CC BY
235использованы наиболее популярные в Японии и России имена), «Русский Хирото» (японец, владелец магазина, долгое время живет в России), «Нагасаки - Владивосток» (Нагасаки - крупный портовый город в Японии, откуда поставляются автомобили во Владивосток), «Кимура - Владивосток» (Кимура - японское имя; подобное сочетание отражает торговые партнерские связи Владивостока и Японии), «Vlad-Nippon». Следует сказать об использовании на владивостокских вывесках слова «япошка». В нашем материале оно зафиксировано исключительно в названиях автомагазинов («Япошка Ваня» (владелец магазина, японец, назвал себя русским именем); «Япошка»), причем не является уничижительным, а содержит положительную коннотацию - «выражает симпатию», как заметил в беседе имядатель-японец. Иногда взаимопроникновение русской и японской культур отражается в креолизации текста. Так, шрифт на вывеске автомагазина «Авто у Хироки» стилизован под традиционно-русскую хохломскую роспись (показательно и использование модели «У + N2», свойственной русским вывескам).
Таким образом, тексты вывесок автомагазинов г. Владивостока, с одной стороны, отражают общие для городской коммуникации тенденции, а с другой - содержат информацию о региональной специфике города: в частности, использование лексем дальневосточной и восточно-азиатской тематики, преимущественно японской, что объясняется географическим соседством со странами Азиатско-Тихоокеанского региона.
ЛИТЕРАТУРА
1. Сахарный Л.В. Тексты-примитивы и закономерности их порождения // Человеческий фактор в языке: Язык и порождение речи. М.: Наука, 1991. С. 221 - 237.
2. Китайгородская М.В. Активные социолингвистические процессы в сфере городских наименований: московские вывески // Современный русский язык: социальная и функциональная дифференциация. М.: Языки славянских культур, 2003. С. 127 - 150.
3. Подберезкина Л.З. Современная городская среда и языковая политика // Русский язык сегодня. Вып.2. М., 2003. С. 511-529.
4. Химик В.В. Большой словарь русской разговорной экспрессивной речи. СПб.: Норинт, 2004.
708 с.
УДК 801:316 Е.А. Оглезнева
«НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ ГОВОРЯТ ПРАВИЛЬНО»:
МИФ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?
В статье анализируются причины существования в обыденном сознании дальневосточников мифа о том, что на Дальнем Востоке правильное, соответствующее норме произношение, в отличие от других регионов России, и доказывается его лингвистическая обоснованность.
Ключевые слова: русский язык, Дальний Восток, региональный вариант русского языка, диалект, произносительная норма.
The article analyzes the reasons for myths existing in the everyday consciousness of Far Easterners that their pronunciation is correct and conforms to the norm unlike the other regions of Russia. The article proves its linguistic validity.
Key words: Russian language, the Far East, regional variant of a national language, a dialect, a pronunciation norm.
Одним из региональных вариантов русского национального языка является его дальневосточный региолект. Под региолектом нами понимается, вслед за В.И. Трубинским, территориально-системное образование, которое не повторяет классического диалектного членения русского языка [1, с. 157] и представляет собой, по А.С. Гердту, особую форму устной речи, в которой уже утрачены многие архаические черты диалекта, но развились свои новые особенности [2, с. 48]. «Это особый тип языкового состояния, который является сегодня основной формой устно-речевого общения больших групп русских как на селе, так и в городах и поселках городского типа», - указывает исследователь [Там же].
Существование региолекта как языкового варианта имеет историческую обусловленность и историческое развитие. Своеобразие дальневосточного региолекта русского национального языка связано как с историей его формирования, так и с фактом многообразного языкового контактирования на дальневосточной территории, а также со своеобразной реализацией потенциала языковой системы.
Наше внимание привлек аспект произносительной нормы и ее региональное воплощение. На первый взгляд, постановка вопроса может показаться неправомерной и даже абсурдной, поскольку норма в представлении многих - некий абсолют, некая утвержденная и неоспоримая в определенный период времени реалия. Представление о том, что норма не может быть вариативной, вызывает споры даже в лингвистической среде.
С одной стороны, русский литературный язык един на всей своей территории, и одним из факторов, обеспечивающих его единство, является литературная норма. С другой стороны, русский литературный язык обнаруживает определенное своеобразие в разных регионах своего распространения. Это своеобразие в последнее время активно исследуется и аккумулируется в современных лингвистических понятиях «региолект», «региональный вариант языка», «регионализм». Это своеобразие отмечается даже рядовыми носителями языка и выражается репликами, которые регистрируют показания их языкового сознания по поводу «другой» речи: «говорят как-то не так», «говорят по-московски», «нараспев» и т.п. Таким образом, региональные языковые отличия в русском языке относятся к осознаваемым, очевидным.
В отдаленных от столичных центров регионах России - на Дальнем Востоке, например, в Приамурье, - существует мнение о том, что на этой территории речь «самая правильная». Имеется в виду произношение, которое, как считают дальневосточники, тождественно литературному и не обладает какой-либо выраженной спецификой, представляющей собой отступление от стандарта. Почему существует такое мнение? Как оно возникло? Что послужило основой для него? Насколько оно обоснованно?
Таким образом, мы говорим как раз о соответствии стандарту, об отсутствии региональной окрашенности произношения у носителей русского языка, проживающих на Дальнем Востоке, выявляемой в сравнении с очевидной региональной окрашенностью произношения носителей русского языка, проживающих на других территориях.
Как нам представляется, высказанное мнение, отражающее наивное языковое сознание, не беспочвенно. Оно обретает свое обоснование, если проанализировать языковую ситуацию в регионах позднего русского заселения в динамике и ее современном относительно
статичном состоянии и сравнить ее с языковой ситуацией в регионах исконного (в известных хронологических пределах) русского заселения.
На протяжении многих веков преимущественно крестьянское русское население России говорило на диалекте. На базе одного из русских диалектов сложилась литературная форма русского национального языка. Диалектом на протяжении всего ХХ в. пользовалось сельское (во все времена - немалое!) население России. Диалектные черты проникали в речь местной интеллигенции и других носителей литературной формы русского языка в регионе и определяли региональную специфику русской литературной речи на той или иной территории. Напомним, что изучение региолектов началось именно с обнаружения регионально специфичных черт в русском языке, функционирующем на определенной территории, и объяснения их наличия влиянием того или иного диалектного окружения [1; 2].
История России характеризуется масштабным освоением и заселением новых земель на востоке. Первопоселенцами на дальневосточных территориях были крестьяне и казаки, также преимущественно из крестьян, являющиеся носителями диалектной формы русского языка. Именно исторический путь России с его переселенческим движением на восток обусловили существование там особой диалектной среды, которая впоследствии повлияла на русскую речь в регионах позднего заселения.
В связи с историческим фактором в современности существует два типа говоров русского языка: говоры материнские - говоры первичные, и говоры территорий позднего заселения - вторичные говоры. Вторичные говоры функционируют на неисконных русских территориях, освоенных русскими в поздний период, начиная с XVII в. К ним и относятся Прииртышье, территории Сибири, Дальнего Востока и некот. др.
Наши наблюдения показывают удивительный на первый взгляд факт. Лучше сохраняются с течением времени, оказывая немалое влияние на речь носителей литературной формы русского языка в регионе, материнские говоры, несмотря на то, что в настоящий период они распространены на территории достаточно густонаселенной европейской части России, характеризующейся наличием множества городов, а урбанистический фактор должен был бы усилить нивелирующую тенденцию в русских говорах, постепенно привести к полному стиранию диалектной специфики в русской речи региона под влиянием более престижной формы русского национального языка -литературного языка, имеющего самый высокий социальный и культурный статус.
Приведем примеры.
1. Собственные языковые наблюдения автора показывают, что яркую, сочную диалектную речь в настоящее время гораздо чаще можно услышать в столице - в Москве, от приехавших поторговать в город крестьянок, чем в сибирских и дальневосточных городах и их сельских окрестностях: там она просто не сохранилась при тотальном преобладании среди носителей говоров в этих регионах типа С - смешанного, который нельзя отнести к выразительному диалектному типу.
2. Существуют научные исследования, показывающие динамику речи одного носителя
материнского (северного) говора с детских и юношеских лет до молодого возраста, которые свидетельствуют о следующем: молодой человек, несмотря на последовательную
естественную социализацию, достаточно длительную коммуникацию в иной социальной и
языковой среде (учеба в городе - в техникуме; служба в армии в другом регионе России) остался носителем диалекта - носителем своего материнского говора, вопреки внешним факторам, которые должны были бы способствовать нивелировке его диалектной речи под влиянием литературной и других форм существования языка (молодежного, профессионального, армейского жаргонов, например) [3, с. 89-91].
Наши многолетние наблюдения за речью молодых жителей дальневосточных, а именно приамурских сел, показывают, что среди молодых, в возрасте до 30 лет, селян нет тех, кого можно отнести к диалектному типу речи: они представляют либо литературный (тип Л), либо смешанный (тип С) типы речи. Усвоив в детстве диалектную форму, молодые люди отходят от нее, осваивая литературный вариант языка и жаргоны в процессе общего и профессионального образования и разнообразной общественной коммуникации. В дальнейшем в своей речевой практике они пользуются активно именно этими формами языка, а знание диалекта является пассивным («знаю, понимаю, но не употребляю»). Казалось бы, периферийное расположение, отдаленность от центра должны были бы в лучшей степени сохранять диалектное разнообразие и своеобразие. Однако этого не происходит. Факторы, способные усиливать обозначенные процессы, а именно фактор глобализации, фактор общего информационного пространства, имеющего единое для всех территорий России языковое наполнение, не учитываем, т.к. они в эпоху доступного Интернета оказывают одинаковое влияние и на центральные, и на периферийные регионы, а именно на функционирование языка в них.
Причина лучшей сохранности первичных, материнских говоров видится в следующем.
Во-первых, они изначально обладали свойством самодостаточности, являясь если не единственной, то доминантной языковой системой в арсенале подавляющего большинства крестьянского населения России до Октябрьской революции1. Представляется, что и после 1917 г. первичные, материнские говоры на Европейской территории России четко идентифицировались и до сих пор идентифицируются как самостоятельные значимые языковые системы, имеющие для ее носителей существенный вес среди других форм существования национального языка, что обеспечивается цельностью их языковой системы, наличием разновозрастного состава носителей и относительной многофункциональностью внутри сельского социума.
Во-вторых, естественное междиалектное взаимодействие в первичных материнских говорах происходило и происходит главным образом между диалектными системами одного наречия и одной группы говоров, когда языковое заимствование любого качества -фонетического, грамматического, лексического - можно рассматривать не как заимствование, а как расширение свойств собственной диалектной системы. Вариативные и синонимические ряды, возникающие в результате такого варьирования, включают, как
1 После 1917 г. намеченный правительством курс на индустриализацию страны ускорил изменение социального облика населения России, и население вскоре оказалось четко дифференцировано как по своим занятиям - крестьяне, рабочие, служащие, так и по владению языковыми вариантами - диалектом, или диалектом и просторечием, или диалектом, просторечием и жаргоном, или литературным языком и диалектом, или литературным языком и жаргоном (возможно и другое соотношение). Диалект в речи конкретного носителя языка может занимать равновесное положение и статус и использоваться наряду с литературным языком или наряду с другим языковым вариантом (вариантами). Однако нужно признать, что с течением времени остается все меньше носителей русского языка, в зону языковой компетенции которых входит диалект.
правило, элементы ближайших - соседних - диалектных систем либо элементы субстратного характера. Между говорами северного и южного наречий «пролегала» и «пролегает» широкая полоса среднерусских говоров, представляющая собой совокупность постепенных переливов диалектных черт, демонстрирующих их эволюцию, видоизменение в русле общеязыковых тенденций (см., например, последовательный переход от оканья к аканью через оканье с диссимилятивным аканьем и через аканье с диссимилятивным оканьем). Зоны непосредственного взаимодействия говоров севернорусского и южнорусского наречия существовали и существуют лишь на уровне частных индивидуальных диалектных систем, обычно как результат переплетения человеческих судеб в рамках отдельных семей с их внутрисемейной коммуникации. Однако это явление на территории распространения первичных материнских говоров не носило системного характера, было спонтанным и в значительной мере случайным. В такой ситуации представитель «языкового меньшинства» -конкретная диалектная личность, либо примет чужую диалектную систему для коммуникации в ситуациях неофициального общения, оставив собственную в пассиве, либо (что наиболее вероятно) будет пользоваться разговорным вариантом литературного языка -самым распространенным в настоящее время вариантом русского национального языка, используемым практически всем населением России.
Какова же динамика развития диалектных систем на территориях позднего крестьянского заселения, а именно на Дальнем Востоке, в Приамурье?
На первых этапах освоения русскими новых земель могло сохраняться единство той или иной диалектной системы на определенной территории, если заселение происходило носителями одного диалекта, либо одной группы говоров, в крайнем случае - носителями одного наречия. Так, первопоселенцами на Амуре в середине XIX в. стали забайкальские казаки. Диалектную основу их речи исследователи определяют как севернорусскую на основе анализа разных языковых уровней этой диалектной системы [4, с. 6]. Затем это диалектное единообразие в Приамурье было нарушено. Прибывали для освоения дальневосточных земель и охраны государственной границы с Китаем новые казачьи подразделения, и они были не только из Забайкалья, но и с юга России, например, из Донского казачьего войска и др. [5, с. 76].
Известно также, что языковой облик Дальнего Востока и Приамурья в частности формировался не только на основе русских говоров казаков и, более того, не только русскими говорами.
Заселение Дальнего Востока с целью его освоения осуществлялось крестьянами из разных регионов России, а также Украины и Белоруссии. Переселение носило волнообразный характер, начиная с конца XIX в. и на протяжении всего XX в., за исключением, пожалуй, последнего постсоветского десятилетия, когда четко обнаружилась другая тенденция - тенденция обратного переселения славян на запад.
В языковую компетенцию крестьян-переселенцев, составлявших подавляющее большинство дальневосточных новоселов в конце XIX и в начале XX в., входила единственная языковая форма - диалект. Многие новые села основывались переселенцами из какой-либо одной местности на западе (напр., села Светиловка, Великокнязевка Белогорского р-на - переселенцами из Украины) [6, с. 172-173]. Возможно, какое-то время
там сохранялся однородный новосельческий состав. Однако современный анализ состава населения амурских сел по происхождению предков показывает, что в одном селе проживают потомки переселенцев из разных мест, как, например, в селе Максимовка Октябрьского района, где много потомков переселенцев из Украины и из Тамбовской губернии, в селе Светиловка Белогорского района, где проживают потомки переселенцев из Украины и Рязанской области. [7, с. 116-123]. И так во многих, если не во всех современных селах.
Такое положение дел привело к чрезвычайной пестроте местного диалектного ландшафта. На это уже указывает известное высказывание А.П. Георгиевского, относящееся к 1928 г.: «Трудно отыскать такой район, в котором на значительном протяжении в большом числе населенных пунктов можно было бы встретить тип одного цельного говора. Везде комбинированные, смешанные говоры, и если можно говорить о каком-либо господствующем, то только как господствующем сравнительно». Причем волнообразный характер переселения на протяжении всего XX в. из разных мест Европейской части России, Украины и Белоруссии, с одной стороны, усиливал пестроту диалектного ландшафта, а с другой стороны - способствовал сохранению говоров, замедлял темпы их нивелировки. Так, переселение крестьян из Украины в 70-е гг. XX в. в с. Покровка Октябрьского района Амурской области, основанное переселенцами из Украины в начале XX в., способствовало поддержанию украинской диалектной среды в этом селе и сохранению украинского диалекта его носителей - украинцев [8].
Что являлось результатом такого разнообразного междиалектного взаимодействия?
Во-первых, в диалектных системах, функционирующих в Приамурье, мы наблюдаем большие синонимические и вариативные ряды, включающие элементы не только близкородственных диалектов, но и разных наречий русского языка, а также элементы диалектных систем украинского и белорусского языков. Например, люлька - колыска -зыбка и др.; кукушка - кокушка - зозуля - зузуля и др.; окотиться - объягниться, сковородник - чаплея - чапельник - цапля и др.; дом - изба - хата - мазанка и др.
Во-вторых, те говоры, которые функционируют в настоящее время на территории Приамурья, являются русскими, хотя можно говорить и о сохранении украинских говоров в речи старшего поколения потомков украинских переселенцев, но и они испытали сильное влияние русских говоров и не имеют массового распространения. Белорусские говоры не сохранились. Явление преобразования разных говоров родственных языков в направлении их сближения с русскими диалектами можно рассматривать как проявление унификации языковых систем для налаживания коммуникации между носителями разных диалектных систем, для ее облегчения.
В-третьих, разные диалектные системы русского языка - и севернорусского, и южнорусского происхождения, оказавшиеся в тесном взаимодействии, также были подвержены унификации. Эта унификация осуществлялась и продолжает осуществляться в направлении сближения разных диалектных систем с литературным языком. Это тот путь, который должен привести к оптимальной, «быстрой» коммуникации.
Полевые наблюдения показывают, что различные по происхождению диалектные системы еще сохраняются в Приамурье. Встречаются уникальные, очень яркие языковые
личности, по диалектной речи которых можно даже идентифицировать территорию материнского говора (напр., Л.Г. Позднякова из села Красный Луч Архаринского района, П.П. Ратушкина из села Новоивановка Свободненского района и некот. др.) [9, с. 38; 10], не располагая исторической информацией. Но эти системы сохраняются не в пределах того или иного села, а в речи конкретных языковых личностей, родившихся на Европейской территории России и переселившихся в Приамурье детьми, или детей переселенцев, родившиеся уже в Амурской области. Кроме того, яркие представители разных диалектных систем могут проживать в одном селе, и каждый из них как бы существует в собственном языковом пространстве, демонстрируя свою самодостаточность. Но это не частые случаи в нашей многолетней экспедиционной практике.
Если же в целом характеризовать речь современных амурских селян, то она весьма разнородна. Можно выявить совершенно определенную обусловленность между владением диалектной системой и социальными характеристиками языковой личности: на диалекте говорит только старшее поколение, примерно до 1940-х гг. рождения, и чаще всего это все тот же тип С - смешанный, поскольку активное взаимодействие с литературным языком на протяжении всей жизни приводит к постоянному обновлению речи литературной лексикой, литературными вариантами слов, к вытеснению и замене элементов родной диалектной системы на литературные эквиваленты.
Все эти размышления не являются отступлением в решении вопроса о том, почему у дальневосточников «речь самая правильная».
Добавим к предыдущему рассуждению также то, что во второй половине XX в. в регионе наблюдалась внутренняя миграция, что также приводило к «смешиванию» разных диалектных систем внутри одного региона. В этих условиях ни одна из них не может полноценно развиваться и постепенно «сходит на нет», заменяясь на другие языковые варианты в речи конкретных языковых личностей, в зависимости от их жизненного опыта и уровня притязаний: литературный язык, просторечие, жаргон...
Безусловно, языковой облик региона определяли не только его говоры, хотя, как и на других территориях России, на Дальнем Востоке современная региональная окрашенность русского национального языка связана в первую очередь с ними. В качестве примеров, подтверждающих влияние местных говоров на речь в регионе в целом, можно назвать следующее. Так, твердое произношение названия реки Зея [зэ], полагаем, является результатом украинского диалектного влияния, поскольку и в украинском литературном языке, и в его говорах возможно произношение твердого согласного перед гласными переднего ряда. Или другой пример: до недавнего времени в городской речи было довольно распространенным произношение глухого фрикативного звука на месте звонкого взрывного [г], что являлось следствием влияния южнорусской диалектной системы, для которой такое произношение указанного согласного является фонетической нормой, и такое же произношение поддерживалось фонетическим стандартом бытовавших в регионе украинских говоров. И переселенцы из южной части России - территории распространения южнорусских говоров, и украинские крестьяне, как мы указывали, являлись носителями своих исконных диалектов и проживали на территории Приамурья, а свойственные их диалектной речи фонетические нормы получали широкое распространение и выступали уже как специфические черты русской речи в регионе.
Языковой облик Дальневосточного региона и Приамурья в частности в XX в. характеризуется не только «пестротой диалектного ландшафта», но и пестротой речи городского населения.
Основанный в 1856 г. Благовещенск быстро сформировался как город со своей городской инфраструктурой, образовательными и культурными учреждениями, средствами массовой информации. Литературный язык обслуживал все официальные сферы общения. Возникло и городское просторечие как неизменный атрибут городской языковой коммуникации, профессиональные и другие социальные жаргоны.
Начиная с самого образования города, привлекались специалисты из Европейской части России, из Сибири и Забайкалья. Эта же самая тенденция наблюдалась и в советское время. Все это привело к многообразию и городских языковых типов в Благовещенске и на территории всей Амурской области.
Во второй половине XX в. языковая пестрота речи усиливалась речью людей, съезжавшихся из разных уголков Советского Союза на всесоюзные дальневосточные стройки: строили Байкало-Амурскую магистраль, Зейскую и Бурейскую ГЭС и др.
Определенную роль в расширении спектра языковых типов сыграла и существовавшая в советское время система государственного распределения специалистов высших и средних специальных учебных заведений на работу, и молодые специалисты приезжали в регион с уже сложившимися диалектными и/или региональными особенностями в своей русской речи2.
Что могло стать ориентиром в этом «вавилонском столпотворении» на амурской земле? Какой произносительный (а также грамматический и лексический) вариант должен был определиться как правильный даже не по мнению, а по наитию носителей русского языка в Дальневосточном многодиалектном и многоязычном регионе?
Ориентиром стала произносительная норма русского литературного языка. По ней делалась сверка по критерию «правильно/неправильно», и среди многообразных вариантов, реально существующих в ситуации многоязычного и многодиалектного социума, как основной, «правильный», оптимальный и наилучший для коммуникации оказался вариант, совпадающий с литературным. Это естественный и коммуникативно оправданный путь в сложившейся языковой ситуации на территории позднего русского заселения.
Конечно, этот путь поддерживался укреплением статуса литературного языка на протяжении всего XX в., расширением сфер его использования и тотальной коммуникации на литературном языке: с помощью кодифицированного ЛЯ - в официальных ситуациях; на разговорном ЛЯ - в неофициальных ситуациях, а также в ряде официальных ввиду появления, например, новых жанров публичной массовой коммуникации на разговорном языке. Как особый фактор укрепления статуса русского литературного языка следует отметить ставшее всеобщим в советское время получение образования на русском литературном языке, овладение его письменной формой, которая подкрепляет владение устной орфоэпической нормой литературного языка, развивающейся как раз в направлении сближения с написанием, в сторону так называемого «буквенного произношения».
2
Так, в 50-е гг. XX в. в школы Михайловского района Амурской области единовременно приехали по государственному распределению 18 учительниц начальных классов из Воронежа, многие из которых так и остались в Приамурье [11].
Таким образом, можно утверждать, что у дальневосточников речь действительно «более правильная», если ее произносительные особенности и особенности употребления грамматических форм совпадают с нормами современного литературного языка. Традиционный анализ речи рядового носителя литературного языка в Дальневосточном регионе покажет отсутствие каких-либо специфических проявлений в области вокализма, консонантизма, аналогичных старомосковским или петербургским, например. Полагаем, что данная аналогия уместна, т.к. «старомосковское произношение», равно как и «петербургское произношение», есть не что иное, как условные названия региональных вариантов русского национального языка, на базе которых сложилась единая современная произносительная норма русского литературного языка.
Здесь хотелось бы сделать замечание, касающееся, в частности, современной речи москвичей. Старомосковского произношения как будто не существует в широкой речевой практике. Оно хорошо сохранилось, пожалуй, лишь в речи москвичей старшего возраста (его проявления как старшая (и допустимая!) норма фиксируются в Большом орфоэпическом словаре русского языка, созданном очень уважаемым коллективом авторов) [13]. Но бесспорно существует современный московский региолект русского национального языка, опознаваемый сразу же по особому произношению непередних гласных и интонированию речи, что позволяет безошибочно определить москвича.
Все вышесказанное позволяет заключить, что выбор одной из близкородственных языковых систем для массовой коммуникации происходит по принципу коммуникативной целесообразности: избирается та, которая поддерживается большинством сфер
официального и неофициального общения в социуме и имеет различные формы своего воплощения - не только устную, но и письменную, даже если избранная языковая система не является родной для некоторой части принимающих ее носителей языка. По крайней мере, это демонстрирует языковая ситуация на Дальнем Востоке, а именно - в Приамурье, имевшая более чем вековое развитие.
По похожему сценарию развивалась языковая ситуация в русском восточном зарубежье - в Xарбине первой половины XX в. Русский Xарбин также отличался пестротой своего населения, включавшего представителей разных социальных групп из разных регионов России. Там был поддержан произносительный вариант, близкий к буквенному, поскольку лишь такой вариант мог объединить всех говорящих на русском языке, приехавших в Xарбин и имевших в своей речи региональные и социальные особенности [12, с. 304]. Полагаем, что возможны и другие сценарии. Однако наши наблюдения за разным языковым материалом, приведшие к аналогичным выводам, позволяют их типологизировать.
ЛИТЕРАТУРА
1. Трубинский В.И. Современные русские региолекты: приметы становления // Псковские говоры и их окружение. Межвузовский сборник научных трудов. Псков, 1991. С. 156-162.
2. Гердт А.С. Несколько замечаний касательно понятия «диалект» // Русский язык сегодня. Вып. 1. М.: Азбуковник, 2001. С. 45-50.
3. Коробейникова Т.Н. Эволюция индивидуальной фонетической системы // Актуальные проблемы русской диалектологии: Тезисы докладов Международной конференции 27-28 октября 2012 г. М.: Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН, 2012. С. 89-91.
4. Словарь русских говоров Приамурья / авт.-сост.: О.Ю. Галуза, Ф.П. Иванова, Л.В. Кирпикова, Л. Ф. Путятина, Н.П.Шенкевец. Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2007 (СРГП). 544 с.
5. Абеленцев В.Н. Амурское казачество. XIX-XX вв.: Сборник статей и публикаций. Изд. 2-е. доп. и испр. Благовещенск: амурский областной краеведческий музей им. Г.С. Новикова-Даурского, 2005. 304 с.
6. Оглезнева Е.А. Русские говоры Приамурья: опыт лингвогеографического изучения // Слово: Фольклорно-диалектологический альманах. Материалы научных экспедиций. Вып. 5. Благовещенск: АмГУ, 2007. С. 170-182.
7. Оглезнева Е.А. Результаты обследования сел Николо-Александровка, Покровка, Максимовка Октябрьского района Амурской области в 2010-11 гг. по вопросам «Программы собирания сведений для диалектологического атласа русского языка» (таблица и комментарии) // Слово: Фольклорнодиалектологический альманах. Вып. 9. Славянское языковое взаимодействие в дальневосточном регионе. Благовещенск: АмГУ, 2011. С.116-123.
8. Фоноархив лаборатории региональной лингвистики АмГУ. Материалы фольклорнодиалектологической экспедиции 2010.
9. Архипова Н.Г. Речевой портрет Амурского старожила // Слово: Фольклорно-
диалектологический альманах. Вып. 2. Речевые портреты. Речевые жанры. Словарь. Язык фольклора. Благовещенск: АмГУ, 2015. С. 38-40.
10. Фоноархив лаборатории региональной лингвистики АмГУ. Материалы фольклорнодиалектологической экспедиции 2009 г.
11. Фоноархив лаборатории региональной лингвистики АмГУ. Материалы фольклорнодиалектологической экспедиции 2013 г.
12. Оглезнева Е.А. Русский язык в восточном зарубежье (на материале русской речи в Xарбине). Благовещенск. Амурский гос. ун-т, 2009. 352 с.
13. Каленчук М.Л., Касаткин Л.Л., Касаткина Р.Ф. Большой орфоэпический словарь русского языка. Литературное произношение и ударение начала XXI века: норма и ее варианты. М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2012. 1008 с.
