CC BY
149
И. И. Подойницына
НА ПОДСТУПАХ К СОЦИОЛОГИИ ПОСТМОДЕРНА*
Прежде всего, стоит отметить, что книга С. А. Кравченко «Социология модерна и постмодерна в динамически меняющемся мире»1, опубликованная в 2007 г. издательством «МГИМО-Университет», появилась вовремя и является в высшей степени актуальной. Дело в том, что ряд социологов, социальных теоретиков уже давно высказывали предположение, что социальные изменения конца XX — начала XXI вв. столь значительны, что не могут быть объяснены даже с помощью социологических теорий, относящихся к модерну или радикальному модерну.
Анализ современных социологических теорий осуществляется автором монографии с позиций социологии социологии. Традиционно теории классифицируются по двум критериям: историческо-культурный и национально-региональный контексты.
Несомненный интерес представляет тот факт, что С. А. Кравченко предлагает собственный критерий классификации социологических теорий по тому, насколько теоретикометодологический инструментарий теорий «нацелен и способен анализировать усложняющуюся „социокультурную динамику общества“» (С. 9).
оказывается, исходя из критерия «нацеленности и способности анализировать динамику общества» социологическая теория пережила уже 5 этапов в своем развитии, в своем стремлении объяснить социальный мир. С. А. Кравченко выделяет 5 поколений социологической теории. Первое поколение — теории, рассматривающие общественное развитие как эволюционно-линейное (О. Конт, Г. Спенсер, Э. Дюркгейм, К. Маркс). На странице 172 монографии Кравченко заявляет, что «эра всеобъемлющих социологических теорий закончилась». Согласимся с автором, что сегодня не может быть теоретических разработок в духе Дюркгейма, Маркса, Парсонса, т. е. уже не появятся в интеллектуальном поле социологи подобного масштаба, ибо мир устроен не рационально, не линейно, не равновесно.
Второе поколение социологической теории — толкование причинности как вероятности совершения события. Общество — результат «множества возможностей», ибо «мы имеем дело только с непонятной (или не вполне понятной) статистической вероятностью» (М. Вебер).
Третье поколение — интерпретация развития в виде неопределенных флуктуаций, подвижного равновесия через призму «социологической амбивалентности» — П. Сорокин, Т. Парсонс, Р. Мертон.
Четвертое поколение — теории, анализирующие современное общество, для которого характерна как институциональная, так и индивидуальная рефлексивности. Под рефлексивностью модерна Э. Гидденс понимал постоянный и активный пересмотр социальной реальности в свете новой информации (Э. Гидденс, П. Бурдье, П. Штомпка).
Пятое поколение — теории, изучающие нелинейную социокультурную динамику, процессы самоорганизации общества, обеспечивающие возникновение порядка из хаоса. Пятое поколение социологов, среди которых Кравченко называет немало имен наших
* Рецензия на кн.: Кравченко С. А. Социология модерна и постмодерна в динамически меняющемся мире. М., 2007. © И. И. Подойницына, 2008
соотечественников — В. Василькова, В. Шалаев, М. Ельчанинов и др. — активно привлекает инструментарий естественных наук.
Подобная «поколенческая» хронология теорий и представлена московским ученым. Она не идеальна, о чем мы скажем ниже. В то же время автор свел воедино наиболее значительные социологические метапарадигмы и проанализировал их, исходя из самых насущных вызовов времени. С. А. Кравченко подчеркивает, что границы между поколениями теорий релятивны. И особенно следует иметь в виду релятивность, условность границ между четвертым и пятым поколениями теорий. Кстати, именно им и уделяется приоритетное внимание в монографии ученого.
Кравченко пишет, что 5-ти поколениям социологической теории адекватно соответствуют 5 типов социологических метапарадигм: позитивистская, интерпретивная, интегральная, рефлексивная и нелинейная. раскрывается внутреннее содержание каждой из 5-ти концепций, но, прежде всего, рефлексивной метапарадигмы радикального модерна и нелинейной метапарадигмы постмодерна.
В книге анализируются черты общества модерна и постмодерна. Надо отдать должное С. А. Кравченко, поскольку на протяжении всей книги он пытается доказать, что россияне, а также американцы, европейцы, жители Юго-Восточной Азии, Китая и других территорий живут в обществе модерна и постмодерна. Имеют место даже несколько модернов. Характерные черты общества радикального модерна и постмодерна даются в трактовке Энтони Гидденса.
Сквозная тема монографии С. А. Кравченко «Социология модерна и постмодерна в динамически меняющемся мире» — это становление открытого нелинейно развивающегося социума, в котором источником порядка является неравновесность и порождение «порядка из хаоса». И вторая, если можно так выразиться, сюжетная линия монографии — формирование принципиально нового типа теоретизирования о социальном мире, обоснование новых теоретико-методологических подходов к анализу социокультурной динамики. То, что такие подходы нужны, автор убедительно доказывает, мотивируя это тем, что новая метапарадигма должна быть открыта для рациональных и иррациональных понятий, должна вбирать в себя достижения целого ряда дисциплин.
Монография С. А. Кравченко удачно структурирована таким образом, что в каждой из 11 глав высвечивается одна из граней основной темы — формирование нового теоретикометодологического подхода к анализу социума. В каждой из глав анализируются труды мэтров социологии, уже внесших свой посильный вклад в исследование ускользающего мира, нелинейных реалий. Таким образом, каждая из глав имеет самостоятельное звучание, что само по себе хорошо, и весьма познавательно по сути.
Впрочем, один из параграфов Главы 3 написан несколько в другой стилистике: он состоит из лаконичных кейс-стади, или высказываний о модерне участников XVI Всемирного социологического конгресса, который состоялся летом 2006 г. в Южно-Африканской республике. Так, швейцарский социолог Ш. Рандерия прямо заявляет: нужно развивать «идею переплетающихся и конфликтующих модернов как путь к менее евроцентристскому и более космополитичному пониманию модернов, как на Западе, так и вне его» (С. 59 монографии).
Социологи из многих стран поддержали идею о множественности модернов, они ратуют также за постепенное, адаптивное движение к конкретному модерну, который имеет локальное социокультурное содержание в каждой стране. Надо отметить, что, судя по обзору кейс-стади из книги Кравченко, коллеги-социологии из разных стран мира преуспели в своем стремлении дать определение модерну, дополняя гидденовское понятие «радикального
модерна» следующими нюансами: «переплетающиеся и конфликтующие модерны» (швейцарский социолог Ш. Рандерия); «локальный модерн» (он же и др.); «альтернативный модерн» (социолог из ЮАР Р. Гринштейн); «глобальный модерн» (социологи из Ливана Д. Нейберт, Е. Макат и другие); «первый модерн» и «второй модерн» (итальянский социолог К. Леккарди, имеются в виду исторические ступени, временные параметры протекания модерна); «отложенный модерн» (французский социолог А. Малайн); «текучий модерн», «текучая среда» и «текучая религия» (специалист по религии из Голландии К. де Гроут).
Не все определения модерна можно признать устоявшимися научными категориями. Иногда не совсем понятно, какое содержание вкладывается в определение, и трудно избежать амбивалентности трактовки.
Попутно заметим, что поиски неожиданных, метафоричных определений, которые со временем имеют шанс стать научными категориями, на наш взгляд, должны продолжаться в социологии, ведь социологическая стилистика — одна из самых живых и обновляющихся в гуманитарных науках.
Кравченко подчеркивает, что в настоящее время теория макдональдизации общества Дж. Ритцера получила наибольшее признание из всех постмодернистских теорий, возможно потому, что эта концепция в общих чертах понятна и подготовленному члену общества, и неподготовленному, мало читающему, ведь «Макдональдс» — символ приобщения к продвинутому, цивилизованному образу жизни.
Суть теории состоит в том, что макдональдизация — феномен современной глобализации, который воспроизводится благодаря коммуникативным связям различных частей мира. Макдональдизация — новая парадигма рациональности: не только сфера услуг, но и пресса, сфера высшего образования, медицина макдональдизируются, и дегуманизируются одновременно.
Один из параграфов последней главы С. М. Кравченко назвал «Особенности макдональдизации в России». Нельзя не согласиться с автором в том, что в России макдональдизация обрела двойную фактичность. (Заметим, как и любые другие явления американского происхождения, или вестернизации.) С одной стороны, макдональдизированные экономикохозяйственные, социально-политические реалии в нашей стране получили распространение (С. 225). С другой же стороны, в России микросоциальные практики в основе являются патерналистскими, эмоционально-романтическими, они развивались скорее под воздействием архетипов чувственности и жертвенности, а не холодного продуманного расчета.
Еще раз акцентируем внимание: книга С. А. Кравченко читается с интересом, она своевременна и нужна социологическому сообществу — хотя бы как компас и ориентир в море теорий, концепций и подходов, которыми так славится социологическая наука. Но текст монографии не свободен от ряда двусмысленностей или непонятных высказываний, на которые и хотелось бы обратить внимание.
Во-первых, в качестве нового критерия классификации всего социологического наследия автор предлагает избрать нацеленность и способность инструментария анализировать усложняющуюся социокультурную динамику общества. Вроде бы все хорошо: мы уходим от механистичности хронологии, от привязки к региону, от политизированности (в России этапы развития социологии даже в учебных пособиях связывают с приходом и уходом тех или иных политических вождей — И. П.). Но как оценить «способность к анализу динамики»? Как доказать, что данная теория адекватно проанализировала усложняющуюся действительность? И это не было «ошибочным сценарием». Ведь нужна обратная реакция действующих лиц на анализ, но ее чаще всего не бывает. Только время расставляет точки — сомнительность
эволюционно-линейных концепций развития социума была доказана путем проб и ошибок и по истечении определенного периода времени. Итак, нам принципиально не нравится слово «способность».
Во-вторых, вызывает недоумение термин «поколение», который был бы более уместен в гендерных исследованиях. Ведь поколение обязательно подразумевает преемственность. А, может быть, это 5 «фрагментов» теоретического знания, разорванных во времени и существующих независимо?! Интересно было бы проследить, как каждое новое поколение социологической теории интерпретировало предшествующее и как, отталкиваясь от этих интерпретаций, что-то принимая, что-то отвергая, продвигалось дальше. И почему собственно поколение сменяло поколение? Потому что сторонники новой парадигмы обладали большими силами и ресурсами, как об этом писал Т. Кун? Или были другие причины смены декораций? В монографии Кравченко на этот счет нет пояснений. Между отдельными главами книги (а, значит, и между самостоятельными теориями) не протянуты объединяющие мостики.
Считать ли преемственностью тот факт, что Макс Вебер читал труды Огюста Конта, в принципе учел его мнение, но построил совсем другую концепцию?! Кстати, по поводу «второго поколения» социологической теории можно отметить, что этому периоду посвящены только два абзаца. И, согласно С. А. Кравченко, к нему относится только М. Вебер. Но почему никто не развивал больше воззрений М. Вебера по поводу «непонятных статистических закономерностей» и по поводу «субъективно сконструированных миров». Ведь «поколение» подразумевает несколько одновременно живущих и «родственно» мыслящих современников.
В-третьих, изучая высказывания участников XVI Всемирного социологического конгресса (ЮАР, 2006) и 37 Мирового конгресса международного института социологии (Швеция, 2005 г.), можно прийти к выводу, что в цехе социологов происходит полный переполох. Так, Президент Международного института социологии Елизар Бен-Рафаэль манифестировал, что методологический пессимизм, характерный для конца прошлого века, постепенно уходит в прошлое, уступая место методологическому оптимизму (С. 29-30). Такой вывод позволяет сделать накопленный потенциал: развитие новых методологических подходов, расширение границ социологии и др. Говорилось о том, что социология вообще превращается в активную силу, преобразующую современный социум. Войдя в общественный дискурс, социология может задавать то или иное направление развития социума. И, конечно, подобные позитивные выводы вселяют уверенность и придают особый статус ученым-обществоведам.
Однако на странице 188 анализируемой монографии С. А. Кравченко выделяет целое «направление скептиков», которые мощно заявили о себе на XVI Всемирном социологическом конгрессе. Они говорили об отрицании возможности истины в постмодернистской теории, ставили под вопрос способности человеческого разума, который не в состоянии охватить динамическую сложность социума. Социолог из Южной Кореи Р. Лау вынес вердикт об «антиинтеллектуальной направленности постмодернистской культуры».
Но что делать остальным социологам? Принять линию «методологического оптимизма» или «методологического скептицизма»? Что правильнее в сложившейся социокультурной ситуации России?
В-четвертых, и это, пожалуй, главная претензия к автору монографии — в ней фактически ничего не говорится о том месте, которое эмпирическая социология должна занимать в интергральной полипарадигмальной социологии модерна и отдельно — в структуре
социологии постмодерна. Получается, что теоретико-методологические подходы сегодня не подкрепляются эмпирическими исследованиями.
Какими конкретно методами измерять «ускользающий мир»? Перед социологом-практиком XXI в. стоит сложная задача. Одни из самых главных методов «старых» социологов и социальных антропологов — «включенное наблюдение», «этнографический метод» — наверное, уже не смогут «успеть» за ускользающей реальностью, или пригодны только на одном из уровней анализа. Как измерить, квантифицировать социальные трансформации, тенденции социального самочувствия, качество жизни, удовлетворенность жизнью, политические пристрастия различных слоев населения и др.? Конечно, методы для изменения этих явлений существуют в прикладной социологии, но удовлетворят ли они современников, т. е. впишутся ли они в нелинейную метапарадигму постмодерна? Ответа на этот важный вопрос мы не найдем в книге. О прикладном аспекте социологии сказано крайне скупо.
Позволим себе также выразить замечание по поводу комментариев С. А. Кравченко к «социологической фантастике» Жана Бодрийяра. «Само исследование Бодрий-яра, — пишет Кравченко, — осуществляется не в привычных научных понятиях... а с помощью афоризмов, стихов, анекдотов». (С. 194). Наверное, такой жанр интерпретаций действительности, социологического метатекста может существовать. Но Кравченко подводит черту: «Такова форма теории постмодерна, таков ее научный инструментарий, к которому придется привыкать всем, кто серьезно относится к этому научному направлению» (С. 195). Но разве можно серьезно относиться к анекдоту и отводить ему такую ответственную роль: формы теории постмодерна?
В-пятых, по прочтении книги остается непонятным, состоялось ли на институциональном уровне в России признание и закрепление социологии модерна и постмодерна? С. А. Кравченко анализировал в основном труды американских, западноевропейских ученых. На странице 37 он справедливо замечает, что России есть что предложить на мировой рынок социологических идей и инноваций, и приводит список теорий, авторами которых являются ученые из Москвы, Санкт-Петербурга, в единичном числе упоминаются — Йошкар-Ола, Тольятти. Восприняли ли представители региональных школ социологии — а они, несомненно, действуют на огромных просторах России, в российских провинциальных университетах — рефлексивную и нелинейную метапарадигмы развития социума, доросли ли они до этого уровня, приложимо ли все это к российским реалиям?
На наш взгляд, монографии не хватает заключения, подведения итогов, обобщающего резюме, в котором бы авторитетный ученый расставил все точки над «и» и главное — очертил хотя бы в общих чертах перспективы и прогнозы развития российской социологии, степень ее включенности в общецивилизационные социокультурные процессы.
1 Кравченко С. А. Социология модерна и постмодерна в динамически меняющемся мире. М., 2007. Далее все ссылки на это издание приводятся в тексте, номера страниц указываются в скобках.
