эгоцентризма, в интеллектуальной децентрации [2, с. 319-325]. Другими словами, децентрация мифологического мышления возможна лишь с переходом к систематическому понятийному мышлению, преодолевающему границы мыслительного поля и придающему ему характер всеобщности, бесконечности.
Интеллектуальная децентрация предполагает, что субъект способен вносить в результат познания коррективы в зависимости от выбранной им системы отсчета, понимаемой в широком смысле, т.е. включая не только пространствен-но-временные, но и социокультурные условия познания. Для преодоления эгоцентризма мысль должна быть способной выйти за пределы системы преобразований координат данного субъекта и занять позиции более общей и более объективной системы преобразований, по отношению к которой данная субъективная позиция является частным моментом, вариантом. (Иначе говоря, сформировать родо-видовое логическое отношение.) Это достигается лишь тогда, когда в качестве самостоятельного объекта мысли выступают сами операции мышления, операциональный состав мышления и его структура становятся объектом мысли. Способность субъекта мысленно перестраивать субъект-объектное отношение в зависимости от изменения субъектой системы координат и занимать более общую позицию по отношению к объекту проявляется в способности устанавливать логические родо-видовые отношения, выделять инвариантность родовых и видовых признаков объекта, т.е. образовывать понятийные структуры, а «понятийная структура инвариантно отображает данный объект уже не во внутри-образных рамках наглядного «портрета класса», а через отражение соотношений объекта с теми другими объектами, с которыми связана его внутренняя природа, или «сущность»... Таким образом, понятие воплощает в себе уже не «портрет класса» как генерализованную образную структуру, а собственно логический класс со всеми его специфическими отличиями от предпонятийных образований» [Там же, с. 324], т.е. согласование содержания и объема понятийной мысли, ее индуктивно-дедуктивный строй, иерархичность понятий, адекватность
вариантных и инвариантных компонентов мысли, полноту обратимости операций, чувствительность к противоречиям и др.
Интеллектуальная децентрация становится возможной тогда, когда кон-кретно-исторический субъект находится в активных, деятельных отношениях с объектом, когда использование сил природы определяется не природными системами биогеоценозов, а возможностями и потребностями самого человека, его активностью, инициативностью, динамичностью. Такие условия складываются в эпоху неолитической революции; именно в это время преобразовательнопроизводительная активность ставит субъекта в положение инициативного полюса в системе отношений мир-человек, вынуждая его конструировать вещи в их сущностных, закономерных и в той же время индивидуальных свойствах. И действительно, как убедительно доказано историческими материалами, именно на заре цивилизации происходит становление понятийно-теоретической мысли, зарождаются предпосылки научно-философского постижения и мира, и самого мифа. Однако, как мы уже отмечали, мифотворчество не сводится только к первобытной мифологии. Мифоподобные структуры творятся и высшими, исторически более продвинутыми формами сознания. В чем коренится всеобщность мифотворчества? Какие закономерные моменты в развитии духовности от образа к мысли являются субстанциальной основой мифотворчества? В какой структуре психики, сознания заключено то субстанциальное отношение (связь), которое воспроизводит всеобщие условия существования мифа? Иначе говоря, в чем коренится та функция сознания, которая, во-первых, состоит в исключительном продуцировании и воспроизведении конкретно-чувственной образности; во-вторых, проявляется в том, что отношения оснований ее содержания к условиям (объективным или субъективным) ее функционирования самому субъекту рационально-понятийным образом в полной мере не представляются, не охватываются его рефлексией, не объясняются и не интерпретируются им; в-третьих, несет в себе явно выраженную заинтересованность в ней субъекта, на нее направлены волевые интенции субъекта, она является объектом волевого самоопределения субъекта?
На наш взгляд, ответ на эти вопросы также обусловлен закономерностями развития сознания от образа к мысли и лежит в области теории восприятия. С возникновением мышления образный (сенсорно-перцептивный) уровень становится предметом воздействия со стороны мысли. Поле абстракций вычленяется из образа с помощью мыслительных операций по определенным правилам кодирования, задаваемым знаковой системой. Образ (первичный и вторичный) становится объектом рефлексии и отчетливо расчленяется на две важнейшие составные части — собственно отражение (содержание) объекта и отношение субъекта к объекту. Как мы выяснили, способность оперировать отношением субъекта к объекту, переходить от одной системы преобразований к другой является условием интеллектуальной децентрации. Но такая децентрация, по-видимому, охватывает не все отношения субъекта к объекту. Отношения субъекта к объекту многообразны. Среди них особое место занимают способы организации субъектом перцептивной активности. Наиболее важной здесь выступает эмоционально насыщенная (в основе своей природно-биологическая) потребность (мотив) в восприятии, выражающая зависимость организма от окружаю-
щей среды, культурно-исторический и личный опыт субъекта. Реализуя когнитивную связь субъекта со средой, сенсорно-перцептивное отражение вплетено в акты повседневной жизнедеятельности субъекта и несет на себе их смысловой отпечаток: «Структура личности наблюдателя с самого начала участвует в детерминации перцептивного события как внутренний фактор и общая предпосылка и так или иначе испытывает на себе его эффект. Своеобразие перцептивной потребности, установки, отношения к объекту, способ восприятия, совокупный чувственный опыт характеризуют и восприятие, и личность человека» [1, с. 463-464]. Перцептивный процесс всегда имеет личностный план, смысловую сторону. Это касается как первичной, так и вторичной образности (представления).
Как бы ни трансформировался сенсорно-перцептивный уровень познавательной системы под влиянием абстрактно-знакового, мыслительного уровня, какой бы степени ни достигалось его осознание, оно не может быть полным, исчерпывающим: личностный, смысловой план перцептивного отражения в принципе не может быть исчерпан, элиминирован. Это делает перцептивный образ не интерпретируемым до конца. (Потому иллюзию, галлюцинацию невозможно отличить от действительного образа, оставаясь только в рамках чувственного отражения.) В этой закономерности и коренится причина «вечности» мифотворчества в широком его понимании, субстанциальное основание его всеобщности. В таком широком понимании миф — это образ (первичный или вторичный) в единстве с его неотъемлемым личностным смыслом. Как бы ни изменялся в ходе историко-культурного развития сенсорно-перцептивный уровень когнитивной системы, он всегда сохраняет продуцирование образности (первичной и вторичной) и неразрывную связь в такой образности ее содержания и личностного смысла. Следовательно, всеобщность мифотворчества определяется его личностной модальностью. Особенность первобытного мифотворчества состоит лишь в том, что личностный смысл образности здесь был представлен прежде всего и исключительно эмоционально-аффективно насыщенной потребностью в перцептивном отражении мира.
Известно, что «перцептивная потребность презентирована субъекту в форме различных эмоциональных отношений к ситуации и ее элементам — боязни, агрессии, огорчению и других переживаний. Звуки, запахи, цвета, геометрические формы способны вызвать приятные (положительные) или неприятные (отрицательные) эмоции. Например, круг, асимметрично расположенный внутри прямоугольной рамки, порождает состояние беспокойства. Запахи большинства цветов или пищи имеют положительный эмоциональный тон, шипение змеи или вой шакала — отрицательный. Существует и обратное влияние. В радости ощущения переживаются яркими и насыщенными, в гневе человек видит мир в «черных красках», страх сужает объем восприятия, а интерес «подталкивает» к активности» [Там же, с. 83-84]. Именно поэтому первобытное мышление весьма эмоционально, аффективность в нем еще не заблокирована рациональностью, и на первый взгляд может показаться, что в нем нет никакой логичности. Миф как бы прикрывал таящуюся в безднах бытия вечную скорбь мира, его неизбывную тоску и стенания. Кипящая бездонность человеческих переживаний в первобытном мифе обнажалась и как бы самоопределялась, соединяя мир капризных не-
постоянных грез и мир строгой определенности природных форм. Первобытный миф воспринимался как тайна, как трагедия и обычно сопровождался страхом.
Вместе с тем существует важная закономерность, согласно которой «в ходе филогенеза предметное содержание перцептивных потребностей дифференцируется и обогащается: чем полнее и многообразнее индивид включен в жизнь, тем тоньше и разнообразнее он должен отражать свое бытие. Развитие перцептивной потребности означает расширение сферы контроля индивидом... условий жизнедеятельности» [Там же, с. 82]. На наш взгляд, данная закономерность относится и к биологической, и к социально-культурной эволюции при всем различии характера их потребностей. Это значит, что личностная, смысловая составляющая сенсорно-перцетивного уровня когнитивной системы постоянно усложняется, диверсифицируется, становится тоньше и многообразнее. Из этого, в свою очередь, следует, что субстанциальное основание мифотворчества не только не исчерпывает себя, но постоянно воспроизводится и развивается. Из этого также следует, что мифотворчество протекает не в абстрактном пространстве психологических форм, а в реальных условиях жизни, являясь некоторым способом разрешения постоянно изменяющихся отношений конкретного индивида, обладающего определенным набором потребностей, интересов, средств их удовлетворения, с окружающей его средой. Миф всегда является еще и некоторым событием в неповторимой, обладающей своей уникальной судьбой жизни личности, индивида. Миф обладает личностной модальностью. Он индивидуально порождается и индивидуально переживается. Структура личности изначально участвует в жизни мифа и неповторимо испытывает на себе его влияние. Миф всегда есть единство знания и переживания действительности. Поэтому кроме гносеологического он содержит в себе и онтологический аспект. Онтология мифа позволяет представить его как событие личностно-бытийное, как неповторимое явление жизни личности, индивида, внутренних и внешних ее связей; позволяет ввести миф в контекст реальной жизнедеятельности человека.
Вместе с изменением способов жизнедеятельности человека изменяется и личностно-эмоциональное отношение к мифу. Современное эмоциональноаффективное отношение к мифам и мифоподобным духовным кентаврам вовсе не похоже на те эмоции, которые сопровождали первобытное мифотворчество: оно становится все более ироничным. Смысл иронии заключается здесь в том, что она должна помогать срывать покровы с превращенных форм бытия. Фиксируя разлад бытия, ирония эмоционально, смехом утверждает возможность преодоления такого разлада. Миф порождался страхом, а в своих превращенных формах преодолевается смехом. Своей нацеленностью на сомнение, на возврат миру его изначальной определенности, на инверсии бытия, на создание своего «антимира» смех разрушает смысловую архитектонику мифов и мифоподобных образований, придает им их подлинный смысл. И если в античности боги смеялись над миром, то современный человек имеет все основания для того, чтобы и восторгаться художественной образностью мифологических богов, бесов, демонов и «барабашек», и делать объектом смеха всякие попытки подмены их действительных смыслов мнимыми.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Статья подготовлена при поддержке РГНФ (грант № 06-03-00260а).
2. Начало см.: Вестник РУДН, серия «Философия», 2007. № 1, № 3.
3. Систематический анализ психологических характеристик этого этапа см.: Беккер Л.М. Психика и реальность. Единая теория психических процессов. С. 289-318.
ЛИТЕРАТУРА
1. Барабанщиков В.А. Восприятие и событие. — СПб., 2002.
2. Беккер Л.М. Психика и реальность. Единая теория психических процессов.
3. Пиаже Ж. Избранные психологические труды. — М.,1969.
4. Пиаже Ж., Инелъдер Б. Генезис элементарных логических структур. — М.,1963.
ABOUT CONCEPTUAL FOUTVDATIONS OF THE UNIVERSAL THEORY OF MYTH
The third article
V.M.NAYDYSH
Department of Ontology and Epistemology Faculty of Humanities and Social Sciences Russian Peoples’ Friendship University Miklucho-Maklay Str., 10a,
117198, Moscow, Russia
The origin and historical laws of mythological thinking are analyzed in the article.
