CC BY
257
Нужно отметить, что существует значительное количество слогов с полнозвучными гласными, которые встречаются в непроизводных основах и могут располагаться как до ударного слога, так и после него: Management и т.д.
Акцентная характеристика иноязычных слов обуславливается количеством слогов и место ударения. Акцентные типы иноязычных лексических единиц соответствуют основным акцентным типам немецкого языка, которые выступают в качестве особых структурных единиц фонетической системы языка.
Так как ударение в немецком языке свободно, то выявить все правила ударения не представляется возможным, но в некоторых частях речи можно указать тенденции к выделению ударением той или иной морфемы.
Ударение во многих иноязычных словах в немецком языке остаётся исконное. Поэтому в наиболее трудных случаях нужно обратиться к словарю произношения. Многие иноязычные заимствования имеют ударение на суффиксе, наиболее употребительные из них приводятся в правилах.
Следующие характеристики являются значимыми при описании акцентно-ритмической организации иноязычного слова: количество, распределение главного и второстепенного ударений. Эти характеристики положены в основу выделения основных акцентных типов иноязычных слов:
Акцентный тип I [' -] характеризуется одним ударением в слове, наиболее широко распространен в словах, поступивших в немецкий язык из различных языков, которые состоят из одного, двух и более слогов. Акцентный тип II ['-'-], который встречается значительно реже, характеризуется двумя равнозначными ударениями, характерен для сложносоставных структур, в том числе оформляет сложные иноязычные слова.
Акцентный тип III ["-'-] характеризуется первым второстепенным и вторым главным ударением, встречается в основном в сложносоставных словах французского происхождения, отличается неустойчивостью. Как правило, все лексические единицы, оформленные данным акцентным типом, имеют параллельные варианты, реализуемые на основе моделей с одним или двумя равновеликими ударениями.
Библиографический список
Акцентный тип IV ['-"-] характеризуется первым главным и вторым второстепенным ударением, представлен в небольшом количестве сложносоставных слов. При сопоставлении данных акцентных типов с основными моделями немецкого словесного ударения, можно выявить, что акцентная модель с одним главным ударением наиболее широко отвечает закономерностям оформления акцентно-ритмической организации лексических единиц в немецком языке.
Закрепление германского ударения на основе слова способствовало непрерывному возрастанию грамматической релевантности порядка слов. Вследствие закреплённости немецкого ударения на корневой морфеме характерным для немецкого ритмического строя является функционирование, наряду с главным, второстепенного ударения, формирующего четкую иерархию ударений в рамках многосложных структур.
В германских языках ударение есть признак единицы, которую называют ритмической группой, ударной группой, стопой, тактом и которая состоит из ударного слога плюс возможные безударные. Ритмическая группа германских языков не совпадает со словом - лексико-грамматической единицей, так как не все слова немецкого языка имеют начальное ударение. Германская ритмическая группа может включать части слов и даже слогов, поскольку первый согласный ударного слога может переходить в ближайшую ритмическую группу.
Однако никто на этом основании не отрицает существования словесного ударения в германских языках. Учитывая, что ударение, несомненно, присуще слову германского языка в словаре, можно согласиться с реальностью словесного ударения в германских языках и одновременно признать функциональность ритмического членения - его коррелированность с установлением словесных границ, пусть и носящую вероятностный характер [5]. Специфичность германского ударения заключается в особом характере фонетического слова - ритмической группы в германских языках; эта единица может включать в свой состав части слов.
1. Родионова О.С. Система языка - определяющий фактор просодической делимитации звучащего текста в современном немецком языке. Диссертация ... доктора филологических наук. Москва, 2001.
2. Кравченко М.Г., Зыкова М.А., Светозарова Н.Д., Братусь И.В. Ударение и интонация в немецком языке. Москва, 1973.
3. Родионова О.С. Интонация - самостоятельный уровень языковой структуры. Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. 2007; 2.
4. Абрамова Н.В. О некоторых теоретических вопросах заимствования в немецком языке. Инновации в современной филологии и методике преподавания иностранных языков в высшей школе: перспективы развития. Материалы международной научно-практической конференции 9 апреля 2014 года. Саратов, 2014.
5. Родионова О.С. Универсальность и особенность компонентов интонации // Современные проблемы и тенденции развития внутренней и внешней торговли. Материалы международной научной конф. 15 - 26 апреля. Саратов, 2013.
References
1. Rodionova O.S. Sistema yazyka - opredelyayuschij faktor prosodicheskoj delimitacii zvuchaschego teksta v sovremennom nemeckom yazyke. Dissertaciya ... doktora filologicheskih nauk. Moskva, 2001.
2. Kravchenko M.G., Zykova M.A., Svetozarova N.D., Bratus' I.V. Udarenie iintonaciya vnemeckom yazyke. Moskva, 1973.
3. Rodionova O.S. Intonaciya - samostoyatel'nyj uroven' yazykovoj struktury. Izvestiya vysshih uchebnyh zavedenij. Povolzhskijregion. Gumanitarnye nauki. 2007; 2.
4. Abramova N.V. O nekotoryh teoreticheskih voprosah zaimstvovaniya v nemeckom yazyke. Innovacii v sovremennoj filologii i metodike prepodavaniya inostrannyh yazykov v vysshej shkole: perspektivy razvitiya. Materialy mezhdunarodnoj nauchno-prakticheskoj konferencii 9 aprelya 2014 goda. Saratov, 2014.
5. Rodionova O.S. Universal'nost' i osobennost' komponentov intonacii // Sovremennyeproblemyi tendenciirazvitiya vnutrenneji vneshnejtorgovli. Materialy mezhdunarodnoj nauchnoj konf. 15 - 26 aprelya. Saratov, 2013.
Статья поступила в редакцию 06.12.14
УДК 821.161.1
Shkapa Ye.S., postgraduate, Russian State Humanities University (Moscow, Russia), E-mail: elena_shk89@mail.ru
N.S. LESKOV AS A SUCCESSOR OF DICKENS'S CHRISTMAS TRADITIONS. This article is dedicated to a topical problem of
the study of the literary heritage of N. S. Leskov. The objective of the research is to prove the succession of the Christmas traditions
in the analysis of short novels by Ch. Dickens and N. S. Leskov, and also to bring to light the presence of elements of a Gothic novel in
the Christmas stories foreshortened of intertextuality. The comparative analysis conducted in the paper is realized on different levels
of the text: structural, thematic, narrative, figurative, motif-related. The author demonstrates that under the influence of the Christmas stories by Dickens the formation and development of Leskov's Christmas creations take place. Beginning some polemics with his English predecessor, N.S. Leskov creates his works, remarkable for their originality and literary personality.
Key words: N.S. Leskov, Ch. Dickens, Christmas, Christmas stories, Gothic tradition, gift, miracle, faith, salvation, charity.
Е.С. Шкапа, аспирант Российского государственного гуманитарного университета, г. Москва,
E-mail: elena_shk89@mail.ru
Н.С. ЛЕСКОВ КАК ПРЕЕМНИК РОЖДЕСТВЕНСКИХ ТРАДИЦИЙ Ч. ДИККЕНСА
Данная работа посвящена актуальным проблемам исследования литературного наследия Н.С. Лескова. В качестве исследовательской задачи была определена попытка дать обоснование преемственности рождественской традиции при анализе рассказов Ч. Диккенса и Н.С. Лескова, а также выявить присутствие элементов готического романа в святочных рассказах в ракурсе интертекстуальности. Сравнительный анализ проведен на разных уровнях текста: структурном, тематическом, сюжетном, образном, мотивном. Автор статьи доказывает, что под влиянием рождественских повестей Ч. Диккенса происходит становление и развитие лесковского святочного творчества; вступая в некоторую полемику со своим английским предшественником, Н.С. Лесков создает свои произведения, отличающиеся своей самобытностью и писательской индивидуальностью.
Ключевые слова: Лесков, Диккенс, Рождество, святочные рассказы, готическая традиция, дар, чудо, вера, спасение, милосердие.
В последнее время литературное наследие Н.С. Лескова все чаще привлекает внимание исследователей, при этом следует отметить некоторую избирательность литературоведов к его творчеству. Многие рассказы святочного жанра писателя недостаточно изучены или вовсе остались вне поля внимания ле-скововедов. Вопрос о роли Диккенса в становлении лесковского святочного рассказа уже поднимался в работах исследователей. Е.М. Пульхритудова утверждает, что поэтика традиции диккенсовской рождественской повести наравне с другими составляющими определяет специфику святочного творчества Лескова [1, с. 149-185]. В работах Н.Н. Старыгиной [2, с. 113-127] прослеживается влияние Диккенса на происхождение, становление и развитие русского святочного рассказа. Отметим диссертационное исследование М.И. Бондаренко, которая справедливо замечает, что святочные произведения Лескова, как и других русских писателей (Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова), «следует рассматривать как пример взаимодействия собственно русской святочной культуры с традициями жанра, созданного Диккенсом» [3]. А.А. Новикова-Строганова подчеркивает «эстетическое воплощение христианских идей», жанровую и образную близость повести Ч. Диккенса «Рождественская песнь в прозе» и святочного рассказа Н.С. Лескова «Зверь», отмечая своеобразие святочной фантастики авторов [4]. М.А. Першина, рассматривая межтекстовые связи Н.С. Лескова с английской литературой, отмечает жанрообразующую роль повестей Диккенса для произведений святочного цикла Лескова через «интеркстему», особо подчеркивая «разнообразие форм присутствия прецедентного текста» [5].
Вопросы непосредственной преемственности Лескова диккенсовских рождественских традиций и поэтики готических мотивов в системе интертекстуальных связей не находят целостного и многостороннего освящения, более глубокое их изучение поможет полнее раскрыть содержание и смысл святочных произведений писателя. Обращаясь к осмыслению научной проблемы межтекстовых связей святочных рассказов Н.С. Лескова с литературным опытом Ч. Диккенса, мы делаем попытку не столько по-новому взглянуть на святочную традицию в творчестве русского писателя, сколько привлечь внимание исследователей к недостаточно изученной области лескововедения - проблеме диалогических отношений его святочных произведений с диккенсовской прозой как специфической формы интертекста в аспекте рождественских традиций и отсылок к готическим мотивам, что делает данную работу актуальной и перспективной. На святочное творчество писателя наибольшее влияние оказали первые рождественские произведения Ч. Диккенса, объединенные в цикл «Рождественские повести», поэтому именно они взяты нами для анализа; также материалом для исследования служат святочные рассказы как вошедшие в одноименный цикл Лескова, так и опубликованные отдельно.
Ч. Диккенса считают основоположником жанра рождественского рассказа в европейской литературе. Как верно отмечает исследователь А. Новикова-Строганова, «жанровый канон святочного рассказа в русской беллетристике во многом складывался под воздействием западноевропейской традиции и, в частности, под влиянием цикла Диккенса «Рождественские повести»
[4]. Н.С. Лескова по праву можно отнести к признанным авторитетам святочного рассказа в русской литературной традиции; известный советский и российский филолог Д.С. Лихачев называет Лескова «русским Диккенсом» [6, с. 15]. В своем петербургском предрождественском письме (11.12.1888 г.) известному издателю и публицисту А.С. Суворину писатель замечает: «Форма рождественского рассказа сильно поизносилась. Она была возведена в перл в Англии Диккенсом. У нас не было хороших рождественских рассказов с Гоголя до "Зап<ечатленного> ангела". С "Запеч<атленного> ангела" они опять пошли в моду и скоро испошлились» [7, с. 406].
Задуманный английским писателем цикл произведений, получивших название «Рождественские книги» (англ. «The Christmas Books»), публиковался ежегодно в конце декабря и приурочивался к рождественским праздникам. Вышедшие в 40-х годах XIX века первые пять рождественских произведений Ч. Диккенса вошли впоследствии в сборник «Рождественские повести». Единственным из русских писателей XIX века, кто также создал цикл святочных рассказов, является Н.С. Лесков.
В XIX веке в западноевропейской литературе происходит некоторая трансформация «готического канона»: если в традиционных готических романах действие происходит в эпоху средневековья, то «поздняя готика отказывается от перенесения места действия в отдаленные страны, предпочитая разворачивать события в современной и хорошо знакомой читателю действительности» [8]. Ч. Диккенс воспроизводит реальные картины реальной жизни, он пишет свои рождественские проповеди в надежде привлечь внимание к классовым противоречиям и нравственным проблемам: именно в великий праздник Рождества Спасителя происходит семейное единение людей у домашнего очага, прощение обид и примирение врагов. В его рождественских произведениях перед читателем чаще предстают не заброшенные монастыри и замки, а современный Диккенсу Лондон, реальная жизнь обычных англичан, которая оказывается не менее страшной, чем сюжет готического романа: «Диккенс <...> изображает на страницах своих книг реальный мир, улицы и трущобы Лондона, бедняков в лохмотьях и роскошные особняки богачей. Даже в самых фантастических «Рождественских рассказах», где по закону готического жанра появляются сверхъестественные существа, Духи, действие все равно происходит в Англии, а время совпадает со временем жизни писателя» [9].
Н.С. Лесковым проблема социальной несправедливости и неравенства переживалась не менее остро: в своих рассказах, приуроченных к святкам, он отражает актуальные явления в российском обществе, продолжая и развивая диккенсовские традиции реального изображения событий. Но, в отличие от Диккенса, направленность святочной прозы Лескова на изображение современных общественных тенденций, с одной стороны, и исследование этнопсихологических свойств русского человека - с другой, более очевидна. Писатель переосмысляет и расширяет границы святочного рассказа, который «может видоизменяться и представлять любопытное разнообразие, отражая в себе и свое время и нравы» [10, с. 433]. Лесков, в отличие от Диккенса, создаёт более реалистичные произведения, носившие нравоучи-
тельный характер, фантастические события протекают на фоне современной действительности. Преобладающее большинство святочных рассказов писателя организовано мотивом «"русского чуда" - гениального в своей простоте и, одновременно, абсурдного выхода из безвыходного положения» [11, с. 194]: «...наш самобытный русский гений, который вы отрицаете, - вовсе не вздор. Пускай там говорят, что мы и Рассея, и что у нас везде разлад да разлад, но на самом-то деле, кто умеет наблюдать явления беспристрастно, тот и в этом разладе должен усмотреть нечто чрезвычайно круговое, или, так сказать, по-вашему, "соци-абельное"» [10, с. 282].
Один из ведущих приёмов построения готического текста -присутствие рассказчика, который выступает как мнимый автор и ведет свое повествование от первого лица.«Функции главного повествователя у Диккенса аналогичны функциям сказочной Шахерезады: его фигура придает произведению целостность», отмечает исследователь Н.В. Ткачева [12]. Своеобразный эффект многих святочных произведений Н.С. Лескова также связан с образом рассказчика - происходит «композиционное замещение авторского слова» [13]: в «Отборном зерне», «Путешествии с нигилистом», «Обмане», «Жемчужном ожерелье», «Маленькой ошибке», «На краю света» автор выступает в роли рассказчика, начиная повествование, будучи в тесном вагоне, в семейном кругу или теплой компании; такой сюжетный ход создает атмосферу доверительности и«уюта запертой рождественской комнатки», как у Диккенса [14]. В других произведениях святочного жанра Лесков творчески преобразует «базовый» сюжет: в рассказах «Пугало», «Зверь», «Привидение в инженерном замке», «Неразменный рубль» рождественские события преломляются через призму детских воспоминаний, повествование воспринимается как результат коммуникации, как диалог между читателем и рассказчиком.
Активным элементом готических романов является готический злодей, играющий роль антагониста. Ч. Диккенс «персонифицированное» зло выразил через скупого Эбинизера Скруджа и черствого владельца фабрики игрушек мистера Тэклтона; подготовленный читатель находит сходные черты у героя рождественского рассказа Лескова «Зверь», дяди, которого, по воспоминаниям рассказчика, «боялись все, а я всех более...» [10, с. 261], «он был очень богат, стар и жесток» [10, с. 260], «я в доме такого хозяина гостил неохотно и с немалым страхом» [10, с. 260]. А.А. Новикова-Строганова, желая подчеркнуть узнаваемость, сходство персонажей, ссылается на американского исследователя: «.Хью Маклейн по аналогии с диккенсовским "мистером Скруджем" остроумно назвал дядю Лескова "мистер Страх"» [4].
Местом обитания злодея в готической литературе служили обветшалый замок, таинственный дом с призраками или старая заброшенная усадьба. Дом, где проживал Скрудж, «был весьма старый <.> и весьма мрачный» [15, с. 17], а уединенная квартира передавала характер своего нелюдимого хозяина: «это была мрачная анфилада комнат, занимавшая часть невысокого угрюмого здания в глубине двора» [15, с. 17]. Описание тёмного двора и непогода усиливают мистическое настроение: «в черной подворотне дома клубился такой густой туман и лежал такой толстый слой инея, словно сам злой дух непогоды сидел там, погруженный в тяжелое раздумье» [15, с. 17]. В соответствии с готической традицией, «в имении дяди был огромный каменный дом, похожий на замок. Это было претенциозное, но некрасивое и даже уродливое двухэтажное здание с круглым куполом и с башнею, о которой рассказывали страшные ужасы» [10, с. 261]. Лесков перенимает манеру своего английского предшественника, используя характерный для готического романа параллелизм- между образом дяди и завыванием ветра в струнах воздушной арфы: «всего ужаснее было то, что наверху этой башни, в пустом, изогнутом окне были натянуты струны, то есть была устроена так называемая «Эолова арфа». Когда ветер пробегал по струнам этого своевольного инструмента, струны эти издавали сколько неожиданные, столько же часто странные звуки, переходившие от тихого густого рокота в беспокойные нестройные стоны и неистовый гул, как будто сквозь них пролетал целый сонм, пораженный страхом, гонимых духов» [10, с. 261].
Доминирующая идея рождественских произведений -нравственное изменение героя, «излечение» от пороков. Неожиданная для окружающих благотворительность таких мизантропов как Скрудж, Тэклтон, является следствием сказочной трансформации персонажей, изменений в лучшую сторону, и воспринимается читателем как рождественское чудо. Архетип
рождественского чуда у Диккенса представлен «всегда в фантастическом обрамлении» [3]. М.М. Меретукова делает интересное наблюдение, что метаморфоза диккенсовского героя не имеет религиозной окраски[16] и происходит благодаря вмешательству мистических существ, сверхъестественные силы выступают как преобразующие: скряга Скрудж изменился благодаря призраку умершего компаньона и Духам Рождества, Джону Пирибинглу увидеть себя со стороны, помириться с женой и научиться ценить дом и семью помог хранитель очага Сверчок и многочисленные домашние феи.
В святочном рассказе Лескова «Зверь» показывается взаимное понимание «укротителя зверя» Ферапонта и медведя Сгана-реля и человекоподобное поведение зверя, а одно из чудесных событий в «Звере» - милость главы семьи, который и устроил эту травлю на медведя. Увидев «человеческие» отношения между укротителем и зверем и выслушав рождественскую проповедь старого священника, дядя расплакался. Поведение человека и зверя, милость хозяина дома здесь относятся к чудесным явлениям, поскольку их невозможно рационально объяснить. Духовное преображение в Рождество Христово происходит без вмешательства потусторонних сил, через милосердие и христианское покаяние, «ибо Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать» [17, Лк 9:56]. Сравним описание дяди рассказчика в начале и в конце рассказа: «В характере у него преобладали злобность и неумолимость, и он об этом нимало не сожалел, а напротив, даже щеголял этими качествами, которые, по его мнению, служили будто бы выражением мужественной силы и непреклонной твердости духа» [10, с. 260]. И в конце святочного рассказа: «Вдруг что-то упало. Это была дядина палка. Её ему подали, но он до неё не коснулся: он сидел, склонясь набок, с опущенною с кресла рукою, в которой, как позабытая, лежала большая бирюза от застежки.. Но вот он уронил и её, и. её никто не спешил поднимать. Все глаза были устремлены на его лицо. Происходило удивительное: он плакал! Священник тихо раздвинул детей и, подойдя к дяде, молча благословил его рукою» [10, с. 278].
Тема даров является одной из центральных тем рождественских произведений Ч. Диккенса. В идиллическом финале герои рождественских историй Скрудж и Тэклтон, пережив нравственное возрождение, одаривают детей, продолжая традицию волхвов, принесших дары Младенцу. В повести Ч. Диккенса «Одержимый, или сделка с призраком», последнем произведении рождественского цикла, мистер Редлоу научился ценить человеческую память благодаря злому Призраку, своему двойнику. Он принимает в «дар» от Привидения способность забывать все плохое, все неудачи и ошибки, но добра и счастья такой дар не приносит, герой перестает чувствовать и сочувствовать. Этот «дар» также передается всем, кого встречает мистер Редлоу, множатся зло, равнодушие и раздоры, пока Ученый не начинает ценить человеческую память и отказывается от дара мнимого в пользу истинного: под рождественские напевы и гимны он понимает, что память есть Дар Божий. Н.С. Лескова ведет полемику с Диккенсом, утверждая, что дар, «который и нынче, как и "во время оно", всякий бедняк может поднесть к яслям "рожденного отроча", смелее и достойнее, чемподнесли злато, смирну и ливан волхвы древности»[10, с. 278]: «Дар - наше сердце, исправленное поЕгоучению» [10, с. 278]; поэтому в группе святочных рассказов Лескова центральным моментом является чудо, чаще всего заключающееся в преображении человека. Мотивы, выраженные чудом внутреннего преображения человека, перерождением, духовной смертью и воскресением, обычно входят в мотивный комплекс пасхальных рассказов. К этой группе рассказов относятся «Чертогон», «Зверь», «Жемчужное ожерелье», «Неразменный рубль», «Пугало».
В «готическом тексте»«соотношение реального и фантастического строится как постоянное и не имеющее исхода колебание между двумя возможными интерпретациями событий. Читателю предоставляется право самому выбрать, считать ли случившееся плодом воображения героя, сном, фантазией, галлюцинацией и т. д. или действительно имевшими место событиями» [18]. В рассказе Лескова «Привидение в Инженерном замке» главное место действия - Михайловский замок, бывший дворец императора Павла, в котором тот был убит. Аллюзии на исторические персонажи (императоров Петра Великого, Павла Петровича) противопоставляют реальный мир прошедшим эпохам умерших царей, чьи призраки блуждают по современному Инженерному замку.Подобно диккенсовскому Скруджу, попадающему в своих снах в прошлое, настоящее и будущее, у чита-
телясоздается ощущение путешествия во времени, присущее готическойлитературе.
На создание многоплановости, эффекта смешения действительного и фантастического, субъективного и объективного направлен другой прием готической литературной традиции -смешение действительности и сна. В рождественских повестях Диккенса в результате использования этого приема размываются границы между реальным миром и фантастическим пространством, герои в своих снах, благодаря вмешательству сверхъестественных сил, видят ту действительность, которую они по мере своих возможностей должны изменить («Рождественский гимн в прозе», «Одержимый, или сделка с призраком», «Колокола»). Смерть персонажей Диккенса во сне (Тоби Вэк, Скрудж) символизирует метаморфозу героев в действительности.
Лесков искусно использует прием такого смешения в рассказе «Неразменный рубль» - имплицитная форма присутствия текста-прецедента реализуется на уровне сюжетного варьирования. Только в финале рассказа писатель раскрывает читателю, что события с маленьким героем происходят во сне, незаметно переходящем в действительность. Сон-притча в силу своей иносказательности и поучительности позволяет читателю понять мораль рассказа: «Суета затемняет ум» [19, с. 24]. «Слабое, тусклое блистание» [19, с. 22] от никчемных «стекловидных пуговиц» на жилетке, надетой поверх полушубка,выступает как смысловая антитеза яркому свету «неразменного рубля», коим является талант: «Неразменный рубль — по-моему, это талант, который Провидение даёт человеку при его рождении. Талант развивается и крепнет, когда человек сумеет сохранить в себе бодрость и силу на распутии четырёх дорог.<...> Неразменный рубль - это есть сила, которая может служить истине и добродетели, на пользу людям, в чём для человека с добрым сердцем и ясным умом заключается самое высшее удовольствие» [19, с. 24]. А «человек в жилетке сверх тёплого полушубка - есть суета, потому что жилет сверх полушубка не нужен, как не нужно и то, чтобы за нами ходили и нас прославляли» [19, с. 24]. Через мудрость бабушки и слезы раскаяния происходит чудесная рождественская метаморфоза мальчика, взросление, герой понимает истинное предназначение человека: «всё, что он сделает для истинного счастья своих ближних, никогда не убавит его духовного богатства, а напротив - чем он более черпает из своей души, тем она становится богаче» [19, с. 24].
В сюжетной линии «готического» рассказа как разновидности жанра романтизма непременно кроется тайна, присутствует элемент волшебства. Диккенс в своем раннем рождественском творчестве, заимствуя мотивы и приёмы готической литературы, воздействует на читателя посредством сказочной формы, создаёт мистические образы призраков, духов и фей, используя традиции западноевропейского фольклора и народных преданий, перед читателем предстают призрак умершего старика Марли и посланные им Духи Рождества из «Рождественского гимна в прозе», Духи колоколов из рассказа о духах церковных часов «Колокола», добрый Призрак Сверчок и многочисленные феи из сказки о семейном счастье «Сверчок за очагом», злой Призрак-двойник Редлоу из повести-сказки «Одержимый, или сделка с призраком». Обращение писателя к народному творчеству при создании рождественских произведений не случайно: сказки имеют счастливый конец, правда и добро торжествуют, а ложь, ненависть и злоба - наказаны и побеждены.
Русские национальные особенности нашли свое отражение у Лескова. Анализируя отдельные произведения, в том числе лесковские святочные рассказы, Е.В. Душечкина делает акцент на языческой традиции и её художественном воплощении [11]. В частности, в центре внимания исследовательницы находятся важнейшие «маркёры» святочной словесности: темы гадания, игрища, ряжения и так далее - в то время как христианские, библейские мотивы, связанные с событием Рождества, упоминаются лишь при анализе лесковских рассказов «Зверь», «Пугало». Одним из наиболее характерных признаков жанра календарного рассказа является «элемент чудесного», который выполняет функцию «новеллистического пуанта» в сюжетно-композицион-ной структуре произведения. Очевидно не рутинное понимание Лесковым категории «чудесного»: «Предлагаемые в этой книге двенадцать рассказов написаны мною разновременно, преимущественно для новогодних номеров разных периодических изданий. Из этих рассказов только немногие имеют элемент чудесного - в смысле сверхчувственного и таинственного. В прочих причудливое или загадочное имеет свои основания не в сверхъестественном или сверхчувственном, а истекает из свойств рус-
ского духа [выделено нами - Е.Ш.] и тех общественных веяний, в которых для многих, - и в том числе для самого автора, написавшего эти рассказы, заключается значительная доля странного и удивительного» [20, с. 2]. «Сущность чуда для него [Лескова - Е.Ш.] состоит не в противоречии необыкновенного явления естественным законам природы, но в выражении «сверхъестественной причинности», входящей в глубинный порядок мира» [21, с. 184-213], - считает И.Ю. Виницкий.
Если ранней диккенсовской рождественской повести присуща такая традиционная композиция готических произведений как «история с привидениями» («Рождественский гимн в прозе», «Одержимый, или сделка с призраком»), то Н.С. Лесков в своем святочном творчестве, по мнению литературоведов Л.П. Гроссмана, В.Н. Гебеля, «превращается» в мистификатора жанра и разоблачителя чудесного и мистического [22; 23]. А между тем сам Лесков упоминал о своей любви к этим категориям: «Я от природы немножко суеверен и всегда с удовольствием слушаю рассказы, в которых есть хотя какое-нибудь место таинственному» [10, с. 81]. Исследуя «художественный спиритуализм» Лескова, И.Ю. Виницкий утверждает: «Художественная стратегия Лескова заключается в том, чтобы провести читателя между двумя ошибочными, по его мнению, крайностями - рационализмом, начисто отвергающим существование сверхъестественного, и суеверным страхом (перед привидениями - в образованном сословии и нечистой силой - в простом народе)» [21, с. 184-213].
В рассказах «Дух госпожи Жанлис», «Привидение в Инженерном замке», «Путешествие с нигилистом», «Белый орёл» реализуется традиционный сюжет о нечистой силе, в роли которой выступают привидения, духи и «нигилист, да в полном своем облачении, со всеми составами и револьвер-барбосом» [10, с. 126]. Это является традиционным святочным сюжетом, в котором чудо заключается в том, что с рассветом вся нечистая сила уходит и кошмар заканчивается. Как и в рождественских повестях Диккенса («Сверчок за очагом», «Битва жизни»), согласно закону готического жанра, у Лескова находит отражение сюжето-образующий мотив тайны, раскрытие которой происходит в финале произведения («Путешествие с нигилистом», «Привидение в Инженерном замке», «Пугало», «Обман»).В «Путешествии с нигилистом» подозрительный персонаж [он же нигилист. - Е. Ш.] оказывается прокурором судебной палаты, таким образом, пусть и не физически, но исчезает, а вот болтун дьякон действительно куда-то пропадает: «дьякона уже не было; он бесследно пропал, как нахалкиканец, даже и без свечки. Она, впрочем, была и не нужна, потому что на небе уже светало и в городе звонили к рождественской заутрене» [10, с. 132].В «Привидении в Инженерном замке» «привидениями» оказываются живые люди, надевшие простыни с намерением испугать кадетов и прохожих, а поэтому с рассветом кадеты снимают одеяния и нечистая сила, как и в других рассказах, исчезает; другим призраком, «трупом в белом, с распущенными седыми волосами» [11, с. 123] оказывается старая вдова покойного генерала, которая прощает и благословляет кадетов. Таким образом, сверхъестественное явление получило свое объяснение вполне естественным путем.
Расширение категории чуда у писателя зачастую связывается с обходом цензуры и сатирическим подтекстом произведений. Духи все же могут появляться в земной жизни человека и вмешиваться в нее, считает Лесков-мистик. Превращения потусторонних «сущностей» в веселых и приземленных «типов» наблюдаются в «Белом орле» и «Духе госпожи Жанлис»: призрак Ивана Петровича Аквиляльбова улетает, напевая «До свиданс, до сви-данс, - же але о контраданс» [10, с. 25], а дух Фелисите «отколол (да, именно отколол) в строгом салоне такую школярскую штуку, что последствия этого были исполнены глубокой трагикомедии» [10, с. 87].
Тема семьи становится центром сюжетных ситуаций рождественских историй Диккенса, считавшего семью основой английского общества; по его мнению, именно семья способна поддержать человека в трудную минуту. Писатель подчеркивает ценность семейного очага, используя в качестве художественного приема антитезу: мрачным картинам одиночества героев-мизантропов (Скруджа, Тэклтона) писатель противопоставляет сцены семейного счастья бедняков (Крэтчитов, племянника Фреда, Пирибинглов, даже бедных рудокопов).
Безусловно, рождественские сюжеты, мотивы, идеи диккенсовских повестей восходят к библейской образности. Как отмечает исследователь М.И. Бондаренко, «Диккенс, используя комплекс литературных ассоциаций, связанных с «генетической памятью» жанра, создает еще два типа героя: герой-отец и ге-
рой-дитя своим появлением в рождественской повести отсылают нас к библейским и мифопоэтическим сюжетам. Образ отца приобретает в силу этого в рождественском жанре онтологический характер» [3], во главе диккенсовской семьи стоит заботливый и переживающий отец — Боб Крэтчит, Джон Пирибингл, Калеб Пламмер, Тоби Вэк, доктор Джэдлер; образ ребенка в рождественских историях Диккенса семантически связан с образом Младенца-Христа. Но, «хотя Диккенс довольно часто в рождественском цикле прибегает к библейской образности через реминисценции и аллюзии, он рисует светское Рождество и в сознании своих соотечественников закрепляет сугубо светский характер его празднования», - утверждает М.И. Бондаренко [3].
Семья, благочестие, дом по Лескову также составляют опору для человека, истинную ценность, а ребенок для писателя - «.всегда "Божий посол": через него Господь наше сердце пробует...» [24, с. 241]. Дети появляются на страницах святочных рассказов, чтобы напомнить читателю о Богомладенце, являются символами Рождества Христова. Отметим, что в рассказах «Пугало», «Зверь», «Неразменный рубль» ребенок - это живой, думающий, активный герой в отличие от безмолвных детских персонажей Диккенса.
Во многих святочных рассказах Лескова протагонист в одиночестве противостоит жестокому миру, утверждая христианскую мораль и нравственность, к примеру, как дворник Селиван из «Пугала», дед Федос из «Пустоплясов» или солдат из рассказа «Человек на часах». В некоторых святочных произведениях Лесков отступает от диккенсовской рождественской традиции, от канонов святочного рассказа - не все его произведения имеют «совершенно неожиданный весёлый конец» [25, с. 466], не все «оканчиваются непременно весело» [10, с. 433]. Так, в рассказе «Пустоплясы» воспроизводится поучительная история с трагическим концом. Дед Федос справедливо призывает своих односельчан задуматься: «Вот как жили мы в Божьих в любимчиках — совсем, было, мы позабылись, - хотели всё справлять свои дурости, а теперь Господь опять нас наставит на лучшее» [24, с. 241].
В святочных рассказах Н. С. Лескова выделяются ряд жан-рообразующих мотивов: «готический» мотив нечистой силы генетически связан с традицией святочных рассказов, низшей народной демонологией; мотивы страдания, прощения и внутреннего преображения/воскресения восходят к библейским и пасхальным текстам; упомянутый ранее мотив «русского чуда», на наш взгляд, сложнее по своему составу. Так, с одной стороны, сюжет рождественской утопии связан с диккенсовской традицией рождественских текстов; с другой стороны, нами был отмечен и актуализируемый в каждом случае мотив спасения, который по природе своей связан с пасхальными рассказами. Однако важно отметить, что спасителем во всех случаях является человек, будь то богач или простой мужик, что в свою очередь опять «возвращает» нас на землю. Как мы заметили ранее, ориентация на
Библиографический список
«земное» связана с праздником Рождества, свершением чуда на земле, а «небесное» традиционно ассоциируется с праздником Пасхи как подтверждение существования жизни вечной.
Подведем некоторые итоги. Используя метод сравнительного анализа на разных уровнях текста (структурном, тематическом, сюжетном, образном, мотивном), мы показываем, что под влиянием рождественских повестей Ч. Диккенса происходит становление и развитие лесковского святочного творчества. Межтекстовые связи с рождественскими произведениями английского писателя становятся неотъемлемой частью поэтики святочных рассказов Лескова, присутствуя на имплицитном уровне. Готические стилизации Лескова ассоциативно связаны с диккенсовскими рождественскими повестями, а специфическое использование им готических традиций в произведениях святочного жанра позволяет говорить об индивидуальной творческой манере писателя и особенностях авторской рецепции. В своих произведениях, вслед за Ч. Диккенсом, Лесков обращается к читателю с проповедью христианских ценностей. Жанр «святочный рассказ» в творчестве Н.С. Лескова является синкретичным и обнаруживает в себе присутствие комплекса святочных, рождественских и пасхальных мотивов в различной сочетаемости. Человек предстает всегда в критической ситуации испытания злыми силами или морального выбора. В борьбе против привидений, демонов человека спасает реальность и его вера; распространенный мотив «русского чуда» связан с представлением человека как активного субъекта, содеятеля по улучшению реальности; ключевым становится мотив духовного страдания, прощения и преображения. Пробуждение героев неотделимо от постепенного проникновения в их внутренний мир эсхатологически окрашенных переживаний и устремлений, нарастающих и концентрирующихся в рамках цикла (от первого до последнего рассказа). Рождественская утопия Диккенса претерпела изменения в святочных произведениях Лескова: привлекая в качестве прецедентного текста рождественские повести Диккенса, вступая при этом в некоторую полемику с английским предшественником, Н.С. Лесков создает святочные рассказы, отличающиеся своей самобытностью и писательской индивидуальностью, искусно сочетающие в себе готический и реалистический стили, вводит христианский мотив спасения.
В данной работе нами сделана попытка провести целостный анализ влияния и преемственности рождественских литературных традиций Ч. Диккенса применительно к святочному творчеству Н.С. Лескова, делая акцент на готические мотивы и библейскую образность в аспекте интертекстуальности, что определяет теоретическую значимость исследования. Практическое значение работы заключается в возможности использования ее материалов в процессе преподавания вузовских и школьных дисциплин, спецкурсов по истории русской литературы, а также при написании исследовательских работ по творчеству Н.С. Лескова.
1. Пульхритудова Е. Творчество Н.С. Лескова и русская массовая беллетристика. В мире Лескова. Москва, 1983.
2. Старыгина Н.Н. Святочный рассказ как жанр. Проблемы исторической поэтики. Петрозаводск, 1992; Вып. 2.
3. Бондаренко М.И. Традиции «Рождественских повестей» Ч. Диккенса в русском святочном рассказе 1840-1890-х годов. Диссертация ... кандидата филологических наук. Коломна, 2006.
4. Новикова-Строганова А. Гимн во славу Рождества: «Рождественская песнь в прозе» Ч. Диккенса и святочный рассказ Н.С. Лескова «Зверь». Русская народная линия: информационно-аналитическая служба, 22.01.2014. Available at: http://ruskline.ru/ analitika/2014/01/23/gimn_vo_slavu_rozhdestva/
5. Першина М.А. Англоязычная литература как текст-прецедент в произведениях Н.С. Лескова. Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Киров, 2013.
6. Лихачев Д.С. Слово о Лескове. Литературное наследство. Москва, 1997; Т. 101, Кн. 1.
7. Лесков Н.С. Письмо А.С. Суворину. 11 декабря 1888 г. Собрание сочинений: в 11 т. Москва 1956-1958.; Т. 11.
8. Полякова А.А., Федунина О.В. Готическая традиция в прозе А.К. Толстого («Упырь»). Новый филологический вестник. Москва, 2006; 1. Available at: http://if.rsuh.ru/vestnik_2006_1_5.html
9. Черномазова М.Ю. Традиции готической литературы в творчестве Чарльза Диккенса. Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Москва, 2010.
10. Лесков Н.С. Собрание сочинений: в 11 т. Москва, 1956-1958; Т. 7.
11. Душечкина Е.В. Русский святочный рассказ: становление жанра. Санкт-Петербург, 1995.
12. Ткачева Н.В. Малая проза Чарльза Диккенса: Проблема «чужого слова». Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Тамбов, 2003.
13. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. Москва, 1972.
14. Честертон Г.К. Чарльз Диккенс. Москва, 1982.
15. Диккенс Ч. Рождественский гимн в прозе. Собрание сочинений: в 30 т. Москва: 1957-1959.; Т. 12. Рождественские повести.
16. Меретукова М.М. Жанровая и художественная специфика «Рождественских повестей» («Christmas Tales») Ч. Диккенса и английская фольклорная традиция. Вестник Адыгейского государственного университета. Серия 2: Филология и искусствоведение. 2010; №2.
17. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета: канонические в русском переводе с парал. местами. Минск, 1992.
18. Полякова А.А. Готический канон и его трансформация в русской литературе второй половины XIX века: на материале произведений А.К. Толстого, И.С. Тургенева и А.П. Чехова: Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Москва, 2006.
19. Лесков Н.С. Собрание сочинений: в 12 т. Москва, 1989; Т. 7.
20. Лесков Н.С. Святочные рассказы. Санкт-Петербург. Москва, 1886.
21. Виницкий И. Русские духи: Спиритуалистический сюжет романа Н.С.Лескова «На ножах» в идеологическом контексте 1860-х годов. НЛО. 2007; 87.
22. Гроссман Л.П. Н.С. Лесков: жизнь - творчество - поэтика. Москва, 1945.
23. Гебель В.Н. Н.С. Лесков: в творческой лаборатории. Москва, 1945.
24. Лесков Н.С. Собрание сочинений: в 12 т. Москва, 1989; Т. 11.
25. Лесков Н.С. Маланьина свадьба, святочный рассказ. Литературное наследство. Москва, 1997; Т. 101, Кн. 1.
References
1. Pul'hritudova E. Tvorchestvo N.S. Leskova i russkaya massovaya belletristika. V mire Leskova. Moskva, 1983.
2. Starygina N.N. Svyatochnyj rasskaz kak zhanr. Problemyistoricheskojpo'etiki. Petrozavodsk, 1992; Vyp. 2.
3. Bondarenko M.I. Tradicii «Rozhdestvenskih povestej» Ch. Dikkensa v russkom svyatochnom rasskaze 1840-1890-h godov. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Kolomna, 2006.
4. Novikova-Stroganova A. Gimn vo slavu Rozhdestva: «Rozhdestvenskaya pesn' v proze» Ch. Dikkensa i svyatochnyj rasskaz N.S. Leskova «Zver'». Russkaya narodnaya liniya: informacionno-analiticheskaya sluzhba, 22.01.2014. Available at: <http://ruskline.ru/analitika/2014/01/23/ gimn_vo_slavu_rozhdestva/>
5. Pershina M.A. Angloyazychnaya literatura kak tekst-precedent v proizvedeniyah N.S. Leskova. Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Kirov, 2013.
6. Lihachev D.S. Slovo o Leskove. Literaturnoe nasledstvo. Moskva, 1997; T. 101, Kn. 1.
7. Leskov N.S. Pis'mo A.S. Suvorinu. 11 dekabrya 1888 g. Sobranie sochinenij: v 11 t. Moskva 1956-1958.; T. 11.
8. Polyakova A.A., Fedunina O.V. Goticheskaya tradiciya v proze A.K. Tolstogo («Upyr'») <http://if.rsuh.ru/vestnik_2006_1_5.html>. Novyj filologicheskij vestnik. Moskva, 2006; 1. Available at: <http://if.rsuh.ru/vestnik_2006_1_5.html>
9. Chernomazova M.Yu. Tradiciigoticheskojliteratury vtvorchestve Charl'za Dikkensa. Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Moskva, 2010.
10. Leskov N.S. Sobranie sochinenij: v 11 t. Moskva, 1956-1958; T. 7.
11. Dushechkina E.V. Russkij svyatochnyj rasskaz: stanovlenie zhanra. Sankt-Peterburg, 1995.
12. Tkacheva N.V. Malaya proza Charl'za Dikkensa: Problema "chuzhogo slova". Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Tambov, 2003.
13. Bahtin M.M. Problemy po'etiki Dostoevskogo. Moskva, 1972.
14. Chesterton G.K. Charl'z Dikkens. Moskva, 1982.
15. Dikkens Ch. Rozhdestvenskij gimn v proze. Sobranie sochinenij: v 30 t. Moskva: 1957-1959.; T. 12. Rozhdestvenskie povesti.
16. Meretukova M.M. Zhanrovaya i hudozhestvennaya specifika «Rozhdestvenskih povestej» («Christmas Tales») Ch. Dikkensa i anglijskaya fol'klornaya tradiciya. Vestnik Adygejskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya 2: Filologiya i iskusstvovedenie <http://cyberleninka.ru/ journal/n/vestnik-adygeyskogo-gosudarstvennogo-universiteta-seriya-2-filologiya-i-iskusstvovedenie>. 2010; №2.
17. Bibliya. Knigi Svyaschennogo Pisaniya Vethogo i Novogo Zaveta: kanonicheskie v russkom perevode s paral. mestami. Minsk, 1992.
18. Polyakova A.A. Goticheskij kanon i ego transformaciya v russkoj literature vtoroj poloviny XIX veka: na materiale proizvedenij A.K. Tolstogo, I.S. Turgeneva i A.P. Chehova: Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Moskva, 2006.
19. Leskov N.S. Sobranie sochinenij: v 12 t. Moskva, 1989; T. 7.
20. Leskov N.S. Svyatochnye rasskazy. Sankt-Peterburg. Moskva, 1886.
21. Vinickij I. Russkie duhi: Spiritualisticheskij syuzhet romana N.S.Leskova «Na nozhah» v ideologicheskom kontekste 1860-h godov. NLO. 2007; 87.
22. Grossman L.P. N.S. Leskov: zhizn'- tvorchestvo - po'etika. Moskva, 1945.
23. Gebel' V.N. N.S. Leskov: v tvorcheskojlaboratorii. Moskva, 1945.
24. Leskov N.S. Sobranie sochinenij: v 12 t. Moskva, 1989; T. 11.
25. Leskov N.S. Malan'ina svad'ba, svyatochnyj rasskaz. Literaturnoe nasledstvo. Moskva, 1997; T. 101, Kn. 1.
Статья поступила в редакцию 27.01.15
УДК 821.161.1
Shunkov A.V., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Prorector of Scientific and Innovation Work, Kemerovo State
University of Culture and Arts (Kemerovo, Russia), E-mail: alexandr_shunkov@mail.ru
THE IMAGE OF EUROPE IN RUSSIAN TRAVEL NOTES AT THE END OF XVII CENTURY "TRAVEL NOTES OF BORIS PETROVICH SHEREMETIEV IN EUROPEAN COUNTRIES...". Travel literature appeared in Russia as a genre in the early stages of its historical development. This genre was very popular in the XVII century. Travel literature includes ambassadors' notes that they had to prepare as reports on negotiations on all issues. However, almost all the Russian ambassadors' notes were not limited to those goals. The abundance of impressions from the trip expanded the scope of this type of notes. As a result, the notes in the history of Russian literature take place between documentary literature and fiction. The article is dedicated to one of the outstanding monuments of the Russian book of the turn of XVII-XVIII centuries, notes about the trip to Europe, compiled by Boris Petrovich Shereme-tiev, field marshal and diplomat of Peter I epoch. Sheremetiev's notes are treated as a sample of the transition book memorials in this article. The composition is characterized by such features as poetics, which became Russian literature's discovery at the end of XVII century. It is an expression of individual views on the subject of the image, fictionalization of documentary storytelling, bringing the text the performance elements as a result of the influence of the Baroque style. The techniques used by the author are aimed at detailed description of the European space, being actively discovered by Russia at the end of XVII and beginning of XVIII centuries.
Key words: Russian literature at the end of XVII century, documentary and fiction, travel as a genre.
А.В. Шунков, канд. филол. наук, доц., проректор по научной и инновационной деятельности Кемеровского
государственного университета культуры и искусств, г. Кемерово, E-mail: alexandr_shunkov@mail.ru
