CC BY
45
ФИЛОСОФИЯ И НЕОМИФОТВОРЧЕСТВО
КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ОСНОВАНИЯ ЕДИНОЙ ТЕОРИИ МИФА (1)
Статья вторая
В.М. НАЙДЫШ
Кафедра онтологии и теории познания Факультет гуманитарных и социальных наук Российский университет дружбы народов 117198, Россия, Москва, ул. Миклухо-Маклая, д. 10а
Анализируется исторический генезис мифологического мышления. Выделяются его предпосылки в психике приматов и гоминид. Исследуется возникновение предметно-действенного мышления, выявляются закономерности перерастания предметнодейственного мышления в мифологическое.
В первой статье (2) отмечалось, что возникновение мышления не является одномоментным актом, а представляет собой исторический период, который характеризуется качественно различными стадиями. Каждой стадии соответствует определенный этап формирующейся двухуровневой мыслительной когнитивной системы. Один из таких этапов, по-видимому, и воплощает первобытную мифологию. Какой именно? Попытаемся ответить на этот вопрос.
Проведенный нами анализ показал, что первый этап в логике перехода от образа к мысли, в становлении (двухуровневой) системы мышления — это зарождение предпосылок мышления в психике приматов и гоминид. На этом этапе функционирует и обеспечивает необходимые формы активности и поведения организма образное (сенсорно-перцептивное) отражение. Особо следует подчеркнуть, что сенсорно-перцептивный уровень изначально субъектоцентричен. Животное не выделяет объективных свойств предметов среды, а выделяет лишь те свойства среды, которые для него биологически значимы. Объективные свойства среды отражаются животными только в ходе исторической эволюции и естественного отбора, то есть через смену поколений, отбор одних и вымирание других. Вместе с тем на данном этапе, в недрах сенсорно-перцептивного способа регулирования поведения организма, начинают складываться отдельные глубинные предпосылки человеческого мышления.
Поэтому с этим этапом следует связывать формирование важнейших, стержневых закономерностей перехода от образа к мысли. В том числе и таких закономерностей, которые объясняют ряд характерных черт мифологии. Особо следует подчеркнуть, что многие существенные черты мифа (манипуляция образами, игровой характер такой манипуляции, связь образа и ритуала, и др.) сложились задолго до возникновения самой мифологии — именно на этапе возникновения предпосылок мышления в недрах психики приматов. И уже впоследствии, на уровне первобытной культуры они (в «снятом» виде) были вклю-
чены в систему мифологического мышления и усилены в ней. Рассмотрим детальнее вопрос о предпосылках мышления в психике приматов.
Поведение животных определяется тремя тесно взаимодействующими системами: системой распознавания элементов внешней среды, выполняющей познавательную функцию; инстанцией принятия решений, выбора той или иной программы поведения; непосредственной моторной реализацией программы поведения. Они объединены между собой памятью. Их биологическая эволюция в основном осуществлялась не в направлении совершенствования действия методом проб и ошибок, а через повышение надежности и точности функционирования.
Так, инстанция принятия решения развивалась из механизмов гомеостатической регуляции, которые основаны на сигналах, идущих из внутренней среды организма. Их интенсивность определяется мерой отклонения от состояния равновесия основополагающих витальных потребностей организма. Уже на уровне низших позвоночных гомеостатическое регулирование соединяется с системой распознавания элементов внешней среды, а через нее и с той частью нервной системы, которая направляет моторику организма. В результате этого формируется основа мотивации поведения, а впоследствии и эмоционально-аффективная оценка поведения (она осуществляется через взаимодействие лимбической системы мозга с лобными долями его больших полушарий) (3). Оценочная, эмоционально-аффективная активность влияет и на восприятие ситуации, и на принятие решений, и на моторику организма, корректируя ее с точки зрения и самого процесса (то есть последовательности действий), и результата действия. Единый мотив направляет и координирует деятельность организма и доводит ее до логического завершения. Так закладываются отдаленные предпосылки возникновения сознательных целей деятельности и их составляющих — целеполагания и целереализации.
Важнейшей сферой зарождения предпосылок мышления выступает система распознавания элементов внешней среды. Она выполняет познавательную функцию через образное отражение, ощущения, восприятия и представления, а также способы репрезентации действительности в памяти и др. На уровне наземных позвоночных с их сложными формами поведения (необходимость учитывать свойства не только предмета активности организма, но и объективных условий, в которых этот предмет представлен в среде и которые определяют способ поведения организма — обход препятствий, выжидание и др.) возникает перцептивная психика, позволяющая отражать воздействия внешней действительности не в виде элементарных ощущений, вызываемых некоторыми отдельными свойствами среды, а в виде целостных образов вещей, предметов (восприятие). При этом следует подчеркнуть то важное обстоятельство, что перцептивный образ всегда является некоторым обобщением.
Развитие перцептивной психики сопровождается совершенствованием памяти, что, в свою очередь, закономерно приводит к появлению вторичной образности, то есть представления, которое содержит в себе в большей мере именно абстрактные стороны содержания восприятия. Это позволяет представлению выступать по отношению к восприятию в качестве некоего эталона, с которым постоянно сверяется актуальное восприятие. Особенно важно учитывать эти
связи восприятия и представления при объяснении механизмов пространственной ориентации, которые усложняются по мере роста разнообразия структуры среды и скорости перемещения в ней организма. В частности, анализ поведения приматов показывает, что уже у низших обезьян, ведущих активный образ жизни в лесу (необходимость надежных хватательных движений и прыжков и др.), развивается высокая острота бинокулярного зрения; способность к точной пространственной локализации объектов в зрительном поле, в том числе локализация по глубине (то есть умение различать то, что находится и перед объектом, и за ним), и др. Приматы способны с высокой точностью воспринимать глубину пространства и взаимное расположение объектов. И не только. При изменении положения субъекта (например, в прыжке с одного дерева на другое) реальные расстояния между объектами в зрительном поле должны оставаться неизменными. Потому эволюция восприятия в психике приматов направлена на четкое и ясное отграничение инвариантного и вариантного, «фигуры» и «фона», в конечном счете существенного, закономерного и случайного, второстепенного. Отсюда остается только один шаг до выработки простейшего понятия, содержащего набор инвариантных наглядных признаков объектов определенного класса. Правда, для этого нужен еще некий знак, который бы обозначал этот набор и был соотнесен с таким наглядным понятием.
Чем сложнее «жизненное пространство» организма, тем в большей мере должна быть развита способность заранее, еще до акта действия моделировать пространственную ситуацию, переводить ее с помощью представлений и памяти в воображаемый план, предварительно репетировать будущее действие, непрерывно корректируя его с воспринимаемой действительной ситуацией. Прежде чем осуществить некий акт поведения, животное вынуждено «собирать информацию» о среде, заранее выработать пространственный образ среды и моделировать последствия своего поведения. Элементарное мышление животных и есть прежде всего деятельность в пространстве представления. Различные ситуации как бы проигрываются в представлении. Причем, все эти воображаемые представления объединены неким единым мотивом — образом желаемого результата. Смена различных модельных образов подчинена главной задаче —-снять рассогласование между мотивом действия и его процессом.
В то же время освоение сложной среды и совершенствование способности «действовать в воображаемом пространстве» влекут за собой необходимость совершенствования актов моторики. Активность животного предполагает непрерывное взаимодействие перцептивных и моторных компонентов. Выработка координации движений глаза и передних конечностей, глубинного зрения и хватательных движений является важнейшим этапом на пути развития психики высших млекопитающих, особенно приматов. Зрение начинает непосредственно управлять передними конечностями, направлять их и контролировать. Так достигается пластичность сенсомоторики, движение из абсолютно инстинктивного все в большей мере становится произвольным. Единый инстинктивный акт поведения дифференцируется на мелкие независимые друг от друга моменты, мелкие моторные элементарные акты, из мозаики которых могут быть построены самые различные произвольные движения. Свободное ненаправленное проявление в активной форме таких элементарных актов осуществляется в игре, которая
помогает накапливать опыт последствий тех или иных движений. Именно в игре осваиваются прямые и обратные операции, появляется возможность (и способность) обращать процедуры на обратные и др.
Итак, еще на уровне зоопсихологии проявляется важная закономерность: игровая активность родственна познавательной активности. Эта родственность порождается тем, что произвольному движению, соотнесению многих элементарных актов движения надо обучаться, и потому афферентные связи дополняются реафферентными (идущими от двигательного аппарата к органам чувств). При этом акт действия предшествует акту знания, в связи с чем совершенствование образных механизмов (то есть восприятия и представления) происходит параллельно с совершенствованием моторики организма. Каждый новый предмет немедленно исследуется организмом всеми доступными ему элементарными поведенческими актами, что повышает объективность информации об окружающей среде.
Таким образом, произвольное движение становится дополнительным фактором совершенствования поисково-исследовательской активности организма, ведь само поведение содержит в себе исследовательскую составляющую. При этом формируется особая мотивационная система поисково-исследовательской активности: она ориентирует поведение на изучение каждого неизвестного предмета так, как будто он имеет для данного организма биологическое значение. Иначе говоря, процесс обучения становится мотивом поведения. И чем более развита такая мотивационная сфера, тем более неспециализированным является данный биологический вид. Высшей формой исследовательской деятельности, достигаемой в животном мире, является имеющаяся лишь у высших приматов способность к самоисследованию.
Постепенно в ходе эволюции форм поведения и способности манипулирования образами (как некоторыми вспомогательными средствами поведения) формируются (особенно у приматов) отдельные предпосылки мыслительного процесса — абстрагирование, сравнение, простейшее обобщение, категоризация, простейшие формы символизации и др. Обобщение выражает некие инварианты состояния сенсорно-перцептивной системы, абстрагирование вырастает из цикличности восприятия и соотношения центральных и периферических элементов образа. Но такие предпосылки пока фрагментарны, они не только не оказывают серьезного регулятивного воздействия на поведение организма, формы его активности в среде, но и существенно не трансформируют содержание и характер функционирования образов (первичных и вторичных). Отношения вещей здесь еще «вплавлены» в целостные компоненты образов, не абстрагируются, не выделяются из содержания образа и тем более не используются в качестве операциональных средств манипуляции над содержанием образов. Для этого необходимо появление знаково-сигнальной активности, которая зарождалась по-видимому в системе коммуникации.
С позиций этологии удалось наметить пути к объяснению многих необычных явлений в поведении животных, в частности явления смещенной активности, то есть поведения животного, характеризуемого явным несоответствием обстановке, в которой оно реализуется (так называемая бессмысленная активность животных). Отклонение животного от некоторого выполняемого поведе-
ния и совершение им неадекватных действий объясняется конкуренцией мотиваций и процессами торможения и растормаживания активности. Особенно важно, что некоторые типы смещенной активности могут реализовать себя в новой функции — коммуникативной, сигнальной — и выступать таким образом в качестве неких ритуалов, то есть комплексов действий, которые осуществляют коммуникативную функцию в сообществе.
В жизнедеятельности биологических сообществ коммуникация осуществляется с помощью характерных реакций, которые проявляются в поведении организма данного вида и активизируют пусковые механизмы, то есть вызывают определенные инстинктивные действия у других особей данного (или другого) вида. Коммуникация возможна только на основе произвольных движений, когда появляется возможность свободно комбинировать элементы действия. При этом отдельные действия приобретают сигнальное значение, становятся знаками, то есть указывают на другой объект, процесс, состояние. Коммуникативную функцию могут иметь не только формы смещенной активности, но и различные специфические черты морфологии животного, движения намерения, конфликтное поведение, стереотипные демонстрации и др. Все эти действия приобретают ри-туализованное значение.
Особенность коммуникации в среде приматов в том, что она реализуется в основном через процессы научения. Коммуникация невозможна без распознавания, информации о ситуации и поведении других особей. Здесь взаимно обусловливают друг друга совершенствование когнитивных процессов и совершенствование (дифференциация) средств коммуникации. Причем и то, и другое осуществляется в системе общения, на основе коллективности. Живущие в естественных условиях антропоиды способны к развитой знаковой системе меж-субъектной коммуникации, но сами они не создают знаков для наименований вещей и классов объектов, хотя их в определенной мере можно этому научить.
Исследования приматологов позволяют сделать вывод, что отношения между обезьянами в стаде не являются абсолютно индивидуалистическими [11; 6; 10; 3]. Стадо обезьяны — это не аморфное, бесструктурное образование, а организованная целостная структура, в которой каждая особь занимает свое особое место, выполняет определенные функции. Можно сказать, что это — некоторая предсоциальная иерархия. Многие стороны поведения обезьян регулируются этой целостной структурой. Прежде всего существуют отношения доминирования и подчинения: есть вожак, которому все подчиняются, есть рядовые взрослые, юноши, дети, и у каждого своя форма поведения, выход за рамки которой наказуем. Для стад обезьян характерны отношения, выражающие сотрудничество и взаимопомощь; они складываются между потомством одной матери, между представителями одного поколения («молодежные группы») и др. Но в стадах приматов между отдельными особями подчас устойчиво проявляются и противоположные отношения — антипатия, враждебность и др.
Сложная система коммуникаций в сообществе антропоидов возможна в силу существования у них не только «мысленной карты» местности (модель составных частей окружающего их мира), но и «социальной карты», то есть представлений о том, как распределяются ранги в сообществе, каков социальный статус каждой особи, как следует себя вести с каждой отдельной особью. При-
чем «социальная карта» постоянно изменяется, в нее вносятся коррективы по мере изменения коммуникативных отношений в стаде, сообществе. Предвидение поступков других особей служит основанием для так называемого социального манипулирования — когда одна обезьяна прибегает к уловкам, чтобы заставить другую обезьяну совершить нужное ей действие. Такое социальное манипулирование может приобретать даже форму преднамеренного обмана и хитрости [3].
Важную роль играют также демонстрационное манипулирование и подражание как зачаточные формы передачи индивидуального опыта стадному коллективу (или его части). На основе подражания складываются типичные для определенной популяции формы поведения, которые становятся некой традицией. Есть немало примеров того, как в стадах обезьян индивидуально приобретенное знание посредством демонстрационного манипулирования и подражания становится достоянием всего сообщества, то есть становится надындивидуальным, формируя тем самым некоторую традицию. Но это традиция еще не человеческая, не социально-культурная: она привязана к непосредственному объекту манипуляции и существует до тех пор, пока этот объект попадает в поле зрения обезьян. Когда объект исчезает на достаточно длительный срок жизни одного поколения, такая традиция исчезает вместе с ним. Для создания независимой и собственно культурной традиции нужно, чтобы особи усвоили опыт взаимодействия не только с объектом, но и с его символом, и выработали способы трансляции символа из поколения в поколение.
В 1970-е годы были получены важные результаты при изучении способностей высших приматов к языковому общению (Б. и А. Гарднеры, Д. Примэк и др.) [5]. Оказалось, что антропоиды способны усваивать простейшие языки для общения с человеком, овладевая при этом словарем в несколько сотен слов, способны строить предложения и в некоторых случаях даже понимать адресованные им фразы. Антропоиды усваивают значения слов независимо от контекста и даже ассоциируют их не с какими-либо конкретными предметами, ситуациями или действиями, а с отвлеченными представлениями, в которых обобщены возможные варианты данной ситуации (или действия). Вместе с тем, множественные попытки исследователей обучения антропоидов произнесению слов человеческой речи не увенчались успехом. В лучшем случае после многолетнего обучения они усваивали три-четыре слова («папа», «мама», «чашка» (сир), «вверх» (ир)). Это вызвано тем, что у высших приматов нет такого голосового аппарата, как у человека: в силу высокого расположения голосовых связок (у человека расположение низкое) обезьяны не способны произносить широкий спектр звуков и модулировать их. Кроме того, обезьян не удается обучить освоению значений будущего и прошедшего времени, классификации не вещей, а понятий, качественно расширить диапазон их мотиваций и др. Оперируя образами, обезьяна не способна оперировать над образами. Для этого нужен язык. Именно он позволяет выйти за рамки оперирования образами в условиях актуальной ситуативное™ и сделать сами когнитивные процессы (образы, их связи и отношения) объектом активности, предметом манипулирования. Простейшее наглядное мышление предшествует речи.
Таким образом, фронтальное исследование современной наукой предыстории сознания (психики и элементарного мышления антропоидов — эволюционных предшественников человека) показывает, что в психике антропоидов содержатся множественные предпосылки сознания, мышления человека. Так, антропоиды способны не только к простому (видовому) обобщению (выделению общего признака в наглядных представлениях конкретных объектов определенного типа и способности к переносу выработанной реакции на иные объекты того же типа), но и к широкому (родо-видовому) обобщению, то есть переносу правильных обобщений на стимулы других типов и модальностей. (Такое родовидовое обобщение иногда называют «довербальным понятием».) Еще на стадии восприятия антропоидам свойственна группировка стимулов по тем или иным свойствам и выработка одной и той же реакции на эти свойства (категоризация). Кроме того, высшие приматы способны к символизации, то есть использованию знаков вместо реальных предметов, что предполагает установление абстрактного отношения между символом (знаком) и предметом. Благодаря способности к символизации возможно усвоение антропоидами форм простейшего языкового общения. А способность к абстрагированию, выработке отвлеченных представлений позволяет оценивать и предвидеть поступки других особей, осуществлять «социальное манипулирование», хитрить и обманывать, а также узнавать себя. Более того, оказывается, что когнитивные способности антропоидов по сути ближе к человеческому сознанию, чем к психике низших обезьян. Сейчас еще сложно точно провести разделение, какие из познавательных структур человека генетически обусловлены (восприятие пространства, света, способность к обобщению, абстрагированию и др.), а какие являются продуктом социально-культурного воздействия (понятие причинности, логический вывод, индуктивное умозаключение и др.). Но в любом случае именно на базе когнитивных способностей антропоидов в процессе антропосоциогенеза формировалось мышление, сознание и мифология.
Из-за необходимости приспосабливаться ко все более разнообразной среде, осваивать все более разнообразные формы предметной и коммуникативной активности наращивался массив абстрактных, обобщенных отношений. Абстракции, обобщения постепенно включались в регулирование форм поведения (охота) и коммуникации (общение особей в стаде). Но выражались они, по-видимому, лишь через устойчивые связи, отношения целостных образов (операндов) и не существовали в качестве отдельных операций над содержанием образа. Именно эта стадия, по-видимому, характерна для непосредственных го-минидных предшественников человека — австралопитеков и др.
Второй этап исторического генезиса мышления — образование оснований мыслительной деятельности. Этот этап характеризуется тем, что предпосылки мыслительной деятельности, сложившиеся на уровне биологического мира, непосредственно включаются в предметную и коммуникативную формы активности становящегося человека. Этим, с одной стороны, совершенствуется функционирование его предметной и коммуникативной активности, а с другой — сами предпосылки приобретают иную сущностную основу. В современной психологии убедительно доказано, что мыслительные операции зарождаются как дериваты предметного действия. Их формирование базируется на материальных
действиях, предметных операциях человека с вещами, а затем развивается в направлении оперирования психическими структурами (восприятия, представления, понятия, символы), сопровождаясь сначала внешней (громкой), а затем внутренней речью. Поэтому мыслительное оперирование образами и абстракциями столь же реально, как и предметное оперирование вещами [2].
Субстанциальной основой генезиса мышления является выделение инвариантных моментов действий (в которых заключены объективные отношения природных вещей) по производству орудий труда и их коллективное закрепление. Мышление возникает как отражение и коллективное усвоение именно тех объективных закономерных отношений, связей природных предметов, которые выявляются в процессе производства орудий груда. С одной стороны, этот этап характеризуется объединением абстрагирующей активности в формах труда и общения. Мышление, выявление абстрактных отношений вещей (и людей) становится и условием, и результатом трудовой и коммуникационной активности. Развитие форм деятельности и типов общения начинает, как локомотив, тянуть за собой развитие мыслительных способов абстрагирования. С другой стороны, генезис мышления предполагал объединение знаковой составляющей форм деятельности со знаковой составляющей социальной коммуникации, устойчивое соотнесение абстракции и знака (сначала жесто-звукового, а затем преимущественно звукового). Это стало возможным благодаря появлению языка и речи. Язык представляет собой систему знаков, указывающих на определенное значение обобщенных представлений и понятий и их отношений между собой. Именно для второго этапа генезиса мышления характерно формирование (благодаря языку) на базе (из) сенсорно-образного отражения операционного уровня мыслительной системы. Этот уровень представлен операциями (анализ, синтез, сравнение, абстрагирование, обобщение и др.), приложение которых к сенсорнообразной части когнитивной системы позволяет выделять в ней, извлекая из чувственных образов, отдельные отношения, связи вещей, которые до этого были соединены в чувственном образе, вплавлены в него. Именно такое оперирование над чувственно-наглядным образом позволяет осуществлять опосредованное отражение мира. Наличие операционного уровня позволяет реализовать опосредованное и обобщенное отражение мира, что и является сутью мышления и его задачей в системе сознания.
В период непосредственного формирования двухуровневой системы мышления оно, по-видимому, было предметно-действенным, непосредственно вплетенным в акты предметных действий. Обобщенные объективные отношения природных вещей воплощались в форме устойчивых, повторяющихся предметных действий. Такие действия — субстанциальная основа мыслительных операций. На этом этапе отсутствовала логика мышления как идеального процесса, наличествовала лишь внешняя логика обобщения как предметного действия. Мыслительные операции носили характер внешнего предметного действия. Данный этап, по-видимому, хронологически соотносится с эпохой нижнего палеолита, с периодом от гомо хабилиса до неандертальца.
Наряду с развитием форм предметной деятельности развивались и типы общения. Формирование общественных отношений начиналось не «с нуля». Оно опиралось на систему стадных отношений, ее структурные закономерности (ин-
варианты) и было связано с рядом факторов. Во-первых, с расшатыванием стадных отношений и стереотипов стадного поведения. Во-вторых, с укреплением коллективности, подчинением индивидуальных потребностей коллективным, подавлением основных биологических инстинктов (прежде всего потребление пищи, половой инстинкт) коллективными интересами рода. В-третьих, с укреплением связей особей вокруг сложных видов орудийной деятельности, с передачей социального опыта, сплоченностью в силу привязанности к постоянному месту обитания и др. Коллективность человеческих объединений обусловлена также характером передачи человеческого опыта. Если в биологическом мире опыт передается через естественный отбор, то накопленный в процессе труда опыт надо передать от одной особи к другой, от одного поколения к другому, то есть социальный опыт надо передавать каждый раз заново. Результаты труда не закрепляются генетически, и каждое новое поколение должно усвоить опыт предыдущих поколений, чтобы получить возможность эффективно трудиться по исторически выработанным меркам человеческой деятельности.
Регулирование отношений между членами первобытного стада осуществлялось средствами жестовой коммуникации. Часто воспроизводящиеся и обобщающие моменты общения приобретали характер ритуалов. Ритуалы выступали и способами соционормативной регуляции, и формами познания социальной реальности. Ритуалы — это разновидность обобщающих операций в области общения, субъект-субъектных отношений.
Таким образом, тот уровень познавательной мыслительной деятельности, из которого исторически вырастает мифологическое мышление, характеризовался, во-первых, предметно-действенным способом обобщения в области субъект-объектных взаимосвязей, и, во-вторых, ритуализированным способом обобщения в сфере субъект-субъектных отношений.
Важным фактором становления предметно-действенного мышления выступало формирование языка. Для того чтобы предметная операция, отражающая объективные обобщенные стороны средств труда, могла однозначно идентифицироваться и воспроизводиться, она должна быть зафиксирована в некотором знаке. Если абстракция закрепляется в каком-нибудь знаке, тогда он, являясь коррелятом этой абстракции, может передаваться другим членам коллектива и достаточно долго сохраняться в коллективной памяти. Исходной базой формирования человеческого языка выступают виды коммуникации животных: зрительно-двигательная, жестовая (позы, жесты, движения, выражающие страх, угрозу, подчинение и др.), действующая только при дневном свете и в пределах видимости; обонятельная (с помощью запахов); звуковая. Коммуникация животных — необходимое условие их жизнедеятельности, обеспечивающая их взаимодействие и согласованность, стадную организацию, в конечном счете их безопасность.
Современные теории языка исходят из того, что у человекообразных обезьян и первобытных людей в зачаточной форме сосуществовали два типа языка — первичный и вторичный (4). Первичный язык развивался на основе зрительно-двигательной (жестовой) коммуникации и выражал информацию об эмоциональном состоянии и поведенческих установках особи, значимую для другой особи. Вторичный язык формировался на базе звуковой коммуникации, в основе
которой были эмоционально окрашенные крики обезьян и нейтральные шумы, не сопровождавшиеся видимым возбуждением. В истории становления человека (общества, сознания) соотношение между этими двумя типами языка было, по-видимому, весьма непростым. На начальных этапах антропосоциогенеза, когда развивалось предметно-действенное мышление, определенное развитие и преимущество получила зрительно-двигательная коммуникация. Ведь само предметное действие — это одновременно и обобщение, и его знак. Жест являлся знаком операции по предметному обобщению действия, а значит, и регуляции (индивидуального и коллективного) действия. Так, по-видимому, хабилисы общались между собой преимущественно языком жестов, которые сопровождались отдельными звуковыми восклицаниями (лалии).
Но в этой своей роли язык жестов является не совершенной формой коммуникации. Поскольку жест осуществлялся с помощью рук — главных рабочих органов, то он не всегда был возможен (когда руки заняты). Жестовый язык не мог применяться ночью, на больших расстояниях, в условиях ограниченной видимости и пр. Кроме того, жест не приспособлен для выражения сложных ситуаций, так как он плохо подразделяется на составные элементы. Все эти факторы не позволяли жестовому языку стать полноценным вторым (наряду с предметным действием) материальным носителем мысли.
Процесс становления человека включал в себя наряду с развитием языка жестов и параллельное непрерывное совершенствование звуковой коммуникации. Звуковая коммуникация имеет ряд несомненных преимуществ перед жестовой: звуки могут быть дифференцированными и выражать широкий спектр эмоциональных состояний; звуковая сигнализация не ограничивается дневным светом и воспринимается практически мгновенно. Это становится важным по мере усложнения характера деятельности и типов общения. Постепенно она приобретала характер вокально-информационной системы. Так, если у человекообразных обезьян было 10-20 сигналов, то у хабилисов их могло быть уже несколько десятков или даже свыше сотни.
Ведущим фактором эволюции, который синтезировал предпосылки антропосоциогенеза и способствовал образованию первичного производственного коллектива, выступала стадная охота. Именно в стадной охоте (деятельности по существу коллективной) складываются и орудийное, практическое отношение к природе, и социальные отношения между членами первобытного стада, формируется высший уровень психики — сознание.
Для периода нижнего палеолита характерна интенсивная морфологическая эволюция человека, в первую очередь качественная перестройка коры головного мозга, руки, органов речи. Питекантроп, синантроп, гейдельбергский человек и другие ископаемые формы первобытного человека отличались более совершенным строением тела, большим объемом головного мозга (в среднем 900-1000 куб. см). Важно то, что не только увеличился объем мозга, но и усложнилась его структура, особенно тех зон коры больших полушарий, которые «заведуют» специфическими функциями труда и речевого общения. Совершенствовалась техника обработки каменных орудий. Одновременно с совершенствованием техники обработки орудий совершенствовались навыки и способы изготовления орудий, вырабатывались устойчивые, стабильные приемы.
Качественное изменение характера труда и сознания вызвано переходом к многозвенной структуре трудового процесса, к созданию составных и специализированных орудий. Сначала процесс производства разделился на два этапа: на первом — изготавливались стандартизованные заготовки для орудий, на втором — они превращались в собственно орудия. Вместе с этим возрастали опыт, квалификация, навыки, вырабатывались более совершенные приемы использования орудий труда, улучшалась организация труда, развивалось разделение труда. Общая направленность эволюции предметной деятельности — к устойчивым, стабильным формам орудий труда, а значит, и устойчивым способам их изготовления. Очевидно, именно в это время появляется необходимость во взаимной передаче опыта обработки орудий в процессе обучения, появляются первые организационные формы передачи социального опыта. Качественный переход в развитии характера предметной деятельности произошел в эпоху мустье, когда действия по изготовлению орудий стали многоступенчатыми: изготовление из ядрища заготовки путем оббивки; скалывание; вторичная подправка (ретушь).
Развивалась система звуковой коммуникации. Вместе с развитием языка развивалась и речь. Можно предположить, что членораздельная речь возникла в эпоху питекантропов. В их речи присутствовали щелкающие и носовые звуки; наряду с жестами слова выступали обозначениями предметов и в отдельных случаях переходили в слова-предложения; речь носила диалогический характер. Но в целом в речи питекантропов и синантропов еще преобладала жестовая коммуникация, а речевые акты были похожи на телеграфные сообщения. У неандертальцев совершенствовалась артикуляция. Правда, возможно были затруднения с произнесением отдельных гласных. Постепенно формировались простейшие грамматика и синтаксис; появилась монологическая речь; расширялась лексика. Как показывают макетные исследования ротовой полости неандертальцев, они в принципе могли общаться посредством членораздельной звуковой речи, у них уже образовались сложные формы высказываний, синтаксически сложные предложения [1, с. 222-224].
В эпоху мустье, у неандертальцев, в условиях доминирования звукового языка (вместо жеста для обобщенной мысли нашелся новый материальный носитель — звуковой, звуковая коммуникация) становится возможна интериори-зация сознания. Интериоризация сознания — процесс, в ходе которого выражение обобщенного значения, процесс мышления перестает быть привязанным непосредственно к внешнему предметному действию (и сопровождающему его жесту) и уходит во внутренний план (реализуясь внутренней речью). Теперь мыслительные операции могут выполняться человеком независимо от предметных операций, то есть идеально. Связь мышления с его предметнодейственными истоками и основаниями становится весьма опосредованной. (Пройдут тысячелетия, прежде чем человек сумеет обнаружить существование такой связи и объяснить ее.) Интериоризация означает, что мыслительные операции приобретают автономность по отношению к содержанию чувственных образов. Такая автономность является признаком ставшего мышления, мышления как такового. В эпоху мустье окончательно вступили в силу и запрет брачных отношений внутри первобытного коллектива (агамия), и обязанность
вступать в брачные отношения вне своего родового коллектива (экзогамия). Исторически первая форма социальной организации брачных отношений — дуально-родовой (межродовой) брак — завершила становление социальных начал, основы общественной жизни выделились из природного, биологического мира. Создание родового общества (35 -40 тыс. лет назад) означало победу социальных факторов развития человека над биологическими, завершение антропосо-циогенеза.
Таким образом, при переходе к верхнему палеолиту, к первобытнообщинному строю, на смену предметно-действенному мышлению приходит мифологическое мышление. Обобщение посредством оперирования предметами сменяется интериоризированным оперированием чувственно-наглядными образами. Обобщение мира, выделение отношений вещей происходит не в форме предметного действия, а через процедуры знаково-символического оперирования над идеальными чувственными образами. Допонятийное оперирование наглядно-чувственными образами — наиболее характерная, сущностная особенность мифологического мышления.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Статья выполнена при поддержке РГНФ (грант № 06-03-00260а).
2. См.: Найдыш В.М. На пути к построению единой теории мифа. Статья первая // Вестник Российского университета дружбы народов. — М., 2006. — (Философия; № 2).
3. Это достигается у млекопитающих; рептилии и амфибии не обладают лимбической системой и не способны на выражение эмоций.
4. См.: Якушин Б.В. Гипотезы о происхождении языка. — М., 1985.
ЛИТЕРАТУРА
\. Алексеев В.П. Становление человечества. — М., 1984.
2. Гальперин П.Я. Введение в психологию. — М., 1976.
3. ГудоллДж. Шимпанзе в природе: поведение. — М., 1992.
А. Давыдов В.В. Виды обобщений в обучении. — М., 1972.
5. Линден Ю. Обезьяны, человек и язык. — М., 1981.
6. Мак-Фарленд Д. Поведение животных. Психобиология, этология и эволюция. — М., 1988.
7. Найдыш В.М. На пути к построению единой теории мифа. Статья первая // Вестник Российского университета дружбы народов. — М., 2006. — (Философия; № 2).
8. Поведение приматов и проблемы антропогенеза. — М., 1991.
9. Резникова Ж.И. Интеллект и язык. Животные и человек в зеркале экспериментов. — М., 2000.
10. Тинберген Н. Социальное поведение животных. — М., 1993.
11. Фирсов Л.А. Поведение антропоидов в природных условиях. — Л., 1977.
12. Якушин Б.В. Гипотезы о происхождении языка. — М., 1985.
THE CONCEPTUAL FOUNDATIONS OF THE UNIVERSAL THEORY OF MYTH
The second article
V.M. NAYDYSH
Department of Ontology and Epistemology, Faculty of Humanities and Social Sciences, Russian Peoples’ Friendship University 117198, Russia, Moscow, Miklucho-Maklay Str., 10a
The origin of mythological thinking is analyzed in the article. It presents preconditions for mythological thinking in the psyche of primates. The genesis and the lows of development of object-active thinking are investigated.
